Сквозь толстые стекла виднелись ряды стульев вдоль стойки; столики у окна были необычно пусты. Матово блестели бутылки, прикрываясь яркими этикетками. Джек Хью-монд с сожалением посмотрел на закрытое заведение.
      — Идиотский город. В полдвенадцатого все уже спят! — Джек раздраженно пнул колесо отцовской машины.
      Тускло горели фонари, освещая безлюдную площадь. Зато витрины закрытых на ночь магазинов сверкали гелиевыми лампами. Вечерний Коннервиль готовился ко сну. Солнце село, и асфальт, нагревшийся за день, медленно остывал. Хьюмонд постоял, упираясь рукой в горячий бок капота.
      — Во, блин, какой дурацкий вечер… Почти весь день ругался с отцом из-за машины, пока не получил ключи. А Митти не пришла. Она, видите ли, не может оставить больную маму… Тоже мне отговорка, — Джек возмущенно хмыкнул.
      Повернулся на каблуках, рассматривая площадь. Бар закрыт, пиццерия заперта, к нотариусу он всегда успеет… Взгляд зацепился за яркую неоновую вывеску: «Игровые автоматы, лучшие компьютерные игры последнего десятилетия! Вход до двенадцати». Хьюмонд хмыкнул еще раз и пошел, поигрывая ключами, к приоткрытой двери.
      В зале горел свет. Большинство автоматов чернели выключенными экранами. Джек добрался до конца прохода и остановился перед горящим дисплеем. Щелкнул клавишей, снимая паузу. Фигурки на экране дернулись; правый, одетый в зеленое кимоно, . встал и безвольно опустил руки, зато левый, гаденький уродец в синей одежде, взвился в воздух в немыслимом прыжке. Хьюмонд схватил джойстик, уводя своего из-под удара.
      — Я… — Невысокий, щуплый парень вышел из темноты. — Это… Я хотел сказать, что это моя игра. То есть я здесь играл. Понимаешь, я отлить ходил.
      — Я что тебе — полиция? Иди отливай… — Парень мешал, но Хьюмонд не хотел отрываться от автомата. Зеленый кинул синего через плечо, ударом пригвоздил противника к растрескавшейся земле.
      — Ну, того… Я уже вернулся. Тут… Мой это автомат, — худощавый мямлил, казалось, что он пережевывает собственные губы. — Я здесь играю.
      Синий подлым ударом уронил зеленого на землю. Тот вскочил, приняв стойку, но противник сложил руки в замысловатом жесте, из скрюченных пальцев метнулась молния и ударила зеленого в грудь. Подняться он уже не сумел.
      — Даже великие герои иногда проигрывают, — злобно проскрипел игровой автомат. — Ты проиграл!
      Джек развернулся к худощавому, чувствуя, как подымается к горлу злость. Под руку сказал, гад! В самый неподходящий момент.
      — Это больше не твой автомат, и ты здесь больше не играешь. Понятно? — он хлопнул по кнопке, начиная новую игру.
      — Эй, мужик, ты не понял? Это моя игра, — щуплый стоял вплотную, он едва доставал Хьюмонду до плеча. Рядышком появился еще один парень, повыше, но узкоплечий и с намечающимся брюшком.
      — Он дело говорит. Это его игра, — узкоплечий остановился в двух метрах и подходить ближе не собирался.
      Джек отступил на шаг, окинул пару брезгливым взглядом.
      — А-а, ну давайте поиграем… — Джек схватил щуплого за грудки, поднял к глазам. — Только мой ход первый… а ты пока отдохни… — процедил он сквозь зубы.
      Парнишка отлетел, ударился спиной об автомат. На экране замер синий, вывернутое ударом лицо было окровавлено.
      Погас свет, зато включилась музыка. Классическая мелодия тревожно расползлась по притихшему залу.
      — Это ты, парень, зря… Ох, зря… — в голосе узкоплечего послышалась неподдельная жалость.
      Щуплый встал, вытянулся перед Хыомон-дом во весь рост.
      — Теперь мой ход, — парень посмотрел Джеку в глаза, и какая-то странная решимость промелькнула во взгляде.
