— Теперь я вот что вас попрошу, — проговорил Малдер, вдоволь налюбовавшись на личное дело Кокса и решив, что подошедшая к ним Скалли тоже вполне удовлетворена созерцанием документов доктора. — Вот что… У вас же есть программа, которая позволяет пациентам прикинуть на компьютерной модели то, как они будут выглядеть после эстетической операции. Не может не быть.
      — Есть, конечно. По первому требованию пациента мы моделируем их будущий внешний облик. Если такая операция — то нот такой результат, а если вот такая — то такой…
      — Я так и думал. Так вот, попробуйте «делать это лицо таким, каким оно могло бы стать после операции.
      — Не понимаю. Какой операции?
      — Мне трудно объяснить… Наверное, существуют наиболее распространенные потребности… наиболее стандартные способы украшения себя. Мы же люди стандартов. Вся современная цивилизация держится на стандартах. Представьте себе, что вот такой человек заказал бы вам операцию… или несколько операций… по улучшению себя. Самых распространенных. Самых часто заказываемых. Никто ведь не попросит изменить его внешность так, чтобы он стал ни па кого не похож… Наоборот. Все хотят быть похожими на идеал, и таких обобщенных идеалов в каждую эпоху — два-три, не больше…
      — Кажется, я поняла, — с неудовольствием проговорила доктор Шеннон и зашелестела клавиатурой.
      Скалли показалось, что измышления Малдера не на шутку обидели и без того издерганную событиями врача. Малдер вел себя с чужой женщиной… будто с нею, Скалли. С одной стороны, высказался о любимом деле доктора Шеннон не очень-то уважительно, если вдуматься — оскорбительно даже; с другой — дал обычную для себя директиву: пойди туда — не знаю куда, найди то — не знаю что… На свежего человека такое может производить лишь отталкивающее впечатление. Очень отталкивающее.
      На дисплее, меж тем, одно за другим выпрыгивали поверх фотографии доктора Кокса какие-то окошечки с пустыми квадратиками бесчисленных опций, в которых доктор Шеннон, повинуясь одной лишь ей известным законам и правилам, то выставляла флажки, то пропускала их незаполненными.
      — Я не очень понимаю, к чему ты клонишь, Малдер, — вполголоса проговорила Скалли.
      — Как тебе сказать, — чуть наклонившись к ней, но глаз не спуская с экрана монитора, ответил Малдер. — Чуть менее десяти лет назад здесь произошли четыре несчастных случая. Несчастных случая. Подряд. Причиной послужили ошибочные действия врачей, которые нельзя ни объяснить, ни квалифицировать как предумышленные преступные… пли хотя бы непредумышленные преступные. Разные врачи, до той поры считавшиеся вполне компетентными и даже отличными специалистами, вдруг на протяжении трех суток совершили четыре ошибки, каждая из которых закончилась смертью пациента. Это изрядно исковеркало их жизнь. Они не были осуждены, и я не знаю пока, как они существовали потом, но всем пришлось уйти из Гринвудского центра.
      — Похоже на то, что сейчас.
      — Более чем похоже. Дни рождения четырех погибших совпадали с датами сезонных шабашей. По трупу на сезон. И только день рождения доктора Кокса ни с чем не совпадает. Что и неудивительно — ведь в году лишь четыре сезона.
      — Малдер, он же доктор! При чем тут он? Он и не должен ни с чем совпадать!
      — Может, и не должен, — с отвратительной, унижающей загадочностью ответил Малдер. Скалли только прикусила губу, чтобы не вспылить.
      — Готово, — сказала доктор Шеннон.
      С экрана на нее и на агентов смотрело моложавое, немного нелепое из-за какой-то неуловимой разнородности, неподогнанности частей друг к другу лицо никогда не существовавшего человека.
      — Это вам ничего не напоминает? — спросил Малдер через несколько мгновений.
      — Нет.
      — Никого.
      Обе женщины ответили почти одновременно.
      — Пожалуйста… а можно немного расставить глаза и сделать более выпуклым и мощным лоб?
      — Медицина не способна на подобные хирургические вмешательства, — сухо, проговорила доктор Шеннон.
      — Я знаю, — мягко ответил Малдер. Доктор Шеннон молча возобновила перепляс пальцев над клавишами. В ее молчании отчетливо чувствовалась враждебность.
