— Ну вот что! Мне этот спектакль надоел!
      Патерсон:
      — Мне тоже. Молдер:
      — Не я его начал! Хачулия:
      — И не я, тем более! Патерсон:
      — Может, тогда вернемся к делу? К убийце?
      Скалли:
      — К убийце? Или все-таки к убийцам? Надзиратель (проходя туда-сюда):
      — Извините, господа, здесь не положено!
      Голос из-за двери (неожиданно):
      — Это не я! Оно убило, Оно! Сколько раз повторять! Щ-щени дэда!..
      — М-да, и впрямь что-то шумновато здесь. Нельзя ли нам куда-нибудь?..
      — А не испить ли нам кофею, джентльмены?
      — Охотно, леди! Только где? Мы здесь с лейтенантом впервые.
      — Здесь при Исправительном комплексе — неплохой бар. «Нескафе»…
      — Я бы и от глотка бренди не отказался, Скалли. С кофейком-то?
      — Будет тебе глоток, Молдер. Два глотка!.. А вы, Цинци?
      — При исполнении не пью.
      — Никто из нас при исполнении не пьет, лейтенант Хачулия. Но мы сейчас как бы не при исполнении.
      — Я всегда при исполнении!
      — Похвально, Хачулия, похвально. Однако рюмка бренди не повредит. Я как старший товарищ разрешаю. И для сосудов полезно!
      — За встречу, Цинци! Всего глоток. Вы ведь не откажете леди?
      — Ну, если только леди. Если только глоток…
      — Куда тут идти, агент Скалли?
      — Вперед и вниз, мистер Патерсон. Идите-идите. Мы сейчас догоним.
      — Не потеряйтесь.
      — Не потеряемся… Ведешь себя отвратительно, Молдер!
      — На себя посмотри! Нап-парник! За встречу, видите ли! Не знал, что ты встречаешься с кем-то еще!
      — Кое-что я вынуждена скрывать даже от собственного напарника.
      — Значит, Молдер, вы всерьез предлагаете версию о вселившемся в подозреваемого злом духе?
      — Не я предлагаю, но Джордж Магу-лия настаивает на этом, Патерсон.
      — И вы идете у него на поводу?
      — Я никогда и ни у кого на поводу не ходил и не хожу! Даже у вас. Тем более, у вас!
      — Ну-ну. Заметьте, лейтенант, я говорил вам о пристрастии агента Молдера к откровенной чуши.
      — Заметил, сэр. Извините, Молдер, но я заметил лишь то, что мистер Патерсон действительно говорил мне…
      — Пей кофе, Хачулия, пей кофе. Остынет… Так вот, Патерсон, повторяю — на злом духе настаивает Магулия, а у меня сначала была иная версия, и не одна.
      — Нельзя ли озвучить?
      — Серийное убийство на сексуальной почве. Разборки в среде нетрадиционно ориентированных субъектов.
      — Что ж, прямо скажем, лежит на поверхности. Самое простое. Мы тоже с этого начали, но отказались почти сразу. Все жертвы — натуралы, гм-гм. И убийца тоже. Могли бы поинтересоваться у нас, Моддер, чтобы попусту не терять времени.
      — Патерсон, нас с агентом Скалли подключили к делу всего-то позавчера. Вы же занимаетесь им три года.
      — Верно. И не попусту. Убийцу мы взяли.
      — Но не добились от него чистосердечного признания, почему он убивал.
      — Пока не добились.
      — А когда ждать? Еще через три года?
      — Думаю, раньше.
      — И на том спасибо.
      — Пожалуйста. Но должен вам заметить, Молдер, что просто ждать — не совсем то, что мы, наша группа, от вас ждем.
      — Догадываюсь.
      — И до чего еще вы догадываетесь? Версии? Вы обронили, она у вас не одна.
      — Серийное убийство на почве внутренних разборок в среде зоологических террористов.
      — Зоологических?
      — Чеченский след. Грузинский след. И примкнувший к ним греческий след. Они же все зоологически предрасположены к террору! Чеченцы, грузины… Что такое? Что я такого сказал, лейтенант Хачулия?
