Резервация племени навахо Нью-Мексико
      Пустыня — она и в Африке пустыня. То есть именно в Африке она и пустыня, какой ее себе представляет цивильный обыватель, пялящийся в «ящик» с утра до ночи. Даже тогда, когда по ТВ — не сериал или там бейсбол-футбол, но и тягомотина типа «Вместе с нами по планете. Там, где нас нет!» Ядовитые джунгли Амазонки. Белое безмолвие Антарктиды. Медленная смерть Припяти. Горячее дыхание Сахары. Очень познавательно.
      Так вот, насчет Сахары. Пустыня. В Африке. Ровная, как стол. Недвижимый песок. Недвижимые твари — скорпионы, змеи. Недвижимый саксаул. Недвижимое палящее солнце. Из года в год, из века в век. Главенствующий цвет — желтый. Цвет покойника.
      Иное дело — в Америке. Тоже пустыня. Но — красная. Главенствующий цвет. Что песок под ногами, что аборигены-индейцы. Красный — цвет крови. Кровь — жизнь. Пусть эта жизнь на взгляд постороннего и недвижима, но она просто в состоянии покоя. Не покойник, а покой. До поры до времени. Кровь иногда играет. Особенно в молодости. Земля американской пустыни — молодая земля. Не такая ровная, как стол, как Сахара. Горные массивы. Если горные массивы — значит, молодая. И когда молодая кровь ни с того ни с сего вдруг взыграет…
      Грохот, болтанка, нечто. Ужас. Тем более среди ночи, спросонья. Будь ты хоть индей-цем-навахо, славным природной невозмутимостью, — все равно содрогнешься. Потому что если дрожит земля, то хочешь не хочешь, но задрожишь вместе с ней. А куда денешься?! Разве что с кровати на пол. И следом за тобой — нехитрая утварь с полок, плошки-горшки, кактусы с подоконника, дешевый кассетник.
      Привыкнуть нельзя, даже будучи аборигеном. И всякий раз — безадресный мысленный вопль: «Святые-здешние! Что это?!»
      Ну-ну, человек. Выдохни. Кровь у пустыни играет. Скажи спасибо, что тебя просто тряхнуло горошиной в погремушке. Не раздавило в мокрую кляксу, и скажи спасибо.
      Спасибо. Но однако… Что ж теперь, с младых ногтей до старческого маразма и содрогаться?!
 
      — Да.
      — Но почему, почему?!
      — Потому, внук, что здесь наша родина. Мы — дене.
      — А разве не навахо?
      — Бледнолицые называют нас — навахо. Мы же сами себя — дене. Благодари святых-здешних, что тебя тряхнула родина, а не бледнолицые. И не задавай глупых вопросов типа «Святые-здешние! Что это?!» Святые-здешние безмолвны, пока ты не вознесешься к ним. В крайнем случае, тебе ответит радио, возомнившее себя всезнающим и беспрекословным. Поутру. Когда встанет солнце и рассеет мрак. Вот видишь! То есть — вот слышишь!
      «В Нью-Мексико произошло землетрясение силой шесть баллов по шкале Рихтера. Подземные толчки до сих пор ощущаются».
      И — уже не страшно. Потому что ясно. Солнце встало, мрак рассеян. Фантомные ночные страхи на то и фантомные, чтобы проявляться лишь в темноте.
      И Эрик с беззаботностью и непосредственностью, присущей крайней молодости, первым — из-за стола, дожевывая гамбургер на ходу. Спешит он, па! Спешит он, дед!
      Совершенно разучилась уважать обычай предков нынешняя молодежь. А ведь этот — еще из лучших. Обычай предков — ритуальное спокойствие против суеты сует и всяческой суеты. Но и просто обычай — дань вежливости, почтение к старшим! Не вставай из-за стола, пока более взрослые не поднялись.
      Молчаливо укоризненный отец-дене, демонстративно невозмутимый дед-дене… Да спешит Эрик, спешит!
      — Куда ты собрался? — в тоне отца-дене явственный полузапрет. Отец он еще или не отец!
      — Прокачусь просто, па! Вернусь через пару часиков… — в тоне сынка-дене явственное наплевательство на все и всяческие запреты. Шестнадцать лет ему уже или не шестнадцать!
      — Эрик… — кому гасить конфликт поколений, как не деду-дене. — Оставь сегодня тварей в покое. Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
      — То есть: езжай, конечно, внук, но учти…
      Увы, дипломатия — наука, постигаемая годами и с годами. Увы, мудрость — накопленные знания без возможности их передать. Увы, если бы молодость знала, если бы старость могла.
      Впрочем, старость деда-дене такова, что еще может, очень многое может. Другое дело — хочет ли? Всё суета сует и всяческая суета.
      Лучше идти, чем бежать.
      Лучше сидеть, чем идти.
      Лучше лежать, чем сидеть.
      Лучше умереть, чем лежать.
      Залог вековечного душевного комфорта.
      Такой вот дед-дене. Мог бы, между прочим, неплохие и немалые денежки зарабатывать на туристах — по доллару за право пришлых праздных бледнолицых сфотографироваться рядом с типичным вождем краснокожих. Морщинистое дубленое лицо, седые космы до лопаток, потусторонняя отрешенность взгляда… Еще б ему головной убор из перьев, доморощенное ожерелье из клыков койота на шею, длиннющую трубку мира в зубы — вождь и есть вождь! Греби деньги лопатой. «Улыбочку! Чик! Снято!» — доллар. «Чик! Снято!» — доллар. «Чик! Снято! — доллар. Но — пустое. Отстаньте.
      Да и не пристает никто, по сути. Пришлые бледнолицые — редкостные гости в красной пустыне Нью-Мексико. Тем более праздные. Если и появляются, то без улыбочек и исключительно по делу, по своему, одним бледнолицым ведомому делу. Храни нас святые-здешние от дел пришлых бледнолицых…
      У юного навахо Эрика — свои дела.
      Грубые краги по локоть, плотный мешок за спиной, притороченная к седлу рогатина, стеклянная чаша с винтовой нарезкой и герметичной крышкой на поясе. Мотоцикл. Не «хонда», не «ямаха», разумеется. Но, умеючи, можно из бросовой рухляди построить такую тарахтелку, что «хонды»-«ямахи» просто понуро отдыхают в сторонке. В дальней сторонке. Сильно поотстав.
      Еще, умеючи, можно и в красной пустыне добыть столько денег, что их хватит на новенький «харлей-дэвидсон». Эрикова тарахтелка — добрый мустанг, да. Но «харлей-дэвидсон» — это да…
      А очень просто! Находишь в песках тварь, прижимаешь ей голову рогатиной, сноровисто ухватываешь за горло… ну, там, где у людей горло… и подставляешь к морде чашу — кусай, тварь, истекай ядом. Желтые кристаллики, в которые под местным солнцем усыхает яд, — неплохой товар. Хороший товар! Отличный товар! Гремучек же, волей-неволей поставляющих Эрику полуфабрикат, здесь видимо-невидимо! Да и тех, что невидимо — слышно. Гремят сильно. Сворачиваются в пружину и гремят вибрирующим хвостом: уйди, не трожь, мы во гневе!
      Дуры-твари! Даже в состоянии вибрирующего гнева, не греми, не проявляйся, не засвечивайся, наноси удар безмолвно и внезапно. Иначе: предупрежден — значит, вооружен.
      Эрик вооружен — крагами, рогатиной, мешком. А насчет предупреждения — не о напутствии деда речь: «Когда твари напуганы, они очень агрессивны», но лишь о том, что греметь они, твари, с перепугу будут громче и обнаруживать себя будут загодя. Тем проще! А насчет агрессии — любой двуногий-прямоходящий даст сто очков вперед самой разъяренной гремучке. При достаточном опыте хорошая рогатина — стопроцентная гарантия против самой разъяренной гремучки. У Эрика опыт достаточный и рогатина хорошая. Чтоб вам всем повылазило, твари!
      А тварям наверняка повылазило после того, как землю шестибалльно тряхнуло. Ну, мустанг-тарахтелка! Мы поедем, мы помчимся!
      С пижонским густым шлейфом пыли, на пижонской бешеной скорости! К заброшенному песчаному карьеру! Там, по опыту прошлых дней, — знатный гадюшник! Взмываешь на мустанге-тарахтелке к вершине утеса и оттуда обозревай-высматривай, где твари погуще клубятся-вызмеиваются.
      …Хотя иногда угораздит высмотреть и то, на что глаза бы не смотрели. В смысле, совет: «Знай, Эрик! Глаза бы твои не смотрели на это. , На ЭТО…» Но… если бы молодость знала…
      Приехал за тварями — и вылавливай тварей. Так ведь нет! Углядел сверху длинную продолговатую белую проплешину среди красных песков. О! Надо спуститься по камешкам с риском свернуть шею и выяснить. Что ж там такое?!
      Там, если хорошенько поработать руками, разгребая и разгребая… Там действительно белое. И металлическое. И в крупную клепку. Откуда бы оно посреди пустыни ровныя? Га-дай-угадывай, пока крыша не поедет.
      Крыша не поедет. Крыша уже больше никуда и никогда не поедет. Крыша железнодорожного вагона-товарняка — белого, металлического, в крупную клепку. Он, вагон, давно и навечно похоронен под тоннами песка в заброшенном карьере. Вернее, тем, кто давно похоронил этот вагон, хотелось, чтобы — навечно. Хотелось — как лучше. А получилось — как всегда в сейсмически возбужденном Нью-Мексико. Шесть баллов, тектонический сдвиг.
      И — нет ничего тайного, что бы не стало явным… Сокрытое от постороннего взгляда предстало постороннему взгляду во всей своей неприглядности. Взгляду юного змеелова Эрика. И не только ему…
      …но и малолетним зевакам поселения дене. Они-то не упустят редкостного развлечения — поглазеть. Не на что глазеть в однообразном и захолустном поселении. День за днем — одно и то же, одно и то же. А тут — Эрик вернулся из пустыни! Он та-акое нашел и привез с собой, та-акое! Жуть!
      Действительно, жуть. Скелет-мумия… Само по себе еще не жуть. Отношение дене (или, если угодно, навахо) к смерти философское. Все мы лишь гости на этой земле. Все из нее вышли, все в нее и уйдем. И никакой мистики. Но — вот именно: в нее и уйдем! И нечего, понимаешь, выковыривать из земли то, что ранее было полнокровным человеком.
      А Эрик и не выковыривал! И не из земли! Оно просто там висело. Внутри.
      Висело? Внутри?
      Ну да, в вагоне! Эрик методом тыка отыскал люк на крыше, поднатужился, откинул — а оно ка-ак выскочит, ка-ак выпрыгнет! Впору согласиться с общим авторитетным мнением эскулапов: инфаркт резко помолодел. У Эрика, во всяком случае, сердечко зашлось, когда оно из люка выскочило-выпрыгнуло. В следующую секунду, правда, отлегло… Скелеты-мумии по своей воле не могут и не умеют скакать-прыгать. Здесь вам не блокбастер-ужастик. Здесь сугубый реализм. Просто оно, когда-то бывшее полнокровным человеком, наверное, в агонии черпнуло остаток жизненной энергии и в невозможном броске дотянулось до ручки люка. И вцепилось в нее мертвой хваткой. А на большее сил не хватило — на то, чтобы откинуть люк и выбраться наружу. Да и опоры под ногами — никакой. Так и повисло, превращаясь со временем в голый остов, в каркас, — хватка и впрямь мертвая. Во всех смыслах. Висит туша — нельзя скушать.
      Тут откуда ни возьмись — юный змеелов Эрик! О, что ж там внутри белого, железного, в крупную клепку?
      Открывай-открывай, сейчас узнаешь!
      Во многом знании многая печаль. Далее, в нутро вагона-товарняка, юный змеелов Эрик, разумеется, не полез. С него хватило и внезапного «попрыгунчика». Домой надо, побыстрей надо домой. Отцу показать. И деду. Что показать? Ну как — что?! «Попрыгунчика», конечно! Взять с собой, затолкав в мешок, и показать.
      А то ведь не поверит никто, скажи Эрик просто: «Я кое-что нашел!»
      Другое дело, явиться в дом и с деланным равнодушием сказать:
      — Я кое-что нашел. Пошли посмотрим… На дворе.
      Равнодушие, само собой, деланное. И тайная, плохо скрываемая надежда: как только отец посмотрит, так сразу и объяснит, что же это за «кое-что».
      Напрасная надежда.
      — Как думаешь, па, что это?
      — Понятия не имею… — исчерпывающий ответ отца-дене, оцепеневшего над привезенной находкой.
      Может быть, дед-дене в курсе? Он в курсе. Он сказал:
      — Besh-ye-ha-da-di-teh-il… — и невозмутимо вернулся в дом. В типичной манере вождя краснокожих: «Хао! Я все сказал!»
      — Что он сказал?
      Оторвался ты, Эрик, от родных корней! Только и знаешь, что пепси-пейджер-эмтиви, а язык предков-дене тебе уже чужой.
      — Он сказал, что это нужно вернуть обратно… — пояснил отец-дене в напутственном тоне категоричного приказа. — Иначе за этим придут. И тогда никому из нас мало не покажется.
      Ха! Кому и на кой нужна тривиальная полумумия — чтоб ради нее приходить в забытое богом и цивилизацией поселение навахо?!
      Тривиальная — никому и ни на кой. Однако Эрикова находка — не тривиальна. Сказано ведь — жуть. Хоть похоже на человеческий скелет, но не человеческий это скелет. Череп, вот… Пустые глазницы, безносая дыра, мертвый оскал — все как у людей. Но не человеческий это череп…
      А чей, чей?!
      Много будешь знать, Эрик, не доживешь до старости. Повторяй и повторяй, как таблицу умножения: во многом знании многая печаль…
 
      Довер, штат Делавер 10 апреля, утро
      …и неважно, кто ты по интеллектуальному уровню — дремучий недоучка-змеелов с рогатиной или продвинутый хакер с пентиумом.
      Хакер — он и в Африке хакер. При условии, что в Африке знают-понимают: вот ты какой, персональный компьютер. А объединяет всех хакеров как подвид homo sapiens — образ жизни и одна, но пламенная страсть. Будь то в Африке, в Китае, в России, в Америке.
      Образ жизни. Монитор, неприхотливая снедь (лапша в миске, картошка в мундире, пицца в картонке), много бутылочного-баночного пива, продавленная тахта под боком. И — все. С утра пораньше и — круглые сутки.
      Одна, но пламенная страсть. Влезть со взломом туда, куда нельзя, и всенепременно там напакостить или, на худой конец, спереть. Восторг и упоение! «Я сделал это!»
      И вот сидит такой хрестоматийный хакер, патлатый худосочный очкарик, в городе До-вере штата Делавер благословенной (или проклятой) Америки, колдует над хитрой задачкой — влезть куда нельзя. Если нельзя, но очень хочется, то можно. Только бы пароль подобрать. Не то. Снова не то. Опять не то. Еще раз не то.
      И вдруг персональный компьютер отвечает ему не человеческим голосом, но долгожданным «окном» с долгожданным текстом: «Пароль подобран!»
      — Срань господня!!! Есть! Я сделал это!!! Срань господня!!!
      Почему-то крайнюю восторженность в Америке принято выражать именно таким восклицанием. Хотя, казалось бы, даже если это и впрямь она, то держись от нее подальше, не тронь — и запаха не почувствуешь. А если все-таки вляпался, то ни в коем случае не чирикай. В смысле, не суй дискету в дисковод, не копируй. Притворись слепоглухонемым, торкнувшимся по ошибке в чужую дверь: «Ой, извините! Не туда попал! Ухожу, ухожу! Меня тут нет. И никогда не было!»
      Но любой продвинутый хакер всех остальных смертных считает «чайниками». Даже если эти «чайники» состоят на службе безопасности определенных структур, и основная их обязанность — именно следить, чтобы какой-нибудь продвинутый хакер не влез в базу данных и не напакостил, не спер. Плевать ему на «чайников»! Он, патлатый-худосочный, не затруднится и следы замести, подтереть за собой. Он на голову выше всех «чайников»!
      Да? На голову, значит, выше? Надо подравнять. Аккурат на голову. Чтобы неповадно было. Как только взлом обнаружится, оперативно найти взломщика, допросить с пристрастием и… подравнять. На голову.

      Нью-Йорк-сити 10 апреля, день
      А уже обнаружилось. Фактически мгновенно. Того же 10 апреля. Взлом, срань господня!
      И в различных представительствах Организации Объединенных Наций трезвонят телефоны спецсвязи. По цепочке и в геометрической прогрессии.
      Кто у телефона?
      Всякие разные, но одинаково респектабельные и одинаково озаботившиеся. Будь ты итальянец, будь ты японец, будь немец, будь и уроженец Нью-Йорка — проблема одна на всех. И за ценой для ее решения они не постоят.
      — В чем дело, Антонио?
      — Кто-то вломился в директорию Эм-О.
      — Не может быть!
      — Может. Вломился.
      — Погоди. Не уходи. Побудь… Алло? Мориидзуми-сан? Есть новость. Плохая.
      — Кто вам об этом сообщил, Трезини-сан?.. А кто такой Антонио? Ваш человек? Вы в нем уверены на сто процентов? Вам видней… Кому еще известно о взломе?
      — Да, здесь герр Нопфлер… Что?! Не понял. Это доподлинно?.. Да. Теперь понял… А ничего мы не станем предпринимать. Ясно?! Не наша проблема. И не ваша, Мориидзуми-сан.
      Только поймите меня правильно. Вы не хуже меня знаете, чья это проблема. И тот, чья эта проблема, должен устранить ее своими силами и средствами. Всеми силами и средствами, имеющимися в наличии. Иначе у него возникнут новые проблемы — тут мы все с вами постараемся. Не так ли? И синьор Трезини, и я, и… вы. Не так ли, Мориидзуми-сан? Да, абсолютно неважно, на каком этапе. Мне нужно лишь ваше принципиальное «да». Вот и отлично!.. Хорошо, я сейчас сам позвоню. Вот кладу трубку и сразу набираю номер…
      — Вас слушают. Директория Эм-О? Нет, вы не сообщили мне ничего нового, мистер Нопф-лер. Я уже в курсе. Да, разобрался… Точнее, разбираюсь. И разберусь. Буквально… через некоторое время… И вам всех благ, мистер Нопфлер.
      Если по совести, то сухощавый седоватый (соль с перцем) джентльмен пожелал бы ми-стеру-герру Нопфлеру не всех благ, но всех чертей в ширинку. Не было у сухощавого седоватого джентльмена хлопот — отозвался он на звонок!
      Легко сказать «разберусь»!
      Тон? Пожалуй, выдержал он тон — уверенный, спокойный. И лицом не дрогнул. По телефону лицом к лицу лица не увидать. Но ведь, помимо незримого мистера-герра Нопфлера, здесь в обширном кабинете — коллеги-соратники. Они-то впились взглядами в сухощавого седоватого джентльмена почище вампиров. Дай слабину — растерзают коллеги-соратники, со— жрут с потрохами, не погнушавшись многолетней прокуренностью этих самых потрохов.