      — Еще чего, время на тебя тратить. Обойдешься, — Джек развернулся и торопливо пошел к выходу. Музыка испуганно билась в ушах. Он вышел, хлопнув стеклянной дверью.
      Мутное марево затянуло небо, жаркие порывы ветра метались по площади, дребезжа банками из-под кока-колы и пива. Джек сел в машину, потянул из тесного кармана джинсов ключи. Щелкнул кнопкой, включая радио…
      Музыка.
      Яростная классика. Почти рок. Та же, что и в зале… Хьюмонд лихорадочно закрутил верньер настройки. Ноты лезли в душу, приводя в смятение… Джек оглянулся. Сквозь стеклянные стены зала на него, сощурив глаза в еле заметные щелки, смотрел щуплый.
      Джек рванул передачу, вжал газ… За спиной пыхнул пламенем прикрепленный к бамперу флажок. Дым от горящей ткани лез в нос. Руль рвался из рук, Хьюмонд развернулся, музыка вздрогнула пронзительным аккордом …
      Тишина ударила по ушам сильнее, чем неистовство звуков. Мотор замолчал, шины прилипли к асфальту. Машина стала. Джек вздрогнул, ощутив спиной покалывание чужого взгляда…
      Дарин Освальд отвернулся от машины, прошел по проходу, чувствуя себя ковбоем из старого фильма. Взял протянутый жетон.
      — Эй, Пустышка! Я чувствую, я поставлю новый рекорд!
      Звякнул жетон, фигурки на экране заметались в смертельном танце.
      — Ты победил! — задребезжал автомат. — Лучший результат! Введите свое имя…
      — Джек Хьюмонд, двадцати одного года от роду. Многочисленные повреждения грудной клетки, сломано два ребра. Барабанные перепонки порваны, на обоих глазах отслоение сетчатки. Видимо, из-за высокой температуры, — патологоанатом вздохнул, отвел взгляд. Рука в белой перчатке подняла в воздух комок переплетенных трубок. — Это сердце, его словно жарили на сковородке. Так выглядят кровеносные сосуды у казненного на электрическом стуле. Парня сожгло током. Но только где точки касания? Никаких поверхностных ожогов, словно вся энергия сразу оказалась внутри.
      Служебное помещение морга было ярко освещено.. Тянуло холодом из морозильных камер. В центре стояла каталка. Труп, прикрытый белой простыней, слепо уставился в потолок. Лицо умершего с выпученными глазами было покрыто сплошной красной сеткой вздувшихся сосудов.
      — И что вы на это скажете? — Дэйна Скалли, специальный агент Федерального Бюро Расследований, задумчиво закусила ярко накрашенную губу.
      — Молния. Больше всего это напоминает молнию, — врач поднял взгляд, ожидая возражений.
      — Всего в нашей стране от удара молнии за последний год умерло шестьдесят человек. Из этих шестидесяти пятеро погибли в вашем городке… — Дэйна хмурилась все сильнее и сильнее.
      — Четыре… — начал было врач, но шериф, до этого молча стоявший в углу, перебил его:
      — Вам нечего оправдываться. Нью-Йорк славится своими небоскребами, а Коннер-виль — своими молниями. Мы их притягиваем. Вы не знали? Рядом с Аркоидской обсерваторией расположено пять ионизационных столбов, по тридцать метров в высоту… Молния может достать человека где угодно: на работе, кладбище, даже в душе.
      И вообще, что такое молния? Ученые, если их припереть к стенке, признаются, что толком ничего не знают. Уж поверьте, мне каждый день приходится сидеть в одной столовой с этими книжными червями из обсерватории.
      — Подождите, патологоанатомический анализ еще не закончен. Посмотрим, что он нам скажет, — Скалли была недовольна, что ей, как маленькой, читают лекции.
      — На каком основании вы мне это говорите? — шериф вызывающе улыбался, большие пальцы заткнуты за пояс, одна нога выставлена вперед.
      — На том основании, что я врач и у меня есть глаза! — сказала Дэйна.
      — Мне, конечно, надо еще разок перелистать записи, но, по-моему, это и в самом деле молния, — патологоанатом покачал головой.
      — Если вы врач, то ответьте мне, пожалуйста, есть ли у вас какие-то другие версии по поводу происшедшего, — шериф, несмотря на вызывающую позу, оставался вежлив и даже не повысил голоса.
