— Что мы знаем о потерпевшем, Скалли?
      — Адонис Кастракис. Двадцать один год. Грек, натурализовавшийся в четвертом поколении. Криминального прошлого не имеет. Правда, его прадед Агафон Кастракис в начале прошлого века промышлял контрабандой. Вместе с подельниками Ставраки и Папасатиросом перегонял из Греции в Одессу контрабанду — в частности, презервативы. Но, думаю, это никак не связано с нашим убийством. Прошло почти сто лет.
      — В Одессе нет презервативов?
      — В начале прошлого века не было.
      — А в Греции?
      — В Греции всё есть.
      — Что же они все сюда к нам, в Америку, норовят, как мухи на… труп, если у них там всё есть! Сидели бы у себя в Греции! Или в Одессе! Развелось их из-за дефицита презервативов! А мы тут теперь копайся в навозной куче по их милости!
      — Молдер, не нервничай.
      — Не нервничаю.
      — Нервничаешь. Но не поэтому. Я же вижу. Зол на Железного Винни?
      — Скалли, что ты кушаешь, что такая умная?
      — Булочки! С глазурью. Не желаешь еще одну? У тебя в организме явно не хватает булочек с глазурью.
      — Хочешь сказать, что я дурак, да? А ты умная, да?
      — Хочу сказать, что нам еще сидеть и сидеть. На голодный желудок как-то не хочется.
      — Да почему же сидеть и сидеть! Простое дело, проще некуда! Мы его сейчас в момент!
      — Хочу поверить.
      — Скалли?!
      — А что я сказала? Действительно хочу поверить — что мы сейчас в момент.
      — Раз плюнуть!
      — Плюй.
      — Что ж… Так! Прежде всего… У нас есть фотография этого… Кастракиса в более приемлемом виде, не растерзанном? Прижизненная фотография, изображение?
      — Фотографии нет. Изображения есть.
      — Скалли?!
      — Молдер, не нервничай. Когда ты последний раз был в Арт-галерее?
      — Никогда. Я там не был. Есть вещи поважней, чем мазня, выставленная в Арт-галерее.
      — Почему мазня?
      — Потому что мазня.
      — Ничего не смыслишь в современном искусстве!
      — Зато ты, гляжу, смыслишь. Как свободная минутка, так каждый раз бегом в Арт-галерею, да? О, напитаться прекрасным, о!
      — Не каждый раз, но вчера…
      — Что тебя туда занесло?
      — Не что, а кто. Цинци Хачулия.
      — Что за фрукт?!
      — Он не фрукт.
      — Хорошо, овощ!
      — Он не овощ.
      — Короче, с чем его едят?!
      — Его не едят. Хотя… подозреваемый прокусил ему руку до кости. При задержании.
      — А, так это… м-м… прикрепленный?
      — Прикомандированный. Не нервничай, Молдер. Железный Винни прикомандировал нам для расследования мистера Патерсона…
      — О, как же, как же! Великий и ужасный Вильям Патерсон! Живой бог для желторотых агентов и агентесс! Бог в помощь! Тогда уж не он, великий, к нам, а мы, убогие, к нему прикомандированы. Не было печали — нам еще и Патерсона в помощь! Избавиться бы поскорее от этого плевого дела — и с глаз долой, из сердца вон.
      — Молдер! Никто не даст нам избавленья. Ни бог. Ни царь. И не герой. Сами, только сами. Ты пристрастен к Патерсону, я в курсе. Но, полагаю, Скиннер прикомандировал их не для того, чтобы помешать расследованию, а чтобы помочь. Тем более, они занимаются им уже три года.
      — Их? Они? Кого — их? Кто — они? Великий и ужасный Билл еще и с компанией?!
      — Их всего двое, Молдер. Не нервничай. Патерсон и Хачулия. Цинци Хачулия у Патерсона в подчинении, но нам, между прочим, может оказаться полезным, как я успела заметить.
      — Уже усцела?! О, приобщил к прекрасному! В Арт-галерею сводил на досуге. Утонченная натура. Не бог, не царь, но герой.
      — Не царь. Но князь.
      — Чего-чего?!
