Глава 1

Официальное определение убийства звучит следующим образом: "противозаконное лишение жизни одного человека другим". Иногда в это определение добавляется слово "предумышленное", чтобы отличить убийство от массы других случаев, когда люди лишают жизни друг друга, – в первую очередь при этом на ум приходят войны и казни. С точки зрения закона "предумышленное убийство" не обязательно вызвано ненавистью или даже злым умыслом, а скорее осознанным желанием нанести своей жертве тяжелые телесные повреждения или убить ее. В большинстве криминальных случаев присутствуют тайные, личные мотивы, так как, в основном, пострадавшие погибают от рук своих близких родственников, друзей или знакомых. На мой взгляд, это вполне серьезная причина для того, чтобы держаться ото всех них подальше.

В округе Санта-Тереза, штат Калифорния, раскрывается примерно восемьдесят пять процентов всех криминальных преступлений, это значит, что находят подозреваемого в убийстве, арестовывают его, суд решает вопрос о его виновности или невиновности. По моему мнению, жертвы нераскрытых убийств как бы сами находят свою смерть – это люди, ведущие жизнь отшельников, балансирующие между жизнью и смертью, неугомонные, неудовлетворенные, ожидающие ухода из жизни как избавления. Для людей, обладающих слабым воображением, подобное наблюдение показалось бы довольно странным, но сейчас я рассуждаю о душах тех несчастных, которые были накрепко связаны очень непростыми отношениями с теми, кто их убивал. Мне приходилось говорить с детективами из отдела по расследованию убийств, которых тоже посещали подобные мысли о покойниках, продолжавших как бы жить среди нас, настойчиво требуя возмездия. В те моменты, когда бодрствование переходит в сон, как раз перед тем как мозг погружается в подсознание, я иногда слышу их бормотание. Они оплакивают свою смерть, шепчут имена своих убийц – тех мужчин и женщин, которые продолжают разгуливать по земле, оставаясь непойманными, ненаказанными, нераскаявшимися. В такие ночи я сплю плохо, лежу и прислушиваюсь, надеясь уловить слово или фразу, которые помогли бы мне выхватить из клубка тайн имя злодея. Именно так повлияло на меня убийство Лорны Кеплер, хотя подробности убийства стали известны мне только через много месяцев после ее смерти.

Началось все в середине февраля. В воскресенье я заработалась допоздна, составляя подробный перечень расходов и доходов для налоговой декларации. Я решила, что уже настало время заниматься этим серьезно, как и подобает взрослому человеку, а не складывать все бумаги в коробку из-под обуви, для того чтобы в последнюю минуту передать их своему бухгалтеру. Бывают же такие заскоки! Ведь каждый год бухгалтер ругал меня, я клялась ему исправиться, но снова забывала обо всем до того момента, пока не наступало время уплаты налогов и до меня доходило, что мои финансовые дела в полном беспорядке.

Я сидела за своим столом в юридической фирме, где арендовала офис. Вечер за окном был холодным, что для Калифорнии означало, скажем, градусов пятьдесят[1]. Во всем помещении, кроме меня, никого не было, я уютно устроилась в круге теплого, убаюкивающего света, в остальных офисах царили темнота и тишина. Я только что включила кофеварку, чтобы разогнать сонливость, которая всегда нападала на меня, как только я приступала к денежным делам. Положив голову на стол, я прислушивалась к мягкому бульканью воды в кофейнике. Но даже резкого запаха кофе было недостаточно, чтобы разогнать мою апатию. Еще пять минут, и я отключилась бы, словно свет, уткнувшись правой щекой в промокательную бумагу со следами чернил.

Услышав стук в дверь бокового входа, я вскинула голову и направила ухо в сторону шума, как насторожившаяся собака. Было уже почти девять вечера, и я не ожидала никаких посетителей. Поднявшись, я вышла из-за стола в коридор и приложила ухо к двери, которая вела в холл. Стук повторился, на этот раз гораздо громче, и я спросила:

– Кто там?

В ответ раздался приглушенный женский голос:

– Это бюро расследований Милхоун?

– Мы закрыты.

– Что?

– Подождите.

Я накинула дверную цепочку, приоткрыла дверь и внимательно посмотрела на посетительницу.

Ей было уже ближе к пятидесяти. Она была одета в этакий городской ковбойский наряд – сапоги, линялые джинсы, замшевая куртка, массивные украшения из серебра и бирюзы, которые, казалось, звенят при ходьбе. Темные, длиной почти до талии, волосы были распущены, слегка завиты и выкрашены в цвет бычьей крови.

– Извините за беспокойство, но на вывеске внизу написано, что здесь находится офис частного детектива. Его случайно нет на месте?

– Ну-у, в общем-то на месте, но сейчас неприемные часы. Не могли бы вы прийти завтра? Я посмотрю свой календарь и с удовольствием назначу вам время приема.

– А вы его секретарша?

Ее загорелое лицо имело форму неправильного овала, с двух сторон вниз от носа проходили морщины, и еще четыре морщинки обозначились между подведенными черными бровями. Наверное, этим же хорошо отточенным карандашом она подводила и ресницы, но другой косметики я не заметила.

Я постаралась не выдать своего раздражения, потому что подобная ошибка случалась часто.

– Нет, я и есть частный детектив Милхоун. Зовут меня Кинси. А себя вы назвали?

– Нет, извините, не назвала. Я Дженис Кеплер. Вы, должно быть, считаете меня полной идиоткой.

"Ну, не совсем полной", – подумала я.

Посетительница протянула руку для рукопожатия, но, увидев, что щель в двери недостаточно большая, убрала ее.

– Мне и в голову не пришло, что частным детективом может быть женщина. Я каждую неделю посещаю группу помощи на первом этаже, и не раз видела вашу вывеску. Сначала думала позвонить, но все не решалась, а сегодня, выходя из здания, заметила со стоянки свет. Надеюсь, вы не будете возражать? Ведь я, на самом деле, направляюсь на работу, так что не отниму у вас много времени.

– А что у вас за работа? – спросила я, уходя от прямого ответа.

– Я руковожу ночной сменой в кафе "Франки" на Стейт-стрит. С одиннадцати вечера до семи утра, поэтому мне сложно назначать свидания днем. Обычно ложусь спать в восемь утра, а встаю только ближе к вечеру. Если бы я могла хотя бы просто рассказать вам о моей проблеме, то уже почувствовала бы большое облегчение. А если окажется, что вы не беретесь за подобные дела, то, может быть, посоветуете кого-нибудь еще. Мне действительно нужна помощь, но я не знаю, к кому обратиться. А может быть, даже и к лучшему, что вы женщина. – Подведенные карандашом брови умоляющие изогнулись.

Меня охватили сомнения. Группа помощи. Алкоголь? Наркотики? Зависимость от того и другого? Интересно, состоит ли она на учете у психиатра? Холл позади нее был пуст, освещал его только слабый желтый свет. Юридическая фирма Лонни Кингмана занимала весь третий этаж, кроме двух общественных помещений с табличками "М" и "Ж". Вполне возможно, что парочка ее сообщников, мужчин, пряталась в туалете, готовые по ее сигналу выскочить и напасть на меня. Правда, непонятно, ради чего. Все деньги, которые у меня имелись, я вынуждена была отдать в налоговую инспекцию.

– Подождите минутку, – попросила я.

Закрыв дверь и сняв цепочку, я снова открыла ее и пригласила женщину войти. Она нерешительно проследовала мимо меня, теребя в руках коричневую бумажную сумку. Духи у нее были резкие, их запах напоминал запах мыла для мытья седел и опилок. Держалась посетительница смущенно, и вообще ее поведение напоминало какое-то раздражающее сочетание опасения и конфуза. В коричневой сумке, по всей видимости, находились какие-то бумаги.

– Эта сумка лежала у меня в машине. Не хочу, чтобы вы подумали, будто я всегда хожу с ней.

– Понимаю.

Я пошла в свой кабинет, поздняя гостья следовала за мной по пятам. Я указала ей на кресло и посмотрела, как она села в него, поставив свою сумку на пол. Свое кресло я отодвинула в сторону от стола, подумав, что если мы будем сидеть за столом друг напротив друга, она сможет прочитать записи моих расходов, а это ее совершенно не касалось. Я и сама прекрасно читаю написанное вверх ногами и редко упускаю случай сунуть нос в то, что меня не касается.

– О какой группе помощи вы говорили?

– Это группа помощи родителям, у которых погибли дети. Моя дочь умерла в апреле прошлого года. Лорна Кеплер. Ее тело нашли в коттедже.

– Ах да, я помню, но, кажется, там были какие-то сомнения относительно причины смерти.

– Но только не для меня, – резко заявила она. – Не знаю, как она умерла, но то, что ее убили, для меня очевидно точно так же, как то, что я сижу здесь. – Подняв руку, она убрала за правое ухо длинную прядь распущенных волос. – У полиции тогда не возникло никаких подозрений, и не знаю, что она может сделать теперь, но прошествии стольких месяцев. Кто-то говорил мне, с каждым днем шансы на успех уменьшаются, но я не помню, как это выражается в процентах.

– К сожалению, это правда.

Она наклонилась, порылась в бумажной сумке и вытащила фотографию в двойной рамке.

– Это Лорна. Возможно, вы видели ее фото в свое время в газетах.

Она протянула мне фотографию, я взяла ее и принялась пристально рассматривать девушку. Да, такое лицо я бы не забыла. Девушке было слегка за двадцать, темные волосы, гладко зачесанные назад в "хвост", доходивший до середины спины. Ясные светло-карие глаза; темные, четко изогнутые брови; широкий рот; прямой нос. Одета в белую блузку с длинным белоснежным шарфом, обернутым несколько раз вокруг шеи, темно-синий блейзер и потертые голубые джинсы. Она смотрела прямо в объектив, слегка улыбаясь, засунув руки в карманы и прислонившись к стене с цветными обоями – пышные бледно-розовые розы на белом фоне. Я вернула фотографию, пытаясь сообразить, что же говорят в таких обстоятельствах.

– Она очень красива, – пробормотала я. – Когда была сделана эта фотография?

– Около года назад. Пришлось сфотографировать ее тайком. Лорна моя младшая дочь. Ей только исполнилось двадцать пять. Она очень хотела стать фотомоделью, но из этого ничего не вышло.

– Вы, наверное, родили ее в молодом возрасте.

– В двадцать один. В семнадцать я родила Берлин, из-за нее я и вышла замуж, через пять месяцев беременности меня просто ужасно разнесло. До сих пор живу с ее отцом, что удивительно для всех и, пожалуй, даже для меня самой. Когда мне было девятнадцать, я родила среднюю дочь. Ее зовут Тринни. Она просто прелесть. А вот при родах Лорны я чуть не умерла. Утром, за день до родов, у меня открылось кровотечение. Я не понимала, что случилось. Повсюду кровь, словно у меня между ног течет река. Никогда не видела ничего подобного. Доктор думал, что ему не удастся спасти ни меня, ни ребенка, но мы обе остались живы. У вас есть дети, миссис Милхоун?

– Называйте меня Кинси. Я не замужем.

На ее лице появилась слабая улыбка.

– Между нами, Лорна была моей любимицей, возможно потому, что с ней возникали сложности с самого рождения. Старшим дочерям я, естественно, этого не говорила. – Она спрятала фотографию. – Но как бы там ни было, я знаю, каково это, когда сердце разрывается на части. Внешне, возможно, я выгляжу обычной женщиной, но я просто зомби, ходячая смерть, наверное, даже слегка рехнувшаяся. Мы посещаем эту группу помощи... кто-то предложил мне, и я подумала, что это, может быть, поможет. Ведь я готова была испробовать что угодно, лишь бы избавиться от этой боли. Мэйс – это мой муж – сходил со мной несколько раз, а потом бросил. Он не может выслушивать все эти истории и все страдания, собранные в одной комнате. Он хочет обо всем забыть, избавиться от воспоминаний. Не думаю, что это возможно, но спорить на эту тему не стоит. Каждому свое, как говорится.

– Я совершенно не могу себе представить, что это такое.

– А я не могу вам это описать. Это сплошной ад. Нас уже нельзя считать нормальными людьми. Если у вас убили ребенка, то с этого момента вы превращаетесь в какого-то инопланетянина. Такое впечатление, что вы уже говорите с людьми на разных языках. И даже в этой группе помощи мы как будто говорим на разных диалектах. Каждый живет со своей собственной болью, словно получил какую-то специальную лицензию на страдания. И ничего с этим не поделаешь. Каждый из нас считает свой случай самым ужасным. Убийцу Лорны не нашли, поэтому мы, естественно, считаем наше горе самым мучительным. В других семьях убийцу их детей поймали, и тот отсидел в тюрьме несколько лет. Но теперь гадина снова на свободе, и с этим несчастные родители должны жить – знать, что этот человек гуляет по улицам, курит сигареты, пьет пиво, хорошенько развлекается по субботним вечерам, тогда как их дети мертвы. Или убийца до сих пор сидит в тюрьме и, может быть, проведет там остаток жизни, но все же он пребывает в тепле и безопасности. Его кормят три раза в день, одевают. Преступник может даже сидеть в камере смертников, но ведь он на самом деле не умрет. Убийц не казнят, если только кто-нибудь из них не станет умолять об этом. Но зачем им это делать? В дело вступают все эти мягкосердечные адвокаты, и бандитам сохраняют жизнь, тогда как наши дети мертвы.

– Больно это осознавать, – заметила я.

– Да, конечно. Совершенно не могу передать вам, насколько это страшно. Я сижу внизу, в помещении группы помощи, выслушиваю все эти истории и не знаю, что делать. Боль моя от этого ничуть не уменьшается, но, по крайней мере, она становится частью общей боли. Не будь этой группы помощи, смерть Лорны просто перестала бы существовать. Похоже, всем на нее наплевать, люди, даже изредка, перестали вспоминать о ней. А в этой группе мы все пострадавшие, поэтому я не чувствую себя одинокой в своем несчастье. Просто у каждого из нас душевные травмы выражаются по-разному. – Она говорила каким-то безразличным тоном, но из-за этого еще более страдающим казался взгляд ее темных глаз. – Я рассказываю вам все это потому, что не хочу, чтобы вы считали меня сумасшедшей... во всяком случае не более сумасшедшей, чем я есть на самом деле. Когда у человека убивают ребенка, он непременно трогается рассудком. Иногда это проходит со временем, а иногда и нет. Я понимаю, что у меня навязчивая идея, и я слишком много думаю об убийце Лорны. Кто бы он ни был, я хочу, чтобы он понес наказание. Хочу знать, почему он сделал это. Хочу в лицо сказать ему, что он сделал с моей жизнью в тот день, когда отнял жизнь у Лорны. Психиатр, которая ведет нашу группу, говорит, что мне надо попытаться найти в себе силы вернуться к нормальной жизни. Что лучше сойти с ума, чем продолжать жизнь с этой сердечной тоской и чувством беззащитности. Поэтому я и пришла к вам. Я просто уже больше не могу.

– Вы хотите действовать.

– Да, именно. А не просто болтать. Я ужасно устала от разговоров. От них никакого толка.

– Но если вам нужна моя помощь, то придется поговорить еще немного. Хотите кофе?

– Да, с удовольствием выпью. Черный, пожалуйста.

Я налила кофе в две чашки, добавила себе молока, но вопросы не стала задавать, пока снова не уселась в кресло, взяв со стола блокнот и ручку.

– Мне очень не хочется просить вас снова рассказывать обо всем, но мне действительно нужны детали, все, которые вам известны.

– Понимаю. Возможно, именно поэтому я так долго не решалась прийти сюда. Я ведь рассказывала эту историю, наверное, раз шестьсот, и каждый раз мне было очень трудно делать это. – Она подула на кофе и сделала глоток. – Хороший кофе. Крепкий. Терпеть не могу слишком слабый кофе. У него никакого вкуса. Ладно, надо подумать с чего начать. Наверное, прежде всего вы должны уяснить, что Лорна была независимой упрямицей. Она все делала по-своему. И ее совершенно не волновало, что об этом думают другие люди, она считала, будто ее поступки никого не касаются. В детстве Лорна страдала астмой, из-за болезни ей часто приходилось пропускать занятия в школе, поэтому училась она не очень хорошо. Девочка страдала аллергией почти на все. Друзей и подруг у нее было очень мало, она не могла ходить на вечеринки в чужие дома, потому что аллергию у нее вызывали домашние животные, пыль, цветы и все такое прочее. С возрастом аллергия на многое прошла, но все же приступы не прекращались. Я специально заостряю на этом внимание, потому что считаю, что болезнь оказала огромное влияние на ее характер. Лорна была упрямой и необщительной, вела себя вызывающе. Я думаю, это оттого, что она привыкла к одиночеству, привыкла делать то, что она хочет. Наверное, и я ее испортила немного. Дети чувствуют слабинку родителей, и это превращает их в некотором роде в тиранов. Лорна не понимала, что значит доставлять удовольствие другим людям, то есть не только брать у них что-то, но и отдавать самой. И все же, если хотела, она могла быть щедрой, хотя щедрость не была естественной чертой ее характера. – Дженис Кеплер помолчала. – Я немного сбилась, хотела рассказать о чем-то другом, но не могу сообразить, о чем.

Она нахмурилась, моргая, и я видела, что она пытается собраться с мыслями. Минуту или две мы молчали, прихлебывая кофе, наконец она что-то вспомнила, слегка обрадовавшись при этом.

– Ох да. Извините меня. – Поерзав в кресле, она продолжила свой рассказ: – Лекарства против астмы иногда вызывали у нее бессонницу. Считается, что антигистаминные препараты должны вызывать сонливость. Так оно и есть. Конечно, это не тот глубокий сон, который необходим для нормального отдыха. А Лорна не любила спать. Уже будучи взрослой, она иногда спала всего по три часа в сутки. Я думаю, что она просто боялась лежать. Девочке казалось, что лежачее положение всегда усугубляло одышку. У нее появилась привычка гулять по ночам, когда все спят.

– А с кем она гуляла? Были у нее друзья, или она просто бродила одна по улицам?

– Наверное, с другими полуночниками. С диск-жокеем с радиостанции, которая работает всю ночь. Я не помню его имени, но вы сможете это выяснить. И еще ночная медсестра из больницы "Санта-Терри" Серена Бонни. А Лорна работала у мужа Серены на станции водоочистки.

Я сделала пометки. Если уж я решусь помочь этой женщине, то надо будет проверить обоих.

– А в чем заключалась ее работа?

– Работала она там неполный рабочий день... всего с часу до пяти, выполняла работу секретарши. Ну знаете, что-то напечатать, разложить почту, отвечать на телефонные звонки. Полночи она не спала, а потом могла спать допоздна, если хотела.

– Значит, работала она двадцать часов в неделю. Это совсем немного, – заметила я. – На что же она жила?

– Знаете, она жила отдельно, в маленьком коттедже на территории чьего-то особняка. Коттедж очень скромный, арендная плата небольшая. Две комнаты, ванная. Наверное, изначально он строился для садовника. Без центрального отопления. Кухни, как таковой, тоже не было, только микроволновая печь, нагреватель с двумя горелками да холодильник размером с небольшой ящик. Представляете, да? Правда, имелись электричество, водопровод и телефон. Лорна могла бы его уютно обставить, но не хотела с этим возиться. Говорила, что предпочитает простоту. Плата ее устраивала, а больше ее, похоже, ничего не волновало. Ей нравилось уединение, все знали об этом и старались не нарушать его.

– Но, наверное, в такой обстановке полно различных аллергенов, – предположила я.

– Да, конечно. Я сама много раз говорила ей об этом. Но в то время Лорна чувствовала себя хорошо. Понимаете, ее аллергия и астма были скорее сезонными, чем хроническими. Случались, правда, отдельные приступы после занятий спортом, при простудах и нервных стрессах. Но все дело в том, что она не желала жить среди людей, ей нравилось ощущение того, что она живет в лесу. Участок при особняке не такой уж большой... шесть или семь акров[2], двухрядная дорога, посыпанная гравием... наверное, это давало ей ощущение одиночества и покоя. Лорна ни за что не хотела жить в квартире, в жилом доме, в окружении соседей, у которых постоянно шум и громкая музыка. Она не отличалась дружелюбием, ей абсолютно не нравилось здороваться со знакомыми. Такая уж она была. Поэтому, при первой возможности, переехала в коттедж и жила там.

– Вы сказали, что ее нашли в этом коттедже. Полиция считает, что там она и умерла?

– По-моему, да. Но обнаружили ее не сразу, они предположили, что пролежала она там около двух недель. От Лорны тогда не было никаких известий, но я не волновалась. Во вторник вечером я говорила с ней, и она сказала, что берет отпуск. Тогда я решила, что она берет отпуск на один день, сама Лорна не сказала на сколько, во всяком случае, я этого не помню. Вы же знаете, весна в прошлом году наступила поздно, цветочной пыльцы было очень много, а значит, у нее могла разыграться аллергия. Но как бы там ни было, она перезвонила и сообщила, что уезжает из города на две недели. Сказала, что уезжает на машине в горы, чтобы застать еще оставшийся снег. Во время приступов аллергии она находила спасение только на лыжных базах. Пообещала позвонить, когда вернется, но это был наш последний разговор.

Я взялась за ручку.

– Какого числа это было?

– Девятнадцатого апреля. А тело нашли пятого мая.

– А куда она собиралась ехать? В какое место?

– Сказала только, что в горы, но точного места не назвала. Вы думаете, это имеет значение?

– Просто любопытствую. В апреле, по-моему, поздновато для снега. Возможно, это была просто отговорка, и она собиралась в другое место. Вам не показалось, что она что-то скрывает?

– Ох, Лорна вообще была не из тех, кто откровенничает. Вот другие мои дочери – это другое дело. Если они собираются в отпуск, то мы садимся за стол, раскладываем рекламные проспекты маршрутов и отелей, все обсуждаем. Вот как раз сейчас Берлин собрала деньги на путешествие, так мы все время выбираем наилучшие варианты, охаем и ахаем. Я вообще люблю пофантазировать. Но вот Лорна говорила, что не стоит строить планы, потому что действительность их все равно разрушит. Все у нее было как-то не так, как у других людей. Так что когда от нее не было звонков, я думала, что она уехала из города. Она и раньше звонила нечасто, а поехать к ней домой, раз уж она уехала, ни у кого из нас не было причины. – Дженис замялась, смутившись. – Должна сказать вам, что чувствую за собой вину. Наговорила вам тут массу всяких оправданий, чтобы вы не подумали, что меня не волновала судьба дочери.

– Но я и не подумала так.

– Вот и хорошо, потому что я любила этого ребенка больше жизни. – На глаза у нее, словно от облегчения, навернулись слезы, и Дженис часто заморгала. – Ладно, как бы там mi было, но нашла ее женщина, у которой Лорна работала. Вот она-то и пришла к ней в коттедж.

– Как зовут эту женщину?

– Ох. Серена Бонни.

Я заглянула в свои записи.

– Она медсестра?

– Совершенно верно.

– А какую работу делала для нее Лорна?

– Выполняла работу сиделки. Время от времени присматривала за отцом миссис Бонни. Насколько я понимаю, старику стало хуже, и миссис Бонни не хотела оставлять его одного. По-моему, она тоже собиралась уехать из города, но хотела договориться с Лорной, прежде чем заказывать билеты. Автоответчика у Лорны не было. Миссис Бонни позвонила ей несколько раз, а потом решила оставить в двери записку. Но уже подойдя к коттеджу, сообразила, что здесь что-то не так. – Дженис замолчала, наверное, от нахлынувших неприятных воспоминаний. Пролежавшее две недели тело, должно быть, представляло собой ужасную картину.

– А от чего Лорна умерла? Была установлена причина смерти?

– Вот в этом то все и дело. Они так ничего и не выяснили. Она лежала лицом вниз на полу в нижнем белье, а спортивная одежда валялась рядом. Я думаю, что она вернулась с пробежки и разделась, чтобы принять душ. Следов борьбы не обнаружили, предположили, что у нее случился приступ астмы.

– Но вы в это не верите.

– Нет, не верю, да и полиция тоже не верит.

– Она занималась спортом? Это довольно удивительно, судя по тому, что вы рассказали мне о ее здоровье.

– Ей нравилось находиться в хорошей форме. Да, я знаю, что бывали случаи, когда после тренировок у нее появлялась одышка, но Лорна носила с собой ингалятор, и, знаете, это ей помогало. Если уж ей совсем становилось худо, то она на время бросала тренировки, но когда самочувствие улучшалось, снова возобновляла их. Доктора не хотели, чтобы она чувствовала себя инвалидом.

– А что показало вскрытие?

– Отчет у меня с собой, – ответила Дженис, указывая на свою бумажную сумку.

– Никаких следов насилия?

Дженис покачала головой.

– Не знаю, как и сказать. Из-за сильного разложения трупа полицейские поначалу даже не были уверены, она ли это. И личность установили только по карте дантиста.

– Но, полагаю, они все же открыли дело об убийстве.

– Да. Хотя причину смерти не установили, ее гибель посчитали подозрительной. Завели дело об убийстве, но ничего не сделали. А сейчас, похоже, и вовсе намерены бросить его. Вы же знаете, как это бывает. Наваливаются новые дела и о старых забывают.

– Иногда для подобного расследования просто не хватает нужных данных, но это не значит, что полиция им совсем не занимается.

– Да, я понимаю, но все же не могу успокоиться.

Дженис старательно избегала встречаться со мной взглядом. Интуиция подсказывала, что она что-то не договаривает. Внимательно вглядевшись в ее лицо, я попыталась определить причину ее явного беспокойства.

– Дженис, может быть, вы что-то не сказали мне?

Щеки женщины зарделись, словно ее охватила волна горячего воздуха.

– Я как раз собиралась перейти к этому.

Глава 2

Она снова порылась в бумажной коричневой сумке, вытащила видеокассету в коробке без надписи и положила ее на край стола.

– Примерно месяц назад кто-то прислал нам эту пленку. Я не могу представить, кто это сделал, и не понимаю, зачем кому-то надо так расстраивать нас. Мэйса дома не было. Я обнаружила эту кассету в почтовом ящике. Она была завернута в коричневую бумагу. Обратного адреса не было. Я вскрыла посылку, потому что адресована она была мне и мужу. И сразу вставила кассету в видеомагнитофон. Понятия не имела, что там могло быть, подумала, что какое-нибудь телевизионное шоу или съемки чьей-нибудь свадьбы. Я чуть не умерла, когда увидела, что там. Чистейшая порнография, и во всем этом участвует Лорна. Я завопила, выключила магнитофон и тут же выбросила кассету в мусорный ящик, словно она жгла мне руки. Мне захотелось пойти и вымыть их после этой грязи. Но потом я подумала, что эта пленка может послужить уликой. Возможно, она как-то связана с причиной убийства Лорны.

Я наклонилась вперед.

– Позвольте мне кое-что уточнить, прежде чем вы продолжите. Вы впервые узнали об этом? Не подозревали раньше, что она занимается чем-нибудь подобным?

– Да что вы! Я была просто потрясена. Порнография? Ни в коем случае. Но, увидев эту пленку, я, естественно, начала думать, не вовлек ли ее кто-нибудь в это?

– Каким образом?

– Возможно, ее шантажировали. Может быть, вынудили. Насколько мы знаем, Лорна негласно работала на полицию, чего они никогда не признают.

– Почему вы так считаете? – Впервые ее рассуждения показались мне странными, и я почувствовала некоторую настороженность.

– Потому что тогда мы подадим на них в суд – вот почему. А если ее убийство связано с заданием от полиции? Мы этого так не оставим.

Я откинулась на спинку кресла и уставилась на нее.

– Дженис, я сама два года работала в департаменте полиции Санта-Терезы. Они серьезные профессионалы и не пользуются услугами дилетантов. Думаете, ее мог привлечь к сотрудничеству отдел нравов? Очень трудно поверить в это.

– Но я и не утверждаю, что тут замешана полиция. Я никого не обвиняю, потому что это можно расценить как клевету. Просто выдвигаю предположения.

– Какие, например?

Она замялась, размышляя.

– Ну, может быть, она собиралась донести на того, кто делал этот фильм.

– А какой в этом смысл? В наше время изготовление порнографических фильмов не является противозаконным.

– А вдруг этот фильм только прикрытие? Какого-нибудь другого преступления?

– Да, существует такая вероятность, но позвольте мне на минутку выступить в роли адвоката дьявола. Вы сказали мне, что причина смерти не установлена, а это значит, что коронер[3] не может с определенностью заявить, отчего она умерла, так?

– Так, – неохотно согласилась Дженис.

– А может, у нее разорвалась аорта, случился припадок или сердечный приступ. При ее аллергии она могла умереть от анафилактического[4] шока. Я не пытаюсь разубедить вас в том, что ее убили, но ваше заявление очень серьезно, а доказательств нет никаких.

– Я понимаю. Наверное, вам покажется это бредом сумасшедшей, но я знаю то, что знаю. Ее убили. Я в этом абсолютно уверена. Просто меня никто не слушает. И что прикажете мне делать? Скажу вам еще кое-что. На момент смерти у Лорны было очень много денег.

– Сколько?

– Почти пятьсот тысяч долларов в акциях и облигациях. Часть денег в депозитных сертификатах, но основная сумма в ценных бумагах. И еще у нее было пять или шесть различных срочных счетов. И где только она могла взять такие деньги?

– А вы сами как думаете?

– Возможно, кто-то заплатил ей, чтобы она молчала о чем-нибудь.

Я внимательно посмотрела на Дженис, пытаясь понять ход ее мыслей. Сначала она заявила, что ее дочь шантажировали или принуждали. А теперь она обвиняет дочь в вымогательстве. Я решила на время перевести разговор в другое русло.

– А как на эту пленку отреагировала полиция?

Мертвая тишина.

– Дженис?

Похоже, она упорно не хотела отвечать на этот вопрос, но все же ответила:

– Я им ее не показывала. Я не показывала ее даже Мэйсу, иначе бы он умер от стыда. Лорна была его ангелом. Вся жизнь Мэйса изменилась бы, узнай он, что она натворила. – Дженис забрала кассету и убрала ее назад в сумку.

– Но почему бы вам все-таки не показать ее полиции? По крайней мере, у них появится новая ниточка...

Я не успела договорить, потому что Дженис отрицательно замотала головой.

– Нет, ни в коем случае. Я ни за что не отдам им пленку. Знаю я их. Убеждена, что тогда мы увидим ее в последний раз. Конечно, это звучит глупо, но я слышала о подобных случаях. Улики, которые им не нравятся, просто исчезают. Их отправляют в суд, а там они загадочно пропадают. И все, хватит об этом. Я не доверяю полиции. В этом все дело.

– А почему вы доверяете мне? Откуда вы знаете, может, я сотрудничаю с полицией?

– Но должна же я хоть кому-то доверять. Я хочу знать, как Лорна попала... в этот скабрезный фильм... если ее именно из-за него и убили. Но я не знаю, как это сделать, я не могу вернуться назад во времени и выяснить, что произошло. – Дженис тяжело вздохнула. – Как бы там ни было, я решила, что если найму частного детектива, то покажу эту пленку только ему. А теперь мне, наверное, надо спросить вас, готовы ли вы помочь мне, потому что если вы откажетесь, мне надо будет искать кого-то другого.

Я задумалась. У меня не было уверенности относительно шансов на успех, хотя дело показалось чрезвычайно интересным.

– Подобные расследования стоят дорого. Вы к этому готовы?

– Если бы не была готова, то не пришла бы сюда.

– А ваш муж согласен с вами?

– Идея ему не слишком понравилась, но он видит, что я настроена решительно.

– Хорошо. Давайте сделаем так: сначала я попытаюсь что-нибудь разузнать, а потом мы подпишем с вами контракт. Я хочу быть уверена, что смогу оказаться вам полезной. В противном случае вы только зря потратите свое время и деньги.

– Вы намерены обратиться в полицию?

– Мне придется это сделать. Возможно, сначала неофициально. Все дело в том, что мне нужна информация, и если мы наладим сотрудничество с полицией, то это сэкономит часть ваших денег.

– Понимаю. Но и вы должны понять одну вещь. Мне ясно, что вы верите в компетентность местной полиции, да и я в этом не сомневаюсь. Но у всех бывают случайные ошибки, и так уж устроен человек, что он пытается скрыть их. Поэтому я не хочу, чтобы вы принимали решение, помогать мне ли нет, основываясь на мнении полиции. Они, наверное, вообще считают меня полной идиоткой.

– Поверьте мне, в подобных случаях я в состоянии самостоятельно принимать решения. – Почувствовав боль в шее, я посмотрела на часы и подумала, как быстро летит время. Потом записала в своем блокноте домашний адрес Дженис, номер домашнего телефона и номер телефона кафе, где она работала. – Ладно, посмотрим, что я сумею выяснить. Кстати, вы не могли бы оставить мне пленку? Я бы хотела побыстрее начать работать, хотя официально я приступлю к вашему делу только после подписания контракта.

Дженис взглянула на сумку, стоявшую возле кресла, но не протянула руку, чтобы взять ее.

– Думаю, что смогу. Но только я не хочу, чтобы она попала к кому-нибудь еще. Мэйс и девочки умрут, если узнают о ней.

Я перекрестилась и подняла правую руку.

– Буду охранять ее, как свою жизнь.

Я решила не напоминать ей, что порнография является коммерческим бизнесом. Возможно, существовала тысяча копий этой пленки. Убрав свои записи в портфель, я закрыла его. Когда я поднялась, встала и Дженис. На мгновение она прижала сумку к бедру и только потом передала ее мне.

– Спасибо, – поблагодарила я, взяла свою куртку и сумочку и пристроила их сверху бумажной сумки, затем выключила свет. Дженис следовала за мной по коридору. Взглянув на нее, я поймала ее настороженный взгляд. – Вы должны доверять мне. Без этого нам нет смысла сотрудничать.

Она кивнула, и я уловила отблеск слезинок в ее глазах.

– Надеюсь, вы будете помнить, что Лорна в действительности была совершенно не такая, какой вы ее увидите.

– Да, я буду помнить об этом. Свяжусь с вами, как только выясню что-нибудь. И тогда мы все обговорим.

– Хорошо.

– И еще кое-что. Вам придется рассказать Мэйсу о пленке. Смотреть ее ему вовсе необязательно, но знать о ее существовании он должен. Я хочу полной откровенности между нами троими.

– Ладно. Я вообще-то никогда не умела хорошенько хранить от него секреты.

Мы расстались на небольшой стоянке для двенадцати машин, расположенной позади здания, и я поехала домой.

Уже в своем районе мне пришлось изрядно покружить, прежде чем я отыскала место на полулегальной парковке, которая находилась в половине квартала от моего дома. Заперев машину, я отправилась домой пешком, держа в руке бумажную сумку, как будто загруженную продуктами. Вечер был тихим, улицу затемняли деревья, их голые ветки покачивались над головой, словно купол обвисшего шатра. Несколько звезд, которые я заметила, были похожи на льдинки, разбросанные по небу. Невдалеке шумели волны океана, омывавшие пустынный зимний пляж, в ночном воздухе я чувствовала запах соленой морской воды. Впереди отблески света играли в окне моей квартиры, расположенной в чердачном помещении на втором этаже. Я видела, как покачиваемые ветром сосновые ветки стучат в стекло. Мимо на велосипеде проехал мужчина, одетый во все черное. Он двигался быстро, бесшумно, задники его кроссовок были покрыты флуоресцентной лентой. Я поймала себя на том, что с замиранием сердца смотрю ему вслед, словно он привидение.

Я прошла через ворота, которые, приятно заскрипев, захлопнулись за мной. Подойдя к заднему крыльцу, я машинально бросила взгляд на кухонное окно моего домовладельца, хотя прекрасно знала, что света в нем не будет. Генри уехал в Мичиган повидаться с родственниками и должен был вернуться только через пару недель. Я присматривала за его жилищем, забирала почту, сортировала ее, и если, на мой взгляд, попадалось что-то важное, пересылала ему.

И, как обычно, я, к своему удивлению, обнаружила, что очень сильно скучаю по нему. Впервые я встретилась с Генри Питтсом четыре года назад, когда подыскивала себе квартиру. Выросла я главным образом в трейлерах, где жила со своей незамужней теткой, после того, как в пятилетнем возрасте лишилась родителей. После двадцати я дважды побывала замужем, но эти скоротечные браки отнюдь не укрепили во мне чувство постоянства. Когда тетя Джин умерла, я вновь вернулась в ее арендуемый трейлер, в покой его маленького пространства. К тому времени я уже ушла из департамента полиции Санта-Терезы и работала на человека, который и обучил меня всем премудростям работы частного детектива. В конце концов получив лицензию, я открыла собственный офис, но продолжала жить в одиночных и двойных трейлерах на различных стоянках Санта-Терезы, последняя из которых находилась в пригороде Колгейта. Возможно, я так бы и осталась там жить, но меня выселили вместе с большим количеством моих соседей. Несколько стоянок, в том числе и моя, были превращены в специальное жилье для людей в возрасте старше пятидесяти пяти лет. В результате этого в суд посыпались заявления от обитателей трейлеров, возражавших против подобной дискриминации. Но у меня не хватило терпения дожидаться решения суда, и я начала подыскивать себе доступную квартиру.

Вооружившись газетой с объявлениями и картой города, я разъезжала по адресам, выслушивая один вежливый отказ за другим. Это были изматывающие поиски. То, что подходило мне по цене (в диапазоне от очень дешевой до чрезвычайно скромной), либо находилось у черта на куличках, либо оказывалось грязной развалюхой. К Генри по объявлению я заехала только потому, что находилась в том районе.

До сих пор помню тот день, когда впервые припарковала свой "фольксваген" возле дома и прошла через скрипучие ворота. Стоял март, только что прошел легкий дождь, и воздух наполнился запахами травы и нарциссов. Пышно цвели вишни, их розовые цветы устилали дорожку, ведущую к дому. Сдаваемое помещение оказалось гаражом, переделанным в этакое "холостяцкое гнездышко", именно к таким жилищам я и привыкла. Снаружи это было нечто совершенно неопределенное, с главным домом гараж соединялся открытым переходом, который Генри застеклил, и в этом пространстве у него подходили большие партии теста. Генри был булочником на пенсии, но все равно почти каждый день поднимался рано и выпекал хлеб.

Окно кухни было открыто, и весенний воздух наполняли запахи дрожжевой закваски, корицы и кипящего соуса для спагетти. Прежде чем постучать и представиться, я заслонила с боков лицо ладонями и заглянула в окно гаража. В то время он представлял собой одну комнату длиной семнадцать футов с тесным закутком для маленькой ванной и кухни. Теперь-то к нему пристроен второй чердачный этаж, где у меня размещаются спальня и вторая ванная. Но даже в тогдашнем виде мне хватило одного взгляда, чтобы понять – вот он, мой дом.

Генри, одетый в белую футболку и шорты, открыл мне дверь. На ногах у него были шлепанцы, а голова повязана платком. Руки его были в муке, и даже лоб он запачкал мукой. Я взглянула на его худощавое загорелое лицо с яркими голубыми глазами, на его седые волосы и подумала, не знавала ли я его в предыдущей жизни. Он пригласил меня зайти в дом и, пока мы разговаривали, угощал булочками с корицей собственного изготовления, к которым я и пристрастилась с тех пор.

Из разговора стало ясно, что его уже посетило столько же претендентов, сколько я объездила различных домовладельцев. Генри искал жильца без детей, вредных привычек и пристрастия к громкой музыке. А я искала домовладельца, который бы занимался собственными делами и не лез в мои. Я сразу поняла, что Генри мне подходит, потому что ему было за восемьдесят, а это явно ограждало меня от нежелательных знаков внимания с его стороны. И еще, возможно, он подходил мне, потому что я чрезвычайно склонна к мизантропии. Два года я прослужила в полиции, а потом в течение двух лет отрабатывала четыре тысячи часов, необходимых для получения лицензии частного детектива. Меня сфотографировали, сняли отпечатки пальцев, дали подписать соответствующие документы и выдали удостоверение. Так как по роду деятельности мне приходилось вскрывать различные темные стороны человеческой натуры, я начала еще больше сторониться людей. Но при этом научилась держаться со всеми вежливо, порой даже дружелюбно, когда того требовали интересы дела. Будучи одинокой и много времени проводившей вне дома, я была идеальным жильцом – спокойная, необщительная, скромная.

Я отперла свою дверь, зажгла свет, скинула куртку, включила телевизор и видеомагнитофон, а затем вставила в него кассету с фильмом, в котором снялась Лорна Кеплер. Вникать в детали содержания фильма не было никакого смысла, да, честно говоря, никакого стройного сюжета в нем и не было. А кроме того, актеры играли скверно, симуляция секса выходила у них скорее смехотворно, чем непристойно. Но, возможно, только в силу моей неприязни к подобным вещам весь фильм показался мне дилетантской стряпней. Удивили меня титры, я перемотала пленку и перечитала их с самого начала. Имена и фамилии продюсера, оператора и режиссера видеомонтажа звучали вполне реально: Джозеф Эрз, Мортон Кассельбаум, Честер Эллис. Нажав кнопку "пауза", я переписала эти имена и продолжила просмотр титров. Я ожидала, что у актеров будут псевдонимы типа Бифф Мандатс, Черри Равиш или Рэнди Боттомс, но в списке актеров имелось имя Лорны Кеплер и двух других – Рассел Терпин и Нэнси Доббс. Их я тоже переписала. Фамилии сценариста не было, но, наверное, для порнографических фильмов и не требуется специального сценария, достаточно иметь набор эпизодов.

Я попыталась прикинуть, где могли снимать этот фильм. Но, по моим представлениям, бюджеты порнографических фильмов довольно скудные, так что вряд ли его создатели стали бы специально снимать помещения или получать разрешения на съемки. Большинство сцен проходили в обстановке, которую можно найти где угодно. Главного актера, Рассела Терпина, пригласили в фильм, должно быть, исключительно ради его мужских прелестей, которые он демонстрировал во всех ракурсах. Он и Нэнси изображали мужа и жену, которые барахтались голыми на диване в гостиной, обмениваясь при этом короткими грубыми фразами и подбивая друг друга на различные сексуальные непристойности. Нэнси выглядела очень неуклюжей, взгляд ее постоянно был устремлен в одну точку левее камеры, там, наверное, стоял суфлер, подсказывающий ей текст. Мне приходилось видеть обычные школьные спектакли, где актеры играли гораздо талантливее. Все страстные порывы Нэнси выглядели так, словно она научилась им, просматривая другие порнографические фильмы, а основным жестом было похотливое облизывание губ, которое, на мой взгляд, вызывало скорее жажду, чем эрекцию. По-моему, ее пригласили сниматься в этом фильме только потому, что в наш век колготок у нее единственной сохранился настоящий пояс с подвязками.

Лорна появлялась периодически для усиления эффекта. Она не смущалась камеры, двигалась плавно и неторопливо, в ее действиях чувствовался опыт. Выглядела она элегантно. В первые минуты ее появления на экране трудно было поверить, что вскоре она начнет вытворять непристойности. Поначалу Лорна была сдержанна, потом, полностью сосредоточившись на себе и своих чувствах, стала бесстыдна и настойчива.

Сначала я намеревалась прогнать пленку на быстрой перемотке, останавливаясь только на тех сценах, в которых участвовала Лорна. Эффект от этого мелькающего секса получился очень комичным. Затем я попыталась рассматривать все внимательно, как обычно осматриваю место преступления, но в конце концов мне это надоело. Я не могу спокойно воспринимать деградацию человеческих существ, особенно тогда, когда это происходит исключительно ради денег. Слышала, что порноиндустрия крупнее индустрии звукозаписи и киноиндустрии вместе взятых, за счет секса ее дельцы получают громадные деньги. Хотя в этом фильме было очень мало насилия и никаких сцен с участием детей, животных и тому подобного.

Иногда режиссер пытался нагнетать напряжение. Лорна играла сексуально демоническое привидение, которое подкрадывалось и к мужу, и к жене, а те бегали голыми по дому. Домогалась она и сантехника по имени Гарри, который появлялся в тех частях фильма, которые я прокрутила на быстрой перемотке. Часто появление Лорны сопровождалось дымом, а ее прозрачная мантия взлетала вверх от ветра, нагнетаемого вентилятором. При половых актах давалось много крупного плана, оператор охотно подавал детали, умело пользуясь объективом с переменным фокусным расстоянием.

Я остановила пленку и перемотала ее, сосредоточив свое внимание на коробке. Компания, выпустившая этот фильм, называлась "Киренаики Синема", имелся ее адрес в Сан-Франциско. Киренаики? Что бы это могло значить? Я сняла с полки словарь и нашла в нем: "Киренаики – греческая школа философии, основанная в городе Кирена Аристиппом, который признавал высшим благом чувственные удовольствия". Что ж, видно хоть кто-то в этой компании грамотный. Я поискала в справочнике телефон компании, но его не оказалось, хотя адрес, похоже, был настоящим. Но даже если мы с Дженис придем к соглашению, я не уверена, что ей захочется оплатить мою поездку в Сан-Франциско.

Я просмотрела бумаги, которые она отдала мне вместе с пленкой, отложив в сторону выписки из полицейских отчетов. С особым вниманием прочитала результаты вскрытия, переводя медицинские термины в привычные для меня понятия. Основные факты были так же отвратительны, как и фильм, который я только что просмотрела. К тому моменту, когда обнаружили тело Лорны, процесс разложения фактически завершился. Внешний осмотр практически ничего не дал, так как все мягкие ткани превратились в скользкую массу. Да и черви сильно изъели труп. Внутреннее обследование подтвердило отсутствие всех органов, осталось только немного ткани желудочно-кишечного тракта, печени и системы органов кровообращения. Ткань головного мозга тоже полностью превратилась в жидкость и частично отсутствовала. На костях не было обнаружено признаков травм, никаких следов огнестрельных ран и разрывов кровеносных сосудов. Патологоанатом отметил два старых перелома, но они явно не могли иметь отношения к смерти Лорны. Лабораторные анализы не обнаружили следов наркотиков или яда в организме. Частично сохранились зубные дуги и все десять пальцев. Идентификация личности была проведена с помощью карты дантиста и неполного отпечатка большого пальца правой руки. Фотографий в бумагах не было, но наверняка они имелись в папке с делом в полиции. Вряд ли подобные посмертные фотографии могли отдать матери Лорны.

Дату или время смерти определить точно было невозможно. Но грубые расчеты, основываясь на нескольких факторах погоды и окружающей обстановки, все же произвели. Многие опрошенные свидетели показали, что Лорна была полуночницей. Некоторые подтвердили ее привычку совершать короткие пробежки, после того как она просыпалась. Насколько смогли установить детективы из отдела по расследованию убийств, в субботу, 21 апреля Лорна, как обычно, спала допоздна. Поднявшись, надела спортивный костюм и отправилась на пробежку. Утренняя субботняя газета находилась в доме, как и другая почта, доставленная этим утром позже. Вся корреспонденция после двадцать первого апреля осталась невскрытой, газеты из ящика тоже не вынимались. Я невольно подумала, почему же она не уехала в путешествие вечером в четверг, как собиралась. Возможно, хотела доработать неделю, а уехать в субботу утром.

Вопросов напрашивалась масса, но бесполезно было гадать, не имея конкретных фактов. Пока причина смерти не установлена, полиция будет считать, что Лорна убита неизвестным лицом или лицами. Жила она одна, вдалеке от другого жилья, и если бы кричала и звала на помощь, то никто бы не услышал. Я тоже живу одна, и хотя рядом Генри Питтс, я порой испытываю беспокойство. Ведь моя работа явно опасна. В меня и стреляли, и избивали, но мне обычно удавалось ускользать от своих недругов. Мне даже не хотелось думать о последних минутах жизни Лорны.

Детектива из отдела по расследованию убийств, который проделал всю предварительную работу, звали Чини Филлипс, я с ним встречалась время от времени. Но я слышала, что недавно он перешел работать в отдел нравов. Не знаю точно, как работают полицейские в других городах, но в департаменте полиции Санта-Терезы офицеров после двух – трех лет службы переводили в другой отдел, и, таким образом, они познавали специфику работы всех подразделений. Это не только улучшало работу департамента, но и предоставляло его сотрудникам возможность продвижения по службе. При этом им не приходилось ждать смерти или отставки коллег по отделу.

Как и многих других полицейских города, Чини обычно можно было разыскать в местном кафе "Калиенте", которое все называли "КК". Это кафе частенько посещали адвокаты и прочие представители правоохранительных органов. За ходом дела об убийстве Лорны наблюдал лейтенант Кон Долан, которого я прекрасно знала. Вообще-то я скептически относилась к предположению, что смерть Лорны имела отношение к ее роли в этом низкопробном фильме. Но, с другой стороны, я понимала, почему в это так сильно верит Дженис Кеплер. А что еще думать, если оказалось, что ты не справилась с воспитанием любимой дочери, которая стала порнозвездой?

Я была полна сил, буквально рвалась в бой от чрезмерной дозы кофеина. За день я, наверное, выпила чашек восемь – десять кофе, последние две вечером, во время разговора с Дженис. Так что готова была действовать.

Взглянув на часы, я обнаружила, что уже начало первого ночи, и на самом деле мне давно пора бы спать. Но я взяла телефонный справочник и отыскала номер телефона "КК". Дозвонилась менее чем за пятнадцать секунд. Бармен сообщил мне, что Чини Филлипс находится в кафе. Я назвала свое имя и попросила передать Чини, что еду в кафе. Кладя трубку, я услышала, как кричит бармен, зовя Чини. Схватив куртку и ключи, я направилась к двери.

Глава 3

Я поехала на восток по длинному, широкому бульвару Кабана, который тянулся параллельно пляжу. Когда на небе полнолуние, бульвар представляется ночной сценой из кинофильма, которую снимают днем. Ландшафт настолько хорошо освещен, что деревья отбрасывают тени. Сегодня луна находилась в своей последней четверти и висела низко в небе. С бульвара я не могла видеть океан, но слышала рокот и шум прилива. Ветру хватало силы раскачивать пальмы, их раскидистые верхушки кивали друг другу, ведя какой-то свой тайный разговор. Навстречу мне попалась машина, а вот пешеходов не было видно. Я нечасто выхожу из дома в такое время, поэтому меня вдруг охватило легкое возбуждение и любопытство.

Днем Санта-Тереза выглядит точно так же, как и любой другой небольшой городок Южной Калифорнии. Церкви и административные здания жмутся к земле, боясь землетрясений. Кровли зданий низкие, архитектура в основном в испанском стиле. Но есть какая-то прочность и уверенность во всех этих белых необожженных кирпичах и красных черепичных крышах. Лужайки тщательно ухожены, кусты аккуратно подстрижены. Но ночью все это кажется безжизненным и драматичным, черно-белые контрасты вносят какую-то напряженность в пейзаж. Небо ночью на самом деле вовсе не черное, а цвета серого угля, почти цвета извести с темными вкраплениями. А деревья напоминают чернильные пятна на темпом ковре, И даже ветер ведет себя ночью совсем по-другому, он, словно пуховое одеяло, ласкает вашу кожу.

Кафе "КК" разместилось в здании заброшенной станции техобслуживания вблизи железной дороги. Несколько лет назад отсюда убрали бензоколонки и резервуары, а загрязненную землю закатали асфальтом. Но сейчас, в жаркие дни, асфальтовое покрытие размягчается, выделяя токсичную смолистую жидкость, которая превращается в дымку, а это значит, что на площадке того и гляди может вспыхнуть пламя. Зимой асфальт от холода растрескивается, и над площадкой стоит запах серы. Так что это совсем не то место, где хотелось бы походить босиком.

Я остановила машину перед кафе, под ярко-красной неоновой вывеской. Здесь, на улице, воздух пах кукурузными лепешками, жаренными на свином жиру, а внутри стоял запах соуса и табачного дыма. Я услышала писклявый вой миксера, смешивавшего лед и текилу. Владелец "КК" именовал свое кафе "настоящей мексиканской харчевней", о чем, по его мнению, свидетельствовали прибитые над дверями мексиканские сомбреро. Освещение в кафе было очень плохим, так что никаких других мексиканских атрибутов и не требовалось. Все блюда в меню были американизированными, но названия их звучали очень заманчиво – салат "энсанада", макароны "по-мексикански", лапша "бамбини" и тому подобное. Музыка – исключительно в записи – обычно звучала слишком громко, и создавалось впечатление, что на время еды к твоему столу специально приставлен оркестр.

Чини Филлипс сидел за стойкой бара лицом ко мне. Моя просьба о свидании его явно заинтриговала. Ему, наверное, было слегка за тридцать, белый парень с растрепанной копной темных курчавых волос, карие глаза, волевой подбородок с колючей двухдневной щетиной. Такого типа вы можете увидеть в мужском журнале мод или в разделе светской хроники местных газет в сопровождении какой-нибудь появляющейся впервые в свете девицы, разодетой, как невеста. Стройный, среднего роста, одет он был в шелковую спортивную куртку табачного цвета поверх белой рубашки и кремовые габардиновые брюки. Его уверенный вид предполагал наличие денег из тайных источников, а на всем облике лежал отпечаток частных школ и престижного колледжа. Но это чисто мое предположение, и я понятия не имею, насколько оно верно. На самом деле я никогда не интересовалась у Чини, как он стал полицейским. Насколько я знаю, его отец и дед служили в правоохранительных органах, а все женщины в семье работали в тюремной администрации.

Я уселась на стул за стойкой бара рядом с ним.

– Привет, Чини. Как дела? Спасибо, что подождал. Не забуду твоей любезности.

Он пожал плечами.

– В любом случае, я обычно торчу здесь до закрытия. Взять тебе выпить?

– Да, конечно. Я выпила столько кофе, что теперь, наверное, никогда не засну.

– Что предпочитаешь?

– "Шардонне", если можно.

– Разумеется можно.

Чини улыбнулся, продемонстрировав первоклассную работу дантиста. Нельзя иметь такие прекрасные зубы, если не тратить годами большие деньги на уход за ними. Держался Чини, как обычно, спокойно.

Бармен наблюдал за нашим разговором с преувеличенным для такого позднего часа терпением. В таких барах в этот час сексуальное влечение заставляет посетителей подыскивать себе пару, и тогда, они уже начинают угощать выпивкой партнерш, на которых раньше не обращали внимания, а теперь решили, что сойдет и эта. Бармен явно подумал, что мы договариваемся провести вместе ночку. Чини заказал мне вино, а себе еще одну порцию водки с тоником.

Бросив взгляд через плечо, он быстро оглядел остальную публику.

– Я слышала, что ты ушел из отдела по расследованию убийств.

– Точно. Уже шесть месяцев работаю в отделе нравов.

– И как, нравится?

Его, наверное, перевели в отдел нравов потому, что он был достаточно молод, и эти нравы у него еще сохранились.

– Конечно, отличная работа. Отдел из одного сотрудника. Сейчас я главный эксперт Санта-Терезы по азартным играм, проституции, наркотикам и организованной преступности, если таковая существует в нашем городе. А как ты? Чем занимаешься? Ведь ты, наверное, пришла сюда не для того, чтобы поболтать о моей карьере. – Чини поднял взгляд на подошедшего бармена и замолчал, пока тот подавал наши напитки.

Когда он снова посмотрел на меня, я сообщила:

– Дженис Кеплер хочет нанять меня для расследования смерти ее дочери.

– Желаю удачи.

– Ты ведь проводил предварительное расследование, да?

– Долан, я и еще пара ребят. Причину смерти установить не удалось. Мы до сих пор даже не знаем точную дату смерти, ее определили примерно. Никаких существенных улик, никаких свидетелей, ни мотива, ни подозреваемых...

– Короче говоря, и самого дела нет, – подсказала я.

– Вот именно. Или это было не убийство, или убийца может чувствовать себя спокойно.

– Согласна.

– И все же хочешь заняться этим?

– Еще не знаю. Решила прежде поговорить с тобой.

– А ты видела ее фотографию? Она была очень красива. Испорченная девушка, но великолепная. Могу рассказать тебе о темной стороне ее жизни.

– О какой?

– Она работала неполный рабочий день на станции водоочистки. Секретаршей. Ну, знаешь, позвонить по телефону, разобрать бумаги и тому подобное. Занималась этим четыре часа в день. Говорила всем, что учится в городском колледже, что, в некотором роде, было правдой. Она действительно от случая к случаю посещала лекции, но это только одна сторона медали. А на самом деле она была высококлассной проституткой. Брала по полторы тысячи долларов за услуги. После смерти у нее обнаружилась крупная сумма денег.

– А на кого она работала?

– Ни на кого. Сама по себе. Начинала девушкой по вызову. Экзотические танцы и массаж. Мужики звонят в службу по телефону, указанному в справочниках, она приходит и исполняет нечто среднее между танцем живота и стриптизом, а они торчат от этого. По правилам, она не имеет права делать ничего больше – за этим следят втихаря специальные люди – но раз уж она попадает в такую компанию, то может договориться с клиентом на любой вид услуг. Это уже строго их личное дело.

– И сколько ей платят?

Чини пожал плечами.

– В зависимости от вида услуги. Секс в чистом виде стоит, наверное, долларов сто пятьдесят, и этими деньгами она должна была делиться с управляющим службы вызовов. Но Лорна очень быстро сообразила, что может зарабатывать гораздо больше, поэтому бросила эти дешевенькие ангажементы и перешла к серьезной работе.

– Здесь, в городе?

– Да, в основном. Ее частенько видели в баре отеля "Эджуотер". А еще наведывалась в отель "Баблз" в Монтебелло, который, как ты, возможно, слышала, закрыли в июле прошлого года. Любила посещать места, где ошиваются богатые бездельники.

– А ее мать знала об этом?

– Конечно. Наверняка знала. Лорну даже однажды задержали в "Баблз" за то, что она приставала к тайному агенту из отдела нравов. Нам не хотелось расстраивать мать, но ей, несомненно, сообщили.

– А может быть, до матери только начало доходить, – предположила я. – Кто-то прислал ей копию порнографического фильма, в котором Лорна представлена в очень неприглядном виде. Но мать считает, что ее или шантажировали, или она тайно работала на полицию.

– Ох, скажешь тоже.

– Я просто передаю тебе ее предположения.

Чини фыркнул.

– Да она вообще все отрицает. Ты сама-то видела эту пленку?

– Как раз просматривала сегодня вечером. Гадость порядочная.

– Вот именно. Да и какая разница. Меня, например, совершенно не удивляет, что она занималась такими вещами. Так какое же отношение может иметь эта пленка к убийству? Что-то я этого не понимаю.

– Дженис считает, что Лорна собиралась на кого-то настучать.

– Ох, Господи, эта дамочка насмотрелась по телевизору плохих фильмов. Настучать на кого, и зачем? Эти люди действуют законно... в определенном смысле этого слова. Да, возможно, они негодяи, но в нашем штате это не противозаконно. Послушай только всех этих политиканов.

– Именно это я ей и сказала. Но как бы там ни было, я пытаюсь решить для себя, стоит ли мне браться за эту работу. Если уж вы ничего не смогли раскопать, то куда уж мне?

– Может быть, тебе повезет больше. Я по натуре жуткий оптимист. Дело не закрыто, но мы уже много месяцев топчемся на месте. Если тебе надо посмотреть дело, то это, наверное, можно организовать.

– Было бы здорово. Но на самом деле мне больше всего хотелось бы взглянуть на фотографии места преступления.

– Я узнаю у лейтенанта Долана, но, думаю, он не станет возражать. А ты слышала, что он в больнице? У него был сердечный приступ.

Я была настолько ошарашена, что прижала руки к груди, чуть не разбив при этом свой стакан. Я успела подхватить его, хотя немного вина все же выплеснулось.

– У Долана был сердечный приступ? Это ужасно! Когда это случилось?

– Вчера, сразу после совещания он почувствовал боль в груди. Все произошло очень быстро, ребята растерялись, и он уже начал задыхаться. А потом отключился. Вот тут все засуетились, начали массировать ему грудную клетку. Врачи вытащили его, но, честно говоря, Долан был на грани.

– Он поправится?

– Мы надеемся. По последним данным, у него все хорошо. Он лежит в отделении кардиологии больницы "Санта-Терри" и, естественно, скандалит.

– Это на него похоже. При первом же удобном случае постараюсь навестить его.

– Он будет рад. Обязательно навести. Я говорил с ним сегодня утром, и мне показалось, что он сходит с ума. Заявляет, что не желает спать, потому что боится не проснуться.

– Он признался в этом? Странно, никогда не слышала от лейтенанта Долана разговоров на личную тему.

– Долан здорово изменился. Совершенно другой человек. Просто удивительно. Тебе надо самой это увидеть. Он обрадуется возможности поговорить и, наверное, прожужжит тебе все уши.

Я вновь перевела разговор на Лорну Кеплер.

– А что ты сам думаешь? У тебя есть версия относительно смерти Лорны?

Чини пожал плечами.

– Я думаю, что ее кто-то убил, если ты это хочешь услышать. Разъяренный клиент, ревнивый приятель. Может быть, другие проститутки, решившие, что Лорна составляет им конкуренцию. Лорна Кеплер любила рисковать. Она из тех, кому нравится ходить по самому краю.

– У нее были враги?

– Нет, насколько мы знаем. Очень странно, но, по-моему, людям она здорово нравилась. Я сказал странно, потому что она действительно была совершенно не похожа на других. Но люди чуть ли не восхищаются этой ее исключительностью, понимаешь? Она плевала на установленные правила и жила по своим.

– На мой взгляд, ты здорово потрудился в своем расследовании.

– Да, но это мало что дало. Обидно. Знаешь, как бы там ни было, ты можешь посмотреть все, что мы раскопали. Как только Долан поправится, я попрошу Эмерод подготовить дело.

– Буду тебе очень признательна. Мать Лорны дала мне кое-какие бумаги, но это не все. Позвони мне, и я тогда заеду в участок.

– Договорились. А потом можем еще поговорить.

– Спасибо, Чини. Ты просто прелесть.

– Я это знаю. Но только обязательно держи нас в курсе. И действуй по правилам. Если раскопаешь какие-то улики, то не загуби их, а то суд не примет.

– Ты меня недооцениваешь. Теперь, когда я не работаю у Лонни Кингмана, я просто ангел в женском обличье. Чистый бриллиант.

– Я тебе верю.

Чини грустно улыбнулся, взгляд его сделался задумчивым. Я решила, что выяснила достаточно, поэтому слезла со стула и направилась к выходу, потом обернулась и помахала Чини на прощанье.

Выйдя на улицу, я вдохнула прохладный ночной воздух и уловила легкий запах табачного дыма, который тянулся откуда-то спереди. Я подняла голову и заметила мужчину, исчезающего за поворотом дороги, шаги его становились все тише. Встречаются мужчины, которые гуляют по ночам, сгорбившись и склонив голову, словно пытаясь уйти в себя. Я стараюсь не считать их опасными, но кто знает. Я подождала, пока не убедилась, что этот тип точно ушел. Вдалеке низкая плотная туча, закрывавшая дальний склон горы, достигла вершины.

Все места на стоянке были заняты, казалось, что поблескивавшие в тусклом свете машины выстроились в нескончаемый ряд. Мой старенький "фольксваген" выглядел здесь явно неуместно – скромный светло-голубой бугорок среди холеных приземистых спортивных моделей. Я открыла дверцу и юркнула на водительское место, затем посидела немного, положив руки на руль и размышляя, что делать дальше. Стакан вина вовсе не снял моего нервного возбуждения, и я поняла, что если поеду домой, то буду просто лежать в постели и смотреть на звезды сквозь стеклянный потолок моей спальни. Включив зажигание, я медленно покатила вдоль пляжа по Стейт-стрит, потом повернула направо и двинулась на север.

Когда я переезжала железную дорогу, от тряски ожило радио. Я совершенно забыла, что оставила эту чертову штуку включенной. Дело в том, что в эти дни оно работало редко, лишь изредка удавалось по нему что-нибудь услышать, Иногда мне даже приходилось стучать по приемнику кулаком, чтобы выбить из него новости. А бывало, что оно вдруг начинало верещать без всяких причин, и мне доводилось уловить обрывки сводки погоды. На мой взгляд, наверняка где-то отходил контакт, а может, полетел предохранитель, хотя я точно не знала, имеются ли в этих радиоприемниках предохранители. Но в данный момент он работал четко, как и должен работать.

Я нажала кнопку, переключив приемник на УКВ, и принялась вращать ручку настройки, перебирая станцию за станцией, пока не напала на грустные звуки саксофона. Я понятия не имела, кто играет, но печальная мелодия прекрасно подходила к этому времени ночи. Музыка закончилась, и мужской голос объявил: "Вы слушали саксофон Гато Барбиери, мелодия "Рисунок под дождем" из кинофильма "Последнее танго в Париже". Эта композиция Гато Барбиери была записана в 1972 году. С вами Гектор Морено и радиостанция "К-СПЕЛЛ", в это раннее утро понедельника мы знакомим вас с магией джаза".

Голос у него был приятный, звучный, хорошо поставленный, речь лилась легко и уверенно. Этот человек зарабатывал себе на жизнь, работая по ночам, рассказывая об артистах и проигрывая компакт-диски для полуночников. Я представила себе парня лет тридцати пяти, смуглого, плотного телосложения, возможно, с усами и длинными волосами, стянутыми сзади резинкой. Его, должно быть, приглашали на все местные торжества в качестве тамады. Ведущему радиопередачи совсем не обязательно иметь привлекательную внешность в отличие, скажем, от телеведущего, но его имя обязательно должно быть известно, и, вероятно, у него есть определенная группа своих поклонников. И тут меня осенило. Дженис Кеплер упоминала о том, что во время своих ночных прогулок Лорна общалась с каким-то диск-жокеем.

Я стала оглядывать пустынные улицы в поисках телефона-автомата. Проехав мимо станции техобслуживания, которая была закрыта на ночь, я заметила на краю стоянки одну из последних настоящих телефонных будок – прямоугольное сооружение с двойными дверями. Не выключая двигателя, я покопалась в своих записях, нашла номер телефона кафе "Франки", зашла в будку, опустила в щель монету и набрала номер.

В кафе "Франки" мне ответил женский голос, и я попросила позвать к телефону Дженис Кеплер. Я услышала, как трубку положили на стойку и женщина окликнула Дженис. Потом послышался голос Дженис, идя к телефону, она сделала кому-то замечание, ей что-то резко ответили, а затем Дженис взяла трубку. Она назвала себя, но мне показалось, как-то настороженно. Возможно волновалась, что услышит плохие новости.

– Здравствуйте, Дженис. Это Кинси Милхоун. Мне нужна некоторая информация, и я решила, что проще позвонить, чем ехать к вам на машине.

– Ох, Господи. Что вы делаете в такой поздний час? Когда мы расстались на стоянке, вы выглядели усталой. И я подумала, что вы отправитесь домой спать.

– Так я и собиралась сделать, но ничего не получилось. Выпила слишком много кофе, поэтому решила поработать. Я поговорила с одним детективом из отдела по расследованию убийств, который занимался делом Лорны. Но до дома я пока не доехала и решила выяснить еще кое-что. Вы упоминали, что Лорна общалась с диск-жокеем с одной из местных радиостанций.

– Совершенно верно.

– А вы никак не можете выяснить, кто он?

– Попробую. Подождите. – Не закрывая рукой микрофона, Дженис обратилась к одной из официанток: – Перри, как называется эта радиостанция, которая всю ночь передает джазовую музыку?

– "К-СПЕЛЛ", по-моему.

Это я уже и сама знала, поэтому решила не тратить время.

– Дженис?

– Перри, а ты не знаешь, как зовут диск-жокея?

Я услышала какой-то приглушенный шум, потом ответ Перри:

– Которого? Там их двое. – Раздался звон посуды, а потом вариант композиции "Up, Up and Away" в исполнении струнных инструментов.

– Ну, того, с которым общалась Лорна. Помнишь, я тебе говорила о нем?

Я вмешалась в разговор.

– Алло, Дженис.

– Подожди, Перри. Да?

– Может, его зовут Гектор Морено?

Ее легкий вскрик подтвердил, что я попала в точку.

– Да, это он. Почти уверена, что это тот самый. А почему бы вам не позвонить ему и не спросить, знал ли он Лорну?

– Я так и сделаю.

– Как выясните, сообщите мне. А если после будете проезжать по городу, то заезжайте ко мне выпить кофе.

При мысли о кофе у меня слегка заныло в желудке. От выпитых за день чашек мой мозг и так уже работал, как трясущаяся от вибрации стиральная машина. Повесив трубку, я вновь сняла ее и, слушая гудок, принялась листать телефонный справочник. Оказалось, что радиостанция "К-СПЕЛЛ" находится всего в шести или восьми кварталах от того места, где я сейчас стояла. Из моей машины, припаркованной рядом с будкой, донеслась новая джазовая мелодия. Отыскав на дне сумочки монету, я набрала номер телефона студии.

Гудок прозвучал дважды, а потом мне ответили:

– "К-СПЕЛЛ". Я Гектор Морено. – Сейчас его голос звучал по-деловому, но это явно был тот голос, который я только что слышала.

– Здравствуйте. Меня зовут Кинси Милхоун. Я бы хотела поговорить с вами о Лорне Кеплер.