      — Я ничего не могу придумать, кроме молнии…
      — И я попрошу, чтобы ни у кого даже мысли не было сказать родственникам погибшего что-нибудь другое!
      Шериф развернулся и, довольный, что последнее слово осталось за ним, вышел.
      Скалли постояла в задумчивости, затем, цокая каблуками по мрамору пола, тоже вышла из зала. Фокс Молдер, за все время не проронивший ни слова, догнал ее в коридоре.
      — Я вижу, ты поладила с местными властями! Даже пришли к одному мнению! — едко сказал Молдер, заглядывая Скалли в лицо.
      Та, не останавливаясь, отмахнулась. Фокс был ее напарником, и ему прощались колкие шутки.
      — Не издевайся. Ты еще скажи — «достигли полного взаимопонимания!»
      — Я и не издеваюсь. Кстати, нам придется подыскивать объяснение получше, — Молдер посерьезнел, ехидство пропало как не было.
      — Ты о чем?
      — Я почему-то уверен, что это не молния.
      — С чего ты взял? — спросила Дэйна.
      Молдер молчал. Они прошли мимо шкафов, в которых стояли банки с лекарствами и проспиртованные препараты.
      — Ты думаешь, здесь опять замешаны инопланетяне? Или, может быть, это снова правительственный заговор? — в других устах фраза могла показаться издевательством, но двое специальных агентов расследовали дела и более невероятные.
      — Нет, правительство вроде ни при чем. Но тебе не кажется, что действия нашей молнии чрезвычайно однообразны? — Фокс задумчиво почесал переносицу.
      — То есть? — переспросила Дэйна.
      — Все убитые были парнями от восемнадцати до двадцати трех лет. Тебя не удивляет такая избирательность? Поехали посмотрим на место происшествия.
      Машина стояла почти в центре площади. Обгорелый черенок флага протестующе указывал в небо. Скалли и Молдер припарковались на соседней улице и пошли, раздвигая прохожих, к ограждению. Голубой «фольксваген-пассат», с открытым верхом, выглядел как целый. Агенты перешагнули через ограждение. Значок ФБР успокоил насторожившегося полицейского. Когда подошли ближе, стало видно, что приборная доска оплавилась, на полу валялись радужные осколки. Обивка кресла сгорела с одного бока.
      — В машине не осталось ни одной целой проволочки, все перегорело! — подошедший полицейский оказался разговорчивым типом. — А водила какой страшный стал! Джон рассказывал, он вчера сюда на вызов приезжал. Говорит, как увидел, так чуть сам не помер. Ужас!
      Молдер наклонился, рассматривая обведенные мелом следы.
      — Он от кого-то удирал, — Фокс запустил пальцы в волосы. — Посмотри, как его занесло на повороте…
      — От кого он мог удирать? Уже стемнело, но для бандитов было слишком рано.
      — Ну, от кого бежать — всегда найдется, — Молдер кивнул полицейскому, перешагнул через ограждение. — Пиццерия закрывается в одиннадцать, бар поздно вечером не работает, — бормотал он под нос. — Разве что здесь, — Фокс протянул руку, помогая Дэйне перебраться через натянутую веревку.
      — Ты о чем? — не выдержала Скалли.
      — Я думаю, если кто-нибудь наблюдал происходящее, то он явно имеет отношение к залу с компьютерными играми. Только это заведение и было еще открыто, — Молдер, вздернув подбородок, указал на темную вывеску.
      В здании стоял невероятный галдеж: компьютерные мелодии, разговоры, музыка. Скалли остановилась напротив стойки, за которой переминался невысокий сутулый парень с узкими плечами и слегка наметившимся животом.
      — Простите, как вас зовут?
      — Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… — парень складывал монеты в кулек и громко считал вслух. .
      Молдер двинулся по проходу, поглядывая через плечи игроков на светящиеся экраны.
      — И все-таки, как вас зовут? — Скалли говорила разборчиво, так, чтобы было понятно каждое слово.
      — А вам, собственно, что надо? — парень положил последнюю монетку и поднял взгляд на Скалли.
      — Я из ФБР, — Дэйна протянула жетон. Узкоплечий впился взглядом в документ. — Ну так как ваше имя?