      — Цинци Хачулия — из династии грузинских князей и весьма этим дорожит.
      — Грузины? Кто такие?
      — Такие… почти греки.
      — Понаехали всякие!
      — Молдер, не нервничай. Предки Хачу-лии перебрались через Океан еще в период войны Севера и Юга. И, между прочим, принимали участие в сражениях.
      — На чьей стороне?
      — Севера.
      — Тогда еще ничего, тогда еще куда ни шло!
      — Молдер, не иронизируй. Он действительно может оказаться полезным.
      — Обойдусь! В Арт-галерею с ним за ручку ходить?
      — Молдер, в Арт-галерее мы с ним были в рамках нашего расследования.
      — Нашего — вашего с ним? Или нашего — нашего с тобой?
      — Нашего — нашего с тобой и с ним!
      — И с Патерсоном!
      — И с Патерсоном. Совершенства никогда не достичь. Ложка дегтя — как без нее. Патерсона, кстати, с нами в Арт-галерее не было.
      — Хоть в этом мы с ним единодушны!
      — Молдер! Тебе нужны изображения Адониса Кастракиса или нет?!
      — Не улавливаю связи.
      — Адонис Кастракис три года назад позировал для картины «Омовение красного мустанга» и для картины «Искушение святого Брайдера чудовищем». Оба полотна — гордость Арт-галереи. Каждое — по миллиону долларов. Хачулия обратил мое внимание на то, что серия убийств берет свое начало с убийства молодого человека в Джорджии как раз три года назад. Почерк тот же — глубокие раны на лице, выколотые глаза, отрезанные гениталии и язык.
      — Не улавливаю связи.
      — Я тоже пока не улавливаю. Но группа Патерсона, в которую входит Хачулия, занимается делом три года, и кое-какие соображения выработала. За три года — по меньшей мере семь убийств. Все жертвы — мужчины от семнадцати до тридцати трех лет…
      — И все красавчики, как на подбор?
      — Понимаю, куда ты клонишь, но — вряд ли. Следов сексуального насилия на теле жертв экспертиза не обнаруживала.
      — Ничего себе! По-твоему, отрезание гениталий — не сексуальное насилие?
      — Молдер, я не в том смысле,
      — Да понял я, понял. Дальше?
      — Что — дальше? Говорю же, изображение Адониса Кастракиса — в Арт-галерее. Количество — два. Если тебе приспичило, иди и смотри.
      — Вот еще! А сфотографировать не могла?
      — Фотографировать в Арт-галерее запрещено. Говорю же, фотографии нет, изображения есть.
      — Срань господня, в Арт-галерее!
      — Не только, Молдер, не только.
      — Скалли?!
      — Понажимай на кнопочку в диаскопе. Там дальше — дюжина эскизов с Кастракиса. Дюжина художников из Университета Джорджа Вашингтона — дюжина эскизов. В ночь убийства он как раз им позировал.
      — И ты молчишь?!
      — Я молчу?! Ты мне слова не даешь сказать!
      — Я не даю?!
      — Ну не я же!
      — Всё! Слышать не хочу!
      — Так я и молчу…
      — Один, два, три, четыре…
      — Молдер?
      — Не мешай!.. Пять, шесть, семь, восемь.. «
      — Молдер?
      — Не мешай, сказал!.. Девять, десять, одиннадцать, двенадцать… Уф-ф! Отлегло… Не бери в голову. Аутогенная тренировка. Счет до двенадцати с закрытыми глазами.
      — Не нервничай.
      — Вот теперь не нервничаю.
      — Вот хороший мальчик! А теперь еще открой глаза и — эскизы смотреть будешь? Их тоже двенадцать. Пересчитывать будешь? Один, два, три, четыре…
      — Скалли!!!
      — А что я сказала?
      Эскизы как эскизы. Разной степени законченности, но представление об оригинальной модели дают. В раскованной позе — холеный экземплярчик, «юность Мира», совершенная мужская особь. Постричь бы только, перша патлатого. Ага! Постричь и — в армию. Чтоб знал, почем фунт лиха! Хотя армейские от гомиков отбрыкиваются руками-ногами: «Солдат в бою не должен опасаться повернуться к соратнику задницей!»