Глава 4

Морено оставил тяжелую входную дверь приоткрытой. Я вошла внутрь, и дверь, щелкнув замком, закрылась за мной. Я оказалась в тускло освещенном вестибюле. Справа тянулись двери лифта, стрелка на вывеске "К-СПЕЛЛ" указывала вниз, в направлении железной лестницы. Я спустилась по ней, мои туфли на резиновой подошве издавали глухие звуки при соприкосновении с металлическими ступеньками. Внизу на проходной никого не было, сам холл и стены тянувшегося за ним узкого коридора были выкрашены в мрачно-голубой и болотно-зеленый цвета. Я позвала:

– Эй!

Мне никто не ответил. Слышалась джазовая мелодия, наверняка работал магнитофон.

– Эй?

Я пожала плечами и двинулась по коридору, заглядывая в каждую комнату, мимо которой проходила. Морено предупредил меня, что будет работать в третьей студии справа, но когда я дошла до нее, комната оказалась пустой. Со мной были только тихие звуки джаза, доносившиеся из динамиков, а Морено, наверное, куда-то вышел. Студия была небольшой, повсюду валялись пустые упаковки полуфабрикатов быстрого приготовления и банки из-под содовой. На пульте стояла наполовину опорожненная чашка с кофе, дотронувшись до нее, я определила, что кофе теплый. На стене висели круглые часы, их секундная стрелка щелкала при каждом движении. Тик. Тик. Тик. Тик. Течение времени казалось очень конкретным и просто неумолимым. Стены студии были звуконепроницаемыми, покрытыми гофрированным темно-серым пенопластом.

Слева от меня стояла пробковая доска, к которой иголками было пришпилено множество вырезок из комиксов и газет. Вся стена была занята рядами компакт-дисков, на отдельных полках располагались пластинки и магнитофонные кассеты. Я внимательно осмотрела студию, словно подготавливаясь к игре под названием "концентрация". Кофейные чашки. Динамики. Скобки для сшивателя бумаг, клейкая лента. Много пустых бутылок из-под минеральной воды: "Эвиан", "Свит", "Маунтин" и "Перье". На пульте я увидела выключатель микрофона, ряды разноцветных лампочек, одна из них – с пометкой "две дорожки моно". Одна лампочка горела зеленым светом, остальные мигали красным. Микрофон, подвешенный на кронштейне, напоминал большую воронку из серого пенопласта. Я представила себе, как мои губы почти касаются его сетки, и я говорю самым чарующим голосом: "Привет, полуночники. С вами Кинси Милхоун, я знакомлю вас с лучшими джазовыми композициями..."

Из коридора донеслись глухие звуки, приближающиеся в моем направлении, и я с любопытством выглянула из студии. Ко мне подходил Гектор Морено – мужчина лет пятидесяти с небольшим, на костылях. Его лохматые волосы были седыми, карие глаза напоминали темные карамельки. Мощный торс представлял заметный контраст с худыми, укороченными ногами в дешевеньких мокасинах. Одет Морено был в мешковатый черный хлопчатобумажный свитер и брюки военного образца. Рядом с ним следовала огромная рыжая собака с толстой мордой, мощной грудью, с воротником из шерсти вокруг шеи. Возможно, какая-то помесь чау-чау, похожая на плюшевого медвежонка.

– Привет, вы Гектор? Я Кинси Милхоун. – Я протянула руку, и собака ощетинилась.

– Рад познакомиться с вами, – ответил Гектор. – А это Бьюти. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к вам.

– Я понимаю. – Мне показалось, чтобы привыкнуть ко мне этой псине понадобится очень много времени.

Собака начала рычать, но не лаять, а именно тихо рычать, словно у нее в груди завелся какой-то механизм. Гектор щелкнул пальцами, и она затихла. Вообще-то, мы с собаками никогда не испытывали друг к другу взаимной симпатии. Как раз неделю назад меня познакомили со щенком, который задрал ногу и описал мои кроссовки. Его хозяин громогласно выразил недовольство, но мне оно показалось не совсем искренним, и теперь я хорошо представляю, как этот собаковод со смехом пересказывает знакомым подробности того, что его щенок сотворил с моей обувью. Так что мои кроссовки "Рибок" сохранили запах собачьей мочи, и этот факт не ускользнул от внимания Бьюти.

Морено проковылял на костылях в студию, отвечая на ходу на вопрос, который я не осмелилась задать из вежливости.

– В возрасте двенадцати лет меня завалило камнями. Я лазил по пещерам в Кентукки, и один из тоннелей обвалился. Садитесь.

Он улыбнулся мне, и я улыбнулась в ответ. Сам Гектор уселся на стул, расставив костыли по бокам, а я отыскала в углу второй стул и подвинула поближе к нему, отметив про себя, что Бьюти устроилась между нами.

Пока мы с Морено обменивались любезностями, собака наблюдала за нами почти с человеческим пониманием, ее взгляд постоянно перебегал с лица Гектора на мое. Иногда на морде Бьюти появлялось выражение, похожее на усмешку. Она виляла хвостом, словно радуясь какой-то шутке. Уши навострялись в зависимости от тона нашего разговора. Я не сомневалась, что она вмешается в него, если ей что-то не понравится. Время от времени в ответ на реплики, которые я и сама не очень понимала, Бьюти прятала язык, закрывала пасть и поднималась на лапы, глухо рыча. Гектор делал ей знак, и она снова ложилась на пол, но на морде появлялось грустное выражение. Похоже, псине очень не нравилось, когда ей не позволяли вцепиться в человеческую плоть. Морено внимательно следил за ней, но, по-моему, его забавляли подобные сцены.

– Бьюти доверяет очень немногим людям, – пояснил он. – Я забрал ее с живодерни, ее, должно быть, частенько били, когда она была щенком.

– Она все время находится вместе с вами? – поинтересовалась я.

– Да. Бьюти прекрасный компаньон. Я ведь работаю по ночам, а когда ухожу со студии, то улицы города еще пустынны. Правда, попадаются иногда сумасшедшие, но они всегда шляются по ночам. Вы хотели поговорить со мной о Лорне. В связи с чем?

– Я частный детектив. Вчера вечером ко мне в офис пришла мать Лорны и попросила заняться расследованием смерти дочери. Ее абсолютно не устраивает расследование, которое ведет полиция.

– Как всегда бывает в таких случаях. Вы говорили с полицейским по фамилии Филлипс? Тот еще негодяй.

– Я только что разговаривала с ним. Он ушел из отдела по расследованию убийств и теперь работает в отделе нравов. А что он сделал вам плохого?

– А он вообще ничего не делает. Такое уж у него отношение к своей работе. Я ненавижу таких людей. Самовлюбленные хлыщи, которые слишком возомнили о себе. А на самом деле просто бездельники. – Гектор вставил кассету, нажал кнопку на пульте, наклонился к микрофону и произнес мягким, бархатистым голосом: – Вы слушали соло на пианино Финеаса Ньюборна, композиция называется «Полночное солнце никогда не зайдет». Я, Гектор Морено, знакомлю вас с волшебной магией музыки на волне радиостанции «К-СПЕЛЛ». Впереди у нас тридцать минут музыки нон-стоп, вы услышите несравненный голос Джонни Хартмана из легендарного Концерта квартета Джона Колтрейна. В свое время журнал «Эсквайр» назвал этот альбом самым великим. Записан он был 7 марта 1963 года. Джон Колтрейн – саксофон, Маккой Тайнер – пианино, Джимми Гарри-сон – контрабас и Элвин Джонс – ударные. – Нажав кнопку, он сделал музыку в студии потише и повернулся ко мне. – И что бы он ни говорил вам о Лорне, относитесь к его словам с сомнением.

– Он сказал мне, что в ее жизни было много темных пятен, но это я уже и сама знаю. Картина мне ясна, но я продолжаю собирать сведения. Как долго вы знали Лорну, до того как она умерла?

– Чуть больше двух лет. Познакомился с ней сразу после того, как начал вести эту программу. Работал раньше в Сиэтле, но та работа мне надоела, а об этой я услышал от друзей.

– Вы учились радиовещанию?

– Вообще-то моя профессия связь, производство радио и телепередач, в некотором роде видеосъемка, хотя она меня никогда сильно не интересовала. Родом я из Цинциннати, там и закончил университет, а вот работал повсюду. Но как бы там ни было, впервые я познакомился с Лорной здесь. Она ведь была полуночницей по натуре и начала звонить на студию с просьбами передать ту или иную мелодию. В перерывах и во время рекламы мы иногда трепались с ней по часу. А потом она стала приезжать сюда, сначала, наверное, раз в неделю. А уж перед смертью она бывала на студии почти каждую ночь. Приезжала в половине третьего, в три, привозила пончики и кофе, а если где-то вечером ужинала, то и кости для Бьюти. Иногда мне казалось, что она заботится именно о собаке. У них возникла какая-то психологическая близость. Лорна частенько говорила, что они с Бьюти в прошлой жизни были любовниками. Бьюти до сих пор ждет, когда она вернется. И так жалобно скулит, что сердце разрывается. Гектор покачал головой, отгоняя эти воспоминания.

– А какой была Лорна?

– Сложная натура, с прекрасной, но измученной душой. Беспокойная, необщительная, может быть, подавленная. Но это только одна сторона ее характера. Вообще она была какая-то раздвоенная, противоречивая.

– Употребляла она наркотики или алкоголь?

– Нет, насколько мне известно. Она как бы одновременно излучала огонь и холод, иногда излишне возбуждалась. Я бы назвал ее состояние маниакально-депрессивным, хотя это и не совсем точно. Она как бы боролась сама с собой, и депрессия в конце концов победила.

– Я думаю, что внутри каждого из нас идет такая борьба.

– Что касается меня, то это уж точно.

– А вы знаете, что она снялась в порнографическом фильме?

– Я слышал об этом. Сам никогда не видел, но слухи ходили.

– А когда его снимали? Незадолго до ее смерти?

– Я мало что об этом знаю. На большинство уик-эндов она уезжала из города, в Лос-Анджелес, Сан-Франциско. Возможно, его сняли во время одной из этих поездок. Не могу вам точно сказать.

– Значит, эту тему вы не обсуждали.

Гектор покачал головой.

– Ей вообще нравилось держать язык за зубами. Мне кажется, от этого она ощущала себя сильной. А я научился не лезть в ее личные дела.

– А у вас есть какие-нибудь соображения, почему она снялась в этом фильме? Может, ради денег?

– Сомневаюсь. Продюсер, возможно, зарабатывает на таких фильмах много, а актеры не очень. Во всяком случае, я так слышал. Вероятно, Лорна сделала это по той же причине, по которой делала и все остальное. Каждый день своей жизни Лорна играла с опасностью. Если хотите знать мою теорию, то страх был единственным настоящим чувством, которое она испытывала. Опасность была для нее своего рода наркотиком. И ей приходилось все время увеличивать дозу. Она ничего не могла поделать с собой. К советам других не прислушивалась. Я спорил с ней до синевы, но, по-моему, от этого не было никакого толка. Это, естественно, мое личное мнение, я могу и ошибаться, но раз уж вы спрашиваете, то я отвечаю. Лорна вела себя так, как будто слушала меня, как будто соглашаясь с каждым моим доводом, но тут же выбрасывала из головы все мои слова. И поступала так, как ей хотелось. Так ведут себя алкоголики и наркоманы. Она понимала, что так жить нельзя, но остановиться не могла.

– Она вам доверяла?

– Я бы так не сказал. Скорее всего, нет. Лорна вообще никому не доверяла. В этом отношении она была похожа на Бьюти. А уж мне она могла бы доверять как никому.

– Почему?

– Я никогда не приставал к ней, поэтому не представлял никакой угрозы. Сексуальных поползновений с моей стороны не было, а значит, никто из нас не смог бы взять верх над другим, и это нас обоих устраивало. С Лорной надо было держать дистанцию, она была женщиной минутного настроения. Поддерживать с ней дружеские отношения можно было только при условии, если держать ее на расстоянии вытянутой руки. Я понимал это, но не всегда мне это удавалось. Терпеливо старался спасти ее, но ничего не вышло.

– Она рассказывала вам о том, что происходит в ее жизни?

– Кое о чем. В основном, об обычной каждодневной чепухе. И никогда не говорила ни о чем важном. Говорила о событиях, но не о своих чувствах. Вы понимаете, что я имею в виду? Но сомневаюсь, что даже тогда она бывала откровенна со мной. Кое-что я узнавал о ее жизни, но не от нее.

– А от кого?

– У меня много приятелей в городе. Конечно, меня расстраивало ее поведение. Лорна клялась, что ведет себя нормально, но, думаю, она уже не могла отказаться от своего образа жизни. Рассказывали мне и о ее мужчинах, она могла одновременно встречаться с двумя, с тремя. Люди все это видели и сообщали мне, думая, что меня это очень тревожит.

– А вас это тревожило?

Гектор горько усмехнулся.

– В то время я об этом не задумывался.

– Но все же вас беспокоили эти разговоры?

– Да, черт побери. То, чем она занималась, было опасным. Мне не нравилось ее поведение, не нравились люди, которые встречались с ней, а потом распускали за ее спиной слухи. Сплетники. Ненавижу их. Но я не мог заставить их молчать. В присутствии Лорны я старался держать рот на замке. Это было не мое дело, но оно как-то постепенно становилось моим. Бывало, я говорил ей: "Зачем, детка? Для чего это?" Но она качала головой и отвечала: "Тебе не надо знать этого, Гек. К тебе это не имеет отношения". По правде говоря, я думаю, что она и сама не знала ответы на эти вопросы. Ее поведение было неосознанным, как, скажем, чиханье. И Лорне нравилась такая жизнь. А если бы она ее бросила, то что-то все равно терзало бы ее, пока не свело бы с ума.

– А вы не знаете, кто был в ее жизни помимо вас?

– А я и не был в ее жизни. Так, где-то сбоку. Днем Лорна работала четыре часа на станции водоочистки. Вы можете поговорить с тамошними служащими, может, они расскажут что-нибудь интересное. А я, как правило, не видел ее раньше трех часов ночи. Возможно, с восходом солнца у нее начиналась какая-то другая жизнь.

– Да, хорошо. Это мне пища для размышлений. А что еще?

– Так сразу и не соображу. Если что-то придет на ум, то могу позвонить вам. У вас есть визитная карточка?

Я вытащила карточку и положила ее на пульт. Гектор мельком глянул на нее, но оставил лежать на месте.

– Спасибо, что уделили мне время, – поблагодарила я.

– Надеюсь, что хоть чем-то помог вам. Мне претит даже сама мысль, что убийца останется безнаказанным.

– В любом случае, это только начало. Возможно, что я еще к вам заеду. – Я замялась, бросив взгляд на собаку, которая так и лежала между нами. Почувствовав мой взгляд, она вскочила, голова ее оказалась на уровне стула, на котором я сидела. Глаза Бьюти неотрывно следили за моим бедром, возможно, ей захотелось перекусить в такой поздний час.

– Бьюти, – бросил Гектор, почти не меняя тона.

Собака опустилась на пол, но я готова была поспорить, что она не отказалась от мысли отхватить у меня кусочек ягодицы.

– В следующий раз я принесу ей кость, – пообещала я и подумала, что, конечно, не свою.

Я отправилась домой через деловой район города, минуя вереницу светофоров. Витрины магазинов ярко сияли, от света фонарей улицы были почти белыми, машины проезжали лишь изредка, перекрестки казались широкими и пустынными. Я проехала мимо одинокого велосипедиста, одетого во все черное. Часы показывали половину второго. В это время большинство баров в городе были еще открыты, и примерно через полчаса из них начнут выползать пьяные, направляясь к своим автомобилям. Многие здания были совершенно темны и угрюмы, возле их подъездов спали бездомные, напоминавшие опрокинутые статуи. Для них ночь представляла собой просторный отель, в котором всегда имеется свободный номер. И единственной ценой, которую они платили за него, являлась иногда их жизнь.

В час сорок пять я наконец скинула джинсы, почистила зубы, погасила свет и юркнула в постель, не потрудившись снять футболку, трусики и носки. Ночи в феврале слишком холодные, чтобы спать голой. Уже погружаясь в дрему, я поймала себя на том, что прокручиваю в воображении отдельные сцены из фильма, в котором снялась Лорна. Ах, на жизнь одинокой женщины вечно влияют сексуальные расстройства. Я лежала и пыталась вспомнить, когда последний раз занималась любовью, но так и не вспомнила, что уже само по себе являлось тревожным симптомом. Я заснула, лениво размышляя о существовании причинно-следственной связи между потерей памяти и половым воздержанием. Во всяком случае, это было последнее, что я вспомнила, проснувшись через четыре часа.

Когда в шесть утра прозвонил будильник, я резко выскочила из постели, пока не возникло желание полежать и понежиться. Натянула спортивный костюм, обула кроссовки, в которых бегаю, пошла в ванную и почистила зубы, стараясь не смотреть на себя в зеркало. И все же не удержалась и взглянула, увидев при этом опухшее ото сна лицо и торчащие спутанные волосы. Шесть месяцев назад я подрезала их с помощью своих любимых маникюрных ножниц, но с тех пор не уделяла своей прическе особого внимания, и теперь волосы торчали как-то местами. В ближайшее время надо было с ними что-то сделать.

Поскольку я поспала всего четыре часа, то несколько скомкала свою утреннюю пробежку. Обычно я разглядываю на пляже морских птиц и вдыхаю запахи моря. Такие разминки стали для меня своего рода медитацией, ускоряющей ритм жизни. Но на этот раз прогулке не удалось поднять мой жизненный тонус и наполнить мозг легкой эйфорией. Вместо этого из меня вышло пота калорий на триста, заныли бедра, появилось жжение в легких. Пробежав дополнительные полмили в надежде все-таки поднять настроение, я быстрым шагом, чтобы не остыть по дороге, вернулась домой. Приняла душ, надела джинсы, но не те, в которых была вчера, и черную водолазку, поверх которой натянула свободный серый хлопчатобумажный свитер.

Устроившись на деревянном стуле возле кухонного стола, я съела чашку овсяных хлопьев и торопливо просмотрела местные газеты. Ничего интересного в газетах не было. Пока сильные осадки угрожали только Среднему Западу, а вот в Санта-Терезе средняя норма осадков снижалась, и даже ходили слухи о надвигающейся засухе. Обычно в январе, феврале здесь шли дожди, погода была неустойчивой и капризной. К побережью приближались штормы, но потом откатывались, как бы флиртуя и отказывая нам в мокром поцелуе, сопровождающемся дождями. Области высокого давления задерживали все осадки над заливом, небеса хмурились, нависали под городом, но и только. Сплошное разочарование.

Что касается более интересных газетных тем, то я прочитала о намерении одной крупной нефтяной компании построить новый нефтеочистительный завод на южном побережье. Далее следовали ограбление банка и конфликт между застройщиками земельных участков и оппозиционно настроенными членами наблюдательного совета округа. Просмотрев за кофе рубрику анекдотов, я отправилась к себе в офис, где провела несколько часов, приводя в порядок бумаги, связанные с налогами. Отвратительное занятие. Закончив с этим, я достала стандартный контракт и впечатала в него детали моего соглашения с Кеплерами. Остальную часть дня я провела, дорабатывая заключительный отчет по делу, которое только что завершила. В итоге счет, включая расходы, составил чуть больше двух тысяч долларов. Не так уж и много, но хватит на выплату аренды и страховки.

Потом забрала свою машину со стоянки, расположенной в нескольких кварталах от моего офиса. По улицам уже двигался плотный поток машин, покупатели и служащие направлялись домой. Пока я ехала по Капильо-Хилл, на город опустились сумерки. Уличные фонари загадочно мерцали, словно бумажные фонарики, развешенные в праздник между столбами.

Дженис и Мэйс Кеплеры владели небольшим домом в пригородном районе Блаффс, который, должно быть, был застроен разного рода торговцами в начале пятидесятых годов. Многие улицы выходили на Тихий океан, и, по идее, недвижимость должна была стоить здесь довольно много. Но дело в том, что в этом месте постоянно стояли туманы. Краска с домов все время облезала, алюминиевые поверхности покрывались пятнами ржавчины, от постоянной сырости коробилась кровельная дранка. Ветры с океана уносили почву с лужаек, образуя проплешины. Застройка здесь в основном осуществлялась на отдельных участках. Дома на одну семью были разбросаны по зонам, где строительство обходилось дешево, а проект постройки можно было выбрать в журнале и заказать по почте.

Кеплеры явно старались, как могли, содержать свой дом в порядке. Его желтые деревянные стены выглядели так, словно их постоянно подкрашивали, ставни на окнах были ослепительно белого цвета, а двор огораживал забор из штакетника такой же белизны. Лужайку заменял густой плющ, который, казалось, рос повсюду.

На подъездной дорожке стоял синий грузовик-фургон, борт его украшал большой щит с изображением водопроводного крана, из которого сочилась капля воды. Поперек щита белыми буквами было написано: "Мэйс Кеплер. Слесарно-водопроводные работы. Ремонт отопления". Небольшая прямоугольная эмблема указывала на то, что Мэйс Кеплер являлся членом Национальной ассоциации подрядчиков, занимающихся ремонтом водопроводов, систем отопления и холодильных установок. Указаны были также номер его государственной лицензии, список круглосуточных аварийных работ (утечка воды, засорение канализации, утечка газа, поломка водонагревателей) и перечень кредитных карточек, которые он принимал в качестве оплаты за работу. В наше время даже доктора не предлагают такую массу услуг.

Я проехала по гравиевой дорожке и остановила свою машину позади грузовика. "Фольксваген" я оставила незапертым и, прежде чем поднялась по бетонным ступенькам переднего крыльца, мельком осмотрела задний двор. У кого-то из семьи имелась явная страсть к фруктовым деревьям: в саду, за домом, росли разнообразные цитрусовые. В это время года их ветки были голыми, но с приходом лета деревья покрывались густой и пышной листвой, а плоды висели среди листвы, словно елочные украшения.

Я нажала на кнопку звонка. На коврике возле двери стояла грязная рабочая обувь. Мэйс Кеплер открыл дверь буквально через секунду. Мне следовало предполагать, что он будет осведомлен о моем приезде. Поскольку у меня имелась неизлечимая склонность повсюду совать свой нос, то я поздравила себя с тем, что на этот раз не стала рыться в почтовом ящике.

Мы представились друг другу, и он отступил в сторону, приглашая меня в дом. Даже в своих кожаных шлепанцах Мэйс оказался чуть ли не на фут[5] выше меня. Одет он был в клетчатую рубаху и рабочие брюки. Шестидесяти с небольшим, крупного телосложения, широкое лицо, начинающаяся со лба лысина. Подбородок рассекала глубокая ямочка, а между бровей залегли морщины, похожие на шрамы. Для ремонтных работ в домах он, наверное, нанимал более молодых и меньших по комплекции работников, которым сподручнее было ползать по подвалам.

– Дженис в душе, но она сейчас выйдет. Разрешите предложить вам пива? Я как раз сейчас пью его, только что вернулся домой после чертовски трудного рабочего дня.

– Нет, спасибо, – отказалась я. – Надеюсь, что не очень вам помешала. – Я ждала у дверей кухни, пока он наливал себе пива.

– Не беспокойтесь. Все в порядке. Просто я не успел даже переодеться. А это моя дочь Тринни.

Тринни подняла голову, слегка улыбнулась и вернулась к своей работе. Она наливала шоколадно-коричневую смесь в форму для выпечки кексов. На столе, рядом с открытой коробкой сухой шоколадной смеси "Дункан Хайнс", лежал ручной миксер, с его взбивалок все еще стекали коричневые капли. Тринни сунула форму в духовку и установила таймер, а затем открыла коробку сахарной глазури. Я готова была заключить денежное пари, что доставать глазурь из коробки она будет пальцами. И хотя моя тетя никогда по-настоящему не учила меня печь, но она постоянно запрещала мне пользоваться готовыми магазинными смесями, которые ставила в один ряд с растворимым кофе и чесночной солью в бутылочках.

Тринни стояла босиком, одетая в просторную белую футболку и потрепанные голубые джинсовые шорты. Судя по размеру ее зада, она съедала в день по несколько кексов собственного изготовления. Мэйс открыл холодильник и достал еще пива. Отыскав в ящике стола открывалку, он открыл бутылку и выбросил крышку в бумажный мешок для мусора.

Мы с Тринни пробормотали друг другу "привет", и в этот момент из коридора появилась Берлин, старшая дочь. На ней были черные лосины и свободная белая блузка типа мужской рубашки. Мэйс снова представил нас друг другу, и мы обменялись вежливыми приветствиями. Входя в кухню, Берлин намеревалась закатать рукава своей рубашки и теперь подошла к Тринни, чтобы та помогла ей. Тринни вытерла руки и принялась укорачивать рукава блузки Берлин.

На первый взгляд они были довольно похожи, можно было даже ошибиться и принять их за двойняшек. Дочери явно пошли в отца – крупные девушки с полными, массивными ногами и бедрами. Берлин была крашеной блондинкой с большими голубыми глазами в обрамлении темных ресниц. Чистое, бледное лицо с полными губами, накрашенными блестящей розовой помадой. А Тринни предпочла естественный цвет волос – светло-русый. Наверное, в детстве, такого цвета были волосы и у Берлин. У обоих светло-голубые глаза и темные брови. У Берлин черты лица были погрубее, а может, просто такое впечатление создавали ее крашеные волосы. Если бы я даже и не видела раньше, как была красива Лорна, я бы сказала, что Тринни и Берлин на вид несколько вульгарны. Конечно, много неприглядного я теперь знала о тайной жизни Лорны, но тем не менее надо признать – она была красива классической красотой, чего явно не хватало ее сестрам.

Берлин подошла к холодильнику и вытащила банку диетической "пепси". Открыв ее, она удалилась через заднюю дверь кухни. Через окно я увидела, как девушка устроилась в плетеном пластмассовом кресле. Вообще-то в это время года было прохладно сидеть во дворе. Наши взгляды на секунду встретились, а затем Берлин отвернулась.

Держа в руке бутылку пива, Мэйс двинулся из кухни в комнату, сделав мне знак следовать за собой. Когда за нами закрывалась дверь, я уловила запах готовящегося шоколадного кекса.

Глава 5

Комната, в которую мы вошли, являлась половиной перегороженного гаража, вмещавшего когда-то две машины. На цемент настелили пол, который обили сверху виниловыми планками "под дуб". Но, даже несмотря на положенный сверху ковер, в комнате пахло машинным маслом и старыми автомобильными деталями. Софа, кофейный столик, четыре кресла, диван и тумбочка на колесах с телевизором составляли главную меблировку этого жилища. В углу еще находились шкаф для хранения документов и стол, заваленный бумагами. Вся мебель выглядела купленной на распродаже – разная по цвету, изодранная обивка, которую подлатали, чтобы обстановка еще могла послужить владельцу.

Мэйс плюхнулся в коричневое кресло типа зубоврачебного и отрегулировал подставку для ног. Рот его был полон гнилых зубов, кожа на подбородке обмякла от старости, вокруг рта залегли глубокие морщины. Взяв пульт дистанционного управления, он включил телевизор, убрал звук и принялся переключать каналы, пока не нашел программу, по которой передавали баскетбол. Игроки в полной тишине бегали по площадке, прыгали, падали, сталкивались друг с другом. Мне показалось, что если бы был включен звук, то я услышала бы писклявое чирканье резиновых подошв о деревянное покрытие площадки. Мяч залетал в корзину, словно его тянуло туда магнитом, в большинстве случаев он даже не касался дужки кольца.

Не дождавшись приглашения, я устроилась на диване, чтобы Мэйс мог меня видеть.

– Я думаю, Дженис рассказала вам о нашем разговоре, который состоялся вчера вечером, – начала я и уже приготовила утешительную речь относительно участия Лорны в порнографическом фильме. Но Мэйс никак не отреагировал на мои слова. На экране телевизора появилась реклама в виде огромного красочного бутерброда. Семена кунжута были размером с рисовые зерна, ломтик ярко-оранжевого сыра маняще сползал со сдобной булочки. Я видела, что Мэйс не отрывает глаз от рекламы. Я всегда подозревала, что не так привлекательна, как пирожок с мясом, поджаренный на открытом огне, но тем не менее было неприятно ощущать, что Мэйс не обращает на меня никакого внимания. Я сместила голову влево, чтобы попасть в поле его зрения.

– Она сказала мне, что хочет нанять вас для расследования смерти Лорны, – вымолвил Мэйс с таким видом, словно кто-то заставил его это сделать.

– И как вы к этому относитесь?

Он начал похлопывать ладонью по ручке кресла.

– Это дело Дженис. Не хочу сказать, что это меня совершенно не касается, но у нас с ней различные точки зрения на этот вопрос. Она твердо верит, что Лорну убили, а я в этом не убежден. Возможно, произошла утечка газа, может быть, она отравилась угарным газом от неисправной печки. – У Мэйса был мощный голос и крупные руки.

– У Лорны в коттедже была печка? – Я думаю, бытовые условия в этом коттедже были явно не сахар.

По лицу Мэйса пробежало легкое раздражение.

– Вот и Дженис точно такая. Все понимает буквально. Я же просто привел пример. Все в этом коттедже было старым и сломанным. Если неисправен водонагреватель, то это грозит серьезными неприятностями. Уж поверьте мне, я в этом разбираюсь, черт побери, да я этим зарабатываю на жизнь.

– Но полиция наверняка проверила версию с утечкой газа.

Мэйс пожал плечами и сделал ими несколько круговых движений.

– Ушиб спину, когда пытался устранить перекос трубы, – пояснил он. – Я не знаю, что сделала полиция. Просто считаю, что дело должно быть закрыто. На мой взгляд, все эти разговоры об убийстве просто очередная уловка, чтобы продолжать обсасывать эту тему. Я любил свою дочь. Она была просто замечательной: красивая, добрая девушка. Но теперь она мертва, и ничто не может изменить этого. А у нас есть еще две живые дочери, и, чтобы отвлечься от смерти Лорны, нам нужно сосредоточить все внимание на них. А если начать нанимать адвокатов и детективов, то это приведет только к большим ненужным расходам и новой боли в сердце.

Внутренне я несколько насторожилась. Почему Мэйс не возмущается, почему ни словом не обмолвился о пленке? На мой взгляд, непристойное поведение Лорны было далеко от "замечательного", скорее уж ближе к "распутному". Так что в этом отношении я была с ним не согласна.

– Может быть, вам двоим стоит еще раз обсудить этот вопрос? Вчера я сказала Дженис, что лучше бы иметь и ваше согласие.

– Но у нас с ней нет согласия. Я считаю, что эта женщина думает не головой, а задницей, но если уж она уперлась, то я не желаю иметь к этому отношения. Каждый старается поступать по-своему. И если ей так лучше, то мешать я ей не буду, но это отнюдь не означает, что я согласен с ней.

Ох, Господи. А что будет, когда этот человек увидит счет за мою работу? Но сдаваться мне было еще рано.

– А как насчет Тринни и Берлин? Вы обсуждали с ними этот вопрос?

– Их это не касается. Решения принимаем мы с женой. Да, девочки живут в нашем доме, но все счета оплачиваем мы.

– На самом деле я хотела узнать, как они переживают смерть Лорны.

– Ох, мы стараемся не говорить об этом. Спросите их сами. А я стараюсь не касаться этой темы.

– Некоторые люди считают, что такие разговоры помогают справиться с пережитой трагедией.

– Надеюсь, вам не показалось, что мне наплевать на смерть Лорны. Как раз наоборот. Но просто я быстрее других справился с этим и вернулся к нормальной жизни.

– Вы не будете возражать, если я поговорю с Тринни и Берлин?

– Насколько я понимаю, это ваше и их личное дело. Они уже взрослые. Так что если захотят, можете говорить о чем угодно.

– Может быть, я и поговорю с ними перед уходом. Конечно, не обязательно разговаривать именно сегодня, но в ближайшее время я побеседую с каждой. Возможно, Лорна поделилась с ними чем-то, что может оказаться важным.

– Сомневаюсь, но можете спросить.

– В какое время они на работе?

– Берл сидит здесь на телефоне с восьми до пяти. У меня есть пейджер, и она сообщает мне об авариях. Ведет мою бухгалтерию, оплачивает счета, делает вклады в банк. А Тринни занимается поиском работы. В прошлом месяце ее уволили, так что она в основном дома.

– А чем она занимается?

Реклама наконец закончилась, и внимание Мэйса вновь переключилось на телевизор. Два бывших спортсмена, в спортивных костюмах, обсуждали ход игры. Я решила оставить этот вопрос, подумав, что спрошу у Тринни сама.

Раздался стук в дверь, и в комнату заглянула Дженис.

– Ох, здравствуйте. Тринни сказала мне, что вы здесь. Надеюсь, я не помешала вам. – Она вошла и закрыла дверь, принеся с собой запах мыла, дезодоранта и мокрых волос. На Дженис была блузка в красно-белую клетку и красные эластичные брюки. – Это моя рабочая форма, – пояснила Дженис, проследив за моим взглядом. И хотя на ней была рабочая форма, выглядела она все же элегантнее, чем я. – Кто-нибудь предложил вам выпить? – Я удивилась, что, спрашивая, она не вытащила блокнот для заказов и ручку.

– Спасибо, все в порядке. Мэйс уже предлагал мне. – Сунув руку в сумочку, я вытащила контракт и положила его на кофейный столик. – Вот для чего, собственно, я и зашла. Надеюсь, не помешала вашим приготовлениям к ужину.

Дженис махнула рукой.

– Об этом не беспокойтесь. Тринни обо всем позаботится. После того как ее уволили, у меня появилась помощница в домашних делах. Мы все равно не ужинаем раньше восьми, так что времени у нас много. Кстати, как вы себя чувствуете? Надеюсь, выспались? Но все равно выглядите усталой.

– Я действительно устала, но сегодня отдохну как следует. Не представляю, как вы работаете в ночную смену. Я бы не выдержала.

– Привыкли бы. На самом деле мне даже нравится. Ночью совершенно другие посетители. Кстати, мое предложение о кофе остается в силе, если вам в мою смену случится оказаться ночью поблизости от нашего кафе. – Дженис взяла контракт. На одной страничке этого документа были изложены условия нашего соглашения. – Пожалуй, я лучше прочитаю, прежде чем подписывать. А какой порядок оплаты? Почасовая или определенная сумма после завершения работы?

– Пятьдесят долларов в час плюс расходы. Раз в неделю я буду предоставлять вам письменный отчет. По телефону можем связываться так часто, как пожелаете. Сумма моих услуг и расходов определяется соглашением в размере пяти тысяч долларов. Все, что будет сверх этой суммы, мы с вами обсудим отдельно, если понадобится. Если вы передумали нанимать меня, то на этом мы и закончим.

– Вам, наверное, потребуется аванс. Так у вас делается, да?

– В основном.

Мы еще несколько минут обсуждали детали, а Мэйс не отрывался от телевизора.

– По-моему, все нормально. Как ты считаешь, дорогой? – обратилась Дженис к мужу.

Она протянула ему контракт, но Мэйс проигнорировал ее. Дженис повернулась ко мне.

– Я сейчас вернусь. Чековая книжка у меня в другой комнате. Тысячи долларов будет достаточно?

– Вполне, – ответила я. Она вышла из комнаты, а я переключилась на Мэйса. – Если бы вы назвали имена и адреса друзей Лорны, то это несколько сэкономило бы мне время.

– У нее не было никаких друзей. Да и врагов тоже, насколько мы знали.

– А как насчет ее домовладельца? Мне понадобится его адрес.

– Мишн-ран-роуд, двадцать шесть. Зовут его Дж. Д. Бурк. Коттедж Лорны находился на территории его особняка. Думаю, он вам все покажет, если вы его хорошо попросите.

– А у вас нет никаких соображений относительно того, почему ее убили?

– Я уже высказал вам свою точку зрения.

Вернувшаяся в комнату Дженис уловила мой последний вопрос и его ответ.

– Не обращайте на него внимания. Он просто невыносим. – Она легонько шлепнула мужа по голове. – Веди себя как следует.

Дженис села на диван, держа в руке чековую книжку. Бросив взгляд на чековый регистр, я заметила, что последний чек она выписывала недавно. И, похоже, она всегда округляла суммы, чтобы остаток заканчивался нулем. Дженис выписала чек, оторвала его и передала мне, указав при этом на его номер и проставленную сумму. Затем поставила свою подпись под контрактом и протянула его Мэйсу. Он взял ручку и подписал контракт, даже не взглянув на условия. Очень характерный жест, означающий не то чтобы полнейшее безразличие, но что-то близкое к этому. Я достаточно давно работала частным детективом, чтобы почуять неприятность. Поэтому решила для себя, что предложу Дженис платить частями по ходу расследования. Ведь если ждать окончательного расчета после завершения расследования, то Мэйс может заартачиться и отказаться платить.

Я бросила взгляд на часы.

– Мне пора. Через пятнадцать минут у меня встреча на другом конце города. – Естественно, это была ложь, но меня уже начинало слегка подташнивать от этих людей. – Вы не проводите меня? – попросила я.

Одновременно со мной поднялась и Дженис.

– С удовольствием.

– Рада была познакомиться с вами, – пробормотала я, обращаясь к Мэйсу.

– Да, я тоже.

Пока мы шли через гостиную к выходу, ни Берлин, ни Тринни не появились. Как только мы вышли на крыльцо, я спросила:

– Дженис, что происходит? Вы рассказали мужу о пленке? Он ведет себя так, как будто ничего о ней не знает, а ведь вы обещали рассказать ему.

– Да, я понимаю, но пока еще не выбрала подходящий момент. Когда я утром пришла домой, он уже ушел на работу. А при Берлин и Тринни я не хочу...

– Почему? Они имеют право знать, чем занималась Лорна. Возможно, у них имеется важная информация. Может быть, они что-то утаивают, стараясь не расстраивать вас с мужем.

– Ох, я как-то об этом не подумала. Вы действительно так считаете?

– Это вполне вероятно.

– Да, наверное, надо сказать им, хотя мне ужасно не хочется очернять память о Лорне, ведь это единственное, что у нас осталось.

– Подумайте, ведь по ходу моего расследования могут вскрыться и более худшие вещи.

– Ох, Боже, надеюсь, что нет. Какие у вас основания такое предполагать?

– Подождите. Давайте на этом остановимся. И запомните, что я не смогу действовать эффективно, если вы будете продолжать играть со мной в эти игры.

– Я не играю ни в какие игры, – возмутилась Дженис.

– Нет, играете. И для начала прекратите нести чепуху о Лорне. Детектив, с которым я разговаривала, утверждает, что вы знали, чем она занимается, потому что он сам говорил вам об этом.

– Нет, не говорил!

– Я не собираюсь спорить о том, говорил он вам или нет. Я просто передаю его слова.

– Да он просто мерзкий лжец, и мои слова тоже можете ему передать.

– Я так и сделаю. Но все дело в том, что вы обещали рассказать Мэйсу о пленке. Вам повезло, что я не раскрыла рот и не заговорила об этом. А меня просто подмывало сделать так.

– Ну и сделайте, – заявила Дженис, явно по ошибке принимая мои слова за предложение.

– Уверена, что будет гораздо лучше, если вы исполните это сами. Вы уже могли заметить, что Мэйс настроен враждебно по отношению ко мне. Я даже не представляю, как он сможет отреагировать. Нет, спасибо. Это ваши проблемы, и лучше покончить с ними побыстрее.

– Я заведу об этом разговор за ужином.

– Чем быстрее, тем лучше. И не ставьте меня в положение, когда я знаю больше, чем он. Мэйс будет по-дурацки чувствовать себя в такой ситуации.

– Я же сказала, что позабочусь об этом. – В ее поведении явно появился холодок, но меня это не волновало.

Вот на этой несколько натянутой ноте мы и расстались.

Приехав в город, я остановилась возле банка и сдала на депозит полученный чек. Я не сомневалась, что банк оплатит этот чертов чек, потому что если бы такие подозрения закрались, то я бы сначала все выяснила, а уж потом приступила к дальнейшей работе. После банка я решила ехать домой. Февральские сумерки уже сгущались, особенно под деревьями. Я представила себе, как поужинаю пораньше и хорошенько высплюсь. И все же в интересах дела надо было заехать на Мишн-ран-роуд и отыскать бывшего домовладельца Лорны. Если он дома, то я быстренько с ним побеседую, а если его нет, то оставлю визитную карточку с просьбой позвонить мне.

Нужный мне дом представлял собой двухэтажный особняк в викторианском стиле: белые стены с зелеными ставнями, увитая плющом веранда. Как и многие подобные дома в Санта-Терезе, этот особняк когда-то являлся основным жильем на большом участке сельскохозяйственных угодий. В прежние времена такие поместья располагались на окраинах города, а не в центре. Я представила себе, как делили на участки фруктовые сады и поля, как появлялись новые дома, а владельцы поколение за поколением умножали свой капитал. Сейчас от поместья осталось, вероятно, меньше шести акров, на которых росли старые деревья, а надворные постройки использовались не по назначению.

Подходя по дорожке к дому, я услышала голоса – мужской и женский. Они о чем-то спорили на повышенных тонах, но о чем – разобрать было невозможно. Затем хлопнула дверь, мужчина что-то крикнул, и на этом все кончилось. Я поднялась по деревянным ступенькам с облупившейся серой краской. Первая входная дверь была открыта, а вторая – стеклянная – заперта на задвижку. Нажимая кнопку звонка, я успела разглядеть линолеум в коридоре, а справа лестницу, ведущую на второй этаж. Коридор был поделен на три части двумя дверьми-гармошками, первая дверь находилась возле лестницы, вторая возле кухни. Наверное, у Бурков был маленький ребенок или щенок. Свет горел в задней части дома. Я позвонила еще раз. Из кухни раздался мужской голос, а потом появился и сам мужчина, за пояс у него было заткнуто кухонное полотенце. Включив свет на крыльце, он внимательно посмотрел на меня.

– Вы Дж.Д. Бурк? – спросила я.

– Совершенно верно, – ответил он и улыбнулся на всякий случай. Ему было ближе к пятидесяти, худощавое лицо и хорошие зубы, хотя один зуб выдавался вперед. Глубокие складки вокруг рта и сеть мелких морщин в уголках глаз.

– Меня зовут Кинси Милхоун. Я частный детектив. Мать Лорны Кеплер наняла меня расследовать смерть дочери. Вы могли бы уделить мне несколько минут?

Он оглянулся назад и пожал плечами.

– Конечно, но только во время нашей беседы я буду готовить ужин. – Он отодвинул задвижку и распахнул передо мной дверь. – Кухня вон там. Только смотрите под ноги. – Перешагнув через кучу пластмассовых кубиков, Дж.Д. двинулся по коридору. – Моя жена считает, что детский манеж слишком ограничивает свободу ребенка, поэтому разрешает Джеку играть там, где я могу следить за ним. – Я успела заметить, что Джек перепачкал арахисовым маслом все стойки перил, до которых мог дотянуться.

Я последовала за Дж.Д. по холодному коридору, который казался еще более мрачным из-за панелей красного дерева и покоробившихся от времени обоев. Интересно, смог бы реставратор привести этот коридор в божеский вид, смыв сажу и восстановив все когда-то яркие цвета, как это делается со старыми картинами? Но с другой стороны, разве могут быть красными бледно-коричневые столистные махровые розы.

В кухне чувствовалась некая жалкая попытка "модернизации" – мне показалось, что изначально здесь размещалась хозяйственная кладовая. Поверхности рабочих кухонных столов были обиты линолеумом, закрепленным по краю металлической лентой, под которой скапливалась грязь. Деревянные шкафчики покрывал толстый слой ярко-зеленой краски. Плита и холодильник выглядели новыми, и их белизна выбивалась из общего фона. Дубовый обеденный стол и два стула расположились в стенной нише, окна которой выходили в заросший двор. Но здесь, по крайней мере, было теплее, чем в коридоре, по которому мы проходили.

– Садитесь, – предложил хозяин.

– Спасибо, я ненадолго. – На самом деле мне очень не хотелось опускать свой зад на стулья, которые пестрели жирными отпечатками детских ладошек. Какой-то малыш – наверное, Джек – лазил по кухне, оставляя повсюду следы виноградного желе, которые тянулись аж до задней двери, выходившей на маленькое застекленное крыльцо.

Дж.Д. наклонился к плите и добавил пламя под сковородой, а я тем временем прислонилась к дверному косяку. Волосы у него были русые, редеющие на макушке, но слегка торчащие над ушами. Одет он был в голубую хлопчатобумажную рубашку, потертые голубые джинсы и пыльные ботинки. На рабочем кухонном столе лежал белый бумажный пакет с эмблемой мясной лавки, нарезанные кружочками лук и чеснок. Дж.Д. добавил в сковородку оливкового масла. Мне очень нравится наблюдать, как мужчины готовят.

– Дж.Д.? – раздался женский голос из передней части дома.

– Да?

– Кто пришел?

Он посмотрел мимо меня в коридор, я повернулась и увидела хозяйку.

– Эта леди – частный детектив, она расследует смерть Лорны. А это моя жена Леда. Простите, но я не запомнил ваше имя. – Масло уже закипело, Дж.Д. сгреб со стола лук и чеснок и бросил их в сковородку.

Я повернулась и протянула руку.

– Кинси Милхоун. Рада познакомиться с вами.

Мы обменялись рукопожатиями. Леда была экзотическим существом: этакая женщина-ребенок, раза в два ниже Бурка и приблизительно раза в два моложе. Ей было не более двадцати двух – двадцати трех, маленькая и хрупкая, темные волосы с прической "Я у мамы дурочка". Пальцы холодные, рукопожатие вялое.

– Вы наверняка должны знать отца Леды, – предположил Бурк. – Он тоже частный детектив.

– Вот как? А как его зовут?

– Курт Селкирк. Сейчас он почти отошел от дел, но много лет проработал частным детективом. Леда его младшая дочь. У него еще пять таких, целый девичий выводок.

– Разумеется, я знаю Курта. Когда увидите его, то передаете от меня привет. – Курт Селкирк на протяжении многих лет зарабатывал на жизнь слежкой с помощью электронных средств, одновременно заработав при этом и репутацию отвратительного человека. Но в июне 1968 года в свет вышел закон 90 – 351, в соответствии с которым "любой, кто преднамеренно использует или пытается использовать, либо помогает другим лицам использовать или пытаться использовать электронные, механические и другие средства для подслушивания любых разговоров", подвергался максимальному штрафу в размере десяти тысяч долларов или максимальному тюремному заключению на срок до пяти лет. Я знала, что Селкирк постоянно рисковал схлопотать оба наказания. Большинство частных детективов его возраста в свое время подслушиванием разговоров неверных супругов честно отработали свой хлеб. Но многое изменил закон, при котором брак расторгался без установления очевидной вины одной из сторон. Так что в его случае решение отойти от дел наверняка явилось результатом судебных процессов и угроз со стороны федерального правительства. Я была рада, что он оставил свой бизнес, но распространяться на эту тему не стала. – А кто вы по профессии? – поинтересовалась я у Дж.Д.

– Электрик, – ответил он.

Тем временем Леда, с легкой улыбкой, проследовала мимо меня, распространяя запах мускусного одеколона, от которого возбудились бы все быки в округе. Глаза ее были тщательно разукрашены: дымчатые тени, черные стрелки, грациозно изогнутые дуги бровей. Кожа очень бледная, кости хрупкие, как у птички. Ее наряд представлял собой длинную белую тунику без рукавов с глубоким вырезом на костлявой груди и белые кисейные шаровары, как у наложниц из гарема, сквозь которые ясно просвечивались худенькие ноги. Я не могла поверить, что ей не холодно. А вот такие сандалии, которые были на Леде, всегда сводили меня с ума – с кожаными ремешками, оплетавшими ногу.

Она вышла на застекленное крыльцо, где занялась завернутым в одеяло ребенком, которого достала из плетеной кроватки. Затем Леда перенесла малыша на кухонный стол, устроилась рядом на скамеечке, обнажила крохотную левую грудь и ловко пристроила к ней ребенка, словно к доильному аппарату. Дитя не издало ни звука, но, может быть, от него и шли какие-нибудь сигналы, слышать которые могла только его мама. Вероятно, они были о том, что карапуз размазывал где-нибудь пальцем содержимое своих пеленок.

– Я намеревалась осмотреть коттедж Лорны, но не знаю, может быть, там уже новые жильцы. – Я заметила, что Леда внимательно наблюдает за мной, пока я говорю с ее мужем.

– Коттедж пустует. Можете пойти туда, если хотите. После того как там обнаружили труп, сдать его не удалось. Помешали всякие разговоры, а особенно то, в каком виде был найден труп. – Бурк с отвращением повел носом.

– Дж.Д.! – с возмущением воскликнула Леда, словно ее муж издал неприличный звук и испортил воздух.

– Но это правда. – Бурк открыл пакет и вытащил из него кусок сырого говяжьего фарша, который швырнул на сковородку поверх жареного лука. Затем начал разбивать кусок лопаткой.

Я представила себе, как мололи этот фарш, как из отверстий мясорубки вылезали плотные колбаски, которые мне казались червяками. На горячей сковородке фарш постепенно стал превращаться из бледно-розового в серый. Я решила, что непременно брошу есть мясо. Клянусь Богом!

– А вы не можете перестроить коттедж?

– В данный момент у меня нет на это денег, а, возможно, в этом и нет никакого смысла. Это просто хибара.

– А сколько Лорна платила за него?

– Три сотни в месяц. На слух вроде бы и многовато, но на самом деле, нет, если сравнивать с арендной платой в этом районе. Там одна комната и печь, которая топилась дровами, но я ее в конце концов разобрал. Люди знают, что коттедж пустует, и наверняка там все разворуют. Утащат даже лампочки, если ничего больше не смогут унести.

– А кто-нибудь жил там до нее?

– Нет. Поместьем владели мои родители, и после смерти матери я унаследовал его и еще несколько доходных домов на другом конце города. С Лорной я познакомился через людей на станции водоочистки, где она работала. Как-то мы разговорились, и она сказала, что ищет уединенное жилье. Она уже слышала об этом коттедже и попросила разрешения посмотреть его. И буквально влюбилась в него. Я сказал ей: "Послушайте, это же развалюха, но если вы захотите подремонтировать его, то меня это вполне устроит". Через две недели она переехала в него, так толком ничего и не отремонтировав.

– Она была общительным человеком?

– Нет, насколько я знаю.

– А как насчет друзей? Они собирались у нее в коттедже?

– Ничего не могу вам сказать на этот счет. Коттедж стоит далеко в глубине участка, с боковой улицы к нему ведет узкая грунтовая дорога. Вам надо самой взглянуть, может быть, даже подъехать туда на машине. Когда-то между домом и коттеджем имелась тропинка, но мы ею давно не пользовались, и она заросла травой. Там много деревьев с плотной листвой, так что я не видел, что там у нее творится. Зимой, правда, бывает заметен свет, но я никогда не обращал на это внимания.

– А вы знали, что она занимается проституцией?

Бурк тупо уставился на меня.

– Проституцией, – вымолвила удивленная Леда.

Дж.Д. взглянул на жену, потом снова на меня.

– Чем она занималась – это ее личное дело. Я всегда считал, что меня это не касается. – Если его и ошеломило это открытие, то на выражении лица это никак не отразилось, лишь скептически поползли вниз уголки рта. – Кто вам это сказал? – спросил Бурк.

– Детектив из отдела нравов. Обычно большинство проституток работают в дорогих отелях, где полно богатых клиентов, а Лорна держалась независимо, работала по вызову.

– Наверное, я должен поверить вам на слово.

– Значит, насколько вы знаете, в коттедж клиентов она не приглашала.

– Зачем ей это нужно? Если хочешь произвести впечатление на мужчину, то вряд ли стоит приводить его в маленькую хибару в лесу. Лучше уж устроиться в шикарном отеле. Там подадут и выпивку, и еду.

– Логично. Похоже, она тщательно охраняла свою личную жизнь и, ведя как бы два образа жизни, не смешивала их. Расскажите мне о том дне, когда вы нашли ее.

– Это не я. Ее нашел кто-то другой. Меня в городе не было, уезжал на пару недель на озеро Насименто. Не помню точно по времени, когда это было. Я вернулся домой и занялся кое-какими счетами, которые пришли в мое отсутствие, и тут обнаружил, что не получил от нее чека в счет арендной платы. Несколько раз пытался дозвониться до нее, но никто не отвечал. А через пару дней к ней пришла та женщина. Она тоже пыталась дозвониться до Лорны, а когда ничего не вышло, то приехала сама, чтобы оставить записку. А когда подошла к коттеджу поближе, то учуяла зловоние. Тогда она пришла к нам и попросила позвонить в полицию. Заявила с уверенностью, что в коттедже находится труп, но я решил сначала проверить сам.

– А до этого вы ничего не замечали?

– Чувствовал какой-то неприятный запах, но не придавал этому значения. Даже сосед через улицу жаловался на этот запах, но мы и предположить не могли, что это запах человеческого трупа, скорее опоссума, собаки или оленя. Тут в округе на удивление много диких животных.

– Вы видели труп?

– Нет, мадам. Только не я. Я дошел до крыльца, но повернул назад. Даже не постучал. Господи, я понял, что что-то здесь не так, но не пожелал выяснить, что именно. Позвонил в службу спасения 911, а они прислали полицейскую машину. Даже офицеру полиции пришлось туго, он вынужден был закрывать рот и нос носовым платком. – Дж. Д. подошел к буфету и достал из него пару банок томатного соуса. Достав из ящика консервный нож, он принялся вскрывать первую банку.

– Вы думаете, ее убили?

– Она была слишком молода, чтобы умереть без посторонней помощи. – Он вывалил содержимое первой банки в сковороду и занялся второй. Сразу же потянуло запахом томатного соуса, и я подумала, что, может быть, мясо – это не так уж и плохо. Когда я слежу за тем, как готовят другие, меня всегда пробирает легкое чувство голода.

– А какие у вас предположения?

– Никаких.

Я повернулась к Леде.

– А у вас?

– Я ее вообще плохо знала. В углу участка у нас огород, поэтому я видела ее иногда, когда собирала фасоль.

– У вас не было общих друзей?

– Фактически нет. Дж.Д. знаком с начальником станции водоочистки, на которой работала Лорна. Собственно говоря, так она и узнала о коттедже. С ней мы не общались, Дж.Д. вообще не терпит дружеских отношений с жильцами.

– Это верно, – подтвердил Бурк. – Потому что тогда они приносят извинения, вместо чека за арендную плату.

– А как насчет Лорны? Она платила вовремя?

– С этим у нас все было в порядке. Во всяком случае, до последнего раза. Поэтому я и не особенно волновался, был уверен, что она заплатит.

– Вы когда-нибудь встречались с ее друзьями?

– Не припомню такого. – Он повернулся к Леде, которая отрицательно покачала головой.

– А может, есть что-нибудь еще, что могло бы помочь?

В ответ оба пробурчали, что не помнят.

Я достала визитную карточку и написала на обратной стороне номер своего домашнего телефона.

– Если вдруг что-то вспомните, то позвоните мне, пожалуйста. Звонить можете и в офис, и домой, у меня и там и там стоят автоответчики. А я осмотрю коттедж и вернусь, если возникнут вопросы.

– Опасайтесь насекомых, – предупредил Бурк. – Они там особенно здоровые.

Глава 6

Я вела "фольксваген" по узкой грунтовой дороге, которая шла вдоль задней границы участка. Когда-то она была покрыта асфальтом, но теперь заросла сорняками. Фары освещали два ряда дубов, обрамлявших заброшенный проселок. Нависавшие ветки образовывали нечто вроде темного тоннеля, через который я и пробиралась. Кустарник, когда-то аккуратно подстриженный, теперь разросся совершенно беспорядочно, что замедляло движение машины. Конечно, мое авто было далеко не первой свежести, и все же мне не хотелось царапать ветками светло-голубую краску. Достаточно уже было и того, что рытвины терзали амортизаторы моей старушки, как во время заводских испытаний.

Я добралась до поляны, где в тени примостился плохонький коттедж. Сделав три поворота, я развернула машину так, чтобы мне не пришлось выбираться отсюда задним ходом. Погасила фары. Сразу же возникло ощущение полного одиночества. Если не считать стрекотания сверчков в подлеске, то вокруг стояла абсолютная тишина. Трудно было поверить, что поблизости имеются другие дома, которые расположены на улицах города. Свет от уличных фонарей не проникал так далеко, а шум машин напоминал тихий, отдаленный шелест прилива. Место казалось совершенно заброшенным, хотя находилось оно не более чем в десяти минутах езды от моего офиса.

Посмотрев в сторону главного дома, я не увидела ничего, кроме густых молодых деревьев, старых дубов и нескольких лохматых елей. Огней не было видно даже сквозь голые стволы нескольких лиственных деревьев. Открыв бардачок, я вытащила фонарик, проверила, как он работает, и убедилась, что батарейки не сели. Я бросила сумочку на заднее сиденье, вылезла из машины и заперла ее. Примерно футах в пятидесяти по направлению к главному дому я заметила каркас для выращивания вьющейся фасоли, которую хозяева разводили теперь в заброшенном саду. В воздухе стоял плотный запах влажного мха и эвкалиптов.

Я поднялась по ступенькам деревянного крыльца. Входная дверь была снята с петель и стояла сбоку, прислоненная к стене. Щелкнув выключателем, я с радостью обнаружила, что электричество не отключено. С потолка свисал всего один плафон, сорокаваттная лампочка слабо освещала комнату. Если в коттедже и имелась какая-то теплоизоляция, то очень слабая, и сейчас внутри было очень холодно. И хотя оконные стекла были целы, пыль забилась во все трещины. Подоконники усыпаны дохлыми насекомыми, в углу фрамуги паук укутал муху в белый шелковистый кокон. Пахло ржавым металлом, под водопроводными стыками собрались лужицы протухшей воды. Часть деревянного пола в комнате выпилила бригада, осматривавшая место преступления, а образовавшуюся дыру закрыли куском фанеры. Я осторожно обошла это место. Прямо над головой, на чердаке, послышалась глухая возня. Я подумала, что это белки залезают на чердак сквозь дыры в крыше и мастерят гнезда для своих детенышей. Луч моего фонарика высвечивал бесконечные следы десятимесячного запустения: мышиный помет, засохшие листья, маленькие кучки мусора, сооруженные термитами.

Конфигурация внутреннего помещения представляла собой букву "L" с пристроенной в углу ванной, от которой водопроводные трубы тянулись к крохотной кухне. Завернув за кухню, можно было попасть в "гостиную". Я заметила на полу металлическую плиту, на которой раньше была установлена печь, топившаяся дровами. Выкрашенные в белый цвет стены были усыпаны сороконожками, и я поймала себя на мысли, что мне неприятно на них смотреть. Сбоку от двери висела коробка звонка размером с пачку сигарет. Кто-то вскрыл ее крышку, и я могла видеть, что механизм внутри отсутствует. Электрические провода в зеленой пластиковой оболочке были обрезаны и теперь свободно болтались, как поникший стебель цветка.

Спальня Лорны, предположительно, находилась в коротком отрезке буквы "L". Кухонные шкафы были пусты, а на покрытых линолеумом полках лежал тонкий слой кукурузной муки и засохших хлебных крошек. На одной из полок, по-видимому, пролился сироп, и я видела кружки в тех местах, где стояли банки с консервами. Я осмотрела ванную, в которой не было окон. Старый унитаз с высоким и узким бачком, выпирающим вперед стульчаком, похожим на фарфоровый кадык. Растресканное деревянное сиденье, которым можно прищемить все самые нежные места. Раковину для умывания, размером с блюдо, поддерживали две металлические стойки. Я открутила кран с холодной водой, и тут же с криком отскочила назад, потому что из него с шумом вырвался фонтан бурой воды. В водопроводных трубах послышался низкий визг, как будто зазвучала сирена, предупреждающая меня о том, что я незаконно вторглась в чужое жилище. Сама ванна покоилась на круглом фундаменте, сухие листья скопились возле сливного отверстия. Закрывала ванну непрозрачная зеленая пластиковая занавеска с изображением черных лебедей.

Хотя мебель в комнате отсутствовала, я прикинула примерно, как она была обставлена. Возле входной двери, судя по вмятинам на сосновом полу, стояли, наверное, диван и два кресла. В том месте, где комната поворачивала в кухню, я представила себе небольшой деревянный обеденный уголок. Сбоку от раковины стоял небольшой шкафчик, к основанию которого была прикреплена телефонная розетка. У Лорны, наверное, имелся радиотелефон или же аппарат с длинным шнуром, что позволяло ей днем держать телефон на кухне, а на ночь переносить его к кровати. Поворачиваясь, я еще раз внимательно осмотрела все помещение. Тени вокруг меня сгустились, сороконожки забегали по стенам, недовольные моим присутствием. Я выскочила из коттеджа, неотрывно следя за ними.

Я ужинала, сидя в своей любимой кабинке в ресторане у Рози, который находился в половине квартала от моего дома. Как обычно, Рози уговорила меня заказать ужин в соответствии с ее собственными вкусами. Подобная забота с ее стороны меня не сильно утомляла. Если не считать "биг-мака" с сыром, у меня, в общем-то, нет любимых блюд, поэтому даже приятно, когда кто-то помогает тебе разобраться с меню. Сегодня Рози посоветовала мне суп из семян тмина с клецками и тушеную свинину, приготовленную по очередному венгерскому рецепту – кусочки мяса, залитые сметаной и приправленный паприкой. Заведение Рози не совсем ресторан, а скорее популярный местный бар, где, по прихоти хозяйки, подают экзотические блюда. Вдобавок он постоянно балансирует на грани закрытия отделом полиции по контролю за предприятиями общественного питания, поскольку в этой области существуют очень строгие правила. В воздухе здесь постоянно висит запах венгерских специй, пива и табачного дыма. Расположенные в центре зала желтые столики сохранились аж с сороковых годов, а вдоль стен разместились кабинки. Крепкие скамьи с высокими спинками, выкрашенные в темно-коричневый цвет, чтобы не было видно сучков и прочих пороков, сделаны из высокопрочной строительной фанеры.

Еще не было семи, поэтому привычные посетители пока не появились. Обычно по вечерам, особенно летом, ресторанчик Рози заполняли шумные игроки в боулинг и софтбол, одетые в форму своих команд. А зимой они были вынуждены импровизировать. Как раз на этой неделе группа гуляк придумала игру под названием "швыряй бандаж", и теперь этот злополучный атрибут спортивной формы, пришпиленный к древку, висел над стойкой бара. Рози, женщина вообще-то очень строгая и напрочь не понимающая юмора, нашла, похоже, эту проделку забавной и оставила бандаж на месте. Предстоящее бракосочетание явно снизило ее коэффициент умственного развития на несколько критических пунктов. Сейчас она восседала на стуле за стойкой бара, курила и просматривала местные газеты. В конце стойки имелся небольшой цветной телевизор, но никто из нас не уделял большого внимания телепередачам. Возлюбленный Рози, Уильям – старший брат Генри, – улетел вместе с ним в Мичиган. Рози и Уильям собирались пожениться в этом месяце, но, похоже, свадьба откладывалась.

Зазвонил телефон, стоявший на ближнем конце стойки. Рози бросила на него недовольный взгляд, и я поначалу решила, что она вообще не собирается снимать трубку. Она не спеша сложила газету, отложила ее в сторону и все-таки ответила после шестого звонка. Обменявшись с собеседником несколькими фразами, Рози посмотрела на меня, протянула трубку в моем направлении, а затем швырнула ее на стойку, от чего у звонившего, вероятно, лопнула барабанная перепонка.

Я отодвинула в сторону тарелку и осторожно вылезла из кабинки, чтобы не поймать занозу в спину или бедро. Когда-нибудь я возьму напрокат электрический шлифовальный круг и отполирую здесь все деревянные сиденья, потому что мне надоело постоянно опасаться заноз. Рози перешла к дальнему концу стойки и уменьшила звук телевизора. Я взяла трубку.

– Алло?

– Привет, Кинси. Это Чини Филлипс. Как дела?

– Откуда ты узнал, что я здесь?

– А я поговорил с Джонатаном Робом, и он сообщил мне, что ты частенько заглядываешь к Рози. Я попытался позвонить тебе домой, но мне ответил автоответчик, поэтому я и предположил, что ты, должно быть, ужинаешь.

– Отличная работа детектива. – Мне вовсе не хотелось спрашивать, с чего это он вдруг решил поговорить обо мне с Джонатаном Робом, который работал в отделе по розыску пропавших, когда я познакомилась с ним три года назад. У нас даже возник небольшой роман во время одной из периодических отлучек его жены. Джонатан и его жена Камилла знали друг друга с седьмого класса. Время от времени Камилла бросала его, но он всегда принимал ее обратно. Школьная любовь, которая здесь, в провинции, превратилась в сплошную тягомотину. Я ничего не знала об их отношениях и не представляла, какая роль в этой игре отводилась мне. Узнав обо всем, я сделала выбор, но на душе остался скверный осадок. Когда человек одинок, он иногда совершает подобные ошибки. И все же неприятно, когда твое имя треплют по всем углам. Мне очень не хотелось быть предметом обсуждения в раздевалке местной полиции.

– Ты что-нибудь выяснил? – поинтересовалась я у Чини.

– Так, кое-что. Но позже вечером я собираюсь на Стейт-стрит, хочу отыскать одного парня, у которого имеется необходимая мне информация. Вот я и подумал, что ты, возможно, захочешь проехаться со мной. В том районе должна будет вертеть задницей в поисках клиентов старая подружка Лорны. Если мы увидим ее, я могу вас познакомить... если это тебя, конечно, интересует.

Мое сердце екнуло при мысли, что опять не удастся пораньше лечь спать.

– Заманчивое предложение, спасибо. А как мы это устроим? Подождать тебя здесь?

– Можешь и подождать, если хочешь, но будет лучше, если я подхвачу тебя в том районе. Правда, мне нужно еще немного поездить, и я не знаю точно, куда меня занесет.

– А ты знаешь, где я живу?

– Разумеется, – ответил Чини и продиктовал мой адрес. – Я буду у тебя около одиннадцати.

– Так поздно? – жалобно простонала я.

– Да у них вся жизнь только начинается после полуночи. А что, это проблема?

– Нет, все в порядке.

– Тогда до встречи, – попрощался Чини и положил трубку.

Я посмотрела на часы и с сожалением отметила, что мне надо как-то убить целых четыре часа. Чего мне на самом деле сейчас хотелось, так это лечь спать, но одна только мысль, что придется вставать через несколько часов, убивала меня. Если уж я легла, то предпочитаю не вставать. После кратковременного сна я обычно чувствую себя, как с похмелья, только подобное похмелье не сопровождается моментами беззаботного куража. И я решила, что если уж мне предстоит через несколько часов ехать с Чини Филлипсом, то уж лучше совсем не ложиться спать. Хорошо было бы в этот промежуток времени заняться какими-нибудь делами. Выпив две чашки кофе, я расплатилась с Рози, взяла куртку и сумочку и вышла на улицу.

Солнце зашло в пять сорок пять, а луна, наверное, взойдет не раньше двух часов ночи. В этот час во всем квартале царило оживление. Окна домов, мимо которых я проходила, горели так ярко, словно в комнатах бушевали пожары. Ночные мотыльки, похожие на маленьких птичек, кружились вокруг фонарей подъездов. Поскольку на дворе стоял февраль, все летние насекомые затихли, и все же до меня доносился стрекот сверчков, прятавшихся в сухой траве, да иногда кричала ночная птица. А в основном вокруг стояла тишина. Сегодняшний вечер казался теплее вчерашнего, но из прогноза погоды, вычитанного в вечерней газете, я узнала, что облачность усиливается. Дувшие с севера ветры покачивали стволы пальм, и на меня сыпались сухие листья. Я прошла пешком полквартала до своего дома и сразу проверила автоответчик.

Никаких сообщений не было. Тогда я поспешила снова на улицу, пока мной не овладело желание позвонить Чини Филлипсу и отменить нашу ночную прогулку. Ворота пропищали как-то жалобно, словно протестуя против моего ухода. Я села в машину, повернула ключ зажигания и, как только двигатель заурчал, включила обогреватель. Конечно, обогревателю нужно время, пока он начнет гнать теплый воздух, но мне в этот момент требовалась иллюзия уюта и тепла.

Проехав полмили, я свернула на Пуэрто-стрит. Больница "Санта-Терри" находилась всего в двух кварталах. Отыскав место на боковой улочке, я припарковалась, заперла машину и направилась к больничному корпусу пешком. Вообще-то официально посещение больных начиналось с восьми вечера, но я надеялась, что дежурная сестра кардиологического отделения позволит себе несколько отступить от правил.

Стеклянные двери раздвинулись при моем приближении. Я прошла мимо больничного кафе в левую сторону вестибюля, где на диванах группками сидели люди и разговаривали. Несколько ходячих больных, одетые в пижамы и тапочки, спустились вниз и теперь сидели со своими родными и друзьями. Вестибюль напоминал большую, хорошо обставленную гостиную, здесь звучала тихая музыка, а стены украшали картины местных художников. Нельзя сказать, что запах в вестибюле был неприятным, и все же он напомнил мне трудные времена. Десять лет назад в одну из февральских ночей в этой больнице умерла моя тетя Джин. Но я тут же отогнала эти воспоминания.

В вестибюле работал сувенирный киоск, и я быстренько осмотрела ассортимент товаров. Наверное, надо было что-нибудь купить лейтенанту Долану, но я не могла придумать, что именно. Ни плюшевые медвежата, ни пеньюары для этой цели явно не подходили. В конце концов я выбрала огромный леденец и последний номер журнала "Пипл". В больничную палату всегда легче заходить с подарками, это как-то смягчает твое вторжение в интимный мир больного. В обычной ситуации я предпочитаю не иметь дело с мужчиной в пижаме.

