Зверей было очень много. Некоторых из них Кевин никогда не видел даже на картинках и не знал, как они называются. А из остальных ему больше всего нравились жители Африки. Жирафы важно вышагивали, задрав шеи, слоны держали друг друга за хоботы, а у них на спине сидели попугаи.
      Деревянные животные парами шагали к большому кораблю. Судя по всему, они хотели взойти на его борт и отправиться в морское путешествие.
      «Да это же Ковчег из Библии»! — неожиданно понял Кевин. На нем во время потопа еще жил Ной…
      — Я вырезал всех этих зверюшек сам, — сказал Оуэн, протягивая Кевину маленького голубя мира. У голубя были красивые расправленные крылья и умные глаза.
      — Тебе нравится?
      Кевин кивнул и принялся рассматривать остальных зверей.
      — Оуэн, — жалобно спросил он, — когда ты отведешь меня домой?
      — Тебе нечего бояться. Я твой друг… Я наблюдал за тобой, Кевин, ты очень необычный мальчик.
      — Я домой хочу.
      — Нельзя. Я не могу отпустить тебя.
      — Почему? — закричал Кевин. — Почему ты не можешь меня отпустить?
      — Там тебе будет грозить опасность! — голос Оуэна тоже сорвался на крик. Но тут же бывший кровавый зомби успокоился. — Я твой друг, Кевин. Положись на меня. Считай своим ангелом-хранителем.
      Он улыбнулся и засеменил по комнате туда-сюда, мимо низко висящей на черном шнуре лампочки.
      Вдруг Оуэн резко остановился, к чему-то прислушиваясь. Кевин тоже затих.
      — Тс-с! — Оуэн прижал ладонь ко рту Кевина. Он крадучись подобрался к окну и осторожно выглянул из-за занавески.
      У дома останавливался «форд». Марка — «сьерра», цвет — темно-синий. Оуэн помрачнел.
      — Не говори ни слова! — приказал он Кевину. — И оставайся здесь.
      Из какого-то сундука он выхватил новенький «ремингтон» и, передернув затвор, скользнул в квадратную дыру в полу. Оуэн слетел по узкой деревянной лесенке, пробежал кухню, зацепившись рукавом за край стола, и выбежал в коридор…
      Входная дверь распахнулась только для того, чтобы впустить два пистолета.
      — Не двигаться! Немедленно бросьте оружие! — крикнул Молдер.
      Оуэн удивленно взглянул на ФБРовцев и перевел дуло своего «ремингтона» в окно.
      — Бросьте оружие! — приказал Молдер. — Сейчас же!
      Тот выронил ружье на груду каких-то железяк. «Ремингтон» грустно звякнул и тут же был подхвачен агентом Молдером.
      — Где мальчик?! Оуэн не ответил.
      — Где мальчик!!
      Молдер все еще продолжал держать его под прицелом, а Скалли скользнула на кухню.
      — Прошу вас, не трогайте его, — попросил Оуэн плачущим голосом. — Пожалуйста!
      Скалли огляделась. Дешевая мойка, за-копченые сковородки, тарелки с ангелами, видавший виды холодильник. И маленькая лесенка, уходящая в вырез потолка.
      Скалли медленно поднялась, держа перед собою кольт.
      — Кевин! — позвала она, оказавшись на втором этаже.

      Скалли сидела на старом шатающемся стуле, пристально вглядываясь в лицо связанного Оуэна. Тот же ей взаимностью не отвечал. Он смотрел в пол и не желал отвечать на вопросы.
      — Где мальчик? Что вы сделали с Кевином? — уже в который раз повторял ходивший взад-вперед Молдер.
      — Ему нельзя домой, — неожиданно сказал Оуэн, и Скалли вздрогнула от звука его голоса. — Ему угрожает опасность…
      Безволосый зомби принялся раскачиваться вместе со стулом, к которому был привязан. Со стороны могло показаться, что Оуэна мучает зубная боль.