      — Да не гомик он, Молдер, не гомик! Соседи показали, что он жил один, никого к себе не водил…
      — И ты после этого утверждаешь, что он не гомик?
      — Слушай, в конце концов, какая тебе разница?!
      — Да, в общем-то… Нет, ну посмотри сама — а поза? а волосы? а глаза? Г-гомик нетраханый! А на этом эскизе? А на этом? А на этом? Художники разные, но это-то все до единого уловили.
      — Что — это-то?
      — Что он гомик!
      — Молдер! Он мертв. Он убит. О мертвых или хорошо или ничего.
      — Тогда я умолкаю… Нет, ну посмотри сама… Вот еще. И еще… Ап! Скалли?!
      — Молдер?
      — Видишь?
      — Вижу.
      — Этот эскиз — тоже с натуры? С Адониса Кастракиса?! Скалли?!
      — М-м…
      — Гила-монстр какой-то! Химера! Как он сюда попал? Он же не отсюда. Явно!
      — М-м… Молдер, видишь ли… Это — отсюда. Двенадцатый эскиз.
      — Объяснись.
      — Эскиз изъят из студии-мастерской на Саут-Дакота-стрит, где был схвачен подозреваемый. Эскиз найден в сложенном этюднике. Эксперты констатировали — штрихи угольным карандашом свежие, нанесены не позднее пяти-шести часов с момента захвата. За пять-шесть часов до захвата подозреваемый пребывал в аудитории университета Джорджа Вашингтона, на курсах повышения квалификации. Дисциплина — рисунок, позирующая модель — Адонис Кастракис. Вопросы, Молдер?
      — Пока только один. Он; этот наш подозреваемый, нормален?
      — Вот! Вот так вопрос! Наповал вопрос!.. Он десять лет провел в психиатрической клинике города Гори.
      — Это где? Штат?
      — У них там нет штатов.
      — Срань господня! Как — нет штатов?! Где — у них?!
      — У русских. В России.
      — Не улавливаю связи.
      — Молдер, не нервничай.
      — Один, два, три, четыре… Стараюсь… Пять, шесть, семь, восемь… Очень стараюсь… Девять, десять, одиннадцать… Я стараюсь, Скалли.
      — Двенадцать, Молдер. Открой глаза. Двенадцатый эскиз. Автор — Джордж Магулия.
      — М-магулия? Какой-такой Магулия?
      — Схваченный нашими парнями. Подозреваемый. Джордж Магулия. Выходец из России — в 1990-м.
      — Просто Империя Зла!
      — Не укради, Молдер. Рейгану — рейганово. А ты что же думал, из России одни суперзвезды хоккея к нам сбегают?
      — Еще танцоры. Которым ноги мешают… Ладно, поехали дальше!
      — Дальше ехать некуда. Приехали, Молдер. Джордж Могулия — единственный подозреваемый.
      — Только подозреваемый?
      — Молдер, ты как маленький! Как неуч-правозащитник, честное слово! Улик у группы Патерсона более чем достаточно. Вплоть до отпечатков пальцев. Но преступником человека вправе назвать…
      — … только суд, Скалли, только суд. Я пошутил.
      — Шуточки у тебя!
      — С кем поведешься — так тебе и надо.
      — А тебе надо?
      — Надо нам. Итак?
      — Насчет?
      — Насчет подозреваемого.
      — Вторые сутки сидит в камере, в тюрьме. В Лортоне.
      — Штат Вирджиния?
      — А где еще у нас Лортонская тюрьма? Ты что, Молдер?!
      — У нас — в штате Вирджиния. Но мало ли!
      — В Вирджинии, в Вирджинии.
      — Магулия, Магулия… Что за фамилия?! Он не родственник?
      — Кому?
      — Твоему Хачулии. Похоже звучит.
      — Цинци Хачулия не мой. Нет, не родственник. Даже не однофамилец. Но тоже грузин. В отличие от Цинци Хачулия, нелегал. Эмигрант. Грин-карты не имеет. Виза просрочена три года как…
      — Грузин? Ты же сказала — выходец из России.