      Нет-нет, коллеги-соратники, все в порядке. Все в полном порядке. А то, что задымил сухощавый седоватый джентльмен после звонка пуще прежнего, — иллюзия. Пуще прежнего — невозможно по определению. Он всегда так курит — что прежде, что теперь, что потом. Мистер Никотин — сами налепили ему прозвище, ну и не сопоставляйте злополучный звонок с участившимися клубами табачного дыма. Это не от зашаливших нервов, это вредная, но извинительная привычка. У сухощавого седоватого джентльмена должен быть хотя бы один недостаток! А во всем остальном он — само совершенство. Ледяная выдержка, железные нервы, каменная сосредоточенность. Настоящий полковник, пусть и в партикулярном костюме! Чем не совершенство для джентльмена из особой силовой структуры, всегда готовой не на словах, а на деле «разобраться» в одночасье?!
      Про одночасье — сгоряча. А мистер Никотин и выразился уклончиво. Удачная формулировка — «буквально через некоторое время». Однако надо приложить воистину все силы и средства, чтобы уклончивое «некоторое время» свелось к минимуму.
      Так что, господа хорошие, коллеги-соратники, работаем! И нечего поедать его настороженными взглядами: дескать, чей звонок, откуда, по поводу?
      — Джентльмены! Этого звонка я всегда ждал, но никогда не хотел.
      Браво, мистер Никотин! Исчерпывающе! Строго и со вкусом! Настоящий полковник!
      Что ж, работаем…
      Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
 
      Довер, штат Делавер 10 апреля, вечер
      Работа — не волк. Но зачастую это волчья работа. Волки стремительны, безжалостны, сильны. И еще они — хищники, выходящие на охоту по ночам.
      Как раз — ночь. И великое счастье упомянутого патлатого худосочного хакера, что сидел он перед монитором с утра пораньше, а на ночь глядя ему куда-то приспичило. Запасы пивка пополнить в магазинчике «24»? Пиццу прикупить впрок? Элементарно проветриться? Кто знает!..
      Волки не знают. Да и не задумываются они о том. У них приказ свыше. Больше знать не положено. Задумываться тем более. Не думать надо, а трясти. Прибыть в адрес, взять фигуранта тепленьким и вытрясти из него душу. Если фигуранта в адресе не окажется, перетрясти там все. Досконально! И самое важное — компьютер. Вот компьютер — не трясти! Компьютер со всеми предосторожностями отсоединить от всего, к чему он присоединен, аккуратненько упаковать и доставить.
      — Задача понятна?! Выполнять!
      — Есть, сэр!
      — И еще… Если ублюдка в адресе все же не окажется, оставьте там двух-трех парней. Мало ли, вдруг все-таки объявится.
      — Само собой, сэр! Не маленькие, сэр!
      …Что не маленькие, то не маленькие. Большие. В непроницаемых шапочках-масках, в бронежилетах, с автоматами наизготовку.
      Тук-тук!
      Кто там?
      Почтальон, черт побери! Не слышишь, что ли, — дважды постучал: тук-тук!
      Естественно, не почтальон. И естественно, никто не стучал — ни дважды, ни единожды.
      Они, незваные гости, — большие, даже громоздкие, но на удивление беззвучны. Не зашелохнут, не прогремят.
      Хлипкую дверь в обитель хакера вышибить одним ударом?
      Запросто, но зачем? Она отжимается в мгновение ока без шума и пыли.
      Жалюзи срывать, убогую мебель крушить?
      Запросто, но зачем? Рассредоточились, в мягкой манере прочесали кубатуру, не исключая клозет.
      Соседей в неглиже вытребовать из примыкающих квартир, дознаться, где ублюдок, куда делся, когда вернется?
      Запросто, но зачем? На выработанном скупом языке жеста распоряжение: компьютер пакуем, уносим. А ты и ты — остаетесь, сидите тихо, из окошка не выглядываете. Объявится ублюдок — пакуете его и уносите. Если объявится не он… ну, там какой-нибудь тук-тук в дверь… — все равно пакуете и уносите. Разберемся. Потом. Если захотим. О'кэй?
      О'кэй!
 
      Вашингтон, округ Колумбия 11 апреля, ночь
      Тук-тук. В дверь. Нет не к бедолаге хакеру. У него обитель в Довере, а тут Вашингтон. Столица Вашингтон, в котором несть числа всяческим правительственным службам. На то и столица.
      Среди всяческих правительственных служб — такая немаловажная и небезызвестная, как ФБР. Федеральное Бюро Расследований. Соответственно, многочисленные сотрудники ФБР там же, в Вашингтоне, и живут. Чтобы на работу далеко не ездить. Иначе выберешь в качестве местожительства, например, Довер — а высокое начальство вдруг вызовет на ковер, причем немедленно: «Агент Молдер! Срочно на ковер!» А он, агент Молдер, в… Довере. Большое неудовольствие возникнет у высокого начальства. Оно, как и рядовые граждане в массе своей, ждать и догонять не любит. Догонять — еще куда не шло!
      (И догоним! И перегоним!) Но ждать… Вот агент Молдер и не заставит себя ждать — живет он тут, в Вашингтоне, рядышком. Правда, поводов для большого неудовольствия у высокого начальства — пруд пруди. Относительно агента Молдера — вообще что-то особенное! Но это совсем другая история.
      А нынче — такая история:
      — Тук-тук! Тук!!! Тук-тук-тук!
      Настырные! И беспардонные! Посреди ночи тарабанят к агенту ФБР, как к себе домой! Ах да, к себе домой как раз не тарабанят, открывают своим ключом… И ступайте к себе домой, настырные, открывайте своим ключом и ложитесь в постель! Поздно же! Спит агент Молдер, спит! Чего и вам желает, беспардонные!
      Нет, не унимаются. Вот ведь сукины дети!
      Оно конечно, навязываемый Голливудом образ идеального агента ФБР — это круглосуточная мобилизованность, ясный ум, сна ни в одном глазу, упрямый подбородок, прямая спина, брюшной пресс «шоколадка», модельная укладка и в эпицентре смерча. Секс-символ, короче! Или, на худой конец, замыкает дюжину самых сексуальных мужчин мира. Так на то Голливуд и фабрика грез.
      На самом деле натуральный, не киношный агент ФБР — человек. И ничто человеческое ему не чуждо. Человеку не чуждо спать по ночам. Когда же человек до этого маялся мучительной бессонницей и наконец отключился, сглотнув пригоршню таблеток, то ему не чуждо выглядеть и быть весьма и весьма затрапезным. Сквозь обвислую маечку пузико намечается. Сутулость хронического сколиозни-ка. На голове — воронье гнездо. Убывающий подбородок, который никак не назовешь упрямым, разве что выпятить нижнюю челюсть и так ходить, пока зубы не сведет. Ну про глаза — у новорожденного помойного котенка и то осмысленней.
      И это агент ФБР? И это дюжинный секс-символ?
      Это, это. Он. Молдер. Посмотрел бы он на всех на вас, будь вы все в его состоянии! Состоянии души и тела!..
      Да не желает он ни на кого смотреть! Уйдите! Оставьте в покое.
      Тарабанят, сволочи.
      Открыть, что ли? Нет, сначала — еще таб-леточку. Но уже не для сна, а от сна. Черт побери, так можно основательно сесть на «колеса» .
      И кто там?! Кому не спится в ночь глухую?!
      Дурацкая, кстати, манера — открывать дверь на стук, не спрашивая «Кто там?». Типично американская. Хотя… Дверь у Молде-ра тоже типично американская — никакая, в смысле преграды. Окажись за ней недруг — проломит на раз. Значит, что? За ней, за дверью, друг? Сохрани меня, господь, от друзей, а от врагов я как-нибудь сам избавлюсь.
      — Тук!!! Тук!!!
      Да открывает он, открывает. Ну?!
      Ну, конечно. Нечто в этом роде он и предполагал.
      Кто там? Кто там?.. Одинокий стрелок там! Количество — три… То есть «Одинокий стрелок» — не количественный показатель, а название группки из трех интелей.
      Интель — он и в Африке интель. Или только в Африке их как раз и нет? Ну ничего-ничего. Зато везде, кроме Африки, они есть. И везде одинаковы. Трех разновидностей: либо вольный долгогривый хиппарь, либо застенчивый комик в шляпе и роговых очках, либо подчеркнутый яппи с холеной бородкой и в белой рубашке.
      Эдакая троица и на пороге. Хиппарь, Шляпа, Яппи. Разные, да, но одинаковые. Интель любой разновидности, во-первых, считает себя и только себя носителем истины, во-вторых, носится с этой своей истиной, норовя всучить ее всякому заинтересовавшемуся, в-третьих, загодя опасается жестоких репрессий от не заполучивших ту истину, даже если она никому и даром не нужна.
      Что ж, истины, которыми «Одинокий стрелок» время от времени снабжал Молдера, не лишены… своеобразия. Верней, благородной сумасшедшинки. Троица отцов-основателей виртуального журнала «Одинокий стрелок» специализировалась на исследовании аномальных явлений — НЛО, снежный человек, живородящие ящеры, блуждающий призрак, уцелевший дедушка Гитлер и прочая, и прочая. Каждый по-своему с ума сходит. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вешалось. А «Одинокий стрелок» — сущее дитя. Истинами их лепет не назвать. Информацией — пожалуй. Если отсеять всю дребедень и вычленить главное, то информация, которой «Одинокий стрелок» время от времени снабжал Молдера, иногда довольно ценна. Например, об НЛО…
      С точки зрения здравомыслящего, НЛО — такая же дребедень, как и прочая и прочая. Молдер здравомыслящий. Но все зависит от личного жизненного опыта. Кто не сталкивался с НЛО, тот не верит. Кто сталкивался, тот верит. Здравый смысл в обоих случаях на высоте.
      Молдер сталкивался…
      Но здесь и сейчас он бы предпочел столкнуться с НЛО, чем с троицей интелей! Как говорится, «вы, конечно, очень милы, но будете просто очаровательны, если уйдете»!
      Не уйдут. Ни Шляпа с несуразным имечком Фрохики. Ни Хиппарь Лэнгли. Ни Яп-пи-Карл. Стоило ли приходить, чтобы сразу уходить!
      — Давно не виделись, Молдер!
      — Что вам угодно, парни? Ночь…
      — Мы бы хотели беседовать не у порога.
      — Я вообще не расположен беседовать.
      — А придется!
      Бесцеремонно прошмыгнули мимо хозяина. Какие церемонии между давними друзьями! А разве мы с вами давние друзья? А разве нет? Дверь закрыли. Замерли, вслушиваясь, — нет ли осторожных шагов за ними. Конспиративно на цыпочках пробежались по квартире — стены, окно, другое окно, свет… свет лучше погасить.
      — Молдер, свет лучше погасить.
      — Я себя отвратительно чувствую, друзья. Не спал совсем. И ни малейшего желания слушать страшную сказку про трех поросят от трех поросят. За вами что, гнался волк? Успокойтесь, здесь каменный дом. А дымохода нет. Отопление паровое.
      Шляпа-Фрохики, проигнорировав молде-ровскую натужную иронию, занял позицию у окна. Всматривался в темноту сквозь жалюзи пристально, напряженно. Выдохнул со временным облегчением:
      — Вроде чисто. Вроде «хвоста» нет, Карл.
      — Пока нет, — уточнил педантичный Яп-пи-Карл. — А у тебя, Лэн?
      — Тоже вроде чисто… пока, — учел поправку Хиппарь, пристроившийся у другого окна.
      Право слово, Ниф-Ниф, Наф-Наф и Нуф-Нуф! Неуловимые — но не потому, что их никто не может поймать! Все-таки интели несносны со своей пресловутой манией преследования!
      — Да кому вы нужны! Гм, вопрос риторический.
      А ответ… ответ конкретный, хоровой, в унисон. Но абсурдный:
      — Спецотряду по тайным акциям!
      — Тренированные убийцы!
      — Выкормыши отдела устранения!
      Ну не абсурд ли?!
      — Вы что, друзья, триллеров насмотрелись?! Тогда уж действительно читайте сказки для восстановления психики.
      — Сказки… — значительно поддакнул Яппи-Карл. Никто тебя, Молдер, за язык не тянул. — Сказки. Про трех поросят и злого волка. Позволю уточнить, полярного волка. Молдер, вы знаете что-нибудь о «Полярном волке»? Вы ведь не можете не знать. Хоть слышать о нем должны бы.
      «Полярный волк»? Что-то такое… Ходила-бродила в кулуарах ФБР не то байка, не то деза: «Полярный волк» — спецотряд по тайным акциям, тренированные убийцы, выкормыши отдела устранения. Всерьез отнестись к подобной байке-дезе — разумней принять за чистую монету фантазии виртуального журнала «Одинокий стрелок».
      О, черт! А ведь именно «Одинокий стрелок» взял и озвучил сейчас: «Полярный волк»! Когда из разных источников поступают одни и те же сведения, то не лишне призадуматься — настолько ли они бредовы, насколько кажутся?
      Хорошо, предположим! На минуточку предположим, что «Полярный волк» — не бред мартовского зайца. И?
      — И? На кой вы сдались «Полярному волку»?
      — Мы им ни на кой не сдались. Им кое на кой сдался некий Кеннет Суннер.
      — Некий?
      — Для вас, Молдер, некий. Для нас вполне конкретный. Другом не назовем. Приятелем тоже. Но… В общем, он нам иногда помогал. И вам, Молдер, и вам, между прочим!
      — Понятия не имел, Карл, что у меня столько… м-м… друзей? Приятелей? Помощников?
      — Он хакер. Уникальный хакер. В своей компании был славен под прозвищем Вонючка. Уточняю: славен. Прозвищем гордился. Но мы никогда не принадлежали к его компании. Для нас он был Башковитый. Мог пролезть по компьютерным сетям туда, куда никто другой не… Или вы полагаете, Молдер, что мы из Космоса вбирали информацию, которой делились с вами?
      — Нет, Лэн. Полагаю, не из Космоса. Спасибо вам за всё. И этому… Вонючке? Башковитому?.. И ему от меня отдельное и большое спасибо. Что дальше? Говорите, наконец, и оставьте меня в покое.
      — Мы скажем. Но в покое вы не останетесь, Молдер. Гарантирую.
      — Вот как? Дорого ли стоят ваши гарантии, Фрохики?
      — Молдер, не время для пикировки.
      — Разве я пикируюсь, Карл?
      — Разве нет?
      — Нет. И в мыслях нет.
      — Тогда я продолжу?
      — О, господи, Карл! Хотите, я продолжу за вас? Этот ваш Башковитый влез настолько не туда, что кое на кой сдался аж мифическому «Полярному волку».
      — Уточнение, Молдер. «Полярный волк» не миф. И Кеннет «Полярному волку» не сдался. Он как раз не сдался, а ударился в бега. И «Полярный волк» его ищет.
      — Уровень розыска?
      — Таможня, аэропорты, поезда, эмиграционные пункты.
      — Недурно. Серьезно. И что он таки-на-творил?
      — Взломал пароли Министерства обороны.
      — Зачем?
      — Ради процесса. Анархист, срань господня. И его прежняя компания — анархисты. Он отошел от нее лет пять назад, когда компьютерный мир стал достаточно сложен… когда выяснилось, что ломать устоявшийся мир проще в одиночку за монитором и клавиатурой, не собираясь в хулиганские стаи ради погрома в супермаркете. Ломать — как высшая и последняя стадия прогресса. Ломать — не строить. Придурок!
      — Вы же меж собой называли его — Башковитый.
      — Башковитый придурок!
      — Допустим. А ко мне-то вы зачем приехали? Нет, вот зачем, зачем?!
      — Видите ли, Молдер… В последнем письме электронной почтой Башковитый успел назначить время и место встречи.
      — Место — именно здесь? Время — именно сейчас?
      — Место — Национальный ботанический сад. Время — три часа пополуночи.
      — Так в чем же дело, Лэнгли! Ступайте и поторопитесь! Как раз успеете!
      — Видите ли, Молдер… Башковитый просил явиться на встречу вас… Очень просил… Он очень-очень просил… Молдер, он просил.
      — Угу. Других проблем у меня, видите ли, нет. Если на то пошло, ваш Кеннет Суннер сам мог бы заявиться ко мне. С вами за компанию.
      — Значит, не мог. Поймите, Молдер. Значит, не мог. Его проблема — поважнее вашей бессонницы, Молдер, — доживет он до трех часов пополуночи или его к этому сроку успеют пристрелить.
      — Не сгущайте краски, Карл.
      — Не сгущаю, Молдер.
      — Не сгущает… — подтвердил Лэнгли.
      — Нет, не сгущает… — подтвердил Фро-хики.
      А ведь не сгущает Яппи-Карл.
      Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
      Выстрел! Не в квартире Молдера. Но где-то рядом, где-то на лестничной площадке, в коридорах. Но все равно оглушительный.
      Сглазили! «Или его к этому сроку успеют пристрелить». Почему-то ни на секунду ни Молдер, ни троица интелей не усомнилась, что выстрел — в башковитого придурка Кеннета Суннера. Накликали! «Сам мог бы появиться ко мне».
      И если все так, то надо не годить, а спешить. В Молдере моментально проснулся агент Молдер, агент ФБР. Оружие наголо! Бегом! Профессионал на то и профессионал, чтобы не круглосуточно пребывать в образе, но только тогда, когда вынуждают обстоятельства. И — он снова здесь, он собран весь, он ждет заветного сигнала. Выстрел — сигнал. Вот теперь Молдер действительно секс-символ! Даром, что в трусах и маечке. Но аура, аура! Неотразим! Встречные поперечные дамочки гроздьями бы на шею вешались — тем более, он лишь в трусах и маечке!
      Кыш, дамочки! Агент Молдер в состоянии погони. Агент Молдер сейчас зафиксирует наличие трупа… Патлатый, худосочный, в разбитых очках — пуля в затылок, прошла навылет, разнесла полчерепа. Кеннет Суннер.
      Понятые, не отставайте! Карл, Лэнгли, Фро-хики! Это Суннер?
      Да, это он.
      А сейчас агент Молдер моментально определит, куда и как скрылся убийца-командос, «Полярный волк», в многоквартирном доме — на черную лестницу, на пожарную, на крышу? Куда бы ни скрылся убийца-командос, агент Молдер догонит! И перегонит, отрезав путь к отступлению! И нацелит табельное оружие в голову: «Не двигаться! ФБР! Вы имеете право хранить молчание, вы имеете право на адвоката…» ФБР — воплощение законности. Диктатура закона — превыше эмоций.
      Но — стоп! Опустите табельное оружие, агент Молд ер. Эмоции — другие…
      Какие могут быть эмоции, если, протолкавшись через кучку невесть откуда и когда сбежавшихся полуодетых зевак, видишь не бездыханного патлатого-худосочного. Видишь пожилую грузную леди, бьющуюся в шоке на лестничной площадке у распахнутых дверей собственной, надо понимать, квартиры. Паршивые эмоции…
      — Нет! Нет! — громкая истерика у грузной леди, то отталкивающей сердобольную соседку, то приникающей к спонтанной утешительнице. — Нет! Нет!