      — Я же ему говорил…
      Молдер поднял со старенького диванчика детскую курточку с капюшоном. Курточка как курточка, но красные пятна не гармонируют с голубым цветом материи.
      — Это кровь Кевина Крайдера?
      — Да! — резко выкрикнул Оуэн. — Да, это его кровь.
      — Вы его ранили?
      — Нет, — отрезал Оуэн. — Как раз я не хочу ему ничего плохого.
      — Но если не вы, то кто же? — спросила Скалли. — Вы ведь не будете отрицать, что похитили Кевина из приюта.
      — Меня только попросили защищать мальчика.
      — И кто же вас попросил его защищать? — сощурившись, поинтересовался Молдер.
      — Бог.
      — Бог? — усмехнулся Молдер. — Дорого же ему обойдется междугородний звонок.
      — Вы не понимаете, — закричал Оуэн в отчаянии. Он закрыл глаза и стал исступленно мотать головой. — Если не защитить Кевина, наступит конец света в нашем понимании. Имеющий уши да услышит…
      — А имеющий язык да заговорит, — осадил его Молдер. — Рассказывай, куда дел мальчика!
      Оуэн от него отвернулся.
      — Вы ведь мне верите, — сказал он Скалли. — То есть, я хочу сказать, крест у вас на груди не просто так. Он напоминает вам о вере.
      Молдер покачал головой и продолжил свое путешествие взад-вперед. Скалли непроизвольно бросила взгляд на нательный крестик. Если честно, она уже давно не вспоминала о маленьком кусочке золота на шее.
      — Мистер Джарвис, — кашлянув, сказала Скалли. — Вряд ли здесь стоит обсуждать мои религиозные убеждения.
      — Еще как стоит, — неожиданно зло заявил Оуэн. — . Как вы можете помочь Кевину, если сами не верите? Это вы, на которой крест! Даже убийца — и тот верит!
      Оуэн опять закрыл глаза, мотая головой.
      — В детстве меня все ругали, что я не хожу в церковь… — сказал Молдер. — Месса — на Рождество, рыба — по пятницам…
      — Вы думаете, этого достаточно, чтобы быть хорошим христианином? — сохраняя гневный накал, тихо спросил Оуэн. — Мы с вами не найдем общий язык, потому что вы не знаете, что такое жертва. А я не ставлю под сомнение слово Господне. То, что он говорит, — я делаю.
      Оуэн вскочил с места вместе со стулом, к которому был привязан.
      — Я просто хочу отправиться в рай.
      Он закричал и кинулся к окну. Перехватить его не успели, и голова мистера Джар-виса врезалась в стекло.
      Опешившая Скалли наблюдала, как тело Оуэна вываливается на улицу, цепляясь стулом за остатки стекла. Потом она вскочила и подбежала к окну. В это время быстрее пришедший в себя Молдер уже спрыгивал в люк. Скалли смотрела, как Оуэн медленно приподнялся с земли, отпихивая от себя обломки развалившегося стула и сбрасывая веревки. Он отер сильно порезанное лицо ладонью и придерживая рукой правое плечо, побежал.
      Молдер выскочил из дверей дома и припустил следом. Между ними было всего метров сто.
      Только через пару десятков метров Молдер вдруг остановился, удивленно озираясь. Вокруг дома во все стороны простиралась пустошь, и лишь несколько одиноких деревьев то здесь, то там несимметрично торчали из земли.
      Скрыться вроде бы и негде. Однако Оуэн все же скрылся.

      Уже стемнело, и Кевину было немножко страшно идти по улице. Именно поэтому он побежал. Хотелось все увеличивать скорость, постепенно превращаясь во Флэша Гордона, но быстро выяснилось, что это за рамками его способностей.
      Дом показался ровно тогда, когда дыхание стало мешать быстрому передвижению, а в боку закололо. Облегченно вздохнув, Кевин взбежал на крыльцо и открыл дверь ключом, состоящим чуть ли не из одних металлических треугольников.