      Скалли знала, что подобная мягкость появляется в голосе Малдера совсем не от неуверенности. Напротив. Настолько-то она знала напарника, чтобы понимать: он вот-вот ухватит прячущегося дьявола за хвост.
      Только вот кто им окажется?
      Скалли уже предчувствовала… но боялась даже в мыслях назвать имя.
      Лицо на дисплее медленно переплавлялось. Чуть-чуть… чуть-чуть… еще чуть-чуть… Все.-
      — Странно, — немного дрожащим голосом произнесла доктор Шеннон. — Это же доктор Франклин!
 
       Гарднер-стрит, 9
       Виннетка, Иллинойс
 
      Стеклоочистители метались по ветровому стеклу, будто обезумев. Дождь валил стеной .Мутные огни встречных машин пролетали мимо в волнах раздробленного радиаторами ливня, будто в густом дыму.
      — Он не отвечает на пейджер, — сказала Скалли.
      — А домой к нему ты не звонила?
      — Там автоответчик. Долдонит одно и то же… Звонила трижды, не подходит.
      Малдер, отчаянно гудя сигналом, продрался сквозь перекресток.
      — Ты думаешь, доктор Кокс убил этих четверых десять лет назад, и тогда возник доктор Франклин? — спросила Скалли.
      — Скорее, доктор Кокс убил этих четверых, чтобы превратиться в доктора Франклина.
      — Но подобная трансформация медицински невозможна, — упрямо проговорила Скалли.
      — Это не медицина! При чем тут медицина, Скалли? Это магия! А то, что происходит в операционных, — кровавая жертва. Самая могущественная, самая действенная в черной магии… Сестра Уэйт это знала. Она единственная поняла, что произошло, — но никому не могла об этом рассказать, ее просто посадили бы в сумасшедший дом. И она металась эти десять лет по всем медицинским учреждениям страны, поставила крест на служебном росте, потому что везде ее, с ее-то опытом, брали лишь как вспомогательную сестру… и по каким-то ей одной известным признакам искала убийцу… И вот — нашла здесь, снова здесь. Помнишь, нам сказали, что она перевелась сюда всего лишь шесть недель назад?
      — Малдер, я не могу поверить…
      — А я могу? — Нет, но…
      — Действительности все равно, Скалли, верим мы в нее или нет. Доктор Кокс, прославленный косметолог и хирург-пластик, достиг предела в творимых скальпелями чудесах. Он помог тысячам людей. Но не мог помочь себе самому. И он шагнул на один шаг дальше. Только и всего. Как это говорила доктор Шеннон? Следующая ступень развития? Ему понадобилось чуть более мощное чудо. Прежние чудеса требовали оленьих пантов, костной муки дельфинов… потом для некоторых чудес стала требоваться женская плацента… Теперь четыре человеческих трупа, изготовленных и переделенной последовательности. Прогресс…
      — И все это только для того, чтобы стать красивым?
      Малдер, не отрываясь от дороги, коротко покосился на нее. В глазах его блеснула грустная ирония.
      — Все хотят быть красивыми, Скалли. Он затормозил так резко, что «таурус» с воем занесло на мокром покрытии перед домом доктора Франклина.
      Могучая дверь была притворена, но не заперта. Агенты переглянулись и достали оружие. Малдер вошел первым.
      — Доктор Франклин? громко позвал он. В доме было тихо — точно так же, как вчера вечером тихо было в доме сестры Уэйт. Навеки оставленном. — Доктор Франклин!
      Никого. Ни души.
      Малдер двинулся к лестнице на второй этаж. Скалли осторожно пошла в глубину холла. Собственный пистолет в руке казался ей таким жалким, таким смехотворным по сравнению с теми силами, против которых они сейчас пытались бороться… если, конечно, предположить, что все эти силы действительно есть. Она не успела уйти далеко. — Скалли! позвал Малдер сверху, и она вздрогнула, мгновенно покрывшись испариной от неожиданного громкого звука. — Что такое? — Подойди сюда! Скалли сделала несколько шагов обратно лестнице, но Малдер, опиравшийся локтями на перила площадки второго этажа, вновь остановил ее.
      — А теперь посмотри, где ты стоишь… Скалли, не понимая, остановилась и глянула вниз.
      Она стояла почти в центре гигантской пентаграммы, выложенной на мраморном полу.
      Непроизвольно она сделала несколько поспешных шагов, выбираясь из этого вдруг ставшего физически ощутимым, душного, тугого капкана.