      — Спецагент Молдер! Я как потомок древнего грузинского княжеского рода не позволю вам…
      — Лейтенант, лейтенант! Ну что вы! О присутствующих не говорим. Сядьте, сядьте. Остыньте. Пейте кофе. Остынет…
      — Нет, я требую извинений!
      — Ну, извини, лейтенант.
      — Нет, по-моему, вы неискренни! Я требую искренних извинений!
      — Хорошо! Приношу искренние извинения, лейтенант. Я не мог и предположить, что вас, блондина-американца черт знает в каком поколении, может задеть за живое такой пустяк, как…
      — Пустяк?!!
      — Не горячитесь так, Цинци, пожалуйста. Мой напарник иногда не отдает отчет своим словам.
      — Я не отдаю?! Скалли?!
      — Не отдаешь, не отдаешь… Цинци, не могли бы вы передать сахар или же сливок?
      — Скалли! Ты же всегда пьешь только черный и без сахара! Всегда! Скалли?!
      — А захотелось, напарник. Захотелось с сахаром и со сливками. Ты против?
      — Да хоть с солью!
      — С солью не хочу… Спасибо, Цинци. Вы очень галантны… Молдер, не отвлекайся.
      — Я отвлекаюсь?!
      — Отвлекаешься, отвлекаешься… Мистер Патерсон, извините, мой напарник перебил вас. Вы хотели сказать, что…
      — Я хотел сказать, агент Скалли, что…
      — Я перебил?!
      — Молдер! Не нервничай.
      — Я нервничаю?!
      — Ну, не я же!
      — Та-ак… Один, два, три, четыре, пять…
      — Агент Молдер, вы пересчитываете свои неубедительные версии?
      — …Шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Уф-ф… Нет, Патерсон, я прикидываю количество дней, а то и недель, а то и лет, которые понадобятся вам для получения признательных показаний Джорджа Магулии.
      — Куда мне до вас, агент Молдер! Не желаете ли мою фотографию в подарок? С надписью «Победителю-ученику от побежденного учителя»?
      — Не желаю.
      — Что так?
      — Видите ли, Патерсон. Вы не вписываетесь в собственные теоретические выкладки столь лелеемого вами бихевиоризма. По вашей благопристойной внешности никогда не догадаешься, насколько вы неприятный человек. Но я-то знаю. Зачем же мне фотография, где форма не соответствует содержанию?
      — Видите ли, Молдер. Зато вы на все сто процентов соответствуете моим, как вы изволили выразиться, теоретическим выкладкам. Вы еще более неприятный человек и выглядите соответственно.
      — Спасибо на добром слове!
      — Во всяком случае, я объективен.
      — Вы субъективны, утверждая, что объективны.
      — Договорились. Вернемся к версиям? Ваша версия о разборках в среде террористов тоже разрабатывалась нами на началь-ром этапе. И тоже была отвергнута. Кстати, лейтенант Хачулия принял самое деятель-рое участие в разработке фигурантов по делу. Щ в том, что Джордж Магулия был нами, наконец, схвачен, немалая заслуга именно лейтенанта Хачулии.
      — Молодец, парень! Соплеменника не пощадил!
      — Спецагент Молдер! Я как потомок древнего грузинского княжеского рода не позволю вам…
      — Цинци, не могли бы вы добавить мне в кофе капельку бренди? Да, прямо в чашку. Можно еще. И еще. И — шоколадку, если не трудно… Ну так сходите за ней!.. Молдер, прекрати! Ведешь себя отвратительно!
      — Я никого никуда не веду!
      — Прекрати!.. О, Цинци, вы уже? Ой, «Шок»! Это по-нашему!
      — Ладно, Патерсон, положим, вы отработали обе версии, которые возникли у нас с напарником…
      — Молдер! Я была против обеих версий!
      — Хорошо, Скалли, хорошо. Положим, Патерсон, вы отработали обе версии, которые возникли у меня, хотя проверить это теперь невозможно…
      — Отработали, отработали, Молдер.
      — И отвергли, Патерсон?
      — И отвергли.
      — И выбрали другую?
      — …благодаря которой, между прочим, Молдер, взяли преступника.
      — Угу. Который… который — что, Патерсон?
      — Который является хроническим психопатом с диагнозом — вялотекущая шизофрения. Из-за перемены полушарий — не мозговых, а земных, как место жительства, из России в Америку, — застарелая психическая болезнь рецидивировала, шизофрения из вялотекущей преобразовалась в бур-нотекущую… со всеми вытекающими.