      — Кто их там, в России, разберет! Все одинаковы!
      — Ну-ну. И чем занимается наш подозреваемый.
      — Молчит. Мычит. Сверкает глазами. Рисует. Непрерывно рисует. Сплошь химеры. Сплошь горгульи. У него изымают бумагу — он начинает на стенах. Одна и та же горгулья — с вариациями.
      — Тоже грузин?
      — Кто?!
      — Горгулия!.. Магулия, Хачулия, Горгулия. Срань господня! П-понаехали!
      — Молдер! Горгулья — не имя собственное. Горгулья — она же химера, она же…
      — Да знаю, знаю. Что нам еще известно про этого х-художника? Х-художник, срань господня! От слово «худо»
      — Тут ты не прав. Он профессионал. Специалист по стенным росписям.
      — У нас таких специалистов — черным-черно. С пшикалками по кварталам так и шныряют. Граффити, понимаешь! Чтоб им пусто было!
      — Граффити и стенная роспись — между ними большая разница.
      — О, не смею спорить! Куда мне до искушенного ценителя, завсегдатая Арт-галереи!
      Тем более, если завсегдатай в паре с князем Грузинским!.. Как он хоть выглядит?
      — При чем тут?! Ну… неплохо.
      — Так-так?
      — Блондин. Высок, атлетичен, лицо волевое.
      — Так-так?
      — Губы пухловаты, но они его не портят. Даже трогательно.
      — Так-так?
      — Одевается со вкусом, в отличие от некоторых. Портной у него, видимо, неплохой.
      — В Лортонской тюрьме? У заключенного? Личный портной?
      — Стоп! Ты о ком?
      — О подозреваемом, разумеется. А ты?.. Попалась, ага?!
      — Один-ноль, Молдер. В твою пользу. Ой, только не строй рожи, прошу. Сказала же, один-ноль.
      — Всё. Я — сама непроницаемость… Ну, и как он выглядит?
      — Джордж Магулия?
      — Джордж Магулия.
      — Плохо. Плохо выглядит. Кожа и кости. Неадекватен.
      — Что ему инкриминирует Патерсон? Кроме покушения на Кастракиса?
      — Патерсон уверен, что вся серия убийств — на совести Магулии.
      — Основания?
      — Спроси у Патерсона.
      — Нужен он мне!
      — А ты ему, похоже, нужен.
      — Скалли?
      — Скиннер приватно мне сообщил, что Патерсон ненавязчиво, но настаивал на том, чтобы привлечь именно тебя в помощь его группе.
      — Старина Скиннер! Безотказный наш Железный Винни! Он знал, он не мог догадаться, насколько мы души не чаем друг в друге, я и Патерсон! Было 6 еще дело заковыристое! Тьфу!
      — Тьфу — в смысле, раз плюнуть?
      — Во всех смыслах.
      — Ты изменишь мнение, когда ознакомишься с делом поподробней.
      — Что такое? Скалли?
      — Наш подозреваемый на первом, предварительном, допросе утверждал, что в момент убийств в него вселялся Некто.
      — Пришелец? Дух святой?
      — Молдер, не иронизируй. Дух. Не святой. Злой.
      — Веришь?
      — Всего лишь привожу выдержку из протокола дознания.
      — Обычная отмазка любого попавшегося преступника: затмение нашло, злой дух вселился, я — не я, жертва не моя. Симуляция сумасшествия. Ах, да! Не симуляция. Бред шизофреника.
      — Почему ты заранее столь категоричен, Молдер?
      — Я категоричен? Ты же сама сказала: он ненормален.
      — Ничего подобного. Я сказала: он десять лет провел в психиатрической клинике.
      — И это называется «ничего подобного»?
      — В психиатрической клинике города Гори. Гори — в России.
      — Да они там в России все ненормальные!
      — Вот-вот. Если бы Джордж Магулия лежал в нашей, в американской, клинике, тогда мы бы предположили, что он действительно душевнобольной. И то лишь до тех пор, пока его оттуда не выписали. Если выписали, значит выздоровел. Но Джорджа Магулию содержали в российской психушке.