      — Зеро. Ничего. Пустышка.
      — Зеро, вам не знаком этот человек? — она вынула из кармана фотографию Джека Хьюмонда и протянула собеседнику.
      — Этот? Первый раз вижу. Кажись, такой не играл…
      — Вы вчера вечером здесь работали?
      — Да, — узкоплечий кивнул, длинные волосы мазнули по плечам.
      — В полдвенадцатого вы стояли здесь?
      — А где же еще мне стоять? Не на улице же столбом.
      — Значит, вы должны были видеть машину, — Скалли указала на стеклянную стену, за которой были отчетливо видны ограждение и полицейский, разгуливающий взад-вперед.
      — Так это он! Бедняга. Тогда он у меня был. Зеро вышел из-за стойки, сложив монеты в карман.
      — Пойдемте, я покажу, где он играл.
      Они прошли до конца коридора, остановились у автомата, на экране которого двое в кимоно лупили друг друга всеми частями тела. Вот синий схватил зеленого за грудки, голубое пламя выплеснулось из глаз. Зеленый вспыхнул, словно сделанное из соломы чучело. Скалли с отвращением отвернулась.
      — Вчера он побросал сюда много жетонов. Потом собрался и ушел. Не успел сесть в машину — загромыхало, искры во все стороны… А потом приехала «скорая».
      — А вы не помните, был ли в это время в зале кто-либо посторонний? Или из постоянных игроков? — Скалли, наклонив голову, пристально рассматривала Пустышку.
      — Посторонний? Нет, не помню, не было, — Зеро покачал головой. — А если кто и был, так я его не заметил.
      — Скалли! Посмотри-ка сюда, — за спиной раздался голос Молдера.
      Пустышка с облегчением смылся, посчитав, что без его услуг обойдутся. Молдер подошел вплотную к автомату. Указательный палец ткнулся в экран.
      — Назови мне, пожалуйста, имена всех, в кого попадала молния.
      Скалли покопалась в папке, достала оттуда листок и принялась зачитывать:
      — Том Берри Смит, Дональд Мак-Дуглас, Дарин Освальд, Штейн Стивенсон, Пит… — она набрала в грудь воздуха, чтобы произнести длиннющую фамилию Пита, но Молдер перебил ее:
      — Какое второе имя у Освальда?
      — Питер… А что нам это даст? Молдер постучал ногтем по стеклу. Скалли всмотрелась, пытаясь понять, чего он от нее хочет. И только тогда заметила прыгающие на экране буквы: ДНО.
      — Дарин Питер Освальд, — отчетливо произнес Молдер, — Он вчера вечером был здесь и играл на этом автомате. И, кстати, поставил новый рекорд.
      — Послушай, ведь это мог быть другой человек. На свете сотни людей с инициалами Де Не О. С чего ты взял, что это тот самый парень, — Дэйна с сомнением смотрела на экран.
      — Не знаю, не знаю, — Молдер прикусил нижнюю губу. — Я, конечно, не суеверный… Но такое количество случайностей… Давай проверим.
      — Что и как ты собираешься проверять? — Скалли развернулась и медленно пошла к выходу. Фокс следовал за ней.
      — Я хочу поговорить с Дарином. Спросим у него, что он видел, — Молдер приоткрыл дверь, пропуская Скалли.
      — Да он тебе ничего не скажет, — раздраженно ответила Скалли — шпильки туфель увязали в мягком, расплавленном асфальте.
      Солнце, слегка подернутое жарким маревом, выжигало город. Было необычайно душно, и даже полицейский отошел от сгоревшей машины и, сидя в тени дома, жадно цедил холодную кока-колу. Молдер и Скалли в молчании пересекли сковородку площади и с облегчением залезли в прохладный салон «шевроле». Фокс сел за руль, включил кондиционер на полную мощность и только после этого обернулся к сидевшей на заднем сидении Дэйне и спросил:
      — Почему?
      — Что «почему»? . — не поняла Скалли.
      — Я спрашиваю, почему он мне ничего не скажет? Если Дарин вчера был в зале игровых автоматов, то он не станет этого отрицать. А если не был, то, значит, и ничего не видел, и, следовательно, ничего нового не скажет.