      — И только-то?
      — Ваши позитивные предложения, Молдер?
      — Джордж Магулия утверждает, что в него вселяется нечто, Оно. И убивает не он, а Оно.
      — Почему же это Оно выбрало… м-м… оболочкой голову именно Могулии?
      — Потому что Оно выбирает в качестве вместилища неординарных личностей.
      — Тогда можете быть спокойны, Моддер, вас Оно не выберет!
      — Патерсон, если вы считаете, что мои скромные способности не пригодятся в этом деле, поставьте вопрос перед Скиннером. Пусть он меня отзовет. Нас! Меня и напарника.
      — Всему свое время, Моддер… А вы что, спецагент Скалли, разделяете убеждение напарника о вселении в убийцу злого духа?
      — Вовсе нет, сэр.
      — В таком случае странно, что вы до сих пор у него в напарниках!
      — Но, сэр, некоторые странности в поведении Магу лии…
      — Странности?
      — Он непрерывно рисует.
      — Верно! Магулия художник, так? Что ему остается делать в карцере!
      — Он рисует химеры. Горгулий.
      — Больной разум порождает монстров.
      — Он говорит, что рисует для того, чтобы отогнать демонов.
      — Кому говорит, агент Скалли?
      — Агенту Молдеру.
      — Два сапога — пара. И вы, Молдер, разумеется, принимаете слова серийного убийцы-маньяка за чистую монету?
      — Я, Патерсон, взял за правило не только доверять, но и проверять.
      — Проверили?
      — Не успел. В карцер ворвались вы и нарушили намечающееся между мной и Магулией доверие.
      — Вы готовы довериться серийному убийце-маньяку, так?
      — Во всяком случае, он уже готов был мне довериться. Он не тривиальный психопат, Патерсон! С ним случился натуральный нервный припадок, когда он узнал от меня о новом убийстве.
      — М-м, новом убийстве?
      — А, так вы не в курсе, Патерсон? Тогда следите, чтобы натуральный нервный припадок не случился с вами. Этой ночью в заброшенном доме обнаружен восемнадцатилетний Рэм Орбитмэн — без глаз, без языка, без гениталий. Джордж Магулия этой ночью пребывал в камере. Каково?
      — То-то, Патерсон! Нет, я все понимаю — трехлетнее кропотливое расследование, арест убийцы-маньяка… и тут откуда не возьмись появился свеженький человечек со свеженькими ранами на лице и в паху, один к одному — почерк схваченного вами душегуба. Обидно, да?
      — Молдер, если это шутка, то это дурная шутка.
      — Не шутка, Патерсон.
      — Агент Скалли? Ваш напарник…
      — Мой напарник не шутит, сэр.
      — Где сейчас труп? В морге? Хочу взглянуть.
      — В госпитале святой Терезии. Не совсем труп. Потерпевший скорее жив, чем мертв.
      — Тем более хочу взглянуть!.. Кстати, Молдер, если потерпевший жив, это свидетельство справедливости нашей версии, то есть версии моей группы. Ранее, во всех семи случаях, он убивал.
      — Он, Патерсон? Или Оно?
      — Вот только не надо мне читать краткий курс демонологии! Полный — тем более!
      — Не буду. Но на прощание хотел бы вам заметить, Патерсон, что случаев могло быть не семь. Мы знаем о семи, а сколько их было и есть на самом деле…
      — Вы предполагаете или знаете?
      — Я говорил с Джорджем Магулией.
      — Как же, как же! И он взял на себя еще дюжину трупов!
      — Он просто характерно запинался всякий раз, когда звучала цифра семь.
      — Нет трупа — нет проблемы, Молдер. Азы следственной практики!
      — Думаю, проблемы для вас, Патерсон, еще впереди.
      — Вы так добры ко мне, Молдер. Не нахожу слов выразить вам своё приятие.
      Коллеги! Спасибо за компанию. Кофе был замечательный. Цинци, вы идете?
      — Еще минуточку! Лейтенант Хачулия?
      — Да, спецагент Молдер?
      — Вы как грузин… Что такое в переводе на английский «щ-щэни дэда…»?