Мне пришлось довольно долго простоять в очереди в регистратуру, чтобы выяснить номер палаты и как пройти в кардиологическое отделение. Затем пришлось проследовать бесконечными коридорами к лифту в западном крыле. Поднявшись на третий этаж, я очутилась в просторном холле с блестящим белоснежным полом, из которого направилась налево по коридору. Приемный покой кардиологического отделения находился справа. Я заглянула в стеклянное окошко в двери. Там никого не было, обстановку составляли круглый стол, на котором лежало несколько журналов, три обычных кресла, два двойных, телевизор и телефон-автомат. Я проследовала к двери, ведущей в отделение. Возле нее на стене висел телефон и табличка, предупреждающая, что прежде чем войти, следует позвонить и получить разрешение. Я сняла трубку, а когда мне ответила медсестра, я сообщила ей, что хотела бы навестить лейтенанта Долана.

– Подождите минутку, сейчас я узнаю.

Последовала пауза, а потом она разрешила мне войти в отделение. Самое интересное заключается в том, что больница в основном выглядит именно так, как ты ее себе и представляешь. Мы все это видим по телевизору: суета вокруг сестринского поста, графики и оборудование, предназначенное для наблюдения за состоянием больных. В кардиологическом отделении дежурные медсестры носили обычную одежду, что несколько смягчало атмосферу, делая ее менее больничной. Их было пять или шесть, все молодые и дружелюбные. Медицинский персонал мог наблюдать состояние пациентов на центральном пульте. Я даже сама увидела на экранах биение восьми различных сердец в виде бегущих волнообразных зеленых строчек.

Раздвижные двери в палатах были стеклянными, чтобы удобно было наблюдать с поста, но имелись и шторы, которые можно было задвинуть, если пациенту требовалось создать уединение. В отделении царило ощущение чистоты и покоя, как в пустыне. Никаких цветов, никаких искусственных растений. На висевших на стенах картинах были изображены безжизненные пейзажи с виднеющимися вдали горами.

Я спросила, в какой палате лежит лейтенант Долан, и сестра указала в направлении коридора.

– Вторая дверь слева.

– Спасибо.

Я открыла дверь и вошла в палату. Кровать, на которой лежал лейтенант, была такой же узкой, как монашеское ложе. Я привыкла видеть Долана на работе, в мятом сером костюме, сердитым, грубым, вечно занятым. А сейчас он выглядел немного меньше ростом, в каком-то бесформенном хлопчатобумажном халате с короткими рукавами и завязками. Его лицо украшала однодневная щетина, выделяясь серыми пятнами на щеках. Бросилось мне в глаза и то, что его когда-то мускулистые руки выглядели сейчас тонкими и жилистыми. Возле изголовья кровати от потолка до пола возвышалась стойка с различными приборами, необходимыми для наблюдения за его состоянием. Провода тянулись от груди к стойке, где на экране высвечивались показания дыхания, пульса и температуры. Лейтенант читал газету, сдвинув очки на нос, в вену на руке была вставлена игла капельницы. Заметив меня, он отложил в сторону газету и снял очки, а потом подтянул повыше простыню, обнажив при этом голые ступни.

– Ой, посмотрите кто пришел. Каким это ветром тебя сюда занесло? – Долан пригладил рукой волосы и чуть приподнялся на кровати, оперевшись спиной о приподнятое изголовье. Пластиковый больничный браслет на запястье выдавал в нем пациента больницы, хотя лейтенант и не выглядел больным. Было такое впечатление, будто я застала его воскресным утром, и он еще не снял пижаму, перед тем как пойти в церковь.

– Чини сообщил мне, что ты в больнице, вот я и решила проведать. Надеюсь, не помешала тебе читать газету.

– Да я уже прочитал ее три раза. Тоска такая, что даже подслушиваю разговоры медперсонала. Некто по имени Эррол очень хочет, чтобы Луиза позвонила ему.

Я улыбнулась. Конечно, было бы неплохо, если бы он выглядел получше, хотя я прекрасно понимала, что сама на его месте выглядела бы еще хуже. Я протянула ему журнал.

– Это тебе. Думаю, тебе не повредит чтение всяких сплетен. А если они тебе наскучат, то можешь поразгадывать кроссворд на последней странице. Как ты себя чувствуешь? Выглядишь, во всяком случае, хорошо.

– Неплохо. Иду на поправку. Доктор говорил, что завтра переведет меня из этого отделения, а это уже хороший знак. – Долан поскреб щетину на подбородке. – Видишь, наслаждаюсь, что можно не бриться. Что ты об этом думаешь?

– Совсем от рук отбился. Как выйдешь отсюда, можешь прямиком подаваться в бродяги.

– Подвинь стул и садись. Только убери это.

На стуле, стоявшем в углу, были навалены какие-то бумаги и журналы. Я сняла всю эту кучу и переставила стул к кровати. Сейчас нам с Доланом надо было просто поболтать, чтобы как-то сгладить ощущение неловкости.

– И что говорят врачи? Когда ты приступишь к работе?

– Об этом они не говорят, но я и сам понимаю, что придется немного подождать. Месяца два, три. Все твердят, что я их здорово напугал. Черт побери, Том Флауэрз бросился делать мне искусственное дыхание изо рта в рот, чего он всегда терпеть не мог. Забавное, наверное, было зрелище.

– Но как бы там ни было, ты нас не покинул.

– Это точно. Ну а как твои дела? Чини рассказал мне о Дженис Кеплер. Как идет расследование?

Я пожала плечами.

– Нормально, я думаю. Я ведь занимаюсь им всего второй день. Сегодня вечером намерена встретиться с Чини. Он собирается покататься по Стейт-стрит в поисках своего осведомителя, а мне предложил тем временем поговорить с подругой Лорны.

– Наверное, с Дэниель, – предположил Долан. – В свое время мы говорили с ней, но она мало чем помогла. Ты же знаешь этих шлюх. Они живут чертовски опасной жизнью. Каждую ночь имеют дело с незнакомыми людьми. Садятся к ним в машины, хотя любая такая поездка может стать последней в их жизни. А нас они считают врагами. Не знаю, почему, ведь они не дуры.

– Жизнь толкает их на безрассудства.

– Да, пожалуй, что так. Конечно, наш городок не идет ни в какое сравнение с Лос-Анджелесом, но и здесь происходят неприятные вещи. Например, убивают девушку вроде Лорны, и совершенно не понятно, почему.

– А у тебя есть своя версия относительно личности убийцы?

– Хотелось бы иметь. Она сторонилась людей, ни с кем не общалась. Вела беспорядочный образ жизни.

– Ох, это точно. Тебе кто-нибудь говорил о пленке?

– Чини упоминал. Я знаю, что ты ее просмотрела. Возможно, мне надо бы посмотреть ее самому, может быть, узнаю кого-нибудь из актеров.

– Но лучше подождем, пока тебя выпишут. Сейчас тебе противопоказаны всякие нагрузки на сердце. Дженис Кеплер передала мне копию. Она трясется над ней, как сумасшедшая, заставила меня поклясться, что я буду охранять эту чертову пленку, как свою жизнь. Я не проверяла порнографические магазины, но не удивлюсь, если у них в запасе имеется полдюжины копий. Судя по коробке, фильм снимали где-то на побережье.

– Думаешь поехать туда?

– Хотелось бы. Пожалуй, стоит попытаться уговорить Дженис оплатить мне эту поездку.

– Чини говорил, что ты хочешь посмотреть фотографии места преступления.

– Если ты не возражаешь. Сегодня после обеда я осмотрела коттедж, но он уже пуст несколько месяцев. Мне хотелось бы взглянуть, как он выглядел, когда обнаружили труп.

Лейтенант Долан поморщился от отвращения.

– Пожалуйста, но только запасись мужеством. Такого разложения я еще не видел. Мы даже были вынуждены провести токсикологическую обработку костей и сохранившегося кусочка печени.

– Это она, сомнений не было?

– Абсолютно никаких. – Долан поднял взгляд на монитор, и я тоже посмотрела туда. У него участилось сердцебиение, и зеленая линия теперь напоминала неровный зеленый газон. – Удивительно, как после стольких месяцев подобные воспоминания могут вызвать психологическую реакцию.

– А тебе приходилось видеть ее живой?

– Нет, и, возможно, это и к лучшему. Иначе я бы чувствовал себя довольно неуютно. Ладно, я позвоню в архив и прикажу выдать тебе дело. Когда ты хочешь поехать туда?

– Прямо сейчас, если можно. Чини заедет за мной только через три часа. Вчера я поздно легла и сейчас едва держусь на ногах. Так что единственное спасение – это двигаться.

– Посмотришь на фотографии, и сон как рукой снимет.

Большинство отделов в полицейском участке закрывается в шесть вечера. Вот и сейчас криминалистическая лаборатория была уже закрыта, а детективы разошлись по домам. Но диспетчеры службы спасения 911 находились на своих местах и принимали звонки. Стойка, где оплачивались штрафные квитанции за неправильную парковку, была девственно чиста, а объявление над окошком гласило, что оно откроется в восемь утра. Дверь в архив оказалась запертой, но там обязательно должна быть пара человек, которые наверняка обрабатывали поступившие за день данные и вводили их в компьютерную систему. В окошке никого не было, но я изловчилась сунуть туда голову и заглянуть в правый угол.

Полицейский в форме заметил меня и прервал свой разговор с гражданским служащим. Он подошел к окошку.

– Могу я помочь вам?

– Я только что говорила с лейтенантом Доланом в больнице "Санта-Терри". Он и детектив Филлипс разрешили мне посмотреть одно дело. Там должны быть фотографии, и лейтенант сказал, что я могу взглянуть на них.

– Вас интересует дело Кеплер, да? Лейтенант только что звонил. Я уже все подготовил. Зайдете к нам?

– Да, спасибо.

Полицейский нажал кнопку, открывая замок двери. Я вошла, прошла по коридору и повернула направо, полицейский уже ждал меня там.

– Если хотите, можете расположиться за этим столом.

Я внимательно прочитала дело, выписывая кое-что для себя. Дженис Кеплер передала мне большую часть этих материалов, но в деле имелось и много служебных записок, которыми она не располагала. Я отыскала протоколы допросов свидетелей – Гектора Морено, Дж. Д. Бурка и Серены Бонни, чей домашний адрес и номер телефона я записала в свой блокнот. Были здесь и дополнительные протоколы допросов членов семьи Кеплеров, бывшего начальника Лорны, Роджера Бонни, а также той самой Дэниель Риверс, с которой я намеревалась встретиться сегодня вечером на Стейт-стрит. И снова я выписывала домашние адреса и номера телефонов. Эту информацию я могла бы раздобыть и сама, но зачем упускать такой шанс? Лейтенант Долан предупредил работников архива, что мне разрешено снимать копии с любых документов, поэтому тут я тоже не стеснялась. Ведь мне все равно придется говорить со многими из этих людей, поэтому будет очень интересно сравнить их нынешние высказывания и мнения с информацией, уже имеющейся в протоколах допросов. Наконец я переключилась на фотографии места преступления.

Трудно сказать, что более омерзительно – порнография секса или порнография убийства. В обоих случаях присутствуют насилие, надлом и унижение, которым мы подвергаем друг друга в приливе страсти. Некоторые формы секса столь же жестоки, как и убийство, а некоторые убийства точно так же возбуждают преступника, как половой акт.

Труп Лоры почти полностью разложился, чему активно поспособствовали белковые катализаторы клеток. Он кишел личинками, легкими, как нитки, и белыми, как снежинки, которые, по сути дела, являлись санитарами природы. Понадобилось несколько минут, чтобы я смогла смотреть на фотографии без отвращения. В конце концов я полностью взяла себя в руки. Ведь это просто реальность смерти.

Меня заинтересовала обстановка коттеджа. Ведь я-то видела его пустым, пыльным и заброшенным, полным пауков и плесени, когда в нем царил затхлый запах запустения. А сейчас, на цветных и черно-белых фотографиях, я увидела покрывала, разбросанные диванные подушки, вазу с увядшими цветами, в которой осталось на дюйм темной воды, пестрые ковры, стулья с точеными деревянными ножками. Стопка почты лежала на подушке софы, там, где ее и оставила Лорна. Мне было несколько неприятно рассматривать убранство ее жилища, словно я была гостем, который пришел слишком рано, а хозяйка еще не успела навести порядок.

На нескольких фотографиях была изображена общая обстановка, но в основном это были снимки трупа. Лорна лежала на животе, такая поза бывает у спящего человека, контуры тела обведены мелом, обычно такое положение трупа показывают во всех телепередачах. Никаких следов крови или рвоты. Трудно было представить чем она занималась, когда ее убили – возможно, шла, чтобы открыть дверь, а может, направлялась к телефону. На ней были лифчик и трусики. Спортивная одежда, в которой она занималась бегом, кучей валялась рядом. Ее длинные темные волосы, сохранившие свой блеск, разметались спутанными прядями. В свете фотовспышек маленькие белые личинки поблескивали, словно россыпь мелкого, неровного жемчуга. Я сунула фотографии в конверт и убрала его в свою сумочку.

Глава 7

Я стояла возле своего дома, прислонившись к "фольксвагену", припаркованному у тротуара, когда из-за угла выехал Чини, и тоже на "фольксвагене", который выглядел еще древнее моего. Бежевая, сильно помятая, жуткая модель – "седан" 1968 года выпуска, на таком я разъезжала примерно два года назад. Чини с шумом затормозил, и я попыталась открыть дверцу со стороны пассажира. Но не тут-то было. В конце концов мне пришлось упереться ногой в этот рыдван, чтобы открыть его. Раздавшийся при этом скрип напомнил мне завывание ураганного ветра. Наконец я уселась на сиденье и попыталась закрыть дверцу, но тщетно. Тогда Чини перегнулся через меня и захлопнул ее сильным рывком. Затем он включил первую передачу, и машина тронулась с места, грохоча всеми своими внутренностями.

– Хорошая машина. У меня когда-то была точно такая, – осторожно заметила я, протянула ремень безопасности и предприняла бесполезную попытку застегнуть его. После этого отчаянного поступка мне, естественно, оставалось только молиться, чтобы Чини никуда не врезался. Меня совсем не радовала перспектива закончить этот вечер, вылетев через лобовое стекло. Я чувствовала, как по ногам пробегает холодок, это тянуло из проржавевшей дыры в полу. Днем я наверняка могла бы видеть сквозь эту дыру проносящуюся под машиной дорогу, как видишь шпалы, когда сливаешь воду в туалете поезда. Я попыталась задрать ноги повыше, чтобы не давить на дыру и не делать ее еще больше. Если машина заглохнет, то я смогу толкать ее одной ногой, не сходя с сиденья. Я захотела опустить стекло, но обнаружила отсутствие ручки. Тогда я открыла форточку, впустив в машину холодный воздух. Таким образом, единственное, что работало с моей стороны, так это форточка.

– У меня есть еще небольшая спортивная машина, – начал оправдываться Чини, – но, по-моему, не стоит появляться на ней там, куда мы едем. Ты уже поговорила с Доланом?

– Я заезжала сегодня к нему в больницу. Должна сказать, что он был очень любезен. Из больницы я поехала прямо в полицейский участок и посмотрела дело. Он даже снабдил меня копиями фотографий места преступления.

– Как он выглядел?

– Нормально, по-моему. Не ворчал, как обычно. А что? У тебя создалось другое впечатление?

– Когда я говорил с ним, он был каким-то подавленным, но при виде тебя, наверное, приободрился.

– Должно быть, он просто напуган.

– Наверняка, – согласился Чини.

Сегодня на нем были отличные итальянские туфли, темные брюки, темно-кофейная рубашка и мягкая кремовая замшевая куртка. Вынуждена отметить, что он вовсе не был похож на переодетого полицейского. Чини взглянул на меня и заметил, что я разглядываю его.

– Ну и как?

– Откуда ты родом?

– Из Пердидо. – Это был небольшой городок в тридцати милях к югу от Санта-Терезы. – А ты?

– Я местная. А твоя фамилия мне кажется знакомой.

– Еще бы, ты ведь знаешь меня уже несколько лет.

– Да, но где еще я могла ее слышать? Твои родные живут здесь?

Чини что-то буркнул, и это, по всей видимости, означало "да".

Я внимательно посмотрела на него. Поскольку я сама врунья, то сразу улавливаю, когда другие люди начинают вилять, уходя от ответа.

– А чем они занимаются?

– Банками.

– В каком смысле банками? Делают вклады? Грабят их?

– Они... гм... понимаешь, они владеют некоторыми.

Я уставилась на него, и тут меня осенила догадка.

– Твой отец X. Филлипс? Владелец банка?

Чини молча кивнул.

– А что значит "X"? Хавьер?

– На самом деле "X" – это просто "X".

– А какая у тебя вторая машина? "Ягуар"?

– Эй, если у моего отца полно денег, то это не значит, что и у меня их полно. У меня "мазда". Не слишком шикарная. Нет, вообще-то малость шикарная, но поэтому и стоит своих денег.

– Только не надо оправдываться. А как ты стал полицейским?

Чини улыбнулся.

– В детстве я часто смотрел телевизор. Конечно, родители любили меня, но в основном я был предоставлен самому себе. Моя мать торговала дорогой недвижимостью, а отец управлял своими банками. И фильмы о полицейских произвели на меня большое впечатление. Во всяком случае, их работа занимала меня больше, чем финансовые дела семьи.

– И твой отец согласился с этим?

– А у него не было выбора. Он понимал, что я не собираюсь идти по его стопам. А кроме того, я терпеть не могу всякие документы. Для меня любая напечатанная страница – это сплошная тарабарщина. А твои родители? Они живы?

– Очень любезно с твоей стороны вспомнить о них. Я была уверена, что ты сменишь тему, но раз уж спросил, то я отвечу. Они давно умерли. Правда, оказалось, что у меня есть родственники в Ломпоке, но я еще не определила своего отношения к ним.

– А что тут определять? Я и не знал, что в таких вещах может быть какой-то выбор.

– Это длинная история. Они двадцать девять лет вообще игнорировали мое существование, а теперь вдруг прониклись ко мне любовью. Что-то мне это не нравится. Без таких родственников я вполне могу обойтись.

Чини улыбнулся.

– Послушай, у меня точно такие чувства к моим родственникам, хотя, сколько себя помню, мы всегда поддерживали с ними отношения.

Я рассмеялась.

– Мы с тобой циники или кто?

– "Или кто" звучит вернее.

Я переключила свое внимание на район, по которому мы начали циркулировать. Проехали по бульвару Кабана, повернули налево. Небольшие строения и дома стали сменяться коммерческими предприятиями: складами, оптовыми базами по продаже даров моря, транспортными компаниями. Большинство зданий были длинными, низкими, без окон. На боковой улочке примостился один из двух книжных магазинов "для взрослых", а второй был расположен за несколько кварталов, в конце Стейт-стрит. Вдоль улиц, на большом расстоянии друг от друга, росли маленькие, неплодоносящие деревья, уличные фонари казались бледными островками света среди широкого моря темноты. Бросив взгляд в направлении гор, я увидела расплывчатый силуэт города на фоне неба. Дома, расположенные на склонах холмов, были связаны между собой гирляндой огней. Навстречу нам начали попадаться небольшие группки людей, человек по пять-шесть, они стояли, прислонившись к машинам. В основном это была молодежь, определение их пола – занятие трудное и почти безнадежное. Ночные взгляды бесцеремонно следовали за нами, разговоры моментально смолкали в надежде, что мы предложим им какое-нибудь дело. Секс или наркотики – вероятно, бесполым было все равно, лишь бы деньги поменяли владельца. Через открытую форточку я уловила запах сигарет с травкой, которые переходили из рук в руки.

Глухой шум возвестил о том, что мы подъезжаем к нужному нам заведению.

"Нептун Палас" представлял собой сочетание бара с плавательным бассейном, с одной стороны которого раскинулся просторный двор, окруженный асфальтированной стоянкой. Посетители прогуливались и во дворе и на стоянке. Желтые огни ртутных ламп освещали сверкающие крыши припаркованных машин, из бара доносились взрывы музыки. Возле фасада здания, подпирая низкую стену, стояли девицы, их глаза следили за проезжавшими машинами, владельцы которых искали ночных приключений. Двойные входные двери были открыты, что напоминало вход в пещеру, рыжевато-коричневый свет в проеме смягчал табачный дым. Мы дважды объехали квартал. Чини высматривал Дэниель.

– Ну что, не видно? – спросила я.

– Да здесь она где-то. Для нее это место, все равно что биржа труда.

Мы нашли место для парковки за утлом, где ветер был потише, вылезли из машины и направились по тротуару мимо бесчисленных однополых парочек, которые смотрели на нас с изумлением. Гетеросексуальность здесь явно была не в чести.

Сквозь толпу мы с Чини пробрались в бар, заполненный хмельными посетителями. На танцевальной площадке гремела музыка. Влажная жара, исходившая от тел посетителей, создавала ощущение тропиков, в воздухе стоял запах дешевого пива. В украшении бара преобладала морская тематика. На балках под потолком были развешаны рыбацкие сети. Свет ламп создавал иллюзию солнечных лучей, отражавшихся от поверхности воды, но над бассейном свет был слабее, и это уже напоминало сумерки над океаном перед заходом солнца. Время от времени с помощью игры света имитировался шторм на море. Окраска стен постепенно переходила от светло-голубого вверху до темно-синего внизу. Засыпанный опилками бетонный пол должен был изображать песчаное морское дно. Сама танцевальная площадка была стилизована под нос затонувшего корабля. Ощущение нахождения под водой было настолько полным, что я поймала себя на том, что радуюсь каждому вздоху.

Столики размещались в нишах, похожих на коралловые рифы. Приглушенный свет струился из массивных аквариумов с морской водой, в которых крупные, толстогубые океанские чудовища рыскали в поисках жертвы. На полиуретановых покрытиях столиков были изображены старинные навигационные карты пустынного океана, а по краям карт притаились какие-то подозрительные личности, мало чем отличающиеся от самих посетителей.

Во время редких перерывов в музыке я могла уловить тихие шумовые эффекты, звучавшие из динамиков: звон корабельного колокола, треск дерева, хлопанье парусов, крики чаек. Но самыми жуткими были еле слышные вопли тонущих моряков. Создавалось впечатление, что все мы попали в какое-то морское чистилище, в котором алкоголь, сигареты, смех и грохочущая музыка предназначены для того, чтобы заглушать эти тихие вопли. Все официантки были одеты в купальники, плотно облегающие тело и сверкающие, словно рыбья чешуя. Я предположила, что многих из них взяли сюда на работу из-за их мужеподобной внешности – короткие стрижки, узкие бедра, а уж о бюстах и говорить нечего. Зато у официантов-мужчин на лицах присутствовал макияж.

Чини держался рядом со мной, ладонь его удобно устроилась на моей спине. Иногда он наклонялся ко мне, чтобы сказать что-нибудь, но стоявший вокруг шум заглушал его голос. Потом он исчез на минутку и вернулся с двумя бутылками пива. Мы отыскали свободное местечко, у рифа, откуда был виден весь зал. Прислонившись к стене, мы пили пиво и разглядывали посетителей. После этой оглушительной музыки необходимо было проверить слух. Когда-то мне пришлось выстрелить из пистолета в глубоком мусорном бункере, и с тех пор у меня иногда шумит в голове. А присутствующей здесь молодежи к двадцати пяти годам явно понадобятся слуховые аппараты.

Чини взял меня за руку и кивнул в зал. По его губам я прочитала: "Дэниель" и проследила за его взглядом. Девушка стояла возле двери, явно одна, хотя, по-моему, одиночество ей не грозило. Ей было, наверное, лет восемнадцать – девятнадцать. Но Дэниель, разумеется, прибавляла себе лет, иначе как бы она могла попасть сюда? Длинные темные волосы, стройные ноги, которые росли, похоже, прямо из шеи. Даже на таком расстоянии я разглядела узкие бедра, плоский живот, девическую грудь. Именно такие фигурки восхищают стареющих самцов. На ней были зеленые шорты, топ и зеленый жакет.

Мы двинулись через зал. В какой-то момент Дэниель заметила приближение Чини, и он кивнул ей в сторону выхода. Девица повернулась и вышла. На улице значительно похолодало, от внезапного отсутствия табачного дыма мне показалось, что воздух пахнет свежескошенным сеном. Холодок пробегал по коже, как будто меня обливали водой. Дэниель повернулась к нам, держа руки в карманах жакета. Подойдя ближе, я заметила умело наложенный макияж, от которого она выглядела еще моложе и могла бы сойти за двенадцатилетнюю девочку. Блестящие зеленые глаза, как у некоторых тропических рыб, презрительный взгляд.

– Мы оставили машину за углом, – сообщил ей Чини без всяких предисловий.

– Ну и что?

– Можем немного поговорить там. Втроем.

– О чем?

– О жизни вообще и о Лорне Кеплер, в частности.

Дэниель внимательно посмотрела на меня.

– Кто она такая?

– Это Кинси. Ее наняла мать Лорны.

– Значит, я не арестована, – осторожно заметила Дэниель.

– Ох, успокойся, Дэниель. Это не арест. Она частный детектив, расследует смерть Лорны.

– Из-за разговоров с тобой, Чини, у меня могут возникнуть серьезные неприятности.

– Не волнуйся, мы просто беседуем. Она заплатит тебе твою обычную таксу.

Я бросила взгляд на Чини. Мне надо будет платить этой маленькой шлюхе?

Взгляд Дэниель переместился на стоянку, затем снова вернулся ко мне.

– Я не имею дел с женщинами, – угрюмо буркнула она.

Наклонившись вперед, я сказала:

– Эй, я тоже. Ты просто его неправильно поняла. Чини проигнорировал мою реплику и обратился к Дэниель:

– Чего ты боишься?

– Чего я боюсь? – Она ткнула себя в грудь указательным пальцем. Ногти у нее были обкусаны до мяса. – Во-первых, я боюсь Лестера. Я боюсь потерять свои зубы. Я боюсь, что мистер Дикхед снова расплющит мне нос. Этот парень негодяй, настоящая сволочь...

– Надо было заявить на него в полицию. Я говорил тебе об этом в прошлый раз.

– Да, конечно. Заявлю в полицию, а потом начну готовить себе местечко в морге, – огрызнулась Дэниель.

– Послушай, помоги нам, – продолжал уговаривать Чини.

Она задумалась, глядя куда-то в темноту. Наконец неохотно выдавила:

– Я буду говорить с ней, а не с тобой.

– А я тебя об этом и прошу.

– Но делаю я это не потому, что ты просишь. А ради Лорны. И только сейчас. Я не хочу, чтобы вы меня снова разыскивали.

Чини успокаивающе усмехнулся:

– Ты права.

Дэниель состроила гримасу, передразнивая Чини, и пошла по улице, бросив через плечо:

– Идемте отсюда, пока не появился Лестер.

Чини подвел нас к машине, где всем снова пришлось повозиться с дверцами. Заскрипели они настолько громко, что проходившая за полквартала о нас парочка остановилась. Наверняка хотели увидеть, кого это мы там пытаем. Я села на пассажирское место, а Дэниель заняла место водителя, на тот случай, если ей понадобится поспешно ретироваться. Кто бы ни был этот Лестер, но даже я немного занервничала.

Чини наклонился к окну:

– Я скоро вернусь.

– Если увидишь Лестера, не говори, где я, – предупредила Дэниель.

– Можешь на меня положиться, – заверил Чини.

– Положиться на него. Ну и шутник, – буркнула Дэниель себе под нос.

Через лобовое стекло мы наблюдали, как он скрылся в темноте. Я надеялась в душе, что в понедельник такса у Дэниель не слишком высока, потому что не помнила, сколько у меня денег наличными. И, разумеется, кредитную карточку Дэниель не возьмет, тем более что и получать то по ней уже было нечего.

– Можешь курить, если хочешь, – предложила я, пытаясь расположить ее к себе.

– Я не курю, – отказалась Дэниель. – Это вредно для здоровья. Знаешь, сколько мы платим в этой стране за лечение болезней, связанных с курением? Пятнадцать миллиардов в год. Мой отец умер от эмфиземы легких. Его постоянно терзало удушье, глаза вылезали из орбит. А дышал он... вот так... – Дэниель замолчала, положив руку на грудь. Звуки, которые она издала, напоминали сочетание скрипа и хрипа. – И ему вечно не хватало воздуха. Ужасно так умирать. Надо все время таскать с собой баллон с кислородом. Уж лучше помереть здоровым.

– Я сама не курю, но подумала, что, может быть, ты куришь. Вот и предложила из вежливости.

– Можешь не распинаться передо мной. Терпеть не могу табачный дым. Для здоровья вреден да еще воняет. – Дэниель с отвращением оглядела внутреннее убранство "фольксвагена". – Ну и свинарник. Здесь можно подцепить какую-нибудь болезнь.

– Во всяком случае, ты теперь знаешь, что Чини не берет взяток.

– А в этом городе полицейские не берут взяток. Им гораздо большее удовольствие доставляет прятать людей в каталажку. У Чини есть машина намного лучше, но он не дурак, чтобы приезжать на ней сюда. Ладно, хватит трепаться. Что ты хочешь узнать о Лорне?

– Все, что ты можешь рассказать. Как долго ты ее знала?

Дэниель скривила губы и пожала плечами.

– Года два. Мы познакомились, когда работали в службе сопровождения. Она была хорошим человеком и относилась ко мне как мать. Она была для меня... как это называется... наставницей, но только теперь я понимаю, что надо было больше слушаться ее.

– Почему?

– Она была великолепна. Буквально подавляла меня, а я благоговела перед ней. Лорна четко знала, чего хочет, и твердо шла к своей цели, и если кому-то не нравилось, как она ведет себя при этом, то тем хуже для него.

– А чего она хотела?

– Миллион долларов, для начала. К тридцати она собиралась оставить свое занятие. И ей бы удалось это, проживи она подольше.

– И каким образом она собиралась его заработать?

– А ты как думаешь?

– Для этого ей пришлось бы слишком много времени проводить лежа на спине.

– Не так уж и много при ее расценках. После ухода из службы сопровождения Лорна зарабатывала двести тысяч долларов в год. Двести тысяч. Уму непостижимо. К тому же она еще была умной и надежно вкладывала свои деньги. Не швырялась деньгами, как это делала бы я на ее месте. Совершенно не разбираюсь в финансовых делах. Трачу все, что есть в кармане, а когда деньги кончаются, снова берусь за работу. Во всяком случае, делала так, пока Лорна не наставила меня на путь истинный.

– А что она собиралась делать, когда в тридцать лет бросила бы свое занятие?

– Путешествовать. Валять дурака. Возможно, выйти замуж за какого-нибудь парня, который станет ей опорой в жизни. Все дело в том... и Лорна постоянно вдалбливала мне это в голову... что когда у тебя есть деньги, ты ни от кого не зависишь. Можешь делать все, что угодно. Если парень к тебе плохо относится, то ты можешь послать его к черту и найти другого. Понимаешь, о чем я говорю?

– Я тоже такого мнения.

– Теперь и я тоже так рассуждаю. После смерти Лорны я открыла небольшой срочный счет и складываю на него денежки. Понемногу, но все-таки. Лорна так всегда и говорила. Клади деньги в банк, и пусть на них набегают проценты. Она вложила много денег в акции, облигации муниципалитета и прочие бумаги, и причем всегда занималась этим только сама. Она никогда не имела дел со всякими посредниками и управляющими финансами, потому что считала, что это прекрасная возможность для какого-нибудь мошенника пустить тебя по миру. Ты знаешь этих биржевых брокеров? Лорна называла их сутенерами с портфелями. – При этих словах Дэниель рассмеялась, ей явно понравилось сравнение дельцов с Уолл-стрит со сводниками. – А ты? У тебя имеются сбережения?

– Имеются, между прочим.

– А где? В каком виде?

– В виде депозитных сертификатов, – ответила я, слегка насторожившись. Было бы глупо рассказывать о моих финансовых делах какой-то девушке, которая работает на улице.

– Правильно. Лорна тоже часть денег вкладывала в депозитные сертификаты. Послушал бы нас кто-нибудь посторонний. Мне это нравится, сидим и треплемся о сбережениях. Но деньги – это сила! Если они у тебя есть, то никакой парень не сможет избить тебя, верно ведь?

– Ты говорила, что Лорна зарабатывала двести тысяч в год. Она платила налоги с этих денег?

– Конечно! Никогда не связывайся с федералами – вот какое у нее было главное правило. И это первое, чему она научила меня. Все, что заработала, – укажи в декларации. Знаешь, за что они засадили Аль Капоне и других? За неуплату налогов. Если будешь обманывать федералов, то попадешь за решетку, и это правда.

– А что насчет...

– Подожди минутку, – оборвала меня Дэниель. – Я хочу у тебя еще кое-что спросить. Сколько ты зарабатываешь?

Я уставилась на нее.

– Сколько я зарабатываю?

– Да, ну хотя бы за последний год. Какой у тебя годовой доход? С чего ты платишь налоги?

– Но это сугубо личное дело, не так ли?

– Да не строй ты из себя! Все строго между нами. Скажешь ты, а потом я.

– Двадцать пять тысяч.

Теперь настала ее очередь удивленно уставиться на меня.

– И это все! Да я заработала в два раза больше. Не вру. Пятьдесят две тысячи пятьсот с мелочью.

– И плюс еще сломанный нос, – напомнила я.

– Да, конечно, но и у тебя нос сломан. Я же вижу, но не подначиваю. Ладно, не обижайся. Ты симпатичная девчонка, но за свои двадцать пять тысяч ты тоже получаешь по мозгам, как и я. Верно?

– У меня другое мнение на этот счет.

– Да не обманывай ты себя! Я этому тоже научилась от Лорны. Уж поверь мне. Твоя работа так же опасна, как и моя, но только ты за нее получаешь в два раза меньше. По-моему, тебе надо бросить ее. Не подумай, что я расхваливаю свою работу, просто высказываю тебе свое мнение.

– Ценю твою заботу. Если я решу сменить работу, то приду к тебе проконсультироваться.

Дэниель улыбнулась, довольная тем, что поддела меня. Во всяком случае, так ей показалось.

– Я скажу тебе еще кое-что, чему меня научила Лорна. Держи рот на замке. Если обслужила парня, то не трепись после об этом. Особенно в той толпе, где крутишься. Лорна как-то раз трепанула, а потом поклялась никогда больше не делать этого. Ведь некоторые из этих парней... у-ух! Лучше сразу забыть о них.

– И ты вращаешься в таких кругах? Среди высокопоставленных людей?

– Ну, не всегда. И не сейчас. Вот когда Лорна была жива, я изредка попадала в такое общество. Помню, однажды она нарядила меня и взяла с собой, и еще одну девушку по имени Рита. Вот это была гулянка! Некоторые ведь любят молоденьких, поэтому надо было побрить лобок и вести себя, как десятилетняя девочка. А знаешь сколько я заработала за одну ночь? Более пятнадцати сотен долларов. Только не спрашивай меня, что я делала. Об этом говорить не будем. Лестер убьет меня, если узнает.

– А что случилось с ее деньгами после смерти? – спросила я.

– Понятия не имею. Тебе надо спросить об этом у ее родственников. Но могу поспорить, что завещания Лорна не оставила. Я имею в виду, зачем ей завещание? Она ведь была молодой. Ну, двадцать пять, но ведь это не так уж много. Лорна наверняка считала, что у нее впереди вся жизнь, а оказалось – шиш.

– А сколько тебе лет?

– Двадцать три.

– Врешь.

– Не вру.

– Дэниель, тебе нет двадцати трех.

Она слегка улыбнулась.

– Ладно, мне девятнадцать, но выгляжу я старше.

– Тебе, скорее всего, семнадцать, но оставим эту тему.

– Ты давай лучше спрашивай о Лорне. А спрашивая обо мне, ты только зря тратишь деньги.

– А что делала Лорна на станции водоочистки? По-моему, ей не нужны были эти гроши, тем более она работала неполный рабочий день.

– Но ей нужна была хоть какая-то ширма. Не могла же она рассказать родителям, чем зарабатывает на жизнь. Они у нее очень консервативные, во всяком случае отец. С ее матерью я познакомилась на похоронах, и она мне понравилась. А вот отец настоящий зануда, все время пытался совать свой нос в ее дела. А Лорне это жутко не нравилось.

– Я сегодня вечером разговаривала с отцом Лорны, и он сказал мне, что у нее было мало друзей.

Дэниель опровергла это утверждение, помотав головой.

– Да откуда он знает? Он говорит так просто потому, что не был знаком ни с одним из них. Лорне нравились ночные люди. Все ее знакомые выбирались из своих нор после захода солнца. Как пауки и все эти... как их называют... ночные существа. Совы и летучие мыши. Если хочешь познакомиться с ее друзьями, то лучше привыкай гулять по ночам. Ну, что еще? Забавно, я даже и не подозревала, что такая умная.

– А как насчет порнофильма? Зачем она сделала это?

– Ох, все та же старая песня. Ну ты же знаешь, как это бывает. Приехал какой-то парень из Сан-Франциско, как-то вечером она познакомилась с ним в отеле "Эджуотер", и они разговорились о фильме. Он решил, что Лорна произведет фурор. Так и должно было случиться. Сначала она отказывалась, но потом подумала: "А почему бы и нет?" Много денег она не заработала, но сказала, что прекрасно провела время. А что ты слышала об этом?

– Я ничего не слышала. Я видела.

– Не может быть! Ты видела фильм?

– Конечно, у меня есть копия.

– Чудеса какие-то. Эта пленка не поступала в прокат.

Теперь настала моя очередь проявить долю скептицизма по отношению к ее словам.

– Вот как? Она не поступала в прокат? Я в это не верю. – Мы с Дэниель трещали, как пара сорок.

– Но так говорила Лорна. Она была разочарована этим фильмом. Конечно, рассчитывала стать звездой, но у нее ничего не вышло.

– Но пленка, которую я видела, с титрами, кассета упакована в коробку, все как положено. Так в чем же тут дело?

– Я знаю только то, что она мне сказала. Может, у компании не было денег, и они решили продать фильм. А где ты взяла копию?

– Кто-то прислал ее по почте матери Лорны.

Дэниель закашлялась от смеха.

– Ты шутишь. Вот это да! Какой же негодяй мог сделать такое?

– Пока не знаю. Но надеюсь, что выясню. Что ты еще можешь мне рассказать?

– Нет, нет. Ты спрашивай, а я буду отвечать. Сама я ни до чего путного не додумаюсь.

– Кто такой Лестер?

– Лестер не имеет никакого отношения к Лорне.

– Но кто он такой?

Дэниель бросила на меня недовольный взгляд.

– А зачем тебе это?

– Ты его боишься, и я хочу знать, почему.

– Оставь это. Напрасно тратишь свои деньги.

– Не сомневайся, я могу себе это позволить.

– Ох, конечно. Много зарабатываешь? Не пори чепуху.

– На самом деле я даже не знаю, какая у тебя такса.

– Как за услугу. Пятьдесят долларов.

– В час? – воскликнула я.

– Не в час. Что это с тобой? Пятьдесят долларов за услугу. Ничего в сексе не измеряется часами, – презрительно бросила Дэниель. – Если клиент договаривается на час, то он просто обдирает тебя.

– Лестер, наверное, твой сутенер.

– Вы только послушайте ее! Сутенер. Да кто тебя научил этому? Лестер Дадли – а для тебя он мистер Дикхед – мой персональный менеджер. Что-то вроде профессионального представителя.

– А Лорну он тоже представлял?

– Разумеется нет. Я же говорила тебе, она была умной. Лорна отказалась от его услуг.

– Как ты думаешь, у него могут быть какие-нибудь сведения о ней?

– Ни в коем случае. Можешь даже и не дергаться. Этот парень – настоящий кусок дерьма.

Я задумалась на секунду, но решила пока не задавать вопросы, которые пришли мне на ум.

– Ладно. На сегодня хватит. Может, позвонишь мне, если вспомнишь еще что-нибудь?

– Конечно. Пока ты будешь платить, я буду... разговорчивой.

Я полезла в сумочку и вытащила бумажник. Дала ей визитную карточку, записав на ней свой домашний адрес и номер телефона. Обычно я не люблю раздавать свои домашние координаты, но для Дэниель следовало максимально облегчить возможность связаться со мной. Потом принялась разбираться со своей наличностью. И тут меня посетила счастливая мысль, что, может быть, Дэниель сделает великодушный жест и откажется от своего вознаграждения, но она вытянула руку, внимательно следя за тем, как я отсчитываю бумажки и кладу ей в ладонь. Мне пришлось вытащить все до последнего доллара и даже мелочь. И все-таки, естественно, денег у меня не хватило.

– Ладно, не волнуйся. Будешь должна.

– Могу дать тебе долговую расписку, – предложила я.

Дэниель помахала рукой.

– Я тебе верю. – Она сунула деньги в карман жакета. – А ты знаешь, какие мужики смешные? Знаешь, какие у них фантазии относительно проституток? Я читала это в книжках, которые написали мужчины. Там обычно парень знакомится с проституткой, и она всегда великолепна – большие груди, стройная фигура и все такое. И она вгоняет его в экстаз. Они занимаются любовью, но потом она не берет с клиента денег. Все было настолько чудесно, что она не хочет, чтобы он платил, как остальные. Полная чушь. Я не знаю ни одной проститутки, которая спала бы с парнем бесплатно. Да и вообще, секс с проституткой – это для дерьмового мужика. А если он считает это подарком, то он просто дурак.

Глава 8

Было уже почти половина второго ночи, когда я припарковала свой "фольксваген" на небольшой стоянке возле входа в приемный покой больницы "Санта-Терри". После моего разговора с Дэниель Чини отвез меня назад домой. Я прошла через скрипучие ворота, завернула за угол к заднем входу и услышала, как Чини, просигналив пару раз, уехал. Ночное небо было ясным, сверкали звезды, но все же на западе, как и предсказывалось, собирались облака. Вдруг среди белых и неподвижных точек звезд замигала и задвигалась красная, огни полуночного самолета. Словно вымпел во время рекламного полета, за ним тянулся приглушенный шум. Последняя четверть луны сузилась, и теперь она напоминала серебристый крюк пастушьей палки, верхнюю часть которого закрывало облако, похожее на прядь хлопка. Я могла поклясться, что до сих пор слышу умопомрачительную музыку, сотрясавшую "Нептун Палас". Вообще-то клуб находился менее чем в миле от моего дома, так что вполне возможно, что сюда долетали звуки оркестра. Было впечатление, будто рядом работал автомобильный радиоприемник. На фоне шума океанского прибоя – а до океана было всего полквартала – контрабас звучал мягко, обволакивающе, расплывчато.

Я остановилась. Держа в руке ключи, я прислонилась лбом к двери. Устала, но, как ни странно, спать не хотелось. Вообще-то я дневная птица, привыкла вставать рано, и, возвращаясь домой вечером, ложусь спать около одиннадцати. Иногда, правда, могу работать и допоздна. Вот и сейчас, как будто открылось второе дыхание, и я почувствовала прилив дремавших сил. Мне захотелось поговорить с Сереной Бонни – медсестрой, обнаружившей тело Лорны. Ведь, в какой-то мере, наиболее полный психологический портрет Лорны Кеплер являлся ключом к разгадке тайны ее смерти. Я вернулась к воротам, прошла через них и потихоньку закрыла за собой.

Приемный покой показался мне каким-то заброшенным. Раздвижные стеклянные двери открылись бесшумно, и я очутилась в серо-голубом помещении. В регистратуре горел свет, но все окошки были закрыты. Слева за небольшой перегородкой, на которой висели телефоны-автоматы, светился экран телевизора. Я посмотрела направо, в направлении кабинетов для осмотра поступающих пациентов. В большинстве из mix свет не горел, занавески были подняты вверх и закреплены на крючках. Я уловила запах свежесваренного кофе, доносившегося из маленькой кухни, расположенной в задней части приемного покоя. Молодая темнокожая женщина в белом халате вышла из комнаты, на двери которой висела табличка "Бельевая". Женщина была маленькая и хорошенькая. Подождав, пока она заметит меня, я расплылась в улыбке.

– Ох, простите. Я и не знала, что здесь кто-то есть. Чем могу помочь вам?

– Я ищу Серену Бонни. Она работает в эту смену?

Женщина посмотрела на часы.

– Она скоро придет, сейчас у нее перерыв. Может, хотите присесть? Телевизор барахлит, но вон там есть что почитать.

– Спасибо.

Следующие пятнадцать минут я читала старый номер журнала "Фэмили Секл": статьи о детях, здоровье, питании, убранстве квартиры; потом углубилась в недорогие проспекты домашних поделок, которые Папа может осуществить в свободное время, – деревянная скамья, скворечник, полка, на которой Мама может расставить свои горшки с цветами. Для меня чтение этих статей было равносильно чтению рассказов о жизни инопланетян. Женщины на рекламных страницах выглядели просто идеальными. Большинству из них было лет тридцать, все белые, с превосходными фигурами, ровными и белоснежными зубами. Ни у одной из них не было толстого зада или складок на животе, портящих фигуру, никаких вздувшихся вен или грудей, свисающих до талии. Эти идеальные дамы жили в ухоженных домах со сверкающими полами, среди невероятного количества бытовой техники и больших пушистых собак. Я представила себе, что Папа, наверное, в свободное от домашних поделок время торчит в офисе, поскольку мужчин не было видно. Умом я понимала, что все эти женщины являлись высокооплачиваемыми фотомоделями, просто изображавшими домохозяек с целью рекламы ковров и корма для собак. Их жизнь, возможно, имела столь же малое отношение к домашнему хозяйству, как и моя. Но как бы чувствовала себя настоящая домохозяйка, столкнувшись лицом к лицу с этими фотомоделями? Что касается меня, то я не видела абсолютно никакой связи между своим образом жизни (проститутки, убийства, холостяцкая жизнь, полуфабрикаты) и образом жизни, рекламируемым в журналах, хотя, вероятно, он был очень хорош. Что бы я стала делать с пушистой собакой и банками с укропом и майораном?

– Я Серена Бонни. Вы хотели меня видеть?

Я подняла голову. Стоявшей в дверях медсестре было слегка за сорок, среднего роста, ее нельзя было назвать толстой – скорее, полной. Женщины в ее семье, наверное, называли себя "дородными".

Отложив журнал в сторону, я встала и протянула руку.

– Кинси Милхоун. Мать Лорны Кеплер наняла меня расследовать причины смерти дочери.

– Опять? – удивилась она, пожимая мою руку.

– Но официально дело не закрыто. Вы можете уделить мне несколько минут?

– Довольно необычное время для расследования.

– Да, и мне следует извиниться за это. Я бы не стала беспокоить вас на работе, но последние пару ночей я страдаю бессонницей и подумала, что раз уж все равно не сплю, то смогу хоть воспользоваться тем преимуществом, что вы работаете по ночам.

– На самом деле я мало что знаю, но помогу, чем смогу. Почему бы нам не пройти в кабинет? Больных пока нет, но могут поступить в любую минуту.

Мы прошли мимо двух палат для осмотра пациентов и вошли в небольшую, скромно обставленную комнату. Как и у сестры в кардиологическом отделении, на Серене была повседневная одежда: белая хлопчатобумажная блузка, бежевые габардиновые брюки и жилетка в тон брюкам. Туфли на каучуковой подошве указывали на то, что ей приходится много часов проводить на ногах. Да еще часы на руке, похожие на термометр с секундной стрелкой. Серена остановилась в дверях и крикнула в коридор:

– Джоан, если я тебе понадоблюсь, то я здесь.

– Хорошо, – ответил ей женский голос.

Серена поставила себе кресло так, чтобы можно было следить за коридором.

– Простите, что заставила вас ждать, но мне необходимо было подняться в отделение. Два дня назад моего отца снова положили в больницу, и я стараюсь при малейшей возможности проведывать его.

У моей собеседницы было широкое, гладкое лицо, высокие скулы, ровные, но слегка пожелтевшие зубы – вероятно, результат болезни или плохого питания в молодости. Светло-зеленые глаза и светлые брови.

– Он серьезно болен? – спросила я, садясь на стул с сиденьем, обтянутым синим твидом.

– Год назад у него был обширный инфаркт, и ему вставили электронный стимулятор. Но у него проблемы с этим стимулятором, и врачи решили проверить его. А отец немного нервничает. Ему семьдесят пять, но он очень активен. Практически он руководит советом директоров «Колгейт Уотер» и ни за что не хочет пропустить собрание. Тянет на чистом адреналине.

– А ваш отец, случайно, не Кларк Эссельман?

– Вы его знаете?

– Я слышала о нем. Он всегда ужасно ругается с поставщиками. – Кларк Эссельман уже пятнадцать лет вращался в кругах местной политической элиты, после того как продал свою компанию по торговле недвижимостью и отошел от дел. Насколько я слышала, у него был очень крутой нрав и острый язык. Он с одинаковым успехом мог обидно обругать, а мог и восхитить ораторским искусством, в зависимости от обстоятельств. Упрямый и прямолинейный всеми уважаемый член совета директоров учредил полдюжины благотворительных обществ.

Серена улыбнулась.

– Да, он такой. – Она пригладила волосы медного цвета – что-то среднее между красным и темно-золотистым. Похоже, у Серены была сделана какая-то искусственная завивка, потому что такие кудряшки не могли быть натуральными. Я представила себе, как она расчесывает их по утрам после душа. У нее были крупные ладони, ногти коротко подстрижены и тщательно наманикюрены. Она явно следила за своей внешностью, хотя это и не бросалось резко в глаза. Если бы я заболела или что-нибудь сломала, то доверилась бы ей не раздумывая.

Я пробормотала пару ничего не значащих фраз и вернулась к предмету разговора.

– Что вы можете рассказать мне о Лорне?

– Я не очень хорошо ее знала. Наверное, мне следовало сразу сказать вам об этом.

– Дженис упоминала, что вы замужем за человеком, у которого Лорна работала на станции водоочистки.

– Она более или менее права. Мы с Роджером расстались примерно полтора года назад. Знаете, последние несколько лет были для меня сплошным адом. Брак распался, у отца случился инфаркт, а потом умерла мама. После всего этого здоровье папы еще больше ухудшилось. Лорна иногда подрабатывала у меня сиделкой, когда мне нужно было уйти из дома.

– Вы познакомились с ней через мужа?

– Да. Она работала у Роджера чуть больше трех лет, поэтому я встречала ее, когда заходила на станцию. Иногда мы с ней виделись на летних пикниках для служащих и ежегодных вечеринках в честь Рождества. Мне она очень понравилась. Гораздо умнее, чем того требовала ее работа.

– Вы ладили с ней?

– Да, прекрасно ладили.

Я помолчала, раздумывая, как бы получше сформулировать вопрос, пришедший мне в голову.

– Если только это не очень личное, не могли бы вы рассказать мне о своем разводе?

– О моем разводе?

– Кто подал на развод? Вы или муж?

Она вскинула голову.

– Очень странный вопрос. Почему вы об этом спрашиваете?

– Я просто хочу узнать, имела ли Лорна какое-либо отношение к вашему разводу.

Серена неожиданно рассмеялась.

– Ох, Боже мой. Да абсолютно никакого. Мы были женаты десять лет и просто надоели друг другу. Разговор о разводе завел Роджер, но это меня ничуть не опечалило. Я понимала, что происходит. На работе у него ничего не ладилось. Он любит свое дело, но богатства оно ему так и не принесло. Роджер из тех людей, у которых жизнь не оправдывает ожидания. Он рассчитывал, что в пятьдесят лет бросит работу, сейчас ему уже за пятьдесят, но за душой по-прежнему ни гроша. А вот у меня не только любимая работа, но и семейное состояние, которое перейдет ко мне в один прекрасный день. Жить с этой мыслью было для него невыносимо. Мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения, но близости между нами нет, можете даже спросить у него об этом, и он вам подтвердит.

– Мне вполне достаточно вашего слова, – заверила я, решив про себя, что обязательно все проверю. – А вот насчет работы сиделкой? Как получилось, что Лорна начала заниматься этим?

– Знаете, точно не помню. Наверное, я как-то в разговоре упомянула, что мне нужна сиделка. Она ведь жила в этой маленькой хибаре, и мне кажется, что ей нравилось проводить время в комфортабельном доме.

– Как часто она приходила к вам?

– Не часто, да всего раз пять-шесть, мне кажется. Я могу проверить свой домашний календарь, если это важно.

– Пока я еще и сама не знаю, что важно, а что нет. А вы были довольны ее работой?

– Разумеется. Она прекрасно справлялась. Кормила и выгуливала собаку, поливала цветы, забирала газеты и почту. Таким образом я экономила на прислуге, да и вообще мне нравилось, что в доме кто-то есть в мое отсутствие. После того как мы с Роджером разошлись, я вернулась в родительский дом. Мне требовалось сменить обстановку, да и отец из-за своего здоровья нуждался в присмотре. У мамы к тому времени уже определили рак, и она проходила курс химиотерапии. Так что мой переезд устроил нас всех троих.

– Значит, когда Лорна умерла, вы жили в доме отца?

– Совершенно верно. Папа находился под наблюдением врача, но тот считал его "непослушным" пациентом. Так что, когда я выезжала из города, то не хотела, чтобы он оставался в доме один. Отец клялся, что ему не нужна помощь, но я его не слушала. Да и как я могла уезжать на отдых в выходные, если меня постоянно преследовала тревога за него? Кстати, о выходных я и собиралась договориться с Лорной, когда пришла к ней домой и обнаружила тело. В течение нескольких дней я пыталась дозвониться до нее, но никто не отвечал. Роджер сказал мне, что она брала двухнедельный отпуск, но должна вернуться со дня на день. Я не знала точно, когда она вернется, поэтому решила заехать к ней домой и оставить записку. Остановила машину недалеко от коттеджа, но как только вылезла, сразу почувствовала запах, а от мух было просто темно.

– Вы поняли, в чем дело?

– Я не предполагала, что это она, но поняла, что в доме труп. Этот запах ни с чем не спутаешь.

Я решила сменить тему.

– Все, с кем я говорила, рассказывали мне, как она была красива. Интересно, считали ее другие женщины опасной соперницей?

– Я никогда не считала. Но, разумеется, не могу говорить за других. Мужчины, понятное дело, находили ее более привлекательной, чем женщины, но я никогда не видела, чтобы она с кем-нибудь флиртовала. Но опять подчеркиваю, что это мое сугубо личное наблюдение.

– Насколько я слышала, Лорне нравилась рискованная жизнь. – Я специально облекла свою фразу в форму утверждения, а не вопроса. Мне было интересно, как на нее может среагировать Серена. Она выдержал мой взгляд, но ничего не ответила. Поскольку она реагировала только на вопросы, я спросила: – Вы знали, что она занималась и другими делами?

– Мне непонятен ваш вопрос. О каких делах вы говорите?

– Сексуального плана.

– Ах, это. Да. Думаю, вы говорите о тех деньгах, которые она зарабатывала в отеле, подыскивая клиентов. Я не хотела сама поднимать эту тему.

– А об этом все знали?

– Не думаю, что Роджер знал, но я-то знала точно.

– А как вы об этом узнали?

– Сейчас уж и не помню. Случайно, наверное. Как-то вечером столкнулась с ней в отеле "Эджуотер". Нет, минутку, я вспомнила, как это произошло. Она пришла к нам в приемный покой с переломанным носом. Что-то объяснила, но очень невразумительно. Мне часто приходится сталкиваться с такими травмами, так что меня не обманешь. Тогда я ей ничего не сказала, но поняла – что-то здесь нечисто.

– А может, это сделал ее приятель? Кто-нибудь, с кем она жила?

Послышались голоса, и Серена выглянула в коридор.

– Такое возможно, но, насколько я знаю, у нее ни с кем не было прочных связей. Да и история, которую она рассказала, выглядела очень подозрительно. Сейчас я уже не помню ее смысл, но какая-то смехотворная чушь. Но дело тут не только в сломанном носе. Существовали и другие приметы.

– Например?

– Ее наряды, украшения. Лорна их не афишировала, но я просто не могла не заметить.

– А когда произошел тот случай, когда она пришла в приемный покой?

– Точно не помню. Года два назад. Можете проверить в регистратуре. Они назовут вам дату.

– Вы не знаете больниц. Мне проще получить доступ к государственным секретам.

В приемном покое заплакал ребенок.

– А это имеет какое-то значение?

– Возможно. А вдруг тот парень, который избил ее, решил проделывать такие вещи постоянно.

– Ох, я поняла вашу мысль. – Мимо открытой двери прошла Джоан, и Серена снова выглянула в коридор.

– То есть у вас не было полной уверенности, когда вы увидели Лорну в приемном покое?

– Нет. Но после того как встретила ее в отеле «Эджуотер», я просто сложила два и два.

– И все же, это было несколько смелое предположение.

– Вовсе нет. Если бы вы сами увидели ее в тот вечер. А еще более подтвердил мои подозрения мужчина, который был с ней. Старый и явно богатый. Золотые украшения, шикарный костюм. Наверняка из тех, кто сорит деньгами. Я заметила эту парочку в баре, а потом в магазине при отеле, где Лорна примеряла наряды. В тот вечер кавалер Лорны наверняка выбросил кучу долларов. Четыре наряда от "Эскада", да еще она примеряла пятый.

– А наряды от "Эскада", наверное, очень дорогие.

– Господи! – Серена засмеялась, прижав руки к груди.

Напротив нас в кабинете зажегся свет. Я услышала приглушенные голоса: жалобный детский и пронзительный женский, торопливо говоривший по-испански.

Серена продолжила:

– Насколько я помню, в этом же месяце я снова встретила ее в отеле. Аналогичная ситуация, хотя и другой мужчина того же плана. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, в чем дело.

– Вы думаете, что один из этих мужчин и избил ее?

– Во всяком случае, это объяснение гораздо лучше, чем то, которое дала Лорна. Я не утверждаю, что так бывает всегда, но у мужчин в таком возрасте иногда возникают проблемы с потенцией. Тогда они находят дорогостоящую девушку по вызову и начинают швырять деньгами. Шампанское и подарки, юная девушка под боком. С виду все отлично, все начинают думать, какой он сильный мужик. А на самом деле этим мужчинам надо хотя бы раз удовлетворить свою похоть, потому что на большее они все равно не способны. Он платит, поэтому если у него ничего не выходит, то значит, виновата девушка, а не он, и богатенький дядя может выразить свое неудовольствие как ему заблагорассудится.

– Например, кулаком.

– Если взглянуть на это с его точки зрения, то почему бы и нет? Он заплатил за нее. Она его. И если у него ничего не получается, то он обвиняет ее и может сделать из нее отбивную.

– Своего рода сделка. Ведь в обмен на наказание у нее остаются деньги и подаренная одежда.

– Но девушка не всегда подвергается наказанию. Некоторым мужчинам нравится, когда их самих наказывают. Бьют, унижают. Они получают удовольствие от того, что их шлепают, повторяя при этом: "плохой, плохой, плохой".

– Это вам рассказывала Лорна?

– Нет, но я слышала это от пары других проституток, которые попали к нам в больницу. Кое-что читала на эту тему, когда получала диплом. Я уже привыкла к тому, что проститутки обращаются к нам, но каждый раз впадаю в ярость при виде того, как их отделали, потому что не могу этого понять. Даже пыталась спасти их от "плохих" мужчин. Но ничего из этого не вышло. Как ни странно, но я лучше справляюсь с обязанностями медсестры, если не лезу в их дела.

– И в дела Лорны вы тоже не вмешивались?

– Конечно. Мне было жаль ее, но направить ее на путь истинный я не пыталась. Считала, что это не мое дело. Да и, похоже, у нее не было серьезных проблем, насколько я знаю.

– Как я поняла, вы много времени проводите в отеле "Эджуотер". Сейчас там собираются одинокие люди?

– Да, одинокие люди нашего возраста. Для молодежи там слишком чопорно, да и цены астрономические. Честно говоря, после посещения "Эджуотер" семейная жизнь кажется не такой уж и плохой.

– А вы, случайно, не помните даты, когда видели там Лорну? Если я смогу проверить книги регистрации в отеле, то, может быть, это как-то поможет.

Серена задумалась.

– Однажды я была там с подругами. Мы собираемся вместе, когда отмечаем дни рождения. В тот раз отмечали мой, значит, в начале марта. Не всегда удается собраться именно в день рождения, думаю, это была пятница или суббота.

– В марте прошлого года?

– Да.

– А это было до или после сломанного носа?

– Не помню.

– А Лорна знала, что вам все известно?

– Она видела меня в тот вечер, и еще, наверное, пару раз до этого. С тех пор как мы с Роджером разошлись, я бываю там с друзьями почти каждый уик-энд. Напрямую мы с Лорной не обсуждали ее "карьеру", но иногда касались этой темы в завуалированной форме. – При слове "карьера" Серена изобразила указательными пальцами обеих рук кавычки.

– А вот мне просто любопытно, как вам удалось вспомнить такие детали? Большинство людей не могут припомнить, что было вчера.

– Меня спрашивали об этом в полиции, поэтому и сохранилось в памяти. А кроме того, я много размышляла обо всем случившемся. У меня нет объяснения, почему ее убили, и это меня беспокоит.

– А вы верите, что ее убили?

– Да, я считаю это вполне вероятным.

– А вы знали, что Лорна была связана с порнографией?

Серена слегка нахмурилась.

– Каким образом?

– Она снялась в порнографическом фильме. А месяца два назад кто-то прислал кассету ее родителям.

– Что это за фильм, какой-нибудь триллер с убийствами и насилием? Садомазохизм?

– Нет. Довольно скучный в плане сценария, но миссис Кеплер подозревает, что он может быть связан со смертью Лорны.

– А вы как считаете?

– Мне платят не за то, чтобы я высказывала свое мнение по этому поводу. Предпочитаю оставлять за собой право выбора.

– Я понимаю. Это как ставить диагноз. Нельзя быть уверенным на все сто.

Раздался стук по косяку двери, и в комнату заглянула Джоан.

– Простите за беспокойство, но привезли ребенка, и я хочу, чтобы вы взглянули на него. Я уже позвонила ординатору, но все же вам надо самой посмотреть.

Серена поднялась с кресла.

– Сообщите мне, если вам понадобится что-то еще, – попрощалась она, направляясь к двери.

– Я так и сделаю. И спасибо вам.

Я поехала домой по пустынным улицам, начиная уже более уютно чувствовать себя в этом ночном мире, характер которого меняется каждый час. Как только закрываются бары и с улиц исчезают машины, наступает жуткая тишина. Перекрестки пусты, яркие огни светофоров видны за полмили.

Небо начало затягиваться облаками. Плотный, похожий на вату туман окутал горы. В большинстве окон жилых домов, мимо которых я проезжала, света не было, но некоторые все же были освещены, и я представила себе, что это студенты корпят над учебниками. Кошмар молодости. А может, свет горел в окнах свежеиспеченных полуночников вроде меня.

По бульвару Кабана медленно двигалась патрульная полицейская машина, когда я проезжала мимо нее, полицейский в форме внимательно посмотрел на меня. Я свернула налево, на свою улицу, припарковала машину и заперла ее. От облаков небеса казались бархатными, звезд совершенно не было видно. Землю окутала тьма, тогда как небо окрасилось мрачным светом, напоминавшим темно-серый картон, испачканный белым мелом. Позади послышался тихий шум воздуха, вызванный быстрым вращением спиц велосипеда. Я обернулась как раз вовремя и успела увидеть проезжающего мимо на велосипеде мужчину. Его задний фонарь и люминесцентные полоски на задниках кроссовок выглядели так, словно кто-то жонглировал тремя светящимися точками. И этот странный цирковой номер духов показывали только для меня.

Я прошла через ворота, зашла в квартиру и включила свет. Все было в порядке, в том виде, в каком я оставила. Тишина стояла жуткая, я ощутила легкий приступ тревоги, вызванный усталостью, поздним часом и видом пустой комнаты. Так бывает с голодом – когда пик проходит, аппетит пропадает, и можно запросто обойтись без пищи. Пища или сон... какая разница? Организм напрягается и черпает энергию из какого-то другого источника. Если я ложусь спать в девять или десять часов, то могу проспать всю ночь. Но сейчас пик сна прошел, и поскольку я уже так долго не спала, то вряд ли теперь засну.

Тело мое одновременно и ныло от усталости и было полно энергии. Я бросила сумочку и куртку на кресло у двери, потом взглянула на автоответчик. Сообщений не было. Интересно, а есть ли у меня вино? Нет, вина не оказалось. Я проверила содержимое холодильника и выяснила, что в кулинарном плане там нет ничего интересного. В буфете, как обычно, хоть шаром покати: несколько пустых кастрюль и засохших кусков, есть которые просто невозможно, если, конечно, обильно не сдобрить их кленовым сиропом. В банке с арахисовым маслом виднелось дно, как будто содержимое испарилось. Я нашла кухонный нож и поскребла по стенкам банки. Расхаживая по комнате, я ела остатки масла прямо с ножа.

– Какое грустное зрелище! – воскликнула я со смехом, но на самом деле мне было не смешно.

Потом я машинально включила телевизор. Пленка с фильмом Лорны находилась в видеомагнитофоне, я перемотала ее, и фильм пошел с начала. У меня вовсе не было намерения любоваться сексом в такой поздний час, но титры я просмотрела дважды. Вчера вечером я пыталась дозвониться в Сан-Франциско знакомому помощнику режиссера в надежде выяснить номер телефона компании "Киренаики Синема". В титрах были указаны имена и фамилии продюсера, оператора и режиссера монтажа: Джозеф Эрз, Мортон Кассельбаум и Честер Эллис. Черт побери, телефонистки должны работать по ночам.

Дозвонившись в справочную, я назвала фамилии в обратном порядке, но с первыми двумя меня ждало разочарование. А вот с продюсером повезло. Телефонистка пропела:

– Спасибо, что пользуетесь услугами нашей службы. – Потом раздался щелчок, и механический голос дважды продиктовал номер телефона Джозефа Эрза.

Я записала номер и снова позвонила в Сан-Франциско, но на этот раз мне нужны были адреса актеров – Рассела Терпина и Нэнси Доббс. С Нэнси Доббс ничего не вышло, а вот Терпинов с именем, начинающимся на букву "Р", было двое – один в Хайте, а второй в Гринвиче. Я записала оба номера. Конечно, я рисковала напрасно потратить свое время и деньги Дженис Кеплер, и все же поездка в Сан-Франциско могла оказаться полезной. Если я даже не выясню ничего стоящего, то, может быть, смогу отбросить версию связи порнофильма с убийством Лорны.

Я позвонила в кафе "Франки", после второго звонка трубку сняла сама Дженис.

– Дженис, это Кинси. У меня есть к вам вопрос.

– Рассказывайте, я располагаю временем.

Я рассказала ей о разговоре с лейтенантом Доланом и Сереной Бонни, а затем о мини-расследовании по установлению личностей создателей порнофильма.

– Мне кажется, стоит поговорить с продюсером и актером.

– Я помню этого актера.

– В разговорах с ними я надеюсь выяснить кое-какие подробности. Постараюсь сначала связаться с ними по телефону, но, по-моему, есть смысл ненадолго смотаться туда. Если договорюсь о встрече, то поеду.

– Вы собираетесь ехать на машине?

– Наверное.

– Но у вас же старенький разбитый "фольксваген". Почему бы вам не полететь самолетом? На вашем месте я так бы и сделала.

– Да, я могла бы и полететь, – нерешительно начала я, – но полет на такое короткое расстояние будет стоить дорого. А мне еще придется на месте взять напрокат машину. А потом мотель, питание...

– Меня это устраивает. Только сохраните билеты и квитанции, а когда вернетесь, я все оплачу.

– А как насчет Мэйса? Вы рассказали ему о пленке?

– Да, я же обещала, что расскажу. Он был в шоке, естественно, а потом страшно разозлился. Не на Лорну, а на тех, кто втянул ее в это.

– А как он вообще относится к моему расследованию? Вчера мне показалось, что он его не одобряет.

– Он сказал мне то же самое, что и вам. Если мне так лучше, то он не возражает.

– Очень хорошо. Как только вернусь, сразу свяжусь с вами.

– Счастливого полета.

Глава 9

На следующее утро я проснулась в девять часов, позвонила Иде Руфь и предупредила, на тот случай, если меня кто-нибудь станет разыскивать, что скоро буду на работе в своем офисе. Отбросив одеяло, я принялась разглядывать небеса сквозь плексигласовый потолок над моей кроватью. Небо было чистым, светило солнце, температура на улице, наверное, градусов шестьдесят пять. Черт с ней, с утренней пробежкой. Я решила наградить себя еще десятью минутами отдыха и заснула, а проснулась уже в половине первого, ощущая такое похмелье, словно прошлой ночью напилась до бесчувствия. Вся шутка со сном заключается в том, что, несмотря на количество часов, которые вы проспали, тело, похоже, реагирует на то, в какие часы имел место сон. Сон с четырех утра до одиннадцати вовсе не обязательно соответствует равному по количеству часов сну в промежутке с одиннадцати вечера до шести утра. Я проспала полные семь часов, но ритм организма был серьезно нарушен, и теперь требовалось дополнительное время для его восстановления.