      Дэйна рассеяно слушала, прислонившись к стеклу. Молдер глянул на ее отрешенное лицо и замолчал. В такую жару его напарнице плохо думается. Значит, думать придется ему. Фокс развернул машину и, прибавив скорость, поехал в сторону спальных районов.
      Автомастерская на окраине города медленно плавилась под полуденным солнцем. Разогретый воздух струился над грудой шин, сваленных во дворе. Казалось, асфальт превратился в один огромный вулканизатор для великанской мастерской.
      Воскресенье, никого нет. Семейные рабочие разъехались на уик-энды и сейчас наслаждались прохладой рек и тенью деревьев. Холостые — прогревались в барах, как изнутри, так и снаружи.
      Шэрон Кавит гуляла по огромной пустынной мастерской. Ее муж, Фрэнк Кавит, был владельцем всей этой шарашки, и она чувствовала себя хозяйкой — этакой баронессой, обходящей вотчину. Они договорились с Фрэнком встретиться в пять, было уже полшестого, муж опаздывал. Шэрон процокала по бетонному полу, подошла к бежевому «фиату», облокотилась о капот. Машина качнулась иод рукой, внизу что-то звякнуло. Женщина испуганно отскочила. Прямо под ногами лежал парень и заглядывал ей под юбку. Парень вскочил, толкнул ногой скейт, на котором лежал.
      — Здравствуй, Шэрон.
      Он едва доставал ей до бровей, а сейчас, сгорбившись, выглядел еще меньше.
      — Дарин! Ты меня напугал! — возмущенно вскрикнула Шэрон.
      — Что? — Освальд выключил плейер и снял наушники.
      — Ничего. Спрашиваю, как дела, — Ка-вит стало стыдно за свою несдержанность.
      — Со мной-то все в порядке. А с тобой? Ты устало выглядишь. Что-то случилось? — Дарин так по-щенячьи заглядывал в лицо, что Шэрон захотелось отвернуться.
      — Да нет, успокойся. Просто очень жарко. Я, наверно, не выспалась, — она прикрыла глаза рукой, пытаясь скрыть звучащее в голосе раздраженние.
      — Шэрон, а может, я чем-то могу помочь?
      — Нет, спасибо. Ты лучше скажи: ты не видел Фрэнка? Мы договорились с ним пойти пообедать, а его все нет.
      — Ты голодна? У меня есть пончики в шоколадной глазури. Они вчерашние, но еще совсем ничего, не черствые. Я съел один. Хочешь, я тебе дам? — Дарин сделал шаг в сторону и теперь заглядывал сбоку. Щенячье выражение намертво приклеелось к перепачканому лицу.
      — Нет, спасибо. Я подожду Фрэнка. Он должен скоро приехать, — Шэрон оглянулась, выискивая, где можно сесть.
      — Ну, Шэрон… Извини… Я хочу тебе сказать… я тогда был не прав, — Освальд взял Шэрон под руку. — Понимаешь, ну, в общем, на меня тогда накатило, и я… Ну хочешь, я для тебя чего-нибудь сделаю? Вот, могу руку под прокатный стан сунуть! Ну, Шэрон, ну не сердись.
      Кавит не знала куда деться, и лишь беспомощно слушала, стараясь отделаться от липких пальцев Дарина.
      Сзади раздался звук открывающихся ворот, ив мастерскую въехала машина. За рулем сидел раскрасневшийся от жары Фрэнк Кавит. Дарин выпустил руку женщины и отступил на пару шагов.
      — Шэрон, малышка, извини, что задержался. Приехал поставщик, пришлось довезти его до гостиницы, а в центре такие пробки.
      Фрэнк стер пот рукавом, вылез из машины и, не переставая болтать, подошел к жене:
      — Я вот удивляюсь, откуда в нашем маленьком городке столько машин. Спросил у шерифа, он говорит, что транзитом едут. Ну пусть транзитом, а все равно — зачем через центр? — мужчина пожал плечами, подхватил Шэрон за талию и поднял в воздух.
      — Куда поедем?, — спросил Фрэнк, опуская жену на пол.
      Шэрон задумалась, выбирая. Дарин притаился в углу и беспомощно поблескивал оттуда влажными глазами.