      — Спецагент Молдер! Я как потомок древнего грузинского княжеского рода не позволю вам…
      — Ах, вот что такое «щэни дэда…» в переводе! Спасибо, я удовлетворен.
      — Щ-щэни дэда!
      — И вам того же, лейтенант!
 
      Саут Дакота-стрит, Вашингтон
      — Молдер? По-прежнему считаешь, что раскрыть это дело — раз плюнуть?
      — Уже не уверен, Скалли
      — Куда мы идем?
      — В мастерскую Магулии.
      — Зачем?
      — Посмотреть. Для общего развития. Не все же тебе по арт-галереям…
      — Та-ак! Один, два, три, четыре… Не обращай внимания, пробую перенять твой способ унять раздражение… Пять, шесть, семь, восемь, девять…
      — А что я такого сказал?! Что я сделал?!
      — Десять, одиннадцать, двенадцать… Сам знаешь! Ведешь себя отвратительно! Дался тебе этот милый мальчик!
      — Ну, не мне, а тебе. И не такой уж твой Хачулия мальчик. Кто скажет, что он мальчик, пусть первым бросит в меня камень. Не мальчик, но муж!
      — Не мой!
      — Сла-ава богу! Камень с души сняла!
      — С души — не знаю, но за пазухой ты его держишь. Для Патерсона, нет? Что ты с ним сцепился? Вы же раньше были с ним в теплых отношениях?
      — Мы никогда не были с Патерсоном в теплых отношениях. Из приличия сохраняли видимость таковых и только.
      — Однако, согласись, Вильям Патерсон был и остается крупной фигурой в деле, которому мы служим. Объективно, Молдер?
      — Был — возможно. И то сомневаюсь. А нынче — так и вообще!..
      — Ты субъективен.
      — Я?! А он?! Скалли, сколько лет мы с тобой знакомы?
      — Вечность. И один день.
      — Вот-вот. Ну, и что ты можешь сказать обо мне образца пятнадцатилетней давности?
      — Когда ты только пришел в ФБР, все считали тебя весьма многообещающим. И я, в том числе.
      — Вот-вот. Все! И даже ты! А Патерсон при каждом удобном и неудобном случае демонстрировал мне… Да если б только мне! Вышестоящему руководству! Его же крекером не корми, но дай высказать в кулуарах мнение: Фокс Молдер — работник не ахти, характер неуживчивый, оперативная логика хромает!.. Объективно, да?! Нет, скажи, объективно?!
      — Прости, не знала об этом.
      — Будешь знать.
      — Но почему он к тебе так?..
      — Очень просто. Я как-то не вписывался в роль ученика, обожающего учителя.
      — Но в душе-то ты понимал, что он — величина?
      — Понимал, понимал. Я и сейчас кое-какие его постулаты беру на вооружение. Но ходить перед ним на цыпочках — увольте.
      — Какие постулаты, Молдер?
      — У Патерсона был постулат: хочешь познать художника — изучи и, более того, проникнись его художествами. Иными словами, применяясь к специфике нашей работы: если хочешь поймать монстра, сам стань монстром, аналогичным ему.
      — И вот мы здесь?
      — И вот мы здесь. Надеюсь, монстрами не станем, но изучить…

* * *

      Все-таки Джордж Магулия — не тривиальный художник. Тривиальные в качестве творческих студий-мастерских выбирают мансарды, чердаки и вообще что-нибудь эдакое, где посветлей. Здесь же, в дискомфортном, забытом богом и чертом производственном цехе (или складе неготовой продукции?), тяп-ляп приспособленном под творческую студию-мастерскую — тьма.
      Тьма кромешная, в которой разве что там и сям что-то беленькое чернеется, что-то черненькое белеется… Картины! Вернее, наброски. Эскизы…
      Химеры, химеры, химеры. Монстры, монстры, монстры.
      Кругом одни химеры-монстры!
      — Молдер?!
      — Здесь я, здесь!
      — Зажги фонарик. Что-то тут жутковато.
      — М-да, если Джордж Магулия рисовал горгулий, чтобы отогнать монстров, и на каждого монстра — по рисунку, то они его, получается, толпами одолевали.