      Не нет, а да. Увы. Смерть обратной силы не имеет.
      — Что произошло?
      Вопрос Молдера лишен металла в голосе, характерного для блюстителя порядка. Обычный растерянный вопрос обывателя, ставшего внезапным свидетелем бытового преступления.
      Ответы, впрочем, столь же растерянные. Обычные ответы обывателей, первыми успевших к месту происшествия:
      — Эта леди только что застрелила мужа. Были женаты тридцать лет.
      — Наверняка шальной выстрел. При чистке оружия.
      — Ха! Не знаете и не говорите! Женщина — и чистка оружия?! Не женское это дело. Скорее, муж бы ее застрелил. Случайно. При чистке.
      — Нет, тут не случайно. Наверное, повздорили.
      — После тридцати лет супружества?
      — А что вы думаете! Не сошлись в формулировке завещания, к примеру.
      — Да нет же! Приступ ревности.
      — У леди? В ее возрасте?! К мужу? В его возрасте?! Да вы посмотрите на них! Нет, на мужа лучше не смотреть. Он там… в ванной. Кошмарное зрелище.
      — Господи, полный идиотизм!
      — Вызовите полицию! Кто-нибудь в этом доме вызовет полицию, в конце концов?!
      — Уже вызвали. Уже, сказали, выезжают. Уже не только выезжают, но приехали:
      — Посторонитесь! Дорогу! Полиция! Дорогу, сказано!.. Где тело?
      — Там! Там! Он мокрый и мертвый! О, нет, нет! Он жив! Он должен быть жив! Джон, Джон! Вернись, я все прощу! Джон!!!
      — Постарайтесь успокоиться, леди. Мы постараемся вам помочь, леди.
      Вряд ли можно помочь леди. А ее мужу — и подавно. Как ни старайся.
      Всяко то забота муниципальной полиции, но не агента Молдера. ФБР не занимается бытовыми преступлениями. ФБР занимается иными преступлениями. То есть, извините, предотвращением таковых.
      — Вы ее знали, Молдер? — На всякий случай Хиппарь-Лэнгли не имеет права не спросить. Вдруг это все-таки не просто бытовое, но… иное преступление.
      — Нет. Не знал. Маразм какой-то… Тридцать лет, ревность, роковые страсти… Даже имени ее не знал.
      — М-да. Ну-с, да будет земля ему пухом, а тюремная койка ей — периной. Но нам пора, Молдер.
      — Я вас не задерживаю.
      — Уточняю. Вам пора, Молдер. Сейчас без четверти два. От вас до Национального ботанического сада по прямой — сорок минут пешим ходом. Советую добираться именно пешим ходом. И не по прямой.
      — Не нуждаюсь в советах, Карл! Я вижу, вы уже все за меня решили?
      — Разве вы, Молдер, уже не решили? Сами за себя? Молдер?
      — Уговорили, речистые!.. Где именно в саду? Сад большой.
      — Да-а-а… Видите ли, Молдер… Тут нюанс… Нюанс, признаться, еще тот!
      Кеннет Суннер не зря носит прозвище Башковитый. И последнее сообщение «Одинокому стрелку» по электронной почте он прислал странноватое.
      Да, там открытым текстом и о желании встретиться исключительно с агентом Молдером, и о трех часах пополуночи. Но, вот ведь нюанс, о месте встречи — ни гу-гу, ни буковкой, ни символом. Мало ли! Перехватят е-мэйл те, кто жаждет повидаться с Башковитым в жестком режиме, и… Место встречи изменить нельзя — тут-то мы, «полярные волки», его и ждем!
      И что прикажете делать агенту Молдеру? Пойти туда не знаю куда? А подите-ка вы сами, поросята, знаете куда?!
      Минуточку, Молдер. Он не указал место встречи, но он поставил свою подпись и… тем самым указал место встречи. Видите ли, Молдер, обычно Башковитый в качестве подписи помещал пиктограмму. Вот такую, видите?.. Чистая графика. Этот сетчатый шарик — земной шарик. В него вписан знак $. И завершающий штрих — грибочек на макушке у шарика. Понимай, ядерный гриб. В общем и целом, понимай — девиз: мир капитала должен быть разрушен. Анархист, срань господня!
      Так вот, в последнем е-мэйле Башковитый зачем-то дополнил подпись-пиктограмму пояснением. Видите, поверх знака $ — слово bucks, над ядерным грибом — слово Ьоом, и каймой по низу шарика — слово erd. Как специально для клинических идиотов, не знающих: что баксы есть баксы и обозначаются знаком $, что при атомном взрыве обязательно происходит большой «бум!», что шарик в условной сетке параллелей и меридианов — Земля.
      Ну-ну? Молдер не клинический идиот, он и без слов-пояснений понял идею-фикс анархиста Кеннета Суннера, хотя в корне с ней не согласен: мир капитала должен быть разрушен.
      То-то и оно! Карл, Лэнгли и Фрохики подумали-подумали и сочли, что реакция постороннего, попади послание в ему в руки, будет соответственной: «Раньше этот ублюдок пиктограммой расписывался, а теперь еще и пояснить решил?! Мы, „полярные волки“, не клинические идиоты! И так все понятно! Лучше бы он, ублюдок, хоть намекнул, где то место встречи, которое изменить нельзя. Даже не намекнул, ублюдок!»
      То-то и оно! Вы понимаете намек? Да, когда знаю, что это намек. Так вот, обратите внимание, намек! Как это понимать? Как намек! Классику жанра надо знать. Карл, Лэн-гли и Фрохики знают классику жанра, даром ли специализируются на аномальных явлениях. Кроме того, Башковитый им более-менее знаком. Другом не назовут, приятелем — тоже. Но все-таки немножко знаком. И, посылая е-мэйл именно «Одинокому стрелку», он не стал бы пояснять и без того ясное. Другой дело, что сообщение могут перехватить — но то дело перехватчиков, безнадежное по части расшифровки дело. А для Карла, Лэнгли и Фрохики — это намек. Карл, Лэнгли и Фрохики не мокасином змеиный супчик хлебают! Boom, bucks, erd — намек, понятный лишь тем, кто более-менее знаком с Башковитым. Намек на место встречи… Национальный ботанический сад.
      Но почему, почему?!
      Потому что. Знаете ли вы, Молдер, за что Кеннет Суннер пять лет назад получил славное в среде ему подобных прозвище Вонючка? Он ухитрился пробраться на вечеринку банкиров и там вскрыл спелый плод дуриана. Пронес под рубашкой и вскрыл при большом скоплении народа. Спелый дуриан — говорят, невообразимо вкусно. Однако спелый дуриан — еще и невообразимо вонюче. До такой степени, что в странах, где он произрастает, запрещено вскрывать его в публичных местах — под страхом уголовной ответственности… В общем, вечеринка удалась. Главное, к Суннеру не подступиться было — ни тамошним секьюрити, ни приехавшим копам. Так что он довольно долго стоял посреди зала и вещал про смерть мировому капиталу. И вонял, ка-ак он вонял! Сказано же, не подступиться. Повещал, повонял и ушел с миром. И не был привлечен. Ни тогда, ни впоследствии, когда отмылся от запаха. Нашим законодательством как-то не предусмотрена кара за вскрытие дуриана в публичных местах. Потому что он у нас и не растет, и даже не импортируется.
      А если не растет и не импортируется, то откуда Башковитый взял плод дуриана, где сорвал? Догадайтесь с двух раз, Молдер.
      Теперь складываем слова на пиктограмме. Boom-bucks — бомбакс. Бомбаксовые, Молдер, бомбаксовые. Семейство тропических деревьев. Дуриан, бальсовое дерево, баобаб… A erd — Земля, но и земля, почва. Где, на какой почве в Вашингтоне могут произрастать бомбаксовые? В Национальном ботаническом саду. Вот и весь ребус: в три часа ночи, в ботаническом саду, под сенью дуриана… или бальсового дерева, или баобаба. Все бомбаксовые в Национальном ботаническом сведены в одной секции. Заблудиться в трех дурианах, или в трех баобабах, или в трех бальсовых… мудрено.
      — Скажите «спасибо», Молдер, что мы за вас проделали столь непростую работу по расшифровке. И персонально — Фрохики.
      — Вот спасибо, друзья, вот уважили! И персонально — Фрохики.
      Национальный ботанический сад Вашингтон, округ Колумбия 11 апреля, ночь Тропики — они и в Африке тропики. Но и тропики посреди американской столицы — тоже тропики. Хоть и знаешь, что экзотический хищник не прыгнет на плечи из дремучей темноты (все-таки Америка, все-таки столица), а неуютно. Ну да кого назовем экзотическим хищником? Льва? Леопарда? Человека?.. Кто из перечисленных засел, к примеру, за деревом или под деревом или на дереве? И под каким именно деревом?
      Однако на светящемся циферблате наручных часов — 03:05.
      Фонарик надо было взять с собой, Молдер, фонарик. Не взял впопыхах. Пистолет взял, сунул привычно в наплечную кобуру, а фонарик запамятовал. Впрочем, эдакую толщу могучих листьев и ветвей тонкий луч все равно не пробьет, зато самого тебя обнаружит для вероятного противника. Ориентируйся на звук над головой, на чмок под ногой, на шевеление воздуха, на флюид. Зря ли ты агент ФБР, зря ли тебя учили?!
      Учили, да. И Молдер — не из последних учеников. Шаг вперед, два назад. Еще шаг, еще назад. Сдается Молдеру, это дурианы. Вон и плоды. А дуриановы плоды, точно? Не вскроешь — не утвердишься. М-м, как-нибудь в другой раз. Сегодня — нет. Иначе вероятный противник обнаружит если не по свету, то по запаху. Пусто в дуриановых чащах. Никого. Молдер бы засек. Но — никого.
      Однако на светящемся циферблате — 03:10.
      Вальсовые. Немногочисленные бальсовые. Среди них толком не укроешься и при большом желании. Никого. Молдер бы засек. Но — никого.
      Однако на светящемся циферблате — 03:15.
      Баобаб. Баобаб вообще тут один. Но зато в дюжину обхватов, как и положено настоящему баобабу. Если Вонючка-Суннер избрал баобаб, а потом начал нервно прохаживаться туда-сюда вокруг ствола, то фифти-фифти они с Молдером так и не встретятся, будут друг за другом кружить вкруг ствола — дурное шоу «Тупой, еще тупее»!
      Ну, терпение иссякло. Джентльмен ждет джентльмена пять минут, извиняя: вдруг с ним что-то случилось? Джентльмен ждет джентльмена десять минут, чтобы все-таки выяснить, что же, черт побери, с ним случилось?! И джентльмен ждет джентльмена пятнадцать минут, чтобы набить ему морду, независимо от того, что с тем случилось!
      Однако на светящемся циферблате — 03:20.
      Так, всё! Шифровальщик был пьян, фокус не удался. Boom-bucks, видите ли! Erd, знаете ли! Место встречи изменить нельзя, понимаете ли! Тьфу!
      Но… Вот!!!
      Молдер выхватил пистолет из кобуры, вскинул его вверх, в дрогнувшую непролазную крону.
      — Замри! Ты на мушке! Замри!
      — Эй! Эй! Полегче. Я только хотел заранее убедиться, что это вы.
      — Убедился? Слезай. И без глупостей, парень. Повторяю, ты на мушке.
      Повторил Молдер чисто профилактически. Не до глупостей человечку, слезающему с баобаба. Ему бы не сверзиться головой вниз, не свернуть шею, не расшибиться. И как его еще угораздило туда влезть! Вот глупость, так глупость!.. А то и нет, при размышлении здравом. Башковитый, Вонючка. Сверху видно — кто приближается и в каком количестве, а снизу заметить притаившегося в листве человечка — проблематично.
      Тогда прощается опоздание, парень. Не станет джентльмен бить тебе морду. Ты, по сути, не опоздал. Вовремя пришел. Даже заранее пришел. И говори, раз пришел. Пришел? Что скажешь?
      Сказал, отдуваясь:
      — Полагаю, вам не так важно мое имя, как то, что я вам сейчас скажу…
      — Ну-ну, парень. Когда-то я так телок снимал в баре. Подобной фразой.
      — Меня сейчас не столько занимают способы снятия телок, сколько то, что за мной гоняется свора волчар-командос! Срань господня!!!
      — Вот что, Суннер!.. Ты ведь Суннер? Кеннет? И отлично. Привет тебе от трех поросят. Я — Молдер. Ты хотел меня видеть, так? И отлично. Вот он — я. Прекрати трястись и богохульствовать. Давай к делу.
      — Ладно!.. В общем… — и наконец выпалил: — В моих руках секретные материалы! Икс-файлы с данными от сороковых годов по сей день!
      — И что же в них?
      — Всё!!! В общем… всё…
      — А в частности?
      — В частности, папка «Розуэлл». И… и все производные от нее. Мало?!
      — И ты ознакомился со всеми икс-файлами? Когда ж успел?
      — Вам хорошо язвить! Прочитал сколько успел, а потом свалил! За мной охотятся!
      — Кто?
      — Понятия не имею! Не видел и не слышал. Но знаю — охотятся!
      — Может, это мнительность? Мнительным ты стал, Суннер. К психотерапевту не обращался?
      — Хы-хы… — сардонический смешок, невеселый, обреченный. — Когда и за вами будут охотиться, вы тоже почувствуете… без возможности объяснить тому, за кем не охотятся.
      — Воодушевляющая перспективка, Суннер! За мной, значит, будут охотиться.
      — От вас зависит. Вы же профи. Скрытность как основа успеха. А я… Срань господня! Паршиво, что я поначалу и не подумал предпринять какие-то меры предосторожности. Взломал и обрадовался, придурок! «Срань господня! Я сделал это!» Лишних несколько минут провисел в Сети. И засветился, срань господня! И они напали на след!.. Если вы не засветитесь, они ваш след не возьмут. Но вы же профи, вы не должны засветиться!
      — Как профи должен тебе сказать, парень, я уже засветился. Хотя бы тем, что стою вот тут с тобой под баобабом.
      — Невозможно! Я сверху смотрел! Здесь никого, кроме вас… кроме нас. За мной не следили! Я бы заметил!
      — Как профи должен тебе сказать, парень, современные средства и способы слежки… Гм, не хочу напускать тебе холода в штаны. Ты и так перепуган. Как все-таки насчет психотерапевта?
      — Я не собираюсь обращаться к психотерапевту! Я обратился к вам, Молдер!
      — Кстати, почему именно ко мне?
      — У вас… хы-хы… надежные рекоменда-тели. Парни из «Одинокого стрелка» не раз говорили, что вам нужна правда. Даже когда она больше никому не нужна, даже когда не совсем понятно, правда ли это.
      — Сомнительная рекомендация. Мне воспринять ее как комплимент или как оскорбление?
      — Воспринимайте как хотите! Наплевать! Но я обратился к вам, Молдер!
      — И что тебе угодно от меня? Чисто конкретно?
      — Чтобы вы открыли всем правду! Ту правду, что в икс-файлах!! Ту правду, которую эти сволочи почти полвека скрывали от всех!!!
      — И тогда…
      — И тогда эти сволочи получат по заслугам, а их сволочной сытый мир наконец-то окончательно взорвется!
      — Задачка не хуже любой другой. Ломать не строить. Да, парень?
      — Когда вы узнаете, что эти сволочи построили, то сами поймете — ломать всегда лучше, чем строить! Уничтожать! Уничтожать, срань господня!
      — Оп! Руки! Выше! Еще выше! Ты же на мушке. Забыл? Память отшибло?
      И то верно! Неуравновешенный анархист. Только что с ветки спрыгнул. Поведение параноидальное. И на шипящем крике «Уничтожать!» лезет себе за пазуху.
      — Там дискета… — кривится в ухмылке. — А вы что подумали? У меня нет оружия. Дискета — вот единственное оружие. Убойная сила!
      — Угу… Сейчас поглядим, какая-такая дискета… — сблизился, сноровисто обхлопал по карманам. — Су-уннер, руки-то не опускай…
      Гм, действительно. Дискета. И ничего более.
      — Я же сказал. Вы не поверили?
      — Сам-то ты себе веришь, парень?
      — Неважно! В общем, я пошел. И не ищите меня. Все равно не найдете.
      — Моли бога, Суннер, чтобы тебя не нашел кто-то помимо меня.
      — Я в него не верю. Но вы… хоть вы мне поверьте. В общем, пошел я.
      И пошел. И густая тьма поглотила его.
 
      Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия 12 апреля, утро
      Легко сказать «поверьте»! Тяжелей поверить. Во всяком случае, на слово. Доверяй, но проверяй. Чем, пожалуй, Молдер, и займется с утра пораньше. В собственном кабинете. С неизменным плакатом-постером на стене — огромный, зависший в воздухе сфероид, нечеткий и размытый, как водится при большом увеличении. И понизу аршинными буквами — то ли крик души, то ли заявленная позиция: «ХОЧУ ПОВЕРИТЬ!»
      В НЛО и как следствие в пришельцев он, Молдер, не просто поверил, но и проверил на собственной шкуре — еще в отрочестве, еще в отчем доме, в Массачусетсе.
      Двадцать лет минуло, а картинка — будто вчера…
      Одни в доме. В Западном Тисбари. «Виноградник Марты». Пятилетняя Саманта, ангелочек во плоти, обожаемая сестренка. И Фокс — уже не мальчик, еще не муж, четырнадцать лет — переходный возраст.
      Им хорошо, им уютно. Даже в отсутствие родителей. Тем более в отсутствие родителей. Это их дом, только их! Можно и покуролесить, и, наоборот, быть паинькой, и… да хоть что можно сделать, оставшись одни в доме! Никто не помешает!
      Помешает… Ослепляющий, нестерпимый свет ниоткуда и отовсюду. Ультразвуковой свист в ушах — неслышимый, но рвущий барабанные перепонки. Парализующая тяжесть в теле — невидимая, но сковывающая по рукам и ногам.
      Фокс Молдер уже не мальчик, чтобы вопить «мама!», заползая под диван! Он не знает, что нависло над ним и сестрой, но знает, что «мистер Кольт своим изобретением уравнял всех людей на свете». Изобретение мистера Кольта, старый-добрый револьвер, — он в нижнем ящике стола, в кабинете у папы! Туда-туда! Нестерпимый свет сгустился на Саманте, ослабив хватку на Фоксе. Достаточно ослабив, чтобы тот почти ползком, как в плотном желе, — к двери, к двери! И наверх, в кабинет. Здесь уже легче, здесь тисков почти не чувствуется! Где револьвер?! Вот револьвер!
      Н-ну, кто бы ты ни был, погоди! Револьвер уравняет не только всех людей на свете! Но и сам свет — с людьми! Не факт, конечно, но Фоксу ничего не остается, как только проверить опытным путем — выпалить в белый свет, как в копеечку, а там… посмотрим.