      — Мама! — крикнул он, входя. — Ты дома?
      Никто не ответил. Наверное, мама сама отправилась на его поиски. Ну ничего, она скоро вернется. А искать его теперь не нужно.
      Кевин прошел в кухню, думая о том, что будет неплохо, если в холодильнике еще осталось мороженое. Он не видел, как половинка ручки входной двери, немного поерзав, упала на пол. И упала не просто так — ее переплавили и выдавили.
      Так вот, Кевин этого не видел, а между тем, дверь медленно открылась, и в дом вошел невысокий человек в хорошем пиджаке. Он скучающе огляделся по сторонам и негромко позвал:
      — Кевин.
      То, что никто и не думал отзываться, его не смутило. Человек прошел через коридор и стал подниматься по лестнице на второй этаж. Он знал, куда идти.
      — Кевин, я знаю, что ты здесь, — крикнул он, останавливаясь на пороге комнаты. — Выходи.
      Опять никто не ответил, и человек, улыбнувшись, прошел внутрь. Он осмотрелся и решил, что слишком темно. Нужно включить свет.
      Легко найдя выключатель, человек зажег большую люстру. Предметы моментально проявились и даже стали выставлять себя напоказ.
      Ничего интересного нет. Кроме разве что… Он подошел к стоявшей в углу тумбочке и взял с нее маленькую фотокарточку. На фото отец Кевина, растопырив руки, ловил несущегося на него сына. Мать смеялась. Какая идиллия…
      Впрочем, он ошибся. Помимо фото в комнате есть еще одна занимательная вещь. И даже не в самой комнате, а в маленьком тупичке кладовки.
      Человек прошел в кладовку и остановился, разглядывая свалку не очень нужных, нужных иногда и вовсе ни на что не годных вещей. Старые куртки, какие-то чемоданы, коробки, корзины. Он равнодушно провел по ним взглядом. Это все не то. А Кевин… Кевин сидит в большой плетеной кадке.
      Человек опять улыбнулся, видя, как по прутьям текут две струйки крови. Тебе от меня не спрятаться… Он неспешно отодвинул крышку и воззрился на вспотевшего от страха мальчика.
      Кевину показалось, что убийца резко выкинул вперед руку, намереваясь схватить его за плечо. А может быть, и не показалось…
      Зато совершенно точно в следующее мгновение Оуэн с силой оттолкнул этого улыбающегося типа от корзины. Кевин видел, как они с убийцей молча пытаются повалить друг друга на пол. И как они и действительно падают.
      Кевин вынырнул из кадки и зачарованно наблюдал, как сначала Оуэн душит убийцу, но потом тот, опомнившись, сбрасывает руки противника и сам старается дотянуться до его горла.
      — Беги, Кевин, беги! — прохрипел Оуэн. Кевин выпрыгнул из корзины и побежал.
      Рука убийцы таки поймала его за куртку, но в это время Оуэн с размаху ткнул врага кулаком в живот, и хватка того ослабла. Кевин уже бежал по ступеням на первый этаж, когда пальцы маленького человека железно сдавили шею Оуэна.
      Пролетев коридор, Кевин врезался в какого-то человека и закричал.
      Оказывается, преследовавших его убийц двое. Кевин зажмурился и закрыл лицо руками…
      — Кевин, что случилось?
      Молдер опустил пистолет и посмотрел на испуганного мальчика.
      Тот сглотнул, открыл глаза и, тяжело дыша, прошептал:
      — Там… наверху…
      Молдер отодвинул Кевина, и двинулся вперед, снова поднимая оружие. Стоявшая в дверях Скалли шагнула к мальчику и обняла его за плечи.
      — Все будет хорошо, не беспокойся, — прошептала она.
      Молдер поднялся на второй этаж и осторожно заглянул в комнату.
      Пусто. То есть никого живого. На полу, раскинув руки, лежит труп Оуэна Джарвиса. И блаженно улыбается.