      — И одолели. Господи, Молдер, у меня такое ощущение, что они вот-вот оживут и ка-ак прыгнут на плечи!
      Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.
      — М-мя!!! — они ка-ак прыгнут!
      — А-ай-яй!!!
      — Скалли! Это просто кот, Скалли. Кот.
      — Господи, Молдер, я действительно решила, что одна из этих кошмарных картин ожила!.. Кыс-кыс-кыс! Куда же ты, киса? Кыс-кыс!.. Наверное, парни из группы захвата его не заметили и опечатали студию. Он голодный, наверное. Третий день взаперти.
      — Э-э, нет! Кажется, у котяры — свой ключ… Видела, куда он шмыгнул?
      — Куда?
      — Вот сюда. Посмотри, я посвечу. Внизу. Здесь лаз. Здесь тяга. За стеной — пустоты… Ну-ка, ну-ка!
      — Молдер, не сдирай картины! Поаккуратней! Молдер, ведь все-таки произведения искусства!
      — Не горящий очаг на куске старого холста — и ладно!.. Скалли! Дверь! Здесь дверь. Ну-ка, ну-ка… Стой здесь. Я сейчас.
      — Молдер, не ходи туда! Там темно!
      — А фонарик? Дай.
      — Молдер, но здесь тоже темно! Молдер! Ты хочешь оставить меня без фонарика? В темноте?
      — Стой и молчи! Я сейчас!..
      — Молдер? Как ты там? Молдер, не молчи! Молдер, что там у тебя? Молдер!
      — Здесь куча горгулий! Целая куча!
      — Ж-живые?
      — Скалли, не сходи с ума! Они все — из глины. В натуральную величину. То есть, тьфу, в натуральную человеческую величину.
      — Молдер, зачем бы Магулии прятать их в потайную комнату? Ну, не молчи, Молдер!
      — Брысь, сволочь!
      — Т-ты… мне?!
      — Коту, срань господня!
      — А он там, да?
      — Куда он денется! Брысь, сказал!
      — Молдер?
      — Представляешь, эта сволочь пометила меня!
      — Молдер, только не бей котика!
      — Я его бить не буду! Я из него шмазь сотворю!.. Иди сюда! Ид-ди сюда, сволочь, кому сказал!
      — Т-ты… мне?!
      — Ему!
      — Молдер! Может, скажешь, что у тебя там происходит?!
      — Представляешь, эта сволочь прыгнула от меня на голову горгулий и уселась! Мне до него даже не достать!
      — Ой, какой умный!
      — Ты про меня?
      — Про котика. А что он сейчас делает? Ну что?
      — Сейчас эта сволочь шипит и точит когти об башку этой глиняной уродины. Ну, что уставилась на меня своими базедовыми глазами,сволочь?!
      — Т-ты… мне?!
      — Ему! Он, сволочь, расколупал эту глиняную башку до… О, Господи!
      — Молдер?
      — О-о-о, Гос-с-споди!
      Если атеист Молдер восклицает «О, Господи!», да еще с такой экспрессией, то — что же там такое?!
      А такое! Под слоем глины, раскорябанной кошачьими когтями — череп. Не глиняный!.. А если дальше отколупнуть? О-о-о, Гос-с-споди! Случайно ли все статуи горгулий в натуральную человеческую величину?! Знаете ли вы, что такое — человек в футляре?! Нет, вы не знаете, что такое человек в футляре! А спецагент Молдер теперь знает…
      Человек, а точнее, мумия (давно стоим, отцы!) — в футляре. В глиняном. По анекдоту: «Похороны дорого? Памятник на могилке дорого? А ты наполовину закопай, наполовину покрась!»
      Но — не анекдот. Если анекдот, то скверный. Скверный анекдот…
      — О-о-о, Гос-с-споди!
 
      Госпиталь св. Терезии Вашингтон, округ Колумбия
      — Доктор? Как состояние пациента Рэма Орбитмэна?
      — Вы — родственник?
      — Я лейтенант Цинциннат Хачулия, группа поддержки следствию, ФБР.
      — О! У Рэма Орбитмэна такие родственники!
      — Я не родственник.
      — Отрадно.
      — Доктор?
      — Будь вы родственником, вы бы очень огорчились.
      — Он так плох?