Я снова позвонила Иде Руфь и с облегчением услышала, что она ушла на ленч. Тогда я оставила сообщение, что задерживаюсь из-за встречи с клиентом. Только не спрашивайте, почему я обманула женщину, от которой никак не завишу, которая не может урезать мой гонорар. Иногда я лгу просто для поддержания профессиональных навыков. Выбравшись из постели, я проковыляла в ванную, где почистила зубы. Чувствовала я себя так, словно находилась под наркозом, четко соображая, что все мои конечности не функционируют. Потом я встала под душ, прислонившись к стене, в надежде, что гидротерапия восстановит меня. Одевшись, я принялась за завтрак и тут с удивлением обнаружила, что завтракаю после полудня. Интересно, сумею ли я когда-нибудь снова войти в норму. Потом взяла кофейник и принялась накачивать себя кофеином, одновременно звоня в Сан-Франциско.

Звонки мне мало что дали. Вместо Джозефа Эрза я услышала автоответчик, который мог быть и не его. Механический мужской голос произнес одну из тех фраз, где тщательно подобраны слова без упоминания имени и номера телефона: "Простите, что в данный момент я не могу поговорить с вами, но если вы назовете свою фамилию, номер телефона и оставите сообщение, то я перезвоню вам".

Я продиктовала свою фамилию и номер рабочего телефона, а затем позвонила обоим Терпинам и оставила на их автоответчиках сообщения. В одном случае мне ответил женский голос, в другом – мужской. В обоих случаях я произнесла веселым тоном: "Я не уверена, тот ли вы Терпин, или нет. Мне нужен Рассел Терпин. Я подруга Лорны Кеплер. Она предлагала мне позвонить вам, если я буду в Сан-Франциско, а так как я через пару дней собираюсь туда, то решила предупредить. Перезвоните мне, если получите мое сообщение. Очень хочу с вами познакомиться. Лорна рассказывала о вас так много хорошего. Спасибо". В справочной службе Сан-Франциско я проверила фамилии остальных создателей фильма из моего списка. С большинством из них связи не имелось.

Поскольку в офис я уже не спешила, то открыла ящик стола, достала новую пачку каталожных карточек и записала на них добытую информацию, которая уместилась на четырех листочках. За последние несколько лет я выработала у себя привычку пользоваться каталожными карточками для записи фактов, вскрытых в ходе расследования. Я приколола их булавками на доску, висевшую над столом, а потом принялась лениво менять местами в соответствии с планом, еще не известным и мне самой. Однажды, вот так же переставляя листочки, я вдруг осознала, как по-разному могут выглядеть детали, в зависимости от контекста. Словно в кусочках головоломки, форма реальности меняется в соответствии с обстоятельствами. То, что кажется странным или необычным, может приобрести четкий смысл, будучи помещенным в нужное место. Один и тот же символ, который кажется незначительным, может неожиданно раскрыть все секреты, если взглянуть на него с другой точки зрения. Но признаюсь честно, обычно эта система мне ничего не дает, и все же изредка помогает, а значит, есть смысл продолжать пользоваться ею. А кроме того, она успокаивает меня, сорганизовывает, визуально напоминает о том, что надо заняться работой.

Сбоку от карточек я приколола на доску фотографию Лорны. Она спокойно смотрела на меня светло-карими глазами, загадочно улыбаясь. Темные волосы были гладко зачесаны назад. Стройная и элегантная, она прислонилась к стене, держа руки в карманах. Я внимательно рассматривала ее, словно девушка могла рассказать мне о последних минутах своей жизни. Но в ответ она таинственно, как кошка, молчала. Я подумала, что настало время разузнать что-нибудь и о дневной жизни Лорны.

Я ехала по двухрядной асфальтовой дороге мимо полей с буро-зеленой сухой травой. То там, то тут, среди кучек зеленых кустов попадались дубы. День был облачным, цвет облаков представлял собой какую-то странную комбинацию серого и зеленовато-желтого. Склоны видневшихся вдали гор затянула синяя дымка, сквозь которую проступали глыбы песчаника. Этот район округа Санта-Тереза был почти пустынным. Ранние поселенцы вырубили в этом месте все деревья. Почва здесь более подходила для произрастания зарослей кустарников и шалфея, чем сельскохозяйственных культур. Теперь иссушенную землю размягчили и обработали, но она по-прежнему выглядела опаленной солнцем. Конечно, можно было бы вернуть земле ее естественное состояние, даже не применяя ирригационные системы, а только с помощью поливочных шлангов, распылителей да вегетации. Но сейчас вокруг росли кусты, которые в сухие годы вызывали пожары и которыми питались койоты, толокнянка да перекати-поле. Если нынешние прогнозы погоды верны, и нас ожидает очередная засуха, то вся листва засохнет, а земля опустеет от огня.

Впереди слева показалась станция водоочистки округа Санта-Тереза, построенная в шестидесятых годах: красная черепичная крыша, три белых оштукатуренных арки и несколько маленьких деревьев. Позади здания я заметила сетку забора, окружавшего бетонные отстойники. Справа от меня стоял щит с указателем водохранилища, но самой воды с дорога видно не было.

Я остановила машину у подъезда, поднялась по бетонным ступенькам и прошла через двойные стеклянные двери. Стол секретарши стоял справа от входа, ведущего в большую комнату, которая по размерам была явно в два раза больше классной комнаты. Вместо Лорны здесь уже работала новая девушка. Выглядела она молодо, но в ее внешности не было и намека на красоту Лорны. Судя по бронзовой табличке на столе, ее звали Мелинда Ортис.

Не представляясь, я протянула ей визитную карточку.

– Могу я несколько минут поговорить с вашим начальником?

– А вон его машина. Он только что приехал.

Я повернулась и увидела "джип", сворачивавший на подъездную дорожку. Из машины вылез Роджер Бонни и направился в нашу сторону. У него был такой вид, будто он заранее знал, что его ожидает посетитель, и поэтому уже на ходу готовился к встрече.

– Могу я сообщить шефу, о чем вы хотите поговорить с ним?

Я повернулась к секретарше.

– О Лорне Кеплер.

– Ай, о ней. Это так ужасно.

– А вы знали ее?

Мелинда покачала головой.

– Слышала от других, но сама с ней никогда не встречалась. Я ведь здесь всего два месяца, сменила девушку, которая работала после Лорны. А может быть, был еще кто-то. После Лорны мистер Бонни сменил несколько секретарш.

– Вы работаете неполный рабочий день?

– После обеда. У меня дома маленькие дети, поэтому такой режим меня очень устраивает. А у мужа ночная работа, поэтому он может присматривать за малышами, пока меня нет.

Бонни вошел в приемную, держа в руке конверт. У него было широкое, очень загорелое лицо, взъерошенные курчавые волосы, которые поседели, когда ему было, наверное, лет двадцать пять. Складки и морщины на лице не портили его. Должно быть, в молодости он был очень симпатичным, этаким свойским обаяшкой. От взглядов таких мужчин я становлюсь мрачной и замкнутой. Мой второй муж был красив, и это оказало деморализующее влияние... во всяком случае, на меня. И теперь я сторонюсь определенного типа мужчин. Мне нравятся лица, отмеченные мягкой печатью зрелости, а несколько морщин и мешки под глазами, на мой взгляд, придают им какую-то уверенность. Поймав на себе мой взгляд, Бонни вежливо остановился у стола Мелинды, чтобы не прерывать наш разговор.

Она тут же протянула ему мою визитную карточку.

– Детектив хочет поговорить с вами. О Лорне Кеплер.

Взгляд Бонни переместился на меня. Совершенно неожиданно оказалось, что у него карие глаза. А, судя по серебристо-серым волосам и светлой коже, я представила себе, что глаза у него голубые.

– Я бы могла договориться с вами о встрече позже, если вам сейчас неудобно, – предложила я.

Он посмотрел на часы.

– Через пятнадцать минут начнется ежегодная инспекция службы здравоохранения штата, но вы можете сопровождать меня, пока я буду обходить станцию. Это не займет много времени. Перед приходом комиссии я лично хочу убедиться, что все в порядке.

– С удовольствием.

Я последовала за ним по небольшому коридору налево, подождала, пока он зашел к себе в кабинет и положил конверт на стол. Одет он был в светло-голубую рубашку, воротник которой был расстегнут, а узел галстука приспущен, выцветшие голубые джинсы и тяжелые рабочие ботинки. Ему бы еще каску и планшет, и он запросто сошел бы за инженера на строительной площадке. Ростом чуть меньше шести футов, на вид лет пятьдесят пять, широкие плечи и массивная грудная клетка. Я сделала вывод, что он следил за своим весом, занимаясь спортом, возможно, теннисом и гольфом.

Мы двинулись дальше, я следовала за ним по пятам.

– Спасибо, что нашли для меня время в такой ситуации, – начала я.

– Не за что. Вы бывали на экскурсии на станции водоочистки?

– Я даже не знала, где она находится.

– Нам нравится просвещать публику.

– Особенно, когда в очередной раз повышаются коммунальные налоги.

Он добродушно улыбнулся.

– Так хотите послушать про станцию или нет?

– Хочу.

– Я был уверен, что вас это заинтересует. Вода из водохранилища, расположенного за дорогой, поступает в водозаборник, проходя под полом приемной. Вы наверняка бы услышали шум, если бы специально прислушались. Рыбозаградительные и сороудерживающие решетки сокращают до минимума поступление инородных предметов. Вода проходит здесь, внизу. Под этой частью здания имеется большой канал. Но через несколько дней мы закроемся для профилактического осмотра.

В зоне, по которой мы проходили, было установлено множество приборов, следивших за движением воды, которая текла с тихим шумом. Бетонные полы и трубы вдоль стены, забранные сеткой и покрашенные в розовый, темно-зеленый, коричневый и синий цвета. Люк в полу был открыт, и Бонни молча указал мне на него. Заглянув в дыру, глубиной примерно четыре фута, я увидела черную воду, которая вслепую пробиралась по каналу, словно крот. От этой картины у меня по рукам поползли мурашки. Невозможно было определить, какая там глубина, или что могло скрываться в этой бездне. Я отступала от люка, с содроганием представив, как длинное щупальце с присосками вдруг хватает меня за ногу и тащит в воду. У меня вообще богатое воображение. Вдруг позади нас с глухим лязгом захлопнулась дверь, и я едва удержалась, чтобы не закричать. Бонни, похоже, ничего не заметил.

– Когда вы в последний раз говорили с Лорной? – выговорила я.

– В пятницу утром. Я это хорошо помню, потому что в выходные у меня был турнир по гольфу, и я надеялся в пятницу уйти пораньше с работы и уехать. Лорна должна была прийти в час, но позвонила и сказала, что у нее сильный приступ аллергии. Понимаете, она все равно собиралась уехать из города, чтобы найти где-нибудь спасение от цветочной пыльцы, и я сказал ей, что она может взять выходной. Ей не было никакого смысла приходить на работу в таком состоянии. По словам полиции, на следующий день она умерла.

– Значит, она должна была вернуться на работу седьмого мая?

– Мне надо проверить число. Мы договаривались, что через две недели, считая от понедельника, но к тому времени ее уже нашли мертвой. – Бонни вернулся к своей роли гида и начал рассказывать о стоимости строительства. Тем временем мы вошли в следующее помещение. Тихий шум струящейся воды и запах хлора создавали уже совсем другие ощущения. Зал в основном был заполнен клапанами обратного потока и напорными баками, готовым, казалось, лопнуть. Похоже, достаточно было одного хорошего подземного толчка, чтобы весь комплекс рухнул, выплеснув миллиарды галлонов[6] воды, которая моментально убила бы нас обоих. Я придвинулась поближе к Бонни, делая вид, что проявляю интерес, которого совершенно не испытывала.

Когда я немного освоилась, он сказал:

– Вода подвергается предварительному хлорированию, чтобы убить микробов. Затем мы добавляем в воду коагулянты, которые обеспечивают слипание мелких частиц. В процессе коагуляции обычно участвуют и полимеры, они помогают образованию нерастворимых хлопьев, которые затем можно отфильтровать. У нас здесь имеется лаборатория, так что мы можем следить за качеством воды.

Ох, вот тебе и на. Теперь мне надо будет беспокоиться о микробах, которых не заметили в лаборатории. Попить воды всегда представлялось для меня простым делом. Берешь стакан, открываешь кран, наполняешь стакан до краев и пьешь, пока не начнешь рыгать. Я никогда не задумывалась о каких-то нерастворимых хлопьях или коагулянтах. Блевотина.

Объясняя мне работу станции, что он в прошлом проделывал уже, наверное, сотни раз, Бонни одновременно внимательно осматривал каждый дюйм, готовясь к предстоящей инспекции. Мы спустились по небольшой лестнице с бетонными ступеньками и вышли через дверь на улицу. После искусственного освещения день показался мне на удивление ярким, но сырой воздух был наполнен запахом химикатов. Длинная дорожка шла между открытыми отстойниками, где вода была спокойной, как стекло, и в ней отражалось серое небо и бетонное ограждение.

– Это флокуляционный и коагуляционный бассейны[7]. Вода в них циркулирует, чтобы образовывались хлопья нужного размера и плотности, которые позже удаляются в осадочных бассейнах.

Я пробормотала что-то вроде "м-м" и "угу".

Бонни продолжал подробно описывать процесс очистки воды, веря, что мне интересно. Но на самом деле я смотрела (стараясь не выдать своего глубокого отвращения) на желоба, где на поверхности воды плавала какая-то вязкая на вид жидкость, темная, с пузырями. Осадок был черным, как лакрица, и выглядел как расплавленные автомобильные покрышки. Мое больное воображение представило, что будет, если нырнуть туда. Наверное, когда вынырнешь на поверхность, все тело превратится в лохмотья от всех этих химикатов. Стивен Спилберг сумел бы изобразить такое.

– Вы ведь не из полиции? – спросил Бонни, не останавливаясь.

– Когда-то я работала там. Но по характеру мне ближе работа частного детектива.

Я спешила за ним, словно школьник на прогулке, отставший от одноклассников. Позади станции располагался широкий неглубокий резервуар с черным месивом, похожий на заваленный грязью пруд. Через тысячи лет археологи раскопают его и вообразят, что это было какое-то жертвенное озеро.

– Позвольте узнать, на кого вы работаете? – поинтересовался Бонни. – Или это секретная информация?

– На родителей Лорны, – ответила я. – Обычно я предпочитаю не говорить об этом, но в данном случае скрывать тут нечего. Тем более что прошлой ночью я разговаривала с Сереной.

– С моей будущей бывшей женой? Интересно. А почему с ней? Потому что она обнаружила тело?

– Совершенно верно. Я не могла уснуть. Вчера. Я знала, что она работает в больнице "Санта-Терри" в ночную смену, поэтому и решила поговорить сначала с ней. Но если бы я была уверена, что вы не спите, то заехала бы и к вам.

– Очень смело с вашей стороны разъезжать по ночам.

– За это мне и платят пятьдесят долларов в час. Есть смысл работать при каждой возможности.

– И как продвигается ваше расследование?

– В данный момент оно на стадии сбора информации, я пытаюсь понять, с чем имею дело. Насколько я знаю, Лорна проработала у вас три года?

– Около того. Раньше на этом месте работали полный рабочий день, но в связи с сокращениями бюджета мы решили, что попытаемся обойтись двадцатью часами в неделю. Пока все нормально, не идеально, конечно, но терпимо. Лорна посещала занятия в городском колледже, так что неполный рабочий день ее вполне устраивал.

Теперь мы обходили станцию уже по какому-то подземному этажу, также заполненному массивными трубами. Потом поднялись по длинной лестнице и внезапно очутились в хорошо освещенном коридоре недалеко от кабинета Бонни. Он провел меня в кабинет и указал на кресло.

– Садитесь.

– А у вас есть время?

– Давайте обговорим, что успеем, а что не успеем, можем обсудить в другой раз. – Он наклонился и нажал кнопку селектора. – Мелинда, позвони мне, когда придут инспектора.

– Хорошо, сэр, – услышала я приглушенный голос секретарши.

– Извините, что приходится отвлекаться. Продолжайте, – предложил Бонни.

– Ничего страшного. Лорна была хорошим работником?

– Я к ней претензий не имел. Она в основном принимала посетителей. Да и остальная работа совершенно несложная.

– А вы хорошо были осведомлены о ее личной жизни?

– И да, и нет. На таком предприятии, как наше, где в любую смену работает менее двадцати человек, люди узнают друг друга довольно хорошо. Мы работаем круглосуточно, семь дней в неделю, так что эта станция для меня как семья. Должен сказать, что Лорна была несколько неприветливой. Не грубой и холодной, но явно замкнутой. Во время обеденного перерыва она всегда утыкалась в книгу, приносила ленч с собой и ела, сидя в машине. Говорила мало, отвечала только тогда, когда ее спрашивали, так что общительной ее нельзя было назвать.

– Некоторые считают ее скрытной. Бонни поморщился при этих словах.

– Я бы так не сказал. В слове "скрытный" есть какой-то зловещий оттенок. А Лорна была приятная девушка, но необщительная. На мой взгляд, ей больше подошло бы определение замкнутая.

– Как бы вы определили свои отношения с ней?

– Мои отношения?

– Да, я хочу знать, встречались ли вы с ней вне работы.

Бонни рассмеялся как-то натянуто.

– Если вы хотите узнать, какие у меня были мысли в отношении ее, то должен сказать, что Лорна была для меня исключительно работником. Да, симпатичная девушка, но ведь ей было всего... двадцать четыре?

– Двадцать пять.

– А мне вдвое больше. Поверьте, Лорну бы не заинтересовал мужчина в таком возрасте.

– Почему? Вы очень привлекательны.

– Благодарю за комплимент, но это мало что значит для девушки ее возраста. Она, наверное, хотела выйти замуж и иметь семью, что меня абсолютно не привлекает. В ее глазах я был слегка располневшим старым занудой. А кроме того, я предпочитаю встречаться с женщинами, с которыми у меня общие интересы и с которыми можно вести умные беседы. Лорна отнюдь не была глупой, но она никогда не слышала о наступлении Тет[8], а единственными Кеннеди, которых она знала, были Кэролайн и Джон-Джон.

– Я просто высказала предположение. Эту же тему я затронула и в разговоре с Сереной поинтересовалась, не имела ли Лорна какого-либо отношения к вашему разводу.

– Абсолютно никакого. Просто мой брак с Сереной потерял свою прелесть. Иногда я думаю, что ссоры могли бы как-то оживить его, но у нас не возникало никаких скандалов.

– Серена утверждает, что развестись захотели вы.

– Да, это правда. Но я приложил все усилия, чтобы все прошло мирно. Так и сказал своему адвокату. Я все-таки чувствую за собой вину, так что не нужно накалять обстановку. Я люблю Серену. Она чертовски хорошая женщина, я ею просто восхищаюсь. Но я не могу жить с женщиной, не испытывая к ней страсти. Надеюсь, что и она приблизительно такого же мнения о нашем разводе.

– Да, все так, но я все же решила проверить, нет ли тут какой-нибудь связи со смертью Лорны.

– Я понимаю. Конечно, я ужасно расстроился, когда узнал, что случилось с Лорной. Она была честной, исполнительной и, насколько я знаю, со всеми ладила. – Я заметила, что Бонни бросил взгляд на часы, делая вид, что поправляет браслет.

Я поднялась с кресла.

– Пожалуй, мне пора. Я вижу, что вам сейчас не до меня.

– Вы сами сказали об этом. Надеюсь, что не считаете меня грубияном.

– Ни в коем случае. Спасибо, что уделили мне время. Мне надо будет уехать на пару дней, но я еще зайду к вам, если не возражаете.

– Разумеется. Меня бывает трудно поймать, но вы можете договориться с Мелиндой заранее. Как я уже говорил, мы закрываемся на профилактический осмотр. Наверное, в субботу. Закроемся всего на восемь часов, но я обязан буду присутствовать здесь.

– Я это учту. Но не могли бы вы позвонить мне, если вспомните что-нибудь важное?

– Конечно.

Я оставила свою визитную карточку. Мы обменялись рукопожатием у стола, и Бонни проводил меня в приемную. Возле стола Мелинды ожидали два инспектора.

133 Мужчина был одет в рубашку, джинсы и кроссовки. Про себя я отметила, что женщина-инспектор одета гораздо лучше. Роджер вежливо поздоровался с ними, а когда повел их по коридору, обернулся и помахал мне рукой.

Я поехала к себе в офис. Сквозь облака пробивались слабые лучи зимнего солнца. Небо было белым, трава приобрела живой светло-зеленый оттенок. В феврале в Санта-Терезе расцветают ярко-розовые герани и оранжевые настурции. За последнее время я уже привыкла работать по ночам, поэтому свет казался мне резким, а краски чересчур яркими. Ночь производит впечатление мягкости, она похожа на прохладную и ласковую жидкость, которая обволакивает все вокруг. Ночью вся листва кажется сплетенной в единый ком, а день разделяет ее, да и все предметы резко отличаются друг от друга, словно враждуют между собой.

Пройдя через боковой вход, я уселась за стол и начала перебирать бумаги, делая вид, что занята делом. Я слишком устала, мне хотелось побыть одной, а хронический недосып создавал ощущение, что тело налито свинцом. Как будто два дня я курила гашиш. Вся моя энергия улетучилась, словно опилки сквозь дыру в туфле. Но в то же время, потребление кофе вызывало какое-то потрескивание в мозгу, который, словно антенна, принимал сигналы извне. В какую-то минуту мне показалось, что обитатели Венеры могли прислать мне предупреждение о предстоящем вторжении, но у меня уже не хватило бы сил позвонить в полицию. Положив голову на стол, я погрузилась в дрему.

Продремала я час и пять минут, а потом меня разбудил звонок телефона, резанув по уху, словно электрическая цепная пила. Я подпрыгнула как ошпаренная, схватила трубку и назвала себя, стараясь, чтобы мой голос не прозвучал сонно.

– Мисс Милхоун? Это Джо Эрз. Чем могу быть полезен?

Я никак не могла сообразить, кто же он такой, черт побери.

– Спасибо, что позвонили, мистер Эрз, – с искусственным энтузиазмом воскликнула я. – Подождите секунду. – Я закрыла ладонью микрофон. Джо Эрз. Джозеф Эрз. Ах! Продюсер порнофильма. Я перенесла трубку к другому уху, чтобы удобней было делать записи во время разговора. – Насколько я понимаю, вы продюсер того самого фильма, в котором снялась Лорна Кеплер.

– Верно.

– А не могли бы вы сказать мне, как она попала в этот фильм?

– Мне не совсем понятен ваш вопрос.

– Да и мне тоже. Но кто-то прислал пленку матери Лорны, и она попросила меня что-нибудь выяснить. Поскольку я увидела ваше имя в титрах...

Эрз резко оборвал меня.

– Мисс Милхоун, не впутывайте меня в это дело. Нам с вами не о чем говорить. Лорну Кеплер убили шесть месяцев назад.

– На самом деле десять месяцев, я это точно знаю. Но ее родители хотят собрать дополнительную информацию. – Мне было удивительно слышать, как напыщенно звучал мой голос, но меня раздражал его недовольный тон.

– У меня вы ничего не сможете выяснить. Я бы с радостью помог, но мы с Лорной общались очень мало. Так что, извините.

Торопливо проверяя свои записи, я выпалила, пока он не положил трубку:

– А как насчет двух других актеров, которые снялись вместе с ней в этом фильме? Нэнси Доббс и Рассел Терпин?

Я даже услышала, как он заерзал от раздражения.

– А причем тут они?

– Я бы хотела поговорить с ними.

Молчание.

– Пожалуй, помогу вам связаться с Расселом, – вымолвил он наконец.

– У вас есть его теперешний адрес и номер телефона?

– Должен где-то быть. – Я услышала, как шелестят страницы, наверное, он листал свою телефонную книгу. Плечом я прижала трубку к уху и приготовила ручку.

– Ага, вот он.

Эрз продиктовал мне адрес и номер телефона. Адрес на Хейт-стрит был тот же самый, что я выудила у знакомого помощника режиссера.

– Отлично. Большое спасибо. А мисс Доббс?

– Тут я вам ничем помочь не могу.

– А не могли бы вы сообщить мне, какие у вас планы на ближайшие пару дней?

– При чем здесь мои планы?

– Думаю, мы могли бы встретиться.

Мне казалось, что я слышу, как шевелятся у него мозги, пока он обдумывает мои слова.

– Не вижу в этом никакого смысла. Я едва знал Лорну. Провел в ее обществе самое большее четыре дня.

– А вы не помните, когда видели ее в последний раз?

– Нет. Но точно знаю, что после съемок никогда ее не видел, а это было больше года назад, в декабре. И это был единственный раз, когда я имел дело с ней. Кстати, фильм так и не поступил в прокат, так что мне не было никакого смысла встречаться с ней.

– А почему он не поступил в прокат?

– Не думаю, что это вас касается.

– А это что, секрет?

– Не секрет. Но просто не ваше дело.

– Очень жаль. А я надеялась на вашу помощь.

– Мисс Милхоун, на самом деле я даже не знаю, кто вы такая. Вы звоните мне, оставляете на автоответчике сообщение и номер телефона с междугородным кодом, который мне неизвестен. Вы можете быть кем угодно. Какого черта я должен помогать вам?

– Да, вы правы. Вы не знаете меня с сотворения мира, поэтому я ни в коем случае не могу рассчитывать на вашу информацию. Я живу в Санта-Терезе, в часе полета от вас. Мне не нужно от вас чего-то сверхъестественного, мистер Эрз. Я просто пытаюсь выяснить, что случилось с Лорной, и была бы благодарна вам за какие-либо сведения о ней. Но заставить вас силой сотрудничать со мной я не могу.

– Дело тут не в сотрудничестве. Просто я действительно ничем не могу7 вам помочь.

– Я, наверное, отняла бы у вас даже меньше часа.

Эрз засопел. Я уже подумала, что он бросит трубку, но вместо этого Джозеф осторожно произнес:

– А вы не пытаетесь влезть в мой бизнес, а?

– В бизнес? – Мне почему-то подумалось, что он имеет в виду бизнес частного детектива.

– Потому что если вы какая-нибудь паршивенькая актриса, то напрасно теряете время. Мне наплевать на размер ваших сисек.

– Заверяю вас, что я не актриса. Все вполне законно. Вы можете осведомиться обо мне в полиции Санта-Терезы.

– Вы поймали меня в очень неподходящее время. Я только что прилетел из Европы, проведя там шесть недель. И сегодня вечером моя жена устраивает какую-то дурацкую вечеринку, на которой мне необходимо присутствовать. Истратила кучу денег, а я даже не знаком с половиной приглашенных. Да и устал я здорово.

– А как насчет завтра?

– И того хуже. У меня срочные дела, которыми надо заняться.

– Тогда, может, все-таки сегодня? Я, наверное, смогу прилететь через пару часов.

Эрз молчал, но чувствовалось, как я ему надоела.

– Ох, черт побери. Ладно. Если действительно прилетите, то позвоните мне. Сумею встретиться с вами, значит, вам повезло, а не сумею – извините. Это лучшее, что я могу для вас сделать, хотя, вероятно, впоследствии мне придется пожалеть об этом.

– Отлично. Просто великолепно. Звонить вам по этому же номеру?

Эрз вдохнул, возможно, считал в уме до десяти. Я до того ему надоела, что мы уже стали почти друзьями.

– Это номер домашнего телефона. Наверное, мне надо дать вам еще и адрес, поскольку я нахожусь дома. Мне кажется, что вы очень расстроитесь, если не добьетесь желаемого. – Он продиктовал мне адрес. – Я ложусь спать, – бросил на прощание Эрз и положил трубку.

Я позвонила Льюп – своему туристическому агенту – и попросила ее зарезервировать мне место на ближайший рейс. Но, как это обычно бывает, билетов не было до девятичасового рейса. Льюп включила меня в резерв и велела ехать в аэропорт. Заскочив домой, я бросила несколько вещей в спортивную сумку. В последнюю минуту я вспомнила, что не сообщила Иде Руфь, где буду находиться, поэтому позвонила ей домой.

И вот что она сказала мне, когда услышала, что я лечу в Сан-Франциско.

– Надеюсь, ты надела что-нибудь поприличнее, чем джинсы и водолазка.

– Ида Руфь, ты меня обижаешь. Я ведь лечу по делу.

– Гм-м, тогда опиши мне, в чем ты. Ладно, не утруждайся. Я уверена, что ты выглядишь великолепно. Ты дашь мне номер телефона, по которому я смогу связаться с тобой?

– Я еще не знаю, где остановлюсь. Я позвоню и сообщу.

– Оставь его на автоответчике в офисе. Когда ты доберешься до Сан-Франциско, я уже буду спать. Будь осторожна.

– Хорошо, мэм. Обещаю.

– Принимай витамины.

– Так и сделаю. Увидимся, когда вернусь.

Я убралась в квартире, на тот случай, если самолет разобьется, и выбросила мусор – это был мой прощальный жест богам. Ведь если я откажусь от этого ритуала, а самолет разобьется, то все узнают, какая я неряха. А кроме того, я люблю, когда в квартире порядок. Приятно, когда после возвращения из поездки тебя встречает уют, а не бардак.

Глава 10

Приехав в аэропорт, я поставила свой "фольксваген" на долговременную стоянку и пошла в здание аэровокзала. Как и большинство зданий в Санта-Терезе, аэровокзал был выстроен с потугой на испанский стиль: двухэтажный, белые оштукатуренные стены, красная черепичная крыша, арки, сбоку винтовая лестница. В зале ожидания всего пять галерей вылета, небольшой газетный киоск да скромное кафе на втором этаже. У стойки внутренних рейсов я забрала билет и назвала свое имя на случай подсадки на более ранний рейс. Но мне не повезло. Усевшись невдалеке от регистрации, я подперла голову кулаками и принялась дремать, как бродяга, но все-таки прислушиваясь, когда объявят мой вылет. В ожидании прошло столько времени, что я спокойно могла бы добраться до Сан-Франциско на машине.

Самолет оказался маленьким, всего на пятнадцать мест, десять из которых были заняты. Я переключила свое внимание на журнал в глянцевой обложке, находившийся в кармашке переднего кресла. Справа на обложке имелась надпись, что журнал предоставляется бесплатно, а само слово "бесплатно" уже означало, что он слишком скучный, чтобы тратить на него деньги. Пока прогревались двигатели, визжа, как мчащиеся на полной скорости мопеды, стюардесса объяснила правила поведения перед взлетом. Мы не могли слышать ни единого слова из ее речи, но по губам уловили общий смысл.

На взлете самолет трясло, но когда мы набрали высоту, наш аэроплан резко выровнялся. Стюардесса прошла по проходу с подносом, раздавая пластиковые стаканчики с апельсиновым соком и "кока-колой" и на выбор пакетики с сухими солеными крендельками или арахисом. Авиакомпании, которые в наши дни усиленно старались снизить издержки, уменьшили теперь содержимое этих пакетиков до (примерно) одной столовой ложки. Я взяла оба пакетика, надорвала их и принялась есть по одному орешку и крендельку через раз, чтобы продлить эту процедуру.

Когда мы пролетали в потемневшем вечернем небе над побережьем, населенные пункты внизу казались отдельными, не связанными между собой светлыми пятнами. С этой высоты городки выглядели как поселения на чужой планете, а между ними тянулись полосы, которые при дневном свете окажутся горами. Я не ориентировалась по ландшафту, но попыталась определить Санта-Марию, Пасо-Роблес и Кинг-Сити. Из этого ничего не получилось, и я утешилась тем, что у меня отсутствовало чувство размера и расстояния. Зато увидела шоссе сто один, с этой высоты оно казалось жутким и незнакомым.

До Сан-Франциско мы долетели менее чем за полтора часа. Уже на подлете я увидела уличные фонари, тянувшиеся вдоль холмов, отчего местность внизу напоминала контурную карту. Самолет приземлился так далеко от галереи прилета, что встречающий нас персонал вынужден был поджидать у здания. Мы вошли в помещение, поднялись по задней лестнице, словно депортируемые иммигранты, и наконец оказались в знакомом зале. Я остановилась у газетного киоска и купила подробную карту города, а затем разыскала бюро проката автомобилей, где заполнила все нужные бумаги. В пять минут двенадцатого я уже ехала по шоссе сто один, направляясь на север, к городу.

Ночь была ясной и холодной, справа, за заливом, виднелись огни Окленда и Аламеды. Машины двигались по шоссе быстро, и вскоре передо мной уже начал вырисовываться город, похожий на неоновое мороженое. Через полмили после Маркет-стрит – на Голден-Гейт-авеню – шоссе сто один перешло в обычную дорогу. Я проехала полквартала в направлении Ван Несс, повернула налево, а потом еще раз свернула налево на Ломбард-стрит. По обеим сторонам оживленной четырехрядной улицы выстроились кафе и мотели всех размеров и экстерьеров. Не желая тратить умственную энергию и что-то выдумывать, я зарегистрировалась в отеле "Дель Рэй" – первом с вывеской "Есть свободные номера". Все равно я здесь только на одну ночь. Все, что мне требовалось, так это комната, достаточно чистая, чтобы я не была вынуждена все время ходить по ней в обуви. Я попросила комнату подальше от шума транспорта, и меня направили в номер триста сорок три.

"Дель Рэй" один из тех мотелей, где управляющий уверен, что вы будете воровать все, что попадется под руку. Вешалки в шкафах были закреплены на стержнях, так что снять их не представлялось возможным. На телевизоре имелась табличка, предупреждающая, что попытка отсоединить шнур или передвинуть телевизор автоматически вызовет сигнал тревоги за стойкой портье. Радиоприемник-будильник был прикручен к прикроватному столику болтами. В общем, грабителям и мошенникам делать было нечего. Я прижала ухо к стене, интересуясь, кто может занимать соседний номер, но услышала только храп. А когда я попыталась уснуть, храп стал просто невыносимым. Тогда я села на край кровати и позвонила в офис, оставив для Иды Руфь на автоответчике номер своего телефона. Затем соединилась с собственным автоответчиком, набрала код дистанционного управления и проверила, нет ли сообщений. Ничего. Но мой приятный голос, записанный на автоответчике, вызвал у меня желание ответить, а это значит, что на него так же могли реагировать и те, кто звонит мне.

Было уже около полуночи, и я чувствовала, что энергия так и сочится изо всех пор моего тела. Начиная с того момента как я бросила дневную жизнь и стала заниматься делами по ночам, я заметила, что мне все труднее становится предсказывать свои поступки, которые я совершаю под воздействием неукротимого темперамента. Пройдя в ванную, я увидела там отпечатанное объявление, в котором хозяин предупреждал постояльцев о длительной засушливой погоде и буквально умолял их расходовать как можно меньше воды. Я быстро приняла душ (страдая от сознания собственной вины), затем вытерлась полотенцем, грубым, как покрытие тротуара. Поставив сумку на кровать, я вытащила чистое нижнее белье и колготки, а также черное платье "на все случаи жизни". Еще совсем недавно платье было перепачкано грязью из канавы, пахло плесенью и болотом. Я несколько раз носила его в химчистку, и теперь оно выглядело как новое... ну, если не рассматривать чересчур внимательно. Материал, из которого оно было сшито, представлял собой последнее достижение науки: легкий, немнущийся, быстросохнущий, очень прочный. Некоторые из моих поклонников очень сожалели по поводу последнего качества этой необычной ткани. Они просили меня выбросить это платье и сменить гардероб. Но я не видела в этом никакого смысла. С длинными рукавами и складками впереди – оно действительно прекрасно (ну, скажем, вполне) подходило для всех случаев жизни. Я надевала его на свадьбы, похороны, коктейли, судебные заседания. Расстегнув молнию, я попыталась одновременно влезть в платье и в черные туфли без каблуков. Конечно, никто бы не принял меня за манекенщицу, но, по крайней мере, я могла сойти в нем за серьезную женщину.

Судя по карте и полученному адресу, Джозеф Эрз жил в районе Пасифик Хейтс. Я положила карту на пассажирское сиденье машины и включила свет в салоне, чтобы можно было следить, куда я еду. Свернула налево на Дивисадеро и поехала к Сакраменто-стрит. Уже подъехав к дому Эрза, мне пришлось покружить по кварталу: даже в такой час было трудно найти место для парковки возле его особняка. Впереди меня ехал "мерседес", а сзади – "ягуар". Сам дом сверкал огнями, нескончаемый поток гостей, как прибывающих, так и отбывающих, для парковки и выезда пользовался помощью прислуги. Я подъехала к одному из молодых людей, одетых в черные брюки и белые смокинги.

Ворота были открыты, поздние гости шли к дому, огибали его и направлялись в сад, расположенный позади. Их пропускал мужчина в смокинге, который с явным подозрением оглядел мой наряд.

– Добрый вечер. Могу я взглянуть на ваше приглашение?

– Я приехала не на прием. У меня назначена личная встреча с мистером Эрзом.

На лице стража появилось сомнение, однако ему платили за то, чтобы он улыбался гостям, поэтому он и выдал мне улыбку на минимальную сумму своего заработка.

– Позвоните возле входной двери. Кто-нибудь из слуг проведет вас в дом.

Особняк окружал двор, огромный по стандартам Сан-Франциско. В этом городе строения, как правило, теснятся друг к другу. Для создания максимального уединения, кроме кованой железной ограды, имелась еще высокая самшитовая живая изгородь. Я пошла по дорожке, выложенной кирпичом. Трава по обе стороны была нежно-зеленой, совсем недавно подстриженной. Дом представлял собой трехэтажный особняк, сложенный из старого красного кирпича, который со временем приобрел цвет спелого арбуза. Окна с тонированными стеклами были обложены светло-серым камнем, крыша покрыта серым шифером. Из-за дома доносились голоса многочисленной публики, усиленные алкоголем, а на этот шум накладывались звуки эстрадного трио. Иногда раздавались бурные взрывы смеха, которые тихо растворялись в окружающей темноте.

Я, как и было велено, позвонила у входной двери. Открывшая дверь служанка в форме пригласила меня войти. Я назвалась и сказала, что мистер Эрз ожидает меня. Мой приход ее, похоже, нисколько не взволновал, да и платье "на все случаи жизни" вроде бы вполне устраивало. Слава Богу. Служанка кивнула и ушла, дав мне возможность немного оглядеться. Круглый вестибюль с черной мраморной лестницей справа, потолок высотой в два этажа, позолоченная каскадная люстра со сверкающими призматическими подвесками. Когда-нибудь она рухнет от землетрясения, и служанку расплющит по полу, как койота из мультфильма.

Появился еще один мужчина в смокинге и повел меня в заднюю часть дома. Полы, выложенные черными и белыми мраморными плитами, напоминали шахматную доску. Потолки в комнатах были добрых двенадцать футов, с них на нас смотрели лепные гипсовые гирлянды и какие-то бесенята. Стены обиты красным шелком, заглушавшим звуки. Я так увлеклась осмотром, что чуть не врезалась в дверь. Дворецкий распахнул ее, не обратив внимания на мой удивленный вскрик.

Он провел меня в библиотеку, а уходя, закрыл за собой двойные двери. Паркетный пол библиотеки устилал мягкий розовато-лиловый ковер с восточным орнаментом. Слева расположился массивный антикварный стол из красного и тикового дерева, инкрустированный бронзой. Вся мебель – огромная софа и три солидных, добротных кресла – была обтянута темно-красной кожей. Библиотеку не просто выставляли напоказ, в ней явно работали, судя по шкафам с документами, компьютеру, факсу, ксероксу и четырем телефонам. Вдоль трех стен тянулись полки из красного дерева, заполненные книгами, в одной из секций хранились сценарии фильмов с чернильными надписями названий на корешках.

Четвертую стену, от пола до потолка, занимало окно, выходившее в обнесенный стеной сад, где полным ходом шла вечеринка. Шум веселья все усиливался, но толстое стекло почти заглушало его. Я стояла у окна и разглядывала гостей. По случаю приема отдельные участки пышного сада были накрыты красными брезентовыми тентами, поблескивавшими от мерцания свечей. По периметру были расставлены высокие пропановые калориферы, нагревавшие прохладный ночной воздух. Гирлянды крохотных лампочек огораживали дорожки, лампочки были развешены и на ветках деревьев. Столы покрывали красные атласные скатерти, центр которых украшали букеты красных роз и гвоздик, складные кресла были задрапированы красными кружевными накидками. Я увидела, как официанты разносят закуску – кровяная колбаса, вне всякого сомнения.

В приглашениях, видимо, была указана форма одежды, потому что все мужчины были в черных смокингах, а дамы в длинных вечерних платьях – красных или черных. Женщины все стройные, с прическами, волосы выкрашены в тот странный калифорнийский белокурый цвет, который так любят дамы после пятидесяти. Лица тщательно ухожены, а благодаря пластическим операциям все они казались одного возраста. У меня закралось подозрение, что никто из этих людей не принадлежал к сливкам сан-францисского общества. Просто новоявленные разбогатевшие амбициозные личности. Мне даже подумалось, что они, не брезгуя обильным угощением, втихаря поливают грязью хозяина и хозяйку.

– Если вы голодны, то я могу приказать принести вам что-нибудь поесть.

Я обернулась и ответила автоматически:

– Нет, спасибо. – На самом-то деле я просто помирала от голода, но понимала, что упущу инициативу, если буду есть в присутствии этого мужчины. – Кинси Милхоун, – представилась я и протянула руку. – Спасибо, что уделили мне время.

– Джозеф Эрз, – ответил он. Лет около пятидесяти, выражение лица, как у гинеколога, сообщающего ошеломительные новости. Очки с большими стеклами в массивной черепаховой оправе. Голову он держал с наклоном вниз, взгляд карих глаз был мрачен. Рукопожатие у него было крепким, а рука настолько гладкая, как будто он только что надел резиновые перчатки. Морщинистый лоб, удлиненное лицо подчеркивали складки в уголках рта и на щеках. Темные волосы начали редеть на макушке, но я могла представить себе, что в молодости он был очень симпатичным. Одет в обязательный смокинг. Если Эрза и утомил длительный перелет из Европы, то по нему этого не было видно. Он указал мне на одно из кожаных кресел, и я села. Сам хозяин уселся за стол и прижал указательный палец к губам, задумчиво разглядывая меня.

– А вы действительно хорошо смотрелись бы на экране. У вас интересное лицо.

– Не хочу обидеть вас, мистер Эрз, но я видела один из ваших фильмов, и там совсем не уделяется внимания лицам.

Он слегка улыбнулся.

– Вы будете удивлены, но когда-то публика предпочитала пышных, фигуристых женщин, типа Мерилин Монро, и невероятно талантливых, а сейчас мы ищем более реалистичные типажи. Только не подумайте, что я пытаюсь вас уговаривать.

– Вот и хорошо.

– Я ведь закончил школу кинематографии, – выложил Эрз, как будто я настаивала на таком объяснении. – Как Джордж Лукас и Оливер Стоун. Я, естественно, не ставлю себя в один ряд с ними. Но в душе я приверженец академической школы, и пытаюсь это доказать.

– А они об этом знают?

Эрз наклонил голову.

– Я всегда говорил, что снимаю кино, это является правдой... являлось, по крайней мере. Год назад я продал свою компанию международной корпорации. Именно поэтому я и провел несколько последних недель в Европе, подчищал кое-какие хвосты.

– Вы, наверное, довольны своей карьерой.

– Она гораздо успешнее, чем у любого среднего голливудского продюсера. Я никогда не зависел от профсоюзных боссов или директоров киностудий. Если я хотел осуществить какой-то проект, то делал это вот так. – Эрз щелкнул пальцами, иллюстрируя свои слова. – Каждый фильм, который я сделал, оказывался настоящим хитом, а этого не могут сказать о себе большинство голливудских продюсеров.

– А что вы мне скажете о Лорне? Как вы познакомились с ней?

– Пару лет назад я попал в Санта-Терезу на День поминовения. Я заметил ее в баре отеля и спросил, не интересует ли ее карьера киноактрисы. Она рассмеялась мне в лицо. Тогда я дал ей свою визитную карточку и пару видеокассет с моими фильмами. А спустя несколько месяцев, заинтересовавшись, она позвонила мне. Я назначил день съемки. Она прилетела в Сан-Франциско и проработала два с половиной дня, за что получила две с половиной тысячи долларов. Это довольно много.

– Но мне так и непонятно, почему фильм не вышел в прокат.

– Давайте скажем так – меня не устроила готовая продукция. Фильм выглядел дешевеньким, да и работа оператора слабая. Прокатная компания закупила у меня массу фильмов, но этот не взяла.

– А вы знали, что Лорна подрабатывала проституцией?

– Нет, но это меня не удивляет. Знаете, как называют таких людей? Сексуальные работницы. А сексуальная работница должна делать все: массаж, экзотические танцы, выезд по вызову, лесбийские сцены, позирование для мужских журналов. Они постоянно вращаются в этой среде, переезжают из города в город, туда, где есть работа. Хотя Лорна совсем не обязательно должна была заниматься всем этим.

Я наблюдала за его лицом, удивляясь, как это он говорит о таких вещах совершенно безразличным тоном.

– А какие у вас были отношения с ней?

– Когда ее убили, я находился в Лондоне. Улетел туда двадцатого.

Я сделала вид, что не обратила внимания на явное несоответствие его ответа моему вопросу, однако этот факт заинтересовал меня. Когда мы говорили по телефону, Эрз значительно ошибся во времени смерти девушки. Возможно, теперь он специально подготовился к моему приезду.

Он открыл ящик стола и вытащил лист бумаги.

– Я проверил платежную ведомость того фильма. Здесь фамилии и адреса нескольких членов съемочной группы, с которыми я поддерживаю связь. Не могу гарантировать, что они до сих пор в Сан-Франциско, но можете попытаться.

Я взяла листок и взглянула на него, узнав фамилии из списка, который я проверила. Их телефонные номера были отключены.

– Большое спасибо, – поблагодарила я, а про себя подумала, что эта информация не представляет никакой ценности.

Эрз поднялся из-за стола.

– А сейчас я должен извиниться перед вами, но мне нужно еще вернуться к гостям, перед тем как лечь спать. Может, хотите немного выпить?

– Спасибо, но воздержусь. У меня еще много работы, а приехала я ненадолго.

– Я вас провожу, – любезно предложил он.

Мы спустились по широкой белой мраморной лестнице и прошли через просторный зал со сводчатым потолком и светлым, сверкающим паркетным полом. В дальнем конце зала находилась небольшая сцена.

– И чем вы будете заниматься теперь, когда продали свою компанию? – поинтересовалась я.

– Это танцевальный зал, – пояснил Эрз, уловив мой любопытный взгляд. – Моя жена отделала его заново. Она дает благотворительные балы, которые посещают только богатые люди. А что касается вашего вопроса, то мне вовсе необязательно что-нибудь делать.

– Счастливый вы.

– Счастье тут ни при чем. Просто я с самого начала ставил перед собой такую цель. Я целеустремленный человек, чего и вам желаю.

– Тут я с вами абсолютно согласна.

В вестибюле мы попрощались, пожав друг другу руки. Я заметила, что дверь закрылась прежде, чем я успела дойти до дорожки. Получив свою машину, я дала слуге доллар, но, судя по его изумленному взгляду, все остальные давали, наверное, не меньше пяти.

В машине я сверилась с картой. Хейт-стрит, где проживал Рассел Терпин, находилась недалеко. Направившись на юг по Масоник-стрит, я пересекла крайний участок парка Золотые Ворота. До Хейт-стрит отсюда было два квартала, а до нужного мне дома – четыре.

По тротуарам сновали пешеходы. Остатки былого величия Хейт-стрит еще сохранились: старые магазины одежды, книжные лавки, поблекшие рестораны. Улица хорошо освещалась, машин в этот час было еще довольно много. Публика разодета, как хиппи в прежние времена: все те же расклешенные брюки, кольца в носу, длинные волосы, рваные голубые джинсы, кожа, разрисованные лица, разные сережки в ушах, рюкзаки, сапоги до колена. Из баров доносилась музыка, у дверей некоторых из них толпились подростки с отсутствующими взглядами. Должно быть, наркотики, которыми они напичкались, были посильнее "травки" или "колес".

Опять пришлось поколесить по кварталу в поисках места для парковки. Похоже, в Сан-Франциско это большая проблема. Машины втискивались в каждую щель у тротуара и часто выстраивались прямо перед домами. У счастливчиков имелись гаражи, на подъездных дорожках к которым стояли грозные таблички, запрещающие стоянку.

Пока я искала место для своего авто, стрелки часов уже подошли к часу. Наконец я поставила взятую напрокат машину на место отъехавшего автомобиля на углу Бейкер-стрит. Долго рылась в сумочке, пока нашла фонарик-карандаш. Заперев машину, я прошла полквартала до Хейт-стрит. Все постройки здесь были четырех-пятиэтажные, они тесно жались друг к другу. Случайные чахлые деревца напоминали о существовании привлекательной зелени. Большинство огромных окон до сих пор светилось огнями. С улицы я могла видеть каминные полки, абстрактные картины, белые стены, книжные стеллажи, вьющиеся растения, лепные украшения.

Дом, который я разыскивала, оказался "современным" четырхквартирным строением, сложенным из грубого коричневого камня, он был зажат между двумя зданиями в викторианском стиле. Уличные фонари здесь не горели, и мне оставалось лишь предполагать, что один из них был выкрашен в темно-красный цвет, а другой в цвет индиго, на самом деле в темноте оба они казались грязно-серыми. Как-то я разговаривала с художником, который работал в кино, и он рассказал мне, что при съемках черно-белых фильмов используется одиннадцать различных оттенков коричневого цвета. Вот и вокруг меня наблюдалось нечто подобное, оттенки менялись от бледно-коричневого до каштанового и серовато-коричневого. Их было очень много – этих оттенков, – видеть которые могли только полуночники.

Я предположила, что Терпин занимает квартиру на втором этаже, и не ошиблась, заметив засунутую в щель карточку, на которой от руки было написано только имя "Рассел" и полные имя и фамилия его соседки – "Чери Станислаус". Сквозь стеклянный витраж я заглянула в вестибюль, оклеенный симпатичными обоями, по обе стороны которого располагались двери квартир. В задней части коридора начиналась лестница, заворачивающая налево за угол, которая, вероятно, вела на второй этаж. Отойдя на тротуар, я взглянула вверх. Свет горел в обоих крыльях здания, из чего я сделала вывод, что жильцы еще не спят.

Снова поднимаясь по ступенькам к двери, я услышала позади стук каблучков. Я остановилась и оглянулась. По лестнице поднималась блондинка, ее макияж был настолько бледным, что она казалась призраком. Густые накладные ресницы, тени вокруг глаз двух оттенков, губы очерчены черным карандашом. Высокий лоб, волосы впереди собраны вверх и сколоты черепаховой заколкой, а по бокам спадают на плечи. Длинные серьги в виде вытянутых вопросительных знаков. Одета она была в темную облегающую кофту и узкую черную юбку с разрезом на боку. Узкие бедра, плоский живот. Блондинка достала ключи и, открывая дверь холла, смерила меня долгим и холодным взглядом.

– Ищите кого-то?

– Рассела Терпина.

– Что ж, вы пришли по нужному адресу. – Улыбка у нее была самодовольная и невраждебная, но и ласковой ее нельзя было назвать. – Его нет дома, но вы можете войти и подождать, если хотите. Я его соседка.

– Спасибо. Вы Чери?

– Совершенно верно! А вы кто?

– Кинси Милхоун. Я оставила сообщение на автоответчике...

– Я помню. Вы подруга Лорны. – Она открыла дверь, и я двинулась следом. Чери остановилась, убедилась что дверь захлопнулась, и зашагала по ступеням.

Я плелась позади, размышляя над тем, как бы попроще выкрутиться, ведь я соврала, представившись по телефону подругой Лорны.

– На самом деле я не была знакома с Лорной, – призналась я. – Я частный детектив и веду расследование в связи с ее смертью. Вы знаете, что ее убили?

– Да, разумеется, знаем. Я рада, что вы заговорили об этом. Расселу было бы неприятно сообщать вам плохие новости. – Ноги Чери обтягивали черные ажурные чулки, а острые каблуки высотой три дюйма делали походку неуверенной. Когда мы дошли до второго этажа, она открыла дверь квартиры, с легкой гримасой облегчения скинула туфли и проследовала в чулках в гостиную. Я подумала, что она включит настольную лампу, но Чери явно предпочитала полумрак.

– Устраивайтесь поудобнее, – предложила она.

– А вы не знаете, во сколько он может прийти?

– Да в любое время. Но вообще-то он слишком поздно не задерживается. – Она включила свет на кухне. Окошко с двойными ставнями, выходившее в гостиную, засветилось. Чери открыла створки, и я увидела, как она достала два куска льда, поколола их и высыпала в ведерко. – Я собираюсь выпить. Если тоже хотите, то скажите. Ненавижу разыгрывать из себя хозяйку, но разок могу вам налить. Кстати, если хотите, у меня есть бутылка "шардонне". По-моему, вы из тех, кто предпочитает вино.

– Да, с удовольствием выпью. Вам помочь?

– А разве мы все не нуждаемся в помощи? У вас офис в городе?

– Я из Санта-Терезы.

Чери вскинула голову, уставившись на меня в оконце.

– И вы проделали такой путь, чтобы увидеть Рассела? Но, надеюсь, он вне подозрений?

– Вы его подружка? – спросила я, решив, что пора мне самой задавать вопросы, а не отвечать на них.

– Я бы так не сказала. Мы симпатизируем друг другу, но не более. Да и вообще он из тех, кто не любит ограничивать свою свободу.

Чери положила несколько кубиков льда в высокий стакан и до половины наполнила его шотландским виски. Затем какой-то допотопной открывалкой, такую я видела в старых кинофильмах тридцатых годов, открыла бутылку сельтерской. Она сделала глоток, от чего ее слегка передернуло, долила стакан с виски до краев, а потом отыскала в кухонном шкафчике бокал для вина. Чери посмотрела хрусталь на свет и, решив, что он недостаточно чистый, слегка сполоснула и вытерла. Достав из холодильника "шардонне", она налила мне вина и поставила бокал на подоконник. Я протянула руку и взяла напиток.

– Не знаю, известно ли это вам, но Рассел большой распутник, – сообщила Чери.

– Вот как? Но я с ним не знакома.

– Можете поверить мне. А хотите знать, почему? Потому что у него пенис, как у жеребца.

– Ох. – Поскольку я видела его в действии, то могла это подтвердить.

Чери улыбнулась.

– Мне нравится ваше "ох". Вполне дипломатично. Пойдемте в мою комнату, и мы сможем поговорить, пока я буду переодеваться. Если я не сброшу этот пояс, то он меня задушит.

Глава 11

Обстановку спальни Чери составлял "гарнитур" пятидесятых годов светлого дерева. Включив настольную лампу, она уселась перед туалетным столиком с круглым зеркалом в центре и двумя глубокими ящиками по бокам. Вся остальная часть комнаты осталась погруженной в полумрак. Мне удалось увидеть двуспальную кровать со спинками из светлого дерева, светлый прикроватный столик, старый магнитофон пятидесятых годов на толстых черных ножках и кресло с кованым каркасом и натянутым на него черным брезентом, заваленное скомканной одеждой. Сесть можно было только на кровать, и я осталась стоять, прислонившись к дверному косяку.

Чери стянула пояс и чулки, швырнула их на пол и повернулась, разглядывая себя в зеркале. Наклонившись вперед, она потрогала и критически осмотрела морщинки у глаз, недовольно покачав при этом головой.

– Старею. Иногда мне кажется, что нужно застрелиться и покончить со всем этим.

Пока я наблюдала за ней, Чери достала чистое белое полотенце, освежающий крем, шарики ваты – она явно собиралась снимать макияж. Мне приходилось видеть дантистов, которые с меньшей педантичностью раскладывали свои инструменты.

– Вы знали Лорну? – спросила я.

– Я была знакома с ней. Но не "знала".

– Что вы думаете о ней?

– Естественно, я ей завидовала. Она обладала тем, что называется "природной красотой". А все попытки приукраситься бесполезны, от этого только устаешь. – Чери посмотрела в зеркало, и наши взгляды встретились. – Вы почти не краситесь, так что это вас, наверное, не волнует, а вот я сижу перед зеркалом и накладываю макияж часами. И ради чего? Пятнадцать минут побудешь на улице, и все коту под хвост. Помада слизывается, глазные тени исчезают в морщинах... вы только посмотрите. Карандаш расплылся аж до верхней губы. Каждый раз, когда я вытираю нос платком, вся косметика остается на ткани. А вот Лорне не надо было делать ничего подобного. – Чери сняла накладные ресницы и положила их в маленькую коробочку. – Почему Господь не наградил меня такой кожей, как у нее? Что теперь делать бедной девушке? – Она протянул руку ко лбу и сняла парик, под которым оказалось что-то вроде резиновой купальной шапочки. И тут она сказала совсем другим голосом, обращаясь к моему отражению: – Ну вот! Теперь перед вами Рассел. Рад познакомиться. – И Чери исчезла, а ее место занял несколько простоватый на вид мужчина. Он повернулся ко мне и, приняв театральную позу, спросил: – Скажите честно, кто вам больше нравится?

Я улыбнулась.

– Мне нравится Чери.

– И мне тоже. – Рассел повернулся к зеркалу и снова посмотрел на себя, прищурившись. – Не могу передать вам, как противно бриться по утрам. А мой пенис? Ужас просто. Представьте его в маленьких трусиках. Он похож на большого безобразного червяка. Пугает меня до смерти. – Он начал снимать с лица косметику.

Я не могла оторвать глаз от Рассела. Перевоплощение было поразительным.

– И вы каждый день переодеваетесь в женскую одежду?

– Почти. Но после работы. С девяти до пяти я Рассел – галстук, спортивный пиджак, рубашка с воротничком на пуговицах. Так что вполне соответствую.

– А что у вас за работа?

– Я помощник управляющего местной компании "Серкит Сити", продаю стереосистемы. А вечерами я позволяю себе расслабиться и делаю что хочу.

– А разве вы не зарабатываете на жизнь как актер?

– Ох. Вы же видели фильм. Я заработал на нем гроши, да и в прокат он не пошел. Но должен сказать, что это к лучшему. Только подумайте, я мог бы прославиться как Рассел, хотя на самом деле в душе я Чери.

– Я только что разговаривала с Джозефом Эрзом у него дома. Он сказал, что продал свою компанию.

– Наверное, решил стать респектабельным гражданином. – Он вскинул брови, слегка улыбнувшись. Выражение лица Рассела говорило о том, что вряд ли у Эрза это получится. Он принялся снимать ватой остатки грима.

– А сколько фильмов для него вы сделали?

– Всего один.

– А вы расстроились, что он не вышел в прокат?

– Был такой момент. Но с тех пор я понял для себя, что не стану зарабатывать деньги своим "богатством". Мне не нравится быть мужчиной. Я действительно ненавижу все мужские замашки. Гораздо приятнее быть женщиной. С моими доходами я не могу позволить себе хирургическую операцию по изменению пола, но, может, удастся сделать что-нибудь в рамках программы трансплантации органов. – Рассел помахал рукой в воздухе. – Ну ладно, хватит о моих насущных проблемах. Что вам рассказать о Лорне?

– Не знаю даже. Думаю, вы действительно ее мало знали.

– Смотря как на это посмотреть. Мы провели вместе два дня, пока снимался фильм. Постоянно трепались и смеялись до упаду. С ней было просто здорово. Заводная и бесстрашная, с хорошим чувством юмора. Мы с ней были родственными душами, как сестры. Я очень расстроился, когда узнал, что она умерла.

– Значит, вы видели ее всего один раз? Во время съемок фильма?

– Нет, мы виделись еще разок уже спустя месяца два, наверное, случайно встретил ее здесь, в городе, вместе с сестрой, похожей на поросенка.

– С которой? У нее их две.

– Ох, конечно. Вот только не могу вспомнить имя. Какое-то странное. Вроде бы копия Лорны, то же лицо, только расплывшееся. Я заметил их на улице возле "Юнион Сквер", мы остановились, потрепались о том о сем. Лорна, как всегда, выглядела великолепно. Вот тогда я и видел ее в последний раз.

– А что вы можете сказать о второй актрисе, Нэнси Доббс? Она была подругой Лорны?

– Ох, Господи. Вы видели ее в фильме? Там же смотреть не на что.

– Да, это точно, – согласилась я. – А она снималась в других фильмах Эрза?

– Сомневаюсь. Даже уверен, что нет. Да и в этот-то попала, наверное, случайно. Взяли какую-нибудь другую актрису, а та отказалась в последний момент. Лорна ее полностью затмила. Нэнси была ужасно тщеславной, не имея при этом ни таланта, ни тела. Она из тех женщин, которые спят со всеми, пытаясь пробиться повыше, но только никто не хочет с ними спать. – Рассел рассмеялся. – Да она бы и с кобелем трахнулась, если бы знала, что это поможет.

– Как они ладили с Лорной?

– Насколько я знаю, никаких стычек у них не было, но каждая считала себя выше другой. Я это знаю, потому что они делились со мной в перерывах между съемками.

– А Нэнси до сих пор в городе? Я бы хотела поговорить с ней.

Рассел удивленно посмотрел на меня.

– А разве вы сегодня не видели ее? Я думал, что вы поговорили с ней на вечеринке у Эрза.

– А что она могла там делать?

– Она вышла за него замуж. Ничего себе, да? Во время съемок Нэнси так и вешалась на него, а потом мы слышим... у-ух... что она стала досточтимой миссис Джозеф Эрз. Может быть, поэтому и фильм не вышел в прокат, и Эрз завязал с порнографией. Представляю, если бы все выплыло наружу. Между прочим, он называет ее "герцогиня". Куда загнул, а?

– А не ходили слухи, что отношения Джо Эрза с Лорной выходят за рамки профессиональных?

– Он никогда не спал с ней, если вас именно это интересует. Конечно, есть уже устоявшееся мнение, что продюсеры спят с актрисами. Но поверьте, его интересовал только процесс зарабатывания денег.

– А вот мать Лорны считает, что ее смерть каким-то образом связана с этим фильмом.

– Возможно и такое, но зачем кому-то убивать ее? Может быть, она стала бы звездой, если бы осталась жива. А что касается нашей съемочной группы, то, поверьте мне, мы все прекрасно ладили между собой. Очень радовались предоставленной нам возможности, возлагали на картину большие надежды. Черт побери, а откуда об этом узнала ее мать?

– Кто-то прислал ей пленку.

Рассел уставился на мое отражение в зеркале.

– Если этот человек хотел таким образом выразить свои соболезнования, то у него явно плохой вкус. Вам надо выяснить, чем он руководствовался.

– Это точно.

Я вернулась в мотель, но сна не было ни в одном глазу. К двум часам ночи жизнь в Санта-Терезе замирает, в Сан-Франциско все бары тоже закрываются, но работает масса различных заведений: заправочные станции, книжные лавки, гимнастические залы, пункты проката видеокассет, кафе и даже магазины одежды. Сняв туфли и платье "на все случаи жизни", я стянула колготки с таким же облегчением, с каким Чери пояс и чулки. А облачившись в джинсы и водолазку, почувствовала себя заново родившейся, словно опять влезла в собственную кожу. Потом я отправилась на поиски ночной столовой и нашла ее совсем рядом с мотелем. Обильно позавтракав, я вернулась в номер, заперла дверь и набросила цепочку, сняла кроссовки, подложила все подушки под спину и снова просмотрела папку с делом Лорны, листая фотографии и схемы места преступления.

Фотограф снял дом и внутри и снаружи, со всех сторон. Имелись фотографии переднего и заднего крыльца, деревянных перил, окон. Парадная дверь была закрыта, но не заперта, и никаких признаков взлома. Внутри коттеджа никакого оружия и следов борьбы. Были здесь и цветные фотографии, сделанные криминалистами, опылявшими те места, где они обнаружили отпечатки пальцев. В отчете говорилось, что были найдены следы пальцев и ладоней, но большинство из них оставила Лорна. Множество отпечатков пальцев принадлежало ее родственникам, домовладельцу, подруге Лорны, Дэниель, да еще парочке знакомых, которых допросили следователи из отдела по расследованию убийств. Подозрительно, многие поверхности в доме оказались чисто вытертыми.

Фотографии Лорны начинались с кадра положения тела относительно входной двери, снятого дальним планом. Были здесь и фотографии, снятые как средним, так и крупным планом с шестидюймовой линейкой для сравнительного масштаба. Мне захотелось влезть прямо в снимок, осмотреть все предметы на столе, открыть ящики и порыться в их содержимом. Я поймала себя на том, что, прищурившись, двигаю карточку к лицу и обратно, словно она могла неожиданно предстать мне в другом ракурсе. Потом, оглядывая боковым зрением фон и различные предметы, я уставилась на тело.

Когда я была в коттедже, из него уже вынесли всю мебель, остались только пустые кухонные шкафы, ванна, сантехника и электрическая арматура. Так что полезно было посмотреть фотографии, чтобы представить себе общий вид жилья Лорны, а то у меня в памяти уже начали путаться размеры квартиры и расположение комнаты. Я просмотрела все снимки во второй раз, затем в третий. С момента смерти Лорны прошло десять месяцев, место преступления приобрело совершенно иной вид, и судить о нем теперь можно было только по фотографиям. Если все-таки будет доказано, что произошло убийство и против подозреваемого выдвинут обвинение, то при рассмотрении дела содержимое этого конверта очень пригодится. Но есть ли шансы на это? На что я надеюсь, расследуя дело, когда прошло уже столько времени? Обычно в своей практике я применяла спиральный метод осмотра места преступления – начинала с центра, а далее по кругу, все увеличивая зону. Но все дело в том, что сейчас у меня не имелось никаких зацепок. Не было даже версии относительно причин смерти Лорны. Такое ощущение, что я забрасываю сеть, в надежде как-нибудь зацепить убийцу. А этому хитрому дьяволу сейчас надо просто врать, поглядывая за моей наживкой со дна моря.

Продолжая листать досье, я размышляла. Если отбросить версию о случайном убийстве или маньяке-убийце, то у преступника должна быть причина, конкретный мотив, объясняющий, почему он желал смерти своей жертве. А в деле Лорны Кеплер я не видела определенной причины. Возможно, причина в деньгах. На счетах Лорны имелась довольно крупная сумма. Я сделала себе заметку поговорить с Дженис об этом. Поскольку у Лорны нет прямых наследников, то, если она умирает, не оставив завещания, ее законными наследниками становятся Дженис и Мэйс. Очень трудно представить себе, что кто-то из них был виновен в ее смерти. Но с другой стороны, если убийца все-таки Дженис, то она поступила бы глупо, нанимая меня раскапывать это дело. Мэйс тоже под вопросом. На мой взгляд, он не похож на убитого горем родителя. Еще одна вероятность – сестры, хотя обе не показались мне достаточно умными и энергичными.

Я сняла трубку телефона и набрала номер кафе "Франки". Сначала я услышала звуки музыкального автомата, а потом голос самой Дженис.

– Здравствуйте, Дженис. Это Кинси, звоню из Сан-Франциско.

– Здравствуйте, Кинси. Как у вас дела? Меня всегда удивляет, что вы звоните в такое время. Вы нашли того человека, на которого она работала?

– Я разговаривала с ним сегодня вечером, а еще разыскала одного из актеров. Окончательного мнения о них я еще не составила, но у меня возникла другая мысль. Смогу я посмотреть финансовые документы Лорны?

– Думаю, да. Я не скажете, зачем вам это, или это секрет?

– Между нами не может быть никаких секретов. Вы ведь платите мне за работу. Я пытаюсь отыскать мотив преступления. Вполне возможно, что здесь замешаны деньги.

– Наверное, вы правы, только не знаю, как этот мотив может укладываться в данный конкретный случай. Никто из нас понятия не имел о ее деньгах, пока после смерти Лорны не увидели ее бумаги. Я до сих пор в шоке. По-моему, это просто невероятно. Ведь я всегда подбрасывала ей двадцатку, чтобы она как следует питалась. А тут все эти акции, облигации, срочные счета. Ведь с такими деньгами она могла бы жить гораздо лучше.

Я хотела сказать ей, что эти деньги были частью пенсионного фонда Лорны, но это прозвучало бы несколько неэтично, поскольку девушка прожила слишком мало, чтобы воспользоваться ими.

– А у нее было завещание?

– Да. Всего на одном листе, написанное собственноручно. Она все оставила нам с Мэйсом.

– Я бы хотела взглянуть на него, если не возражаете.

– Можете смотреть все, что угодно. Когда я приду домой с работы, то найду коробку с бумагами Лорны и оставлю ее на столе Берлин. Как вернетесь, можете заехать и забрать ее.

– Большое спасибо. В любом случае я собиралась поговорить с Берлин и Тринни.

– Ох, кстати, я кое-что вспомнила. Вы разговаривали с той женщиной, у которой Лорна иногда работала сиделкой?

– Говорила недавно.

– Понимаете, не могли бы вы оказать мне услугу? Когда я последний раз разбирала вещи Лорны, то обнаружила ключи, и я уверена, что они принадлежат этой женщине. Надо бы их вернуть, но у меня нет времени.

– Вы хотите, чтобы я отвезла ей ключи?

– Если можно. Я понимаю, что должна бы сделать это сама, но мне абсолютно некогда. И, пожалуйста, верните мне все бумаги, после того как просмотрите их. Там имеются списки процентных платежей, которые я должна представить адвокату, утверждающему завещание, чтобы он убедился в уплате налогов с дохода.

– А разве оно еще не утверждено?

– Адвокат как раз этим занимается. Я передам вам копии документов, но все равно прошу вернуть их мне.