      — Кстати, — Фрэнк наконец заметил своего работника и повернулся к нему. — Мне сообщили по телефону интересную новость.
      Дарин неловко кивнул, надеясь услышать продолжение.
      — Так вот, одним из моих работников интересуется ФБР. Тобой, Дарин. Они хотели приехать и поговорить. Что ты такого натворил? А, мелкий крысенок?.. — Фрэнк говорил ласково, хотя было видно, что история встревожила его. — Шэрон, ты не знаешь, чем он провинился? — и он повернулся к жене.
      Она причесывалась, стоя у вделанного в стенку зеркала. Набранные в рот шпильки мешали говорить, и она просто помотала головой.
      — Хватит прихорашиваться, а то все закроется прежде, чем мы доедем.
      Даже жара не могла заставить Фрэнка немного помолчать.
      Наконец Шэрон привела себя в порядок, Дарин открыл ворота, супруги сели в машину и уехали.
      Освальд немного постоял, в растерянности глядя на дорогу и оседающую пыль, потом вернулся в мастерскую, улегся спиной на скейт и занялся починкой автомобиля. Наушники громко орали что-то бравурное.
      К вечеру жара спала, но было по-прежнему душно. Дарин уже собирался уходить, когда в мастерскую вошли двое. Мужчина и женщина. Оба, несмотря на погоду, в официальных костюмах, а мужик так даже при галстуке. «Из ФБР», — догадался Дарин. Он представлял себе федеральных агентов или этакими мускулистыми парнями, или тщедушными крупноголовыми созданиями, с очками в роговой оправе вместо щитов. Однако, когда вошли эти двое, он обнаружил третий вариант — энергичных, молодых людей, довольно симпатичных и, видимо, не идиотов. Освальд вылез из-под машины, вытер руки о тряпку и двинулся гостям навстречу.
      — Добрый вечер, — мужчина слегка наклонил голову. — Меня зовут Фокс Молдер, я из Федерального Бюро Расследований.
      «Ну, так и знал», — мелькнуло в голове у Дарина.
      — А вы случайно не Дарин Питер Освальд? — продолжил вежливый агент.
      — Ну, я. А что? — он подошел к сумке, вытащил оттуда пакет с пончиками, достал один и принялся жевать. Все равно работать не дадут, так хоть перекусить удастся.
      — Вы не знаете этого человека? — Молдер протянул фотографию Джека Хьюмонда.
      — Первый раз вижу, — хмуро пробурчал Дарин.
      — Он погиб вчера. Рядом с салоном автоматов, — Фокс сделал ударение на второй фразе.
      — Очень жаль.
      — Вы вчера в полдвенадцатого играли в салоне игровых автоматов, — Молдер скорее заявлял, чем спрашивал.
      — Играл, — Дарин кивнул головой. — Не хотите? — он протянул Фоксу надкушенный пончик.
      Молдер автоматически принял угощение, помял в руках и аккуратно выбросил в ведро. Скалли, все это время стоявшая в сторонке, даже не пошевелилась.
      «Кто же это меня заложил? — лихорадочно думал Дарин. — Пустышка небось, подлец. А еще друг…»
      — И даже поставили новый рекорд, перекрыв старый, кстати, тоже поставленный вами, — Молдер продолжил допрос.
      — Поставил. Сложно, что ли?
      — А вы случайно не видели… — Фокс подошел на шаг, ощущая, как упирается в него дариновский взгляд, — машины, которая загорелась напротив зала автоматов?
      — Автомат, на котором я играл, спиной к стеклу? — спросил парнишка.
      — Спиной-… — ответила усталая, разомлевшая на солнце Дэйна.
      — Ну, раз спиной — значит, ничего не видел. Я, когда играю, не замечаю ничего. Я весь в игре. Можно было бы бомбу ядерную взорвать, я бы все равно ничего не заметил. А вы туда же: «машина, машина»… Да эта машина сгорела так быстро, что на ней даже картошку было не поджарить.
      — Значит, ты все-таки видел, как сгорела машина? — Молдер незаметно перешел на «ты».
      — Нет, это я потом подошел, когда «скорая» приехала, — отговорился Освальд.
      — Дарин, а тебе не кажется, что ты очень везучий человек? — спросил Фокс.