      — Мы наблюдаем за ним круглосуточно. Однако… В общем, ему еще крупно повезло, что он до сих пор жив. Или не повезло.
      Не знаю, что бы лично я выбрал на его месте, тьфу-тьфу-тьфу… Простите. Мисс! Мисс, а вы куда?! Сюда нельзя! Мисс!
      — Я хотела бы взглянуть на пациента Рэма Орбитмэна.
      — Да что вы все, сговорились сегодня?! Не на что тут смотреть! Сплошные бинты! Кокон!.. Вы родственница?
      — Я спецагент ФБР Дэйна Скалли!
      — Точно, сговорились!
      — Доктор, оставьте нас одних. С этим молодым человеком.
      — Мисс, палата интенсивной терапии не самое подходящее место для рандеву с молодым человеком.
      — Доктор!!!
      — Как угодно, впрочем. Но учтите, камеры слежения здесь в палате работают.
      — Учтем. Идите, доктор, идите… Цинци?
      — Мы перевернули студию Магулии вверх дном. Еще пять тел. Закатанных в глину. Все — молодые мужчины. У всех лица обезображены. У всех в области паха… ну, в общем…
      — Я поняла. М-да… Сказать, что до свадьбы заживет, — значит, быть беспочвенным оптимистом. Свадьбы не будет… Как и у семи предыдущих жертв.
      — У восьми. Еще Рэм Орбитмэн — вот…
      — Этот… кокон на койке и есть Рэм Орбитмэн?
      — По крайней мере, он все-таки жив. Пока…
      — Но сказать ничего не в состоянии?
      — Да уж. Язык…
      — А Патерсон? Что он хоть говорит?
      — Что он может сказать?! Полный провал. Три года работы — и коту под хвост.
      — Гм, что коту, то коту. Если бы не кот, Молдер бы не обнаружил… то, что он обнаружил.
      — Агент Молдер — это высокий класс!
      — Правда? А мне показалось, вы его недолюбливаете.
      — Это он меня недолюбливает.
      — Извините его, Цинци. Это из-за Патерсона. Вы работаете с Патерсоном рука об руку. А тот невысокого мнения о способностях Молдера и мнение это выражает где ни попадя.
      — Да слышал я это мнение! И сколько раз! Но, однако, агент Скалли, несмотря на это, Патерсон сам настоял перед Скинне-ром, чтобы именно Молдер был придан нашей группе.
      — Правда? Невероятно!
      — Невероятно, но факт. Непредсказуемый он наш!
      — Вы о Патерсоне, Цинци?
      — О нем, о родимом! Что такое Патерсон? Пара бутылок пива после бессонной ночи — и он готов рассказывать и рассказывать о себе-родимом в таких превосходных степенях, что нобелевские лауреаты корчатся от комплекса неполноценности.
      — Правда? А мне показалось, вы его боготворите.
      — Вам показалось. Я просто блюду приличия и субординацию. Работаем же вместе.
      — Тогда… блюдите. Он идет сюда к нам.
      — Черт побери! Нигде от него не скрыться! Хоть на часок! Хоть в палате интенсивной терапии!.. О-о, мистер Патерсон! Как нам вас не хватало!
      — Цинци? Агент Скалли?.. А где агент Молдер?
      — В библиотеке.
      — Ну, компания! Интеллектуалы! Одни по арт-галереям прохлаждаются, другой книжки в библиотеке читает! Работать кто будет?!
      — Мистер Патерсон! При всем моем к вам уважении, хочу напомнить, что именно мой напарник обнаружил потайную комнату вместе с ее… содержимым. Ваша же группа при задержании Джорджа Магулии эту комнату прохлопала.
      — Моя группа проводила силовое задержание, агент Скалли, а не рутинный обыск.
      — Вы, конечно, схватили подозреваемого. Честь и хвала! Но преступления продолжаются, не так ли? И вот, на койке, — яркое тому свидетельство.
      — Это — пострадавший?
      — Это пострадавший.
      — Он сообщил о приметах нападавшего?
      — Он не в том состоянии… И, вообще, непонятно, выживет ли… Ой, кажется, у него агония!
      И то верно — стоило полковнику Патерсону объявиться в палате, забинтованный кокон задергался, затрепыхался. Зуммеры запищали, кривые в мониторах запрыгали.