      Не посмотрим. Не на что. Свет померк. Нет света. И сестры нет, Саманты. Пропала бесследно. Из дома, где окна и двери на запоре, где все осталось на своих местах и ничего не исчезло. Кроме Саманты…
      Такие дела…
      Конечно, «после этого — не обязательно: вследствие этого». Азы юриспруденции. И Молдер с годами, обретя образование, поднакопив реальный опыт агента ФБР, сам не однажды втолковывал новобранцам: «После этого — не обязательно: вследствие этого!»
      Но юриспруденция — есть нормы права в их практическом применении между людьми. Там и тогда, в доме на «Виноградниках Марты» были с одной стороны люди, а с другой — …
      И Молдер до сих пор уверен: исчезновение Саманты после возникшего света слепящего — следствие света слепящего. И пусть рассказ его, тинэйджера, о тогдашней драме никто не воспринял всерьез. И пусть при общении с ним, уже взрослым мужчиной во цвете лет, друзья и коллеги тщательно избегают темы тогдашней драмы. Но он сам, сам, на собственной шкуре испытал приволакивающую, засасывающую силу этого… этой… этих.,.
      Уф! Двадцать лет минуло, а картинка — будто вчера.
      Довольно! Долой картинок двадцатилетней давности!
      Кажется, агенту Молдеру, сегодня и сейчас предстоит ознакомиться с не менее впечатляющими картинками.
      Итак, вставляем дискету в дисковод…
      — Молдер!
      — А! А… это ты, Скалли. — Любому другому рявкнул: «Я занят!» И отключил бы компьютер от постороннего и любопытного глаза подальше. Но партнер — это святое. Агент Скалли — это партнер! — Зайди и запри за собой дверь.
      — Молдер, тебя Скиннер ищет.
      О! Надлежит вытянуться в струнку, рявкнуть «Есть, сэр!», и бегом — чтоб предстать перед самим Железным Винни! О, немаловажная шишка, Уолтер Скиннер, помощник директора ФБР!..
      Обойдется нынче Железный Винни. По мнению агента Молдера, нынче есть вещи поважней немаловажной шишки ФБР.
      — Сказал, зайди и запри за собой дверь. И покрепче!
      — Да что с тобой, Молдер? Ты какой-то… пульсирующий сегодня. Взвинченный. Я тебя начинаю бояться.
      — Это у тебя давно и надолго. Мы работаем вместе который год, но у тебя каждый раз при виде меня испуганный вид.
      — Предпочел бы другого напарника?
      — Что ж, когда моим напарником на время стал Крайчек, я… не жалею о том времени. Все-таки мужик, боевая машина. И на испуг его не возьмешь.
      — Недолго же вы с ним поработали.
      — Ровно столько, сколько прошло со дня, когда тебя с треском выперли из ФБР, и до дня, когда тебя не без помпы восстановили в должности.
      — Жалеешь? Что восстановили?
      — Милая моя Дэйна, мы-то с тобой знаем, это — ненадолго. Будучи моим напарником, ты всегда рискуешь отправиться в отставку.
      — Типун тебе на язык.
      — Шучу, шучу.
      — В каждой шутке, милый мой Фокс, всегда есть доля истины.
      — Изрядная доля, агент Скалли, изрядная.
      — Тоже шутка?
      — Нет, изрядная доля истины.
      — Объяснись.
      — Знакома с десятью заповедями?
      — Хочешь, чтобы я их тебе продекламировала?
      — Нет. Просто вспомни. И только четвертую. «А в день седьмой — не делай в оный никакого дела. Ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них; а в день седьмой почил».
      — Ты уверовал в бога, Молдер? Изучаешь священное писание? Что-то новенькое! Россия построила у себя истинную демократию, Кальтенбруннер женился на еврейке, агент Молдер уверовал в бога.
      — Скалли, не зубоскаль. Единственное, во что я верю… — и ткнул пальцем за спину в пресловутый плакат-постер.
      — «Хочу поверить», — по слогам продекламировала Скалли, иронизируя тоном: хотеть и верить — не одно и то же.
      — Кто хочет, тот поверит. И обратит в свою веру других.
      — И не мечтай. И не подумаю!
      — А ты подумай, подумай. Господь, видите ли, создал небо и землю, море и все, что в них. Только он инвентаризацию не провел. Сразу почил, видите ли! А проснулся — и будто бы запамятовал о массе побочных… м-м… продуктов, созданных в горячке великой стройки!
      — Молдер?
      — Погоди! Сейчас дискета загрузится — посмотришь!
      — Что там?
      — Икс-файлы Министерства обороны. Совершенно секретно. Неопровержимое доказательство, что правительство знало о внеземных цивилизациях уже в течение пятидесяти лет и скрывало… Новое о Розуэлле!
      — Молдер, ты как ребенок! Что может быть нового о Розуэлле?! Еще одно неопровержимое доказательство… что это была грандиозная «утка»?!
      Действительно, розуэллский инцидент стал притчей во языцех, которую не повторял на все лады только хронически ленивый таблоид:
      «7 июля 1947 года неподалеку от городка Розуэлл, штат Нью-Мексико, разбилась летающая тарелка.
      Информация вначале облетела местные газеты и радиоканалы, а затем просочилась и в центральную прессу. Почтеннейшая публика ждала прямых доказательств контакта с внеземной цивилизацией, но, увы, журналисты имели на руках только зарисовки, сделанные «со слов очевидцев», дШ самих очевидцев — местных фермеров. К месту предполагаемой катастрофы было ш пробиться — военные кордоны решительно пресекали все попытки проникнуть поближе к тарелке. Командир 8-й воздушной армии США генерал Ремей в официальном интервью заявил, что аварию потерпел атмосферный зонд, «снабженный обтекателями из фольги». После слов про обтекатели масс-медиа не оставили на генерале живого места, но тот остался тверд и «показаний» в последующих интервью не менял.
      В июне 1987 года на симпозиуме по НЛО все вновь заговорили о Розуэлле. В руки уфологов попала секретная кинопленка, на которой запечатлено вскрытие… инопланетянина. Споры о подлинности пленки и подлинности препарируемого тела продолжаются до сих пор. Скептики уверены, что имеют дело с мистификацией: запечатлеть муляж и «состарить» пленку при современном уровне кинематографа — большого ума не надо. Энтузиасты уверены, что все обстоит с точностью до наоборот.
      Новый виток страстей по Розуэллу возник, когда уфологи раздобыли оригинальный негатив фотографии, где генерал Ремей при первом официальном интервью вертит какой-то лист бумаги. Специалисты отсканировали фрагмент с бумагой в руке генерала. Оказалось, что это телекс. После компьютерной обработки удалось различить строки, в которых упоминаются «четыре жертвы». Уфологи утверждают, что на месте падения НЛО были найдено четыре тела инопланетян. Однако серьезные исследователи все же склоняются к версии о грандиозной афере — правда, до конца так и не ясно, кем предпринятой и ради чего…» — вот «сухой остаток», выжимка из тонн и тонн макулатуры, посвященной пресловутому розуэл-лскому инциденту.
      Так стоит ли возвращаться к теме, набившей оскомину?! Повторение пройденного — удел заядлых двоечников! Молдер, конечно, иногда неадекватен (вот как сейчас!), но он определенно не двоечник.
      — Молдер, послушай меня! Оторвись от компьютера. Молдер!
      — Отстань! Я заранее знаю, что ты скажешь. И про мистификацию, и про аферу, и про таблоидов. Но здесь — не просто о Розуэлле, а производные от инцидента. Производные, понимаешь?!
      — И откуда у тебя дискета?
      — От одного… приятеля-анархиста.
      — Ага! Более чем надежный источник информации. Достоверной информации! Производные, черт возьми!
      — Скалли! Одна из производных — это факт, что за приятелем-анархистом гоняются спецы из «Полярного волка».
      — Факт?
      — Информация. К размышлению. Причем достоверная. Я удостоверяю…
      Пожалуй, аргумент. Косвенный, но все-таки…
      А прямой аргумент — сейчас, вот сейчас проявится на мониторе. Веский!
      — Скалли! Вот!!!
      Вот — да: гриф «Министерство обороны США», гриф «Совершенно секретно». А далее… Далее на экране занимательный текст: .. .al-doh-tso-dey-dey-dil-zeh-tkam-besh-ohrash ye-ha-da-di-teh-il-bih-tse-tso-dey-dey-ahmag yetit-twoy-mati-dey-dey-syani-ahsuwu-sikim kyo-pyah-ohlu-dey-dey-gyot-wyar-yan-syan…
      И далее — далее везде. Молдер машинально и судорожно прогнал текст от начала до конца клавишей «Page Down» — сплошная абракадабра. Вернулся к исходному «…al-doh-tso…»
      — Нет, что-то не то, не так… Сплошная абракадабра! Бессмысленный набор символов! — и мгновенная, навалившаяся депрессия, характерная для всякого жестоко обманувшегося в ожиданиях. — Чушь собачья, надо же…
      — Молдер, может, попробовать шрифт поменять? Или тип файла? Расширение другое?
      Агент Скалли все-таки идеальный напарник! После мимического мимолетного торжества (она же ему заранее говорила, что чушь собачья!) — сочувствие и соучастие. Напарнику надо помогать, даже если тот сел в лужу. Тем более, если тот сел в лужу.
      — При чем тут шрифт!!! При чем тут тип!!! При чем тут расширение!!! Еще поучи меня информатике!!!
      — Молдер, спокойней. Спокойней, Молдер. Давай сядем и трезво подумаем вместе. Давай?
      — Ну давай. Ну?
      — Откуда тебе известно, что эти икс-файлы содержат информацию о розуэллском инциденте?
      — Я же тебе говорил! От одного приятеля-анархиста!
      — Ты только не нервничай. Рассуди здраво. Получается, он-то их прочел.
      — Сказал, что не всё. Только то, что успел.
      — Неважно! Важно, что хоть немного, но прочел. Значит, здесь не бессмысленный на— бор символов, не чушь собачья. Мог он по прочтении зашифровать текст?
      — Этот?! Этот — мог. Еще как мог… срань господня! Бомбакс паршивый! Дур-риан вонючий! Поймаю — убью!.
      — Не спеши. Без тебя поймают и убьют…
      — Типун и тебе на язык!
      — Типун, типун. Идем дальше. Зачем шифровать файлы, если они переданы тебе как раз для прочтения? Зачем такие сложности? Чесать левой рукой правое ухо? Этот твой приятель…
      — Придурок он, а не мой приятель!
      — Не нервничай… Этот твой приятель до конца их даже не прочел. Не говоря уже о том, чтобы их зашифровать. Так?
      — Ну так, так!
      — Не нервничай… Просто, значит, икс-файлы были закодированы изначально. А он ухитрился понять. Кто он, этот твой приятель? Кроме того, что анархист.
      — Хакер…
      — Вот ты сам и ответил на свой вопрос. Если он мог пролезть в директорию Министерства обороны, то уж прочесть…
      — А что, крупица здравого смысла в твоих словах есть, м-да… Но я-то не хакер! И ты тоже! Взломщиков его уровня, может, вообще раз-два и обчелся!
      — Не нервничай… Я, конечно, не хакер, но… шифр, кажется, узнаю. Весьма похоже на код «Навахо». Последовательность созвучий…
      И вот это вот — ohrash… Типичный код «На-вахо». Использовался нами во Второй Мировой. Отец рассказывал, что это был единственный шифр, который даже японцы не раскрыли.
      — Вот видишь! Даже японцы!
      — Не нервничай… Если знать наверняка, что это «Навахо», то…
      — Сможешь расшифровать?!
      — Я — н-нет. Но несколько людей, способных на это, всегда отыщутся.
      — О! Несколько — уже кое-что. Уже много. Найди мне хотя бы одного.
      — Не нервничай… Слушай, Молдер, с тобой все в порядке?
      — Да. Скалли, да. Я сказал: да, со мной все в порядке. Просто не выспался.
      — Плохо спал?
      — Не спал.
      — И чудненько!
      — Что чудненько?! Что не спал?
      — Не цепляйся к словам. Что нервничаешь всего лишь из-за того, что не выспался.
      — Я! Не! Нервничаю!!!
      — Оно и видно, агент Молдер, оно и видно… Ладно, я пойду пока, а ты… Ты помнишь, что тебя Скиннер ищет?
      — Ор-ригинально он меня ищет! Где угодно, кроме моего собственного кабинета. Р-ра-ботничек!
      — Молдер, прошу тебя, хоть с Железным Винни не порть отношений.
      — А с кем еще?
      — Постарайся ни с кем.
      — Постараюсь, Дэйна, постараюсь.
      — Вот хороший мальчик! — и уже на пороге, покидая кабинет: — И… не нервничай.
      Впрочем, то уже шутка. И надлежит отреагировать соответственно — схватить со стола органайзер и запустить в партнера: «Уйди, противная!» Шуткой на шутку.
      Однако, сказано, в каждой шутке есть доля истины.
      Изрядная доля истины… По поводу «не нервничай». Ибо, когда Молдер спохватился через десяток секунд — надо бы отдать Скалли дискету! — и метнулся вдогонку из кабинета в коридор, то нос к носу столкнулся с Железным Винни…
      Помощник директора ФБР Уолтер Скин-нер действительно чем-то схож с Винни-Пухом. Косолапый увалень с пуговичками-глазками. Обширная лысина и массивные старомодные очки — и еще больше сходства с диснеевским медведиком. Хотя тот не лыс, а мохнат, и на зрение не жалуется, но это несущественные частности, лишь подчеркивающие общее: господин Скиннер — натуральный Винни.
      — Агент Молдер! Как удачно! Весьма кстати! Мне нужно с вами поговорить!
      Винни доброжелателен — дальше некуда.
      — Полагаете, удачно? Сколько людей, столько мнений! Что ж, говорите.
      Агент Молдер, напротив, недоброжелателен — дальше некуда.
      — В коридоре? Не лучше ли в вашем кабинете, агент Молдер?
      — А что так? У меня нет секретов от товарищей по оружию!
      — У меня есть.
      — Угу! Большой секрет для маленькой… для маленькой такой компании. Очередная почетная миссия для агента Молдера! Подите, агент, и вываляйтесь по уши в дерьме, а мы вам — благодарность, но морды при этом воротить и носы зажимать — не обессудьте. Да?!
      — Агент Молдер, будьте добры блюсти субординацию!
      — Есть, сэр! Виноват, сэр! Надрывное шутовство — оно оскорбительней откровенного неподчинения.
      — Агент Молдер, прошел слух, что вами получены некие секретные файлы.
      — Слух? До меня он еще не дошел. Ничего про это не знаю. Извините, спешу!
      — Агент Молдер! — тяжелая лапа Винни легла на плечо. — Я с вами разговариваю!
      Не на-адо хватать агента Молдера за плечо, когда он спешит. Руки прочь от агента Молдера. Непонятно?! Тогда — н-на!!! И с разворота, поднырнув и продлевая рычаг, — в челюсть!
      Это круто! Начальству — в челюсть! Очки, само собой, — прыг и вдребезги. Увалень Винни, само собой, — брык на пол.
      Но Молдеру и того мало — бросок на поверженного, перевод борьбы в партер. Суровой борьбы. Типа «удавлю гада!»
      На звук товарищи по оружию — гурьбой из кабинетов в коридор. Что тут у вас? О! Начальство лупцуют! Когда еще увидишь?! Подспудное коллективно-бессознательное — присоединиться бы! Заманчиво, заманчиво. Но чревато… А тогда, если не помочь, то не мешать. Двое дерутся — третий не лезь.
      Двое уже не дерутся. Исход схватки предрешен. Мистер Уолтер Скиннер по праву наречен не просто Винни, но Железный Винни. Оправившись от первого шока, довольно споро вывернулся из-под наседавшего Молдера, оказался сверху, зажал шею противника в мертвый захват-замок — чуть посильней, и асфиксия обеспечена
      — Агент Молдер! Всё?! — с трудом дается Железному Винни увещевающий тон, с пыхтением и рычанием. — Всё или нет?
      Взбрыкивающий Молдер готов на полную и необратимую асфиксию, но согласия на «Всё!» Железный Винни из него ни за что не выдавит. Нет, не выдавит, срань господня!
      — Всё… — констатирует Уолтер Скиннер, ослабляя захват и аккуратно ссыпая противника на пол, когда налившиеся бешенством глаза Молдера начинают заволакиваться снулой рыбьей пленкой. — Всё…
      Не нервничай, Молдер. Отдышись, попей водички, сосчитай до десяти и… не нервничай.
 
      Штаб-квартира ФБР Вашингтон, округ Колумбия 13 апреля, день
      За проступки поднадзорного всегда больше достается надзирающему. И вопрос Скалли «Сэр? Вы хотели меня видеть?» — риторический, из служебного этикета.
      Разумеется, помощник директора ФБР хотел ее видеть. И сам директор ФБР хотел ее видеть. И еще парочка угрюмых высоких персон аналогичного пошиба хотела ее видеть. Для чего и вызваны вы, агент Скалли, не куда-нибудь, а в святая святых… Или просторный кабинет директора ФБР в данном контексте уместней назвать чистилищем?
      — Сэр? Вы хотели меня видеть?
      Против обыкновения Скалли не вперилась характерным птичьим взглядом в лицо Железного Винни. Деликатно уставилась куда-то на уровень скиннеровского галстука. Можно толковать как понурую голову. Хотя элементарно — поедать глазами начальство, у которого перекошена вздувшаяся скула… Зачем дразнить? Боевые отметины украшают мужчин. Однако дьявол кроется в деталях. Фотогеничный шрам у виска и припудренный фингал на скуле — почувствуйте разницу. Точно так же, как осколок, застрявший в плече, или осколок, угодивший в задницу. Оно конечно, разорвавшаяся граната не целит в строго конкретные части тела, но так уж устроена люде— кая психология: рана в плече — героическая, . рана в заднице — достойна осмеяния. Шрам у виска — ты мужчина, фингал под глазом или на скуле — ты мужчинка.
      Скалли с трудом сдержала кривую ухмылку, боковым зрением зафиксировав боевую отметину Железного Винни. Аи, да Молдер, аи, да сукин сын! Говорила же ему: не нервничай!
      — Пожалуйста, садитесь, агент Скалли.
      И то хорошо, что пока будут отчитывать, не придется стоять, как провинившейся школьнице. А отчитывать будут, будут. И не Скиннер…
      Железный Винни, пригласив ее сесть, демонстративно отвернулся, предоставив инициативу коллегам. Дескать, я — лицо заинтересованное, отчасти пострадавшее, и любое мое слово может быть истолковано превратно, так что я просто побуду здесь немым укором. А вы спрашивайте, господин директор, спрашивайте, коллеги.
      Приступим!
      — Агент Скалли, вы в курсе вчерашнего безобразного инцидента в коридоре нашего Бюро?
      — Да, сэр.
      — Есть ли у вас разумное объяснение неразумному поведению агента Молдера?
      — Агент Молдер говорил мне, что в последнее время мучается бессонницей. Я ему говорила: «Не нервничай!» Он действительно был какой-то взвинченный.
      — Именно и только из-за бессонницы?
      — Других причин не вижу, сэр. Во всяком случае, он мне их не сообщал.