      Скалли накрыла кровавое пятно на руке Кевина своей ладонью. Кевин, всхлипнул, и, по-прежнему тяжело дыша, обернулся к ней.
      — Это ведь вас послали защитить меня? — спросил он.
      В первый момент Скалли не поняла, что сказал мальчик, а когда поняла, то с ужасом подумала о том, что ее предназначение открыто всем, кроме нее самой.

      Обычно нормальные люди, находясь в морге, чувствуют себя по меньшей мере неуютно. Независимо от того качества, в котором они здесь очутились… Но то обычно. Нормальные. Люди…
      Впрочем, насчет последнего еще можно полемизировать, подумала Скалли. Остальное неоспоримо: агенты ФБР, занимающиеся секретными материалами, — это существа необычные и ненормальные.
      Скалли вспомнила время, когда морг и на нее производил удручающее впечатление. Еще с детства Дэйну больше всего пугали рассказы про оживших мертвецов. Не было и речи о том, чтобы она появилась на кладбище в одиночку. Даже днем. А после школы, когда Скалли решила стать медиком, именно необходимость время от времени общаться с мертвыми телами отталкивала ее от выбранной профессии.
      Но это было давно. Еще до знакомства с самым ненормальным существом в агентстве, да что там, во всей Америке. Одним словом, с агентом Молдером…
      Скалли поправила прозрачные пластиковые очки и взяла диктофон. Палец вдавил кнопку, и тонкая коричневая лента принялась впитывать произносимые Скалли слова.
      — Джарвис, Оуэн Ли. Белый. Взрослый мужчина сорока двух лет. Причина смерти — удушение. Идентично удушению предыдущих жертв… И такие же ожоги на шее… Впрочем, один ожог отличается…
      Скалли, нахмурилась, внимательно его разглядывая. Ожог был действительно странный: на нем можно было различить бороздки в форме линий, дуг и овалов.
      — Этот ожог очень похож на отпечаток пальца, — продиктовала Скалли. — Заметка для лаборатории — исследовать данное место особенно тщательно.
      Она пошла вдоль стола с распластанным на нем телом:
      — Прошло уже четырнадцать часов с момента наступления смерти, но следов разложения нет, — сказала Скалли, приподнимая руку Оуэна. — Трупные пятна пока тоже не проявились…
      Она повернула руку ладонью вверх и провела по ней пальцем.
      — Температура тела остается около девяносто восьми градусов по Фаренгейту. Цвет кожи такой же, как и до наступления смерти… — со все возрастающим удивлением говорила Скалли.
      Что-то ее смущало. И дело даже не в том, что тело Оуэна вело себя аномально. Скалли была почти убеждена, что упустила еще какую-то деталь. Ей казалось, что очень важную.
      Она вновь прошлась вдоль тела. Диктофон, поставленный на паузу, обиженно шипел. Стоп! На лице Оуэна застыла умиротворенная улыбка. И это при том, что его душили! Скалли вздохнула. В полку прижизненных и посмертных странностей Оуэна Ли Джарвиса прибыло.
      Она наклонилась, чтобы еще раз посмотреть на ожог-отпечаток пальца, и вдруг поняла наконец, что же ее смущало. От покойника отчетливо пахло цветами. Скалли даже показалось, что она различает аромат тюльпанов…
      Входная дверь открылась, пропуская внутрь агента Молдера.
      — Какие-нибудь откровения? — спросил он с порога.
      Скалли задумчиво посмотрела в его сторону.
      — А тебе идет, — оценил Молдер ее внешний вид в пластиковых очках и белом халате. — Готовишься к съемкам в фильме «Звездный путь»?
      Скалли не поддержала его беззаботную веселость.
      — Молдер, — сказала она, странно смотря сквозь напарника, — сделай мне одолжение, понюхай мистера Джарвиса.
      — Ты подбираешь ему парфюмерный набор? — осведомился Молдер, но все же поводил носом над лицом Оуэна.
      — А что я, собственно, должен унюхать? Скалли пожала плечами.