      — Я? Везучий? Да нет, не замечал. Вроде в лотерее мне никогда не везло, — парнишка поскреб лоб, пытаясь вспомнить, где ж ему счастье привалило.
      — Как же? Пять человек попали под удар молнии, а выжил только ты один. Феномен! — Молдер пристально посмотрел на Дарина.
      — Да не знаю я…
      — Молдер, что с тобой? — неожиданно вскрикнула Скалли.
      — А что? — Фокс недоуменно сдвинул брови.
      — Посмотри на пиджак, он горит! Молдер скосил глаза: из-под лацкана вилась струйка дыма. Он сунул руку в карман и вытащил радиотелефон. С удивлением посмотрел на экранчик. Жидкий кристалл вскипел, циферблат был залит чернотой. Молдер вскрикнул и отдернул руку. Телефон упал на бетонный пол, вспыхнул зеленым пламенем и через секунду погас.
      — Что это было? — Скалли изумленно заморгала.
      — Не знаю, он вдруг раскалился… — Молдер с сомнением посмотрел на сгоревший телефон, перевел взгляд на Дарина.
      Тот смутился, пожевал губами и нерешительно произнес:
      — Пойду я, что ли. Меня дома ждут. Освальд снял комбинезон и, подобрав с пола плейер, вышел. Молдер и Скалли переглянулись.
      — Я ничего не понимаю, — честно призналась Дэйна. — С чего это телефоны стали загораться? Там и гореть-то нечему, и нагреваться не от чего. Не от батареек же? — она жалобно посмотрела на напарника.
      — Вот и я про то же, а они мне: «молния, молния», — Молдер криво усмехнулся.
      — Я опять задам глупый вопрос, — Скалли рассматривала пыльные кончики своих туфель. — Что мы будем делать?
      — А ничего. Ждать, пока что-нибудь прояснится, — Фокс ободряюще улыбнулся. — Я хочу завтра поговорить с боссом этого паренька, может, он мне чего умного скажет. Чувствую, что-то здесь неладно.
      — Неладно? Люди умирают, телефоны загораются… и он это называет «неладно»! — Скалли возмущенно стукнула по капоту ближайшей машины.
      — Пойдем, а то нас здесь закроют, — Молдер поднялся, распахнул дверь, пропуская Дэйну. И они вышли на улицу.
      Вечерело. По сумеречному небу медленно ползла мрачная мохнатая туча. Душный воздух казался густым, листья на деревьях не шевелились, лужи, не успевшие высохнуть за день, растекались черными зеркалами. Над Коннервилем собиралась гроза.
      Освальд залез под душ и радостно смыл дневную грязь и усталость. Шэрон сегодня вела себя с ним необычно. Наверное, она просто не хочет показывать, что заинтересовалась им. Дарин вытерся широким мохнатым полотенцем, накинул халат и, сунув ноги в теплые тапки, прошел в комнату.
      Мать, зажав в руке извечный пакет с чипсами, смотрела телевизор. Какой-то жирный парень, весь перепеленутый кожаными ремнями с металлическими бляхами, исповедовался перед всепрощающим зрителем. Дарин постоял с минуту и пошел на кухню. На кухне ничего съедобного не оказалось. Он наклонился и вытащил из отделения для овощей большую золотистую луковицу. Посыпал кусок хлеба крупной солью. Откусил от нечищеной луковицы. Тяжелые слезинки медленно потекли из глаз, шелуха противно заскрипела на зубах.
      — Господи, как невкусно, — подумал Да-рин. — Но что делать, ведь именно так обедали русские коммунисты в фильме «Красная смерть». Железный капитан Скворцов каждого пойманного врага закусывал нечищеной луковицей с крупной солью. Пустышка говорил, что у них там, в КГБ, все так едят. Стран— ное у них КГБ, не то что наше ФБР…
      Дарин вспомнил сегодняшний допрос, который ему учинили. Подлец Зеро, это он проговорился, больше некому.
      Во рту все горело, едкий луковый запах больно бил в нос. Глаза слезились. Дарин вернулся в ванну, умылся и прополоскал язык. Полегчало.