      — Как вы считаете, агент Молдер доверяет вам?
      — Конечно! Мы ведь с ним напарники.
      — Напарники… Напарники, значит… Агент Скалли, насколько мне помнится, вы были приставлены к агенту Молдеру, чтобы контролировать его деятельность. Или я ошибаюсь? Может директор ФБР иногда ошибаться, нет?
      — Вы не ошибаетесь, сэр.
      — Замечательно! А то я заподозрил у себя подступающий склероз. Вы сняли громадный груз с моей души, агент Скалли.
      — Рада стараться, сэр!
      — Вы не радуйтесь, агент Скалли. Вы, главное, старайтесь.
      — Я стараюсь, сэр!
      — Скажите, агент Скалли, вашими стараниями мы получаем исчерпывающие сведения о служебной и иной деятельности агента Молдера?
      — Да, сэр. На протяжении последних шести месяцев, сразу как только я была… восстановлена в прежней должности агента ФБР… вы получали исчерпывающие сведения об агенте Молдере. Что касается его работы над икс-файлами — да, сэр.
      — И в докладывали всегда добросовестно? Всегда подробно и добросовестно? Правду, одну только правду и ничего, кроме правды. Так, агент Скалли?
      — Меня обвиняют во лжи, сэр?
      — Разве? Вас просто спрашивают, агент Скалли.
      — Я и отвечаю, сэр.
      — Замечательно!.. Что ж, как вы понимаете, вашему напарнику предстоит дисциплинарная комиссия. Если на ее слушаниях вдруг обнаружится, что вы что-то скрыли от нас… хотя бы здесь и сейчас… Будьте уверены, для вас уготовано то же взыскание, что и для него.
      — Какое, сэр?
      — Увольнение. И, будьте уверены, на сей раз без возможности восстановления в должности.
      — Не сомневаюсь, сэр.
      — Сомнения, агент Скалли, толкуются в пользу обвиняемого.
      — Все-таки меня обвиняют…
      — Ну что вы, агент Скалли! Вас предупреждают. По-товарищески. По-дружески. Мы ведь одна команда, агент Скалли, нет?
      — Простите, сэр. Агент Молдер входит в команду?
      — А как же! Мы все уверены, что да. И мой помощник в этом уверен. Нет, Уолтер?.. Видите, агент Скалли, молчание — знак согласия.
      — Это все, сэр?
      — Да, агент Скалли. Спасибо. Вы нам очень помогли. Можете быть свободны.
      Двоякое напутствие — «можете быть свободны»! То ли на сегодня, то ли до злосчастной дисциплинарной комиссии, то ли… навсегда — от работы в ФБР. Черт возьми, не нужна Дэйне Скалли такая свобода — от работы. Работа делает свободным! А ей, Дэйне Скалли, фактически недвусмысленно дали понять: «Свободна!»
      И она, покинув чистилище, не сдержалась, изничтожила взглядом почтенную матрону в «предбаннике». Вот этой старой грымзе, вручную перебирающей почту и отстукивающей официальные отписки на допотопном «Ун-дервуде», небось, не скажут: «Свободна!» Так и будет этот… номинальный сотрудник ФБР просиживать юбку от «Армии Спасения» до скончания веков! Всеобщая компьютеризация, космические скорости, передовые технологии — а эта старая грымза так здесь и будет! И еще не одного директора ФБР переживет! И всех нас переживет! Агента Скалли в качестве сотрудника Федерального Бюро Расследований — всяко переживет! У-у-у, старая грымза! Мэнни-Пэнни со столетним стажем!
      «Господи, я-то при чем!» — невольно поежилась «Мэнни-Пэнни». — «Сижу тихо, никого не трогаю, починяю „Ундервуд“. Ходят тут всякие — лишь бы зло сорвать на несчастной секретарше!»
 
      Западный Тисбари Массачусетс, «Виноградники Марты»
      13 апреля, вечер
      Добротный дом на природе, флагшток с традиционными «звездами и полосами» на лужайке, экологически чистая еда и качественное виски, заслуженная и немалая пенсия — что еще нужно, чтобы встретить старость?!
      Ничего.
      Одинокому старику Вильяму Молдеру ничего и не нужно.
      С супругой старик Молдер расстался давно и небезболезненно. Но время лечит все, и остался в душе лишь легкий саднящий зуд — главное, не расчесывать.
      Сын, Фокс, вырос — у него своя жизнь, но готов по первому телефонному звонку навестить: «Что случилось, пап? Как ты?» Ничего, сын, ничего. Ничего не случилось, и я — ничего. Просто соскучился… Но лучше не злоупотреблять сыновней преданностью сверх меры.
      Бывшие единомышленники-соратники по науке, по бывшему общему делу — иных уж нет, а те далече. И особой скорби по этому поводу нет как нет. Более того, есть затаенное желание, чтобы оставшиеся те, которые далече, побыстрей перешли в категорию иных, которых уж нет.
      Так что… Одиночество, конечно, угнетает. Но ведь на склоне лет его можно трактовать и как уединение. Осознанное и желанное. Так выпьем за то, чтобы наши желания всегда совпадали с нашим сознанием (и подсознанием)! Пить в одиночестве — симптом тихого алкоголизма. И пусть! Старику Вильяму Молдеру вольно распоряжаться собственной жизнью, ее остатком. Довольно он в цветущем возрасте распоряжался чужими…
      Однако! Сколько ни пей, все равно не всегда наши желания совпадают с нашим сознанием (и подсознанием). И те, кто далече, отнюдь не торопятся в категорию иных, кого уж нет. К тому же, норовят из своего далека вдруг стать поближе, еще ближе, и еще ближе… судя по нарастающему рокоту многосильного «ма-зератти».
      Автомобили здесь, в краю непуганых косуль, сравнительная редкость. Роскошный, цвета «мокрый асфальт», «мазератти» — тем более.
      И старик Вильям Молдер застывает с пустым стаканом на полпути к бару, куда брел добавить. И он, старик Вильям Молдер, в отличие от местных непуганых косуль, очевидно напуган. И цепляется за спасительную мысль-соломинку: может, все-таки не сюда, не ко мне?
      Сюда, Билли, сюда. К тебе, Билли, к тебе. Колокольчик над входом: «Трень-брень!» Размытый, нечеткий силуэт за стеклянной дверью.
      Старик Вильям Молдер знает и опознает этот силуэт — даже размытый, нечеткий.
      Так и есть. Лучше бы не было.
      — Ну, здравствуй, Билли.
      — Зачем ты здесь? — Старик Вильям Молдер даже ритуально не пожелал здравствовать гостю.
      — По делу, Билли, по делу. По неотложному делу и, как ты догадываешься, государственной важности.
      Ну разумеется! Как же еще! Только так и не иначе! Мистер Никотин… ведь иначе его не называли ни тогда, почти полвека назад, ни теперь, наверное… Мистер Никотин всегда по самую макушку в деле государственной важности — и тогда, полвека назад, и теперь, наверное. Вот и «звезды и полосы» реют за спиной гостя так, будто это не старик Молдер еще утром поднял их на флагшток, но Мистер Никотин приехал на «мазератти» с развевающимся знаменем, воткнул его в землю и дернул колокольчик: открывай и сразу обрати внимание, Билли, — государство это я.
      — Но мы же договаривались давным-давно, что ты ни в коем случае и никогда…
      — Мы договаривались давным-давно. С тех пор много воды утекло. И не только воды. Утечка, Билли, она всем утечка. Информации, в том числе. Самой закрытой информации, в том числе.
      — Не хочешь же ты сказать…
      Мистер Никотин не хочет сказать. И не хочет, чтобы хоть кто-то, хоть одна живая душа сказала. .. Вот об этом и поговорим, Билли. М-м?
      Они поговорили.
      Ранее непочатая бутылка «Джонни Уоке-ра» опустела. Впрочем, Мистер Никотин и не пригубил. Он непьющий.
      Ранее кристально чистая пепельница переполнилась. Впрочем, Вильям Молдер и не затянулся. Он некурящий.
      — Никто никогда не должен был узнать… — тяжело, в полупьяной медлительности, запоздало посетовал старик Вильям Молдер.
      — Кто из нас способен предсказать будущее, Билли?! Фантасты? Но и они при всей своей буйной фантазии не предвосхитили появление компьютера. А теперь компьютеры — обычная домашняя бытовая техника. Вроде пылесоса или холодильника.
      — Да-да… И средство промышленного шпионажа… Вроде пылесоса или холодильника… Высасывается информация. Замораживается и хранится вечно… Да-да… Ничто не вечно. Тайны тоже. Нет ничего тайного, что не стало бы явным… Да-да…
      — Билли?
      — Все данные нужно было уничтожить! Там же и тогда же! — и сухоньким кулачком по безвинному столу: — Там же и тогда же! Там же и тогда же!
      — Билли, Билли! Побереги себя… Мы, со своей стороны, сделали все возможное и невозможное. Мы организовали информационный залп и не один. Если нельзя утаить, то надо выставить напоказ, но так, чтобы даже последний кретин понял: это, выставленное напоказ, — бред и мистификасьон… Мы отсняли и запустили в мир дурацкий кадр с дуболомом Ремейем, дурацкую пленку с коллоидными муляжами а ля «I.T.» Спиллберга.
      — Я не хожу в кино.
      — И правильно делаешь, Билли! Немного потерял! Хотя спиллберговский инопланетянин весьма забавен. Дети в восторге. А наш муляж в препараторской — один к одному из «I.T.». И абсолютно ничего общего с теми… из Розуэлла. Более того! Мы по-черному от-пиарили прошлогоднюю премьеру «Русского следа» на нашем канале TNT…
      — Я не смотрю канал TNT. Я вообще стараюсь не смотреть телевизор.
      — И правильно делаешь, Билли! Немного потерял! Хотя фильм не лишен поучительности. Его слепили якобы папарацци TNT якобы о свердловском, 1968 года, аналоге Розуэлла якобы в подмосковном Алабино. Нормальный кошмар — русские войска ПВО сбили в небе над Свердловском летающую тарелку, а уцелевших после катастрофы гуманоидов хирурги-кагэбэшники затерзали на операционном столе. Документальная лента, с риском для жизни вывезенная бывшим комитетчиком, выбравшим свободу. Бутафория, по сравнению с которой Санта-Клаус — воплощение реальности!.. Дальше больше! Мы даже через нашу турецкую резидентуру озвучили «радио» — НЛО в Азербайджане: в Бакинской бухте на глубине восьмидесяти метров покоится потерпевший аварию инопланетный корабль, рухнувший в Каспий несколько дней назад. Плюс подлинные слова заглотнувшего наживку аборигена из сектора космической сейсмологии: «Помимо научного значения, „тарелка“ имеет и прикладное. Ее оборудование оценивается в триллионы долларов. И официальный Баку не намерен ни с кем делиться!» Форменный блеф, разумеется. У армян — панацея от СПИДа, «арменикум», а тогда у азербайджанцев «тарелка» в триллионы долларов! Кто поверит?.. И наконец! Мы слили через Интернет целую серию материалов, секретных материалов. Естественно, некоторым образом препарировав.
      — Я не пользуюсь Интернетом.
      — И правильно делаешь, Билли! Немного потерял! Глобальная Сеть настолько глобальна, что в ней застревает преимущественно мусор. Так вот, насчет мусора. Когда различные таблоиды, скачивают из Интернета нашу полудезу и печатают ее в своих изданиях, то тираж, возможно, и повышают, но доверия к таковым икс-файлам, несомненно, убавляют. Особенно, когда и если издание ради пущей рекламы так и называется «Икс-файлы». Читателя-обывателя привлечет, но не в качестве «чистой монеты»… В общем, Билли, старина, мы проделали большую работу.
      — Которая пропала даром, так? Сизифов труд,так?
      — Ну почему даром…
      — Потому что ты приехал ко мне. И шантажируешь меня дальнейшей судьбой моего сына. Или вам было мало Саманты, мало моей дочери?!
      — Нам? Не нам, Билли. Побойся бога, Билли! Ты же знаешь, что не нам.
      — Знаю. А… Фокс — тоже не вам?
      — Нам он, по существу, не нужен. Нам нужны икс-файлы, которые ему ненароком достались.
      — А откуда вы знаете, что они ему достались? Откуда?!
      — Да понимаешь, Билли, один никчемный человечек, сдуру выкравший их из директории Министерства обороны, признался, как на духу, что передал дискетку с данными твоему, Билли, единственному и такому непоседливому сыну. И этот никчемный человечек вряд ли лжет. В нашем арсенале не единственный способ заставить любого человечка говорить… И не единственный способ заставить любого человечка молчать. Ну ты понимаешь меня, Билли…
      — Боже мой! Почему, почему все данные не уничтожили там же и тогда же!
      — Увы, Билли, сожаление о несделанном, как и сожаление о сделанном, сопровождает нас всю жизнь — от колыбели до могилы.
      — О какой… о чьей могиле ты говоришь?
      — Билли, старина! Что ты! Фигура речи, не более. Без конкретики, без имен… Кстати, в этих икс-файлах фигурирует и мое имя, и твое… Но все эти икс-файлы настолько угрожают нам, насколько быстро будут расшифрованы. Быстро — не получится. Ни у кого. Таким образом, некоторая фора. Экая роскошь!.. Любишь роскошь, Билли? Нет, не любишь. Скромно живешь, Билли, вижу… Однако я не хочу, чтобы факты всплыли в принципе! Хоть когда-нибудь. Ты понимаешь меня, Билли?
      — Только не делайте ему ничего плохого!
      — Я отстаивал его до тех пор, пока… Словом, отстаивал. Надо мной тоже есть начальство. Но твой сын, Билли, кажется, сорвал привязь и намерен действовать на свой страх и риск. Должен предупредить, Билли, — это серьезный страх и немалый риск. Ну-ну, Билли! Побереги себя. Нет, понимаешь, у нас хлопот, как Фокса Молдера превращать в мученика за идею!
      — Но если Фоксу все-таки суждено узнать, что я тоже вовлечен… то пусть тогда я сам ему…
      — Билли! Ты всегда был себе на уме и, вижу, хорошо сохранился в этом смысле. Настоятельно рекомендую, Билли — если твой сын попытается связаться с тобой, отрицай все и вся… Самая выигрышная позиция — отрицать все и вся. Основополагающий принцип, Билли. Понимаешь меня?
      Старик Вильям Молдер понимает мистера Никотина, понимает. А что ему остается!
      Профессор Молдер, вы большой ученый. В биологии, генной инженерии и прочих смежных науках знаете вы толк. А Мистер Никотин — простой госслужащий и чей-то под-чиненныНРно, в свою очередь, под его началом спецподразделение «Полярный волк».
      Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
      — Очень приятно было с тобой встретиться снова, Билли. Ты выглядишь молодцом. Повторюсь, хорошо сохранился.
      Это он слукавил на прощание, мистер Никотин. Или он лукавил с самого начала? Так или иначе, но профессор Молдер сохранился плохо. Старик Вильям Молдер и впрямь старик — по сравнению с мистером Никотином. А ведь почти ровесники. Вместе начинали полвека назад — каждый на своем месте, но в единой системе… ценностей.
      И призадумаешься невольно, что вредней — беспробудно пить или без продыха курить!
 
      Вашингтон, округ Колумбия 13 апреля, ночь
      Вредней — глотать «колеса». Они погружают в забытье, приносящее временное облегчение. Но, будучи в забытьи, по ту сторону сна, теряешь контроль над тем, что по эту сторону сна, то есть в действительности.
      Лежать в своей квартире на диванчике, не скинув и обуви, и видеть сны, быть может.
      Вот в чем трудность — какие сны приснятся в крепком сне, когда ты сбросил этот бренный шум, под воздействием снотворного. Кошмары не замучают?
      Нет, трудность не в том, замучают кошмары или не замучают. Сон разума, конечно, рождает чудовищ. Но они, монстры, виртуальны. Они из подсознания выползают, пока разум в отключке, и туда же, в подсознание юркают, стоит пробудиться.
      Настоящая трудность, агент Молдер, в том, что пока разум в отключке, в квартирке могут материализоваться не воображаемые, а реальные монстры — явочным порядком…
      Спи, моя радость, усни — а к дивану на бесшумных цыпочках приближается и приближается некто, склоняется и склоняется над тобой, протягивает и протягивает руку, в которой зажат…
      Но агент ФБР — всегда агент ФБР. И в последний миг чуткий сторожевой рецептор спящего организма гаркает: «Молдер-р-р!» Я! «Палочка от нуля!!! Берегись!»
      Ладонь Молдера на автоматизме ныряет под подушку и выныривает оттуда уже с пистолетом. Еще не успев разлепить глаза, Молдер уже целит табельным оружием в…
      — Тс-с-с… Молдер, Молдер. Это я, Скалли.
      Уф! И в самом деле, Скалли. И в руке у нее ничего не зажато. Просто хотела потрогать за плечо, разбудить.
      Однако! Так недолго лишиться напарника!
      — Скалли… Уф!.. Я ведь мог выстрелить.
      — Мог? В меня?
      — Откуда мне знать, что это ты! Я спал:
      — Так крепко, что не реагировал на мои звонки. Ни по телефону, ни вот сейчас, в дверь.
      — Таблеток наглотался.
      — Реакция у тебя сохранилась. Еще та реакция. Что, действительно, пальнул бы?
      — Ну, извини.
      — Забыли!.. Я искала тебя на работе, не нашла. Забеспокоилась. Звонила сюда — никто не снимает трубку. Вот… пришла.
      — Я же заперся. Как ты пришла? То есть… вошла?
      — Молдер! У меня же второй ключ. Мы же партнеры.
      — Давай все же выберем слово «напарники».
      — Мы же напарники. Ты сам мне доверил ключ, еще когда…
      — Да помню, помню… Стоп! Зачем же ты звонила, если у тебя есть второй ключ?
      — Из вежливости, сэр! Из природной тактичности. Мы же напарники, а не партнеры.
      Женщины иногда не уступают по ядовитости пустынной гремучке. Особенно когда им наступают на хвост. Скалли — женщина. Хоть и агент.
      — Ну, извини еще раз!.. Просто голова чугунная. Наверное, у меня лихорадка. Может быть, предчувствие, что гореть мне синим пламенем на этих чертовых слушаниях, на дисциплинарной комиссии.
      — Кстати. Меня сегодня вызывали.
      — И что ты им сказала?
      — Что у нас все отлично!
      — В таком случае ты им сказала правду, одну только правду и ничего, кроме правды. И да поможет тебе в этом бог!
      Мужчины иногда не уступают по ядовитости женщинам. Нет, все-таки уступают. Сарказм Молдера какой-то… усталый, вымученный.
      — Молдер, ты сам нарвался на неприятности. Они только и ищут повод… а ты вдруг так подставился.
      — Ладно-ладно, я скажу им, что весьма сожалею и больше не буду, и что давайте забудем…
      — Никто не забыт и ничто не забыто, Молдер. Ты видел, какой у Скиннера фингал?
      — А будет знать!
      — Молдер, оставь это мальчишество. Скажи лучше… Эти икс-файлы… Ты знаешь, у кого еще они есть?