– Можете не волноваться. Я все возвращу вам, наверное, послезавтра.

– Очень хорошо. – До меня донесся шум ссоры в кафе. – Ох! – воскликнула Дженис. – Мне надо идти.

– Увидимся завтра, – попрощалась я и положила трубку.

Я оглядела свой номер. Вполне жилой, но уж больно неуютный. Матрас – сплошная размазня, а подушки из пенистой резины, так можно серьезно повредить шею. Позвонив, я заказала обратный билет из Сан-Франциско на полдень. Сейчас было уже около трех часов ночи, но спать совершенно не хотелось. Если не выкупать авиационный билет, то можно поехать в Санта-Терезу на взятой напрокат машине й оставить ее в аэропорту, где на стоянке стоит мой "фольксваген". Поездка займет часов шесть, и если мне удастся не уснуть за рулем, то в Санта-Терезе я буду около девяти утра.

При мысли о возвращении домой меня внезапно охватил прилив сил. Я стремительно вскочила с кровати, отыскала кроссовки и обула их, не завязывая шнурки. Забрала в ванной свои туалетные принадлежности и уложила их в сумку. Гораздо дольше, чем собирать вещи, мне пришлось будить ночного портье. Но в три двадцать две я уже ехала на юг по шоссе сто один.

Ничто не оказывает такого гипнотического воздействия, как ночное путешествие. Зрение сосредоточивается только на мелькающем асфальтовом полотне дороги, вся растительность по сторонам расплывается туманными пятнами. По трассе в такое время двигались в основном грузовые трейлеры, перевозившие различные товары – от новых машин до мебели, от воспламеняющихся жидкостей до плоских картонных коробок. Изредка мелькали небольшие городки, освещенные только рядами уличных фонарей. Кое-где попадавшиеся рекламные щиты только отвлекали внимание.

Дважды я вынуждена была останавливаться, чтобы выпить кофе. В какую-то минуту возникло искушение повернуть назад, потому что езда усыпляла, но я изо всех сил боролась со сном. Хорошо помогало мне в этом радио. Я переключала приемник со станции на станцию, слушая различные ток-шоу, классическую и джазовую музыку, бесконечные выпуски новостей. Когда-то я курила, и теперь вспомнила, как это помогало мне во время длительных поездок на машине. Но сейчас я скорее брошусь с моста, чем закурю. Прошел еще час. Близился рассвет, небо начинало светлеть, а деревья вдоль дороги приобретать окраску. Постепенно над горизонтом поднялось солнце, похожее на пляжный мяч, темно-серая окраска неба сменилась розовой и ярко-желтой. Мне пришлось опустить солнцезащитный козырек, чтобы не слепило глаза.

В девять четырнадцать утра я, сдав взятую напрокат машину и забрав со стоянки свой "фольксваген", подъехала к своему дому. Глаза у меня слипались, тело ныло от слабости, как при простуде, но я все-таки была дома. Я зашла внутрь, убедилась, что на автоответчике нет сообщений, почистила зубы, сняла кроссовки и плюхнулась на кровать. Сон моментально обрушился на меня, как снежный ком, увлекая за собой все ниже, ниже и ниже.

Проснулась я в пять часов дня. Проспала все те же восемь часов, но сейчас так же хотелось есть, как в девять утра – спать. Ощущение было такое, словно я выбралась из зыбучего песка. Надо было исправлять нарушенный ритм жизни. Ведь я ложилась спать на рассвете, а просыпалась после полудня, завтракала в обед, а обедала ночью. И зачастую этот обед состоял из холодной овсянки или яичницы с тостами, а это означало, что я просто дважды завтракала. Произошел явный сдвиг и в психике, день и ночь перепутались в сознании. Как это бывает во время быстрых перелетов через часовые пояса, мои внутренние часы отсчитывали теперь свое время, не совпадавшее со временем остальных людей. Даже обычное ощущение собственной личности нарушилось, появилась тревога, что внезапно может возникнуть другая личность, доселе прятавшаяся, а теперь пробудившаяся от долгой спячки. Дневная жизнь звала меня, но я откликалась на удивление неохотно.

Я сползла с кровати, сбросила грязную одежду, приняла душ и оделась. По пути к дому Кеплеров я остановилась у магазина, купила пакет йогурта и яблоко и съела в машине. Я могла бы поспать еще пару часов, но надеялась поговорить с сестрами Лорны до того, как проснется Дженис. Как и у меня, у нее тоже перемешались день и ночь, и это странным образом связывало нас.

На этот раз перед домом не оказалось рабочего фургона Мэйса, и я, оставив свой "фольксваген" на обочине возле забора из белого штакетника, прошла по дорожке к крыльцу и постучала в дверь. Мне пришлось немного подождать, прежде чем Тринни открыла.

– Ох, привет. Мама отработала две смены, и она еще спит.

– Я так и думала. Она сказала, что оставит для меня коробку на столе Берлин.

– А Берлин сейчас нет. Ее куда-то послали с поручением. Может, хотите зайти и подождать?

– Спасибо. – Я прошла за Тринни через небольшую, тесно заставленную мебелью гостиную в обеденную комнату, примыкавшую к кухне. Солнце клонилось к закату, стекла кухонных окон начали темнеть, создавая в освещенной кухне искусственную атмосферу тепла. Посередине кухни стояла разложенная гладильная доска, и запах свежевыглаженного хлопка заставил меня взгрустнуть о лете.

– Не возражаете, если я взгляну на стол Берлин? Если коробка там, то я смогу забрать ее.

Тринни снова взялась за утюг.

– Стол вон там, – она указала на дверь, ведущую в контору.

В углу стояли стол и шкафы для документов, и я вспомнила, что уже видела их в тот вечер, когда разговаривала с Мэйсом. Справа на столе стояла коробка, на крышке которой была написана моя фамилия. Я подавила в себе желание порыскать в шкафах и ящиках стола, подняла крышку коробки и проверила ее содержимое. На меня пахнуло ароматом, представлявшим собой тонкое сочетание запаха цитрусовых и пряностей. Я закрыла глаза, представив себе, что это запах Лорны. По опыту я знала, что специфический запах может выдать владельца. Мужчину – запах крема для бритья, кожи или пота, а женщину – духов. Ключи, о которых упоминала Дженис, покоились сверху папок, аккуратно расставленных в алфавитном порядке: перечень счетов, налоги с доходов, дивиденды, акции, годовые отчеты. В одном углу коробки торчал сложенный кашемировый шарфик. Я прижала его конец к лицу, и ощутила нежный дух скошенной травы, корицы, лимона и гвоздики. Забрав коробку с собой на кухню, я поставила ее на один из стульев, а сверху положила шарфик.

– Это шарфик Лорны? Он лежал в коробке вместе с ее бумагами.

Тринни пожала плечами.

– Наверное.

Я сложила его и положила на место.

– Не возражаете, если я присяду? Мне бы хотелось поговорить с вами.

– Хорошо, – согласилась Тринни и отключила утюг.

– Надеюсь, что не мешаю вам готовить ужин.

– У меня в духовке стоит готовая запеканка, мне надо только подогреть ее и быстренько сделать салат.

Я села, размышляя, как бы выудить у нее какую-нибудь информацию. На самом деле я даже точно не знала, что хочу выяснить у сестры Лорны, но решила, что стоит наладить с ней контакт. Ноги Тринни выглядели сильными, босые подошвы уверенно шлепали по линолеуму. На этот раз она была в футболке с какой-то абстрактной картинкой на груди. Она перешла от гладильной доски к кухонному столу, села напротив меня и принялась рассматривать пейзаж на своей новой рубашке. Какие-то черточки и загогулины. На ручке одного из кухонных шкафчиков висела еще одна, такая же разрисованная, но линии рисунка на ней были выпуклыми. Тринни проследила за моим взглядом.

– Это объемная краска, – пояснила она. – Надо нанести ее, дать высохнуть, а потом прогладить с изнанки утюгом, и у нее будет такой вид.

– Симпатично. – Я встала и подошла поближе к шкафчику, чтобы рассмотреть повнимательнее готовую продукцию. На мой взгляд, уродливое зрелище, но что я в этом понимаю? – Вы это продаете?

– Ну, пока нет, но надеюсь продавать. Пока я разрисовала только одну футболку, но когда надела ее, то все пришли в восторг. Вот я и подумала, что раз у меня нет работы, то, может быть, я смогу организовать собственное дело.

Вот так дела. Оказывается, ее, как и Лорну, обуревает дух предпринимательства.

– И долго вы этим занимаетесь?

– Только сегодня начала.

Я снова уселась возле стола, продолжая рассматривать работу Тринни. Следовало подумать, как повести разговор, я наверняка могла что-нибудь у нее выудить. Справа от меня на столе лежала стопка туристических проспектов с рекламой круизов по Аляске, лыжных прогулок, туров в Канаду и на острова Карибского моря. Я взяла первый попавшийся и начала листать его: "Последний неиспорченный рай на земле... потрясающие белоснежные пляжи... глубокие лазурные лагуны..."

Тринни обратила внимание на мое занятие.

– Это проспекты Берлин.

– И куда она собралась?

– Еще не решила. Но говорит, что ее привлекает Аляска.

– Вы тоже поедете?

На лице Тринни появилось разочарованное выражение.

– У меня нет денег.

– Очень жаль. Реклама выглядит заманчиво. А Берлин нравится путешествовать одной?

– Да, нравится. Не всегда, правда, но если хочет ехать одна, то так и говорит об этом. Она уже совершила одну поездку осенью.

– Вот как? И куда же она ездила?

– В Акапулько. Ей там очень понравилось. Говорит, что если еще раз поедет туда, то возьмет меня с собой.

– Здорово. Прошлым летом я была в Вьенто-Негро, но это самый дальний юг, на котором мне приходилось бывать.

– А я и там не была. Берлин всегда любила путешествовать. А у меня нет такой страсти. То есть, я хочу сказать, что предпочитаю другие занятия.

– Какие, например?

– Ну, не знаю. Люблю шить и готовить.

Я решила сменить тему.

– Смерть Лорны, должно быть, явилась для вас тяжелым ударом. Вы уже успокоились?

– Пожалуй. А вот им до сих пор тяжело. Раньше мама и папа были гораздо ближе друг к другу, а после смерти Лорны, похоже, все изменилось. Такое впечатление, что сейчас смерть Лорны тревожит только маму. Она постоянно говорит об этом. Берлин даже обижается. Ее действительно это расстраивает. А как же мы? Неужели мы совсем не в счет?

– А вы были дружны с Лорной?

– Не очень. Лорна вообще сторонилась всех. Она жила в своем мире, а мы в своем. У нее был этот коттедж, и ей нравилось уединение. Ненавидела, когда люди заходили к ней без приглашения. Да ее часто и дома не бывало, особенно по ночам. Она где-то гуляла. Всегда давала понять, что не надо ходить к ней, пока она сама не позвонит и не пригласит.

– Вы часто виделись с ней?

– Не очень, и главным образом здесь, когда она заходила. А за те три года, что она прожила в коттедже, я побывала там раз, ну, может быть, два. А Берлин нравилось туда ходить. Она любопытная по натуре. А Лорна была загадочной.

– В чем это выражалось?

– Не знаю. Ну, например, почему ее так раздражало, когда люди заходили к ней? Что тут страшного? Да и с нами могла бы быть поприветливей. Мы ведь ее сестры.

– А вы знали, куда она ходит по ночам?

– Не-а. Возможно, у нее не было какого-то определенного места. Я постепенно более или менее привыкла к этим ее странностям. Она не была общительной, как ми. Вот мы с Берлин подружки, вместе гуляем, ходим на свидания и все такое прочее. Вот сейчас у каждой из нас есть приятель, в выходные мы вместе ходим в кино и на танцы. А Лорна никогда не делала нам ничего приятного. Нет, делала, конечно, иногда, но ее приходилось упрашивать.

– А как вы узнали о ее смерти?

– К нам приехала полиция, они сказали, что хотят поговорить с папой. Он и сообщил маме, а уж она нам. Это было ужасно. Мы ведь думали, что Лорны нет в городе, мама сказала, что она уехала в отпуск. Поэтому и не волновались, что она не звонит, думали, позвонит, когда вернется. Даже подумать страшно, как она лежала там и гнила.

– Да, это ужасно.

– Ох, Господи. Я начала кричать, а Берл побелела, как привидение. Папа был в шоке, а мама и того хуже. Она до сих пор не пришла в себя. Она бродила по дому, кричала и плакала, рвала на себе волосы. Я ее никогда не видела такой. Обычно именно она поддерживает всех нас. Как тогда, когда умерла бабушка. А ведь это была ее мама. В тот раз она держалась спокойно, заказала билеты на самолет, собрала вещи, чтобы мы смогли отправиться в Айову на похороны. Мы еще были юными, несмышлеными, все время плакали. А она все организовала. Но вот сейчас, когда узнала о смерти Лорны, мама совершенно расклеилась.

– Для родителей страшно пережить своих детей.

– Да, все так говорят. Но полиция считает, что ее убили, и тут уж ничем не поможешь.

– А вы как считаете?

Тринни пожала плечами.

– Возможно, она могла умереть от аллергии. Мне не нравится думать об этом. Очень неприятно.

Я снова сменила тему.

– А это вы были с Лорной в Сан-Франциско в прошлом году?

– Нет, это Берлин. А кто вам сказал об этом?

– А я познакомилась с парнем из фильма.

Тринни оторвалась от своего занятия и с интересом взглянула на меня.

– С которым?

Глава 12

Она моментально покраснела. Несмотря на темно-русые волосы, цвет лица у Тринни был светлый, и румянец ярко горел на щеках. Она отвела взгляд и внезапно гораздо интенсивнее занялась своей работой. Я видела, что ей очень хочется сменить тему разговора. Тринни склонилась над футболкой с таким видом, будто важнее всего было именно сейчас малевать все эти черточки.

– Тринни?

– Что?

– Как вам удалось увидеть пленку? Но только не говорите "какую пленку", потому что вы прекрасно знаете, о какой пленке идет речь.

– Я не видела никакой пленки.

– Ох, не надо. Разумеется, видели. Иначе откуда вы могли бы знать, что в фильме снимался не один мужчина?

– Я понятия не имею, о чем вы говорите, – с легким раздражением парировала Тринни.

– Я говорю о порнофильме, в котором снялась Лорна. Помните? Вам об этом рассказала мама?

– Наверное, мама и об актерах говорила.

– Гм-м, – промычала я самым скептическим тоном. – Как это случилось? Лорна дала вам пленку?

– Не-ет, – словно по слогам протянула Тринни, делая вид, что ее обидело мое предположение.

– Так откуда вы знаете, что там снимался не один мужчина?

– Я предположила. А в чем дело?

Я внимательно посмотрела на нее. И тут мне в голову пришла очевидная мысль.

– Так это вы упаковали кассету и положили ее в почтовый ящик?

– Нет. И вообще, я не обязана отвечать, – огрызнулась Тринни, но на щеках ее снова вспыхнул румянец, который был лучше всякого детектора лжи.

– А кто?

– Я ничего об этом не знаю, так что можете сменить тему. Это вам не заседание суда, и я не под присягой.

Прямо-таки речь адвоката. Мне даже на секунду показалось, что сейчас она заткнет пальцами уши, чтобы не слушать меня. Я попыталась заглянуть ей в глаза.

– Тринни, – проворковала я.

Она не отрывалась от футболки, лежавшей перед ней, нанося спирали ярко-оранжевой объемной краской.

– Послушайте. Меня не волнует что вы сделали, и я клянусь, что ни слова не скажу об этом вашим родителям. Я пыталась узнать, кто прислал им кассету, и теперь я это знаю. Как бы там ни было, но вы всем нам оказали услугу. Если бы вашу маму не расстроила эта пленка, она не пришла бы ко мне, и все расследование заглохло бы. – Я подождала, а затем попыталась подтолкнуть ее к разговору. – Это была идея Берлин или ваша?

– Я не обязана отвечать.

– Может быть, просто кивнете, если я права?

Тринни добавила на рисунке несколько зеленых звезд. Секунды тянулись медленно, но я чувствовала, что наш разговор не окончен.

– Готова поспорить, что это сделала Берлин.

Тишина.

– Я права?

Не глядя мне в глаза, Тринни подняла одно плечо.

– Я расцениваю этот ваш жест как ответ "да". Значит, пленку отправила Берлин. Но у меня есть еще вопрос. Где она взяла ее?

Снова тишина.

– Послушайте, Тринни, я очень прошу вас. – Этим способом выуживать секреты я овладела еще в школе, он особенно эффективен, когда речь идет о сокровенных девических тайнах. Я заметила, что Тринни сдается. Нас всегда обуревает желание поделиться с кем-то, особенно если при этом предоставляется возможность обвинить кого-то другого.

Тринни провела языком по зубам, словно отыскивая попавший туда волосок. И наконец вымолвила:

– Клянетесь, что никому не скажете?

Я подняла руку, как будто даю присягу.

– Я никому не скажу ни слова. Даже не заикнусь об этом.

– Нам просто надоело слушать о том, какая она расчудесная. Ведь она вовсе не была такой. Да, хорошенькое личико, прекрасная фигура, но и что из этого? Понимаете?

– Конечно.

– Да плюс ко всему она брала деньги за секс. Мы с Берлин никогда бы так не поступили. Так зачем же возносить Лорну до небес? Она не была идеальной. Даже хорошей не была.

– Такова уж человеческая натура, я думаю. Лорна ушла из жизни, но твоя мама хранит в сердце ее идеальный образ. И очень трудно отказаться от него, если это все, что у нее осталось.

Тринни начала заводиться.

– Но Лорна была стервой. Думала только о себе. На маму и папу почти не обращала внимания. Домашнюю работу делаю только я, тружусь, как пчелка, а толку никакого. Лорна все равно оставалась любимицей мамы. А мы с Берлин – так себе. – От избытка эмоций кожа Тринни начала менять окраску, как у хамелеона. Внезапно полились слезы. Она закрыла лицо руками, всхлипывая от рыданий.

Я дотронулась до ее руки.

– Тринни, это неправда. Ваша мама вас очень любит. В тот вечер, когда она пришла ко мне в офис, она много рассказывала о вас и Берлин, о том, какие вы хорошие, как помогаете ей по дому. Да вы просто сокровище для нее. Честно.

Громкие, прерывистые всхлипывания не прекращались.

– Тогда почему она не говорит нам об этом? Никогда не сказала ни слова.

– Может, не решается. Может, не находит нужных слов, но это ничего не значит, она безумно любит вас.

– Я не выдержу. Не выдержу. – Тринни плакала, как дитя, дав волю своему горю. Я сидела и не вмешивалась, позволяя ей самой справиться с этим. Наконец слезы утихли, и Тринни тяжело вздохнула. Порывшись в кармане шорт, она вытащила скомканный носовой платок и прижала его к глазам. – Ох, Господи, – пробормотала Тринни, положила локти на стол и высморкалась. Опустив взгляд вниз, она заметила, что выпачкала руки краской. – Черт побери, вы только посмотрите на это. – У нее вырвался смешок, похожий на отрыжку.

– Что здесь происходит? – В дверях стояла Берлин, подозрительно разглядывая нас.

Мы обе подскочили, а Тринни воскликнула:

– Берл! Ты напугала меня до смерти. Откуда ты появилась? – Она торопливо промокнула глаза, пытаясь скрыть, что плакала.

В одной руке Берлин держала пластиковый пакет с продуктами, в другой – ключи. Она уставилась на Тринни.

– Извини, что подкралась незаметно. Я не догадалась, что могу помешать вам. – Взгляд Берлин переместился на меня. – Что тут такое?

– Ничего, – ответила я. – Мы говорили о Лорне, и Тринни расстроилась.

– Я так и подумала. А вот я уже достаточно наслушалась о ней. Папа прав. Давайте оставим эту тему и поговорим о чем-нибудь другом. Где мама? Она уже встала?

– Мне кажется, она в душе, – ответила Тринни. Я с запозданием услышала, что где-то шумит вода. Берлин бросила ключи на стул, подошла к столу и принялась выгружать из пакета продукты. Как и Тринни, она была в шортах, футболке и шлепанцах – профессиональный наряд помощницы сантехника. В крашеных белых волосах пробивались темные корни. Несмотря на разницу всего в четыре года, лицо ее выглядело так, как у Лорны выглядело бы лет в сорок. Возможно, не так уж и плохо умирать молодой, поскольку красота застывает во времени.

Берлин повернулась к Тринни.

– Ты можешь помочь мне? – раздраженным тоном бросила Берлин. – Давно она здесь?

– Десять минут, – отозвалась я, хотя меня и не спрашивали. – Я просто заехала забрать бумаги, которые ваша мать оставила мне. Тринни показала мне, как разрисовывать футболки, а потом мы заговорили о смерти Лорны. – Я взяла коробку, намереваясь ускользнуть отсюда до появления Дженис.

Берлин с интересом посмотрела на меня.

– Это вы так говорите.

– Ох, ну ладно, мне пора. – Я встала, забросила на плечо ремешок сумочки, и, не обращая внимания на Берлин, обратилась к Тринни: – Благодарю за урок рисования. Мне очень жаль Лорну. Я знаю, что вы любили ее.

Тринни выдавила из себя мучительную улыбку, буркнула: "До свидания" и почти приветливо помахала рукой. А Берлин, не оглядываясь, направилась в контору и с шумом захлопнула за собой дверь. Я показала ей вслед язык, что вызвало смех у Тринни.

– Спасибо, – поблагодарила я и удалилась.

Было уже почти шесть часов, когда я вошла к себе в офис и плюхнула на стол коробку с бумагами Лорны. Все служащие фирмы уже разошлись по домам, не было даже Лонни, который обычно работал допоздна. Все мои налоговые формы и счета лежали там, где я их и оставила. Жаль, что какие-нибудь эльфы или добрые феи не закончили за меня эту работу. Освобождая место на столешнице, я собрала все свои бумаги и сунула их в ящик стола. Я сомневалась, что найду какую-либо ценную информацию в документах Лорны, но просмотреть их было необходимо. Сварив кофе, я уселась за стол, откинула крышку коробки и начала перебирать папки. Они выглядели так, словно кто-то вынул их прямо из ящика стола и поместил в банковскую коробку, на каждой была карточка с указанием содержимого. Имелись здесь копии завещательных форм, которые Дженис, должно быть, получила от адвоката. Карандашные пометки свидетельствовали о том, что Дженис уже проделала предварительную работу по сортировке документов. Я изучила каждую страницу, пытаясь составить представление о финансовых делах Лорны Кеплер.

Бухгалтер, вероятно, быстренько бы разобрался со всем этим, но поскольку по математике в школе у меня было только "удовлетворительно с минусом", то я копалась, хмурилась, вздыхала и грызла карандаш. Дженис заполнила форму активов Лорны, указав наличность на момент смерти, необналиченные чеки, банковские счета, акции, облигации, казначейские векселя. У Лорны не было документов о пенсионном страховании и страховании жизни, имелся лишь полис на приобретенные ювелирные изделия. Никакой собственностью она не владела, но текущие активы составляли чуть менее пятисот тысяч долларов. Совсем неплохо для секретарши с неполным рабочим днем. Была здесь и копия завещания, которое выглядело вполне четким. Лорна завещала все свои ценности, включая ювелирные изделия, наличные деньги, акции, облигации и прочие ценные бумаги, своим родителям. К завещанию прилагалась копия заполненного Дженис "Акта о признании собственноручности завещания", в котором она заявляла, что знала покойную в течение двадцати пяти лет, лично знакома с ее почерком, и что завещание написано и подписано рукой покойной.

Дэниель предположила, что у Лорны не было завещания, но документ соответствовал натуре и характеру Лорны. Небольшие суммы она завещала Берлин и Тринни, по две тысячи долларов каждой, но эти деньги не смягчили враждебного отношения сестер к ней. Возможно, Лорна не знала об этой враждебности, а может быть, и знала, и испытывала по отношению к сестрам аналогичные чувства. Но как бы там ни было, завещание еще не было утверждено. Не думаю, что здесь вина адвоката, просто Кеплеров, наверное, несколько пугала предстоящая бумажная волокита.

Я проверила налога с доходов за последние два года. Постоянную заработную плату она получала только на станции водоочистки. В графе "профессия" Лорна указала "секретарь" и "консультант-психолог". Я не смогла сдержать улыбку, прочитав последнее. Доходы она указывала тщательно, делая только положенные вычеты. На благотворительность Лорна не пожертвовала ни цента, но была чиста (в основном) перед правительством. Прибыль от проституции скрывалась под видом платы за консультации по вопросам психологии. А в Службе внутренних доходов никто, наверное, и не поинтересовался почему за эти "консультации" ей платили наличными.

Дженис предупредила в почтовом отделении, чтобы почту Лорны пересылали ей, и в коробке имелась пачка нераскрытых конвертов от разных адресатов с пометками "важная информация о налогах". Я вскрыла несколько писем, просто чтобы сравнить годовой итог со своим. Среди бумаг оказался отчет из банка в Сими-Вэли, который попадался в налоговых формах за последние два года. Счет был закрыт, но банк прислал ей уведомление о процентах, полученных за первые четыре месяца года. Я подколола его к другим бумагам. Все кредитные карточки были аннулированы, а уведомления об этом разосланы во все компании. Я еще порылась в бумагах: погашенные чеки, квитанции об оплате коммунальных услуг, различные кредитные карточки.

Я разложила погашенные чеки, словно пасьянс. Внизу, в графе "примечания", Лорна старательно записывала цель платежа: бакалейный магазин, парикмахерская, постельное белье и прочее. Было что-то трогательное в этой скрупулезности. Она не знала, что умрет к тому времени, как эти чеки вернутся из банка погашенными. Не знала, что ест в последний раз, что любой поступок, любое действие уже больше никогда не повторятся. Я всегда считала, что самым трудным в моей работе является постоянное осознание того факта, который мы все так усердно пытаемся игнорировать: мы все на этой земле лишь временно... жизнь дана нам только во временное пользование.

Я отложила карандаш и забросила ноги на стол, откинувшись на спинку своего вращающегося кресла. Мне показалось, что в офисе темно, и я зажгла лампу на книжной полке позади себя. Среди бумаг Лорны не было ни телефонной книги, ни календаря, ни какой-нибудь записной книжки. Такая конспирация должна была бы возбудить мое любопытство, но я решила, что это лишь свидетельство осторожности Лорны в отношениях с клиентами. Дэниель сказала мне, что Лорна умела держать язык за зубами, так что это умение распространялось и на записи. Я взяла конверт с фотографиями места преступления и начала просматривать их, пока не нашла снимок бумаг на столе. Поднесла фотографию поближе к свету, но все же по ней нельзя было определить, имелась ли на столе телефонная книга. Я посмотрела на часы. Устала, как собака, а еще мне было скучно и хотелось есть. Темнота сгущалась, и я ощущала, как обостряются все мои чувства. Может быть, я превращаюсь в вампира или оборотня, которые рыскают только по ночам, а с рассветом исчезают.

Я встала и надела куртку, оставив бумаги Лорны на столе. Но что же меня тревожит? Я еще раз оглядела стол. Какой-то факт... что-то очевидное... что ускользнуло от меня. Когда устаешь, мозги работают плоховато. Я постояла немного, сдвинула стопку бумаг в сторону и принялась листать формы. Взглянула на завещание и заявление Дженис о его собственноручности. Нет, дело тут было не в завещании. Дженис пришлось подтвердить законность документа, по которому она получала значительную сумму. Но ведь если бы Лорна умерла, не оставив завещания, то все равно все досталось бы Дженис.

Взяв банковские уведомления, я снова просмотрела их, задержавшись на письме из банка Сими-Вэли. Проценты набежали небольшие, так как Лорна закрыла счет в апреле. А до этого она поддерживала счет в пределах двадцати тысяч долларов. Я взглянула на дату закрытия счета. Пятница, двадцатое апреля. За день до смерти.

Я достала папку с документами, которые мне передал лейтенант Долан. В протоколе обыска были указаны все предметы, найденные в доме, включая сумочку Лорны с бумажником, кредитными карточками и сотней долларов наличными. Но никакого упоминания о двадцати тысячах долларов. Я прошла с уведомлением в кабинет, где у нас стоял ксерокс, сделала копию и сунул ее к себе в сумочку. Первым делом я решила поговорить с Сереной Бонни. Нашла в телефонной книге адрес дома ее отца, сложила все папки обратно в коробку и, прихватив ее с собой, спустилась вниз к машине.

По адресу, где проживал Кларк Эссельман, я обнаружила довольно крупное поместье – акров семь или восемь, – окруженное невысокой каменной стеной, за которой в темноте виднелись просторные лужайки. Не слишком яркие фонари освещали дом, построенный во французском деревенском стиле – длинный и низкий, с пирамидальной крышей. Окна по фасаду были забраны прочными желтыми решетками, дымовые трубы торчали на фоне темного неба, словно черные башни. Золотистого света фонарей, освещавших деревья и дорожки, мне вполне хватило, чтобы представить, как все здесь выглядит днем. На некотором расстоянии от главного здания тоже поблескивал свет, наверное, там находился дом для гостей или жилье прислуги.

Подъехав к парадному входу, я обнаружила ворота с электронным управлением, пульт которого и домофон находились на высоте окна дорогих машин, к числу которых, естественно, не принадлежал мой "фольксваген". Поэтому, чтобы нажать кнопку мне пришлось открыть дверцу машины и вытянуться всем телом, рискуя при этом заработать растяжение мышц спины. А когда я все-таки нажала кнопку, то у меня появилось желание заказать "биг-мак" с жареным картофелем.

– Да? – послышался в ответ неопределенный голос.

– Здравствуйте. Я Кинси Милхоун. У меня находятся ключи, которые принадлежат Серене Бонни.

Ответа не последовало. А чего я, собственно говоря, ждала? Возгласа удивления? Через секунду ворота бесшумно распахнулись. Я направила "фольксваген" по круговой подъездной дорожке, по обе стороны которой тянулись кусты можжевельника. Сама дорожка была вымощена булыжником, от нее отходили два ответвления, одно влево, другое вглубь участка. Я разглядела очертания нескольких металлических гаражей, выстроившихся в ряд, словно лошадиные стойла. Исключительно из духа противоречия, проехав мимо главного входа, я завернула за угол и поставила "фольксваген" на хорошо освещенную стоянку, покрытую гравием. Гаражи соединялись с домом длинным крытым проходом, позади которого я заметила лужайку, а на ней искусственный пруд, среди камней которого примостились фонари. Заботливо освещались и другие красивые участки ландшафта. Декоративные кусты и стволы деревьев казались нарисованными масляными красками на черном бархате. На чистой темной поверхности пруда плавали водяные лилии, нарушая стройное, перевернутое отражение дома.

В вечернем воздухе стоял запах цветущего жасмина. Я вернулась к входной двери и позвонила. Через несколько секунд мне открыла Серена, одетая в брюки и белую шелковую блузку.

– Я привезла вам ключи, – сообщила я, протягивая связку.

– Это мои ключи? Ох, да, конечно же. А где вы их взяли?

– Мне передала их мать Лорны. Вы, должно быть, дали Лорне комплект, чтобы она могла приходить сюда в ваше отсутствие.

– Спасибо. А я совсем и забыла. Очень любезно с вашей стороны вернуть их.

– Я еще хотела бы задать вам несколько вопросов, если вы сможете уделить мне время.

– Разумеется. Входите. Папа во дворе. Его только сегодня выписали из больницы. Вы знакомы с ним?

– По-моему, наши дорожки никогда не пересекались.

Я прошла за Сереной через дом в просторную деревенскую кухню. Кухарка, занятая приготовлением ужина, бросила на нас быстрый взгляд, на секунду оторвавшись от разделочной доски. В дальнем конце комнаты перед стеклянными дверями стоял обеденный стол, за которым вполне могли бы уместиться восемь человек. По высокому потолку проходили продольные и поперечные деревянные балки. Вдоль стен на деревянных крючках были развешаны пучки высушенных трав. Светлый, блестящий сосновьш пол. Размеры кухни позволили устроить в ней два отдельных рабочих стола для повара, на расстоянии примерно десяти футов друг о друга. Один с небольшой раковиной и темной гранитной крышкой, в которую были вделаны деревянные разделочные доски. На втором раковина была побольше, а еще на нем стояли две посудомоечные машины и машина для прессования отходов. В установленном на кирпичах очаге весело пылал огонь.

Серена распахнула стеклянные двери, и я вышла за ней на улицу. Широкий мощеный внутренний дворик тянулся вдоль всего дома, яркие фонари создавали иллюзию дневного света. Сразу за двориком находился бассейн, размером примерно семьдесят пять на двадцать футов. Вода в нем была чистой, но темный кафельный пол искажал глубину и размеры, отчего бассейн казался ужасно глубоким. Нырнуть в такой бассейн – все равно что нырнуть в озеро Лох-Несс. Один Бог знает, какие существа могут скрываться в его пучине.

Кларк Эссельман, одетый в халат и шлепанцы, держал в руке палку, которой размахивал, дразня черного Лабрадора.

– Хорошо, Макс. Приготовься.

Собака был старой, по собачьим меркам, наверное, в том же возрасте, что и хозяин. Макс дрожал от возбуждения, увлеченный игрой. Когда мы подошли ближе, старик швырнул палку в бассейн. Псина бросилась в воду и поплыла за палкой к дальнему краю бассейна. Я узнала отца Серены по многочисленным фотографиям, которые много лет появлялись на страницах "Санта-Тереза диспатч". Седовласый, лет семидесяти с небольшим, с походкой старого солдата. Если у него и имелись какие-то проблемы с сердцем, то сейчас по нему это было совершенно незаметно.

Серена улыбнулась, наблюдая за отцом и Максом.

– Сегодня отец впервые после долгого перерыва забавляется с Максом. Обычно они играют по утрам, и вы бы видели их. Отец плывет по одной дорожке, а собака по другой.

До меня донеслись звонки телефона из дома. Собака уже схватила палку зубами и теперь плыла к нам. Она вскарабкалась по ступенькам бассейна, бросила палку к ногам хозяина и резко гавкнула. Старик снова швырнул палку в воду, и она с легким всплеском упала в самой глубокой части бассейна. Собака прыгнула за ней и поплыла, высоко держа голову. Эссельман засмеялся и захлопал в ладоши, подгоняя ее.

– Давай, Макс, быстрее.

Все повторилось с начала. Макс схватил палку зубами, подплыл к ступенькам, вылез по ним из бассейна, подбежал к хозяину, бросил палку возле его ног и принялся энергично отряхиваться. Брызги полетели во все стороны. Серена и ее отец засмеялись. Эссельман смахнул капли воды с халата. Я могла поклясться, что Макс тоже усмехается, но, может быть, я и ошибалась.

В стеклянных дверях появилась служанка в черной форме.

– Мистер Эссельман? Вас к телефону.

Старик обернулся на ее голос и направился к дому, а пес бежал рядом и лаял, надеясь еще разок сплавать за палкой. Серена взглянула на меня и улыбнулась. Выписка отца из больницы явно подняла ей настроение.

– Могу я предложить вам бокал вина?

– Пожалуй, не стоит, – отказалась я. – Меня от вина клонит в сон, а мне еще надо работать.

Мы вернулись через стеклянные двери в кухню, где в очаге продолжали потрескивать дрова. Эссельман говорил по телефону. Он посмотрел через плечо и вскинул руку, показывая этим жестом, что осведомлен о нашем присутствии. Дверь позади него, ведущая в холл, была открыта, мокрые следы собачьих лап тянулись к другой, закрытой двери. Наверное, хозяин отослал Макса в подвал, чтобы тот хорошенько высох. Я услышала, как он скребет по двери, а затем пес несколько раз гавкнул, демонстрируя свое недовольство.

– Не смеши меня. Разумеется, я там буду... Нет, я, естественно, против. Мы говорим о двенадцати миллионах галлонов в год. Я твердо стою на своем, и меня не волнует, что об этом думают другие. – Эссельман несколько смягчил тон. – Я чувствую себя отлично... спасибо, Нед, и передай Джулии, что я получил цветы, которые она прислала. Они прекрасны... Да, я так и сделаю. Выбор у меня небогатый. Серена держит меня на очень коротком поводке. – Зная, что дочь рядом, старик повернулся к ней и вытаращил глаза. – Увидимся завтра вечером на собрании. Только передай Бобу и Друсилле, как я намерен голосовать. Мы сможем обговорить это, но я надеюсь... Спасибо. Так и сделаю... И тебе того же.

Он положил трубку и покачал головой.

– Идиоты чертовы. Стоило мне чуть отойти от дел, как они начали сговариваться за моей спиной. Ненавижу эти нефтяные компании. И Стоктон темнит.

– Мне казалось, что ты на его стороне.

– Я передумал, – подчеркнуто заявил Эссельман. Он протянул мне руку. – Прошу простить мои скверные манеры. Нельзя было заставлять вас стоять, пока я разглагольствовал по телефону. Кларк Эссельман. Вы застали меня во время ежедневной игры с собакой. По-моему, мы не знакомы.

Я представилась. Рукопожатие его было крепким, но я уловила легкую дрожь в пальцах. При ближайшем рассмотрении и цвет кожи у него оказался неважным. Выглядел Эссельман малокровным, правая рука была покрыта синяками от каких-то медицинских процедур. И все же в нем чувствовалась твердая решимость, которая, видимо, преобладала над периодическими проблемами со здоровьем.

– Папа, ты всерьез намерен отправиться на собрание совета директоров?

– Можешь не сомневаться.

– Но ты только что вернулся домой. Ты еще слаб. Доктора предупреждали, чтобы ты сейчас не садился за руль автомобиля.

– Если понадобится, я возьму такси. Или Нед может заехать за мной.

– Я не возражаю, чтобы ты сам водил машину. Дело не в этом. Просто тебе следует отдохнуть несколько дней.

– Чушь! Я не настолько старый и дряхлый, чтобы быть не в состоянии принимать решения, чем мне заниматься в определенный день. А теперь прошу извинить меня, я собираюсь отдохнуть перед ужином. Рад был познакомиться с вами, мисс Милхоун. Надеюсь, что при следующей нашей встрече вы найдете меня тщательно одетым. Обычно я не встречаю гостей в купальном халате.

Серена тронула отца за руку.

– Тебе помочь подняться наверх?

– Спасибо, не надо. – Эссельман вышел из кухни шаркающей походкой, что, тем не менее, не мешало ему двигаться с обычной скоростью. Проходя мимо двери подвала, он открыл ее.

Собака, наверное, дожидалась прямо за дверью, на верхней ступеньке, потому что она моментально выскочила в холл, бросив на нас довольный взгляд.

Серена повернулась ко мне и тяжело вздохнула.

– Его упрямство сводит меня с ума. Детей у меня никогда не было, но, по-моему, родители еще хуже детей. Ну ладно, хватит об этом. Уверена, что вы пришли не для того, чтобы выслушивать мои жалобы. Вы сказали, что у вас есть ко мне вопросы.

– Я ищу деньги, которые могли находиться у Лорны в момент смерти. На той неделе в пятницу она закрыла банковский счет, это точно установлено. Так что куда-то делись двадцать тысяч долларов. И я хотела узнать, не видели ли вы в ее доме наличные деньги.

Удивленная Серена прижала ладони к груди.

– У нее были такие деньги? Невероятно.

– На самом деле их у нее было гораздо больше, но именно эта сумма, похоже, пропала.

– Да, в веселенькое дельце я вляпалась. Еще и Роджер узнает об этом.

– Вы не видели каких-либо следов этих денег в тот день, когда обнаружили ее тело? Может быть, чек, подписанный кассиром.

– Я ничего не видела. Спросите домовладельца. Я даже не заходила внутрь.

– А он заходил?

– Только на минуту, я в этом точно уверена.

– А мне он сказал, что как только почувствовал запах, то сразу вернулся в свой дом и позвонил в полицию.

– Это правда, но пока мы ждали приезда полиции, он открыл дверь и вошел внутрь.

– Для чего?

Серена покачала головой.

– Не знаю. Наверное, хотел убедиться, что это она. Если бы не ваш вопрос, я бы и не вспомнила об этом.

Глава 13

Вернувшись домой, я обнаружила на крыльце Дэниель, она стояла там, спрятавшись в тени. Крохотная розовая мини-юбочка едва прикрывала длинные, голые ноги. Черные туфли на высоких каблуках, черный топ и студенческая куртка с большой черной буквой "Ф" на спине. Волосы у нее были настолько длинные, что спускались по спине ниже куртки. Дэниель улыбнулась, заметив, что я иду по двору.

– Ох, привет. А я подумала, что ты уехала. Пришла получить должок. Служба внутренних налогов говорит, что я недоплатила.

– Ты замерзла? Тут довольно прохладно.

– Ты, наверное, никогда не жила на Востоке. Там температура всего градусов пятьдесят. А в этой куртке я чувствую себя как в духовке.

– А что означает эта буква "Ф"?

– А сама как думаешь? – озорно спросила Дэниель.

Я пожала плечами, открыла дверь и зажгла свет. Дэниель двинулась следом, но на секунду остановилась на пороге, чтобы оценить мое жилище. Глаза ее, с зелеными стрелками, обведенные темным карандашом, казались огромными, ресницы были густо накрашены тушью. Но под этим макияжем скрывалось детское личико со вздернутым носиком и пухлыми губами. Покачиваясь на высоких каблуках, Дэниель обошла мою гостиную, внимательно разглядывая книжные полки. Сняла с одной из них фотографию Роберта Дитца[9] в рамке.

– Симпатичный. Кто это?

– Приятель.

Она многозначительно вскинула бровь, давая мне понять, что понимает, какого рода этот приятель. Поставила фотографию на место и сунула руки в карманы куртки. Свою куртку я повесила на спинку "директорского" кресла. Дэниель уселась на софу и пощупала материал обивки, словно хотела определить его качество. Сегодня ногти у нее были длинными, ухоженными и блестели ярко-красным лаком. Закинув ногу на ногу, Дэниель продолжила осмотр гостиной.

– Неплохо. А у них есть еще такие хорошие номера?

– Это тебе не отель. Я снимаю эту квартиру у хозяина, которому восемьдесят пять лет.

– Старость для меня не помеха. Я люблю старичков. Возможно, я смогу сделать ему скидку.

– Я передам, может, он и заинтересуется. Что ты тут делаешь?

Она прошла на кухню, где принялась изучать содержимое шкафчиков.

– Просто мне было скучно. На работу только к одиннадцати, так что надо было как-то убить время. Мистер Дикхед в плохом настроении, и я стараюсь избегать его.

– А что у него за проблема?

– Ох, кто же это знает? Может, просто зол на всех. – Дэниель помахала рукой, как будто разгоняя дурное настроение своего хозяина. А затем вытащила из кармана куртки два пакетика чая. – Хочешь мятного чая? Только тебе надо вскипятить воду. Он хорошо помогает пищеварению.

– Меня не тревожит проблема пищеварения. Я еще даже не ужинала.

– Я тоже. Иногда я вообще обхожусь одним чаем, если Лестер забирает у меня деньги. Он не хочет, чтобы я толстела.

– Ну и сволочь.

Дэниель беспечно пожала плечами.

– Но я слежу за собой. Принимаю поливитамины, таблетки всякие.

– Но это же опасно, – заметила я, налила в кофейник воды, поставила его на плиту и зажгла горелку.

– Можешь смеяться, но могу поспорить, что я здоровее тебя.

– Да я и сама питаюсь кое-как. Кстати, как насчет ужина? Я дома не готовлю, но могу заказать пиццу. Составишь компанию?

– Я бы не возражала против пиццы. Но только с овощами, без всяких там острых соусов и специй. Тут за углом есть одно заведение. Я иногда обслуживаю его владельца, а за минет он устраивает мне большую скидку.

– Я упомяну об этом, когда буду делать заказ.

– Давай я сама закажу. Где телефон?

Я показала на телефон, который стоял на столе рядом с автоответчиком. Мы обе заметили мигающую лампочку.

– Тебе звонят. – Дэниель машинально протянула руку и нажала кнопку воспроизведения, я даже не успела возразить. С ее стороны это было так же неприлично, как читать мои письма. Механический голос возвестил, что я получила одно сообщение. Гудок.

– Здравствуйте, Кинси. Это Роджер. Я просто решил позвонить вам и узнать, как идут дела. Вам вовсе необязательно перезванивать мне, но если у вас есть еще вопросы ко мне, то можете застать меня дома. До свидания. Ох, наверное, надо дать вам номер телефона. – Он продиктовал номер домашнего телефона, а потом раздался щелчок.

– Начальник Лорны, – сообщила Дэниель. – Ты с ним знакома?

– Конечно. А ты?

Дэниель сморщила нос.

– Виделись однажды. – Она сняла трубку телефона и набрала номер, который, очевидно, знала наизусть. Дожидаясь, пока там снимут трубку, Дэниель смотрела на меня. – Я им скажу, чтобы убрали сыр. От него полнеют, – пробормотала она.

Я предоставила ей договариваться насчет заказа, а сама разлила чай по чашкам. В ту ночь, когда мы встретились впервые, Дэниель вела себя настороженно, хотя, может быть, она всегда так держится на работе. А сегодня девушка выглядела расслабленной, почти веселой. Возможно, подняла себе настроение наркотиками, но несмотря на это, было что-то очаровательное в ее простодушии. Доброжелательность сквозила в каждом ее жесте. Я услышала как она ведет разговор по телефону в той деловой манере, которой, должно быть, научилась, постоянно имея дело с клиентами. Дэниель зажала рукой микрофон.

– Какой у тебя адрес? Я забыла.

Я назвала ей адрес, и она продиктовала его в трубку. Конечно, я могла бы взять ее с собой к Рози, но опасалась, что та встретит нас не слишком любезно. После отъезда Уильяма, Рози могла впасть в обычную для нее мизантропию.

Дэниель закончила разговор и сняла куртку, которую аккуратно сложила и отодвинула на край софы. Затем подошла к кухонному столу, роясь в большой сумке, висевшей на плече. Грацией она напоминала жеребенка – нескладная, длинные ноги и костистые плечи.

Я протянула ей чашку с чаем.

– У меня к тебе есть вопрос.

– Подожди. Сначала я кое-что скажу. Надеюсь, что это не очень личное. Не хочу, чтобы ты обиделась.

– Очень не люблю, когда разговор начинают подобным образом.

– Я тоже, но это для твоей же пользы.

– Ну говори, раз уж тебе так хочется.

Дэниель засмеялась, сделав такую гримасу, словно говорит через силу.

– Обещаешь, что не разозлишься?

– Говори, не терплю когда тянут.

– У тебя просто безобразная прическа.

– Спасибо.

– Не надо иронизировать. Я могу помочь. Честное слово. Я имела лицензию косметички, когда впервые связалась с Лестером...

– С мистером Дикхедом, – поправила я.

– Да, с ним. Я прекрасная парикмахерша. Лорну я постоянно стригла и причесывала. Дай мне ножницы, и я сделаю из тебя картинку. Я не шучу.

– У меня только маникюрные ножницы. Давай займемся этим после ужина.

– Послушай, у нас целых пятнадцать минут, пока привезут пиццу. Ты посмотри сюда. – Она распахнула сумку и позволила мне заглянуть внутрь. Там лежали расческа, небольшой фен и ножницы. Дэниель выложила фен на стол и пощелкала ножницами, как кастаньетами.

– Ты специально все это принесла?

– У меня этот набор постоянно с собой. Иногда в "Паласе" я делаю прически в женском туалете.

Все кончилось тем, что я уселась на стул, закрыла шею полотенцем и намочила волосы водой из-под крана. Дэниель весело болтала, подрезая мне волосы, их пряди начали скапливаться на полотенце.

– Не бойся, это только кажется, что я много срезаю, потому что ты ходишь без завивки. А у тебя отличные волосы, мягкие и густые, чуть вьются.

– А почему бы тебе не получить лицензию?

– Я потеряла интерес к этому. Да и деньги небольшие. Мой отец всегда говорил, что это надежная профессия на случай депрессии в экономике, но, на мой взгляд, проституция надежнее. Парень не всегда захочет тратить деньги на стрижку, но уж на минет-то двадцатку найдет.

– А что ты будешь делать, когда станешь слишком старой для проституции?

– Я посещаю в городском колледже занятия по финансовому менеджменту. Деньги – это единственное, что меня по-настоящему интересует.

– Уверена, что ты добьешься успеха.

– Да, но для начала надо будет найти подходящее место. А ты? Что будешь делать ты, когда станешь слишком старой, чтобы спать с мужчинами?

– А я и сейчас с ними не сплю. Чиста, как выпавший снег.

– Неудивительно, что у тебя плохо со здоровьем. Так нельзя.

Я рассмеялась.

Некоторое время мы молчали, пока Дэниель сосредоточенно обрабатывала мою голову.

– А что у тебя за вопросы ко мне? Ты же сказала, что хочешь о чем-то спросить.

– Наверное, мне лучше проверить, сколько у меня денег наличными.

Дэниель легонько дернула меня за волосы.

– Да ладно тебе. Готова поспорить, что ты из тех, кому нравится держать людей на расстоянии. Так ведь?

– Я так не считаю.

Дэниель улыбнулась.

– А знаешь что? Я ведь могу удивить тебя. Я гораздо умнее, чем ты думаешь. Спрашивай.

– Ладно. Лорна упоминала о двадцати тысячах долларов, которые она сняла с банковского счета перед отъездом из города?

– А зачем ей надо было это делать? Она всегда путешествовала с мужчиной. Никогда в поездках не тратила свои деньги.

– С каким мужчиной?

– С любым, который приглашал.

– А ты знаешь, куда она собиралась?

– О таких вещах она не распространялась.

– А у нее была записная книжка?

Дэниель дотронулась до виска кончиком ножниц.

– Она все держала здесь. Иначе, говорила, клиенты не чувствуют себя в безопасности. А если полиция нагрянет с обыском? Тогда конец не только тебе, но и всем клиентам. Это опасно.

– Очень жаль. А куда могли деться деньги? Лорна полностью закрыла счет.

– Мне, во всяком случае, она их не отдала. А жаль. Я бы открыла счет на свое имя. – Дэниель щелкнула ножницами возле моего уха, и еще несколько волосков упали вниз. Затем, отложив ножницы на стол, она включила в розетку фен и подняла прядь волос расческой. Очень приятно, когда кто-то так ухаживает за твоими волосами.

Поскольку шумел фен, я слегка повысила голос.

– А может, она заплатила долг или внесла за кого-нибудь залог?

– Залог в двадцать штук предполагает чертовски серьезное преступление.

– А может, она была должна кому-нибудь?

– У Лорны никогда не было долгов. Она даже за кредитными карточками следила очень строго, чтобы не вылезти из суммы. Могу поспорить, что эти деньги украли.

– Да, я тоже склоняюсь к этой мысли.

– И скорее всего после ее смерти, – добавила Дэниель. – Иначе их у нее ни за что бы не отняли. – Она выключила фен, отложила его в сторону и отступила на шаг, оценивая свою работу. Потом подправила несколько прядей и кивнула с явным удовлетворением.

Раздался звонок в дверь, это посыльный привез пиццу. Я протянула Дэниель двадцать долларов, чтобы она могла рассчитаться с посыльным, а сама юркнула в ванную и осмотрела себя в зеркало. Я выглядела теперь совсем по-другому. Торчавшие в разные стороны волосы исчезли, сейчас они были аккуратно подстрижены и тщательно уложены. Я потрясла головой, но укладка не развалилась. В зеркале я поймала взгляд Дэниель.

– Нравится? – спросила она.

– Потрясающе.

– Я же говорила тебе, что я хорошая парикмахерша, – со смехом воскликнула она.

Пиццу без сыра, но с овощами, мы ели прямо из коробки. Дэниель улучила момент и заметила:

– Здорово, да? Мы с тобой как подружки.

– Ты вспоминаешь Лорну?

– Да, вспоминаю. Она была хорошей. После работы мы с ней гуляли по городу, пили кофе, завтракали. Помню, как однажды купили пакет апельсинового сока и бутылку шампанского, уселись на траве и пили до рассвета.

– Очень жаль, что я не была знакома с ней. Похоже, она действительно была хорошей девушкой.

В восемь часов мы закончили с пиццей и выбросили коробку в мусорное ведро. Потом надели куртки. Когда вышли на улицу, Дэниель попросила подвезти ее до дома. Я свернула налево на бульвар Кабана, а потом она попросила свернуть на узкую аллею недалеко от "Нептун Палас". Ее "хибара", как Дэниель назвала свой дом, оказалась небольшим деревянным строением, расположенным в задней части чьего-то двора. Когда-то это, наверное, был сарай для хранения инструментов. Дэниель выбралась из машины и нагнулась к окошку.

– Не хочешь зайти взглянуть, как я живу?

– Может быть, завтра вечером. Сегодня у меня еще есть дела.

– Заскакивай, когда сможешь. У меня довольно уютно. Когда не работаю, то обычно сижу дома одна... если Лестер не заходит. Спасибо, что подвезла.

– Спасибо за прическу.

Я наблюдала, как Дэниель исчезает в темноте. Стуча каблучками по кирпичной дорожке, она направлялась к двери своей "хибары", темные волосы развевались, как шлейф. Развернувшись, я поехала к дому Кеплеров.

Я припарковала машину и прошла к входной двери по дорожке, выложенной камнем. Свет на крыльце не горел, и во дворе стояла кромешная тьма. Я поднялась по ступенькам, которые слегка освещались светом из окон гостиной. Дженис говорила мне, что они обычно ужинают в это время. Постучавшись, я услышала, как где-то на кухне отодвинули стул.

Дверь мне открыл Мэйс, его тело загораживало весь дверной проем. Я уловила запах жареной рыбы. В руке Мэйс держал бумажную салфетку и вытирал ею рот.

– Ах, это вы. А мы ужинаем.

– Дженис дома?

– Уже ушла. Она работает каждый день с одиннадцати до семи, но там какая-то девушка заболела, и ей пришлось уйти пораньше. Заходите завтра. – Мэйс уже собрался захлопнуть передо мной дверь.

– Не возражаете, если я поговорю с вами?

Лицо его моментально приняло отсутствующее выражение, только легкое раздражение промелькнуло на нем.

– Простите?

– Я спрашиваю, не возражаете ли вы поговорить со мной.

– Возражаю. У меня был трудный день, я работал допоздна, и вообще не люблю, когда на меня смотрят во время еды.

Я почувствовала, как меня охватил жар, словно кто-то приставил к затылку паяльную лампу.

– Тогда в другой раз, – вымолвила я, повернулась и спустилась по ступенькам.

Захлопывая дверь, Мэйс пробормотал какую-то грубость.

Я села в машину, завела ее и резко, с шумом включила первую передачу. Ну и поганец. Этот человек мне абсолютно не нравился. Отвратительный тупица, хоть бы его геморрой хватил. Я вела машину, не соображая куда еду, и пыталась успокоиться, но никак не могла сосредоточиться. Хорошо было бы поехать в кафе "Франки" и поговорить с Дженис, но я знала, что не сдержусь и выскажу пару нелестных слов в адрес ее супруга.

Вместо этого я отправилась в "КК", чтобы разыскать там Чини Филлипса. Было еще относительно рано, но посетители уже заполнили кафе, музыка гремела вовсю, табачный дым затруднял дыхание. Несмотря на то, что в кафе не устраивали час коктейля, не разбавляли спиртные напитки и не подавали закуски, заведение процветало, работая с пяти вечера до двух часов ночи. Чини сидел у стойки бара, одетый в рубашку, потертые джинсы и высокие ботинки на шнуровке. Перед ним стояла кружка с пивом, и он разговаривал с парнем, сидевшим рядом. Заметив меня, он улыбнулся. К счастью, меня не раздражают красивые зубы.

– Мисс Милхоун. Как дела? У вас отличная прическа. Замечательная.

– Спасибо. Уделишь мне минутку?

– Разумеется. – Чини забрал свое пиво, слез со стула и огляделся в поисках свободного столика, где мы могли бы поговорить. Бармен за стойкой двинулся к нам. – Бокал "шардонне", – заказал Чини.

Мы нашли место возле стены, и я наконец выговорилась, рассказав, как ненавижу Мэйса Кеплера. Чини и сам не питал симпатии к этому человеку, поэтому его забавляли мои выражения.

– Уму непостижимо. Он просто выгнал меня.

– Он просто ненавидит женщин, – предположил Чини.

Я с удивлением посмотрела на него.

– Вот как? Тогда, может быть, в этом все и дело.

– Что ты еще раскопала?

Несколько минут я рассказывала о своей поездке в Сан-Франциско, поведала о разговоре с Тринни, о ее признании относительно пленки и, наконец, доложила о пропавших деньгах. Наблюдая за выражением лица Чини, я показала ему банковское заявление.

– Что ты об этом думаешь?

Чини наклонился, вытянул перед собой ноги, положил локти на стол и взял заявление пальцами за уголок. Мое открытие, похоже, не произвело на него большого впечатления.

– Она ведь собиралась уехать из города. Возможно, потребовались деньги. – Потягивая пиво, Чини внимательно прочитал бумагу.

– Я спрашивала об этом у Дэниель. Она говорит, что Лорна никогда не путешествовала за свой счет. Все оплачивали только мужчины, приглашавшие ее.

– Понятно, но, возможно, это не так уж и важно, – заметил он.

– Может, и не важно, а может, и важно. Дело тут вот в чем. Серена утверждает, что Дж.Д. ненадолго заходил в коттедж, пока они ожидали прибытия полиции. Предположим, что он и забрал их.

– Думаешь, эта куча денег так и лежала там?

– Вполне возможно...

– Хорошо. Но ты же понимаешь, что Лорна могла сделать крупную ставку в каком-нибудь тайном тотализаторе, могла купить меховое пальто или наркотики.

– Гм-м, – промычала я, прерывая его рассуждения. – Или деньги мог забрать первый появившийся там полицейский.

– И такое возможно, – согласился Чини, хотя ему не понравилась мысль о нечистоплотности полиции. – Но ты ведь даже не знаешь точно, были ли деньги наличными. Это мог быть чек на чье-то имя, она могла переложить деньги с одного счета на другой или внести на счет кредитной карточки. Большинство людей не разгуливают с такой наличностью.

– И все же мне кажется, что это были наличные.

– Ладно, но не отбрасывай и другие варианты.

– Их могла взять и Серена. Она подставляет нам Дж.Д., но, в действительности, о том, что она не входила в коттедж, мы знаем только с ее слов. А может, деньги обнаружили родители Лорны, но решили помалкивать, чтобы истратить их на похороны. Об этом я и собиралась поговорить, но Кеплер выставил меня.

Чини, похоже, нашел эту ситуацию забавной.

– И этого ты ему никогда не простишь.

– Меня это настораживает, вот и все. А кроме того, не люблю хамов. Мэйс Кеплер, по-моему, не имел дела с полицией, да? Я бы его с удовольствием на чем-нибудь прищучила.

– Он чист. Мы проверяли.

– Но это не значит, что за ним не водятся грешки. Просто пока не попадался.

– Не сходи с ума. – Чини вернул мне банковское заявление. – Но ты, по крайней мере, узнала, кто прислал пленку миссис Кеплер.

– От этого мало толка.

– Не будь такой пессимисткой.

– Ненавижу подобные бестолковые расследования. Вот иногда бывает, что все ясно. Ты берешь след и продвигаешься по нему. Это может занять много времени, но ты, по крайней мере, выходишь на что-то. А это расследование меня точно доконает.

Чини пожал плечами.

– Мы ведем его много месяцев, но ничего не добились.

– Да, я знаю. И не понимаю, почему решила, что у меня получится лучше.

– Уж больно ты самонадеянна. Занимаешься расследованием всего три дня и уже хочешь найти убийцу.

– Да разве в этом дело? У меня такое ощущение, как будто я гоняюсь за этим негодяем уже несколько недель.

– Или негодяйкой.

– Верно. Но не будем сейчас спорить, какого пола убийца.

В этот момент заработал пейджер Чини, о наличии которого я и не подозревала до этой минуты. Чини извинился и прошел в дальний конец бара, чтобы позвонить по телефону-автомату. Вернувшись, он сообщил, что ему надо уехать. Полиция арестовала одного из его осведомителей, и тот попросил вызвать Чини.

После его ухода я еще недолго посидела и допила вино. В кафе стало еще оживленнее, шум усилился, табачный дым окончательно отравил воздух. Я взяла куртку, сумочку повесила на плечо и направилась к стоянке. Еще не было и двенадцати, а на стоянке уже не осталось ни одного свободного места, и машины начали выстраиваться перед кафе вдоль дороги.

Небо затянулось облаками, подсвеченными отблесками огней города. За дорогой, там, где гнездились птицы, над лагуной поднимался туман. Воздух наполнился легким запахом серы. Стрекот сверчков и кваканье лягушек заглушали шум машин, мелькавших вдали на шоссе. Совсем рядом раздался гудок товарного поезда, похожий на звук органа. Я почувствовала, как слегка задрожала земля, когда прожектор товарняка показался из-за поворота. Мимо меня проехал мужчина на велосипеде. Я повернулась и уставилась ему вслед. На фоне нарастающего гула поезда мужчина на велосипеде двигался тихо, как в пантомиме. Я видела только пляшущие светлые пятна, как будто он давал представление, а я была единственной зрительницей.

На стоянке я разглядела закругленную крышу своего "фольксвагена". Сверкающий черный лимузин стоял перед строем машин, загородив выезд четырем, включая и мою. Я заглянула в окно автомобиля со стороны водителя, и стекло бесшумно опустилось. Тогда я кивнула в сторону своей машины, давая понять, что он мне мешает. Вельможный шофер дотронулся до фуражки, но даже не подумал завести двигатель. Маленькая и беспомощная, я подождала пару секунд, а потом заявила:

– Извините, что беспокою вас, но если вы сможете отъехать всего на три фута, то я, пожалуй, сумею выбраться. Мой "фольксваген" стоит сзади.

Шофер уставился в какую-то точку позади меня, и я повернулась, что увидеть куда он смотрит.

Из бара вышли двое мужчин и неторопливо направились в нашу сторону. Гравий все сильнее шуршал под ногами по мере их приближения. Я вернулась к своей машине, решив пока сесть в нее, потому что не было смысла стоять на холоде. Ритм шагов значительно участился, и я обернулась, чтобы посмотреть, что происходит. По бокам от меня выросли двое мужчин и схватили за руки.

– Эй! – воскликнула я.

– Прошу вас, не шумите, – зашипел один из них.

Они приподняли меня и торопливо потащили к лимузину, как ребенка, которого родители переносят через бордюры и лужи. Когда ты маленький, то это действительно забавно, а когда взрослый, то довольно страшно. Задняя дверца авто распахнулась. Я попыталась упереться каблуками в землю, но ничего не вышло.

К тому времени, когда я, опомнившись и пытаясь вырваться крикнула: "Помогите!", дверца захлопнулась, а я очутилась на заднем сиденье лимузина.

Внутри автомобиль был отделан черной кожей и ореховым деревом. Я разглядела мини-бар, телефон и телеэкран. Над моей головой находился ряд разноцветных светящихся кнопок, с помощью которых создавался полный комфорт для пассажира: поддерживалась нужная температура, включалось освещение для чтения, открывались и закрывались окна и люк в крыше. От шофера салон отделялся стеклянной перегородкой.

Я сидела, зажатая с двух сторон мужчинами, и смотрела еще на одного мужчину, устроившегося в передней части просторного салона, пол которого покрывал бархатный ковер. Из соображений личной безопасности я смотрела прямо перед собой, чтобы мои телохранители не подумали, что я впоследствии смогу опознать их. А тому, кто сидел напротив меня, похоже, было безразлично, запомню я его или нет. В машине стояла тишина, нарушаемая только тяжелым дыханием, главным образом моим.

Горели лишь маленькие боковые лампочки. Свет от фонарей на стоянке не пробивался сквозь массивные затененные стекла, но все же кое-что можно было разглядеть. Воздух в салоне казался очень плотным, как будто гравитационное поле здесь было иным, чем на всей земле. Я чувствовала, как мое сердце бешено колотится в груди. По спине стекла струйка пота. Обычно страх делает меня нахальной. Но в этот раз было не так. Я понимала, что вести себя с ними надо очень вежливо. Эти люди явно живут не по тем правилам, что я. Поэтому кто знает, что они могут посчитать грубостью или дерзостью?

Салон лимузина был настолько длинным, что сидевший напротив мужчина находился на расстоянии, наверное, футов восьми от меня. На вид лет шестьдесят с небольшим, невысокого роста, полный, с лысиной на макушке. Лицо в родинках, испещрено морщинами, низкие скулы, заостренный подбородок, верхние веки впалые, нижние вспухшие, неровно изогнутые седые брови над темными, запавшими глазами. Тонкие губы и крупные зубы, несколько неровные. Большие руки, широкие запястья и массивные золотые украшения. От него пахло сигарами и резким лосьоном после бритья. Мужчина явно бесцеремонный, решительный, самодовольный. В руке он держал небольшую записную книжку, хотя, похоже, она была ему не нужна.

– Надеюсь, вы простите меня за столь необычный способ организации нашей встречи. Мы не хотели напугать вас. – Никакого акцента или признаков местного диалекта.

Парни с двух сторон сидели тихо, как манекены.

– А вы уверены, что я именно та, кто вам нужен?

– Да.

– Но я вас не знаю.

– Я адвокат из Лос-Анджелеса. Представляю джентльмена, который в данный момент выехал по делам из страны. Он попросил меня связаться с вами.

– Для чего? – Сердечко мое несколько успокоилось. Это не грабители или насильники, и они не собираются пристрелить меня и вышвырнуть мое тело на стоянку. В сознании замаячило слово "мафия", но я тут же отогнала эту мысль, не позволив ей окончательно сформироваться. Мне не хотелось получить очевидное подтверждение этой мысли. Вдруг впоследствии я буду вынуждена давать показания в полиции. Эти парни профессионалы. Убийство для них бизнес, а не удовольствие. А поскольку никаких дел я с ними не имела, то могла чувствовать себя в безопасности.

Адвокат продолжил:

– Вы расследуете убийство, интересующее моего клиента. Я говорю о Лорне Кеплер. Мы будем благодарны вам, если вы поделитесь имеющейся у вас информацией.

– А почему ваш клиент интересуется этим убийством? Если вы не возражаете против моего вопроса.

– Он был ее близким другом. Замечательная девушка. И мой клиент не хочет, чтобы достоянием гласности стали какие-либо факты, которые могли бы опорочить ее репутацию.

– Ее репутация была испорчена еще до смерти, – заметила я.

– Они были помолвлены.

– Что?

– Они собирались пожениться в Лас-Вегасе двадцать первого апреля, но она так и не приехала туда.

Глава 14

Я уставилась на него сквозь темноту лимузина. Это заявление выглядело таким абсурдным, что вполне могло оказаться правдой. Мне говорили, что в ходе своей "работы" Лорна познакомилась с несколькими крутыми мафиози. Возможно, она влюбилась в одного из них, а он – в нее. Мистер и миссис "Рэкетир".

– А он посылал кого-нибудь на ее розыски, когда она не приехала?

– Он очень гордый человек. Решил, что она разлюбила его. Но, естественно, узнав, что с ней случилось, ужасно опечалился. И теперь хочет выяснить, а мог ли он спасти ее.

– Возможно, мы никогда не получим ответ на этот вопрос.

– Что вы уже выяснили?

Я была вынуждена пожать плечами.

– Я только в понедельник приступила к расследованию и пока мало что знаю.

Адвокат помолчал несколько секунд.

– Вы говорили с джентльменом из Сан-Франциско, с которым у нас деловые связи. С мистером Эрзом.

– Это так.

– Что он рассказал вам?

Я задумалась, не зная, как ответить. Неизвестно, что в поведении Эрза вызвало бы недовольство этих людей – его сотрудничество со мной или отказ от такового. Я представила себе, как за маленькое ослушание на Эрза падает его огромная люстра. А может быть, на самом деле бандиты так и не поступают. Может, это все болтовня. Здесь, в Санта-Терезе, мы далеки от подобных вещей. У меня пересохло во рту. Меня тревожила ответственность за людей, с которыми я разговаривала в ходе расследования.

– Он был очень любезен. Дал мне пару фамилий и телефонных номеров. Но я их уже знала, так что его информация оказалась практически бесполезной.

– С кем вы еще встречались?

Трудно говорить небрежным тоном, когда голос начинает дрожать.

– С членами семьи. С ее начальником. С женой начальника, в доме которой Лорна иногда подрабатывала сиделкой. – Я прочистила горло.

– С миссис Бонни? С той, которая нашла тело?

– Совершенно верно. Еще говорила с детективом из отдела по расследованию убийств, который занимался этим делом.

Адвокат промолчал.

– Вот и все, – добавила я тихим голосом.

Адвокат пробежал глазами записи в своей книжке. Когда он оторвался от нее, в его взгляде промелькнул блеск. Он наверняка точно знал, с кем я разговаривала, просто проверял, насколько я могу быть искренна. Я мгновенно представила себя свидетелем в суде, а его – адвокатом, как, собственно говоря, он сам себя и назвал. Если есть вопросы, пусть задает, а я отвечу. Но если я знаю больше него – что маловероятно, – то лучше не выкладывать информацию добровольно.

– А с кем еще? – спросил адвокат.

По спине у меня пробежала еще одна струйка пота.

– Больше ни с кем, насколько я припоминаю. – Мне показалось, что в машине очень жарко. Наверное, включен обогреватель.

– А как насчет мисс Риверс?

Я удивленно посмотрела на него.

