Все-таки Морли сумел помочь, сделав за меня часть работы, и я была ему за это благодарна. Мы шли с ним в одном направлении, и от этого на душе стало спокойнее. Теперь я могла ехать прямо в мотель и показать фотографии Регине.
* * *
– Быстро вы, однако, обернулись, – сказала Регина, увидев меня.
– Мне повезло, – объяснила я. – Случайно наткнулась на фотографии. Как раз то, что нужно.
– Я с удовольствием взгляну на них.
– Но вначале один вопрос. Вы когда-либо слышали о частном детективе, которого зовут Морли Шайн?
– Не-е-е-т, не слышала, – нахмурила она лоб. – Ничего подобного не припоминаю. Точно, нет. У меня хорошая память на имена и фамилии, но такую встречаю впервые. Если бы я говорила с ним, особенно на эту тему, я бы наверняка вспомнила. А почему вы спрашиваете?
– Он работал над этим делом и умер два дня назад, в воскресенье. Меня попросили продолжить расследование. Похоже, он видел какую-то связь между двумя событиями.
– Был еще какой-то случай? Ах да, вы упоминали о нем в прошлый раз, там едва не сшибли человека.
– Да, белый пикап задел одного парня на повороте 101-го шоссе. Это произошло примерно в час сорок пять минут. Парень заявил, что он узнал водителя, но он ничего не знает о том случае, когда сбили старика. – Я вытащила из сумочки конверт. – Морли Шайн незадолго до смерти отдал пленку с этими снимками в фотолабораторию. Он, вероятно, собирался встретиться с вами, чтобы предъявить вам фотографии на опознание. – Я положила снимки на стойку.
Регина поправила очки и взяла фотографии. Она задумчиво изучала их, тщательно рассматривая каждую. Просмотренные складывала на стойку, так что получилась кавалькада белых пикапов. Я не заметила ни особенного выражения на ее лице, не услышала возгласа, когда она взяла в руки снимок с пикапом отца Типпи. Теперь она внимательно разглядывала все шесть пикапов и в какой-то момент решительно указала пальцем на машину с олимпийскими кольцами на боку.
– Вот эта, – сказала она.
– Вы уверены?
– Да. – Она взяла фотоснимок и еще раз вгляделась в него. – Никогда бы не подумала, что снова увижу этот пикап. – Она бросила на меня короткий взгляд. – Может быть, теперь, после стольких лет, кто-то ответит за преступление. Это будет справедливо, не правда ли?
Я на секунду представила детское лицо Типпи.
– Да, возможно, – сказала я. – Во всяком случае, вскоре после того, как я сообщу об этом в полицию, они свяжутся с вами.
– На этом ваша работа будет считаться выполненной?
Я грустно покачала головой: "Нет, мне придется сделать еще одно дело".
Я тут же позвонила в ресторан, где работала Типпи, но мне сказали, что она поменялась сменами и ее сегодня не будет. От мотеля я помчалась в Монтебелло, надеясь, что застану Типпи дома... и из-за ее плеча не будет выглядывать мать. Я уже заметила, что Ре скрывает что-то от меня, возможно, она не представляет себе, насколько все серьезно.
Уэст Глен была главной улицей, рассекавшей Монтебелло пополам. Вдоль мостовой с двумя полосами движения были высажены акации, сикоморы и эвкалипты. Тут и там вспыхивали ярко-красным цветом клумбы с геранью Ре и Типпи занимали совсем небольшое бунгало, расположенное почти у дороги. Я поднялась на крыльцо и позвонила. Дверь мне открыла Типпи, она на ходу натягивала куртку, в руках у нее была сумочка и связка ключей от машины. Девушка куда-то торопилась. Замерев на пороге, она изумленно смотрела на меня.
– Что вы здесь делаете?
– Если не возражаешь, я хочу задать тебе пару вопросов.
Она замялась, не зная, что ответить, затем посмотрела на часы. Видно было, что ее обуревают противоречивые чувства – нежелание говорить и желание соблюсти приличия.
– О Господи, даже не знаю. Через двадцать минут мне надо встретиться с подружкой. Если только мы управимся за пару минут...