      Малдер уже сбежал к ней. Чуть наклонился, присматриваясь внимательнее.
      — Видишь, — сказал он негромко, — здесь она другая. Перевернутая.
      Скалли тоже попыталась присмотреться.
      — Наверху два луча, а не один. Это два рога козла страсти, бодающего небо.
      «А за козла ответишь», — почему-то всплыло в голове Скалли, и тут до нее дошло.
      — Сатана?
      — Он самый.
      Скалли безнадежно спрятала пистолет.
      А в точках соприкосновения лучей громадной звезды с окружностью, в которую она была вписана, рябили какие-то буквы… — Смотри, — сказала Скалли, — здесь что-то написано.
      Она присела на корточки.
      — Какая-то фамилия. Холл…
      — А вот — Трэвор… Это имена жертв! Смотри, в основании пентаграммы, у того луча, который торчит вниз, — его собственная… Франклин.
      — Малдер! — Скалли медленно поднялась. Она понимала, что теперь дорога каждая секунда, — но вдруг ослабевшие ноги подняли ее с великой натугой. — Малдер, здесь фамилия Шеннон…
      — Доктор Шеннон?
      — Ты… ты не узнал, когда у нее день рождения?
      — Бежим, Скалли!
 
       Отделение эстетической хирургии
       Гринвудский мемориальный госпиталь
       Чикаго, Иллинойс
 
      Доктор Франклин неторопливо и методически подбирал необходимые инструменты. Он трогал, брал и вновь клал их на место с удовольствием. Прикосновения к режущим поверхностям придавали ему силы. Ему всегда нравился этот острый, тонкий металлический блеск. Эта твердость, эта точная офомленность, функциональность, нацеленность на определенную задачу… неумолимость… только так и можно жить. Скальпели могли бы стать прекрасными налогоплательщиками и настоящими патриотами своей страны.
      Дверь открылась. Доктор Франклин, держа в кулаке рукоять одного из особенно приглянувшихся ему ножей, оторвался от лежащего перед ним на металлическом подносе животворного изобилия.
      — А-а, — сказал он. — Как я рад, что ты пришла.
      На пороге стояла доктор Шеннон.
      Она явно не ожидала увидеть доктора Франклина здесь. Она явно растерялась.
      Несколько мгновений ее встревоженные глаза перебегали с лица доктора Франклина на столик с инструментами перед ним и обратно.
      — Джек? — выговорила она наконец. Помертвелые, побледневшие губы ей не повиновались. Она старалась говорить очень спокойно, как с опасным психопатом — но у нее плохо получалось, квалификация была совершенно иной. Она была прекрасным специалистом. — Что ты тут делаешь?
      Доктор Франклин лишь молча улыбнулся и сложил руки на груди.
      В глазах доктора Шеннон был страх. Необъяснимый, ничем, казалось бы, не спровоцированный — но тем более всепоглощающий и заглатывающий душу темный ужас.
      — Джек… выговорила доктор Шеннон. — Не подходи.
      Доктор Франклин лишь чуть склонил голову набок и сложил губы трубочкой, как бы говоря: «Зачем? Я и не собираюсь».
      Его кулак, в котором он держал скальпель, стал пустым.
      Доктор Шеннон внезапно согнулась с утробным всхлипом, словно получив удар ножом в живот. Ее наполненные паникой глаза по-прежнему были прикованы к стоящему неподвижно доктору Франклину.
      Она попыталась распрямиться, но столик с инструментами тоже стал пустым.
      Со сдавленным звериным воплем доктор Шеннон упала сначала на колени, потом опрокинулась набок. Из ее рта, из ее стиснутых от невыносимой боли, по-прежнему узких, но совсем уже неярких по сравнению с бегущими по щекам и подбородку струйками, губ выхлестнула кровь.
      Доктор Франклин подошел к ней неторопливо и почти вальяжно. Наклонился и поцеловал судорожно корчащуюся женщину в лоб.
      — Спасибо, дорогая, ты мне очень помогла вчера, — сказал он. — Так славно обработала царапины… Надеюсь, все инструменты здесь были хорошо стерилизованы.
      С этими словами он перешагнул через умирающую женщину и вышел в коридор, даже не закрывая за собою дверь.
      …Оглушительно гремели колеса каталки. Оглушительно гремели голоса. Люди бежали. Лампы на потолке летели назад.
      — Разойдись, разойдись! С дороги! Кому сказано! Что вы проглотили?