      — За что?
      — Ему поручили написать парадный портрет Брежнева. К Олимпиаде.
      — Брежнева? Он же умер!
      — Тогда был жив.
      — Когда?
      — В 1980-м. Сказала же, к Олимпиаде. К Московской.
      — В Москве была Олимпиада?
      — В 1980-м. Была.
      — В Лос-Анжелесе, в 1984, — помню. В Москве, в 1980, — не помню.
      — Мы ее бойкотировали.
      — Значит, ее и не было!
      — Но Брежнев был.
      — Был жив?
      — Говорят…
      — И что Магулия?
      — Он написал. Черта в черту, точка в точку. Портрет.
      — И?
      — И его за это — сразу в психушку.
      — Что, непохоже?
      — То-то и оно, что похоже.
      — И за это сразу в психушку?!
      — Не сразу. Джорджу Магулии дали шанс, предложили доработать. Доработал. Над головой у Брежнева разместил пять олимпийских колец. Получилось — то ли нимб, то ли лапша на ушах. И звезды героя на груди дополнил.
      — Количественно?
      — Качественно! Из пятиконечных — в шестиконечные. В могендовиды.
      — Чем мотивировал?
      — Дружбой народов. Олимпийскими принципами. Все люди — братья. При Брежневе впервые разрешили эмиграцию русских евреев в Израиль.
      — М-м? Русские евреи?
      — Афроамериканских не хочешь?
      — Не хочу. Срань господня! Вялотекущая шизофрения!
      — До этой их перестройки там, в России, диагноз «вялотекущая шизофрения» ставили преимущественно людям здравомыслящим, личностям творческим и неординарным. Джордж Магулия и угодил в психушку — на десять лет.
      — Серийный убийца-маньяк — человек здравомыслящий. Помидор — синий. Моника Левински — девственница. Агент Молдер обожает гомиков. Дважды два — пять в периоде. Поздравляю, Скалли!
      — Молдер, не иронизируй. Повторяю, он утверждает, что в момент убийств в него вселялся Некто.
      — Повторяю, дважды два — пять в периоде.
      — Но сам посуди! Он художник. И талантливый художник!
      — Как же, как же! И не был убийцею создатель Ватикана.
      — Не был!
      — Напарник Скалли! Ваша горячность вкупе с верой в волшебную силу искусства похвальна для завсегдатая Арт-галереи, но не для спёцагента ФБР. В нашем деле нет эмоций, Скалли. Сочувствие к преступнику на любой стадии следствия, тем более, на начальной, — прерогатива адвоката. Да и тот сочувствует только за большие деньги.
      — Джордж Магулия не потребовал адвоката.
      — Вероятно, просто понятия не имеет о существовании таковых в принципе. Грузин, говоришь? Дети гор. И дикий же народ!
      — Моддер! Ты ксенофоб? Цинци Хачулия тебя сейчас не слышит — насчет грузин! Они не дикий народ. Они дали миру не один талант! В том же искусстве, во всех областях искусства, — Пиросмани, Соткилава, Церетели…
      — …Магулия. Достаточно, Скалли. Это твой Хачулия просветил тебя насчет грузин — многоталанных и разносторонне одаренных?
      — Он не мой. Какая разница, Молдер! Ну, он.
      — Всякая мелочь пузатая мнит себя великой нацией! И чем мельче, тем напыщенней. Что албанцы, что румыны, что грузины!
      — Ксенофоб!
      — А этот твой Хачулия не просветил тебя насчет тесной спайки великой грузинской нации с другим тоже великим народом, с чеченским? С теми самыми боевиками, которые отрезают головы иностранцам из Красного Креста? С теми самыми, которые уже чуть ли не в ООН устраивают публичный мордобой? С теми самыми, которые, не будь мы начеку, готовы хлынуть и сюда и объявить США своей суверенной территорией? Не просветил, нет?
      — Магулия не боевик. Он художник!
      — Опять двадцать пять! А Яндарбиев писатель! А Заккаев актер драмтеатра!
      — Яндарбиев? Заккаев?