      — А что?
      — А то, что мне сегодня пришлось солгать. Я поставила под угрозу свою репутацию и карьеру. Если они выяснят, что эти икс-файлы у нас…
      — А как они выяснят?
      — А если они уже выяснили?
      — Ты же сказала, что тебе пришлось солгать.
      — Я — не единственный источник информации.
      — Мы — вместе?
      — Я же сказала тебе — у НАС. Мы парт-не… Напарники. Вопрос в другом — стоит ли игра свеч?
      — Мне! Нужно! Знать! Что! Внутри! Найди мне кого-нибудь, кто мог бы расшифровать…
      — У меня утром встреча кое с кем… Возможно, кое-что удастся выяснить. Мне нужно лишь нечто вроде заверения от тебя, что нас не повесят из-за всей этой затеи, что я поступаю правильно.
      — Ты поступаешь правильно. Нас повесят.
      — Гарантируешь?
      — А что?
      — Я бы предпочла электрический стул. Более эстетично. И не повредит прическу.
      — То, что у тебя на голове, ты называешь прической?
      — На себя посмотри! Страшила-муд… рый! Для такого случая вызову напоследок в камеру парикмахера, сделаю шестимесячную завивку.
      — Может, тогда лучше газовую камеру? Или инъекцию? Леди?
      — О, вы так любезны, сэр.
      — Я стараюсь, леди… Но, кроме шуток, Дэй-на, при всем богатстве выбора другой альтернативы нет.
      — Что ж, на нет и суда нет, напарник.
      — Суда действительно не будет, Скалли.
      — Вот и я говорю!.. Да! И еще одно. Просто хочу знать. С чего вдруг ты набросился на Скиннера?
      — Сам голову ломаю. Честно? Понятия не имею.
      — Тогда я пошла, что ли?
      — Куда?
      — Молдер! Кое-куда! Я же сказала — у меня встреча. Возможно, кое-что удастся выяснить. Не хочешь составить компанию?
      — Хочу. Но не составлю. У тебя своя компания, у меня своя. Пока ты ходишь, я здесь еще посижу. Возможно, и у меня встреча. Здесь. Возможно, и мне кое-что удастся выяснить… Скалли! Прекрати смотреть на меня, как на шизофреника!
      А как еще прикажешь, агент Молдер, на тебя смотреть, если без всякой видимой связи с произнесенным ты начинаешь сосредоточенно вскрывать упаковку скотча, отматывать и отстригать сначала одну белую полоску, потом вторую, потом сосредоточенно лепишь эти полоски косым крестом в правый нижний квадрат окна, потом сосредоточенно пялишься сквозь стекло на безлюдную улочку… Что, эта, Молдеровская сторона улицы при обстреле наиболее опасна? Тем более нечего сидеть напоказ мишенью, помеченной крестиком! . — Молдер?
      — Скалли? Ты еще здесь?
      — Знаешь, чтобы не смотреть на тебя, как на шизофреника, придется общаться с тобой, зажмурившись!
      — Ну-ка? Угу! Знаешь, тебе так больше идет! Только не попади под машину.
      — Кому суждено быть повешенным… Ты меня дождешься? Никуда не исчезнешь?
      — Разве что инопланетяне похитят. Сижу сиднем, жду тебя.
      — Слово, напарник?
      — Слово, слово!
      Вольно же агенту Молдеру и агенту Скалли бодриться, выбирая друг для друга наиболее приемлемый способ перехода в мир иной. Юмор висельников!
      А между тем, если полазить по Интернету, пополняя багаж знаний об аномальных явлениях, то изредка такое выудишь, такое!
      Вот какое:

      Принимаясь за новый роман, затрагивающий проблему наблюдений и исследований НЛО, небезызвестный автор бестселлеров Сидни Шелдон затребовал статистику по специалистам, так или иначе причастным к изучению феномена «летающих тарелок» и сделал интересное наблюдение. Оказывается, именно среди этих людей смертность высока как нигде в другой области профессиональной деятельности. Причем гибнут лучшие — серьезные исследователи, профессура — кто чисто конкретно мог приоткрыть завесу тайны над феноменом НЛО.
      Несколько примеров из «Списка Шелдона». (Более чем десятилетней давности, а значит, проверено временем):
      Октябрь 1986 года. Профессор Аршад Шариф удавился, привязав один из концов веревки к дереву, другим затянув себе шею и резко рванув свою машину с места.
      Ноябрь 1986 года. Профессор Вимал Да-зибай бросился вниз головой с Бристольского моста.
      Январь 1987 года. Доктор Автар Синг-Гида пропал без вести, объявлен умершим.
      Февраль 1987 года. Инженер Питер Пип-пел задавлен в гараже своей машиной.
      Март 1987 года. Профессор Дэвид Сэндс покончил с собой, направив машину на большой скорости в здание кафе.
      Апрель 1987 года. Профессор Марк Виз-нер — повесился.
      Апрель 1987 года. Инженер Дэвид Грин-халг — упал с моста.
      Апрель 1987 года. Профессор Шани Уоренн — утопился.
      Май 1987 года. Профессор Майкл Бей-кер — погиб в автокатастрофе.
      Во всех вышеперечисленных случаях полиция пришла к выводу, что имел место суицид. Однако столь большое количество самоубийств в определенной области профессиональной деятельности за столь короткий период заставляет задуматься.
      Сидни Шелдон предположил, что существует некая международная сверхсекретная организация, уничтожающая людей, всерьез занимающихся проблемой НЛО. Какой в этом смысл? Объяснение простое: правительства Земли давно состоят в контакте с инопланетными цивилизациями и хотят сохранить монополию на информацию об ином разуме. Помимо прямого устранения ученых и свидетелей сверхсекретная организация применяет шантаж, запугивание, насилие.
      …Такие дела. Невеселые, прямо сказать дела.
      Впрочем, не исключено, эдакая полу деза из Интернета — малая толика из той большой работы, проделанной Мистером Никотином и Ко. И только.
      Дядя-дядя, наши Сети притащили мертвеца!
      Ай-яй-яй! Вот и трижды подумайте, энтузиасты-поисковики, прежде чем совать длинный нос не в свои дела. Недолго и пополнить вышеприведенный «список Шелдона». Его пример — другим наука!
      Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
 
      Офис Национального Представительства Навахо Вашингтон, округ Колумбия 14 апреля, утро
      Про длинный нос — да не обидится агент Скалли, да не истолкует превратно. Про длинный нос — выражаясь фигурально, метафорически.
      Хотя по сравнению с «кнопочкой» на лице официальной представительницы Навахо (типичная скво!) у Скалли действительно… Пиноккио понуро отдыхает в сторонке.
      А типичной скво и агенту Скалли не до отдыха. Обе-две колдуют над распечаткой того самого «… al-doh-tso-dey-dey-dil-zeh-tkam-besh-ohrash».
      — Это все, что у вас есть, мисс?
      — В настоящий момент — да.
      — Кое-какие слова я узнаю. Но прочитать целиком — нужны мозги квалифицированного дешифровщика.
      — И такой дешифровщик…
      — Есть один человек, который мог бы вам помочь. Могу вас с ним связать.
      — Ответ: да! Сейчас? Прямо сейчас?!
      — Имейте немного терпения, мисс. Наши предки-дене говорили: «Поспешай медленно».
      — А какие из этих слов вы узнаете? Все-таки!
      — Вот это — «бартер». И вот — «вакцинация».
      — Оба слова современные.
      — Именно. Потому они и выделяются из общего массива.
      — Спасибо. Вы мне очень помогли.
      — Надеюсь, человек, с которым я вас свяжу, поможет более основательно.
      — И я надеюсь.
      — Ждать и надеяться, мисс, ждать и надеяться. Так говорили наши предки-дене.
      — Наши тоже так говорили…
 
      Вашингтон, округ Колумбия 14 апреля утро… день. . . вечер.. . ночь
      И было утро, и был день, и был вечер.
      И Молдер все утро, весь день, весь вечер просидел, как пришитый, у оконца, заклеенного косым крестом.
      На взгляд непосвященного — шизофреник шизофреником. По разумению же посвященного — в этом есть глубинный смысл. Настолько глубинный и скрытый, что доступен только двоим — самому агенту Молдеру и Бездонной Глотке.
      Плох тот агент, который, помимо заявленных и надлежащим образом оформленных информаторов, не имеет личного законспирированного источника.
      Агент Молдер не плох, он хорош. Он имеет личного законспирированного источника.
      Бездонная Глотка — редкостный источник. .. невидимый постороннему глазу подземный ключ, проникающий сквозь толщу наслоений, огибающий препоны, всегда находящий дырочку, никогда не журчащий, но по наполненности — самое то!
      И ведь ни за что не заподозришь этих качеств в компанейском рубахе-парне с намечающейся лысинкой, характерной для геев со стажем, и легкой манерностью, характерной для них же. Вот и прозвище характерное — «Бездонная глотка»! Детям до двадцати одного года — выключить телевизор! А для остальных после небольшой паузы сообщим: «Бездонная глотка» — крутое порно, фильм, ставший культовым не только для прыщавых онанистов, но и для убеленных сединами эстетов. Это ж как нужно быть ориентированным, чтобы самоназваться и откликаться на прозвище «Бездонная глотка»! Да что там рассусоливать! Гей — он и есть гей! Сейчас нетрадиционалы вообще престижней натуралов — по жизни. Ну и жизнь пошла!
      А Молдер?! Что же, агент Молдер, с нетерпением ждущий в холостяцкой квартирке Бездонную глотку, — латентный гей?! Недаром проговорился партне… напарнику: «У тебя своя компания, у меня — своя». У женщин свои секреты. Да. Но и… у мужчин свои секреты. Стыдно, Молдер! А еще секс-символ!
      Стыдиться Молдеру нечего, даже если всё и так. А — не так. Всё не так. И амплуа «гей» для источника — недурственная легенда, если по первому зову являешься к своему агенту, где бы ты ни находился. Где бы ни находился, а просто мимо, знаете ли, проходил — он, источник, регулярно этим маршрутом ходит и очень редко к своему агенту заходит. Только завидев в окошке условный знак — косой крест из белого скотча на стекле. И знак тот: «Нужна информация!» А по части добывания и поглощения информации с последующей доставкой оной своему агенту источник Бездонная Глотка — незаменим. И прозвище Бездонная Глотка — это насчет поглощения именно информации, а не того, о чем подумали ухмыляющиеся и подмигивающие. И когда и если источник откликнется на зов и явится в холостяцкую квартирку своего агента, они там займутся делом, а не глупостями разными. Вот!
      Однако долгонько не откликается на зов источник Бездонная Глотка. Утро… День… Вечер… И ни слуху, ни духу. Обычно источник Бездонная Глотка пунктуален до педантичности. Но вот и в прошлый раз, полгода назад, когда Молдер отсигналил источнику белым крестом в окошке, — ни слуху, ни духу. Молдер тогда, конечно, чертыхнулся, но не более. Мало ли куда и зачем отъехал источник] Может, его и в городе нет. Отпуск решил себе устроить, на Майами позагорать. В конце концов, разве агент сторож источнику своему?! Отпуск отпуском, но не по полгода же!
      А Бездонной Глотки нет как нет. Во второй раз. Тенденция, однако! Жив ли вообще?! Или просто решил, что независимость превыше всего, что ты мне друг, агент Молдер, но независимость дороже? А обратной связи у них, у агента с источником, не предусматривалось изначально. Все на доверии, все на доверии.
      М-да, невольно посожалеешь, что агент не сторож источнику своему! Особенно когда информация нужна позарез, кровь из носу, полцарства за…
      Ждать и надеяться. Ждать и надеяться, Молдер. Ждать и надеяться.
      Доколе?!
      И когда уже отчаиваешься ждать, когда уже отчаиваешься надеяться… в поступившей ночи по нервам бьет телефонный звонок.
      Наконец-то!
      Ну?!
      Не нервничай, агент Молдер. Отдай себе отчет, агент Молдер, — на условный знак «Нужна информация!» твой источник никогда не звонит по телефону, а всегда является собственной персоной. Так что это не твой источник, агент Молдер. Это…
      — Фокс? Это твой отец.
      — Папа? Ты? Знаешь, который час?
      — Знаю. Мне нужно с тобой встретиться немедленно.
      — Ты где сейчас?
      — Я дома. На «Виноградниках Марты»… Фокс?
      — . Папа?
      — Как скоро ты сможешь приехать?.
      — Папа, сейчас уже очень поздно.
      — Вот и я думаю, что уже слишком поздно. И тем не менее, лучше поздно, чем никогда.
      — Папа? Ты о чем? Ты опять пьешь, папа?
      — Нет.
      — Я же слышу в трубке.
      — Надеюсь, кроме тебя, никто нас не Слышит.
      — Папа? В чем дело?!
      — Дело в том… Фокс, очень важное дело, поверь.
      — Я слушаю, слушаю.
      — Не телефонный разговор, Фокс. Жду тебя, сын. Поспеши.
      — Хорошо. Сейчас. Плюс-минус дорога. Мне что-нибудь привезти с собой? Для тебя?
      — У меня все есть. Привези себя. Остальное у меня в избытке.
      — Папа, не пей! Ну, хотя бы дождись меня.
      — Постараюсь.
      И какова цена твоему слову, напарник?! «Сижу сиднем. Жду тебя»!
      Напарник Скалли мозги свихнула, пока в офисе навахо мудрила вместе с экзотичной скво над твоей абракадаброй! Напарник Скалли скорость превысила и чудом от копов улизнула, пока сюда добиралась! Напарник Скалли каблук сломала, пока дробно цокала вверх по лестнице, ведущей… в твою, напарник Молдер, холостяцкую квартирку…
      И где ты?! И где тебя искать?!
      Где-где! Рифмуй!.. На далекой звезде! Инопланетяне похитили, не иначе!
      Хоть бы записку оставил или знак какой указующий…
      Ни записки, ни знака. Ничего. Кроме косого белого креста в стеклянном квадратике окна. Но то знак не напарнику Скалли, а кому-то еще… Вглядывайся в косой крест, не вглядывайся, хоть гипнотизируй пристально: «Дай ответ!»
      Не дает ответа.
      А вот долго стоять в полутемной комнате, отсвечивая силуэтом для уличных-всяких — чревато, агент Скалли. Можно и пулю-дуру словить в лоб. Крестик, опять же, провоцирующий — прямо-таки указатель: сюда целься, сюда! Готовься. Целься. Пли!
      Выстрел!
      Стекло с косым крестиком — вдребезги.
      Агент Скалли — кулем на пол.
      И — тишина.
      По счастью, пуля — дура. Лишь царапнула лоб. И ушла в стену — заподлицо.
      Царапина — пустяк. Хотя кровь, черт побери, кровь… обильно. Ладно, Скалли и как незаурядный агент, и как заурядная женщина к обильной крови привыкши. А пуля… Сейчас — к стеночке ползком-ползком, и пулю-дуру из стеночки выкор… выковы… рывы… Не-ет, сволочь сплющенная, мы тебя все-таки вы-ко-вы-ря-ем! Если не сейчас, когда под рукой ни плоскогубцев, ни пассатижей, ни пинцета… только ногти, которые еще сломать не хватало… Если не сейчас, то потом! И непременно!
      Зачем?
      А пригодится!
 
      Западный Тисбари Массачусетс, «Виноградники Марты»
      14 апреля, ночь
      — Фокс…
      — Папа…
      Обнялись…
      Встреча любящего отца и любящего сына — всегда выжимает у случайных свидетелей скупую слезу умиления или, на худой конец, сочувственную улыбку в сочетании с неконтролируемым « Эх-х!..»
      Но после первого понятного порыва, когда избыток чувств отхлынул, самое время запереть дверь, проверочно ее подергать (да, запер), устроиться в креслах гостиной и затеять разговор за жизнь.
      Взрослый сын к отцу пришел. И отец с порога — что такое хорошо, что такое плохо. Отвечать на столь, казалось бы, простенький вопрос людям совестливым приходится всю жизнь. Профессор Вильям Молдер — совестливый человек. И человек не самый дурной, судя по Фоксу Молдеру, — яблоко от яблони… У записного мерзавца никогда не вырастет достойный отпрыск. Обратное утверждение, увы, не всегда верно, однако в данный момент не рассматривается.
      Данный момент — ночь, двое в гостиной — сын с отцом, и ангелочек Саманта — фотографией на белой стене.
      — Мне понадобилась почти вся жизнь, Фокс, чтобы понять… Боже мой, на что ушла почти вся жизнь, мой мальчик!.. Зато теперь все так просто и ясно… Но, Фокс, поверь мне, тогда казалось все так сложно… Нужно было сделать выбор.
      — Что за выбор, пап?
      — Фокс… Ты у меня умный мальчик. Ты намного умней меня, тогдашнего, полувековой давности. Да и сейчас тоже.
      — О чем ты, пап?
      — Не сбивай меня с мысли, Фокс. Мне и так трудно объяснить…
      — Прости, пап, но мне тем более трудно понять.
      — Постарайся. Мы ведь с тобой схожи, не правда ли? Ты всегда был себе на уме, как и я. Твои принципы — это всегда твои принципы. Ты ведь никогда слепо не верил никому… Я заклинаю тебя, мальчик мой, не изменяй этому принципу. Я, если угодно, завещаю тебе. С той минуты, как ты им поверишь, их доктрины станут твоими, и ты будешь за все отвечать. Но не они.
      — Пап?
      — Ты ведь уже долгие годы работаешь на правительство. Конечно, наше правительство состоит из наиболее достойных и уважаемых граждан. Мы же сами выбирали их. А если в ком-то ошиблись, то чья в том вина? Только наша, не правда ли?
      — Прости, пап, но ты говоришь тривиальные истины. Я их знаю. Эти слова ты мне говорил, когда я тебя впервые спросил… Мне тогда было семь лет… — старание сына мягкостью тона компенсировать резкость упрека достойно всяческих похвал.
      — Ты еще о многом не знаешь, мой мальчик. Но узнаешь. Ты еще услышишь известные тебе слова, но они обретут иное значение, ужасающее значение. Хотя по смыслу ничего не изменится.
      — Пап?
      — Например, слово «бартер». Если упрощенно — рутинный натуральный обмен. Но все так сложно, мальчик мой, если не упрощать. Простота, мальчик мой, иногда хуже нарушенной восьмой заповеди.
      — Пап, я очень устал. Я ехал к тебе, чтобы… Чтобы что?
      Действительно! Довольно преамбулы, профессор. К сути,к сути!
      Сейчас, сейчас. С духом собраться надо.
      — Извини, Фокс, я должен принять пилюли…
      — Какие пилюли, пап? Ты же пил сегодня. Ты и сейчас пил.
      — Фокс! Не учи отца лечиться. Я эти пилюли принимаю уже не один год.
      — Но со спиртным…
      — И со спиртным… Сиди. Не вставай! Я сейчас. Я только в ванную…
      А в ванной — собираясь с духом, профессор Вильям Молдер долго вглядывался в свое лицо, отраженное зеркалом настенного шкафчика. М-да, профессор, в таком преклонном возрасте человек должен отвечать за свое лицо…
      Склеротические жилки, обрюзг и одряб, смертная тоска во взгляде.