      Лицо в очках и белой шапочке наклонилось над нею из мутного поднебесья, полного адской боли и свирепого летящего света.
      Доктор Шеннон молчала.
      — Что вы проглотили?!
      — Она не говорит, — раздалось откуда-то со стороны.
      «Я просто не хочу, — подумала доктор Шеннон. — Я могу, но просто не хочу. Все бессмысленно. Меня зарежут. Что бы я ни делала, и что бы ни делали все — меня сейчас зарежут, как зарезали тех».
      — Приготовиться к вскрытию! Надо посмотреть…
      — Не надо, — едва разлепив склеенные кровью губы, попросила доктор Шеннон. Ей казалось, она говорит громко и отчетливо.
      — Что? Что вы сказали?
      — Не надо…
      — Аппарат для переливания крови! Следите за давлением! Капельницу, живо!
      — Не надо! Нет. Нет. Нет. Пожалуйста, не надо…
      Маска подачи наркоза легла ей на лицо. Она еще успела услышать откуда-то из неимоверной дали:
      — Скалли, не давай делать ей операцию!
      А потом все происходило уже без нее. — Отсос! Губку! Отсос… Физиологический раствор! Еще губку…
      Скалли понимала, насколько безнадежное дело поручил ей Малдер. Будь ты хоть президентом Соединенных Штатов — в операционной, когда на столе лежит распоротое человеческое тело, ты — никто. Только врачи имеют здесь право голоса.
      Более того — лишь те врачи, которые это тело распороли. Тут вам не демократия. Тут надо дело делать.
      И в то же время она понимала, что, пока не взят доктор Франклин, оперировать нельзя.
      — Вы должны немедленно прекратить проведение операции!
      Врач лишь на мгновение поднял глаза, зажатые меж матерчатой шапочкой и марлевой повязкой. Глаза посмотрели на Скалли, как на не вовремя свалившееся на захватывающую книжку насекомое.
      — Я не знаю, кто это, — сказал врач из-под маски, — но немедленно прогоните ее отсюда.
      Он даже не сказал: кто она. Он сказал: кто это.
      Словно речь шла о чем-то неодушевленном. Или, но крайней мере, не вполне одушевленном.
      Насекомое на странице…
      Скалли давно заученным, но жалким и нелепым здесь, в сверкающей стерильной белизне металла, стекла и керамики, жестом выхватила жетон ФБР.
      — А мне плевать, кто вы! — разъяренно заорал, хватая ее за локоть, дюжий помощник хирурга. Тут были врачи «скорой помощи», не утонченные косметологи и эстетические хирурги. Тут не шутили. Руки у помощника были как клещи.
      — Вон отсюда! Здесь идет операция! Эта женщина может умереть!
      — Я и стараюсь предотвратить ее смерть! Пока они бестолково кричали, пока помощник под локотки волок Скалли к двери — хирург работал.
      А доктор Франклин менял лицо.
      А Малдер искал.
      Когда он вернулся к операционной, там уже никто не кричал. Было обнадеживающе тихо, только пощелкивали аппараты — то ли искусственное дыхание, то ли искусственное сердце… Скалли, прижав кулак к губам, стояла у самой двери.
      — Они спасли ей жизнь, — едва слышно сказала Скалли, повернувшись к напарнику.
      Малдер молчал. Брови его были страдальчески сдвинуты.
      Не дождавшись его реакции, Скалли зашептала снова:
      — Чуть ли не полный набор хирургических инструментов вытащили из пищеварительного тракта. Совершенно непонятно, как они туда попали и как она ухитрилась проглотить столько сразу.
      — Тогда я не понимаю… — медленно проговорил Малдер и непроизвольно заозирался, словно бы что-то ища.
      И в этот момент из коридора раздался дикий крик.
      Потом еще. И еще…
      Агенты, едва не столкнувшись в дверях, вылетели наружу.
      Кричали в одной из палат. Туда уже бежали люди в белых халатах, кто-то призывал Господа, кто-то требовал дефибриллятор…
      Над кроватью, где громоздился под окровавленной простыней какой-то неподвижный, ни на что не похожий ворох, стоял со скальпелем в руке оцепеневший молодой врач и смотрел куда-то под простыню. Губы его тряслись. Он что-то бормотал, и только когда прихотью случая крики разом стихли, оказалось возможно разобрать:
      — Я не хотел. Я не… Вновь заголосила медсестра:
      — Я пыталась его остановить! Я пыталась! Боже милосердный, откуда я могла знать? Он просто вошел и зарезал! Он сошел с ума!