      — Скалли, ты меня удивляешь! Надо же, кроме как в арт-галереях прохлаждаться, и текущей историей международного терроризма интересоваться! Кто-нибудь из группы Патерсона или сам великий и ужасный за все эти три года не пробовал проанализировать список жертв под таким углом?
      — Каким углом?
      — Внутренние разборки международных террористов, соперничающих друг с другом за сферы влияния и, соответственно, уничтожающих друг друга. Чеченцы и примкнувшие к ним грузины;
      — Молдер, что ты мелешь?!
      — Кофе! Будешь кофе? После твоих булочек всухомятку всего шаг до заворота кишок. И шаг этот, кажется, уже сделан.
      — Заворот мозгов у тебя, а не кишок! Разборки, понимаешь! Террористов, понимаешь! Чеченцев-грузин, понимаешь!.. Последняя жертва, Адонис Кастракис, кстати, грек.
      — Сама говорила, греки — почти грузины.
      — Не передергивай! Я говорила, грузины — почти греки.
      — Что в лоб, что по лбу!
      — Ох, Цинци Хачулия тебя не слышит!
      — Еще услышит! Потом. Если захочет… Ладно! Чеченцы и примкнувшие к ним грузины и примкнувшие к ним греки. М-м? Все жертвы — мужчины от семнадцати до тридцати трех лет, самый подходящий возраст для действующих боевиков, от нижней до верхней границы. М-м? Характер нанесенных травм, несовместимых с жизнью, — тоже по почерку присущ боевикам. М-м?
      — Бред!
      — Что наша жизнь, как не упорядоченный бред, Скалли? Вот меня и занимает сейчас, исключительно из чистого любопытства хотя бы, — группа Патерсона, три года пыхтящая над этим делом, пробовала упорядочить список жертв, исключительно из чистого любопытства хотя бы?
      — Согласись, моя версия не хуже любой другой?
      — Согласись, моя версия всяко лучше фантазии с маньяком-одиночкой и вселившимся в него злым духом?
      — Согласись, моя версия, как минимум, реально поддается проверке на прочность — достаточно пройтись по списку жертв, прочесать всю базу данных на них?
      — Скалли?!
      — Я думаю, думаю.
      — И?
      — Соглашусь, пожалуй.
      — Ну наконец-то!
      — Но и ты согласись — версия с духом, вселившимся в Магулию, имеет право на жизнь.
      — Имеет, имеет…
      — Ну наконец-то!
      — …но не может.
      — Молдер!
      — Хорошо-хорошо. Там видно будет.
      — Где — там?
      — В Лортонской тюрьме. Надо посмотреть на этого Магулию.
      — Надо.
      — Но и список жертв изучить надо.
      — Надо.
      — Но и выспаться надо.
      — Надо.
      — Вот хорошая девочка! Само послушание!
      — Да иди ты к черту, Молдер!
      — Уже в пути!
      Лайонел Локридж. 28 лет, белый, холост, род занятий — археолог, прож. — г. Атланта, штат Джорджия. Обнаружен в раскопе поселения Эйрика Рыжего. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Мейсон Кепвелл — 19 лет, белый, холост, род занятий — бас-гитарист кантри-группы «Трава у дома», прож. — г. Луисвилл, штат Кентукки. Обнаружен на траве у дома. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Круз Кастилъо — 33 года, белый, холост, род занятий — частный детектив, прож. — г. Бостон, штат Массачусеттс. Обнаружен в аллее парка аттракционов, в кабинке большого колеса обозрения. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Керк Крэнстон — 31 год, белый, холост, род занятий — дизайнер-интерьерщик, прож. — г. Конкорд, гит. Иъю-Гэмпшир. Обнаружен в интерьере Дизайн-центра. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Кейт Тиммонс — 24 года, белый, холост, род занятий — грузчик-такелажник, прож. — г. Джэксонвилл, штат Флорида. Обнаружен в портовом таможенном складе. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Крис Картер — 27 лет, белый, холост, род занятий — водопроводчик, прож. — г. Уилмингтон, штат Северная Каролина. Обнаружен в подвале супермаркета. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Адонис Кастракис — 21 год, белый, холост, род занятий — натурщик, прож. — г. Вашингтон, округ Колумбия. Обнаружен у центрального входа в Университет им. Джорджа Вашингтона. Травмы, несовместимые с жизнью, — выколоты оба глаза, отрезаны язык и гениталии.