      — Ты не чувствуешь слабого цветочного запаха?
      В ответ последовал взгляд, каким обычно одаривают заболевшего ребенка. В нем ясно читалось: «У моей напарницы поехала крыша». Молдер подумал, что все-таки работа в ФБР должна быть приравнена к чрезвычайно вредной. Тому есть много обоснований. Скалли вот прямо сейчас бы не помешал внеочередной отпуск…
      Скалли смутилась. Теребя в руках выключенный диктофон, она отошла к другому столу.
      — Молдер, — сказала она, — тело Оуэна не разлагается, как разлагалось бы тело любого обычного человека. А между тем в катехизисе описаны подобные случаи. Такое случается с теми, кто был непогрешим при жизни. Их тела издают цветочные ароматы…
      — Ты что, серьезно? — перебил ее Молдер, мобилизуя все силы, чтобы подавить улыбку. — Святой Франциск, — сказал он, указывая на тело, — святой Бернар и святой парень, в котором пропал талант актера фильмов ужасов?
      Скалли хотела что-то возразить, но Молдер продолжал:
      — Большинство религиозных историй — недостоверные измышления, а отнюдь не факты. Пример тому — стигматики, которых мы имели возможность видеть. И я могу рассказать тебе еще дюжину подобных случаев. Люди пытаются объяснить что-то при помощи религии, когда им лень самим искать ответы на поставленные мирозданием вопросы.
      — Ну и как ты тогда объяснишь, что сейчас происходит с этим человеком?
      — Со святым Оуэном? Ну, он и жил-то не совсем обычно, так что ничего удивительного в том, что и разлагаться он решил не особенно ординарно.
      — Святой и должен быть достаточно необычным человеком, Молдер, ты так не считаешь? — парировала Скалли.
      Молдер все-таки улыбнулся.
      — Неужели ты во все это веришь? — спросил он. — А как же тогда быть с твоими собственными словами о том, что истина не должна покидать круга научных познаний? Или для своих религиозных воззрений ты делаешь исключение?
      — Я верю в Господа, — произнесла Скалли как можно более бесстрастным тоном. — И в то, что он может творить чудеса.
      — Даже если эти чудеса может объяснить наука? — спросил Молдер, склонив голову набок.
      — Я уже описала тебе свой взгляд на веру.
      — Хорошо-хорошо, — кивнул Молдер, — только не позволяй вере затмевать твой разум. Верующие — это фанатики, и ведут они себя, как фанатики, а религией просто прикрываются. Из-за них искренние психи, вроде меня, получают скверную репутацию…
      Молдер посмотрел в лицо Оуэна.
      — Наш парень не святее того кетчупа, который мы видели у предыдущего провозвестника божественной истины. Я думаю, что если бы ты делала вскрытие, то пришла к такому же выводу.
      Молдер обернулся.
      — Ладно, я поехал, — сказал он, — а ты все-таки доработай с нашим другом… Надо же — святой Оуэн, — хмыкнул он, уже выходя.

      Лаборатория судебной медицины
      Округ Хэмилыюн, Огайо
      Кондиционер барахлил. Теплый прокисший воздух витал в кабинете, и на агента Молде-ра это навевало тоску.
      — Мы уже послали за ремонтниками, — извиняющимся тоном сказала девушка, занимавшая соседний компьютер, — но что-то они не спешат.
      Молдер поспешил заверить ее, что ничего страшного в поломке кондиционера нет. А сам подумал, что некоторым здесь придется находится гораздо дольше, чем ему. От этого почему-то меланхоличное мировосприятие усилилось.
      Молдер уселся за компьютер и еще раз пролистал полученные документы. Кое-что все же есть… Он включил печать, а сам взвесил в руке синюю пластиковую папку — поразительно тяжела и столь же поразительно пуста. Или почти пуста.