      — Фамилия? — отрывисто и негромко спросил Малдер.
      Скалли обернулась и, увидев висящий в изножье кровати лист истории болезни, вырвала его из защелки и поднесла к глазам.
      — Шеннон… — не веря себе, прочитала она.
      — День рождения?
      Глаза Скалли пробежали по строчкам.
      — Тридцать первое октября. Господи, Малдер… Это Хэллоуин…
      — Осенний шабаш, — сказал Малдер. Некоторое время они молчали. Не перемолвились ни словом. Они просто не могли говорить. Вышли в коридор, неторопливо, уже непричастные ни к единой из местных сует, удалились в холл, где трое пожилых мужчин спокойно — а что им беспокоиться? — играли в шахматы, где маленькая, аккуратная старушка смотрела по телевизору какую-то чушь…
      — Ты его не нашел? — спросила Скалли.
      Лицо Малдера передернулось. — Пойдем, я покажу тебе, что я нашел, — ответил он.
      Они покинули отделение неотложной помощи, поднялись на три этажа наверх, вошли в отделение эстетической хирургии. Ставшей за эти два дня знакомой до отвращения, до тошноты дорогой прошли мимо подготовительных палат и вошли в холл при операционных. Малдер толкнул дверь, на которой стояла цифра 5.
      — Пять, — сказал он.
      — Пентаграмма? — спросила Скалли; впрочем, ее интонация была скорее утвердительной, нежели вопросительной. Малдер только кивнул. Обошел пустой операционный стол, обернулся и сделал приглашающий жест. Скалли последовала за напарником.
      На полу, посреди громадной перевернутой пентаграммы, нарисованной кровью, лежало, словно сдернутая маска, небрежно брошенное лицо доктора Франклина.
      Скалли затошнило.
      Только в машине она решилась тихонько спросить:
      — Как ты думаешь, мы его найдем?
      Малдер долго не отвечал.
      Перед его мысленным взором маячило настырное видение: сегодня, или завтра, или послезавтра в один из многочисленных медицинских центров страны бодро войдет мужчина в расцвете лет, с энергичным, волевым, располагающим лицом. С таким, какое принято в.наше время считать энергичным, волевым и располагающим. Именно так его и будет воспринимать большинство; и, быть может, лишь какой-нибудь уродец отвернется с неприязнью и, чтобы скрыть от самого себя свою же бессильную зависть, подумает: «Дешевка… Стандарт…»
      Почему-то Малдеру казалось, что это будет Лос-Анджелес. Наверное, потому, что этот сверкающий Город Ангелов, весь в пышной зелени пальм и торжестве океанской лазури, будет этому мужчине под стать.
      Главный врач центра или его директор — почему-то Малдер был уверен, что это будет женщина и что она будет смотреть на пришедшего с особенным, еще не вожделеющим, но уже чуть-чуть предвкушающим удовольствием, — приветливо с ним поздоровается и скажет что-нибудь вроде: «Не могу выразить, как мы счастливы, что вы решили влиться в наш коллектив, доктор…» Доктор… Ну, например, доктор Хартман. «Не могу выразить, как мы счастливы, что вы решили влиться в наш коллектив, доктор Хартман». Пришедший уверенно улыбнется, показав великолепные, отнюдь не искусственные зубы, совершенно не нуждающиеся в лечении, и светски ответит: «Что ж, покамест мне нравится все, что я здесь вижу». Пожилая женщина окончательно растает, в самой глубине души непроизвольно относя эту стандартную фразу безликой вежливости хоть чуточку, да к себе. Взгляд ее станет масляным и почти материнским. «С вашим послужным списком, — скажет она, — я уверена, перед вами был огромный выбор. Я просмотрела ваше личное дело — ваша работа на благо людей находится в числе самых впечатляющих, что мне когда-либо встречались». Мужчина с механической благодарностью чуть склонит голову в коротком кивке и ответит: «Я работал всю свою жизнь так прилежно и старательно, не щадя сил, ибо
      Господь сотворил нас по своему образу и подобию. И нам лишь остается в меру наших скромных возможностей восстанавливать его образ в уже существующих людях».
      И тогда Малдер, почувствовав взгляд Скалли и поняв, что она все еще ждет ответа, отрицательно покачал головой.