      Агония?
      — Доктор! Доктор!
      — Так! Я требую, чтобы все покинули палату! Это я вам как врач говорю! И вы, мисс, и вы, молодой человек! А вы кто, мистер?
      — Я глава орготдела ФБР, полковник Патерсон!
      — Н-нашествие! Точно, сговорились!.. Не родственник?
      — Кому?
      — Больному Рэму Орбитмэну.
      — Нет.
      — Тогда попрошу на выход. Па-а-апрошу!
 
      Университет Джорджа Вашингтона Библиотека, читальный зал Вашингтон, округ Колумбия
      Книга — источник знаний. В таком случае, жаждущих — по пальцам одной руки пересчитать. Да что там! По пальцу! Один… а всё. Более никого. Один Фокс Молдер над книжным вымыслом корпит:
      «Химера — (др-гр. миф.) тератоморфное существо, порожденное Эхидной и Ти-фоном. См. Аполлодора: „Не только один человек, но даже целое воинство не могло бы одолеть чудовище. Передняя часть туловища Химеры была львиной, хвост — дракона, из трех же ее голов находящаяся посреди туловища была головой козы и из-рыгала пламя. Химера опустошала землю и губила скот“. Победил Химеру герой Бел-лерофонт, перед тем подчинивший себе крылатого коня Пегаса. См. Р. Грейвса „Мифы Др. -Гр.“ ): „Беллерофонт одолел Химеру, сначала взлетев над ней на Пегасе и осыпав ее стрелами, а затем протолкнув концом копья кусок свинца меж ее челюстей. Огненное дыхание Химеры расплавило металл, и он потек ей в глотку, прожигая внутренности“.
      Химера — в ср.-век. европ. иск-ве скульпт. изображение фантастич. чудовища. Наиб, известны химеры Собора Парижской Богоматери в натуральную величину. Химеры Собора Парижской Богоматери служат в качестве стилизованных водостоков, откуда и пошло иное название химер — горгульи (от фр. gorgullia — водосток).
      Горгулья — от фр. gorgullia, что в переводе озн. водосток, что в обратном переводе озн. горгулья. Имя средневекового дракона, жившего в реке Сене. Его ужасный облик стал символом проклятых душ, обращенных в камень или демонов подземного мира и падших ангелов, получивших проклятие на свою голову, воплощение зла вселенной, смерти, наших собственных страхов и темного подсознания. В течение 1200 лет гротескные изображения горгулий в камне, дереве, угле, масле возникали снова и снова, будто человеческое воображение постоянно находится под пытками, будто горгульи на самом деле существуют, измываясь над человечеством. Такое ощущение, что они будут существовать еще века и века, вселяясь в души людей…»
      Во многом знании многая печаль. И сиди, думай, агент: что за импульсы двигали Магулией? почему он убивал? могло ли это и впрямь быть воплощением Зла? А не присуще ли то Зло каждому из нас? Затаилось внутри, до поры до времени прикидываясь несуществующим. Монстр, насилующий наши тела и уродующий души. Монстр, чье имя безумие…
      — Это все химера, агент Молдер. Химера! Кто тут?!
      Кто-кто — полковник Патерсон в штатском пальто. Вот пришел…
      — Библиотека с минуты на минуту закрывается, агент Молдер. Чем вы так увлеклись?
      А! Я и говорю — химера. В смысле, неосуществимая мечта. Вам известно такое определение химеры — в переносном смысле. Всё никак не надышитесь книжной пылью? Что вы там ищете?
      — Вы сами говаривали, Патерсон: хочешь познать художника — изучи и, более того, проникнись его художествами. Видите, я наконец-то с вами согласен, иду по пути, указанному великим и ужасным!
      — Не знаю, куда вы направляетесь, но сдается мне, что я уже этот путь прошел. Так что не тратьте время зря.
      — Тогда вы, прошедший путь, скажите — почему человек вынужден рисовать и лепить одно и то же лицо? Снова и снова.
      — Потому что он псих. Его мазня — каракули сумасшедшего.
      — Он сказал, что хочет увидеть собственное отражение.
      — Он не сказал самого главного — как зовут его сообщника.
      — А вдруг он говорит правду?