      Налюбовался, профессор? Прими пилюлю и возвращайся к сыну. Ждет.
      Но не суждено Молдеру-старшему вернуться к Молдеру-младшему. Потому что, когда дверца шкафчика с лекарствами открылась, то на миг отразила странную фигуру за полуприкрытым пластиковым занавесом.
      Что в ней, в фигуре, странного? А хотя бы то, что, решив принять душ, логично бы для начала раздеться, а не стоять в ванной в полном облачении командос. И физиономия у фигуры — не приведи господь. И дверь, кстати, профессор, запирал после того, как сына впустил. Откуда бы здесь, в ванной взяться постороннему? Детский вопрос! Командос — он такой, гони его хоть в дверь — войдет в окно.
      Жалость какая, что агент Молдер подчинился отцовскому «Сиди. Не вставай!» А то бы, сопроводив профессора в ванную, во-первых, сразу обнаружил постороннего за занавесом в ванной, — не будь он агентом Молдером. Во-вторых же, сразу бы опознал физиономию командос: «Крайчек, мать твою!» — не будь он агентом Молдером. И, в третьих, круто бы поступил с бывшим напарником, ушедшим из ФБР в «полярные волки», — не будь он агентом Молдером.
      Атак…
      Выстрел!
      — Пап?! Папа!!! Поздно.
      Беспорядочная россыпь пилюль на кафеле. Распластанное тело. Предсмертная струйка крови изо уголка рта. Распахнутое окошко из ванной комнаты в непроглядную ночь.
      — Па-а-ап…
      Ну, скажи, скажи хоть слово, хоть что-нибудь!
      — Прости меня, сын… Всё.
      Агент ФБР предпочел бы услышать в качестве последнего слова жертвы иное. Кто стрелял? Куда сбежал? Сколько их было?
      Здесь и сейчас — не агент ФБР. Здесь и сейчас — Фокс Молдер, сын, потерявший отца. Ужимки и прыжки, присущие агентам ФБР при исполнении, мужественные ужимки и акробатические прыжки в окошко за киллером, — не здесь, не сейчас. Пожалуйста, нет.
      Он просто сын. Он в прострации. Он осторожно перенесет тело на диван, он укроет тело пледом, он подоткнет подушку. Папа просто заснул. Папа мирно спит. А сын сидит у изголовья и охраняет его сон. Он готов так просидеть долго, очень долго, вечность. Лишь бы по истечении вечности папа открыл глаза и окликнул: «Мальчик мой?»
      Но у профессора Вильяма Молдера теперь впереди вечность, а у агента Молдера пока, тьфу-тьфу, нет. И надо что-то делать. Хоть что-то осмысленное. Позвонить…
      — Скалли? Ты дома…
      — Молдер! Ты где?
      — Мой отец мертв, Скалли.
      — Где ты?
      — Его пристрелили. Он мертв.
      — Молдер! Скажи мне, где ты. Пожалуйста.
      — На «Виноградниках Марты». . — Кто его убил, Молдер?
      — Не знаю.
      — Молдер, вы с ним не повздорили?
      — Нет, Скалли, я не стрелял в него. Он мне пытался что-то сообщить. Не успел.
      — Молдер, послушай меня…
      — Скалли, поверь мне, пожалуйста.
      — Молдер, я тебе верю. Послушай меня, ты должен оттуда немедленно уйти. Уезжай сейчас же!
      — Я не могу уйти с места преступления. Будет похоже, что-я ударился в бега, что я виновен.
      — Тебя так и так будут подозревать. Ты не видел стрелявшего, опознать не сможешь. Твое поведение в последнее время было неадекватным.
      — Его убили не из моего пистолета.
      — Черт побери, Молдер! Ты агент ФБР. Ты имеешь право носить любое другое оружие, кроме табельного.
      — Ладно. Встречаемся у меня в квартире.
      — Нет. Тебе и домой нельзя. Сегодня вечером кто-то стрелял через окно и чуть не убил меня.
      — Может быть, в тебя и целили?
      — А в меня-то за что!
      — А в меня?
      — Об этом и поговорим. И о многом другом. Жду тебя.
      — Где?
      — У себя.
 
      Вашингтон, округ Колумбия 15 апреля, утро
      Уже и не утро! День! И за полдень!
      Сколько же часов он проспал? Если, конечно, тяжелое изматывающее забытье назвать сном…
      Удивительное дело! Вчера, когда Молдер, на полусогнутых добрался-таки до Скалли, он точно помнит, что был в штанах…
      Он еще что-то бормотал по инерции:
      — Все в порядке! Все в порядке, напарник! А она увещевала:
      — Нет. Не все. Ничего не в порядке. Ты в зеркало на себя смотрел? Ты совсем больной. Давай ложись. Я хочу, чтобы ты лег. Куртку.
      Снимай-снимай. Рубашку тоже. Господи, вся в крови! И… все остальное тоже. Снимай, сказала! , А он:
      — Скалли, их нужно найти! А она:
      — Найдем-найдем. Обязательно найдем. Но пока тебе необходимо обязательно прилечь.
      А он:
      — Надо выяснить, кто убил моего отца. А она:
      — Выясним-выясним. Но пока тебе нужно отдохнуть, прийти в себя. Не двигайся. Погоди, дай платок положу на лоб. У тебе жар… Вот так. Вот, хороший мальчик.
      И он упал в сон. Без всяких таблеток.
      Но он точно помнит — поверх одеяла, в джинсах и рубашке.
      И вот — утро. А он — в разобранной постели, в трусах.
      А где партне… то есть напарник?
      — Скалли?..
      Одежда его вся тут. И наплечная кобура. Только… Личного оружия нет. Унесла. Куда? Где ты, напарник?!
      Где бы ни была, но по «мобильнику» ты мне ответишь! За все ответишь!
      — Скалли?
      — Молдер! Ты проснулся? Там у меня в кофейнике «Моккона»…
      — При чем тут «Моккона»! Скалли, ты забрала мой пистолет? Не лги мне!
      — Я… отвезла его в нашу лабораторию баллистики.
      — Ты сейчас там? Не лги мне!
      — Значит, там. Ну и что сказали баллисты?
      — Что проведут сравнительный анализ, как только пулю извлекут из… трупа. Сказали, если пули одного калибра, то сравнительный анализ не займет много времени.
      — Значит, ты подозреваешь меня. Не лги мне!
      — Значит, я пытаюсь тебя оправдать.
      — Почему ты не посоветовалась со мной?
      — Ты был невменяем. У тебя был жар, горячка. Я боялась…
      — .. .что я и тебя в горячке тоже пристрелю?
      — Тоже?
      — Ну ты же так думаешь.
      — Молдер! Я уже звонила… нашему руководству и пыталась прощупать сложившуюся ситуацию.
      — Руководству?! Нашему! Сдается мне, у нас с тобой разное руководство. Во всяком случае, мы руководствуемся разными мотивами! Я доступно выражаюсь, напарник?!
      — Ага, молчишь! Сказать нечего? Да ты же стучала на меня с самого начала! Думаешь, я не знаю о твоих донесениях твоему долбанному руководству?! Не лги мне!
      — Молдер! Всё не совсем так! Всё совсем не так! Ты же не знаешь, что и как я докладывала…
      — Ага! Никто тебя за язык не тянул! Докладывала, значит!
      — Молдер! Ты сейчас не способен здраво рассуждать. Я на твоей стороне. Доверься мне, Молдер!
      — Ну коне-ечно! У тебя моя дискета с икс-файлами, у тебя мой пистолет. Ты еще и доверия от меня требуешь. Не многовато ли будет? А ключ от моей квартиры тебе не надо?! Ах да, он у тебя есть! Хозяйничай, напарник! Не забудь только свет в клозете гасить и сливать за собой, срань господня!
      — Молдер!!!
      — Срань господня!!!
      Можно ли истолковать запальчивое «Хозяйничай, напарник!» как разрешение?
      Нельзя истолковать. Разве что с точностью до наоборот.
      Но если нельзя, но очень хочется, то можно.
      И — нужно!
      Баллисты действительно оперативно проведут сравнительный анализ пуль — из обоймы Молдеровского табельного оружия и из тела убиенного профессора. А не угодно ли, баллисты, — третью пулю? До кучи, что называется.
      Сейчас только агент Скалли, вооружившись плоскогубцами и пинцетом вы-ко-вы-ря-ет ее из стены в квартире напарника. Ну-ка, ну-ка, пошла, пошла! Есть! В целлофановый пакетик ее…
      А что там у нас под окнами? Не трогай жалюзи, агент Скалли. Смотри сквозь.
      Да ничего необычного под окнами.
      Ну, остановился обычный служебный-бытовой фургончик.
      Ну извлекли обычные рабочие в комбинезонах из него тяжеленный баллон.
      Ну понесли куда-то в этот же Молдеровс-кий дом, выпали из поля зрения.
      Ну возвращаются обратно с тем же или таким же баллоном обратно, грузят в фургон.
      Ну уехали.
      Обычная замена чего-то железного на что-то железное. Городские коммунальные службы обеспечивают налогоплательщиков ненавязчивым американским сервисом.
      Все бы так, но почему же фургончик без номеров-то?!
      Надо посмотреть, что там такого наработали рабочие в комбинезонах! Там — то ли в подвале, то ли на чердаке. Куда они баллон тягали? Вверх? Вниз? Вроде не кислородный баллон, не ацетиленовый — габариты поменьше. Питьевой-водяной? Тогда на чердаке.
      Черт, темно! Хитросплетения труб, ребристые ступени, тикающие-вздыхающие-хлюпающие механизмы загадочного предназначения. Сантехником от бога надо быть, чтобы разобраться. К тому же, техника и женщина — две вещи несовместны.
      Впрочем, Скалли прежде всего агент ФБР и только потом женщина. Агент ФБР — он, по определению, на все руки от скуки! Поиск предназначения, значит? Сейчас, сейчас! Фонариком посветить и найти.
      Вот — они, баллоны. Питьевые-водяные. С ответвлениями шлангов, уходящих куда-то в никуда. Рядком. Все равны, как на подбор. Но вот тут — свеженький, не пыльный, и резьба свежая. Так-так. Надо посмотреть…
      …но, отдавая должное универсальности агента ФБР, следует отдать должное и уровню коммунального обслуживания населения. А чем выше уровень, тем сложней механизмы, обеспечивающие его. То есть провозишься с ними и не заметишь, как время пролетело, как вечер наступил. Так и так на чердаке темно.
      Вечер же наступил. Поздний вечер.
      Поздним вечером возвращается агент Молдер на такси к себе домой от своего напарника… или все-таки партнера?., все-таки в трусах проснулся, заснув в джинсах… аи, до того ль, голубчик было… Нет, но все-таки интересно! Все-таки их же тянет друг к другу, подсознательно тянет. Будто магнитом.
      Оп! Стоп! Отложим в долгий ящик. Для агента Молдера вдруг обнаружился магнит попритягательней! Обнаружился у дома напротив.
      Агент Молдер отпустил такси за сотню метров от своего дома — профессиональный навык. Пройтись пешим ходом, попутно изучая обстановку, — профессиональный навык.
      Не мнительность, но чутье. Прав был башковитый хакер Вонючка: «Когда и за вами будут охотиться, вы тоже почувствуете… без возможности объяснить тому, за кем не охотятся».
      Вот оно — тень, крадущаяся вдоль стены. Еще метров десять и — окажется на углу. А с того угла весьма удобно провести воображаемую прямую до окна Молдеровской квартиры. Воображаемую, пока эту прямую не проводит пуля. А из чего выпустить пулю, у охотника имеется — судя по силуэту. И охотник не безымянный, не неизвестный — судя по силуэту. Агент Молдер всегда узнает бывшего напарника — хоть по силуэту, хоть… по почерку.
      Крайчек! Куда ж ты делся, Крайчек, после того, как ушел из ФБР? Куда ж ты ушел, к какому дьяволу на рога? Из силовой структуры уходят только в другую силовую структуру, не так ли, Крайчек? Но агент Молдер знал бы. Узок наш круг, Крайчек. И если о тебе вдруг ноль информации — как отрезало, значит ты в такой силовой структуре, о которой ноль информации, кроме досужих сплетен. «Полярный волк» — тренированные убийцы, выкормыши спецотдела устранения, охотники.
      И поглядим, Крайчек, кто из нас двоих охотник! Из двоих профессионалов тот охотник, кто первым обнаружит другого. Ты обнаружен, Крайчек! И ты будешь иметь дело с агентом Молдером! Это тебе, Крайчек, не беззащитных стариков в ванной комнате отстреливать!.. Да, агент Молдер сразу и вдруг понял, кто убил его отца. Сразу и вдруг! Нет, не по наитию, не осенило. Осознанно. В долю секунды хаотичная, бессистемная мозаика сложилась в логичную, упорядоченную картинку. Сложилась со скоростью мысли, которая опережает слова. Но если попробовать изложить словами быстротечную мысль, то…
      Вчера отец хотел что-то ему сказать. Не успел. Был убит…
      Но откуда знать убийце, успел или нет профессор Молдер передать информацию агенту Молдеру? А вдруг успел? Из ванной комнаты как-то было плохо слышно и видно…
      И чтобы со стопроцентной гарантией похоронить информацию, надо отправить сынка вслед за папашей. Или даже сначала — сынка…
      Но вчера не получилось, промашка вышла. Скалли говорила: стреляли… Что ж, вторая попытка — не пытка.
      Идиотизм — спустя всего сутки возвращаться на место неудавшегося покушения с целью повторить. Но — мнимый идиотизм. Рассчитанный на стереотип мышления: какой же идиот будет спустя всего сутки возвращаться на место неудавшегося покушения с целью повторить?! Не идиот, а подлинный профессионал.
      И вот Крайчек здесь. С пистолетом в руке. Крадущийся вдоль стены. К углу, из-за которого такая, знаете ли, проводится замечательная прямая с точкой пули в конце!
      Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
      Шаг. Еще шаг. Последний шаг. Тут-то мы тебя, Крайчек, и ждем! За углом!
      Срань господня, пистолет-то у Скалли! Пустая кобура…
      Ничего! Агент Молдер киллера Крайче-ка — голыми руками! Главное — внезапность! Как выскочит, как выпрыгнет! Полетят клочки по закоулочкам.
      Вот! Пора! Выскочил, выпрыгнул!
      Продолжительный и эффектный мордобой с обилием разворотов-пируэтов-кульбитов — это для подросткового кино. Задача подлинного профессионала — обездвижить противника в минимальную единицу времени.
      Поддаешь снизу вверх по руке с пистолетом, перехватываешь кисть, крепко бьешь ею же о кирпичный угол — и оружие птичкой взмывает в воздух. Лови! Поймал! И продолжай движение, продолжай — уже круговой, обвивающее. И ты уже взял шею противника в мертвый захват, как давеча Железный Винни. А пистолет… Что ж, пистолет — у виска, как и положено.
      И еще положено деморализовать голосом. Не истошным криком, но нутряным рыком. Момент истины.
      — Кр-р-райчек! Я тебя сейчас убью что так, что эдак! Понял?! Напоследок скажи мне правду. Ты убил моего отца?! Отвечать, сволочь!!!
      Он бы, Крайчек, может, и ответил, когда б не Скалли.
      Вечно когда она нужна, ее нет. А когда не нужна, тут как тут!
      Она тут как тут. Закончила возиться с коммунальным хозяйством, спускается с чердака, а тут… Ба! Знакомые все лица!
      — Молдер!!! Остановись! Не стреляй!
      — Вот еще! Он у меня на мушке!
      — А ты у меня!
      И ведь так и есть! Она, напарник Скалли, держит его, напарника Молдера, на мушке! Уж не Молдеровский ли пистолет у нее? Да зачем! У нее и свой есть — в напряженных вытянутых руках.
      — Так стреляй, Скалли! С тебя станется.
      — Молдер!.. Не стреляй.
      — Он убил моего отца, Скалли! И он должен получить свое!
      Так получай же!
      Выстрел в ночи.
      Однако что-то не то и не так…
      Молдер схватился за плечо и с чувством глубокого удивления рухнул наземь.
      А Крайчек энергичным вспугнутым волком метнулся в темноту и пропал.
      И возглас потревоженных жильцов:
      — Опять стреляли?
      — Опять!
      — Да что ж за дом такой стал! Ни дня без пальбы!
      — О, боже! Кто-нибудь вызовите полицию!
      Резервация племени Навахо Нью-Мексико 16 апреля, день
      Сон? Явь?
      Откуда в средоточии цивилизации, в Вашингтоне, в округе Колумбия взяться типичному вождю краснокожих?!
      А образина, нависшая над Молдером и вглядывающаяся в его задрожавшие веки, — типичный вождь краснокожих.
      И говорит образина человеческим голосом:
      — Он очнулся… — констатирует на хорошем английском языке.
      Значит, не сон. Значит, явь. Если «он очнулся», значит, был в небытии.
      А кому образина проконстатировала, что «он очнулся»?
      А-а, Скалли. И ты здесь? Значит, доподлинно явь. Не хватало еще, чтобы она ему во снах являлась! Она его и наяву достала до самых печенок!
      Печенок не печенок, но плечо ноет, ноет плечо.
      — Молдер? Молдер, это я. Вот, попей. Ты тридцать шесть часов ничего не пил. Плечо скоро заживет. Пуля прошла навылет.
      — Ты в меня стреляла, Скалли!
      — Стреляла. У меня не оставалось выбора. Ты собирался убить Крайчека.
      — Что значит — собирался?! И собираюсь. Я его еще убью. Он же убийца. Он убил моего отца, он. А убить убийцу — не грех.
      — Предположим. Но если это и так, то он стрелял в твоего отца из того же пистолета, который ты у него отнял. И?.. Если бы ты прикончил Крайчека из его же оружия, то ни за что не доказал бы, что и твой отец… не на твоей совести… Молдер… мне жаль, что твой отец погиб.
      — Спасибо за запоздалые соболезнования.
      — Все как-то не выдавалось времени, чтобы тебе сказать.
      — Откуда ты узнала, что это Крайчек? Там же было темно.
      — Да ты сам орал на весь квартал: «Кр-р-райчек! Я тебя сейчас убью!»
      — Как ты оказалась рядом с моим домом именно в тот момент? Или вы с Крайчеком были заодно?
      — Допрос, Молдер?
      — Вопрос, Скалли.
      — Я не заодно. С Крайчеком — не заодно. Я заодно с тобой, напарник. Из лаборатории баллистики я вернулась в твою квартиру, чтобы извлечь пулю из стены. И тут из окна заметила машину, развозящую воду. Но без номеров! А в котельной, на чердаке, обнаружила вот это. Свинтила и упаковала в полиэтилен. Теперь у нас есть косвенное, но веское доказательство…
      — Доказательство чего?
      — Это дозатор. Поддерживает баланс микроэлементов в питьевой воде. Тебе подмешивали какую-то дрянь в питьевую воду. ЛСД, амфетамины, вроде того…
      — О, господи! Значит, в моем доме… Та старая леди, что убила мужа… То был не просто приступ ревности.