      Имена-фамилии, однако! Будто из «мыльных» сериалов специально надерганы. Типа «Сайта-Барбары», типа «На острие». Но маловероятно, что жертвы стали жертвами из-за имен-фамилий. Хотя, если по совести, затаенная мечта всякого полноценного телезрителя — уничтожить под корень всю эту говорливую сериальную братию. И желательно с особой изощренностью — глаза им выколоть, язык отрезать, гениталии оторвать. В крайнем случае, как полумера, — ногами запинать до полусмерти. Возражения от обожателей «мыла» не принимаются — сказано, речь о полноценном телезрителе.
      Хорошо, что Фокс Молдер не смотрит «мыльные» сериалы, не отвлекается на виртуальную чепуху. Реальная жизнь богаче наших представлений о ней. Тем более, богаче убогих представлений «мыльных» виртуалыциков.
      Тут вам не там, виртуалыцики!
      Тут — семь жертв за три года.
      Закономерностей во всех семи убийствах не обнаружено (кроме характера травм, разумеется!).
      Разве что:
      Все семеро — белые.
      Все семеро — холостяки.
      Все семеро — из восточных штатов.
      И все семеро — внешне весьма привлекательны, судя по картинке, услужливо предоставленной компьютером по каждой персоналии.
      Впрочем, не Фоксу Молдеру судить о привлекательности других мужчин. Он не гомик, чтобы обращать специфически-пристальное внимание на однополых: ка-акой милый!
      Но что есть, то есть, — «великолепная семерка» объективно, что называется, не уроды (при жизни, а не после нанесения им травм, несовместимых с жизнью, разумеется).
      Не здесь ли кроется причина превращения их в жертв? Холостяки — белые и привлекательные. Белые и привлекательные — почему холостяки? Геи?
      Положим, Адонис Кастракис, Тэд Локридж, Мэйсон Кепвелл, и, с некоторой натяжкой Круз Кастильо — геи. Все-таки по роду занятий личности творческие. Но грузчик-такелажник и водопроводчик — определенно, не геи, а обыкновенные педерасты. Ну да то нюансы, важные в среде геев-педерастов!
      Положа руку на сердце, Фоксу Молдеру начхать — хоть летающим фаллосом назовись, только на чужую задницу не претендуй. В конце концов, лучший источник, с которым Фоксу Молдеру доводилось сотрудничать, имел оперативный псевдоним Глубокая Глотка, но был сугубым натуралом по части сексуальной ориентации.
      Однако, если эта самая «великолепная семерка» — гомики, то напрашивается вариант… В среде гомиков чувства-эмоции аффектированы, преувеличены, надрывны. Из чувства ревности готовы задушить про-ти-ивного — Отелло понуро курит в сторонке, а дедушка Фрейд хлопает в ладоши, подпрыгивает и радостно вскрикивает: «Я говорил! Я говорил!». И если окажется, что и подозреваемый Джордж Магулия нетрадиционно ориентирован… Он ведь тоже холост? Темпераментный мужчина Востока — и холост!.. Тогда мотив налицо. И отстри-гание у жертв гениталий вкупе с языком — логически оправдано. С точки зрения голубой логики, конечно. Мол, так не доставайся же ты никому!
      — Он не гомик, Молдер. И семеро жертв Магулии — не гомики.
      — Доподлинно?
      — Доподлинно. Вот медицинские карты каждого из них.
      — Жаль. Версия напрашивалась.
      — У тебя и версия с чечено-грузино-греческими боевиками напрашивалась.
      — Ну, извини. Один — один, Скалли.
      Что-что, а на членов чечено-грузино-греческой организованной преступной группировки никто из жертв не тянет. Ни по роду занятий, ни по стажу проживания в США, ни по именам-фамилиям, наконец. Разве что Адонис Кастракис. Но — один в поле не воин. То есть бывает, что и воин, но строить версию по национальному признаку, на основании единственного проходящего по делу грека-почти-грузина — время терять.