– Я не знаю никого с такой фамилией.

– Дэниель Риверс.

– Ох, да, конечно. Я говорила с ней. А это ваш человек на велосипеде?

Мой вопрос он оставил без ответа.

– Вы говорили с ней дважды. Последний раз совсем недавно.

– Я была должна ей деньга, за ними она и приходила. Постригла меня, и мы заказали вегетарианскую пиццу. Вот и все, ничего особенного.

Адвокат наградил меня холодным взглядом.

– Что она вам рассказала?

– Ничего. Знаете, она говорит, что Лорна была ее наставницей в финансовых делах, и теперь Дэниель следует некоторым ее советам. А еще она упомянула своего персонального менеджера, его зовут Лестер Дадли. Знаете его?

– Не думаю, что нам стоит обсуждать мистера Дадли. Какова ваша версия относительно убийства?

– У меня пока нет версии.

– И вы не знаете, кто убил ее?

Я покачала головой.

– Мой клиент надеется, что вы сообщите имя убийцы, как только узнаете его.

– Это почему? – спросила я, стараясь не показаться грубой. С этими парнями, наверное, лучше вести себя повежливее, но меня разбирало любопытство.

– В виде любезности.

– Ах, любезности. Поняла. Но только строго между нами, как профессионалами.

– Он может также вознаградить вашу любезность.

– Спасибо, но... гм, не хочу показаться грубой, но мне от него ничего не нужно. Прошу понять меня правильно. Передайте вашему клиенту мою благодарность за предложение.

В ответ – мертвая тишина.

Мой собеседник сунул руку во внутренний карман пальто. Я вздрогнула, но он извлек оттуда всего лишь ручку, написал что-то на визитной карточке и протянул ее мне.

– По этому номеру вы можете связаться со мной в любое время суток.

Сидевший справа от меня охранник нагнулся вперед, взял у адвоката карточку и передал ее мне. Ни фамилии, ни адреса, только написанный от руки номер телефона. Затем адвокат продолжил любезным тоном:

– Мы бы хотели, чтобы вы сохранили наш разговор в тайне.

– Разумеется.

– И никаких исключений.

– Хорошо.

– Это касается и мистера Филлипса.

Они знали и об этом, хотя Чини служил в отделе нравов и работал под прикрытием.

– Ясно.

В лицо мне пахнуло свежим воздухом, и я поняла, что дверца лимузина открылась. Мой сосед справа вылез из машины и протянул руку. В душе я оценила его помощь. Ведь очень трудно двигаться по сиденью, когда от пота под коленками прилипаешь к обшивке. Одна радость, хоть не обмочилась от страха. Я не была уверена, смогу ли держаться на ногах. Но все же кое-как, неуклюже выбралась наружу задницей вперед. Чтобы не упасть, я оперлась рукой о ближайшую машину.

Охранник вернулся в лимузин, задняя дверца захлопнулась со щелчком, и машина, бесшумно скользя, исчезла со стоянки. Я попыталась заметить номер, но он был замазан грязью. Хотя я и не собиралась выяснять, кому принадлежит этот автомобиль. Не хотела ничего знать об этих людях, кто бы они ни были.

Я почувствовала спиной холод от намокшей водолазки, и по телу пробежала дрожь. Сейчас мне требовался горячий душ и глоток бренди, но ни на то, ни на другое времени не было. Забравшись в машину, я заперлась, как будто меня кто-то преследовал. Оглядев заднее сиденье, убедилась, что я одна в машине. Не успев даже завести двигатель, я включила обогреватель.

Я сидела в кабинке кафе "Франки", выбрав самую удаленную от окон, и внимательно разглядывала посетителей, стараясь угадать, кто из них следит за мной. Народу в кафе было не очень много, главным образом парочки старшего возраста, которые, наверное, ходили сюда уже много лет. Молодежь предпочитала другие места. Дженис заметила меня сразу, как только я вошла, и немного погодя подошла ко мне с кофейником. Сервировку моего столика составляли вазочка с салфетками, серебряные приборы и массивная белая керамическая чашка, поставленная вверх дном на блюдце. Я перевернула чашку, и Дженис налила в нее кофе. Но чашку я не взяла со стола, чтобы она не заметила, как сильно дрожат у меня руки.

– По-моему, кофе вам просто необходим, – заметила Дженис. – Вы бледная как полотно.

– Мы можем поговорить?

Дженис оглянулась назад.

– Как только уйдут клиенты за пятым столиком. А это я вам оставлю. – Она поставила на столик кофейник и вернулась на свое рабочее место, задержавшись возле кухни, чтобы сделать заказ.

Вернувшись, Дженис принесла большую булочку с корицей и два кусочка масла в серебристой обертке.

– Перекусите, а кофе пейте с сахаром.

– Спасибо. Это то, что надо.

Она села напротив меня, но одним глазом продолжала внимательно следить за входом, на случай появления посетителей.

Я развернула оба кусочка масла, намазала их на теплую булочку и впилась в нее зубами, едва не застонав от удовольствия. Ничто так не возбуждает аппетит, как страх.

– Потрясающе. Так можно и кайф словить. Я вас отвлекаю?

– Сейчас нет, но, может, мне и придется отлучиться. С вами все в порядке? Что-то вы на себя не похожи.

– Все нормально. Мне надо выяснить у вас два момента. – Я замолчала, слизнув масло с пальцев, и вытерла их бумажной салфеткой. – Вы знаете, что Лорна собиралась выйти замуж в Лас-Вегасе в тот уик-энд, когда умерла?

Дженис посмотрела на меня так, словно я заговорила на иностранном языке, и, казалось, она ждала, что внизу экрана сейчас появятся субтитры.

– Боже мой, да откуда вы это взяли?

– Думаете, тут нет и крупицы правды?

– До этой секунды у меня и мысли такой не было. Но сейчас, поскольку вы упомянули об этом, я начинаю сомневаться. Теперь это может объяснить некоторые моменты ее поведения, которые тогда мне были непонятны. Лорна казалась мне слишком возбужденной, ей как будто очень хотелось мне что-то рассказать, но она сдерживала себя. Вы же знаете, как это бывает у детей... Но, возможно, вы этого и не знаете. Когда у детей есть секрет, им очень трудно скрывать его. Очень хочется поделиться с кем-нибудь, они не находят себе места. Вот и Лорна вела себя точно так же. Но в то время я этого не осознавала. А вот вы упомянули об этом, и теперь мне все стало ясно. А за кого она собиралась замуж? Насколько я знаю, Лорна даже ни с кем не встречалась.

– Я не знаю, как зовут этого человека. Знаю только, что он из Лос-Анджелеса.

– Но кто вам это сказал? Откуда вы узнали о нем?

– Около часа назад я встретилась с его адвокатом. На самом деле, возможно, это он сам и есть, но просто изображал из себя адвоката. Трудно сказать.

– А почему мы ничего не слышали о нем раньше? Лорна умерла десять месяцев назад, а я только сейчас узнаю о нем.

– Возможно, потому, что наконец начали копать в нужном направлении.

– Вы хотите, чтобы я спросила девочек, не говорила ли им Лорна что-нибудь об этом?

– Не знаю, стоит ли. У меня нет оснований предполагать, что вся эта история сфабрикована специально. Она проливает свет на некоторые непонятные обстоятельства.

– А что еще? Вы же сказали, что хотите выяснить два момента.

– Двадцатого апреля – то есть за день до смерти – Лорна закрыла банковский счет в Сими-Вэли. Похоже, она забрала наличными или чеком около двадцати тысяч долларов. Вполне возможно, что она открыла другой счет, но я не смогла найти записей об этом. Это вам ничего не подсказывает?

Дженис медленно покачала головой.

– Нет. Об этом я ничего не знаю. Мы с Мэйсом не обнаружили никаких крупных сумм наличными. Да я бы заявила о них, ведь деньги могли послужить уликой. А кроме того, если бы эти деньги принадлежали Лорне, то они стали бы частью ее наследства, и мы должны были бы уплатить с них налоги. Я не обманываю правительство ни на один цент. Этому я научила и Лорну. Никогда не обманывать налоговую службу.

– А могла она их спрятать? – предположила я.

– Зачем ей это делать?

– Понятия не имею. Может быть, закрыла счет, а деньги куда-нибудь спрятала, пока не понадобятся.

– Вы думаете, что их кто-то украл?

– Я даже не знаю точно, были ли в действительности в доме деньги. По идее, должны быть, но я не уверена. Вполне возможно, что их забрал ее домовладелец. Но как бы там ни было, этот вопрос мне надо выяснить.

– Я точно не видела эти деньги.

– А как Лорна относилась к безопасности жилища? Я что-то не заметила в коттедже много замков и щеколд.

– Ох, она была ужасно беспечной в этом плане. Почти постоянно держала дверь открытой, поэтому и не обнаружили никаких следов взлома. Мне часто приходила в голову мысль, что кто-то мог проникнуть в дом, пока она занималась бегом. Полиция придерживается такого же мнения, потому что они неоднократно спрашивали меня об этом.

– А Лорна не упоминала о сейфе в доме?

– Ох, не думаю, чтобы у нее был сейф. На нее это абсолютно непохоже. В этом маленьком дряхлом коттедже? Какой смысл? Лорна доверяла банкам и держала счета во многих из них.

– А как насчет драгоценностей? Где она их хранила? Абонировала сейф в банке?

– Ничего подобного. Она хранила свои украшения в простой коробке в ящике стола. Но мы не нашли ничего дорогого, обычная бижутерия.

– Но у нее должны были быть дорогие вещи, если уж она потратила время и деньги на их страхование. Она даже упомянула о драгоценностях в завещании.

– С удовольствием покажу вам все, что мы нашли, и вы убедитесь сами.

– А как насчет тайников, где люди прячут ценности... ну, знаете, фальшивые булыжники, банки с "пепси" и прочее? У нее не было таких тайников?

– Сомневаюсь. И, насколько я знаю, полиция ничего не нашла. Они даже обыскали двор вокруг коттеджа. Если бы были тайники, то они нашли бы, разве не так?

– Возможно, вы и правы, но я поеду туда завтра и поищу сама. Наверное, зря потрачу время, но не люблю оставлять хвосты. Да и лучших идей у меня пока нет.

Я поехала домой и легла спать, но спала плохо, все время в голову лезли мысли, что мне еще предстоит масса дел. Тело ныло от усталости, а мозги лихорадочно работали. Идеи взлетали, как ракеты, взрывались в воздухе – эдакий яркий фейерверк мыслей. Произошла какая-то странная метаморфоза, я начала погружаться в ночной мир, в котором обитала Лорна Кеплер. Ночная жизнь и темнота казались мне одновременно и непривычными и знакомыми, я ощущала просыпающиеся во мне способности. Но вместе с тем весь организм слишком утомился, и такой сон, урывками, только издергал меня.

Когда в половине шестого вечера я окончательно открыла глаза, то почувствовала себя привязанной к постели, потому что едва могла двигаться. Тогда я снова закрыла глаза, размышляя, не набрала ли я во сне фунтов[10] триста лишнего веса. Ощупала конечности, но они, похоже, не располнели. Скуля и хныча, я сползла с постели, кое-как оделась и привела себя в порядок, не обращая внимания на частности, и вышла из дома. В первой же попавшейся по пути забегаловке я взяла большую чашку горячего кофе и, обжигая губы, припала к ней, как ребенок к соске.

В шесть часов, когда все нормальные люди уже возвращаются домой, я ехала по узкой грунтовой дороге, которая вела к коттеджу Лорны, и постоянно поглядывала в зеркало заднего вида, проверяя, не едут ли за мной парни в лимузине. Не знаю, какими методами слежки они пользовались, но работали явно профессионально. С того момента, как я взялась за это дело, я ни разу не почувствовала за собой наблюдения. Вот и сейчас я могла поклясться, что за мной никто не следит.

Поставив машину задом к коттеджу, я вытащила из бардачка фонарик и отвертку. Вылезла из машины и остановилась, чтобы оценить погоду. С шоссе едва долетал шум снующих машин, воздух был мягким и прохладным, от порывов ветра тени причудливо метались из стороны в сторону. Я направилась к коттеджу, ощущая тяжесть в животе. Просто удивительно, как много я узнала о Лорне с того времени, как впервые посетила ее жилище. Я так часто разглядывала посмертные фотографии, что могла почти точно воспроизвести в памяти картину места преступления и вид разлагающегося трупа Лорны. Если в этом мире существуют привидения, то она наверняка была одним из них.

Вечер выдался серым и мглистым, с океана доносились короткие и тревожные звуки противотуманных сирен. Ночной бриз казался наполненным запахом цветущих растений. Я пробиралась сквозь темноту, светя себе фонариком. Сад, за которым якобы ухаживала Леда, выглядел заросшим и запущенным, среди мертвых стеблей кукурузы торчали томаты. Чудом удалось выжить позднему урожаю репчатого лука. Но с приходом весны даже этот предоставленный самому себе кусочек земли мог возродиться.

Наконец я оказалась перед коттеджем, и начала обходить его снаружи, внимательно осматривая. Ничего необычного: грязь, опавшие листья, пучки сухой травы. Потом поднялась по ступенькам крыльца. Дверь так и стояла снятой с петель. Я простучала ее в надежде обнаружить полые участки, но дерево отзывалось звонким и ровным звуком. Затем я щелкнула выключателем. Тусклый свет сорокаваттной лампочки окрасил внутреннее помещение в бледно-желтый цвет. Я медленно огляделась. Куда бы я спрятала двадцать тысяч долларов наличными? Проверив вход, я двинулась вправо. Внутренняя обшивка коттеджа была тоненькой, так что вряд ли можно было отыскать здесь укромные уголки. Но я все тщательно простучала, залезая кончиком отвертки в каждую дырочку и трещину, ощущая себя при этом дантистом, который отыскивает дырки в зубах.

Кухня казалась наиболее вероятным местом, где можно было что-то спрятать. Я вытащила все ящики, промеряла внутренние и внешние габариты шкафчиков на предмет наличия тайника. Потом на четвереньках ползала по полу, простукивая его, и при этом ужасно перепачкалась. Полицейские наверняка проделали все то же самое... если только знали что искать.

Далее я занялась ванной, посветила за бачком унитаза и внутри него, проверила, плотно ли держатся кафельные плитки. Сняла шкафчик для аптечки и проверила стенку за ним. Затем тщательно осмотрела нишу, где стояла кровать Лорны, приподняла в гостиной металлическую плиту, на которой когда-то стояла печка. Ничего. Не знаю, что Лорна сделала со своими деньгами, но в доме она их не хранила. Если у нее были драгоценности или крупные суммы наличными, она не держала их в тайнике. Ладно, можно сказать и по-другому. Что бы Лорна ни сделала со своими ценностями, я просто не знаю, где они. Может, кто-нибудь добрался до них раньше меня, а может, как и предположил Чини, Лорна каким-то образом истратила эти деньги. Оглядев помещение еще раз, я закончила обыск, испытывая разочарование.

И тут мой взгляд случайно упал на коробку звонка. Ее пластмассовый корпус был открыт. Я подошла ближе, принялась копаться там отверткой и взмолилась про себя о том, чтобы вдруг открылось потайное отделение и оттуда вывалилась бы пачка денег. Ничего подобного, разумеется, не произошло, но я обнаружила свободно болтающийся конец электрического провода. Вообще-то, я никогда в жизни не видела механизма дверного звонка, и все же этот провод показался мне очень, странным. Целую минуту я стояла и смотрела на него, потом наклонилась ближе. Что же это такое?

Выйдя во двор, я спустилась вниз по скрипучим деревянным ступенькам. Крыльцо подпирали бетонные опоры высотой около трех футов, деревянные боковины спускались к земле наклонно, видимо, для того, чтобы по ним стекала вода. Я опустилась на четвереньки возле одной из них, сунула пальцы в щель между боковиной и стеной и потянула на себя. Часть боковины поднялась, что позволило мне заглянуть под пол коттеджа. Там было совершенно темно, я посветила фонариком, потревожив сороконожек, которые кинулись врассыпную.

На земле там лежал лист фанеры, а на нем – садовые инструменты. Я поднялась, сориентировалась относительно местонахождения коробки звонка, снова нагнулась и, осветив фонариком балки, увидела, где зеленый провод выходил через пол. Будучи закрепленным скобками через большие интервалы, он тянулся вдоль балки к ближнему от меня краю крыльца. Надо было лезть под крыльцо, что отнюдь не вызвало у меня радости, когда я представила себе, сколько там в темноте ползает пауков.

С большой неохотой я, в очередной раз, опустилась на четвереньки и поползла под крыльцо. Пауки-детеныши с тревогой наблюдали за моим появлением, многие из них заметались в панике. Потом они, наверное, со страхом будут делиться своими впечатлениями: "Просто ужас. У этих людей такие большие пальцы и отвратительные ноги, которые всегда выглядят так, как будто хотят раздавить тебя". А мать-паучиха успокоит их: "Большинство человеческих существ абсолютно безвредны, они не меньше боятся нас, чем мы их".

Я задрала голову, осветив доски фонариком. Прямо на уровне глаз к одной из них скобками был прикреплен кожаный футляр. Воспользовавшись отверткой, я вытащила скобки. Футляр был покрыт пылью, кожа в нескольких местах потрескалась. Выбравшись из-под крыльца, я отряхнула руки от пыли, кое-как смахнула грязь с джинсов и выключила фонарик. Потом вернулась в коттедж, чтобы обследовать свою находку. То, что я держала в руках, напоминало футляр для портативного радиоприемника или магнитофона с отверстиями сбоку, куда можно было вставлять наушники или микрофон. А с другой стороны имелась прорезь для ручки регулировки громкости. Явно какое-то подслушивающее устройство, не очень сложное, но, вероятно, вполне эффективное. Нечто подобное кто-то пару лет назад установил у меня дома, и обнаружила я его по чистой случайности. Магнитофон, включавшийся при звуке голоса, записывал все мои телефонные разговоры и сообщения, поступавшие на автоответчик, да и вообще все разговоры, которые я вела дома.

Значит, кто-то шпионил за Лорной. Конечно, вполне возможно, что она сама установила эту штуку, но это только в том случае, если ей надо было сохранить запись своих разговоров с кем-то. Но тогда она установила бы магнитофон прямо в коттедже, где и слышимость была бы лучше и удобнее было бы менять пленку.

Теряясь в догадках, я размышляла, кто мог иметь доступ к подобной подслушивающей аппаратуре. Может быть, Леда Селкирк, дочь частного детектива, которого в свое время лишили лицензии за незаконное прослушивание разговоров граждан? Я выключила свет в коттедже, а фонарик снова включила. Села в "фольксваген", завела его и покатила по грунтовой дороге к выезду на улицу.

Перед домом Бурков я остановила машину.

Когда дверь на мой стук открыла Леда, я предстала перед ней, держа пыльный кожаный футляр на кончике отвертки, словно шкуру какого-то неизвестного зверя. Хотя на дворе стоял февраль, Леда облачилась в наряд, который скорее подошел бы исполнительнице танца живота: просторные шаровары из тонкой цветастой материи, напоминавшие пижамные брюки, и топ из того же материала, но с другим рисунком, застегивавшийся всего на одну пуговицу, расположенную как раз между ее тощеньких грудок.

– Дж.Д. дома? – спросила я.

Она покачала головой.

– Еще не приехал.

– Не возражаете, если я войду? – Я представила себе, какая сейчас происходит борьба у нее внутри. Леда никак не могла решить – прогнать меня или впустить в дом.

Она посмотрела на меня, потом на кожаный футляр и не нашла ничего лучше, как воскликнуть:

– Ох!

Леда сделала шаг назад, а я вошла в полутемный коридор и затем двинулась за ней на кухню. Бросив взгляд налево, я заметила Джека, который неподвижно лежал на диване лицом к телевизору, по которому шли мультики. Ребенок спал, и по его лицу прыгали цветные блики.

На кухне пахло жареным луком и мясом, наверное, этот запах сохранился еще с моего прошлого посещения, хотя, казалось, с того момента прошла целая вечность. Пожалуй, даже гора тарелок в раковине выглядела так же, как тогда, хотя она явно стала больше. Леда, наверное, из тех женщин, которые пользуются чистой посудой, пока она не кончается, и только потом моют всю разом.

– Хотите кофе? – предложила хозяйка. Я увидела, что у нее включена кофеварка, в кофейник уже падали последние капли.

– С удовольствием выпью. – Я присела на банкетку и осмотрела стол на предмет наличия липких пятен. Заметив несколько, я осторожно поставила локти на чистое место.

Леда плеснула мне кофе в чашку, долила себе, а кофейник снова подставила под кофеварку. В профиль нос у нее казался слишком длинным для ее лица, но при определенном освещении это не так бросалось в глаза. Длинная шея, маленькие уши, коротко подстриженные завитые темные волосы, подведенные черным карандашом глаза, на губах помада коричневатого оттенка.

Я положила кожаный футляр прямо на центр стола.

Леда уселась рядом, поджав под себя ноги, пригладила рукой волосы. У нее было какое-то сонное выражение лица.

– Все время собиралась убрать это, но так и не удалось. Какая глупость с моей стороны.

– Значит, это вы установили аппаратуру для подслушивания?

– Аппаратуру – это громко сказано. Просто микрофон и магнитофон.

– Зачем?

– Не знаю. Я беспокоилась. – Ее темные глаза, наполненные невинностью, казались огромными.

– Я вас слушаю.

Лицо Леды начал заливать румянец.

– Я подумала, что Дж.Д. может обманывать меня с Лорной, но я ошиблась. – На столе стояла наполовину пустая детская бутылочка с молочной смесью. Леда сняла с нее соску и добавила себе в кофе смеси вместо сливок. Предложила и мне, но я отказалась.

– Это был магнитофон, который включался от голоса?

– Да. Я понимаю, теперь это звучит глупо, но тогда я только что узнала, что снова беременна, и весь день не находила себе места. Ведь Джек был еще совсем малюсенький, и я ужасно злилась на Дж.Д. Понимала, что веду себя скверно, но ничего не могла с собой поделать. Выглядела я ужасно, чувствовала себя и того хуже, а тут рядом Лорна – стройная и красивая. Я ведь не дура и догадалась, чем она зарабатывает на жизнь, да и Дж.Д. догадался. Он начал выискивать различные предлоги, чтобы буквально через день заходить к ней. Я понимала, что если устрою скандал, то он рассмеется мне в лицо, поэтому позаимствовала у отца одну из его штучек.

– Так они были любовниками?

У нее на лице появилось насмешливое выражение.

– Он чинил ей унитаз. Оборвался один из карнизов со шторой, и его он тоже починил. Самыми большими его проступками были жалобы на меня, но это обернулось мне на пользу. Лорна хорошенько отчитала его, сказала, что он валяет дурака, а вся тяжелая работа по дому лежит на мне. Упрекнула его за то, что он совершенно не занимается Джеком. Вот тогда он и начал готовить, что значительно облегчило мне жизнь. Очень жаль, что я не поблагодарила Лорну за это, но я и не предполагала, что она встанет на мою сторону.

– Где вы научились устанавливать "жучок"?

– Я видела, как это делал отец. Лорны часто не бывало дома, так что установить магнитофон не представляло труда. Я просто просверлила дырку в полу, а потом забралась под крыльцо и установила его поближе к краю, чтобы можно было без труда менять пленку. Мы хранили под полом садовый инвентарь, так что во время работы в саду всегда был повод заглянуть туда.

– Сколько пленок вы записали?

– Я использовала всего одну пленку, но в первый раз записалось очень неразборчиво, потому что барахлил микрофон. Вторая попытка оказалась более удачной, но из-за помех разбирать голоса приходилось с трудом. Лорна постоянно держала включенным радио, слушала станцию, которая передает джазовую музыку. Записался небольшой кусок их разговора с Дж.Д., я прослушала его три раза, чтобы убедиться, что это именно он. Потом она сушила волосы... сплошной шум, я расслышала концовку пары телефонных разговоров, в которых она нелестно отзывалась о Дж.Д. Потом снова музыка, но на этот раз в стиле "кантри", разговор с каким-то парнем. По-моему, он сохранился от первой записи.

– Вы рассказали об этом полиции?

– Да там и рассказывать-то было нечего. А кроме того, я постеснялась. Не хотела, чтобы Дж.Д. узнал, что я ему не доверяю, ведь он оказался чист в этом плане. В этой ситуации я выглядела бы дурой. Да и подслушивание незаконно, так зачем же накликать на себя беду? И я очень беспокоилась, как бы Дж.Д. не заподозрили в убийстве. Ваш первый приход меня здорово перепугал, но, по крайней мере, у меня есть доказательства того, что Дж.Д. и Лорна были друзьями и прекрасно ладили между собой.

Я уставилась на Леду.

– Вы хотите сказать, что у вас сохранились эти пленки?

– Конечно, но не пленки, а всего одна пленка. При первой записи были ужасные помехи, поэтому я затерла ее.

– Вы не возражаете, если я послушаю ее?

– Прямо сейчас?

– Если вы не против.

Глава 15

Леда выпрямилась, поднялась из-за стола, вышла в коридор и скрылась из вида. Через минуту она вернулась, держа в руках пустую коробку из-под аудиокассеты и портативный магнитофон. Сама кассета была уже вставлена в магнитофон, ее было видно через овальное окошко.

– Наверное, мне не стоило бы хранить эту кассету, но с ней я чувствую себя как-то спокойнее. На самом деле Дж.Д. просто физически не мог убить ее, потому что его и в городе-то не было. В пятницу утром он уехал на рыбалку. А ее убили не раньше субботы, когда он находился далеко отсюда.

– А где вы были в тот день?

– Я тоже уехала. Часть пути мы проделали вместе. Дж.Д. довез меня до Санта-Марии, где и оставил нас с Джеком у моей сестры. Я погостила у нее неделю, а потом вернулась домой на автобусе.

– Вы не могли бы назвать мне ее фамилию и номер телефона?

– Вы мне не верите?

– Не надо так, Леда. Вы ведь не герл-скаут.

– Да, понимаю, но это не значит, что я могла убить кого-нибудь.

– А как насчет Дж.Д.? Кто-нибудь может подтвердить, где он находился?

– Можете спросить мужа моей сестры, Ника. Мой муж уехал в Насименто вместе с ним.

Я записала фамилию и номер телефона.

Леда нажала кнопку воспроизведения. Сначала ничего не было слышно, потом откуда-то выскочил звук. Запись была плохой и сопровождалась всевозможными посторонними шумами. При такой близости к микрофону стук в дверь прозвучал, как раскаты грома. Заскрипело кресло, и кто-то прошлепал по полу.

"Ох, привет, заходи. Чек у меня здесь".

Говорившие обменялись парой фраз, понять которые было совершенно невозможно. Потом глухо хлопнула входная дверь.

Послышались чьи-то шаги.

«Как чувствует себя Леда?»

«Иногда устраивает мне скандалы, но такое было и во время прошлой беременности. Считает, что толстеет и становится страшной. Она убеждена, что я трахаюсь где-то на стороне, поэтому впадает в истерику каждый раз, когда я выхожу из дома».

Я вскинула руку.

– Постойте. Это голос Дж.Д.?

Леда нажала кнопку "пауза", и пленка остановилась.

– Да, я понимаю, что его трудно узнать. Я и сама прослушивала два или три раза. Хотите снова послушать?

– Если вы не возражаете. Я никогда не слышала голоса Лорны, но, думаю, вы его узнаете четко.

– Да, конечно. – Леда перемотала пленку, и мы снова прослушали этот кусок.

«Ох, привет, заходи. Чек у меня здесь».

Снова пара непонятных фраз и похожий на взрыв стук закрываемой двери.

Шум шагов.

«Как чувствует себя Леда?»

«Иногда устраивает мне скандалы, но такое было и во время прошлой беременности. Считает, что толстеет и становится страшной. Она убеждена, что я трахаюсь где-то на стороне, поэтому впадает в истерику каждый раз, когда я выхожу из дома».

Далее последовал вопрос Лорны:

«А что она беспокоится? Выглядит она прекрасно».

«Да и я так считаю, но у нее есть подруга, которую испортила беременность».

Шаги по полу и скрип кресла прозвучали, как рев льва в джунглях.

«Во время первой беременности она поправилась всего на пятнадцать фунтов. Так с чего она решила, что располнеет? У нее даже живота пока не заметно. Вот моя мать, когда носила меня, поправилась на сорок шесть фунтов. Я видел ее фотографию. Живот свисает вот досюда, груди, как футбольные мячи, ноги, как столбы».

Смех, бормотание, помехи.

"Да, конечно, это нереально, поэтому ты не сможешь ее отговорить. Ты же знаешь, какая она... (шум, бормотание)... ненадежная".

«Так всегда бывает, когда связываешься с девицей, которая моложе тебя в два раза».

«Ей двадцать один!»

«Так тебе и надо. Она же еще ребенок. Слушай, хочешь я присмотрю за Джеком, пока вы будете на этом ужине?»

Снова шум и бормотание.

"..." – ответ разобрать было невозможно, его полностью заглушили треск и помехи.

"... проблема. У нас с ним прекрасные отношения. А за это ты можешь оказать мне услугу и присмотреть за домом в следующий раз, когда я уеду из города. Эти пауки совсем распоясались".

«Спасибо... танция в твоем почтовом ящике».

Скрип кресел, шарканье шагов по полу. Приглушенные голоса. Разговор продолжился на крыльце, а затем внезапно оборвался. Тишина. Затем послышались звуки музыки в стиле "кантри", которые перекрывал писклявый шум фена. Зазвонил телефон, и шум фена прекратился. Шлепанье шагов, похожее на выстрелы. Затем трубку сняли, и Лорна повысила голос, отвечая по телефону. Но разобрать можно было только ее короткие ответы типа «конечно, хорошо, договорились, отлично». Промелькнуло упоминание о «Нептун Паласе», и это заставило меня предположить, что она разговаривает с Дэниель. Но на фоне гремящей музыки это было лишь моей догадкой. Далее следовал второй разговор между Лорной и Дж.Д., о котором упоминала Леда. Дж.Д. жаловался, а Лорна ругала его за то, что он не помогает жене в домашних делах.

Леда торопливо нажала кнопку "стоп".

– И далее в том же духе. Мне очень неприятно, что они постоянно обсуждали меня за моей спиной. Но, в основном, разговор трудно разобрать, а иногда вообще ничего не слышно.

– Очень жаль, – огорчилась я.

– Да, конечно, но оборудование примитивное. Я не захотела связываться с более совершенной аппаратурой, с ней много возни. Усиление было минимальным, отсюда и множество искажений.

– А когда была сделана эта запись? Можно привязать ее к конкретной дате?

– Не думаю. Несколько раз Лорна оставалась у нас дома и присматривала за Джеком, но я же не записывала числа. И мы отсутствовали не по какому-то специальному поводу. Просто уезжали поужинать. Когда дома маленький ребенок, то каждый свободный час кажется раем.

– А как насчет месяца? Должно быть, это было на ранней стадии беременности, ведь Дж.Д. сказал, что у вас еще и живота не заметно. И о какой он упомянул квитанции? Первый разговор звучит так, как будто он зашел получить квартирную плату.

– Да, возможно, и так. Наверное, вы правы. Джереми родился в сентябре, значит, это могло быть... не знаю... в апреле? Лорна платила за коттедж в первых числах месяца.

– А когда вы начали записывать?

– Примерно тогда, мне кажется. Как я уже говорила, во время первой записи получились сплошные помехи, это уже вторая запись. Дж. Д. действительно приглашал дезинфектора, чтобы уничтожить всех пауков и жуков. Наверное, он записал, когда это было. Если хотите, я могу поискать в его записях.

– А что еще на этой пленке?

– Да ерунда в основном, я же говорила. Батарейки наполовину сели, а после этого на пленке остались помехи, записанные еще в первый раз. – Леда вынула кассету и сунула ее в пустую коробочку. Она встала, как будто собралась уйти.

Я, как бы невзначай, ухватила ее за руку.

– Не возражаете, если я возьму ее.

Леда замялась.

– Для чего?

– Чтобы самой прослушать ее еще раз.

Она состроила недовольную гримасу.

– Гм, не знаю. Эта идея меня не привлекает. У меня нет копии.

– Я верну ее вам как можно быстрее.

Леда покачала головой.

– Я бы предпочла не отдавать ее вам.

– Послушайте, Леда, что вас так беспокоит?

– Откуда я знаю, что вы не передадите ее полиции?

– Ох, конечно. Чтобы они могли послушать, как люди болтают между собой? Ведь в их разговоре нет ничего подозрительного. Они говорят о чертовых жуках. А кроме того, вы всегда можете заявить, что они не возражали против записи их разговоров. Кто посмеет предъявить вам обвинение?

Леда задумалась над моими словами.

– А какой у вас в этом интерес?

– Меня наняли для этого. Это моя работа. Послушайте, судя по вашим словам, запись был сделана в тот месяц, когда умерла Лорна. Так почему вы уверены, что пленка не может представлять интерес для меня?

– Вы мне ее вернете?

– Даю слово.

Леда неохотно положила кассету на стол и подвинула ее ко мне.

– Но я хочу знать, куда позвонить, если она мне срочно понадобится.

– Логично. – Я достала визитную карточку и написала на ней номер домашнего телефона и адрес. – В прошлый раз я дала вам точно такую, но вот, возьмите. Да, и еще кое-что.

– Что? – спросила Леда, насторожившись.

Каждый раз, когда я говорю с людьми по делу, они, похоже, становятся очень недоверчивыми.

– Не появлялась ли в последние месяцы у Дж. Д. большая сумма денег?

– У Дж.Д. нет денег. А если бы и были, то он бы мне не сказал. Хотите, чтобы я спросила, когда он придет?

– Это не очень важно. Но если вы упомянете о деньгах, то вам придется рассказать все, о чем мы говорили. А я не думаю, что вам этого хочется.

По выражению лица Леды я поняла, что она не проболтается.

По пути домой я заехала в магазин. Где-то у меня был магнитофон, но батарейки, наверное, уже сели. Размышляя об этом, я купила огромную чашку кофе и подозрительный на вид бутерброд с мясом, завернутый в целлофан. По розовому кусочку, проглядывавшему сбоку, очень трудно было определить, от какой части коровы были отрезаны эти тонкие ломтики. Я была так голодна, что прямо в машине вцепилась зубами в бутерброд, не отрываясь от руля. Времени было около восьми вечера, но я могла рассматривать этот бутерброд в качестве ленча.

Вернувшись домой, я занялась некоторыми приготовлениями. Магнитофон оказался там, где я и предполагала, – в нижнем ящике стола. Я поменяла батарейки, отыскала наушники, карандаш и блокнот. Потом прослушала пленку, закрыв глаза и прижав руками наушники. Затем прослушала ее вторично, но на этот раз уже делая записи. Записывала то, что могла разобрать четко, а там, где понять фразы и слова было невозможно, ставила точки, тире и вопросительные знаки. Дело продвигалось медленно, но я старалась выжимать из пленки все, что можно.

Как и предупреждала Леда, к концу пленки, после шестидесяти минут скучных разговоров, ее магнитофон отключился, и на кассете остался фрагмент самой первой записи. Один голос принадлежал Лорне, а второй – какому-то мужчине, но, насколько я понимала, не Дж.Д. Сначала играла музыка, но потом Лорна, должно быть, выключила радио, потому что внезапно наступила тишина, прерываемая только треском помех. Мужчина говорил отрывисто:

«Привет...»

В голосе Лорны чувствовалось раздражение:

«Мне это не нравится...»

«Ох, успокойся. Я же просто шучу. Но ты должна признать, что это... Она прыгает... день...»

«Черт побери! Ты прекратишь так говорить? Ты действительно болен...»

"Люди не станут... (звон, лязг)..."

Шум воды... скрип...

... (треск)...

Шаги, грохот...

«Меня тревожит... шка...»

"... (треск)..."

Смех... скрип кресла... шорох... бормотание...

В голосе Лорны звучали какие-то резкие, недовольные нотки. Я прослушала этот кусок еще два раза, записывая в блокнот все, что могла разобрать, но сам предмет разговора мне был совершенно непонятен. Я сняла наушники, потерла руками переносицу и лицо. Интересно, смогут ли парни из криминалистической лаборатории каким-нибудь образом усилить звук на такой пленке. Работая частным детективом, я не имела дела со сложной техникой. Все, чем я могла похвастаться, так это портативный магнитофон, который был для меня почти произведением искусства. Но вся проблема заключалась в том, что я не могла попросить помощи у полиции, не дав при этом каких-либо объяснений. Я была уверена, что Леда не имеет отношения к убийству Лорны, но все же она была виновна в сокрытии если и не улики, то информации, которая могла представлять интерес для следствия. Полицейские могли очень рассердиться, а мне не хотелось навлекать на себя их гнев, поскольку моей вины здесь не было.

Какие у меня еще есть знакомые? Я полистала желтые страницы телефонного справочника. Под рубрикой "Аудио" различные фирмы предлагали домашние лазерные театры, телевизоры с огромными экранами, установку аудиосистем, а далее следовала реклама слуховых аппаратов и услуг логопедов. Тогда я попыталась поискать в разделе "Звук", который был посвящен главным образом созданию беспроволочных интеркомов, звуковых систем для дома и предприятий.

Я посмотрела на часы: четверть десятого. Отыскала в справочнике номер местной радиостанции "К-СПЕЛЛ" и позвонила Гектору Морено. Наверное, было еще слишком рано, и он не приехал на работу, но, по крайней мере, я могу оставить ему сообщение. Трубку подняли после третьего звонка.

– "К-СПЕЛЛ", я Гектор Морено.

– Гектор? Даже не верится, что это вы. Я Кинси Милхоун. А что вы так рано на работе?

– Ох, здравствуйте. Я иногда меняюсь сменами с другими ведущими, чтобы не слишком надоесть слушателям. А как у вас дела? Что вы хотели?

– У меня есть магнитофонная пленка, но качество записи очень плохое. Вы не могли бы как-нибудь почистить ее?

– Надо послушать, что там у вас. Но я постараюсь. Хотите завезти ее? Тогда я оставлю дверь открытой.

– Я скоро приеду.

По дороге я заехала к Рози, рассказала ей о Бьюти и попросила несколько костей. Как раз незадолго до моего приезда Рози приготовила бульон из телячьей ноги весом в пару фунтов. Мне пришлось отыскивать кости в мусоре, зато потом Рози завернула их в бумагу, добавив при этом своим обычным назидательным тоном:

– Тебе надо самой завести собаку.

– Но я редко бываю дома, – возразила я. Рози всегда пристает ко мне с этим. Только не спрашивайте почему. На мой взгляд, она просто срывает на мне свое плохое настроение. Я забрала пакет с костями и направилась к выходу, надеясь, что на этом разговор закончен.

– Собака верный друг, да и защитник к тому же.

– Я подумаю, – бросила я, закрывая за собой дверь кухни.

– А пока думаешь, заведи себе парня.

Я приехала на радиостанцию. Морено оставил дверь открытой, и в вестибюле горел свет. Держа в руке пакет с костями, я начала спускаться по лестнице. Бьюти поджидала меня у нижней ступеньки. Размером она была с небольшого медведя, темные глаза светились умом. Когда псина заметила меня, шесть у нее зашевелилась, и она тихонько зарычала. Потом вскинула голову, принюхиваясь к моему запаху, и вдруг неожиданно поджала губы и завыла. Мне показалось, что этот протяжный вой длился несколько минут. Я стояла не двигаясь, словно приросла к ступеньке, и, похоже, у меня и самой волосы встали дыбом в ответ на ее жалобное завывание. Было в этом вое что-то животное, отчего по спине у меня пробежал холодок. Я услышала, как Гектор позвал собаку, а потом раздался торопливый стук его костылей по коридору.

– Бьюти! – сердито крикнул он.

Поначалу она не отреагировала на оклик. Тогда Гектор снова позвал ее. Бьюти неохотно повернула голову в его сторону, и я заметила недовольство в ее взгляде. В ней боролись два желания: с одной стороны – подчиниться хозяину, а с другой – ослушаться его. И свою тоску она пыталась передать нам своим, собачьим языком. Глядя на меня, Бьюти снова завыла.

– Да что с ней такое? – пробормотала я.

– Я и сам не понимаю.

– Я принесла ей кости.

– Дело не в этом. – Гектор наклонился и погладил Бьюти.

Она тихонько заскулила, словно плача, и столько в этом плаче было горя, что у меня сердце начало рваться на части. Гектор протянул руку, и я передала ему пакет с костями.

Гектор удивленно посмотрел на меня.

– От вас запах, как от Лорны. Вы держали в руках какие-то ее вещи?

– Да нет, только ее бумаги. Ах, в коробке еще лежал ее шарф. Может быть, в этом дело?

– Садитесь осторожно на ступеньку.

Я тихонько опустилась и села. Гектор начал говорить с Бьюти ласковым, успокаивающим тоном. Она смотрела на меня с ожиданием и смущением, надеясь, что я Лорна, но одновременно понимая, что я не она. Гектор предложил ей кости, но Бьюти не проявила к ним никакого интереса. Она осторожно вытянула нос и принялась обнюхивать мои пальцы. Я видела, как раздуваются ее ноздри. Собака определяла особенности моего запаха. Похоже, наконец Бьюти смирилась с тем, что ошиблась и склонила голову, наблюдая за мной с таким интересом, как будто надеялась, что я в любую минуту превращусь в ту женщину, которую она ждала.

Гектор выпрямился.

– Теперь она в порядке. Пойдемте. Возьмите это. – Он вернул мне пакет с костями. – Возможно, она еще и решит, что с вами можно дружить.

Я проследовала за ним в ту самую маленькую студию, где мы сидели прошлый раз. Бьюти вспомнила о своих обязанностях телохранителя и расположилась между нами, положив голову на лапы. Время от времени она бросала на меня взгляды, но была явно разочарована. Гектор налил кофе из термоса, стоявшего на столике рядом с фанерным ящиком и фотоальбомом в кожаном переплете. Я согласилась выпить с ним чашечку, решив, что хуже мне уже все равно не будет. Он устроился на своем стуле, и я наблюдала, как он, подвинувшись ближе к микрофону, рассказывает о прозвучавшей джазовой композиции, считывая сведения о ней с обложки компакт-диска. Голос у него был звучный и мелодичный. Вставив новую кассету и отрегулировав звучание, Гектор повернулся ко мне.

– Теперь попробуйте дать ей кость. Бедняжке Бьюти надо поднять настроение.

– У меня тоже настроение неважное. Несколько часов назад я просматривала бумаги Лорны.

Я раскрыла пакет и подвинула его к Бьюти, которая внимательно наблюдала за мной. Она немного ослабила свою бдительность и даже позволила погладить себя по голове. Вытащив одну из костей, она положила ее между лап и тщательно облизала, прежде чем впиться в нее зубами. Собачка не стала особенно возражать, когда я пересела на соседний с Гектором стул. Гектор тем временем сортировал пачку старых черно-белых фотографий. Под рукой у него стояла коробка с клейкими уголками, которые он наклеивал в альбом и вставлял в них отобранные фотографии.

– Что это? – поинтересовалась я.

– У моего отца скоро день рождения, и я решил приготовить ему такой подарок. Большинство этих фотографий сделаны во время второй мировой войны.

Он протянул мне снимок мужчины в брюках со стрелками и белой рубашке, который стоял перед микрофоном.

– Ему тогда было сорок два. Он попытался пойти в армию добровольцем, но его не взяли. Слишком старый, плоскостопие, поврежденная барабанная перепонка. Он работал диктором на радиостанции в Цинциннати, и ему сказали, что он нужен здесь, чтобы поднимать моральный дух граждан. Отец частенько брал меня с собой на работу, поэтому, наверное, я тоже пристрастился к этому делу. – Гектор отложил альбом в сторону. – Давайте посмотрим, что там у вас.

Я вытащила из сумки кассету и протянула ему.

– Один человек записал чужой разговор, но я бы предпочла не говорить вам, кто это сделал.

Гектор повертел кассету в руках.

– К сожалению, я вам мало чем смогу помочь. Я думал вы говорите о восьми– или многодорожечной пленке. Знаете, в чем тут дело?

– Понятия не имею.

– Это пленка "Милар", покрытая с одной стороны связующим материалом, содержащим окись железа. Сигнал проходит через катушку в записывающей головке, что вызывает образование магнитного поля между полюсами магнитов. Частицы железа намагничиваются в так называемых доменах. Ладно, не буду утомлять вас такими подробностями. Все дело в том, что профессиональная записывающая аппаратура обеспечивает гораздо лучшее воспроизведение, а эта пленка для любителей. Наверное, записывали на какой-нибудь портативный магнитофон, в котором садились батарейки?

– Совершенно верно. Много посторонних шумов и помех. Половины нельзя разобрать.

– Меня это не удивляет. А прослушивали вы ее на таком же магнитофоне?

– Да, пожалуй. Значит, не сможете помочь?

– Я могу поставить ее дома на свою аппаратуру и посмотреть, что из этого выйдет. Если звук записался плохо, то его нельзя будет исправить при воспроизведении, но у меня хорошие динамики, и, возможно, я смогу отфильтровать некоторые частоты, поколдую с низкими и высокими и посмотрю, что это даст.

Я вытащила блокнот с записями.

– Это то, что я разобрала, а где не поняла, там оставила чистое место и поставила вопросительные знаки.

– Вы можете оставить мне пленку? Я смогу поработать с ней, когда вернусь домой вечером, а завтра утром позвоню вам.

– Даже не знаю. Я поклялась, что буду охранять ее, как свою жизнь. И мне бы очень не хотелось говорить владельцу, что пленка осталась у вас.

– Ну и не говорите. Если попросят ее вернуть, то позвоните мне, заедете и заберете.

– А вы большой хитрец, Гектор.

– А разве все мы не хитрецы?

Он забрал блокнот с моими записями и вышел в другую комнату, чтобы переписать их. Потом я дала ему свою визитную карточку, написав на обратной стороне домашний адрес и номер домашнего телефона. К тому моменту, когда мне уже пора было уходить, Бьюти явно решила, что я своя. Она очень дружелюбно проводила меня до лестницы, приноравливаясь к моим шагам, а потом остановилась внизу, внимательно наблюдая, как я поднимаюсь по ступенькам в вестибюль. Уже наверху я обернулась и, глядя в ее умные глаза, сказала:

– Спокойной ночи, Бьюти.

Выезжая со стоянки радиостанции, я заметила на перекрестке одинокого мужчину на велосипеде. Он завернул за угол и скрылся из вида. На секунду я ощутила нарастающий гул в ушах, в глазах слегка потемнело. Открыв окошко, я набрала полные легкие свежего воздуха. Какая-то липкая волна охватила мое тело и исчезла. Подъехав к опустевшему перекрестку, я замедлила движение, вглядываясь вправо, но мужчины на велосипеде нигде не было видно. Перспектива уличных фонарей сужалась вдали и исчезала за горизонтом.

Я поехала на Стейт-стрит, где обитала Дэниель. Сейчас мне нужна была компания или же хороший сон – все равно. Если я отыщу Дэниель, то мы, возможно, купим шампанского и апельсинового сока, поднимем тост за Лорну и прежние времена. А потом я поеду домой. Припарковав "фольксваген" возле "Нептун Паласа", я вылезла из машины.

Со стороны клуба доносился шум, и был он гораздо сильнее, чем я слышала в прошлый раз. Посетители явно веселились. Из распахнутых боковых дверей заведения на стоянку вывалила толпа гуляк. Какого-то парня с двух сторон поддерживали женщины, трое других парнишек со смехом улеглись на асфальт. Этот вечер четверга был почти безумен в своем неистовстве, все гуляли напропалую, набирая завод к предстоящим выходным. Музыка буквально сотрясала стены, облака табачного дыма плавали в тихом ночном воздухе. Я услышала звон разбитого стекла, затем дикий смех, словно из бутылки выпустили джинна. Невдалеке патрулировала полицейская машина. Обычно полицейские заезжали сюда каждые пару часов, проверяли, не нарушаются ли правила торговли спиртным, и отлавливали мелких преступников.

Собравшись с силами, я протиснулась в дверь и пробралась к бару, словно рыба, плывущая против течения, оглядывая при этом вероятных клиентов Дэниель. Она говорила, что обычно начинает работать в одиннадцать, но ведь она могла сначала зайти в бар, чтобы выпить. Дэниель нигде не было видно, но я заметила Берлин, направляющуюся к танцевальной площадке. На ней была короткая черная юбка и топ из красного атласа с тоненькими бретельками. Ее волосы были слишком короткими для пучка, который она попыталась заколоть на затылке, поэтому большая часть их свисала вниз. В ушах подрагивали два больших кольца с горными хрусталиками, которые при движении бросали блики на шею. Сначала я решила, что она здесь одна, но потом заметила парня, пробиравшегося сквозь толпу и освобождавшего ей дорогу. Затем Берлин окружили танцующие, и она исчезла из поля моего зрения.

Вернувшись на стоянку, я поискала Дэниель, но мне опять не повезло. Тогда я села в "фольксваген" и объехала все окрестные улицы и углы, на которых собирались проститутки. Решив, что поищу еще десять минут и поеду домой, я остановилась у тротуара, наклонилась к окошку и открыла его. Тут же от стены, которую она подпирала, отделилась худенькая брюнеточка в майке, мини-юбке и ковбойских сапогах. Она открыла дверцу со стороны пассажира, и я разглядела мурашки на ее хрупких, голых руках.

– Составить тебе компанию? – От нее исходил удушливый запах парфюмерии, вызывающий головную боль, глаза она закатила вверх, словно персонаж мультфильма.

– Я ищу Дэниель.

– Ох, дорогуша, Дэниель занята, но я могу ее заменить. Исполню любое твое желание.

– Она пошла домой?

– Возможно, что и домой. Дай десятку, сестричка, и я посижу у тебя на личике.

– Ты уже в рифму заговорила. Прекрасно. Правда, размер немного не тот, а в остальном ты просто Лонгфелло[11].

– Не дури, детка. У тебя есть мелочь?

– У меня в карманах пусто.

– Ладно, я не в обиде. – Отойдя от машины, она вернулась на свой пост.

А я поехала дальше, надеясь, что не пробудила в ней желания заняться стихосложением. Как же мне раньше в голову не пришло, что Дэниель может зайти домой перед работой.

Проехав два квартала, я свернула налево в узкую аллею, которая вела к "хибаре" Дэниель. Заглянув в просвет между кустами, увидела выложенную кирпичом дорожку, заканчивавшуюся у входной двери. Шторы на окнах были опущены, но внутри горел свет. Я не знала, приводит ли она клиентов домой. Конечно, ее жилище находилось совсем рядом с "Паласом", но в этом районе было еще несколько дешевых гостиниц, и, кто знает, может, она предпочитала водить клиентов туда. И в этот момент я заметила промелькнувшую за окном тень. Значит, можно предположить, что она дома и не спит. Двигатель моего "фольксвагена" шумно зарычал, лучи фар, словно лезвия ножей, прорезали темноту. Но вдруг меня охватила нерешительность. Если она одна, то, конечно, обрадуется моему появлению, но, с другой стороны, Дэниель может быть занята с клиентом. А мне не хотелось наблюдать ее за работой.

Рассуждая подобным образом, я выключила фары и заглушила двигатель. В тревожной тишине слышались только звуки ночных насекомых. Аллея погрузилась в темноту. Через минуту, немного приглядевшись, я увидела проступившие темные очертания окружающей обстановки. Решив, что все-таки попробую разок постучать в дверь, я вылезла из машины. Может, Дэниель занята, тогда я уеду. Осторожно ступая, я перешла с аллеи на кирпичную дорожку и двинулась вперед, вытянув перед собой руку, чтобы не врезаться в какой-нибудь мусорный ящик.

Подойдя к крыльцу, я подняла голову и услышала голоса и смех, но это явно работал телевизор. Тогда я тихонько постучала в дверь. В ответ раздались тихие стоны, чувственные, часто повторяющиеся. О-ох! Я вспомнила трейлер, в который переехала жить после смерти тети. Как-то летней ночью я вернулась домой поздно и услышала точно такие же стоны из соседнего трейлера, в котором жила беременная женщина. Как всякая добропорядочная гражданка, я подошла к окну, постучала и спросила, не нужна ли помощь. Я-то подумала, что у нее начались схватки, и уже слишком поздно осознала, чем помешала ей заниматься.

Позади меня кто-то вышел из тени возле аллеи и начал пробираться через кусты. Послышались неторопливые шаги по асфальту, а затем они стихли. Стоны Дэниель возобновились, я отступила на шаг от двери и в изумлении уставилась во тьму. Разве не ее клиента я только что видела? Я прислонила ухо к двери.

– Дэниель?

Никакого ответа.

Я снова постучала. Тишина.

Тогда я взялась за дверную ручку. Дверь без скрипа отворилась внутрь. Сначала я увидела только кровь.

Глава 16

В приемном покое больницы "Санта-Терри" царил бедлам, как в чистилище. На шоссе произошла авария, в которой разбились шесть машин, и большинство кабинетов были заполнены покалеченными и умирающими людьми. За обтянутыми белой тканью ширмами, на фоне медицинских тележек, висящих на стене баллонов с кислородом, капельниц с кровью и глюкозой, рентгеновских аппаратов, мелькали тени медицинского персонала. Время от времени их молчаливая деятельность прерывалась ужасными стонами пациентов, похожими на вопли грешников в геенне огненной. Одна из жертв аварии, оставленная на носилках без присмотра, корчилась, словно ее лизали языки пламени, и кричала:

– Пощадите... пощадите!

К носилкам подошли санитары и отнесли раненого в освободившийся кабинет.

Здесь собрались все врачи, медсестры и санитары больницы. Я наблюдала за их сосредоточенными, быстрыми и умелыми действиями. В сериалах про больницу, которые идут по телевидению, специально не показывают боль и рвоту, переломанные конечности, вонзающиеся в тело иглы шприцов и капельниц, синяки и ушибы, глухие мольбы о помощи. Конечно, кому захочется наблюдать подобную жестокую реальность? Нам всем подавай больничные драмы без настоящих страданий.

Лица родственников, извещенных об аварии и прибывших в приемный покой больницы, были серыми и изможденными. Члены семей разбились на маленькие группы и тихо переговаривались хриплыми голосами, сгорбившись от горя. Две женщины обнялись и обреченно рыдали. Сквозь стеклянные двери приемного покоя была видна стоянка, на которой собрались курильщики, вокруг них струились клубы табачного дыма. Когда привезли Дэниель, я увидела в приемном покое Серену Бонни, но сейчас она, видимо, занималась пострадавшими.

Распахнув входную дверь "хибары" Дэниель, я увидела, что она лежит на полу обнаженная, лицо у нее было розовое и пухлое, как мякоть арбуза. Кровь струилась из рваной раны на голове, она бессмысленно шевелила конечностями, как будто стараясь уползти от боли. Оставив в стороне эмоции, я принялась, как могла, останавливать кровь, схватив одновременно трубку телефона, стоявшего на прикроватном столике. Дежурный службы спасения 911 вызвал патрульную полицейскую машину и "скорую помощь". Обе машины прибыли через несколько минут. Двое фельдшеров приступили к работе, оказывая Дэниель посильную первую медицинскую помощь.

Синяки на теле девушки выглядели как темные, наезжающие друг на друга линии, поэтому можно было предположить, что ее избивали тупым предметом. Этим предметом оказалась завернутая в тряпку свинцовая труба, которую убийца, убегая, сунул в кусты. Ее обнаружил прибывший патрульный, который ничего не трогал до приезда криминалистов. Они появились очень скоро. Один из полицейских огородил лентой место преступления, потом мы с ним вышли на крыльцо, где он расспрашивал меня и делал записи.

А потом аллею заполнили автомобили. Синие мигалки прорезали темноту, полицейские переговаривались по рациям, которые время от времени потрескивали от помех. В соседнем дворе собралась толпа зевак, одетых кое-как: кроссовки и тапочки на босу ногу, плащи и лыжные куртки поверх пижам и ночных рубашек. Патрульный принялся опрашивать соседей, пытаясь отыскать еще каких-нибудь свидетелей, кроме меня.

Завизжав тормозами, на аллее остановилась спортивная ярко-красная "мазда". Из нее вылез Чини Филлипс и направился по дорожке к дому. Меня он заметил, но не подошел. Прежде чем войти в дом, он представился полицейским и обменялся с ними парой фраз. Я увидела, как он остановился на пороге, затем отступил на шаг. Стоя в проеме двери, Чини медленно оглядел кровавую сцену, как будто фотографировал место преступления. Я представила себе, что он видит – смятая кровать, разбросанная и перевернутая мебель. Дэниель к этому времени укутали в одеяла и перенесли на носилки. Я отступила в сторону, пропуская фельдшеров с их ношей. Встретившись взглядом с одним из них, который был постарше, я спросила:

– Можно я поеду с вами?

– Пожалуйста, если только детектив не возражает.

Чини, услышавший наш разговор, кивнул в знак согласия.

– Увидимся позже, – бросил он на прощание.

Носилки через заднюю дверцу загрузили в машину "скорой помощи".

Я оставила свой "фольксваген" там, где он и стоял, – на обочине аллеи за домом Дэниель, а сама устроилась в задней части салона "скорой помощи", стараясь не мешать молодому фельдшеру, который продолжал следить за состоянием Дэниель. Ее покрытые синяками глаза были вспухшими, как у новорожденного птенца. Время от времени она шевелилась, морщась от боли, а я постоянно твердила ей:

– С тобой все будет в порядке. Все хорошо. Все уже позади.

Я даже не была уверена, слышит ли она меня, но все же надеялась, что мои успокаивающие слова возымеют действие. Сознание едва теплилось в ней. Машина мчалась по Стейт-стрит, мелькали желтые фонари, и только звук сирены как-то не вписывался в общую картину тихого вечера. В этот час большинство улиц было пустынно, и мы добрались до больницы очень быстро. А уже попав в приемный покой, услышали об автомобильной катастрофе на шоссе сто один.

Я просидела в приемном покое почти час, пока врачи занимались Дэннель. К этому моменту большинство жертв автокатастрофы разместили по палатам, и помещение приемного покоя опустело. Я поймала себя на том, что листаю тот же самый номер журнала "Фэмили Серкл", который читала, когда приезжала к Серене Бонни – те же самые идеальные женщины, с теми же самыми идеальными зубами. Журнал был сильно потрепан, словно его пожевала собака. Некоторые листы вырваны, а на полях страницы со статьей о климаксе у мужчин кто-то нацарапал карандашом неприличное замечание. Я прочитала, как жарить шашлык во дворе дома, изучила колонку для родителей с советами читателей, как поступать в тех случаях, когда их дети лгут, воруют и не желают читать книги. Теперь я была спокойна за подрастающее поколение.

В приемный покой вошел Чини. Его темные волосы были завиты, как у пуделя, и еще я отметила, что одет он безупречно: хлопчатобумажные брюки и пиджак, белоснежная рубашка, темные носки, мягкие кожаные мокасины. Он подошел к регистратуре, предъявил полицейскую бляху и представился медсестре, которая торопливо заполняла на машинке карты на поступивших пациентов. Медсестра позвонила по телефону, и я увидела, как Чини направился за ней в палату, куда, как я знала, поместили Дэниель. Спустя минуту он вышел в коридор, разговаривая на ходу с одним из врачей, принимавших больных. Вскоре из палаты появились два санитара, они катили каталку, на которой лежала Дэниель с забинтованной головой. Чини со спокойным выражением лица наблюдал за маленькой процессией. Доктор уже скрылся в соседней палате.

Потом Чини оглянулся и заметил меня. Он вышел из коридора в приемный покой и уселся рядом со мной на диван с обивкой из синего твида. Его пальцы скользнули по моей руке и сжали пальцы.

– Как она? – спросила я.

– Они повезли ее в операционную. Доктора беспокоит, как бы не открылось внутреннее кровотечение. Этот парень в качестве прощального жеста избил ее до полусмерти. Сломана челюсть, несколько ребер, пробит череп, повреждена селезенка, и Бог его знает, что еще. Врачи говорят, что состояние тяжелое.

– Еще бы, ведь на нее просто страшно было смотреть, – согласилась я. И как запоздавшую реакцию я почувствовала, что кровь отхлынула от головы, а рвота подступила к горлу. Обычно меня не тошнит в таких ситуациях, но Дэниель была, можно сказать, подругой, и я своими глазами видела, как ее изуродовали. И когда Чини начал перечислять все ее травмы, в памяти у меня живо возникла эта жуткая картина. Я опустила голову на колени и сидела так, пока не пришла в себя. Уже второй раз за сегодняшний вечер мне было так плохо, и я поняла, что нуждаюсь в помощи.

Чини с тревогой наблюдал за мной.

– Может, пойдем выпьем "кока-колы" или кофе? – предложил он. – Раньше чем через час мы ничего о ней не узнаем.

– Я не могу уйти. Хочу быть здесь, когда ее привезут из операционной.

– Здесь, дальше по коридору, есть кафе. Я предупрежу сестру, и она придет за нами, если мы не вернемся к тому времени.

– Хорошо, но только пусть обязательно сообщат Серене. Я ее тут видела недавно.

Кафе закрылось в десять часов, но мы отыскали автоматы, продававшие бутерброды, йогурты, свежие фрукты, мороженое, горячие и холодные напитки. Чини взял две банки "пепси", два бутерброда с ветчиной и сыром и два куска вишневого пирога. Я уселась за столик в небольшой нише у стены. Подошел Чини, неся на подносе еду, соломинки, салфетки, бумажные пакетики с солью и перцем, баночки с горчицей, кетчупом и майонезом.

– Ты, наверное, голодна? – Он принялся расставлять на столе содержимое подноса.

– У меня такое ощущение, что я только что поела, но почему бы и не попробовать?

– От такого угощения ты не сможешь отказаться.

– Настоящий пир, – с улыбкой заметила я. На самом деле я так устала, что едва могла пошевелить пальцем. Поэтому ждала, как ребенок, пока Чини разворачивал бутерброды. Он внимательно оглядел их и понюхал.

– Надо обильно сдобрить их всякими специями, – решил Чини.

– Зачем?

– Тогда мы не поймем, какого они качества. – Он разорвал зубами пластиковые пакетики и с удовольствием принялся посыпать бутерброды солью, перцем, поливать майонезом. – Что ты об этом скажешь? – спросил Чини, не отрываясь от своего занятия. Он открыл банку "пепси" и протянул ее мне вместе с бутербродом. – Ешь. И никаких возражений.

– От такого угощения действительно не откажешься. – Я почти со стоном вгрызлась зубами в бутерброд, настолько он был аппетитным. Потом отправила кусок за щеку, чтобы можно было говорить во время еды. – Я сегодня виделась с Дэниель. Мы поужинали у меня дома. Я предупредила, что, возможно, мы еще увидимся сегодня, но, вообще-то, заехала к ней чисто случайно. – Прожевав, я сделала глоток "пепси". – Я не знала, одна ли она дома, поэтому сидела в машине с включенным двигателем и пыталась это определить. Свет внутри горел, и я в конце концов решила постучать в дверь. Если бы у нее был клиент, то я потихонечку удалилась бы.

– Он, наверное, заметил свет твоих фар. – Половину бутерброда Чини проглотил в три приема. – Наши мамы надрали бы нам уши, за то, что мы едим так быстро.

Я поглощала свой примерно с такой же скоростью.

– Ничего не могу с собой поделать. Очень вкусно.

– Ладно, продолжай. Я не хотел тебя прерывать.

Я вытерла губы бумажной салфеткой.

– Если он не увидел меня, то, значит, услышал. Моя машина частенько рычит, как ракета.

– Ты видела, как он уходил?

Я покачала головой.

– Только мельком. В этот момент я стояла на крыльце и слышала стоны Дэниель. И я решила, что она устраивает представление клиенту, изображая пылкую страсть. Л когда в аллее промелькнула тень, меня что-то насторожило. Даже не знаю точно, что именно. С одной стороны, у меня не было причины связывать его с Дэниель, но с другой – его появление оказалось мне несколько странным. Тогда я попыталась открыть дверь.

– Если бы не твое появление, он, наверное, убил бы ее.

– Ох, Господи, не говори так. Ведь я почти собралась уйти, когда заметила его.

– Можешь дать описание? Большого роста? Маленького?

– Тут я тебе ничем не могу помочь. Видела его всего секунду, а там такая темнота кругом.

– А ты уверена, что это был мужчина?

– Ну, в суде я бы не могла поклясться, но если тебе интересно мое первое впечатление, то да, уверена. Обычно женщина не убивает другую женщину свинцовой трубой. Белый мужчина, это точно.

– Что еще?

– Темная одежда и ботинки на твердой подошве. Он сильно шаркал по асфальту, когда уходил. Шел спокойно, не бежал. Как будто прогуливался в приятном месте.

– А может, он действительно прогуливался?

Я задумалась на секунду.

– Сомневаюсь, потому что он не посмотрел на меня. Даже в темноте люди обращают внимание друг на друга. Я его явно заметила, любой человек в такой ситуации повернулся бы и посмотрел на меня, просто из любопытства. Я часто наблюдаю такое, когда еду по шоссе. Если пристально взглянуть на водителя другой машины, он как будто чувствует взгляд, поворачивается и смотрит в ответ. А этот человек не смотрел в мою сторону, хотя я уверена, он знал, что я наблюдаю за ним.

Чини склонился над тарелкой и уставился на кусок пирога.

– Сразу после звонка мы отправили в этот район две патрульные машины, но этого типа не обнаружили.

– Может быть, он живет где-то рядом.

– Или у него поблизости стояла машина, – предположил Чини. – Дэниель не говорила ни о каком свидании вечером?

– Про свидание она не говорила. Давай подумаем о Лестере. Дэниель сообщила, что он в плохом настроении, а это могло означать что угодно. – Пирог был точно таким, какой мне приходилось есть в школе: пропитанный вишневым сиропом, украшенный сухофруктами, с тоненькой корочкой, которая сразу треснула от прикосновения вилки.

– Трудно предположить, что Лестер решился бы на такое. Избитая девушка не сможет работать. А для мистера Дикхеда бизнес превыше всего. Он не избивает своих девиц. Более вероятно, что это сделал клиент.

– Думаешь, она не угодила какому-то клиенту?

Чини посмотрел на меня.

– Это был не стихийный порыв. Парень явно подготовился, и трубу завернул в тряпку, чтобы не осталось отпечатков пальцев.

Закончив с пирогом, я принялась водить вилкой по пластмассовой тарелке, размышляя, стоит ли рассказывать Чини о тех бандитах в лимузине. Меня предупредили не говорить ему ни слова, но вдруг это они расправились с Дэниель? Хотя на самом деле я не видела для этого никаких причин. Зачем надо адвокату из Лос-Анджелеса убивать местную проститутку? Ведь если его так заботит судьба Лорны, то для чего избивать до полусмерти ее лучшую подружку?

– О чем ты думаешь? – поинтересовался Чини.

– Я думаю, не связан ли этот случай с моим расследованием.

– Вполне возможно. Но точно мы не узнаем, пока не поймаем его.

Он собрал смятые салфетки и пустые банки из-под "пепси", сложил на поднос тарелки и пакетики. Я машинально протерла салфеткой стол.

Когда мы вернулись в приемный покой, Серена звонила в операционную и говорила с одной из хирургических сестер. Хотя я попыталась подслушать разговор, но не выудила из него никакой информации.

– Вы можете ехать домой, – сообщила Серена. – Дэниель все еще в операционной, оттуда ее сразу отправят на час в реанимацию, а потом переведут в отделение интенсивной терапии.

– Врачи могут позволить мне увидеть ее? – спросила я.

– В принципе это возможно, но я сомневаюсь насчет вас. Вы ведь не родственница.

– Она очень плоха?

– Состояние явно стабилизировалось, но ничего определенного сказать нельзя до окончания операции. Детали вам может сообщить только хирург, но это будет не скоро.

Чини посмотрел на меня.

– Давай отвезу тебя домой, если хочешь.

– Я лучше останусь здесь. А ты езжай, тебе не стоит играть при мне роль сиделки.

– А я ничего не имею против этой роли. Все равно сейчас у меня на примете нет лучшего занятия. Может быть, мы найдем где-то диван, и ты сможешь немного подремать.

Серена провела нас в небольшую приемную отделения интенсивной терапии, где мы и расположились. Чини уселся в кресло и занялся чтением журнала, а я свернулась калачиком на диване, который оказался несколько коротковат. Было что-то успокаивающее в том, как Чини шелестел страницами, изредка тихонько покашливая. Сон навалился на меня, как груз, прижав к дивану. Когда я проснулась, в приемной никого не было, но Чини укрыл меня пиджаком, поэтому я и решила, что он где-то рядом. Я ощущала шелк подкладки и запах дорогого лосьона после бритья. Настенные часы показывали половину четвертого ночи. Я лежала и размышляла, нельзя ли каким-нибудь образом остаться жить здесь, в тепле и безопасности. Приспособилась бы спать на этом диване, приносила бы сюда еду, а для личной гигиены в коридоре имелся женский туалет. Во-первых, это обошлось бы мне гораздо дешевле, чем плата за теперешнее жилье, а во-вторых, если бы со мной что-то случилось, то медицинская помощь всегда была под рукой.

В коридоре послышались шаги и приглушенный мужской голос. В дверях появился Чини и прислонился к косяку.

– Ох, ты уже проснулась. Хочешь взглянуть на Дэниель?

Я села на диване.

– Она в сознании?