      Собственно, что нам известно? Молдер задумался. Есть некто по имени Саймон Б. Гейтс. Крупный промышленник, владелец заводов, газет, пароходов. Респектабельный джентльмен. Кандидат на пост губернатора штата Аризона от республиканцев. А еще мистер Гейтс занимается благотворительностью: создает реабилитационные центры для ветеранов Вьетнама, учреждает приюты, клиники для душевнобольных… опять душевнобольные… Ну так вот. Все вышеизложенное доказывает, что Гейтс — человек, с которого впору пример брать. Настоящий символ свободной Америки… Вот только как тогда быть с тем, что отпечатки пальцев, выжженные в плоти пресвитера Фэнли и Оуэна Джарвиса, принадлежат именно ему? К тому же ведь и в Аризоне подтвердили, что во время этих убийств Гейтс находился с деловым визитом именно в Огайо… И потом, его опознал приход священника-стигматика…
      Размышления были прерваны звуком отъезжающей в сторону стеклянной двери. Собственно, не столько в этом была виновата дверь, сколько открывающая ее Скалли.
      Молдер помахал ей рукой, и Дэйна, кивнув, подошла к его столу.
      — Я получила твою записку, — сказала она. — Так что ты там нашел?
      Молдер жестом предложил Скалли сесть, и та опустилась на черный вертящийся стул. На нее сразу же навалилась усталость четырех последних дней.
      — Не что я нашел, а что ты нашла, — сказал Молдер. — Помнишь выжженный отпечаток пальца на шее нашего святого друга?
      Скалли нахмурилась:
      — Помню, и что?
      — Посмотри, — Молдер протянул ей папку. — На этих двух листах, — он ткнул пальцем в бумаги, — отпечатки с последнего убийства и с убийства пресвитера Фэнли.
      Скалли уставилась на бумаги, а Молдер вздохнул:
      — Кругом одни святые… Ну, как ты видишь, они совпадают.
      — Кто? — не сразу поняла Скалли.
      — Ну не святые же, — улыбнулся Молдер, — отпечатки.
      Скалли внимательнее вгляделась в распечатку. Черным цветом на ней были отмечены снятые с тел фрагменты выжженных в коже оттисков, а красным — их восстановленные места. «Да, — подумала Скалли, — они действительно идентичны. Впрочем, кто бы сомневался».
      — Ты нашел, кому принадлежат отпечатки? — спросила она.
      Молдер утвердительно кивнул.
      — Я порылся в федеральной картотеке, — сказал он, передавая Скалли еще одну папку, — и вот кого там обнаружил.
      Под толстым пластиком поверх бумаги лежала большая цветная фотография очень хорошего качества. С нее на Скалли с легкой улыбкой смотрел маленький человек в дорогом костюме. Он был лысоват, и чувствовалось, что с каждым годом все большее количество волос капитулирует перед неотвратимым приходом старости. Да и те, что оставались, приобрели снежно-белый оттенок. Впрочем, и совсем старым человек не казался. Пожалуй, несколько больше пятидесяти. Он стоял перед широким столом, на котором, помимо письменного прибора, расположилась сувенирная статуя Свободы и чей-то портрет. Чей именно, видно не было, поскольку он был повернут к камере боком. Зато многочисленные дипломы и свидетельства, буквально заслоняющие собой стену, были видны хорошо. Как и американский флаг за спиной фотографируемого.
      — Саймон Гейтс, — представил человека с фото Молдер, — бизнесмен. Владелец нескольких крупных промышленных компаний в Атланте.
      «Богатый и могущественный человек с юга», — вспомнила слова Саймона Крайдера Скалли.
      — В юности попал в тюрьму, — продолжал декламировать Молдер.
      — Как в тюрьму? — удивленно изогнула бровь Скалли, — что он совершил?
      — Будучи в нетрезвом состоянии за рулем, сбил восьмилетнюю девочку, — сказал Молдер, — насмерть.
      Скалли болезненно сглотнула и покачала головой.
      — Да, очень сильно подмывает опознать Гейтса как посланца дьявола, — согласился с ее мыслями Молдер. — Однако он сам вызвал полицию и во всем сознался. Это уже не вписывается в рамки архетипического сюжета, не так ли.