      — О том, что в него кто-то вселяется? Вы действительно так думаете? Я в вас разочарован, Молдер.
      — Не хотел бы разочаровывать вас, не дав вам разочароваться во мне.
      — Я-то думал, что вы, наконец, опуститесь с небес на землю. Признаю, что ошибался.
      — С небес-то я спустился, но хочется заглянуть поглубже, под землю.
      — Взгляните лучше на часы. Библиотека закрыта. Собираетесь здесь ночевать? Как угодно! Счастливо оставаться!
      Срань господня! Пришел Патерсон и всё опошлил. И ушел ведь уже — а осадок остался. Ну как тут поработаешь мозгами, как! Впору хрестоматийно приникать воспаленным лбом к холодному стеклу окна библиотеки — остудить мозги.
      Ан глядь — за окном, опять же, мерзостная рожа химеры! Тьфу! Не химеры. Горгулий. В смысле, gorgullia-водосток. Каменная. Изыски архитектуры, понимаешь!
      Предупреждать надо! А то ночью приснится — подушкой не отмахаешься!
 
      Саут-Дакота-стрис, Вашингтон
      Впрочем, не спать, агент Молдер, не спать. Дело прежде всего. Ночевать — да, спать — нет. Почувствуйте разницу.
      И ночевать — не в библиотеке. Это ж додуматься надо: «Как пройти в библиотеку?» В три часа ночи! Идиот!
      Фокс Молдер не идиот. Он спецагент ФБР. Он, знаете ли, в студию-мастерскую на Саут-Дакота-стрит вернется и посидит наедине со всеми — со всеми монструальны-ми воплощениями больного разума Джорджа Магулии. Сам карандашиком по бумаге поводит, глину свежую разомнет, что-нибудь слепить попытается. Не такой уж и бессмысленный постулат «Хочешь познать художника — изучи и, более того, проникнись его художествами» — кто бы его ни изрек.
      Творческий процесс требует полной отдачи и отрешения от мирской суеты сует.
      Требовательно верещащий мобильник — суета сует.
      Взывающий по мобильнику напарник Дэйна Скалли: «Молдер! Это я! Молдер, отзовись! Где ты?» — суета сует.
      Брезжащий рассвет — суета сует.
      Процесс пошел, а вы с какими-то пустяками! Творческий процесс! Хочешь познать художника — изучи и, более того, проникнись его художествами. У Молдера получается? Получается! И не дурачится он! Творит!
      Однако, творец доморощенный, ты твори-твори, а ухо востро! Небось, не какой-то там мальчик Хачулия с нехваткой оперативного опыта. Ибо…
      …тень в плаще с капюшоном, почти сливающаяся с полумраком студии-мастерской, — уже не суета сует! Не зашелохнет, не прогремит! Что за птица?! И ближе, и ближе — к увлеченному спецагенту. Молдер, за спиной! Молдер!
      А то! Ухо востро! Редкая птица докра-дется до середины дистанции между собой и спецагентом. Чутье у спецагента — еще то! Кто тут?! Без расплошных оглядок через плечо — прыжок с корточек, оборот в воздухе, оружие наголо. Только что — уязвимая поза, провоцирующая на удар по беззащитному затылку, и уже — позиция боевой машины, заряженной на действие. Кто тут?!
      Ой, никто-никто! Извините за беспокойство! И тень в плаще стремительной, гм-гм, тенью — назад-назад, бегом-бегом, в глубь, в недра дискомфортного, забытого богом и чертом производственного цеха (или склада неготовой продукции?). Не было тут никого. Тень это, тень, обман зрения.
      Не-ет уж! Тень бестелесна и эфемерна. А смутная фигура в плаще с капюшоном на пути отступления в панике сворачивает мольберты, глиняные заготовки, столы-стулья, гремит каблуками по рифленым сту-пеням лестницы — вперед и вверх! А там…
      Крыша там, крыша. Попался, «капюшон»?! Спецагент Молдер в затылок дышит! С крыши ты, «капюшон», никуда не денешься! Разве что в небо вознесешься? Вряд ли! Уровень святости-бегрешности не тот! Ага, попался?! Но…
      …где ты, «капюшон»?! Крыша — пуста. Звезды над головой. И тишина… Срань господня, не вознесся же «капюшон», в самом-то деле!