– Не совсем. Ее только что вывезли из операционной. Наркоз еще не отошел, но ее решили поместить в отделение интенсивной терапии. Я сказал дежурной сестре, что ты детектив из отдела нравов и тебе нужно опознать потерпевшую.

Я потерла ладонями глаза и лицо, провела расческой по волосам. Моя прическа была почти безукоризненна благодаря мастерству Дэниель. Мне вдруг очень захотелось снова лечь и погрузиться в сон, но я собралась с силами, встала и разгладила складки на водолазке и джинсах. Преимущество такого наряда заключается в том, что ты всегда выглядишь одинаково, ведь даже если спишь в одежде, с ними ничего не происходит. В коридоре мы воспользовались местным телефоном, чтобы позвонить на сестринский пост в отделение, где сейчас находилась Дэниель. Чини уладил все формальности, и нам разрешили пройти.

– А мне надо будет предъявить полицейскую бляху? – пробормотала я, пока мы шли по коридору.

– Об этом не беспокойся. Я сказал им, что ты работаешь под прикрытием, изображаешь из себя торговку наркотиками.

При этих словах я легонько пихнула Чини.

Нам пришлось подождать возле палаты, в которую поместили Дэниель. Сквозь стеклянные двери мы наблюдали, как медсестра измеряет кровяное давление и регулирует капельницу. Как и в кардиологическом отделении, палаты здесь располагались вокруг сестринского поста, откуда можно было постоянно наблюдать за пациентами. Чини уже успел поговорить с хирургом и теперь поведал мне о состоянии Дэниель.

– Ей удалили селезенку. Но больше всего, как оказалось, пришлось поработать ортопеду. Ведь у нее были сломаны челюсть, ключица, ребра. А еще два сломанных пальца и масса ушибов. Все заживет, но потребуется время. Наименее опасной оказалась рана на черепе, хотя и вытекло много крови. У меня у самого такое было. Стукнулся головой о шкафчик с аптечкой в ванной, думал, что помру от потери крови.

Медсестра поправила покрывало на кровати Дэниель и вышла из палаты.

– Две минуты, – предупредила она и подтвердила свои слова, подняв вверх два пальца.

Мы стояли рядом возле кровати Дэниель и смотрели на нее, как смотрят родители на свое новорожденное дитя. Правда, очень трудно было представить себе, что это наш ребенок. Дэниель было не узнать: глаза в синяках, челюсть распухла, нос заклеен пластырем и забинтован. Одна рука с наложенной шиной покоилась поверх покрывала, ярко-красные ногти обломаны, отчего кончики распухших пальцев казались окровавленными. Дэниель пребывала в бессознательном состоянии, на наше присутствие она никак не реагировала. От наличия массы медицинского оборудования она казалась совсем маленькой, но вместе с тем это оборудование вселяло надежду, что с ней все будет хорошо. Когда человека так избивают, больничная палата самое подходящее для него место.

Когда мы покидали отделение интенсивной терапии, Чини обнял меня за плечи.

– Ты в порядке?

Я склонила к нему голову.

– Все хорошо. А ты?

– Нормально. – Он нажал кнопку вызова лифта. – Я предупредил врачей. Они не будут давать информацию о состоянии Дэниель и запретят всякие посещения.

– Думаешь, этот парень вернется?

– Похоже, что он пытался именно убить ее. Кто знает, насколько серьезны его намерения завершить свою работу?

– Я чувствую себя виноватой. Мне кажется, что покушение на Дэниель каким-то образом связано со смертью Лорны.

– Не хочешь подробнее посвятить меня в это?

– Ты о чем?

Подошел лифт, мы вошли в кабину, Чини нажал кнопку первого этажа, и кабина пошла вниз.

– О том, чего ты мне не рассказала. Что-то ты утаила, не так ли? – Тон у Чини был спокойным, а вот взгляд – напряженным.

– Да, пожалуй. – Я быстро пересказала ему разговор в лимузине с адвокатом из Лос-Анджелеса, упомянула и о его телохранителях. Когда мы выходили из лифта, я спросила: – Ты не догадываешься, кто это может быть? Он сказал, что представляет какого-то клиента, но, возможно, он сам и есть этот клиент.

– Могу поспрашивать. Понятно, что эти парни прибыли сюда не развлекаться. Дай мне его номер телефона, и я постараюсь что-нибудь выяснить.

– А вот я ничего не буду выяснять. Чем меньше знаю о них, тем лучше. Они заправляют здесь проституцией?

– Не думаю. Может быть, контролируют местную торговлю наркотиками, но это вовсе не значит, что они сами этим занимаются. Просто собирают часть доходов, а всю грязную работу оставляют мелким сошкам.

Свою машину Чини оставил на боковой улице, ближе к центральному входу, а не к приемному покою. Мы прошли в вестибюль. Сувенирный киоск и кафе были закрыты, но сквозь стекла витрин просматривалось их внутреннее убранство. У окошка главной регистратуры какой-то мужчина на повышенных тонах разговаривал с медсестрой. Манеры Чини моментально изменились, в нем явно проснулся полицейский: непроницаемое выражение лица и тяжелая походка. Неуловимым движением он вытащил полицейскую бляху и предъявил ее медсестре, устремив грозный взгляд на мужчину, который так непочтительно разговаривал с ней.

– Привет, Лестер. Может, уйдем отсюда? Нам надо поговорить.

Манеры Лестера Дадли тоже моментально изменились. Он отбросил свои хулиганские замашки и обворожительно улыбнулся.

– Привет, Филлипс. Рад тебя видеть. Хотя я тебя уже сегодня видел возле дома Дэниель. Ты слышал, что случилось?

– Поэтому я и нахожусь здесь, иначе бы ты меня не увидел. Сегодня ночью я выходной. Сидел дома и смотрел телевизор, когда позвонил дежурный.

– Не один, я надеюсь? Терпеть не могу, когда такие парни, как ты, скучают в одиночестве. Мое предложение остается в силе. В любое время дня и ночи, девочку или мальчика. Что угодно, на твой вкус. Лестер Дадли предоставляет...

– Занимаешься сводничеством, Лестер?

– Я просто дразню тебя, Филлипс. Господи, неужели нельзя пошутить? Законы я знаю не хуже тебя, а может, и лучше, если уж на то пошло.

Лестер Дадли не соответствовал моему представлению о сутенере. Издали он выглядел подростком, слишком молодым, чтобы его пускали в кино на вечерние сеансы без родителей или воспитателя. Но, подойдя ближе, я разглядела, что ему слегка за сорок, в весе мухи, рост чуть больше ста шестидесяти сантиметров. Темные прямые волосы, зачесанные назад, маленькие глаза, крупный нос, слегка срезанный подбородок. Тонкая шея, отчего голова напоминала репу.

Чини не посчитал нужным представить нас друг другу, но Лестер, похоже, знал, кто я такая. Он лукаво смотрел на меня, часто моргая, словно норное существо, внезапно извлеченное на свет. И одет он был, как подросток: футболка в горизонтальную полоску, голубые джинсы, хлопчатобумажная куртка с длинными рукавами и кроссовки. Лестер стоял, скрестив руки на груди и засунув ладони под мышки. На руке красовались слишком крупные для его запястья часы "Брейтлинг" с несколькими циферблатами – возможно, подделка.

– Так как дела у Дэниель? – поинтересовался Лестер. – От этой девки в окошке я не могу добиться вразумительного ответа.

У Чини заработал пейджер, он прочитал сообщение и пробормотал:

– Черт... я сейчас вернусь.

Лестер изобразил на лице сочувствие, глядя вслед удаляющемуся Чини.

Я решила, что пора попытаться наладить с ним отношения.

– Вы персональный менеджер Дэниель?

– Совершенно верно. Лестер Дадли, – представился он, протягивая руку.

Хотя и не испытывая такого желания, я все же была вынуждена пожать ее.

– Кинси Милхоун. Я ее подруга. – Если хочешь получить информацию, то следует отбрасывать в сторону личную неприязнь.

– Эта медсестра доставляет мне массу неприятностей. Отказалась сообщить о состоянии Дэниель, даже после того как я объяснил ей, кто я такой. Думаю, она подобным образом демонстрирует свою женскую независимость.

– Наверняка.

– Так что с Дэниель? Бедное дитя! Я слышал, что ее сильно избили. Наверное, какой-то сексуальный маньяк. Все они еще те сукины сыны.

– Доктор ушел, и я не успела поговорить с ним. А медсестре, скорее всего, приказали не сообщать никому о состоянии Дэниель.

– Не в этом дело. Она просто издевалась надо мной, развлекалась за мой счет. Ладно, меня это не особо трогает. Постоянно терплю нападки от таких вот феминисток. Вы верите, что они еще существуют? Я-то думал, что с этой чепухой уже покончено, но не тут-то было. Знаете, что сотворила на прошлой неделе банда вот таких женщин, которым нравится унижать мужчин? Они обрушились на меня, словно тонна кирпичей, заявляя, что я торгую белыми рабынями. Можете себе представить? Бред да и только. Как можно говорить о белых рабынях, когда половина моих девочек темнокожие?

– Вы поняли их слишком буквально.

– Все дело в том, что мои девочки зарабатывают хорошие деньги. Большие деньги, очень большие. Где бы они еще смогли столько зарабатывать? Образования у них нет, у половины интеллект на уровне табуретки. Но они не скулят. Разве мои девочки жалуются? Да ни в коем случае. Они живут как королевы. И еще скажу вам кое-что. Эта банда мужененавистниц не предлагает ни черта конкретного для них. Ни работы, ни учебы, ни даже благотворительной помощи. Так где же тут забота о них? Девочки вынуждены зарабатывать себе на жизнь. А хотите знать, что я ответил им? Я сказал: "Леди, это бизнес. И рынок формирую не я, а спрос и предложение. Девочки просто оказывают различные услуги, вот и все". И думаете, это их проняло? Да знаете, в чем тут все дело? В сексуальной извращенности. Эти феминистки ненавидят мужчин, не могут смотреть, как женщины развлекаются с особами противоположного пола...

– Или, – вмешалась я, – они возражают против того, чтобы кто-то эксплуатировал молоденьких девочек. Вот такое у меня дикое предположение.

– Ну, если дело только в этом, то зачем же спорить? Тут я с ними согласен. Но они считают меня врагом, а вот с этим я не могу согласиться. Девочки мои здоровы, я их постоянно защищаю, и это правда.

– Что же вы не защитили Дэниель?

Лестеру не понравился резкий тон моего вопроса.

– А ей надо было слушаться меня. Я ведь говорил ей: "Не води клиентов домой. Не занимайся с клиентом, если меня нет поблизости". Это ведь моя работа, за которую я и получаю свой процент. Когда у нее бывали назначены свидания с клиентами, я привозил ее на машине. Ради Бога, да ее и пальцем никто не трогал, если она была с сопровождающим. А если она не сообщала мне о таких свиданиях, то я и помочь ничем не мог. Все очень просто.

– Может, она решила завязать с такой жизнью, – предположила я.

– Она заикалась об этом, а я всегда говорил: "Эй, это твое личное дело". Никто моих девочек не удержит силой. Хочет уйти – пожалуйста. Но в таких случаях я спрашиваю, как она намерена зарабатывать на жизнь... – Незаконченную фразу Лестер снабдил скептическими интонациями.

– А для чего? Я что-то не понимаю.

– Я просто рисую ей картину будущей жизни, если она пойдет работать продавщицей, официанткой и тому подобное. Мизерная заработная плата, любой может избить. Жестоко с моей стороны, конечно, но если девицу устраивает такая жизнь, то почему я должен возражать? Да и со шрамами на лице трудно будет найти работу.

– Ас чего вы взяли, что могут появиться шрамы на лице?

– Ох, да это просто мое предположение. На улицах слухи распространяются очень быстро. Вы же наверняка знаете о таких случаях, когда девочкам портят лица. Жаль, конечно, но многие парни грешат этим, любят поиздеваться над бедными незащищенными девочками.

Вернулся Чини. Он, с любопытством поглядывая на нас, спросил:

– Все в порядке?

– Да, все нормально, – коротко ответила я.

– Мы просто поговорили о делах, – пояснил Лестер. – Но я так и не услышал, как состояние Дэниель. С ней все будет в порядке?

– Нам пора идти, – ответил ему Чини. – Мы проводим тебя до машины.

– Да, конечно. Но скажи, они поместили ее в ортопедическое отделение? Если бы я точно знал, то мог бы прислать ей цветы. Кто-то сказал, что у нее сломана челюсть. Наверное, поработал какой-то сексуальный маньяк.

– Можешь не тратиться на цветы. Мы приказали докторам не давать информации о ее состоянии.

– Очень разумно. Я и сам хотел это предложить. Охраняйте ее от грязных типов.

– Уже поздно, – заметила я, но Лестер не уловил иронии в моих словах.

Наконец мы вышли на улицу. Перед зданием больницы пожав друг другу руки, мы распрощались, как будто только что закончили деловое совещание. Как только Лестер повернулся ко мне спиной, я вытерла ладонь о джинсы. Мы с Чини подождали на тротуаре, пока он уедет.

Глава 17

Уже почта в четыре ура мы с Чини ехали по темным улицам в его спортивной красной "мазде". Верх машины был опущен, и ветер хлестал меня по лицу. Я откинула голову назад, вглядываясь в проплывавшие надо мной небеса. В этой части города гирлянды уличных фонарей опоясали затененные подножья холмов. Сейчас они празднично мерцали, словно лампочки на рождественской елке. В домах, мимо которых мы проезжали, кое-где горел свет, наверное, встававшие спозаранку рабочие включали кофеварки и принимали душ.

– Тебе не холодно? – поинтересовался Чини.

– Нет. Похоже, Лестер много знает об этом избиении. Ты не думаешь, что он сам это сделал?

– Если он хочет, чтобы она продолжала работать на него, то не стал бы так избивать.

Небо в этот час было некрасивым, плотные серые тени нависли над черными деревьями. На траве выступила роса. Изредка доносилось щебетание птиц, запрограммированные на определенное время автоматические поливальные установки орошали газоны. Если и дальше продержится сухая погода, то городские власти ограничат расход воды, и трава засохнет. Во время прошлогодней засухи многие домовладельцы даже и не засаживали дворы зеленью.

На бульваре Кабана по темному тротуару ехал мальчишка на скейтборде. Я поймала себя на мысли, что ожидаю увидеть "Фокусника" – мужчину на велосипеде, с хвостовым фонарем и люминесцентными наклепками на задниках кроссовок. Я уже начала воспринимать его как какую-то потустороннюю силу – эльф или дьявол, который пляшет передо мной, следя за каждым моим шагом. Куда бы я ни поехала, он возникает рядом, и всегда спешит, как будто никак не может попасть к месту назначения.

Чини притормозил и подался вперед, чтобы разглядеть подростка на скейтборде. Он приветственно взмахнул рукой, и парнишка помахал в ответ.

– Кто это? – спросила я.

– Он работает ночным дежурным в санатории. Недавно попал в аварию, и у него забрали водительские права. Но, в общем-то, он неплохой парень.

Вскоре Чини свернул на аллею, ведущую к дому Дэниель, где я оставила свою машину. Он остановился позади "фольксвагена", включил "нейтралку", чтобы не так сильно шумел двигатель.

– Ну, какие у тебя планы на сегодня. Спать собираешься?

– Надеюсь, да. Я жутко устала. А ты на работу?

– Домой, в постель. По крайней мере на пару часов. Позвоню тебе позже. Если найдешь в себе силы, мы можем выбраться куда-нибудь поесть.

– Я еще не знаю, как у меня сложится день. Если не застанешь меня, то оставь номер телефона, я сама тебя разыщу.

– Будешь у себя в офисе?

– Собственно говоря, я хотела пойти в "хибару" к Дэниель и навести там порядок. В комнате все полы залиты кровью.

– Тебе нет никакой необходимости делать это, поскольку домовладелец сказал, что в начале следующей недели пришлет уборщицу. До понедельника он сделать этого не может, но в любом случае так лучше, чем если бы этим занималась ты.

– Ничего не имею против. Просто мне хотелось что-нибудь сделать для нее. Может, взять ее халат и тапочки и отнести в больницу.

– Тебе виднее. Ладно, садись в машину, а я прослежу, как ты будешь уезжать.

Я открыла дверцу и вылезла наружу, прихватив свою сумочку.

– Спасибо, что подвез, и вообще за все спасибо.

– Не за что.

Я захлопнула дверцу и направилась к своему "фольксвагену", ощущая на себе взгляд Чини. Двигатель завелся сразу. Я махнула Чини рукой, чтобы показать, что все в порядке, но он не собирался уезжать, видимо, решив проводить меня до самого дома. Его "мазда" упрямо следовала за мной по всем поворотам и изгибам темных улиц. Впервые мне удалось припарковать машину прямо перед домом. И только после этого Чини, почувствовав, что я в безопасности, дал газ и умчался.

Я закрыла машину, прошла через ворота, подошла к двери и открыла ее. Подобрала с пола почту, брошенную в прорезь в двери, включила в прихожей свет, положила сумочку и заперла дверь. Поднимаясь по винтовой лестнице, я начала снимать с себя одежду, небрежно швыряя ее на пол, как в тех романтических комедиях, где любовники сгорают от нетерпения. Мне и самой не терпелось поскорее забраться в постель. Голая, я расхаживала по комнате, задергивая шторы, отключая телефон, выключая свет. Наконец, со вздохом облегчения, я забралась под одеяло. Мелькнула мысль, что дикая усталость не даст мне уснуть, но, как оказалось, я ошиблась.

Проснулась я уже в шестом часу вечера. Спросонок мне показалось, что я проспала сутки. Уставившись на стеклянный потолок над кроватью, я медленно соображала, какое сейчас время суток. Серый февральский день неспешно утекал, словно вода в отверстие раковины. Очухавшись окончательно, я решила, что проспала достаточно. Выбравшись из постели, я ощутила зверский голод. Почистила зубы, приняла душ, вымыла голову, натянула старую майку и потрепанные джинсы. Спустившись вниз, взяла пластмассовое ведро со щетками и прочими принадлежностями для уборки. Теперь, когда первый шок уже прошел, меня охватила жгучая ненависть к тому, кто пытался убить Дэниель. Мужчины, которые бьют женщин, неполноценные ничтожества, как и те, кто бьет детей.

Затем я набрала номер Чини. Его телефон не отвечал. Наверняка мой ночной провожатый уже давно проснулся и ушел. Я оставила сообщение на автоответчике, упомянув время дня и то, что слишком голодна и не могу ждать его. Когда я открыла входную дверь, к ногам моим свалился конверт, засунутый в щель. Поперек конверта почерком Гектора было написано: "Пятница. Семнадцать тридцать пять. Стучался, но безрезультатно. Записка и пленка в конверте. К сожалению, больше ничем помочь не могу. Позвоните мне, когда вернетесь". Ниже имелся номер домашнего телефона и телефона в студии. Наверное, он стучался, когда я была в душе. Я посмотрела на часы. Значит, он был здесь всего пятнадцать минут назад. Я поняла, что еще слишком рано звонить по любому из этих телефонов. Сунув записку и пленку в сумочку, я направилась в кафе, где можно было поесть в любое время суток.

Жадно вчитываясь в записку Гектора, я походила на свинью, с аппетитом поедающую с тарелки все то, что запрещают есть диетологи. Ему удалось расшифровать не намного больше, чем мне. К моим записям он добавил только следующее:

«Привет... мне это не нравится... сама так думаю... Ты не...»

"Ох, успокойся, я же просто шучу... (смех)... но ты должна признать, что это отличная идея. Она прыгает в одно и тоже время каждый день... обожествлять".

"Ты болен... люди не имею права лезть в мою... (звон, лязг)".

Шум воды, скрип.

«Если что-нибудь случится, я...»

Треск...

«Меня тревожит... коротышка».

«Не вижу связи...»

Смех... скрип кресла... шорох... бормотание...

Внизу страницы Гектор нарисовал три больших вопросительных знака. Я с ним была абсолютно согласна.

Добравшись до "хибары" Дэниель, я оставила машину на обочине, как и в прошлый вечер. Уже стемнело. При таком образе жизни я могу вообще больше никогда не увидеть солнца. Я достала фонарик и проверила батарейки, с удовлетворением отметив, что они еще не сели. Пару минут я потратила на то, чтобы не торопясь пройти к дому, шаря лучом фонарика по кустам с обеих сторон аллеи. Я не рассчитывала найти что-нибудь, да и не собиралась искать какие-нибудь улики, мне просто хотелось понять, куда мог скрыться убийца Дэниель. Ведь наверняка здесь были такие места, где он мог бы спрятаться, какие-нибудь проходные дворы, по которым можно выйти на соседнюю улицу. Во мраке ночи даже ствол дерева может послужить достаточным укрытием. По моим предположениям, злодей мог укрыться невдалеке, чтобы наблюдать за приездом "скорой помощи" и полиции.

Очутившись возле "хибары", я, не останавливаясь, пересекла задний двор и подошла к дому, где проживал домовладелец. Поднялась по ступенькам и постучала в освещенное окно. Я увидела, как домовладелец достал из раковины тарелки и поставил их в сушку. Почти в этот же момент он заметил меня и направился к двери, вытирая на ходу руки полотенцем. Взяв у него ключ, я задержалась на несколько минут, чтобы поговорить о покушении. Он сообщил мне, что отправился спать в десять часов, поведав, что вообще-то спит чутко, но поскольку его спальня находится на втором этаже и выходит окнами на улицу, то он, естественно, ничего не слышал. Домовладельцу было слегка за семьдесят, отставной военный, хотя и не упомянул, в каких войсках служил. Если он и знал, чем Дэниель зарабатывала на жизнь, то ни словом об этом не обмолвился. Казалось, он любит ее так же, как и я, а в данный момент для меня это было важнее всего. Я не стала рассказывать ему, в каком Дэниель состоянии, лишь заметила, что она жива и должна скоро поправиться. А на деталях он и не настаивал.

По выложенной кирпичом дорожке я прошла к маленькому крыльцу "хибары" Дэниель. Лента, огораживавшая место преступления, была уже снята, но вокруг дверной ручки и на косяке двери еще сохранились следы порошка для снятия отпечатков пальцев. На завернутом в тряпку куске свинцовой трубы тоже наверняка искали отпечатки пальцев, но я сомневаюсь, что что-нибудь нашли. Я вошла внутрь и включила свет. Пятна крови на полу напоминали цветовые таблицы Роршаха[12], по стенам тянулись темно-красные дорожки засохших капель, похожие на восклицательные знаки. Залитый кровью палас, должно быть, убрали в какую-нибудь кладовку, а следы крови на досках пола выглядели капельками краски. Все жилье состояло из одной комнаты, причем довольно убогой. Смотреть там особо было не на что, хотя я обошла все помещение. Здесь, как и у меня, было довольно тесно. Наверное, поединок между Дэниель и ее убийцей происходил в комнате, большую часть которой занимала королевских размеров кровать. Застилало кровать бело-розовое цветастое покрывало, чей рисунок гармонировал со шторами и обоями. Убранство кухни состояло из обогревателя и микроволновой печи, стоявшей на буфете.

Крошечная ванная комната выкрашена в белый цвет, пол выложен маленькими старомодными черно-белыми плитками. Ванна стояла за занавеской, которая была такой же расцветки, как покрывало и шторы в комнате. Стена напротив унитаза представляла собой маленькую художественную галерею. Ее украшал десяток фотографий в рамках. В ходе борьбы с убийцей Дэниель, видимо, ударилась об эту стену, но со стороны комнаты, поскольку несколько фотографий валялось на кафельном полу изображением вниз. Я осторожно подняла их. От удара рамки двух из них сломались, а стекла на четырех других растрескались или совсем вылетели. Я собрала осколки, сложила стопкой разбитые рамки, и, поправляя оставшиеся висеть на стене фотографии, принялась их разглядывать. Дэниель новорожденная; Дэниель с мамочкой и папочкой; Дэниель в девятилетнем возрасте, она танцует, волосы собраны в высокую прическу.

Я вернулась в комнату и обнаружила толстую пачку бумажных продовольственных пакетов, засунутую в щель между стеной и платяным шкафом. В один из них я запихнула фотографии со сломанными рамками и оставила его у двери. Я вспомнила, что видела в каком-то магазинчике такие рамки по паре долларов за штуку. Может быть, я загляну туда и куплю несколько. Собрав все белье с кровати, я вынесла его на крыльцо и приступила к уборке, воспользовавшись привезенными с собой принадлежностями. Наполнила ведро горячей водой, добавила туда моющего средства. Вымыла стены, отскоблила доски пола. Вода в ведре стала розовой. Я вылила ее, снова наполнила ведро и начала все по новой.

Закончив уборку, я села на кровать, достала свои записи и, протянув руку к телефону, набрала домашний номер Гектора. Он ответил сразу же.

– Это Кинси. Рада, что застала вас дома. Я думала, что вы уже уехали в студию.

– Для этого еще слишком рано, а сегодня я вообще туда не собирался. Я ведь работаю с субботы по среду, так что выходные у меня выпадают обычно на четверг и пятницу. Вчерашний день исключение, но такое бывает редко. У меня полно планов на сегодняшний вечер. Сначала я купаю Бьюти в ванной, а потом она меня. Как я понял, вы получили мою записку.

– Да, и мне очень жаль, что я вас не увидела. Когда вы подъехали, я находилась в ванной. – Несколько минут мы посетовали на плохое качество записи. – Что вам удалось разобрать?

– Не очень много. Разобрал пару слов, но, по-моему, в них нет никакого смысла.

– У вас есть хоть какое-то представление о предмете их разговора?

– Ни малейшего. Лорна расстроена, это все, что я понял.

– Вы уверены, что это Лорна?

– Поклясться не могу, но думаю, что да.

– А мужчина?

– Я не узнал его голоса. На моих знакомых он не похож. Вам стоит самой послушать пленку еще раз. А может, имеет смысл делать это по очереди, заполняя пустые пространства, как в головоломке, из кусочков.

– На это можно потратить всю жизнь, а ведь я даже не уверена в том, нужно это или нет. Но когда вернусь домой, все-таки послушаю еще раз. – Я бросила взгляд на записи. – А как насчет этого слова "обожествлять"? Как-то странно оно звучит, не правда ли? Обожествлять кого?

– Тут, в общем-то, я и сам не уверен. Но это единственное слово, которое пришло мне в голову. Мне же не дает покоя другая фраза: "Она прыгает каждый день в одно и то же время". Ума не приложу, что бы это могло значить.

– А почему "коротышка?" По-моему, это Лорна сказала.

– Да, это тоже звучит странновато, но тут у меня есть хоть какие-то соображения. В городе есть парень по кличке "Коротышка". Может, она его имеет в виду?

– Интересное предположение. А она его знала?

– По-видимому. Вообще-то, его зовут Джон Стоктон, а "Коротышкой" его прозвали потому, что он маленького роста и толстый. Он строитель-проектировщик...

– Подождите-ка, – перебила я его, – мне знакомо это имя. Почти уверена, что именно его называл Кларк Эссельман. Не является ли он членом совета директоров "Колгейт Уотер"?

Гектор расхохотался.

– Что вы, никоим образом. Его и близко туда никто не подпустит. Люди поговаривают о конфликте интересов. Стоктон увлекся десятком проектов самообогащения.

– А, наверное. Это не имеет значения. Лорна говорила с ним, или о нем?

– Я думаю, о нем. Собственно говоря, какая-то связь вполне может существовать. Если Стоктон задумал бы какое-либо строительство, то ему пришлось бы обращаться в "Колгейт Уотер" за разрешением. А поскольку Лорна присматривала за Эссельманом, она могла слышать что-нибудь о "Коротышке".

– Ну и что из этого? В таком городе всегда можно услышать кучу разных вещей, но это еще не причина, чтобы тебя убили. А трудно получить это разрешение?

– Подать заявку нетрудно, но в связи с существующей нехваткой воды проект должен представлять собой нечто грандиозное, чтобы с ним согласились.

– Ладно. – Несколько секунд я обдумывала эту идею, но она меня ни на что не вывела. – Не знаю, как все это увязать. Если они говорят о воде, то, может, это имеет отношение к тому, что "она прыгает туда каждый день в одно и то же время". Может быть, это как-то связано с плаванием? Я знаю, что Лорна занималась бегом, но, может, она к тому же еще и плавала?

– Мне об этом слышать не приходилось. И опять же, если мужчина разговаривал с Лорной, то почему он обращается к ней в третьем лице? Наверное, он говорил о ком-то другом. А Стоктон не имеет ничего общего с плавательными бассейнами. Он строит торговые предприятия. Скорее всего они говорили о работе. Может, она прыгает в офис каждый день в одно и то же время. Или в постель?

– Вы правы. Ну ладно. Может, если мы немного отдохнем, нам в голову придет что-нибудь новое? А больше вы ничего не заметили?

– Больше ничего. Разве что тот факт, что Лорна расстроена.

– Мне тоже так показалось, поэтому я так внимательно и слушала эту пленку. Ее злило каждое сказанное мужчиной слово.

– Ну ладно. Как вы только что справедливо заметили, чтобы информация приобрела какой-то смысл, ей нужно отлежаться. И если мне придет в голову какая-нибудь новая версия, то я вам позвоню.

– Спасибо, Гектор.

К тому времени как я заперла "хибару" и вернула ключ домовладельцу, было уже почти без четверти семь. Запах моющих средств навевал мысль о больнице, меня согревало сознание, что Дэниель, вернувшись, найдет в доме порядок. Я направилась к машине, держа в руках всякую всячину. Пластиковое ведро поставила на переднее сиденье справа от себя, на заднее сиденье бросила кучу постельного белья и бумажный пакет со сломанными рамками. Усевшись за руль, я какое-то время размышляла над своими следующими действиями и шагами. Предположение Гектора о том, что предметом разговора Лорны и незнакомца являлся "Коротышка" Стоктон, представлялось достаточно интересным. Судя по тому, что мне удалось расслышать из разговора Кларка Эссельмана по телефону, Стоктон должен будет присутствовать на очередном собрании совета директоров, которое, по моему разумению, состоится сегодня вечером. Если мне повезет, может быть, я встречусь с Сереной и смогу разузнать у нее что-нибудь о пропавших деньгах.

На ближайшей заправке я нашла телефон-автомат и разыскала в справочнике номер "Колгейт Уотер". Хотя рабочий день уже закончился, автоответчик выдал мне время и место предстоящего собрания совета директоров: семь часов вечера, в конференц-зале районного отделения компании. Я забралась в машину, включила зажигание, выехала на шоссе и помчалась на север.

Через четырнадцать минут я въехала на стоянку позади административного здания, уже забитую машинами. Заглушив двигатель, вышла из машины и заперла ее. Дорогу в конференц-зал найти было нетрудно, поскольку все прибывшие направлялись именно туда. Я невольно ускорила шаг, чтобы успеть занять место.

Интерьер конференц-зала был скучен и функционален: коричневый ковер, стенные панели темного дерева, в центре столы сдвинуты в форме буквы "L". На столике у стены находился огромный кофейник, его окружали чашки, пакетики с сахаром, кувшин с молоком. Лампы дневного света делали лица присутствующих желтыми.

Совет директоров "Колгейт Уотер" состоял из семи человек. Перед каждым из них на столе располагалась табличка с указанием имени, фамилии и должности: советник водохозяйственного района, генеральный менеджер и главный инженер, президент и четыре директора, одним из которых являлся Кларк Эссельман. Нед, с которым он в прошлый раз разговаривал по телефону, был, наверное, Теодором Рамсеем, сидевшим через два кресла от Эссельмана. А Боб и Друсилла, упомянутые в том же разговоре, оказались соответственно Робертом Эннисбруком и Друсиллой Чатэм.

В распоряжение каждого члена совета был предоставлен персональный кувшин с ледяной водой, которую они с жадностью поглощали, одновременно обсуждая ее нехватку. Имена некоторых присутствующих были мне известны, но, за исключением Эссельмана, я никого из них не знала в лицо. Серена устроилась в первом ряду, шурша складками платья и пытаясь выглядеть так, будто она нисколько не волнуется за отца. Эссельман в костюме и галстуке выглядел каким-то хрупким, но одновременно и исполненным твердой решимости. В данный момент он был поглощен беседой с миссис Чатэм – женщиной, которая сидела слева от него.

Все уже были в сборе, свободных мест почти не осталось. Я заметила-таки пустой стул и заняла его, сама удивляясь тому, что я здесь делаю. Многие собравшиеся на заседание были с портфелями или папками. Сидевший рядом со мной мужчина вытащил блокнот и принялся делать в нем какие-то пометки в ожидании начала. Я оглянулась и посмотрела на задние ряды. Все места были заняты. Через окно я видела, что продолжавшие прибывать люди располагались за расставленными во дворе столиками или же просто прислонялись к решетке, украшенной орнаментом. Установленные во дворе громкоговорители позволяли им слышать каждое слово, произнесенное в зале.

На L-образном столе в центре зала лежала кипа листков с повесткой дня. Я на мгновение поднялась со своего стула, чтобы взять один листок. По-видимому, любой человек в зале мог запросто задавать вопросы совету директоров, почти все писали записки и передавали их в президиум. Некоторые из присутствующих вставали со своих мест, подходили друг к другу, совещались, готовя, видимо, совместное заявление. Я понятия не имела, что вообще здесь происходит. Повестка дня, которую я мельком просмотрела, показалась мне невыносимо скучной, но меня это и не заботило. Было интересно, смогу ли я узнать "Коротышку" Стоктона. Многие из нас выглядят маленькими и толстыми, когда сидят.

В семь ноль три собравшихся призвали ко вниманию. Члены совета директоров заняли свои места. Были зачитаны результаты выполнения решений предыдущего собрания. Повестку дня приняли единогласно, без обсуждения. В зале стояла тишина, лишь изредка раздавались покашливания. Выступавшие, все как один, говорили ровным, монотонным голосом, отчего предмет обсуждения представлялся еще более скучным. Вопросы деятельности компании освещались членами совета в такой сухой манере, которая больше подошла бы к заумной беседе теологов. Если здесь и на самом деле происходило что-то важное, то суть от меня явно ускользнула. Поразило меня лишь одно. В своем телефонном разговоре с Недом Кларк Эссельман проявил недюжинную страсть. Видно, за кулисами можно было дать волю своим чувствам, а на публике следовало сдерживать эмоции на благо общего дела.

Присутствующие один за другим выходили вперед и обращались в президиум с заготовленными заявлениями. Они зачитывали их громкими голосами, стараясь сухо изложить суть. От тепла человеческих тел и работающего отопления в зале было не просто жарко, а убийственно душно. А поскольку я недосыпала уже в течение пяти дней, то клевала носом, качаясь на стуле из стороны в сторону. Со стыдом должна признаться, что фактически я заснула. Это было нечто вроде нырка в бессознательность. И поняла я это только тогда, когда мой подбородок уперся мне же в грудь. Наверное, я бы продолжала спать, но меня вернул к действительности жаркий обмен мнениями. С опозданием я поняла, что начало его пропустила.

Выпрямившись во весь рост, Кларк Эссельман осуждающе направил указательный палец на стоящего у трибуны мужчину.

– Вы и подобные вам люди разрушаете страну.

Человек, к которому обращались эти слова, должен был быть Джоном «Коротышкой» Стоктоном. Пяти футов роста, очень тучный, с круглым детским лицом и темными редеющими волосами. Лицо его покрывал обильный пот, который он утирал носовым платком.

– Люди, подобные мне? Неужели, сэр? Давайте не будем переходить на личности. Речь идет не обо мне, да и не о вас. Речь идет о рабочих местах для жителей нашего города. О процветании и прогрессе для граждан этой страны, для...

– Чушь! Речь идет о том, как ты делаешь деньги, сукин ты сын. Что ты тут еще несешь о благе страны? К тому времени как это... это решение будет осуществлено, ты наверняка уже успеешь умыть руки. Будешь подсчитывать свои доходы, в то время как все мы на протяжении долгих веков будем расхлебывать это дерьмо.

Подобно двум влюбленным, Кларк Эссельман и Джон Стоктон, казалось, не замечали уже никого вокруг себя. Атмосфера в зале наэлектризовывалась, присутствующие возбужденно переглядывались.

Голос Стоктона был сладким до тошноты.

– Сэр, рискуя оскорбить вас, я позволю себе все-таки задать вам вопрос. А что сделали вы для решения жилищной проблемы, борьбы с безработицей, для финансовой поддержки жителей округа Санта-Тереза? Что вы ответите на это?

– Не уходите в сторону от вопроса.

– Да ваш ответ ровным счетом ничего и не значит. Вы не пожертвовали ни центом ради благосостояния общества, в котором живете.

– Это неправда... Это неправда! – прокричал Эссельман.

Но Стоктон продолжал:

– Вы заблокировали экономический рост, подвергли обструкции политику занятости, стали препятствием развитию строительства. Вы встали на пути у прогресса. А почему бы и нет? Ведь вы-то свое получили. Так какое же вам дело до всех нас? Да для вас было бы лучше, если бы мы все попрыгали в океан.

– С океаном вы абсолютно правы! Пойдите и утопитесь в нем.

– Джентльмены! – Со своего места поднялся президент.

– Позвольте, я вам кое-что скажу. Вот вы уйдете, и возможности для развития тоже будут упущены. Кто же заплатит за отсутствие у вас воображения?

– Джентльмены, джентльмены! – Президент постучал по столу молотком, но безрезультатно.

Серена вскочила на ноги, но отец отмахнулся от нее тем же небрежным жестом, каким, наверное, невольно обижал ее еще в детстве. Она снова села, в то время как Эссельман продолжал кричать, содрогаясь:

– Оставьте свои разглагольствования для членов клуба бизнесменов, молодой человек. Меня тошнит от бредней этого выскочки. Правда заключается в том, что вы явились сюда во имя всемогущего доллара, и вы сами знаете это. Если вы так заинтересованы в экономическом росте и всеобщем благе, тогда пожертвуйте землей и всеми своими доходами. Не прячьтесь за дешевой риторикой...

– Вот вы и пожертвуйте. Почему бы вам не сделать что-нибудь? Вы богаче, чем многие из присутствующих вместе взятых. И не вам говорить о риторике, вы, чванливая задница...

Сбоку от Стоктона откуда ни возьмись появился одетый в униформу охранник и взял его за локоть. Стоктон стряхнул его руку и пришел в ярость. Но тут с другой стороны к нему подошел кто-то из его коллег и помог охраннику вывести Стоктона из зала. Эссельман остался стоять, взгляд его горел гневом.

Пока выступали все последующие ораторы, я наклонилась к своему соседу:

– Боюсь показаться вам дурочкой, но что тут такое произошло?

– Джон Стоктон пытается получить разрешение на водопользование для большого участка земли, который он хочет продать компании "Маркус Петролеум".

– Мне казалось, что такие сделки должны осуществляться под контролем муниципалитета.

– Совершенно верно. Месяц назад сделка была одобрена единогласно при условии, что новые хозяева будут использовать воду, которая очищается компанией "Колгейт Уотер". Все шло к тому, что никаких возражений не будет, но Эссельман вдруг решил броситься в контратаку.

– А по какому же поводу такой скандал?

– Стоктон является владельцем некоторых участков, которые весьма интересуют нефтяные компании. Но всем им грош цена без воды. Эссельман поначалу поддержал его, а теперь вдруг выступил против. "Коротышка" почувствовал себя преданным.

И опять мои мысли вернулись к тому телефонному разговору. Эссельман упоминал что-то о том, как совет директоров дал уговорить себя на какую-то сделку, в то время как сам он находился в больнице.

– Стоктон занимался всем этим в то время, как Эссельман был болен?

– Совершенно верно. И почти преуспел в этом. Теперь же, выйдя из больницы, Эссельман пытается использовать все свое влияние для того, чтобы опротестовать согласие совета директоров.

Сидевшая впереди женщина обернулась и смерила нас уничтожающим взглядом.

– Не могли бы вы говорить потише, люди здесь заняты делом.

– Извините.

Президент отчаянно пытался навести порядок, но разгоряченная публика не проявила никакого интереса к этим его попыткам.

Я поднесла ладонь ко рту.

– И было голосование по этому вопросу? – спросила я тихо.

Мой сосед покачал головой.

– Вопрос возник год назад, и совет директоров назначил специальную комиссию для изучения проблемы и выработки рекомендаций. Они провели исследование возможного вредного воздействия на окружающую среду. Вы знаете, как это делается. Обычные стандартные тесты, в надежде на то, что никто не обратит особого внимания на результаты. На голосование вопрос будет поставлен не раньше следующего месяца. Вот поэтому-то они и ломают сейчас копья.

Женщина, сидевшая впереди, полуобернулась и поднесла палец к губам, прервав наш разговор.

Как раз в этот момент Эссельман опустился в свое кресло, щеки его были пунцовыми. Серена обошла вокруг стола и, к его неудовольствию, уселась рядом. "Коротышки" Стоктона нигде не было видно, но со двора доносился его голос, полный гнева. Кто-то пытался его успокоить, но безуспешно. Собрание шло своим ходом. Президент бодро перешел к следующему пункту повестки дня, под которым значилось: "Противопожарная спринклерная система". Обсуждение этой проблемы прошло гладко. Когда я выскользнула из зала, Стоктон уже ушел. Двор опустел.

Глава 18

Я поехала в больницу. По дороге остановилась, чтобы заправиться. Я знала, что к моему приезду время посещения уже закончится, но в отделении, где лежала Дэниель, были свои правила. Родственникам разрешалось пятиминутное пребывание в течение каждого часа. Здание клиники было ярко освещено, ну прямо-таки отель на побережье. Мне пришлось проехать целый квартал, чтобы найти место для парковки. Я пересекла вестибюль и свернула направо к лифтам, чтобы подняться в отделение интенсивной терапии. Выйдя из кабины, я подошла к местному телефону, висевшему на стене, и позвонила на сестринский пост. Сестра ночной смены ответила вежливо, но не вспомнила моего имени. Она попросила меня подождать, не потрудившись даже заглянуть в палату Дэниель. Я принялась изучать картину с морским видом, висевшую на стене. Через минуту в трубке вновь раздался голос сестры, на этот раз он звучал гораздо дружелюбнее. Она, видимо, решила, что я из полиции. Чини наверняка шепнул кому-то пару слов, чтобы меня пропускали к Дэниель.

Я стояла в коридоре и смотрела на Дэниель сквозь окошко в двери палаты. Кровать, на которой она лежала, была чуть-чуть приподнята, сама Дэниель казалась спящей, ее длинные темные волосы струились по подушке и свисали с края постели. Царапины на лице проступили более явственно, белый пластырь поперек носа ярко контрастировал с черно-синими глазницами. Губы темные и опухшие, нижняя челюсть, наверное, была скреплена скобами. Но в Дэниель не чувствовалось той расслабленности, которая присуща всем спящим. Капельница и катетер находились на своих местах.

– Хотите поговорить с ней?

Я повернулась и увидела перед собой ту же медсестру, которая дежурила здесь прошлой ночью.

– Мне бы не хотелось ее беспокоить, – ответила я.

– Я в любом случае должна разбудить ее для приема лекарств. Можете зайти вместе со мной. Только не огорчайте ее ничем.

– Не буду. Как у нее дела?

– Она молодец. Ей дали сильную дозу обезболивающего, но время от времени ее все-таки будят. Через пару дней мы думаем отправить ее этажом ниже, в обычную палату, но пока она будет находиться здесь.

Я тихо стояла у кровати, наблюдая за тем, как сестра измеряла давление, считала пульс, поправляла иглу капельницы. Глаза Дэниель медленно раскрылись, в них стояло какое-то расплывчатое выражение, такое бывает у людей, когда они не понимают, где находятся и почему. Сестра сделала пометку в карте больной и вышла из палаты. Зрачки Дэниель зеленовато поблескивали среди многочисленных царапин вокруг глаз.

– Привет, ну как ты?

– Мне лучше, – прошепелявила она, не разжимая зубов. – Мне поставили скобки, поэтому говорю вот только так.

– Я это уже поняла. Тебе больно?

– Нет, все хорошо. – Она слабо улыбнулась, не пошевелив головой. – Его я так и не видела, если тебя это интересует. Помню только, как открыла дверь.

– Ничего удивительного, – заметила я. – Со временем память должна вернуться.

– Надеюсь, что этого не произойдет.

– Понимаю. Скажи мне, когда устанешь. Я не хочу тебя утомлять.

– Не волнуйся. Мне, наоборот, не хватает компании. Что у тебя нового?

– Немного. Еду домой с собрания совета директоров "Колгейт Уотер". Настоящий зоопарк. Старичок, за которым Лорна присматривала, поскандалил со строителем по имени "Коротышка" Стоктон. Все остальное такая скучища, что я там заснула.

Дэниель издала какой-то звук, давая мне понять, что она меня внимательно слушает. Веки ее казались ужасно тяжелыми, будто она хотела провалиться в неумолимый наркозный сон. Я надеялась, что имя "Коротышка" вызовет у нее какую-то реакцию, но, похоже, оно проплыло мимо сознания Дэниель.

– Лорна когда-нибудь упоминала при тебе имя "Коротышка" Стоктон?

Мне показалось, что Дэниель меня не слышит. В палате стояла тишина. Наконец она, похоже, пришла в себя.

– Клиент, – сообщила она.

– Он был клиентом? – удивилась я. Мне пришлось задуматься над этой новостью. – Это странно. Не похоже, чтобы он был в ее вкусе. Давно это было?

– Давно. Но мне кажется, что она виделась с ним всего один раз. Так же, как и с другим.

– С каким таким другим?

– Со старичком.

– Что за старичок?

– С которым Лорна спала.

– Ох, этого не может быть. Ты, наверное, его с кем-то перепутала. Кларк Эссельман – это отец Серены Бонни. За этим старичком Лорна присматривала...

Дэниель сделала движение рукой, как бы сбрасывая с себя простыню.

– Тебе что-нибудь нужно?

– Воды.

Я посмотрела на прикроватную тумбочку. Там находились пластиковый кувшин, полный воды, пластиковый стакан и согнутая соломинка.

– А тебе можно это пить? Лучше скажи правду, а то я не знаю, что тебе можно, а что нет.

Дэниель улыбнулась.

– Здесь... не обманывают.

Я наполнила стакан водой и, сунув туда соломинку, поднесла к губам Дэниель. Та сделала три крошечных глотка.

– Спасибо.

– Ты говорила про какого-то знакомого Лорны.

– Эссельман.

– Ты уверена, что мы говорим об одном и том же человеке?

– Тесть ее начальника, да?

– Да, но что же ты мне раньше об этом не сказала. Это может оказаться важным.

– А мне казалось, что я говорила. Какая разница.

– Так объясни же мне. И посмотрим, какая.

– Он любил извращения. – Дэниель чуть шевельнулась, стараясь поудобнее устроиться в постели. На ее лице промелькнула гримаса боли.

– С тобой все в порядке? Если не хочешь сейчас говорить об этом, то не надо.

– Все нормально, просто ребра болят. Подожди минутку.

Я ждала, размышляя. Извращенец? Перед моим взором предстал Эссельман, в исступлении хлещущий сам себя ремнем по голой заднице.

Дэниель медленно собиралась с силами.

– Она пришла к нему, после того как у него случился сердечный приступ. Тут он и наехал на нее. Ее чуть кондрашка не хватила от удивления. Не то что бы Лорну это покоробило, но просто она не ожидала такого. Но, в конце концов, деньги есть деньги, а он отвалил ей целое состояние. И все-таки она никак не предполагала, что он окажется таким... бодреньким.

– Я думаю. А его дочь ничего не знала?

– Никто ничего не знал. Это уже позже Лорна сама кое-что сболтнула. А деду сказала, что до нее начали доходить слухи, и поэтому им надо расстаться. Настроение у Лорны было поганое. Его дочь хотела нанять Лорну на постоянную работу, но старик так этого и не дождался.

– Что ты имеешь в виду под слухами? Кому же она проболталась?

– Не знаю. После этого Лорна держала рот на замке. Сказала, что ей преподнесли такой урок, который можно выдержать только раз.

– Извините, – раздался позади нас женский голос.

Это пришла медсестра.

– Не хотелось бы показаться вам невоспитанной, но не могли бы вы на этом закончить? Врачам очень не нравится, когда посетитель находится в палате более пяти минут.

– Конечно, я все понимаю. – Я бросила взгляд на Дэниель. – Мы можем поговорить об этом позже. Отдыхай.

– Хорошо.

Глаза Дэниель вновь закрылись. Я еще на минутку задержалась в палате, скорее для собственного успокоения, а затем вышла. Сестра со своего поста наблюдала, как я иду по коридору.

Я испытывала чувство какой-то нервной неловкости, пытаясь совместить в своем мозгу два образа: Лорны Кеплер и Кларка Эссельмана. Извращенец? Вот это да. И удивителен здесь не столько его возраст, сколько репутация благопристойного старичка. В моем сознании никак не укладывались одновременно его респектабельность и (якобы) извращенные сексуальные наклонности. Эссельман был женат на матери Серены лет сорок, а может, и того больше, а значит, его наклонности проявились до смерти жены.

Проехав шесть кварталов до аптеки, я купила там четыре рамки для фотографий, чтобы заменить сломанные, которые забрала из дома Дэниель. Лорна и Кларк Эссельман, какое странное сочетание. Вот и аптека показалась мне полной контрастов: средства от артрита и презервативы, постельные грелки и противозачаточные пилюли. Здесь же я купила еще пару пачек каталожных карточек, а потом поехала домой, стараясь думать о чем-нибудь приятном.

Припарковав машину, я откинула вперед водительское сиденье и вытащила из-под кучи окровавленного постельного белья из "хибары" Дэниель коробку с бумагами Лорны. В моем авто царил бардак, но я особо не переживала по этому поводу, учитывая тот факт, что и все мое жилье не отличалось опрятностью. Сложив свои покупки на коробку, я прижала их подбородком и направилась в дом.

Наконец-то я уселась за свой рабочий стол. Последний раз я приводила в порядок свои записи на второй день расследования, поэтому информация, которую я тогда занесла в каталожные карточки, выглядела скудной и устаревшей. А она имеет смысл, когда накапливается слой за слоем, когда рассматривается с различных точек зрения. Обложившись записями, календарем, квитанциями бензозаправок, счетом в мотеле и билетом на самолет, я принялась восстанавливать события между вторником и сегодняшним днем, вспоминая в деталях свои беседы с начальником Лорны, Роджером Бонни, Джозефом Эрзом и Расселом Терпином в Сан-Франциско, с Тринни, Сереной, Кларком Эссельманом и (предполагаемым) адвокатом в лимузине. А теперь я могла добавить еще и признание Дэниель о связи Лорны с Кларком Эссельманом. Конечно, если бы я могла, то проверила бы утверждение Дэниель. Но как? Не могла же я спросить об этом у Серены.

Вообще-то меня порадовало, как много я успела раскопать. За пять дней я воссоздала очень сложную картину образа жизни Лорны. Работая, я полностью погрузилась в воспоминания. По мере заполнения карточек, я прикалывала их на доску, где собралось этакое ассорти самых разнообразных фактов и впечатлений. Но вот когда я вернулась к финансовым делам Лорны, выписывая данные из перечня ее капиталов, то поймала себя на мысли, что упустила что-то. В папке с акционерными сертификатами имелся список драгоценностей, которые она застраховала. В нем было указано четыре предмета: ожерелье и браслет, составлявшие гарнитур, серьги и часы, украшенные бриллиантами, – на общую сумму в двадцать восемь тысяч долларов. Имелось и описание сережек: двойные колечки с бриллиантами весом от половины карата до карата. Но я же видела эти серьги на Берлин, правда, тогда я решила, что они с горным хрусталем. Я взглянула на часы: около одиннадцати, значит, я работаю уже почти два часа. Сняв трубку телефона, я позвонила Кеплерам, надеясь, что еще не слишком поздно. Трубку снял Мэйс. Что за невезуха. Мне очень не хотелось говорить именно с ним. В трубке слышался рев болельщиков, видимо, по телевизору шла какая-то спортивная передача. Возможно, финальная игра, судя по крикам. Я зажала пальцами нос, чтобы изменить голос.

– Здравствуйте, мистер Кеплер. А Берлин дома?

– Кто ее спрашивает?

– Марси. Я ее подруга, была у вас на прошлой неделе.

– Понятно, но ее нет дома. Ни ее, ни Тринни.

– А вы не знаете, где она? Мы договорились встретиться, но я забыла, где.

– Как вы сказали вас зовут?

– Марси. Может быть, она в "Нептун Паласе"?

Мэйс замолчал, а крики болельщиков усилились.

– Знаете, что я скажу вам, Марси, ей лучше не показываться там. Если она будет ходить в "Палас", то ее ждут большие неприятности с отцом. Она именно там назначила встречу?

– Ох, да нет же. – Но я была готова поспорить, что Берлин сейчас там. Бросив трубку, я отодвинула бумаги в сторону. Второпях я надела куртку, отыскала свою сумочку и, на секунду задержавшись перед зеркалом, чтобы причесаться, рывком открыла дверь.

На пороге стоял мужчина.

Я отскочила назад и вскрикнула, прежде чем узнала его.

– Черт возьми, Дж.Д.! Что вы здесь делаете? Вы меня напугали до смерти!

Он тоже вздрогнул при моем появлении, но тут же спокойно прислонился к косяку.

– Ох, проклятье. Это вы меня напугали. Только я собрался постучать, как тут вылетаете вы. – Он прижал руку к груди. – Подождите. У меня сердце колотится как бешеное. Понимаю, конечно, надо было предварительно позвонить. Извините, что так получилось, но я решил заехать наудачу.

– А как вы узнали, где я живу?

– Вы же дали Леде визитную карточку и написали на обороте адрес. Не возражаете, если я зайду?

– Ладно, если это ненадолго. Я ведь уже собралась уходить, у меня есть кое-какие дела. – Я отступила назад, наблюдая, как он заходит в дом. Вообще-то, я не люблю, когда кто-то шляется по моей квартире, и если бы у меня самой не имелось к нему несколько вопросов, то я, пожалуй, оставила бы его на пороге. Одет он был точно так же, как и во время нашей прошлой встречи, что, впрочем, можно было сказать и обо мне. Мы оба красовались в потертых джинсах и голубых хлопчатобумажных куртках. Я закрыла за ним дверь и прошла на кухню, чтобы держать его подальше от своего рабочего стола.

Как и все люди, которые впервые попадают в мое жилище, он с интересом разглядывал мой бедлам.

– А у вас довольно уютно, – заметил Дж.Д.

Я указала ему на стул, тайком бросив взгляд на часы.

– Садитесь.

– Спасибо. Я вас долго не задержу.

– Мне бы следовало предложить вам что-нибудь, но у меня имеются только макароны, да и те надо варить.

– Не беспокойтесь, все в порядке.

Я уселась на стул, подвинув другой для него, на тот случай, если он все же передумает и сядет. Дж.Д. казался смущенным, он стоял, засунув руки в задние карманы джинсов, его взгляд рассеянно изучал меня и окружающую обстановку. Может, в моей квартире был не такой яркий свет, как в его собственной кухне, а может, его просто смущала сама ситуация.

Мне надоело ждать, пока он заговорит.

– Чем могу быть полезна?

– Да, понимаете, Леда рассказала мне, что вы заезжали к нам. Я вернулся домой около семи и нашел ее очень расстроенной.

– Вот как? – спокойным тоном спросила я. – Интересно, почему?

– Да все из-за этой пленки. Она хотела бы получить ее обратно, если вы не возражаете.

– Отнюдь не возражаю. – Я подошла к столу, достала кассету из конверта, в который положил ее Гектор, и отдала пленку Дж.Д.

Он сунул кассету в карман куртки, даже не взглянув на нее.

– Вы успели ее прослушать? – поинтересовался он слишком небрежным тоном.

– Мельком. А вы?

– Ну, я все знаю о ней. То есть, о ее существовании.

Я равнодушно кивнула, но в голове у меня начала крутиться мысль: «В чем же тут дело? Весьма интересно».

– Так что же так расстроило Леду?

– Наверное, она не хочет, чтобы эта пленка попала в полицию.

– Но ведь я пообещала ей, что не сделаю этого.

– Но она очень недоверчивая. Понимаете, она всегда чего-то опасается.

– Это я уже заметила. Мне просто интересно, почему она вдруг так встревожилась, почему так срочно прислала вас ко мне.

– Она не встревожилась. Просто не хочет, чтобы у вас закралось подозрение относительно меня. – Дж.Д. перенес тяжесть тела с одной ноги на другую, смущенно улыбнулся, стараясь изобразить на лице самую лучезарную мину, означающую "какая чепуха". – Не хочет, чтобы вы занялись мной вплотную.

– Я всеми занимаюсь вплотную. И тут нет ничего личного. Кстати, поскольку уж вы здесь, хочу задать вам вопрос.

– Пожалуйста. Мне скрывать нечего.

– Кое-кто упоминал, что вы заходили в коттедж Лорны до появления полиции.

Он нахмурился.

– Вам так сказали? Интересно, кто?

– Не думаю, что это большой секрет. Серена Бонни.

Дж.Д. кивнул.

– Да, это правда. Понимаете, я знал, что Леда установила там аппаратуру. Знал о пленке и не хотел, чтобы полиция нашла ее. Поэтому открыл дверь, наклонился и оторвал микрофон. Я не пробыл там и минуты, поэтому и не посчитал нужным упоминать об этом.

– А Лорна знала, что ее разговоры записываются?

– Я ничего не сказал ей об этом. По правде говоря, мне было стыдно за поведение Леды. Понимаете, она относилась к Лорне с некоторым высокомерием. Леда еще молода и неразумна, и у меня начали возникать с ней неприятности из-за Лорны. Если бы я сказал Лорне, что Леда шпионит за нами, Лорна либо рассмеялась бы, либо разозлилась, а это могло только ухудшить их отношения.

– А у них были плохие отношения?

– Нет, я не назвал бы их плохими, но и хорошими они не были.

– Леда ревновала, – предположила я.

– Наверное, немного ревновала.

– Так что вы хотите мне доказать? Что на самом деле у вас с Ледой все было хорошо, и ни один из вас не имел причины для устранения Лорны, так?

– Да, это правда. Но я понимаю, вы думаете, что я имею какое-то отношение к смерти Лорны...

– А почему я должна так думать? Вы же сказали мне, что вас не было в городе.

– Совершенно верно. И Леды тоже не было. Я собрался на рыбалку с шурином, а Леда в последнюю минуту решила поехать в Санта-Марию, куда я должен был заехать за ним. Она сказала, что лучше пообщается там с сестрой, чем будет сидеть здесь в одиночестве.

– Зачем вы мне все это повторяете? Никак не могу понять.

– Потому что вы ведете себя так, словно не верите нам.

– Это чушь, Дж.Д. Как я могу не верить вам, когда у вас обоих такое превосходное алиби?

– Черт побери, да вовсе это не алиби. Какое же это алиби, если вы можете знать, где мы находились, только с наших слов?

– На какой машине вы поехали на озеро Насименто?

Он замялся.

– У моего шурина есть грузовик. Вот мы им и воспользовались.

– Санта-Мария в часе езды отсюда. Так, может, Леда воспользовалась вашей машиной и вернулась сюда?

– Этого я не знаю, но вы можете спросить у ее сестры. Она вам все скажет.

– Хорошо.

– Нет, из этого ничего не выйдет.

– Ох, да ладно вам. Если вы лжете, покрывая Леду, то почему бы и ее сестре не солгать?

– Надо найти еще кого-нибудь, кто видел ее в субботу. Мне помнится, Леда говорила, что утром они ходили на презентацию косметики. Ну знаете, это когда приезжают женщины – оптовые торговцы косметикой и делают всем макияж, чтобы они покупали продукцию "Мэри Джейн", или как ее там. Но вы, по-моему, не падки на это.

– "Мэри Кей". Но вы правы, я этим мало интересуюсь. Я сказала Леде, что все проверю, но пока для этого у меня не было времени. Так что это моя вина, а не ваша.

– Теперь понимаете? Не знаю почему, но вы даже извиняетесь как-то неискренне. Почему вы хитрите со мной?

– Потому что я спешу и не понимаю, куда вы клоните.

– Я никуда не клоню. Я просто приехал забрать пленку. И подумал, что раз уж я здесь, то мог бы... понимаете, обсудить с вами ситуацию. Но как бы там ни было, вы первая задали мне вопрос. Я не навязывался. А теперь получается, что я только сделал себе хуже.

– Хорошо. Я принимаю ваши объяснения. Давайте на этом и закончим. В противном случае нам придется проторчать здесь всю ночь, объясняясь друг с другом.

– Ладно. Если только вы не сумасшедшая.

– Ничуть.

– И вы верите мне?

– А вот этого я не говорила. Сказала только, что принимаю ваши объяснения.

– Ох, ладно, ладно. Думаю, все будет хорошо.

Я почувствовала, что начинаю смотреть на него волком.

Было уже двадцать минут двенадцатого, когда я пробиралась сквозь толпу, заполнившую "Нептун Палас". Сегодня иллюзия океанских глубин была почти реальностью. Отблески водянисто-голубых ламп плясали по полу танцевальной площадки, как по дну бассейна. Я подняла взгляд на потолок, куда была спроецирована картина шторма на море. Молния рассекала темное небо, а невидимый ветер мчался над поверхностью морской пучины. Я уже слышала скрип корабельных снастей, стук дождя по мачте и душераздирающие крики тонущих людей. Танцующие раскачивались взад и вперед, их руки волнами мелькали в воздухе, сизом от табачного дыма.

Я нашла свободное местечко у стойки бара, взяла пиво и принялась разглядывать толпу. У юношей были подведены глаза, а губы накрашены черной помадой, девушки щеголяли прическами в стиле панков и искусно выполненными татуировками. Неприятное зрелище. Музыка резко оборвалась, и танцевальная площадка начала освобождаться. Я заметила в толпе знакомую белокурую головку, могла поклясться, что это была Берлин. Но затем она исчезла из поля зрения. Я слезла со стула и пошла вправо, ища ее взглядом. Ее нигде не было видно, но я была абсолютно уверена, что не ошиблась.

Я остановилась возле массивного аквариума с морской водой, где плоский угорь со страшными зубами пожирал несчастную рыбку. И тут я увидела Берлин. Она сидела за столиком рядом с мускулистым парнем в майке, в камуфлированных брюках и тяжелых армейских ботинках. Голова у парня была выбрита наголо, но плечи и предплечья покрывали густые волосы. А те части торса, где волосы не росли, были сплошь покрыты татуировками, изображавшими драконов и змей. Я обратила внимание на рубцы на его черепе и складки на мясистой шее. Мне всегда казалось, что именно мясистые затылки предпочитают есть людоеды.

Берлин сидела ко мне боком. Она скинула свою кожаную куртку, которая была небрежно брошена на спинку стула, а сверху висела на ремне сумочка девушки. В ушах у нее были те самые серьга, в виде колец, украшенные бриллиантами. Сегодня она была в зеленом атласном платье, облегающем и коротком, как и черное, в котором Берлин была в прошлый раз. Разговаривая, она частенько касалась пальцами то одной, то другой серьги, словно убеждаясь, что они на месте. Мне показалось, что она чувствует себя неловко, наверное, не привыкла носить такие изысканные украшения. Свет свечи, стоявшей в центре стола, искрился в многочисленных алмазных гранях.

Вновь грянула музыка, и моя парочка пошла танцевать. На Берлин были все те же туфли на высоком каблуке. Наверное, она надеялась, что они придают некоторое изящество лодыжкам, которые иначе выглядели бы бесформенными, как столбы, подпирающее крыльцо. А задница выпирала у нее, как набитый рюкзак, привязанный к талии. Соседний столик был пуст, и я проскользнула на стул, стоявший рядом со стулом Берлин.

Неожиданно справа появилась Тринни. Я бы предпочла не контактировать с ней, но поняла, что она меня уже заметила.

– Привет, Тринни. Как дела? А я и не знала, что вы ходите сюда.

– Сюда все ходят. Здесь клево. – Разговаривая со мной, Тринни оглядывалась по сторонам, щелкала пальцами и дергала подбородком в такт музыке. Наверное, здесь было принято так себя вести.

– Вы здесь одна?

– Не-а, я пришла с Берлин. Она здесь встречается со своим приятелем. Папе он ужасно не нравится.

– Вот как, значит, Берлин тоже здесь? А где же она?

– Танцует. А сидит вот за этим столиком.

Она махнула рукой в сторону танцевальной площадки, и я сделала вид, что внимательно разглядываю танцующих. Берлин лихо отплясывала со своим здоровенным дружком, я видела его бритую голову, торчавшую над головами других танцующих.

– Это тот самый парень, который не нравится вашему отцу? Не могу себе этого представить.

Тринни пожала плечами.

– Наверное, это из-за его прически. Наш папа довольно консервативен. Он считает, что парни не должны брить головы наголо.

– Да, но какая разница, если у него полно волос в других местах?

Тринни скорчила гримасу.

– Не люблю парней с волосатыми спинами.

– Красивые у Берлин серьги. Где она их купила? Я бы и сама не прочь приобрести такие.

– Это просто горный хрусталь.

– Горный хрусталь? Вот это да! А отсюда камушки кажутся настоящими бриллиантами, не находите?

– Да, правда. Можно подумать, что она действительно носит в ушах бриллианты.

– Наверное, она купила их в одном из магазинов, которые торгуют стразами. Ну, знаете, имитация рубинов, изумрудов и других камней. Я видела такие стразы, и не могла отличить их от настоящих.

– Да, может быть.

Я подняла взгляд. Возле стула Тринни остановился парень, который тоже щелкал пальцами и дергал подбородком. Тринни поднялась, и они начали приплясывать прямо возле столика. Я помахала рукой, давая понять, что они загораживают мне вид на танцевальную площадку.

Тогда они вдвоем, не прекращая пляски, двинулись в направлении танцевальной площадки. Я увидела Берлин и ее партнера. Не отрывая взгляда от их прыгающих голов, я наклонилась, как будто завязываю шнурок кроссовок, и сунула руку в сумочку Берлин. Нащупала бумажник, косметичку, расческу. Выпрямившись, я просто сняла ее сумочку со пинки стула, а вместо нее повесила свою. Потом закинула ремешок сумочки Берлин на плечо и направилась в туалет.

Перед раковинами с зеркалами расположились пять или шесть женщин разложив на полочках все свои косметические причиндалы. Все они были заняты собой: кто причесывался, кто красил глаза и губы, так что они и не посмотрели в мою сторону, когда я проскользнула в кабинку и щелкнула задвижкой. Повесив сумочку на крючок, я начала исследовать ее содержимое.

В бумажнике Берлин не оказалось ничего любопытного: водительские права, пара кредитных карточек, немного наличных денег, среди которых торчали две сложенные квитанции на получение кредитных карточек. Судя по чековой книжке, деньги на ее счет поступали каждую неделю, и я предположила, что это, наверное, ее заработная плата в фирме отца. Да, эта цыпочка получала явно маловато. Проверив поступления за несколько последних месяцев, я обнаружила разовый вклад на две с половиной тысячи долларов. Позднее с этой суммы были выписаны чеки туристическому агентству "Холидей Трэвл". Вот это было уже интересно. Еще я обнаружила в сумочке маленькую бархатную коробочку, в которой, вероятно, хранились серьги.

Потом я принялась копаться во внутреннем отделении, закрытом на "молнию": старые списки продуктов, которые необходимо купить, аптечные рецепты, бланки взноса депозитов. Еще я нашла там две сберегательные книжки, открытые на различные срочные счета. Первый счет был открыт на сумму девять тысяч долларов, примерно через месяц после смерти Лорны. Потом с этого счета несколько раз снимали по две с половиной тысячи долларов, и сейчас на нем осталось полторы тысячи. Второй счет был открыт на сумму шесть тысяч долларов. Наверное, где-то имелся и третий счет. Копии приходных и расходных квитанций Берлин спрятала между страницами одной из сберегательных книжек, а это свидетельствовало о том, что она боялась хранить их дома. Если бы Дженис обнаружила тайник, то непременно возникли бы неприятные для Берлин вопросы. Я взяла по одной квитанции из каждой сберегательной книжки.

Кто-то постучал в дверь кабинки.

– Вы что там, заснули?

– Минутку, – откликнулась я.

Спустила воду и под ее шум уложила все назад в сумочку. Потом вышла из кабины, неся ее на плече. В освободившуюся кабинку юркнула темнокожая девушка с прической из семидесяти косичек. Подойдя к раковине, я тщательно вымыла руки, ощущая в этом настоятельную потребность. К столику я вернулась в тот момент, когда музыка взорвалась заключительными аккордами. Танцующие разразились бурными аплодисментами, сопровождающимися, свистом, криками и топаньем ног. Я уселась на свое место и поменяла сумочки. Стул опасно накренился, я попыталась схватить его, но не успела, и сумочка с кожаной курткой свалились на пол.

К столику приближалась Берлин, а за ней тащился ее бугай.

Глава 19

Краем глаза я уловила, как раскрылся рот у Берлин, когда она увидела упавший стул. Она выглядела вспотевшей и рассерженной, я вдруг подумала, что это ее обычное состояние. Мгновенно повернувшись к ним спиной, а лицом к бару, я застыла, потягивая пиво и ощущая биение сердца в висках. Я услышала, как Берлин удивленно воскликнула:

– Ты посмотри! Че-е-рт...

Ругательство она растянула на три ноты, собирая свои шмотки и, очевидно, заглядывая внутрь сумочки.

– Кто-то тут рылся.