      Скалли промолчала, она листала бумаги из синей папки.
      — Затем Саймон Гейтс пробыл в тюрьме весь положенный срок, а освободившись, сразу отправился на Святую землю.
      — В Израиль? — повторно удивилась Скалли.
      — Угу, — откликнулся Молдер.
      — А не может быть, чтобы это было связано с так называемым иерусалимским синдромом?
      Молдер нахмурился, пытаясь припомнить, что означает словосочетание «иерусалимский синдром».
      — А-а, — сказал он наконец, — Это когда люди посещают землю обетованную и начинают себя считать пророками, мессиями, прочими девами мариями, а также самим сатаной?
      От молдеровской манеры изложения Скалли поморщилась, но кивнула.
      — Кстати, это вполне разумное объяснение, — задумался Молдер. — Я вполне допускаю, что у Гейтса та же мания, что и, скажем, у Саймона Крайдера. И даже еще более опасная.
      — Хорошо, допустим, что так. Но эта версия все равно не объясняет, каким образом отпечатки пальцев выжигаются во плоти.
      На столе не зазвонил, а вот именно что звякнул телефон. Коротко и булькающе.
      «Подобные сравнения идут от моей меланхолии», — подумал Молдер, снимая трубку.
      — Молдер, — сказал он в холодный зеленый пластик. — Что? И как же это может быть?
      Его лицо вытянулось, глаза зло заблестели.
      — Что-то с Кевином? — уже зная ответ, шепотом спросила Скалли.
      Молдер кивнул.
      Он внимательно слушал то, что ему сообщали с той стороны телефонного кабеля.
      В пальцах вертелся маленький простой карандашик, на грифель которого он слегка надавливал большим пальцем.
      — Это точно? — спросил он, и карандашик в руке хрустнул. Отколотый грифель отскочил на пол и закатился под стол.
      — Хорошо, — сказал Молдер. — Мы сейчас выезжаем.
      И положил трубку.
      Скалли смотрела выжидающе, а Молдер закрыл глаза и вздохнул.
      — Социальный работник взял с собой Кевина пообедать где-то около двух часов назад. И в это же самое время мальчика видели выходящим из дверей приюта вместе с матерью. Те, кто это видел, оказались правы.

      Энни Крайдер в девичестве носила фамилию Сэлдон. Как беглый каторжник из книги Конан-Дойля, которую она любила читать… До замужества она вообще любила читать. И писать стихи. И говорить по-испански.
      Все это она любила, пока черт знает зачем не вышла замуж.
      После этого не то что читать — гулять в парке получалось только по праздникам. Заели семейные хлопоты: муж, ребенок, домашнее хозяйство…
      Молодой, но подающий надежды врач Саймон Крайдер был помимо всего еще и красив. А манеры имел — мамочке Энни — даме весьма консервативных взглядов — и не снилось!
      С Кевином он проводил чуть ли не все свободное время. Другие папаши — кто газетку сядет почитать, кто от программ кабельного телевидения не отрывается, а этот — знай с сыном возится. «Повезло», — говорили в ту пору Энни знакомые. Признаться, она и сама так полагала.
      Однако постепенно Саймон стал проявлять излишний интерес к алкоголю и христианской религии. Эти, казалось бы, несовместимые вещи уживались в его душе на удивление легко. Тут и произошел семейный раскол, логичным завершением которого стал развод. Резкая и безжалостная смена декораций: без антракта.
      Под занавес этот идейный алкоголик Саймон ушел в общем-то в никуда, оставив жене дом, сына и старую колымагу, которую кто-то в шутку назвал БМВ…
      И вот теперь Энни стояла около машины, со злостью рассматривая идущий из капота этого, с позволения сказать, чуда германских автомобилестроителей пар. Она не знала, что делать, но понимала, что машина стала прочно. Всеми колесами. Да тут еще Кевин давит на клаксон…
      — Кевин, — прикрикнула на него мать, — прекрати давить на этот чертов гудок!