      — С самого детства я чувствовал в себе склонности к садизму, мазохизму, а иногда даже к альтруизму, — донеслось из комнаты. — Я пытался вести нормальную жизнь, но в школе мне все время хотелось ткнуть пробегавшему первокласснику линейкой в глаз. Потбм я понял, какое облегчение может принести истязание собственной плоти…
      Освальд стал в проходе, прислонившись к косяку. Жирный парень в телевизоре продолжал пугать студию своим внешним видом.
      — Идиот… — мрачно произнес Дарин.
      — Не знаю, не знаю. Ты вот тоже кретин, так тебя же по телику не показывают… — мать развалилась в кресле всего в двух шагах от экрана и внимательно слушала передачу.
      Дарин хотел что-то возразить, но в животе забурлила съеденная луковица, и тяжелая вонючая отрыжка сковала горло.
      — Ты бы пошел поучился хорошим манерам. Они денег не стоят, а в жизни помогут… — мать вспомнила, что сына надо воспитывать. — Вот познакомишься ты с девушкой, придешь на свидание. Она тебе: «Здравствуй, дорогой»… А ты в ответ рыгаешь. Да какая дура с тобой общаться захочет? — мать доела чипсы и, скомкав пакетик, бросила его под кресло.
      — Да ты не знаешь, какие со мной женщины общаются… — тихо буркнул сын.
      — Но потом я понял: есть путь к спасению… — восторженно заливался телевизор. — Любой может быть прощен, если впустит в свое сердце Христа, если скажет…
      — Мама, почему ты смотришь эту чушь?
      Дарин взглянул на телевизор, почувствовал сложное переплетение проводов. Вот бежит будущий звук, а это картинки. Освальд, оставаясь неподвижным, потянулся к проводам, поймал поток, колкой волной бежавший по металлу. Телевизор вздрогнул, изображение на экране поменялось. Длинноволосый певец яростно скакал по сцене, зажав под мышкой поломанную электрическую гитару.
      Освальд перевел взгляд на маму, а потом коснулся ее, как только что касался сложного прибора. Она была много сложнее: сотни, да что там — миллионы слабых потоков струились по ее рукам, переплетались около позвоночника, загадочно клубились в голове. Он может все это сломать. Но поменять… Нет, поменять не может. Заставить полюбить себя или хотя бы показать, что он не дурак, как думают все вокруг. Кроме… Кроме Шэ-рон. Шэрон так не думает… Она считает его человеком. И если бы не Фрэнк… А мама его не любит. Он помнит, когда его впервые привели в школу. Папа тогда уже ушел, а мама не захотела отправлять ребенка учиться. Сказала, что идиотов отдают в закрытый интернат. Его провожала соседка. Пятнадцать минут от дома. Все дети были с цветами, в новой отглаженной одежде. А ему было безумно стыдно не за то, что он плохо одет и что у него дырка на коленке. Нет, ему было стыдно, что его ведет не папа и не мать, даже не бабушка, а совсем чужая женщина.
      В школе его побили. Это было совершенно непонятно. Мальчишки, которые так здорово играли на перемене… Сначала они прогоняли его, потом уходили сами, как только он хотел поиграть в «классики» или «ступени». А потом… Они играли в «камушки». Плоский голыш, служивший битой, с хрустом ломал воткнутые в песок сухие камышины. Дарин стоял, смотрел с тоской… Потом не выдержал и пошел к ребятам. Нога в маленьком стоптанном башмачке ненароком смяла палочки. Одноклассники молча смотрели, как он подходит, а потом все так же молча повалили его и стали топтать. Дарин помнил только острый камень, вонзившийся в щеку. До сих пор шрамчик остался.
      И хотя матери было наплевать на сына, она все-таки пришла жаловаться. Слишком уж страшно выглядел ребенок. Все тело покрыто синяками, губы расквашены, два оставшихся молочных зуба выбиты. Дарин помнил, как мама держала его за руку. Последний раз в жизни. Он стоял перед огромной учительницей и все боялся, что его накажут. Не наказали. Учительница, сама напуганная до смерти, взволнованно объясняла маме:
      — Он спускался с третьего этажа. А там уборщица как раз пол помыла. Никто и заметить не успел. Он, наверно, поскользнулся и упал вниз, по ступенькам. А под конец ударился о батарею, — женщина судорожно комкала шелковый шарфик.