– В твоей сумочке? – промычал ее дружок.

– Да, Гарри, в моей сумочке, – ответила Берлин с явным сарказмом.

– Что-нибудь пропало? – В голосе парня прозвучала озабоченность, но не тревога. Возможно, он привык к выходкам и интонациям Берлин.

– Эй! – воскликнула Берлин.

Я поняла, что она обращается ко мне.

Она тронула меня за плечо.

– Я к вам обращаюсь.

Повернувшись, я изобразила на лице невинность.

– Простите?

– Ох, Боже мой! Какого черта вы тут делаете?

– Привет, Берлин. Я так и подумала, что это вы. Минуту назад говорила с Тринни, и она сказала, что вы где-то здесь. А в чем дело?

Она потрясла сумку, словно это был непослушный щенок.

– Только не надо мне пудрить мозги. Это вы рылись в моей сумочке?

Я прижала руку к груди, удивленно оглянулась по сторонам.

– Я была в туалете. Только села за столик.

– Ха-ха. Как смешно.

Я подняла взгляд на ее приятеля.

– Она что, обкурилась?

У парня глаза округлились от удивления.

– Ладно, успокойся, Берл, хорошо? Она тебе не мешает, отстань от нее.

– Заткнись. – В свете сияющих под потолком ламп ее волосы казались почти белыми. Глаза сильно подведены, накрашенные тушью и расчесанные ресницы торчат, словно тоненькие пики. Берлин смотрела на меня с каким-то необычайным напряжением, как кошка, почуявшая опасность.

Я скользнула взглядом по ее лицу, задержавшись на бриллиантовых серьгах, сверкавших в ушах. Затем ласково улыбнулась.

– А разве вам есть что скрывать?

Берлин с агрессивным видом наклонилась вперед, мне на секунду показалось, что она собирается схватить меня за водолазку. Ее лицо было так близко от моего, что я ощутила запах пива, исходивший у нее изо рта, что, в общем-то, не представляло большой угрозы.

– Что вы сказали?

Я медленно и четко произнесла:

– Я сказала, что у вас очень красивые серьги. Мне интересно, где вы их взяли.

На лице у нее появилось безучастное выражение.

– Я не обязана отвечать вам.

Я посмотрела на приятеля Берлин, просто чтобы увидеть его реакцию на происходящее. Похоже, ему было на все наплевать. Я неожиданно поймала себя на мысли, что мне он нравится больше, чем она.

– А как насчет другого? Не хотите рассказать мне откуда у вас появилось так много денег на срочных счетах?

Дружок Берлин перевел взгляд с меня на нее, потом снова на меня. Он явно чувствовал себя не в своей тарелке.

– Вы спрашиваете меня или ее? – уточнил он.

– Конечно же ее. Я частный детектив, и здесь я на работе. Не думаю, что вам хочется влезать во все это, Гарри. Пока мы говорим спокойно, но кто знает, что может случиться через минуту.

Гарри вскинул руки вверх.

– Эй, если у вас проблемы, то вы можете уладить их без меня. Увидимся, Берл. Я пошел.

– Пока, – попрощалась я и снова обратилась к Берлин: – Моя машина на улице. Не хотите поговорить?

Мы сели в "фольксваген". На стоянке возле "Нептун Паласа" царило почти такое же оживление, как и внутри. Двое усталых полицейских вели назидательную беседу с подростком, который неуверенно держался на ногах. Через две машины впереди от нас молоденькая девушка оперлась на крыло автомобиля, очищая желудок от содержимого. Холодало, небо над головой было чистое, как стекло. Берлин не смотрела на меня.

– Хотите начать с сережек?

– Нет, – угрюмо буркнула она, явно не испытывая радости от общения со мной.

– Тогда, может быть, начнете с денег, которые вы украли у Лорны?

– Вы не смеете так со мной разговаривать. На самом деле я эти деньги не воровала.

– Я слушаю вас.

Берлин задумалась, видимо, решая, чем стоит "поделиться" со мной.

– Но предупреждаю вас, что это строго между нами, ладно?

Я вскинула руку на манер герл-скаута. Мне нравится конфиденциальность, и чем строже она, тем лучше. Возможно, я и не сдержу данного ей обещания, но Берлин не обязательно знать об этом.

Она еще немного помялась, шевеля губами и соображая, как бы все получше изложить.

– Лорна позвонила и сказала маме, что собирается уехать из города. А мне мама сообщила об этом только перед уходом на работу. Я расстроилась, потому что мне надо было поговорить с Лорной о поездке в Мексику. Она говорила, что, может быть, сможет помочь мне, поэтому я и поехала к ней. Ее машина стояла на месте, но света в коттедже не было, и на мой стук она не отозвалась. Я решила, что она куда-то вышла, не стала ее ждать и уехала домой. А утром первым делом вернулась в коттедж, надеясь застать ее до отъезда.

– Сколько было времени?

– Девять, может быть, половина десятого. К полудню мне нужно было отвезти деньги в туристическое агентство, иначе они аннулировали бы заказ. Тысячу долларов я им уже заплатила, и теперь надо было заплатить остальное, а то я лишилась бы и аванса.

– Вы говорите о поездке, которую совершили прошлой осенью?

– Да-а.

– А почему вы решили, что у Лорны есть деньги?

– У Лорны всегда водились деньги. Все знали, чем она занимается. Иногда она была щедрой, а иногда нет. В зависимости от настроения. А кроме того, она говорила, что поможет мне. Можно сказать, почти пообещала.

Я хотела было вернуть Берлин к предмету разговора, но потом решила, что пусть лучше рассказывает как хочет.

– Продолжайте.

– Ну, я постучала в дверь, но она не ответила. Я видела, что машина все еще на месте, и подумала, что, может быть, она в душе или еще где-нибудь, поэтому открыла дверь и заглянула внутрь. Лорна лежала на полу, а я просто стояла и смотрела. У меня был шок, я была парализована и ни о чем не могла думать.

– Л предыдущим вечером дверь была открыта или нет?

– Не знаю. Я тогда не пыталась ее открыть. Мне это и в голову не пришло. А теперь я пересилила себя и дотронулась до руки Лорны. Она была уже холодной, и я поняла, что Лорна мертва. Да и одного взгляда было достаточно, чтобы понять это – глаза широко открытые, безжизненные. Ужасное зрелище.

– И что дальше?

– Я почувствовала себя плохо, села и заплакала. – Берлин заморгала глазами, глядя сквозь лобовое стекло, которое, на мой взгляд, было несколько запыленным. Я догадалась, что она старается быстренько выжать из себя слезу, чтобы убедить меня в искренности своих переживаний.

– Вы не позвонили в полицию? – спросила я.

– Нет.

– Но почему? Мне просто любопытен ход ваших мыслей.

– Не знаю, – неохотно вымолвила Берлин. – Я испугалась, что они подумают, будто это сделала я.

– А почему они должны были так подумать?

– Я ведь даже не могла доказать, где была до этого, потому что находилась дома одна. Нет, мама тоже была дома, но она спала, а Тринни в то время еще работала. А что если бы меня арестовали? Мама и папа этого бы не перенесли.

– Я понимаю. Вы хотели защитить их, – льстиво заметила я.

– Я пыталась сообразить, что делать. Но очень испугалась, понимаете? Я ведь пришла просить денег, но опоздала. Бедная Лорна. Мне было так жаль ее. У меня не выходили из головы мысли о том, чего она не успела в жизни – выйти замуж, родить ребенка и тому подобное. Она уже никогда не поехала бы в Европу...

– И что вы тогда сделали? – спросила я, прерывая ее разглагольствования, поскольку голос у нее уже начал дрожать.

Берлин вытащила скомканный носовой платок и вытерла нос.

– Я знала, где у нее хранятся все бумаги, поэтому позаимствовала ее водительские права и сберегательную книжку. Я была настолько ошеломлена и растеряна, что даже не понимала, что делаю.

– Могу себе представить. И что дальше?

– Я села в свою машину, поехала в банк и сняла деньги с ее счета.

– Сколько?

– Не помню. Довольно много, наверное.

– И закрыли счет?

– А что мне еще оставалось делать? Я же понимала, что когда станет известно о ее смерти, банки заморозят все счета, как это было с моей бабушкой. И кому от этого будет польза? А она обещала помочь мне. Вот так и выполнила свое обещание. Все равно Лорна хотела отдать мне эти деньги.

– А как же подпись? Как вам это удалось?

– У нас с ней были одинаковые почерки, потому что я сама учила ее писать перед школой. Лорна всегда копировала мой почерк, поэтому мне не составило труда расписаться за нее.

– А в банке не попросили предъявить документы?

– Конечно попросили, но мы с ней очень похожи. Лицо у меня, правда, полнее, но это единственное отличие. Ну, еще цвет волос, но все постоянно красятся. Позже, когда сообщение о ее смерти появилось в газетах, никто, похоже, и не догадался. К тому же, по-моему, ее фотографий и не напечатали в газетах.

– А как же банк? Они прислали уведомление о закрытии счета?

– Конечно, но дома всю почту получаю я. Все банковские бумаги я изъяла.

– Что ж, с этим почти все. А что дальше?

– Это все.

– А как насчет сережек?

– Ох, да. Наверное, мне не следовало этого делать. – Берлин изобразила на лице горькое сожаление. – Но я думала, что положу их обратно.

– Куда обратно?

– У нас до сих пор хранятся ее одежда и вещи. Я думала, что сложу драгоценности в старый кошелек и суну, скажем, в зимнее пальто, как будто она их там хранила. А потом, как бы случайно, обнаружу их.

– Замечательный план, – похвалила я. Но что-то упущено. Что именно? Я никак не могла сообразить. – Не можем ли мы на минутку вернуться к деньгам? После того как вы вернулись из Сими-Вэли, водительские права Лорны остались у вас вместе с наличными деньгами. Я просто пытаюсь понять, что вы делали потом. Только так я смогу составить общую картину.

– Не понимаю. Что вы имеете в виду?

– Дело в том, что ее водительские права были указаны в описи вещей, составленной полицией. Значит, вы должны были положить их на место.

– Ох, да, конечно. Я положила права туда, откуда и взяла их. Да, совершенно верно.

– В бумажник или еще куда-то, да?

– Да. Понимаете, тогда я решила, что лучше изобразить все так, как будто она сама закрыла счет и забрала деньги перед отъездом из города.

– Пока все ясно, – осторожно заметила я.

– Ведь все думали, что она уже уехала, поэтому я вынуждена была создать впечатление, что в пятницу она была еще жива.

– Подождите минутку. Мне кажется, что это была суббота. Разве все это произошло в пятницу?

– Это не могла быть суббота. В субботу банк закрыт, и туристическое агентство не работает.

У меня создалось впечатление, что я широко раскрыла рот, хотя на самом деле я этого не сделала. Повернувшись, я уставилась на Берлин, но она, занятая своим повествованием, не обратила на это внимания. Она увлеклась и не заметила моего изумленного взгляда. В ней самым удивительным образом сочетались коварство и глупость, но Берлин была слишком взрослой, чтобы быть такой непонятливой.

– Потом я поехала домой. Я была очень, очень расстроена, поэтому сказала маме, что у меня колики, и легла в постель. В субботу днем я вернулась к коттеджу и опустила в почтовый ящик почту Лорны вместе с утренними газетами. Я не видела в этом ничего плохого. Ведь все равно она была уже мертва, так какая разница?

– А что вы сделали со сберегательной книжкой?

– Спрятала ее. Я не хотела, чтобы кто-нибудь узнал об исчезновении денег.

– Значит, вы подождали месяц, а потом открыли два срочных счета на свое имя? – Я следила за собой, стараясь избегать выражений, которые учитель английского языка мог бы назвать резкими. Берлин, похоже, уловила мое настроение, потому что молча кивнула, стараясь выглядеть покорной и раскаявшейся. Чтобы она ни говорила себе все эти десять месяцев после смерти Лорны, я подозревала, что это сильно отличалось от ее теперешних объяснений. – А вы не боялись, что в коттедже найдут отпечатки ваших пальцев?

– Нет, я протерла все, до чего дотрагивалась. А если бы даже и нашли, то я имела полное право бывать там. Ведь я ее сестра. Я была у нее много раз. А как они могли бы определить, когда оставлены отпечатки?

– Удивляюсь, как это вы еще не накупили себе новой одежды или не приобрели машину.

– Это было бы нечестно. Я ведь ее об этом не просила.

– Но и драгоценности у нее вы тоже не просили, – язвительно заметила я.

– Я думаю, Лорна не возражала бы. Я имею в виду, какая ей разница? У меня ведь чуть сердце не разорвалось, когда я нашла ее. – Берлин замолчала и подняла на меня взгляд, полный скорби. – Неужели она стала бы осуждать меня, раз уж сама к тому времени ничего не могла поделать?

– А вы знаете, что нарушили закон?

– Разве?

– На самом деле вы нарушили несколько законов, – с удовольствием сообщила я, почувствовав, что начинаю заводиться. То есть уже дошла до ручки. Надо было держать язык за зубами, потому что он мог вот-вот развязаться. – Все дело в том, Берлин, что вы не только украли деньги, утаили улики, нарушили картину места преступления, помешали действиям органов правосудия, и Бог знает, какие еще законы вы умудрились нарушить, вы еще совершенно запутали расследование убийства вашей же сестры! И какой-то негодяй, благодаря вам, разгуливает сейчас на свободе. Это вы понимаете? Неужели вы такая бестолковая?

И вот только сейчас Берлин заплакала искренне.

Я наклонилась и открыла дверцу с ее стороны.

– Выходите. И идите домой. А еще лучше в кафе "Франки", и расскажите матери, что вы сделали, прежде чем она прочитает мой отчет.

Берлин повернулась ко мне, нос у нее покраснел, тушь расплылась по щекам, она едва не задохнулась, возмущенная таким предательством с моей стороны.

– Но я же предупредила вас, что это строго между нами. И вы сказали, что никому не расскажете.

– На самом деле я этого не говорила, а если и сказала, то, значит, соврала. Я очень плохой человек. Жаль, что вы не поняли этого. А теперь убирайтесь из моей машины.

Берлин вылезла из машины, хлопнула дверцей, а уже через несколько секунд ее горе превратилось в ярость. Прижав лицо к стеклу, она завопила:

– Сука!

Решив покрутиться по окрестностям, в надежде увидеть где-нибудь Чини Филлипса, я так резко тронулась с места, что чуть не сбила ее. Может, он на вызове, и, как доктор, совершает обходы, следя за соблюдением нравственности. Но, честно говоря, мне просто надо было чем-нибудь заняться, чтобы переварить то, что я услышала от Берлин. Неудивительно, что Дж.Д. нервничал, пытаясь точно зафиксировать дату и время своего отъезда с Ледой. Если Лорну убили в пятницу вечером или в субботу, то они казались бы чистыми. А если на день раньше, то вся картина менялась.

Проехав по бульвару Кабана, я направилась в кафе "КК". Возможно, Чини торчит там. Приближалась полночь. Ветер усилился, завывая между деревьями, было такое впечатление, что надвигается буря, хотя дождя пока не было. Разыгрался и прибой, волны с грохотом накатывались на берег. На боковой улочке, слева от меня, раздался автомобильный сигнал, напомнивший мне завывание волка. Краем глаза я заметила, как от пальмы оторвалась сухая ветвь, она шлепнулась на дорогу прямо перед моей машиной.

Возле "КК" стояло всего несколько автомобилей, да и внутри было довольно мало посетителей, а это странно для ночи пятницы. Чини я там не нашла. Перед уходом я воспользовалась телефоном-автоматом и попыталась дозвониться Чини домой. Его или не было дома, или он не отвечал на звонки. Я повесила трубку, решив не оставлять сообщения на автоответчике. В данный момент я еще точно не знала, что беспокоит меня больше – история, рассказанная Берлин, или откровения Дэниель по поводу Лорны и Кларка Эссельмана.

Я проехала по району Монтебелло, ощущая необычное беспокойство. Дом Эссельмана стоял на узком шоссе без тротуаров и уличных фонарей, поэтому дорогу освещали только фары моего "фольксвагена". Окна автомобиля были закрыты, и все же я слышала в траве шелест усиливающегося ветра. На пути мне снова попалась большая сломанная ветка, я была вынуждена притормозить и объехать ее, следя взглядом за невысокой стеной поместья. Все фонари в саду были выключены, дом погружен в темноту, его черный прямоугольник выделялся на фоне белесого неба. Луна отсутствовала. Надо мной пролетела сова, приземлилась на секунду в траву по другую сторону дороги и вновь взлетела, сжимая в лапах темный комочек. Иногда смерть бывает такой же тихой, как полет птицы, а жертва такой же вялой, как комок тряпок.

Въездные ворота оказались закрытыми. Внутри я мало что могла разглядеть, мешали темные кусты можжевельника, тянувшиеся вдоль подъездной дорожки. Размышляя, что предпринять дальше, я развернула машину, но двигатель не выключила. А что будет, если я подойду к воротам, нажму кнопку переговорного устройства и назову себя? Возможно, мое имя ни на кого не произведет впечатления, но кто знает. В конце концов я поехала домой и тут же забралась в постель. Ветер гонял сухие листья по стеклянной крыше. Наблюдая за ними, я погрузилась в сон. Посреди ночи я внезапно проснулась с ощущением, что кто-то дотронулся до моей щеки холодными пальцами. Но в комнате никого не было, а ветер значительно поутих.

В полдень раздался телефонный звонок. Я уже час как не спала, но вставать не хотелось. Поскольку я уже окончательно превратилась в полуночницу, то каждый раз просыпаясь днем, чувствовала себя разбитой. Телефон снова зазвонил. Спать мне больше не хотелось, но и смотреть на дневной свет – тоже. После третьего звонка я протянула руку, перенесла телефонный аппарат в постель и сняла трубку, зажав ее между ухом и подушкой.

– Алло.

– Это Чини.

Я приподнялась на локте и пригладила рукой волосы.

– А-а, привет. Я пыталась дозвониться тебе вчера ночью, но тебя, наверное, не было.

– Я был дома, но ко мне в гости пришла подружка, и в десять часов мы отключили телефон. А что ты хотела?

– Ох, нам надо поговорить. Мое расследование обрастает все новыми подробностями.

– Ты еще многого не знаешь. Мне только что позвонил приятель из конторы шерифа. Сегодня утром Кларк Эссельман умер в результате несчастного случая.

– Что?

– Просто уму непостижимо. Его убило током в плавательном бассейне. Представляешь, нырнул поплавать, и готов. И садовника убило. Парень прыгнул в бассейн, пытаясь спасти хозяина, и тоже погиб. Дочь Эссельмана говорит, что услышала крик, но, когда прибежала к бассейну, они оба уже были мертвы. К счастью, она сообразила, что произошло, и отключила рубильник.

– Очень странно. А почему рубильник с самого начала не был отключен?

– Откуда я знаю. Они сейчас вызвали туда электрика, он проверяет всю проводку, интересно посмотреть, что он обнаружит. Хоторн там вместе с криминалистами, я тоже сейчас еду. Хочешь, заеду за тобой?

– Дай мне шесть минут на сборы. Буду ждать перед домом.

– До встречи.

Вскоре мы с Чини подъехали к воротам дома Эссельмана. Он нажал кнопку переговорного устройства и сообщил, кто приехал.

– Минутку, я сейчас узнаю, – ответил нам глухой голос, и переговорное устройство выключилось.

Пока мы ехали, я рассказала Чили все, что узнала о конфликте Эссельмана с "Коротышкой" Стоктоном на собрании, состоявшемся вчера вечером. А еще сообщила о своем разговоре с Берлин и заявлении Дэниель относительно отношений Эссельмана и Лорны.

– Ты здорово потрудилась, – заметил он.

– Но кое-что все-таки не доделала. Я ведь приезжала сюда прошлой ночью, хотела побеседовать с Эссельманом. Честно признаться, я плохо представляла, о чем буду говорить, но когда увидела, что света в доме нет, то решила не будить старика среди ночи ради того, чтобы развеять слухи относительно его извращенных сексуальных наклонностей.

– Что ж, а теперь уже поздно.

– Да, поздно, – согласилась я.

Ворота раскрылись, и мы поехали по извилистой подъездной дорожке, вдоль которой стояли машины: две без опознавательных знаков, фургон электрической компании и служебная машина округа, принадлежавшая, наверное, коронеру. Чини припарковал свою "мазду" позади последней машины, и дальше мы отправились пешком. Перед особняком выстроились: красная пожарная машина, оранжево-белая машина "скорой помощи" и черно-белая патрульная машина шерифа. Помощник шерифа в форме покинул свой пост возле входной двери и шагнул нам навстречу. Чини предъявил бляху и удостоверение, они перекинулись парой фраз, и страж порядка пропустил нас.

– Как это тебя сюда допускают? – пробормотала я, когда мы подошли к крыльцу.

– А я сказал Хоторну, что этот случай может иметь косвенное отношение к делу, над которым мы сейчас работаем. И у него не будет никаких проблем, поскольку мы пока не собираемся вмешиваться, – пояснил Чини. Он повернулся и наставил указательный палец мне прямо в лицо. – А если ты создашь какую-нибудь проблему, то я тебе шею сверну.

– Зачем мне создавать проблемы? Мне просто любопытно, как и тебе.

У входной двери мы остановились, провожая взглядом двух пожарных, которые уходили, поскольку, видимо, в них больше не было нужды.

Мы вошли в дом и прошли через большую деревенскую кухню. Кругом стояла тишина, не было слышно ни голосов, ни телефонных звонков. Я не увидела ни Серену, ни кого-либо из прислуги. Стеклянные двери, ведущие во двор, были открыты, а сам двор напоминал съемочную площадку кинофильма – полно людей, и сразу не поймешь, кто из них кто и кто чем занимается. Многие слонялись без дела на почтительном удалении от бассейна, а те, кому было положено, трудились в поте лица. Я узнала фотографа, коронера и его помощника. Два детектива в штатском занимались измерениями для составления схемы происшествия. Среди всей этой суеты никто не поинтересовался, по какому праву мы тут находимся. Из разговоров мы поняли, что наличие преступного умысла пока не установлено. Поскольку Эссельман занимал высокое положение в обществе, вся полиция была поднята на ноги и работа велась очень тщательная. Тела Эссельмана и садовника вынули из воды, они лежали рядышком, укрытые брезентом. Торчали только ступни – голые и в рабочих ботинках. На голых ступнях имелись темные ожоги. Нигде не было видно собаки, и я решила, что ее где-то заперли. Возле тел молча стояли два санитара, ожидая разрешения коронера на отправку трупов в морг. Больше им тут делать было нечего.

Чини оставил меня одну. У него было чуть больше прав находиться здесь, чем у меня, и он решил, что может разгуливать повсюду, тогда как я подумала, что мне разумнее вести себя тихонько, как мышка. Повернувшись, я осмотрелась. Днем ухоженные лужайки выглядели пестрыми, поскольку среди травы росли овсяница и свинорой, причем последний, находившийся в это время года в состоянии покоя, образовывал душистые коричневые полосы. Цветущие кусты окружали двор сплошной стеной высотой до пояса. Я точно могла сказать, где утром работал садовник, на это указывали недостриженные кусты. Его электрические садовые ножницы валялись на бетонной дорожке, видимо, он бросил их там, перед тем как прыгнуть в воду. Бассейн выглядел безмятежным, на его темной поверхности отражалась часть пологой остроконечной крыши. Возможно, это было плодом моего чересчур активного воображения, но я могла бы поклясться, что в утреннем воздухе еще витает легкий запах горелого человеческого мяса.

Я медленно прошла через двор в направлении прохода, соединявшего четыре гаража и дом, и вернулась обратно. Я не понимала, как смерть Эссельмана могла оказаться несчастным случаем, но одновременно с этим не понимала, как она может быть связана со смертью Лорны. Возможно, что это Эссельман убил Лорну, но маловероятно. Конечно, если он испытывал угрызения совести или боялся огласки, то пошел бы тогда на самоубийство, но не таким странным способом. Ведь он понимал, что на помощь ему могла броситься Серена и тоже погибнуть.

На углу дома, ближайшего к бассейну, я заметила некоторое оживление – там два детектива разговаривали с электриком. Электрик сопровождал свои объяснения жестами. Я видела, как они все втроем дружно поворачивали головы то к электрическому щитку, то к сараю с оборудованием, где были установлены насос, фильтр и большой нагреватель воды. Электрик направился к дальнему краю бассейна. Он продолжал что-то объяснять. Неожиданно один из детективов, прищурившись, стал вглядываться в голубую гладь бассейна, а потом опустился на четвереньки. Он задал электрику вопрос, затем снял пиджак, закатал рукава рубашки и сунул руку в воду. Потом они подозвали фотографа, которому детектив стал давать инструкции. Фотограф перезарядил камеру и сменил объектив.

Второй детектив подошел к помощнику коронера, и они начали совещаться. А сам коронер сделал знак санитарам, и те принялись готовить трупы для переноски в машину. Со своего места я заметила среди присутствующих легкое оживление, видимо, появились какие-то новые подробности. Информация так и переходила от одной группы людей к другой. Детектив удалился, а я подошла к помощнику коронера, понимая, что если наберусь терпения, то поезд с новостями, в конце концов, доедет и до моей маленькой станции. Во дворе на столе стоял ящик электрика с инструментами. Теперь он подошел, чтобы забрать его. Помощник коронера в это время заговорил со специалистом по отпечаткам пальцев, у которого пока было совсем мало работы. И тут они начали беседовать втроем, бросая взгляды на бассейн. Я услышала, как электрик произнес слово "обожествлять", и в памяти моментально возник текст, который мы обсуждали с Гектором.

Я тронула электрика за руку, он обернулся и посмотрел на меня.

– Простите, я не хочу вмешиваться, но что вы сказали?

– Я сказал, что вся проблема в "GFI"[13]. Отошел провод, поэтому предохранитель и не сработал. Одна из лампочек в бассейне лопнула, и ток пошел в воду.

– Но я считала, что эта штука называется "GFCI", устройство защитного отключения.

– Это одно и то же. Я говорю как короче, и все понимают, что я имею в виду. – Электрику было чуть за двадцать, аккуратная стрижка – один из тех квалифицированных рабочих, которые несколько сглаживают технические проблемы цивилизованного мира. – Такой каверзы мне еще не приходилось видеть, – заметил он, обращаясь к помощнику коронера. – Такую специальную лампу можно разбить, если только нарочно тыкать палкой сверху. Пусть детективы выяснят, когда бассейн обслуживали последний раз. Но лампу точно кто-то разбил. Так что налицо преступление. Наверняка.

– А может, это сделал садовник? – предположил специалист по отпечаткам пальцев.

– Что сделал? Случайно такую лампу не разобьешь. Я же говорил детективу, что у нее очень толстое стекло. Так что тут надо потрудиться. Если бы это сделали ночью, когда лампы горят, то кто-нибудь мог бы заметить. А днем, да еще на фоне черного кафеля, тут и ближний-то край бассейна еле виден, не говоря уж о дальнем.

Находившийся во дворе детектив махнул рукой электрику, и тот направился к нему. Оставшиеся со мной помощник коронера и специалист по отпечаткам пальцев принялись обсуждать случай, когда какого-то человека убило током от газонокосилки, потому что его мать, стараясь помочь, воткнула вилку с заземляющим контактом в однофазный удлинитель. А у нулевого провода оказалась пробитой изоляция, в результате чего возник непосредственный контакт между шнуром и металлической ручкой газонокосилки. Помощник коронера рассказывал все с мельчайшими подробностями, сравнивая этот случай с другим, когда ребенок оторвал электрический провод, стоя в ванне, наполненной водой.

Но у меня из головы не вылезала магнитофонная пленка, я думала о фразе: "Она прыгает каждый день в одно и то же время". Что если покушались не на Эссельмана? Может, жертвой вместо него должна была стать Серена. Я поискала взглядом Чини, но нигде его не заметила. Подойдя к ближайшему из следователей, я спросила:

– Вы не будете возражать, если я поговорю с дочерью мистера Эссельмана. Это займет всего минуту. Я ее подруга.

– Но я не хочу, чтобы вы обсуждали смерть мистера Эссельмана, потому что это моя работа.

– Мы не будем говорить о нем. Здесь дело совсем в другом.

Несколько секунд он внимательно разглядывал меня, потом отвернулся.

– Только побыстрее.

Глава 20

Я прошла через кухню в переднюю часть дома. В вестибюле повернула направо и поднялась по лестнице. Я понятия не имела, где находятся спальни, поэтому пошла по коридору наугад от комнаты к комнате. В конце коридора справа находилась гостиная, а слева спальня. Я увидела Серену. Накрытая легким одеялом, она лежала на кровати с высокими ножками. Спальня, просторная и солнечная, была оклеена бело-желтыми обоями с маленькими розочками. Окно закрывали белые шторы, рамы тоже были белыми.

Серена не выглядела спящей. Когда я постучала по дверному косяку, она повернула голову и посмотрела на меня. Непохоже, чтобы она плакала. Лицо было бледным, но без следов слез, взгляд выражал скорее смирение с судьбой, нежели горе, если, конечно, можно точно различать эти два понятия.

– Они уже закончили? – спросила она.

Я покачала головой.

– Им, наверное, понадобится еще немного времени. Может, хотите, чтобы я позвонила кому-нибудь?

– Нет. Я уже позвонила Роджеру. Он приедет, как только освободится на работе. Вы что-то хотели?

– Мне надо задать вам вопрос, если только вас не смущает мое вторжение.

– Все в порядке. Какой вопрос?

– Вы ежедневно пользуетесь бассейном?

– Нет. Я вообще не люблю плавать. Бассейн был страстью отца. Он построил его около пяти лет назад.

– А кто-нибудь еще плавает в нем? Кто-то из служанок или кухарка?

Серена задумалась на секунду.

– Иногда могут позвонить друзья и попросить разрешения воспользоваться бассейном, но больше никто. А в чем дело?

– Я слышала записанный на пленку разговор, правда, не хотела бы объяснять, каким образом запись попала ко мне. Лорна разговаривала с мужчиной, который употребил фразу: "Она прыгает туда каждый день в одно и тоже время". Я подумала, что это может относиться к бассейну, но теперь это предположение не имеет смысла. Просто я хотела узнать, нет ли в доме "ее", кто "прыгает каждый день в одно и то же время".

Серена с трудом улыбнулась.

– Только собака. Она одна прыгала в бассейн вместе с папой. Вы ее видели в прошлый раз. Они обычно играли, а потом вместе плавали.

Я малость опешила.

– Но я думала, что это кобель. Ведь ее зовут Макс?

– Это уменьшительное от Максины. На самом деле имя у нее гораздо длиннее, потому что она очень породистая.

– Ах, Максина. А как она? Внизу я ее не видела, и подумала, что она, наверное, здесь, с вами.

Серена села на кровати.

– Ох, Господи! Спасибо, что напомнили. Она ведь до сих пор у парикмахера. Я отвезла ее туда прямо с утра. По такому случаю даже владелец парикмахерской явился пораньше. Я должна была забрать ее в одиннадцать, но у меня совершенно все вылетело из головы. Попросите миссис Холлоуэй съездить за ней, или по крайней мере позвонить, чтобы они знали, что случилось. Бедная Макс, бедная девочка. Она умрет без папы. Ведь они были неразлучны.

– Миссис Холлоуэй, это домоправительница? Ее я тоже не видела, но если хотите, я сама могу позвонить.

– Будьте добры. Может быть, Роджер сможет забрать собаку по дороге сюда. Парикмахерская в районе Монтебелло, а телефон записан на календаре в кухне. Извините, что утруждаю вас.

– Ничего страшного. А как вы себя чувствуете?

– Хорошо, все в порядке. Просто хочу побыть немного одна, а потом спущусь вниз. Мне все равно, наверное, придется еще один раз говорить с детективом. Не могу поверить в происходящее. Все как в тумане.

– Отдохните, – посоветовала я. – А парикмахеру я скажу, что позже кто-нибудь заберет Макс. Может быть, закрыть дверь, чтобы было потише?

– Да, закройте. И спасибо вам.

– Не за что. Очень сожалею о том, что произошло с вашим отцом.

– Спасибо.

Я вышла из спальни, плотно закрыв за собой дверь. Спустилась в кухню и позвонила в парикмахерскую. Представилась подругой Серены и объяснила, что ее отец скоропостижно скончался. Говорившая со мной женщина выразила свои соболезнования и была очень любезна. Парикмахерская закрывалась в три, и она пообещала сама завезти Макс, когда поедет домой. Я оставила на кухне записку, в надежде, что миссис Холлоуэй или Серена заметят ее.

К тому времени когда я вернулась во двор, трупы уже убрали, фотограф собрал свою технику и уехал. Не видно было ни электрика, ни коронера с помощником. Специалист по отпечаткам пальцев работал с оборудованием для бассейна. У ближайшего края бассейна я заметила Чини, который разговаривал с более молодым детективом. Я догадалась, что это его приятель Хоторн, хотя Чини и не знакомил нас. Заметив меня, Чини оборвал разговор и направился ко мне через двор.

– А я уже интересовался, куда ты подевалась. Они скоро закончат. Может, поедем?

– Поехали, – согласилась я.

Мы почти не разговаривали, пока шли к машине Чини. Уже возле "мазды" я спросила:

– Ну и какая версия? Это не может быть несчастным случаем. Такое предположение просто нелепо.

Чини открыл дверцу и распахнул ее передо мной.

– На первый взгляд не похоже, но посмотрим, что они раскопают.

Он захлопнул мою дверцу, эффектно оборвав наш разговор. Я наклонилась и открыла дверцу с его стороны, но мне пришлось ждать, пока он обойдет машину и усядется за руль.

– Ладно, не изображай из себя строгого полицейского, – не отставала я. – Что ты сам об этом думаешь?

– Я думаю, что гадать – это бесполезное занятие.

– Ох, не надо, Чини. Это убийство. Кто-то разбил лампу в бассейне, а потом отсоединил устройство защитного отключения. Ты ведь сам не веришь, что это несчастный случай. Я знаю, именно ты сказал Хоторну, что между смертью Лорны и смертью Эссельмана может существовать косвенная связь.

– Какая связь? – не сдавался Чини.

– Но я тебя об этом и спрашиваю! Господи, ну какой ты противный. Ладно, начну первая. Вот что я думаю.

Чини смешно вытаращил глаза, улыбнулся и повернул ключ зажигания. Он медленно проехал через ворота, а когда мы оказались на дороге, прибавил скорость. По пути к моему дому я рассказала ему о записи, сделанной тайком Ледой. У меня с собой не было текста, но он был таким коротким, что я давно выучила его наизусть.

– Мне кажется, что мужчина посвящает Лорну в свой план. Он собрался убить Эссельмана и чувствует себя большим умником. Наверное, даже думает, что его рассказ забавляет Лорну, но это вовсе не так. Тебе надо бы послушать его голос на пленке. Она взволнованна и расстроена, а он пытается вести себя так, словно все это просто шутка. Но все дело в том, что как только он рассказал Лорне о своем плане, тайное тут же стало явным. И если он действительно был намерен осуществить свой замысел, то Лорна сразу бы поняла, чьих рук это дело. А видя ее реакцию, он мог подумать, что она не станет держать язык за зубами.

– Ну и какова твоя версия?

– Мне кажется, Лорну убили потому, что она слишком много знала.

Чини поморщился.

– Да, но Лорна умерла в апреле. А если этот парень намеревался убить Эссельмана, то зачем ждать так долго? Если его тревожило только то, что Лорна может проболтаться, то почему бы не убить старика сразу после ее смерти?

– Не знаю. Может быть, ему пришлось ждать, пока все уляжется. Ведь он мог привлечь к себе внимание, если бы начал действовать слишком быстро.

Чини слушал, но я видела, что мои слова не убедили его.

– Давай вернемся к плану убийства, – предложил он. – Что этот парень задумал?

– Мне кажется, он задумал вариант того, что, собственно говоря, и произошло. Кларк и Макс проделывали по утрам одну и ту же процедуру. Он бросает палку в бассейн, а она прыгает за ней. Она ведь охотничья собака, у нее это в крови. А после игры они вместе плавали. На этом все и строилось. Предположим, что в воду бассейна пущен ток. Эссельман бросает палку, собака прыгает за ней и получает сильный удар тока. Он бросается спасать ее, и тоже погибает. Все выглядит как несчастный случай, ужасное стечение обстоятельств, о чем все очень сожалеют. Бедный старик. Пытался спасти свою собаку и сам погиб. Но случилось так, что Серена рано утром отвезла собаку в парикмахерскую, поэтому Кларк купался один. Вместо Кларка и собаки мы имеем Кларка и садовника, но результат тот же самый.

Некоторое время Чини молчал.

– Откуда ты знаешь, что на пленке записана Лорна? Ты ведь никогда не слышала ее голос. А может, этот парень разговаривает с Сереной.

– А почему тебе в голову сразу пришла Серена? – быстро спросила я, отмстив про себя, что задавать вопросы приятнее, чем отвечать на них.

– Просто мы еще не рассматривали этот вариант. Предположим, что Серена расстроена, потому что не хочет, чтобы собаку использовали в качестве приманки. Поэтому она и отвозит ее с утра к парикмахеру.

– Я говорила с Сереной. На пленке не ее голос.

– Подожди минутку. Тут ты хитришь. Ты же сказала, что голоса искажены. Ты и с Дж.Д. говорила и утверждала, что на пленке не его голос.

– Верно, – неохотно согласилась я. – Но ты предполагаешь, что Серена убила собственного отца, а я в это не верю. Зачем ей делать это?

– У старика полно денег. Разве не она наследница его состояния?

– Возможно, но зачем убивать его? У него уже был сердечный приступ, и здоровье постоянно ухудшалось. Все, что ей надо было делать, так это просто ждать, и, наверное, не очень долго. Да кроме того, я наблюдала за ними. Прекрасные отношения. Иногда она жаловалась на его упрямство, но можно с уверенностью сказать, что Серена обожала его. Знаешь, в любом случае я постараюсь забрать пленку, и ты сможешь сам послушать.

– У кого она?

– У Леды. Вчера вечером она прислала за ней Дж.Д. Во всяком случае, он так сказал. Эту семейку нельзя исключать из числа подозреваемых. Оба очень напугались, что я передам пленку полиции. И прочного алиби оба не имеют. А знаешь, чем Дж.Д. зарабатывает на жизнь? Он электрик. Если кто и знает, как пустить ток в бассейн, так это он.

– В городе полно людей, кто мог бы сделать это. Но если твоя версия верна, то кто бы ни убил Эссельмана, он хорошо знает дом, бассейн и ритуал игры с собакой.

– Совершенно верно.

– А это снова возвращает нас к Серене.

– Возможно, – тихо промолвила я. – Хотя все это мог знать еще и Роджер Бонни.

– А какой у него может быть мотив?

– Понятия не имею, но он определенно связующее звено между Лорной и Эссельманом.

– Ну, тогда все ясно, – фыркнула Чини. – И если Роджер знаком с "Коротышкой", то круг замкнулся, и мы можем предъявить ему обвинение в убийстве.

Чини развеселился. А я ощутила тревогу, хотя он подал хорошую идею.

Мои мысли вернулись к Дэниель и мужчине, который скрылся в темноте аллеи.

– А может, это сделал тот же человек, который напал на Дэниель? Возможно, это покушение может многое объяснить.

Подъехав к моему дому, Чини остановился, поставил машину на ручник и включил "нейтралку". Когда он повернулся ко мне, улыбки на его лице уже не было.

– Сделай мне одолжение и подумай о чем-нибудь другом. Это интересная игра, но ты, как и я, прекрасно знаешь, что она опасна.

– Я просто перебираю версии, как будто швыряю тарелки в стену и наблюдаю, не прилипнет ли хоть одна.

Протянув руку, Чини легонько взъерошил мне волосы.

– Только будь осторожна. И если даже ты права, и все эти дела связаны между собой, не пытайся что-то предпринимать сама. Это работа шерифа округа. И ты к ней не имеешь никакого отношения.

– Я знаю.

– Тогда не смотри так на меня. Тут нет ничего личного.

– Для тебя, но не для меня. Особенно если это касается Дэниель.

– Может, хватит беспокоиться? Она в безопасности.

– Надолго? В любой день ее могут перевести из отделения интенсивной терапии. А больницы не охраняются, там вечно полно людей.

– Тут ты права. Ладно, я подумаю и посмотрю, что можно будет сделать. Мы скоро вернемся к этому разговору, хорошо? – Чини улыбнулся, и я невольно улыбнулась в ответ.

– Хорошо.

– Вот и отлично. Я дам тебе номер моего пейджера. Если что-то надумаешь, дай мне знать.

– Непременно, – пообещала я.

Чини продиктовал номер и, пока включал скорость, заставил меня повторить его.

Я стояла на тротуаре, наблюдая, как отъезжает "мазда", затем прошла через ворота и направилась к дому. Была уже суббота, около трех часов дня. Войдя в квартиру, я записала номер пейджера Чини и оставила записку на своем столе. Меня не покидало ощущение, что я стою на пороге раскрытия тайны. Ответ на главный вопрос крутился где-то рядом, в пределах видимости, но каждый раз отскакивал в сторону, когда я поворачивалась, чтобы увидеть его. Существовала какая-то цепочка событий, нечто такое, что связывало воедино все кусочки мозаики. Мне следовало как-то отвлечься, отложить в сторону все вопросы, до тех пор, пока не получу несколько ответов. Поднявшись в спальню, я переоделась, натянув спортивный костюм и кроссовки. Сунула в карман ключи от дома и выбежала на бульвар Кабана.

День стоял прохладный и ясный, лучи послеполуденного солнца струились на видневшиеся вдалеке горы, словно золотистый сироп. Океан сверкал, как будто покрытый бриллиантовым ковром, в воздухе стоял соленый запах морской воды. Приятно было пробежаться, вновь ощутив в полной мере радость физической активности. Преодолев четыре мили, почувствовав прилив сил, я вернулась домой, приняла душ и стала поглощать овсяную кашу с тостами, читая при этом газету, которую не успела просмотреть утром. Потом прошлась за покупками, купила кое-что из еды и заскочила в винный магазин. Было уже почти шесть часов, когда я наконец почувствовала себя достаточно расслабившейся, чтобы сесть за работу.

Начала я со своих каталожных карточек. Я просматривала их, не ища там чего-то конкретного, а просто старалась занять себя, рассуждая тем временем, что предпринять дальше. Взгляд мой упал на пакет со сломанными рамками для фотографий. Черт побери, конечно же, я забыла отнести в прачечную постельное белье Дэниель, и она уже была закрыта. Зато сейчас я, по крайней мере, могла поменять рамки. Пройдя на кухню, я забрала там со стола новые. Поставив рядом со столом мусорную корзину, я вытащила из пакета фотографии. Четыре снимка восемь на десять, все цветные. Я сняла рамку и подложку с первой фотографии, потом задержалась, разглядывая ее: три кошки расположились на садовом столике. Одна из них, полосатая, намеревалась спрыгнуть вниз, ее явно не радовал тот факт, что ее собираются увековечить на фотографии. Две другие, пушистые – одна рыжая, другая черная, – смотрели в объектив, соответственно, с надменным и равнодушным видом. На обратной стороне фотографии имелись дата и клички кошек: Смоки, Тайгер и Чешир.

Когда я вынула фотографию из рамки, стекло развалилось на два куска. Я бросила их в мусорную корзину, а за ними последовала и рамка. Потом достала новую рамку, оторвала ценник, вытащила подложку и заднюю картонку, вставила между ними снимок и перевернула его, чтобы не оказалось вверх ногами. Далее все три слоя – подложку, фотографию и картонку – вставила между стеклом и скобками. Получилось хорошо.

То же самое проделала я и со второй фотографией. Стекло здесь только треснуло в углу, но сама рамка восстановлению не подлежала. На фотографии были изображены двое молодых мужчин и молодая женщина на парусной яхте. Все загорелые, с растрепанными волосами, в руках банки с пивом. Наверное, снимок делала Дэни-ель. Должно быть, это был прекрасный день, проведенный с хорошими друзьями, чудесный момент ее жизни, когда она еще не сбилась с пути. У меня тоже бывали такие дни. Возвращаешься домой грязной и усталой как собака, но счастливый день навсегда остается в памяти.

На третьей фотографии Дэниель позировала под белой решетчатой аркой, а рядом стоял аккуратно подстриженный парень. По одежде и орхидее в руках я догадалась, что фотография сделана во время бала в средней школе. Приятно было увидеть Дэниель такой, какой она была раньше. Она вошла в жизнь с такой решительностью, с какой новичок входит в монастырь, перешагнув широкую пропасть, отделяющую прошлое от настоящего.

Последняя фотография была заклеена широкой серой лентой, так что видны были только две центральные фигуры: Дэниель и Лорна, сидевшие за столиком в кабинке ресторана. Похоже, что это фото было сделано бродячим фотографом, одним из тех, кто зарабатывает на жизнь фотографируя вас, а потом предлагает купить снимок. Трудно было определить, где находятся девушки, может быть, в Лос-Анджелесе или Лас-Вегасе, но явно в каком-то шикарном ночном клубе, где можно поесть и потанцевать. На заднем плане я разглядела часть эстрады для оркестра, а на столике перед подругами стояли бокалы с шампанским. Широкая серая лента четко выделяла их двоих.

Обе выглядели чрезвычайно элегантно. Они сидели за круглым столиком в кабинке, отделанной черной кожей. Лорна была особенно красива: темные волосы, карие глаза, безупречный овал лица. Выражение лица серьезное, но на губах играла тончайшая улыбка. Черное вечернее платье из атласа с длинными рукавами и низким прямоугольным вырезом, в ушах сверкали бриллиантовые сережки в виде колец. Дэниель, как обычно, в зеленом – плотно облегающий грудь топ с блестками и, предположительно, мини-юбка (насколько я знала вкус Дэниель). Длинные темные волосы собраны в высокую прическу. Я представила себе, как они с Лорной специально наряжались для этой светской встречи. Две городские девушки по вызову. На темном фоне кабинки я заметила мужскую руку, обнимавшую Лорну. Сердце мое тревожно забилось.

Я вытащила фотографию и, сняв ленту, увидела всех четверых, кто сидел за столиком в тот вечер. Роджер, Дэниель, Лорна и "Коротышка" Стоктон. Ох, Господи, вот оно. Вот оно. Может быть, эта фотография объясняла и не все, но она являлась ключом к разгадке.

Держа фотографию в руке, я подошла к телефону, набрала номер пейджера Чини, потом номер моего телефона и нажала кнопку "вызов". Положив трубку, я вернулась за стол и стала ждать звонка Чини, сортируя тем временем свои записи и собирая вместе все каталожные карточки, на которых упоминался Роджер. В основном это были черновики моих первых бесед, да еще заметки после разговора с Сереной. Я осмотрела оставшиеся на доске карточки, но в них Роджер нигде не упоминался. Тогда я разложила карточки на столе, словно пасьянс. Нашла записи, сделанные после разговора с ним. Роджер сказал мне, что Лорна позвонила ему в пятницу утром. Я обвела дату в кружок и поставила вопросительный знак, а потом скрепкой прикрепила карточку к фотографии.

Зазвонил телефон.

Я схватила трубку и машинально ответила:

– Кинси Милхоун.

– Это Чини. Что случилось?

– Полной уверенности у меня нет. Но давай я расскажу тебе, что обнаружила, а ты сам решишь. – Я быстренько рассказала о фотографиях и детально описала ту, на которую смотрела. – Я понимаю, что ты шутил, говоря о Роджере и "Коротышке", но они действительно знакомы, причем настолько близко, что вместе ездят с проститутками куда-то за город. А еще я проверила все свои записи и обнаружила любопытное несоответствие. Роджер сказал мне, что Лорна позвонила ему в пятницу утром, но она не могла этого сделать. К тому времени она была уже мертва.

Некоторое время Чини молчал.

– Я не знаю, что ты сможешь с этим сделать.

– И я не знаю. Поэтому я позвонила тебе. Предположим, что у Роджера и "Коротышки" были совместные дела. Если Лорна рассказала Роджеру о своих отношениях с Эссельманом, то они, используя эту информацию, могли надавить на него. Эссельман заартачился...

– "Коротышка" убил его? Это смешно. У "Коротышки" полно сделок в запасе. Не вышло с этой, принимается за другую, не получилось со второй, берется за третью. Поверь мне. Стоктона интересует исключительно бизнес. И хватит об этом. Смерть Эссельмана могла принести ему только дополнительные затруднения, потому что пришлось бы ждать новых выборов и все такое прочее...

– А я и не говорю о Стоктоне. Я думаю, это дело рук Роджера. Он имел доступ к оборудованию бассейна. Имел доступ к Лорне. Имел доступ вообще ко всему. А кроме того, он знал Дэниель. Возможно, в тот вечер они со Стоктоном говорили о делах. И теперь Дэниель оказалась единственной свидетельницей.

– А как ты собираешься доказать это? Все, что у тебя есть, так это только подозрения. И ничего конкретного. Во всяком случае ничего, с чем ты могла бы пойти к окружному прокурору. Он тебя и слушать не станет.

– А как насчет пленки?

– Она ничего не доказывает. Начнем с того, что запись сделана незаконно, а потом, ты даже не знаешь, Лорна это или нет. Они могли говорить о чем угодно. Ты слышала о теории "плода с отравленного дерева"? После того как мы расстались с тобой, я постоянно размышлял об этом деле. Имеются люди, которые нарушали картину места преступления, которые утаивали улики. Да любой приличный адвокат разобьет тебя в пух и прах.

– А как быть с заявлением Роджера о том, что Лорна позвонила ему в пятницу утром?

– Просто ошибся. Она звонила ему в другой день.

– А что если я пойду к нему и тайком запишу нашу беседу? Давай, я спрошу...

Чини оборвал меня, в его голосе прозвучали нетерпение и раздражительность:

– Что ты у него спросишь? Мы на это не пойдем. Не будь глупой. Что ты ему скажешь? "Привет, Роджер. Это Кинси. Кого ты убил сегодня? Ох, ничего особенного, мне просто любопытно. Извини, но не мог бы ты говорить вот в этот искусственный цветок, который приколот у меня на лацкане?" Это не твоя работа, Кинси. Пойми это. Тут ты ничего не можешь поделать.

– Чушь. Все это чушь.

– Ладно, пусть так, но тебе придется смириться с этой чушью. Не будем даже обсуждать это.

– Чини, мне надоело видеть, как преступники выходят сухими из воды, как убийцы остаются безнаказанными. Как получается, что закон защищает их, а не нас?

– Я понимаю тебя, Кинси, но это ничего не меняет. Если даже ты права насчет Роджера, то не сможешь засадить его за решетку. Так что лучше брось эту затею. Когда-нибудь он все равно совершит ошибку, и вот тогда мы его накроем.

– Посмотрим.

– Не надо говорить мне "посмотрим". Ты можешь сотворить какую-нибудь глупость, и влипнешь сама, а он останется чистеньким. Поговорим позже. Мне кто-то еще звонит.

Я положила трубку, кипя от возмущения. Да, Чини был прав, но я действительно не могла смириться с этим, и правота Чини только усугубляла ситуацию. Минуту я сидела неподвижно, уставившись на фотографию Лорны и Дэниель. Неужели я единственная, кого по-настоящему волнует их судьба? Я получила недостающий кусок мозаики, но у меня не было средств восстановить справедливость. Было что-то унизительное в моей собственной бесполезности. Я принялась расхаживать по комнате, ощущая полное бессилие. Снова зазвонил телефон, и я сняла трубку.

– Это Чини... – в его голосе звучало какое-то странное спокойствие.

– Очень хорошо. Я ждала твоего звонка. Честно говоря, я тоже не знаю, что тут можно поделать. – Я подумала, что Чини позвонил, чтобы извиниться за свою резкость, ожидала предложения каких-нибудь совместных действий, но совершенно не была готова к тому, что услышала.

– Мне позвонили из больницы "Санта-Терри". Сестра отделения интенсивной терапии. Мы потеряли Дэниель. Она только что умерла.

– Умерла?

– Произошла остановка сердца. Они пытались спасти ее, но было уже слишком поздно.

– Дэниель умерла? Но это же абсурд. Я только вчера вечером видела ее.

– Кинси, мне очень жаль. Я так же удивлен, как и ты. Мне очень не хотелось самому сообщать тебе об этом, но я решил, что ты должна знать. – Его голос был полон сочувствия.

– Чини, – укоризненно отозвалась я.

– Хочешь, я приеду?

– Нет, не хочу. И перестань морочить мне голову, – рявкнула я. – Что тебе нужно?

– Я буду у тебя через пятнадцать минут. – В трубке раздался щелчок.

Я осторожно опустила трубку на рычаг. Продолжая стоять, я прижала ладонь к губам. Что же это такое? Что происходит? Как же может так быть, что Дэниель умерла, а Роджер неуязвим? Поначалу я не испытала никаких чувств, на удивление, никакой эмоциональной реакции. Я поверила тому, что сообщил мне Чини и, как обезьянка, схватила эту блестящую монетку с информацией и принялась крутить ее в руке. Умом я все понимала, но не могла воспринять сердцем. Минуту, наверное, я стояла не шевелясь, а потом наконец чувства вырвались наружу, но я испытала не горе, а нарастающую ярость, которая, словно какое-то древнее существо, выскочила из недр земли на поверхность.

Сняв трубку телефона, я сунула руку в карман джинсов и вытащила карточку, которую дал мне в лимузине адвокат. Минуту я разглядывала магическое сочетание цифр, которое означало смерть. Совершенно не задумываясь над тем, что я делаю, набрала номер. Меня охватило непреодолимое желание отомстить человеку, который нанес мне такой страшный удар.

После двух гудков на другом конце сняли трубку.

– Да?

– Лорну Кеплер убил Роджер Бонни, – сообщила я, положила трубку и села, чувствуя, как горит лицо и выступают слезы.

Я прошла в ванную и выглянула в окошко, но ничего не увидела в темноте. Потом вернулась к столу. Ох, Господи! Что же я натворила? Сняла трубку телефона и снова набрала номер адвоката. Но в трубке слышались только гудки, на этот раз никто мне не ответил. Дрожащими руками я вытащила из нижнего ящика стола свой пистолет и вставила полную обойму. Потом сунул его сзади за пояс джинсов и надела куртку. Взяла сумочку, ключи от машины, выключила свет и вышла на улицу, заперев за собой дверь.

Я мчалась по шоссе сто один в сторону Колгейт, постоянно бросая взгляд в зеркало заднего вида, но лимузина не было видно. Доехав до Литл-пони-роуд, повернула направо и поехала мимо ярмарочных площадок до пересечения со Стейт-стрит. Там я остановилась перед светофором, в нетерпении барабаня пальцами по рулевому колесу и снова поглядывая в зеркало заднего вида. Вдоль оживленной улицы тянулись красные неоновые вывески, в универмаге слева от меня шла ночная распродажа. Небо освещалось прожекторами, между лотками были натянуты белые пластиковые флажки. У въезда на стоянку клоун и два мима размахивали руками, зазывая проезжавшие автомобили. Лицедеи с белыми лицами начали разыгрывать веселую пантомиму, смысл которой я не уловила. Когда я оставила позади этот маленький театр, один из актеров обернулся и посмотрел на меня. В зеркало я увидела только скорбную гримасу, нарисованную на его лице.

Потом я пронеслась мимо темной станции техобслуживания, бензоколонки здесь ночью не работали. Пронзительно зазвенела сигнализация, наверное, в ближайшем магазине, но я не заметила ни полиции, ни зевак, обычно сбегающихся посмотреть, что случилось. Если в магазин действительно забрались грабители, то они могли не волноваться. Мы все так привыкли к звукам сигнализации, что уже не обращаем на них внимания, думаем, что кто-то задел по ошибке выключатель и ничего страшного не произошло. Проехав шесть кварталов, я пересекла небольшой перекресток, а за ним уже начиналась дорога, которая вела к станции водоочистки.

Местность вокруг была малозаселенной. Кое-где попадались дома, бесконечные поля были неухоженными, вдоль дороги частенько встречались валуны. Вдалеке завывали койоты, спускавшиеся с холмов в поисках воды. Вообще-то, для хищников время было еще слишком раннее, но эта стая, видимо, жила по своим законам. Она вышла на охоту, отыскивая добычу по запаху. Я представила, как беспомощные животные мечутся в страхе за свою жизнь. Койот убивает быстро, проявляя милосердие по отношению к своей жертве, хотя это все же слишком слабое утешение.

Я свернула ко входу на станцию водоочистки. Внутри горел свет, а перед зданием стояли четыре машины. Оставив сумочку на сиденье, я вылезла и заперла дверцу. Лимузина по-прежнему не было видно. Но, возможно, этот адвокат не пользуется лимузином для таких дел. Наверное, послал своих головорезов, а они первым делом заехали к Роджеру домой. На обочине примостился грузовой пикап. Проходя мимо него, я дотронулась рукой до капота. Он был еще теплым. По ступенькам я поднялась к освещенному входу и прошла внутрь через стеклянные двери, ощущая спиной успокаивающую тяжесть пистолета.

За столом секретарши никого не было. А когда-то здесь сидела Лорна Кеплер. Интересно было представить себе ее работающей здесь каждый день, встречающей посетителей, отвечающей на телефонные звонки, болтающей со слесарями и механиками. Возможно, это была ее последняя стадия притворства с целью выглядеть обычной девушкой. Но, с другой стороны, может, она действительно проявляла неподдельный интерес к вопросам аэрации и фильтрующим резервуарам.

Поначалу мне показалось, что в здании очень тихо. Отблески ламп дневного света сверкали на гладком кафельном полу. В коридоре тоже никого не было, но из дальних комнат доносилась музыка в стиле "кантри". Потом я услышала, как кто-то стучал по трубе, звук шел откуда-то из подвала здания. Я быстро прошла по коридору и заглянула в кабинет Роджера, там никого не было, но свет горел. В этот момент раздались шаги, и из-за угла навстречу мне вышел мужчина в комбинезоне и бейсбольной кепке. Он воспринял мое присутствие здесь как должное и вежливо снял кепку. Его густые курчавые волосы образовывали шапку вокруг головы.

– Могу я чем-нибудь помочь вам? – предложил он.

– Я ищу Роджера.

Мужчина указал пальцем вниз.

– Это он там простукивает трубы. – Мужчине было лет пятьдесят с небольшим, широкое лицо, ямочка на подбородке. Добродушная улыбка. Он протянул руку и представился. – Делберт Скуоллз.

– Кинси Милхоун. Вы не могли бы предупредить Роджера, что я здесь. У меня к нему срочное дело.

– Конечно, нет проблем. Я как раз иду туда. А почему бы вам не пойти со мной?

– Спасибо, я так и сделаю.

Делберт открыл стеклянные двери в помещение, где я уже была в прошлый раз: разноцветные трубы и приборы на стенах. В полу виднелась зияющая дыра, которую с одного конца огораживал оранжевый пластиковый конус, чтобы несведущий человек не свалился в нее.

– А сколько здесь сегодня работает человек? – поинтересовалась я.

– Сейчас посчитаю. Со мной пятеро. Идите сюда. Надеюсь, вы не страдаете клаустрофобией?

– Ничуть, – соврала я, следуя за ним. В свой прошлый визит я наблюдала внизу поток темной воды, пахнущей химикатами, и еще тогда подумала, что не видела раньше ничего подобного. А сейчас моему взору предстали фонари и мрачные бетонные стены, обесцвеченные в тех местах, где протекала вода. Я почувствовала необходимость сглотнуть слюну.

– А куда делась вода?

– Мы закрыли шлюзы, а вода ушла в два больших резервуара, – пояснил Делберт. – Это будет продолжаться еще часа четыре. Мы всегда так делаем раз в год. Некоторые трубы почти полностью проржавели, да и забивались частенько, поэтому нуждаются в замене. На всю эту работу нам отведено десять часов, а потом снова пойдет вода.

Вделанные в стену металлические скобы образовывали лестницу, ведущую вниз. Стук по трубе прекратился. Делберт поставил ногу на скобу и начал спускаться. Подошвы его ботинок глухо шлепали по импровизированным ступеням. Я тоже начала спускаться на дно канала.

Наконец мы очутились на глубине двенадцати футов, здесь совсем недавно протекали миллионы галлонов воды. В тоннеле было почти так же темно, как безумной ночью, а двухсотваттная лампочка казалась одинокой звездочкой. Ужасно пахло сыростью и землей. В самом конце тоннеля я увидела ворота шлюзов и оставленные ими при закрывании полосы в осадке. Я ощутила себя спелеологом, хотя никогда не испытывала страсти к исследованию пещер. Тут я заметила Роджера, который что-то делал, стоя на лестнице к нам спиной. До него было футов пятнадцать, на трубе возле его головы висела лампа в металлической сетке. Одет Роджер был в голубой комбинезон и высокие черные резиновые сапоги. На перилах висела его хлопчатобумажная ветровка. Здесь, внизу, было довольно холодно, и я обрадовалась, что надела куртку.

Роджер не обернулся при нашем приближении.

– Это ты, Делберт? – бросил он через плечо.

– Я. А еще я привел вашу подругу. Мисс... Кинли?

– Кинси, – поправила я.

Роджер обернулся. Свет ударил ему в глаза, окрасив лицо в бледно-матовый цвет.

– Что ж, я ожидал вас, – произнес он.

– Вам помочь? – предложил Делберт.

– Не надо. Может, найдешь Пола и поможешь ему?

– Хорошо.

Делберт начал подниматься наверх, оставляя нас одних. Вот исчезла его голова, спина, бедра, ноги, ботинки. Наступила полная тишина. Роджер спустился с лестницы, на которой стоял, и принялся вытирать руки ветошью, а я тем временем стояла и размышляла, как приступить к разговору. Потом заметила, что он снял с перил ветровку и сунул руку в ее нагрудный карман.

– Все не так, как вы себе представляете, – начала я. – Послушайте, в те выходные, когда убили Лорну, она собиралась выйти замуж. А несколько дней назад один адвокат пригласил меня в лимузин, где сидела парочка головорезов в просторных плащах... – я вдруг почувствовала, как дрогнул мой голос.

Роджер держал что-то в руке, размером с портативную рацию – черный пластмассовый корпус, две кнопки на передней панели.

– Вы знаете, что это такое? – спросил он.

– Похоже на газовый баллончик.

– Совершенно верно. – Он нажал кнопку, и из корпуса выскочили два тоненьких стержня, соединенные с проводами, по которым проходило напряжение в сто двадцать тысяч вольт. Как только стержни коснулись меня, я упала. Все тело онемело, я не могла шевелиться, не могла дышать. Только через несколько секунд мозг начал работать. Я поняла, что произошло, но не знала, что теперь делать. Я ожидала от него чего угодно, но только не этого. Лежа на спине, неподвижная, как камень, я пыталась как-нибудь набрать кислорода в легкие. Тем временем Роджер обыскал меня, нашел пистолет и сунул его в карман комбинезона.

Мой бессильный писк прозвучал, наверное, очень слабо. Роджер подошел к стене и поднялся вверх по скобам. Я подумала, что он собирается оставить меня здесь, но он только захлопнул крышку люка.

– Теперь нам никто не помешает, – сообщил он, спускаясь вниз. Отыскав валявшееся рядом пластмассовое ведро, Роджер поставил его возле меня донышком кверху и уселся на него. А потом наклонился поближе и ласковым тоном сказал: – Черт побери, я удушу тебя с помощью этой куртки. А поскольку ты даже пошевелиться не можешь, то никаких следов не останется.

Так вот что он сделал с Лорной. Оглушил ее разрядником, а потом положил подушку на лицо. Это не заняло у него много времени. Я чувствовала себя крохотным младенцем, который беспорядочно шевелит ручками и ножками, пытаясь повернуться. Издавая хриплые звуки, я все же сумела улечься на бок. Тяжело дыша и глядя краешком глаза на мокрый бетонный пол, я кулем валялась на полу. Щека моя покоилась на чем-то твердом и неровном – кусок угля, грязи или мелкие ракушки. Собрав все силы, я начала потихоньку подтягивать вверх правую руку. Но в этот момент открылась крышка люка, и раздался голос Делберта:

– Роджер?

– Да?

– К вам пришел какой-то парень.

– Ох, черт возьми, – пробормотал Роджер и крикнул Делберту: – Скажи ему, что я сейчас приду.

Я завращала глазами, наблюдая за ним, говорить я не могла. На лице Роджера промелькнуло раздражение, он ухватил меня под мышки и усадил, прислонив спиной к стене. Я сидела, как тряпичная кукла, вытянув перед собой ноги, сдвинув вместе ступни и опустив плечи. Слава Богу, я дышала. Наверху кто-то громко топал. Мне захотелось закричать, позвать на помощь. Но пока из меня вырывались хрипы. Роджер начал взбираться по лестнице, шлепая подошвами сапог по скобам. Вот уже исчезли его голова и плечи. Я почувствовала, что на глаза навернулись слезы. От электрического шока мои конечности были мертвее мертвого, Я попыталась пошевелить руками, но ничего не вышло, они как будто "уснули". Тогда я попробовала сжать кулак, надо было заставить кровь циркулировать. Мое парализованное тело находилось под каким-то странным наркозом. Я напряженно вслушивалась, но теперь ничего не слышала. Неимоверным усилием воли я сумела еще раз повернуться и встать на четвереньки. И, немного постояв в такой позе и отдышавшись, я все-таки поднялась на ноги. Не знаю, сколько это заняло времени. Кругом стояла тишина. Кое-как добравшись до лестницы, я ухватилась за ближайшую скобу. А через минуту начала карабкаться вверх.

К тому времени как я выбралась из тоннеля, в коридоре уже никого не было. Я заставила себя продолжить путь. Двигалась я уже лучше, но руки и ноги все еще плохо слушались. Доковыляв до кабинета Роджера, я прислонилась к косяку и заглянула внутрь. Комната была пуста. Мой пистолет аккуратно лежал в центре стола. Я подошла, взяла его и снова сунула назад за пояс джинсов.

Покинув кабинет, я направилась в приемную. За столом секретарши сидел Делберт и листал телефонный справочник. Наверное, собирался заказать пиццу для ночной смены. Услышав мои шаги, он поднял взгляд.

– Куда уехал Роджер? – спросила я.

– Не хотите ли вы сказать, что он оставил вас внизу? У этого парня плохие манеры. Вы немного опоздали. Он уехал с тем человеком в плаще. Сказал, что скоро вернется. Может, хотите оставить ему записку?

– Я думаю, в этом нет необходимости.

– Ну, как хотите. – Он вернулся к своему занятию.

– До свидания, Делберт.

– До свидания. Желаю приятно провести вечер, – ответил он, протягивая руку к телефону.

Я вышла из здания в прохладный ночной воздух. Ветер снова усилился, небо затянулось облаками, в воздухе запахло приближающимся дождем. Ночь была безлунной, а звезды выглядели так, как будто они разбились о горы.

Я спустилась по ступенькам к своему "фольксвагену". Забравшись внутрь, повернула ключ зажигания и выехала на дорогу, ведущую к городу. Когда я проезжала перекресток, мне показалось, что в темноте промелькнул лимузин.

Эпилог

После той ночи никто не видел Роджера Бонни. Только несколько человек понимали, что на самом деле случилось с ним. Мне пришлось обстоятельно побеседовать с лейтенантом Доланом и Чини Филлипсом. На этот раз я рассказала им всю правду. Осознавая чудовищность своего поступка, я чувствовала, что должна нести за него ответственность. В конце концов, после долгах обсуждений, мы пришли к выводу, что нет смысла продолжать копаться в этом деле.

И вот сейчас, глубокой ночью, я размышляю о своей роли в деле Лорны Кеплер. Убийство вызывает в нас примитивное желание отплатить той же монетой, в нас вспыхивает импульсивное стремление причинить точно такую же боль. В большинстве случаев мы ищем справедливости в суде, но сами же ужасно ругаем его, и тем самым даем выход своей ярости. Проблема заключается в том, что зачастую закон демонстрирует свое бессилие, оставляя нас ни с чем в нашем горячем желании добиться возмездия. И что тогда?

Что касается меня, то я задаю себе простой и ясный вопрос: блуждая в потемках, смогу ли я выйти на свет?

Искренне ваша,

Кинси Милхоун

Графтон Сью

1

По Фаренгейту – примерно +10°С. – Прим. перев.

2

Акр – 4000 м2. – Прим. ред.

3

Коронер – спец. судья, в обязанность которого входит выяснение причины смерти, происшедшей при необычных или подозрительных обстоятельствах. При установлении факта насильственной смерти коронер передает дело в суд. – Прим. ред.

4

Анафилаксия – вид аллергической реакции, немедленного типа. – Прим. ред.

5

Фут – 30,6 см. – Прим. ред.

6

1 галлон – 4,54 литра. – Прим. ред.

7

Флокуляция – объединение коллоидных частиц в рыхлые хлопьевидные агрегаты. Применяется при водоподготовке и очистке сточных вод. Коагуляция – слипание коллоидных частиц в процессах броуновского движения, перемешивания или направленного перемещения в силовом поле. – Прим. Ред.

8

Военная операция в ходе вьетнамской войны. – Прим. перев.

9

Американский геолог. – Прим. перевод.

10

Фунт – 454 г. – Прим. ред.

11

Лонгфелло – (1807 – 1882) амер. поэт. – Прим. ред.

12

Швейцарский психолог. – Прим. пер.

13

В произношении сокращение "GFI" созвучно английскому глаголу "deify" – обожествлять. – Прим. пер.