      — Полагаю, совсем не приступ ревности. Полагаю, нервный срыв под воздействием этой дряни. И те, кто убил твоего отца, хотели стереть тебя в порошок. Последовательно и постепенно накачать тебя этой дрянью, превратить в неуравновешенного психопата. Тем самым восстановить против тебя всех, в кого ты веришь и кто верит тебе.
      — М-да. Наверное, я слишком близко подобрался к истине. К запретной истине Где мы?
      — Я на всякий случай отвезла тебя подальше… от запретной истины. Или, наоборот, поближе к ней. Это как посмотреть… Мы в Фар-мантоне, в Нью-Мексико. Два дня ехали сюда. Горы, степь, пустыня. Мне хочется, чтобы все первопричины твоего психоза сошли на нет.
      — Угу. А этот… вождь краснокожих… он психотерапевт?
      — Это Алберт Хостин. Алберт в годы Второй мировой был шифровальщиком. Он использовал код навахо для правительства. Он зашифровывал файлы, он же и только он может их расшифровать.
      — Как ты его отыскала?
      — Помогла одна… мисс в Вашингтоне. Тоже навахо. Счастливая случайность. Но он предчувствовал, что мы приедем. Так он, во всяком случае, утверждает.
      — Утверждает? По-моему, он немой.
      — Он немногословный, Молдер. Алберт?
      — На прошлой неделе нам, народу навахо, было знамение.
      О! Заговорил, речистый! Первые слова после «Он очнулся»! И как заговорил! «Знамение»! Ну, разумеется, знамение! А то!
      — И что икс-файлы, Скалли?
      Все-таки агент Молдер предпочтет общаться с напарником, прочно стоящим на земле двумя ногами, с сугубым материалистом. А то — знамение, знамение, понимаешь!
      — Большинство икс-файлов — на специфическом жаргоне. Потребуется, так сказать, перевод перевода. Но общий очевидный смысл улавливается.
      — Очевидный?
      — Очевидно, существовал международный заговор молчания. Ни много ни мало — с 1940 года. Алберт утверждает, что кое-какие тайны похоронены здесь, неподалеку от резервации. Он готов проводить тебя туда, как только ты будешь в состоянии…
      — Я в состоянии.
      — Гм…
      Действительно, «гм». Стоило Молдеру резво вскинуться, демонстрируя наплевательство к ране в плече, как боль столь же резво бросила его обратно на тахту. Лежи, агент, и не выпендривайся. Отлежись.
      — Твое счастье, человек, что она отлично стреляет…
      О! Снова заговорил, речистый!
      — Или несчастье… — горьковатая получилась у Молдера ирония.
      — Сантиметром ниже — и ты бы вообще никогда не поднялся, человек.
      — Вашими молитвами, Алберт, вашими молитвами.
      — Кто знает, человек, кто знает… Может быть, мои молитвы еще пригодятся тебе.
      — Ну так помолись, Алберт, чтобы я был в состоянии…
      — Завтра.
      — Почему не сегодня?
      — Сегодня помолюсь. А завтра ты будешь в состоянии, человек.
      — И на том спасибо.
      — Пожалуйста, человек.
      Абсолютно непробиваем Алберт Хостин. Стрелы сарказма, стрелы иронии отскакивают от него, как от броневого.
      — Ну-ну… А ты, Скалли? Ты в состоянии? Сегодня? Завтра?
      — Увы, Молдер, тебе придется действовать одному. Я не явилась к Скиннеру для доклада ни позавчера, ни вчера, ни сегодня. Получается, что и завтра не получится. Только послезавтра. Понятия не имею, чем это обернется, но ничем хорошим. Надо ли усугублять?
      — Ты осознаешь, что сильно рискуешь?
      — Риск — благородное дело, Фокс.
      — Но не всегда благодарное, Дэйна.
      — Я больше рисковала, когда стреляла в тебя.
      — Благородная ты моя! Благодарю тебя! Благодарю, что так позаботилась обо мне.
      — Ладно, сочтемся славой… Да! Молдер… Вот еще что… Мое имя тоже есть в этих икс-файлах. Оно появляется в последних записях.
      — В каком контексте?
      — Непонятно. До конца не ясно. Нужна доскональная расшифровка. Но каким-то боком это имеет отношение к вакцинации, к общему медицинскому обследованию. Не знаю…
      — А я знаю?
      — Узнай. Я хочу, чтобы ты это выяснил, Молдер. Мне это нужно.
      — Узнаю. Надеюсь, уже завтра. Завтра, завтра — не сегодня. Так говорят не всегда только лентяи, но и деятельные люди, которые просто планируют день заранее, с вечера.
      …Наступит вечер, пройдет вечер — будет ночь, ночь пройдет — наступит утро, пройдет утро — будет день…
      То ли Алберт Хостин и впрямь помолился за человека Молдера, но тот проснулся деятельным и дееспособным. Одним словом, в состоянии. Вполне в состоянии. Рука на перевязи, но уже не сильно беспокоит. Болит, но не зверски. Побаливает.
      Двинулись, Алберт?
      Двинулись.
      — Садись в машину, человек. Я поведу.
      — Ты умеешь водить машину, Алберт?
      — О, человек! У меня еще масса скрытых достоинств. Моя умеет управляться с вилкой и ложкой. Моя знает, что такое пипифакс и как им пользоваться. Еще моя знаком с кодом навахо…
      — Извини, Алберт. Нет, правда, извини. Я… был не прав.
      — Первый раз слышу от бледнолицего, что он не прав. Но если желаешь, человек, можешь сам сесть за руль.
      — У меня же… рука…
      — Значит, все-таки я поведу. Как думаешь, человек, умею я водить машину?
      — Я же извинился, Алберт.
      — Тогда поехали.
      — Поехали!
      Он, Молдер, сказал «Поехали!» и махнул рукой. Между прочим, от избытка энтузиазма — раненой рукой. Ой, 6-6… больно!
      — А куда мы едем, Алберт?
      — Домой.
      — Домой?
      — В мой дом. Там — мой внук. У него мотоцикл. Туда, куда тебе надо, человек, на машине не проехать. Слишком крутой подъем, слишком узкая тропа. Можно пешком, но идти два дня. Пустыня не пропустит. Силы кончатся через сутки. Только на мотоцикле. Ты умеешь управлять мотоциклом? Или доверишься моему внуку? Он умеет управлять мотоциклом.
      — А-алберт… — и это уже не укоризна, это нижайшая просьба.
      — А что я сказал, человек?!
      — Нет, ничего-ничего… А скажи, Алберт, ты в самом деле ждал меня? Ты в самом деле знал, что здесь появлюсь именно я?
      — Понимаешь, человек… Все сущее в пустыне может храниться веками, сокрытое от глаз и умов. Но, когда наступает час истины, сокрытое прокапывается сквозь пески обмана и являет миру свое сущее. Чтобы люди узнали. Даже если ради этого содрогнется земля.
      — Но почему я? Почему именно я?
      — Ты готов принять истину, не так ли? Пожертвовать собой ради истины.
      — Что есть истина, Алберт?
      — Здесь обитало племя индейцев более шестисот лет назад. Называлось оно — анасази.
      — Гм, анасази?
      — Что значит — древние-чужие.
      — Ты не из их ли числа?
      — Нет. Они — древние. И — чужие. А я — дене.
      — Разве не навахо?
      — Или навахо. А племя анасази сгинуло бесследно. Просто исчезло.
      — Ничто не исчезает бесследно, Алберт.
      — Да, человек. Но так гласит официальная версия, так говорят историки… Потому что они не желают жертвовать собой ради истины.
      — Что есть истина, Алберт?
      — Ты сам сказал: ничто не исчезает бесследно. Ты сказал.
      — Их… похитили?
      — Да.
      — Кто?
      — Пришельцы?
      — Ты сказал, человек.
      — Зови меня — Фокс, Алберт.
      — Ты сказал, Фокс.
      — И они больше не возвращались?
      — Древние-чужие — нет.
      — А… пришельцы?
      — Время от времени.
      — Возвращаются?!
      — Ты сказал, Фокс.
      — А что там… ну там, куда мы… Что там, собственно, сокрыто?
      — Сам увидишь, Фокс. Сам определишь…
      — Нам еще далеко?
      — Мы приехали. Вот мой дом. Я приехал… А это Эрик. Мой внук… Эрик? Ты готов?
      Юнец Эрик готов. Приглашающий кивок человеку Молдеру — садись позади меня, человек, на мотоцикл.
      Ну, мустанг-тарахтелка! Мы поедем, мы помчимся! С пижонским густым шлейфом пыли, на пижонской бешеной скорости! К заброшенному песчаному карьеру!
      А там?
      А там — за грядой. Слезай с «мустанга», человек. Далее пешком, ножками-ножками.
      Крутой маршрут.
      Хорошо хоть — не снизу вверх, а сверху вниз.
      На самое дно. Самого глубокого ущелья…
      И ничто не остановит агента Молдера, когда цель близка, когда цель все ближе и ближе. Что за цель — вопрос второй и несущественный. Цель — истина, какой бы она ни была. И ничто не остановит агента Молдера. И никто.
      Ну разве что притормозит на минуточку. Мобильный телефон в нагрудном кармане заверещит. Скалли?
      — Скалли?
      Не Скалли. Голос мужской и смутно знакомый.
      — Молдер? Трудно же до вас дозвониться.
      — Смотря кому. Кто это?
      — Молдер, мы встречались в штаб-квартире ФБР. Довольно часто.
      — Я довольно со многими довольно часто встречался в штаб-квартире ФБР.
      — Друзья и коллеги называют меня Мистер Никотин.
      — А-а… Ну так мы с вами не встречались, Мистер Никотин. Мы с вами пересекались, Мистер Никотин… Или как вас называть? Я не отношу себя к числу ваших друзей и коллег.
      — А я вас отношу, Молдер. К числу и коллег, и друзей.
      — Воля ваша. Но не моя.
      — Трудно же до вас дозвониться, Молдер.
      — Вы уже говорили… Значит, плохо старались. Кто хочет, то дозвонится.
      — Вот… захотел. Вы где?
      — Да так… Погулять вышел. В Диснейлэнд! Кругом одни микки-маусы.
      — Молдер! Мне нужно с вами поговорить, Молдер. Объясниться.
      — Оставьте объяснения для правительства. Правда, теряюсь в догадках — для какого правительства.
      — Ваш отец вам наверняка рассказал, дли какого…
      — Мой отец. Не трожь моего отца, сукин ты сын!
      — Старина Билли… Мы с ним были давними приятелями. Задолго до вашего появления на свет, Молдер…
      — Вот как? Не о тебе ли он меня предупредил перед смертью?
      Спонтанный блеф! Неотъемлемое качество, присущее настоящему профессионалу, агенту ФБР! Мы никогда первыми не нападем, но наш удар может быть упреждающим!
      — Вот как? Должен, в свою очередь, предупредить вас, Молдер, не верьте всему на слово.
      — Чему именно?
      — Ваш отец… старина Билли никогда не был оппонентом Проекта. Он одобрил его, он подписался под ним. Другое дело, что с этим он не смог жить.
      — Он не смог жить потому, что вы его убили,
      — Мы-то при чем? И кто — мы?!
      — Вы всегда принципиально все отрицаете, да? Не можете поступиться принципами, так?
      — Какими еще принципами?! О каких вообще принципах вы говорите, Молдер?!
      — Вот-вот! Где ты, и где принципы!… Слушай ты, прокуренный сукин сын! Я сдам тебя с потрохами. Тебя и твой долбанный Проект.
      — Вот как? Ну раз ты так… Да сдавай что угодно, глупец! Сдашь только собственного отца! Понял, глупец?!
      …Что глупец, то глупец! Если не вообще, то в данном конкретном случае. Красная пустыня до горизонта. И никого! Расхолаживает. Создает иллюзию недосягаемости.
      Молдер ты, Молдер! До горизонта — да, пустыня. Но — там, за горизонтом… там, за горизонтом…
      Уже молотит лопастями боевая винтокрылая машина.
      Уже бежит от вертолета к роскошному «ма-зератти» волчара-командос.
      Уже докладывает он Мистеру Никотину, перекрикивая механический шум:
      — Сэр! Мы его засекли! К вылету готовы!
      Что ж, полетели.
      Полетели-полетели — на головку сели…
      Молдер же увлечен. Он разгребает наносы красного песка. Он обнаруживает приклепанную табличку — «ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА СЬЕРРА-ПАСИФИК»
      Вагон, что ли? Железнодорожный? А как бы туда, внутрь?
      А вот люк, вот! Юнец Эрик знает, он здесь уже бывал. Правда, вниз не сунулся, не рискнул. Но если бледнолицый рисков, то… вот люк.
      Агент Молдер рисков.
      У юнца Эрика есть веревка?
      У юнца Эрика есть веревка.
      Крепкая? Выдержит?
      Крепкая. Выдержит.
      Тогда — с богом!
      Насчет бога сомнительно, а вот с кем или с чем наедине оказался Молдер, спустившись вниз, в вагон, — эт-то что-то!.. Или кто-то…
      Немедленно сообщить! Всем, всем, всем! Да, но как?
      Да хоть по «мобильнику»! Да хоть бы и не «всем, всем, всем», но для начала хоть бы и Скалли!
      — Скалли! Это я.
      — Господи, Молдер! Наконец-то! Ты откуда?
      — Оттуда, где абсолютно не ожидал очутиться.
      — Не время для шарад, Молдер.
      — Не время… Время здесь остановилось. Я в железнодорожном вагоне, Скалли.
      — Куда ты направляешься, Молдер?
      — Никуда. Конечная станция, Скалли. Поезд дальше не пойдет. Он по уши засыпан песком. В заброшенном карьере. Здесь тьма пассажиров. Но никто не торопится на выход.
      — Пассажиры? Молдер?
      — Это трупы, Скалли.
      — Трупы?
      — Уже мумии. Штабелями. С пола до потолка!
      — Что с ними?
      — Да ничего. Лежат…
      — Молдер! Что с ними было?!
      — А я знаю?! Пока не знаю.
      — Молдер! В этих… в наших… в твоих икс-файлах я нашла ссылки на эксперименты, которые проводились у нас.
      — У нас?
      — В США. Учеными компании «Эксис-Пауэр». Преступные эксперименты, Молдер!
      — Суть?
      — Генная инженерия. Эксперименты на людях.
      — Но здесь не люди, Скалли. Судя по внешнему виду… пришельцы.
      — Ты опять за свое?!
      — Это не мое, Скалли. Это… нет, не люди. Никакая генная инженерия не способна так изменить…
      — Точно?
      — Точнее не бывает. Погоди-ка… У этого — след от прививки. От черной оспы. Срань господня, что же тут творили! Даже в глазах темно!
      …В глазах темно, да. И не фигурально выражаясь, а — конкретно. Люк — хлоп! Закрылся, отрезав агента Молдера от внешнего мира. Луч света в темном царстве погас. И ве— ревка тяжелой шершавой анакондой упала из-под потолка к ногам погребенного заживо.
      — Молдер? Молдер! Молдер!!!
      Кричи не кричи в трубку, агент Скалли, — ответом будет молчание. «Мобильник», заэкранированный металлом вагона и толщей песка безмолвствует.
      Дурак ты, Эрик! И шуточки у тебя дурацкие!
      Не шуточки. И юнец Эрик не такой уж дурак. Он захлопнул люк отнюдь не шутки ради, а конспирации для… Слух у юного на-вахо абсолютный. И, уловив комариный писк в небе, он мгновенно сообразил — надо замести следы!
      Замести все следы — вряд ли. Не в песочнице играл — совочком зараз обратно вагон не засыплешь. Но хоть люк захлопнуть…
      Он, юный бестолковый неграмотный змее-лов-навахо, гремучек ловил. Он только что сюда спустился с гряды. Он увидел сверху — что-то белеется… и захотел посмотреть поближе. Но не успел толком и подойти. А тут — вы!
      Тут — они, да. Звук опережает. Сначала звук — потом предмет, издающий звук.
      Комариный писк все громче и громче, все ниже и ниже. Уже не писк. Жужжание. Рокот. Рев. Вертолет.
      Вертолет, зависший над одинокой крохотной фигуркой мальчика-с-пальчика. И опускающийся, опускающийся, опускающийся.
      Села железная птица! А из нее — командос, командос, командос. Прыг, прыг, прыг! И откинув люк (так это люк? надо же!), внутрь — шасть, шасть, шасть!
      — Как тебя зовут, мальчик? — доброжелательный вопрос сухощавого бледнолицего с дымящейся сигаретой в зубах.
      Кто ж поверит в твою доброжелательность, бледнолицый?! Глаза у тебя, бледнолицый, колючие и холодные. И сигарета твоя — всяко не трубка мира.
      И вообще юный змеелов — навахо. И даже дене. Он только на своем варварском наречии воспринимает. В английском — ни бельмеса. Моя твоя не понимай, бледнолицый.
      — В кабину его! Быстро!
      Что быстро, то быстро — подхватили, упругим мячиком забросили в кабину «железной птицы».
      Ой, дяденьки бледнолицые! Неужто покатаете? !
      Еще как! Не укачайся, чурка красного дерева! А то на ходу сойти будет проблематично — высоковато, однако. Или тебе, чурка красного дерева, лучше поездом? Паровозик — чух-чух-чух, вагончики — тук-тук-тук. Ездил когда-нибудь на поезде, забирался когда-нибудь в вагончик? Нет? А в этот? Нет? Через люк? Нет?
      А это вагончик? Правда? А это люк? Надо же! Знал бы — залез. Да нет, все равно не успел бы — «железная птица» с неба спустилась. А кто там, в вагончике, дяденьки? Там кто-то есть?
      Хороший вопрос!
      А вот и ответ… Волчары-командос один за другим из люка наружу:
      — Его здесь нет, сэр!
      — Он здесь!
      — Если и был, сэр, то исчез бесследно.
      — Ничто и никто не исчезает бесследно.
      — Сэр?
      — Сжечь!
      — Что, сэр?
      — Всё!
      — Можем попробовать дымовую шашку, сэр. Если там кто-то и есть, то мы его выкурим.
      — Отставить дымовую шашку. Сжечь! Выполнять!
      Когда твари испуганы, они очень агрессивны.
      Приказ начальника — закон для подчиненного.
      И в открытый люк — брикет с искрящимся бикфордовым хвостиком, и еще брикет, и еще!
      И — закрывай люк, заклинивай его!
      И — взлетай! Взлетай, пока не рвануло. А то сейчас ка-ак рванет! На счет «пять».
      Взлетели!
      Начинаем отсчет!
      Один, два, три, четыре, пять…
      Пять!!!
      …Вышел Молдер погулять. Тут командос прилетает и брикеты в люк швыряет…
      Взрыв!
      Содрогнись, красная пустыня. Пустыня цвета крови.
      «В Нью-Мексико снова произошло землетрясение силой шесть баллов по шкале Рихтера. Подземные толчки до сих пор ощущаются».