      Хотя… не странновато ли: подозреваемый — грузин Магулия, а в группе расследования — грузин Хачулия. Кучность малочисленного грузинского народа на квадратный метр страны Бога и моей не настораживает ли?
      Не настораживает. Не должно. И даже не ирония судьбы, но всегдашняя американская сбалансированность.
      Если ФБР разоблачает тайную организацию арабских террористов-смертников, то в составе оперативной группы непременно оказывается характерный смуглый-курчавый-носатый Ахмет-Омар-Курбан, завзятый пацифист.
      Если ФБР ликвидирует разветвленную сеть наркоторговцев из этнических долбанных ниггеров, то в составе оперативной группы непременно оказывается ухоженный некурящий афроамериканец, ненавидящий рэп и пирсинг.
      Если ФБР преследует русскую игорную мафию (специализация — «пьяница»), то в составе оперативной группы непременно оказывается российский стажер-увалень, присланный по обмену опытом, непьющий, столь не азартный, что даже за свой какой-нибудь доморощенный «Зенит» не болеет.
      Если ФБР… Да не счесть примеров! Но сбалансированность — непременно. И не в угоду «мыльным» виртуалыцикам. Просто мир таков, каков есть. А он таков. Ксенофобии — гневное «нет»! И на каждую сложную гайку всегда есть болт с фигурной резьбой. И на Джорджа Могулию есть Цинци Хачулия. Диалектика, однако…
      Однако диалектика диалектикой, но завтра с подозреваемым Магулией предстоит общаться не Хачулии, а спецагентам Молдеру и Скалли: «Уважаемый, вы — убийца-изувер? Нет? А тогда объясните, почему как только вас, уважаемый, упрятали за решетку, изуверские убийства прекратились, будто по мановению волшебной палочки. Прокомментируйте? Нет комментариев? Что ж, на нет и суда нет…»
      Оно, конечно, в вопросе изначально заложена изрядная доля лукавства. Со времени обнаружения последней жертвы, Адониса Кастракиса, и заключения иод стражу подозреваемого, Джорджа Магулию, прошло всего ничего — двое суток. Но не ждать же еще три года, день за днем утяжеляя спуд косвенного доказательства: «Видите, уважаемый, сегодня опять не было изуверского убийства! И через неделю — не было. И через месяц. Год прошел — нету!.. Будем запираться или будем признаваться?!» Если подследственный неискушен в мелких хитростях профессионального дознавателя, то вполне может пойматься на элементарную уловку. М-м?
      Впрочем, подозреваемый Джордж Магу лия вряд ли неискушен. Как-никак, отбыл срок в российской психушке, а там сурово спрашивают.
      Ладно, утро вечера мудреней. Завтра видно будет.
      Завтра-завтра, не сегодня.
      А лучше бы сегодня. И тогда аргумент «ты изолирован — убийства прекратились» завтра имел бы некий вес. А так…
      А как?
      А так, что юноша бледный со взглядом горящим в ночи увлекся процессом — превращением дерьма в конфетку.
      Дерьмо — битые бутылки, которых за полчаса ковыряния в мусоросборниках набирается с вагон и маленькую тележку.
      Конфетка — финтифлюшки, идущие в сувенирной лавчонке по три доллара за штучку.
      Юноша — стеклодув. Он этим на жизнь зарабатывает. Не ахти сколько, но все же лучше, чем хот-догами торговать или «сэндвичем» у секс-шопа озабоченных клиентов заманивать: «Только здесь и сейчас! Пальчик-с-мальчик!»
      Прежде чем выдувать из стекла всяческие финтифлюшки, надобно довести до кондиции исходный материал. То есть стекло.
      Берешь пустую бочку… такую, над которой граждане страны Бога и моей без определенного места жительства руки согревают, превратив ее в доморощенную печку..
      Закатываешь бочку в пустующий дом на снос, предварительно удостоверившись, что там еще не обосновались на ночлег граждане страны Бога и моей без определенного места жительства.
      Отыскиваешь на помойке детский тазик без дыр. В качестве варочного котла. Загружаешь в него битое стекло.