      Она открыла крышку капота и тут же снова ее захлопнула — вот так всегда: все гадости мира в одном флаконе!
      — Черт, — сказала Энни, тряся головой, — черт и еще раз черт.
      Кевин выглянул в окно, рассматривая проезжающую мимо машину — черный новенький «Крайслер». Как говорил папа, мечта патриота…
      Машина вдруг затормозила и свернула на обочину. Неужели водитель хочет помочь? По крайней мере он вышел и теперь направляется к их БМВ.
      Мама опять подняла крышку капота, и лица водителя Кевин не разглядел. В узкую щелку ему была видна только коричневая куртка да выглядывающие из-под нее белые рубашечные манжеты.
      — Кажется, у вас проблема, — спросил подошедший у матери. Его голос показался Кевину знакомым. — Давайте я помогу.
      — Нет, спасибо, — вежливо улыбнулась Энни, — я сама справлюсь. У нас с машиной договор: она ломается, а я ее чиню. Все по-честному. К тому же надо просто подождать, пока она остынет.
      Седой мужчина улыбнулся в ответ.
      — Ну дайте я хотя бы отвинчу крышку радиатора, — сказал он, ближе подходя к машине.
      — Нет-нет, — уже серьезно сказала Энни. — Не нужно.
      Кевин придвинулся к окну и выглянул. Да, он узнал этого человека. Рядом с матерью стоял тот самый тип, что искал его в доме. Сердце испуганно екнуло и забилось быстро-быстро.
      Седой отвинтил крышку радиатора и выпустил рвавшийся на свободу пар.
      — Раньше люди всегда останавливались и помогали, — с грустью сказал он, — а теперь все проезжают мимо. Куда мир катится?
      Энни из вежливости покивала. Старик ей сразу чем-то не понравился. «С чего вдруг? — спросила она себя. — Человек остановился, хочет помочь. А я на него злая, хуже, чем на наших гадких соседей».
      — Раньше люди также говорили спасибо, — неожиданно для Энни сказал седой и резко шагнул в ее сторону.
      Энни почти отпрыгнула.
      — Что вам от меня надо? — со всей копившейся злостью крикнула она.
      — Я думаю, вы знаете, — ответил седой. Он улыбался.
      Кевин резко выпрыгнул из машины и побежал к опушке леса.
      — Эй, мистер, — заорал он на бегу что было сил. — Я здесь.
      Седой обернулся. Он оценил расстояние до Кевина и сделал движение в его сторону.
      — Беги, Кевин, — закричала Энни и обеими руками схватила седого за куртку.
      Он перевел на нее взгляд. «Нечеловеческий взгляд», — мелькнула у Энни мысль.
      Седой резко ее оттолкнул. Энни рухнула на асфальт и осталась лежать неподвижно.
      Боль была такая, что хотелось закричать… только сил не было…
      Кевин бежал по прямой, перепрыгивая через кочки и валуны. Убийца Оуэна — Кевину не говорили о его смерти, но он и сам все понимал — бежал следом. И бежал быстрее его. Кевин оглянулся и, увидев, что расстояние между ним и седым сокращается, нырнул в кустарник.
      Гейтс вломился вслед за ним и, миновав заросли, оказался на большой поляне. Мальчика нигде не было.
      Кевин выскочил из машины и бросился к матери.
      — Мама, мама, я прошу тебя, вставай! — зашептал он, схватив мать за руку.
      Энни с трудом разлепила веки и посмотрела на сына. «Надо подняться, — подумала она, — обязательно надо подняться». Ей казалось, что внутри все сломано и разбито. «Идти не получиться, только ползти», — поняла Энни.
      Кевин пытался тянуть ее, у сына не получалось, но от его стараний почему-то становилось легче. Энни приподнялась и на локтях и коленках поползла к машине. Кевин уже открыл дверцу и теперь с тревогой вглядывался в ту сторону, куда убежал седой.