– Конечно, конечно. Я могу войти?
Она отступила назад, не желая показаться невежливой. На ней были джинсы, заправленные в ботинки на платформе, из-под джинсовой куртки виднелся кусочек черного трико. Волосы были распущены и доставали до середины спины. У нее были светлые глаза, легкий румянец на щеках. Совсем молоденькая девчонка. Мне стало слегка не по себе.
Я прошла в дом и осмотрелась.
Передо мной была гостиная, которую использовали и как столовую, за ней виднелась уютная кухня. На стенах висело несколько рисунков, по-видимому, работы самой Ре. Пол был выложен красивой плиткой. На диване, покрытом чехлом с ручной росписью, громоздились декоративные подушки. Преобладали светло-голубые тона. Сбоку от дивана стояли два дешевых кожаных кресла, скорее всего, мексиканской работы. Возле камина на полу я увидела несколько корзин с засушенными цветами. С потолочных балок свешивались связки каких-то трав. Через застекленные двери был виден небольшой сад, очень ухоженный.
– Мамы нет дома?
– Она пошла в магазин. Буквально через минуту должна вернуться. Что вы хотите спросить? Я действительно очень спешу, давайте не будем терять времени.
Я устроилась на диване, не дожидаясь приглашения от Типпи. Девушка уселась в кресло, мой визит не доставлял ей никакого удовольствия.
Без лишних слов я протянула ей фотографии.
– Что это?
– Посмотри сама.
Она неохотно открыла конверт и вынула снимки. Равнодушие сохранялось на ее лице лишь до того момента, когда она взяла в руки фотографию пикапа с олимпийскими кольцами на боку. Она с тревогой посмотрела на меня.
– Вы фотографировали машину моего отца?
– Нет, это сделал другой частный детектив.
– Зачем?
– Машину твоего отца видели в двух местах в ту ночь, когда убили твою тетю Изабеллу. По всей видимости, этот частный детектив собирался предъявить фотоснимки для опознания свидетелю.
– Свидетелю чего? – спросила она, и я почувствовала, как дрогнул ее голос.
Я продолжала говорить ровным, спокойным тоном.
– В ту ночь на дороге сбили насмерть одного старика. Это произошло на Стейт-стрит в Южном Рокингэме.
Типпи была не в состоянии сформулировать вопрос, который было бы естественно задать в такой ситуации: "Зачем все это вы говорите мне? Скорее всего, она понимала, куда я клоню.
– Полагаю, нам следует поговорить о твоих поездках той ночью.
– Я уже говорила вам, что была дома.
– Если ты была дома, – жестко сказала я, – тогда, может быть, твой отец был за рулем этой машины?
Наши взгляды пересеклись. Я видела, как она отчаянно ищет выход из положения. Если настаивать, что была дома, под обвинение попадает ее отец.
– Моего отца не было за рулем.
– А ты была?
– Нет!
– Тогда кто же?
– Откуда я знаю? Может, кто-нибудь угнал пикап и поехал покататься.
– Ну-ну, Типпи, не выдумывай. Ты была за рулем пикапа, и ты, черт побери, прекрасно об этом знаешь. Так что давай не будем пудрить друг другу мозги.
– Меня не было за рулем!
– Лучше признайся сразу. Я сочувствую тебе, детка, но надо все-таки отвечать за свои поступки.
Типпи молчала, потупившись. Она была явно сломлена. Потом сказала:
– Я просто не понимаю, о чем вы говорите.
Вот тут я на нее заорала:
– Так что? Ты была пьяной за рулем?
– Нет.
– Твоя мать говорила, что у тебя отобрали права. Значит, ты взяла пикап без разрешения?
– Вы ничего не сможете доказать.
– Ты так думаешь?
– Каким же образом вы собираетесь это доказывать? Это случилось шесть лет назад.
– Для начала у меня есть два свидетеля, – сказала я. – Один из них видел, как ты уехала с места преступления. Другой видел тебя у поворота на Сен-Висенте примерно полчаса спустя. Так ты расскажешь мне, как все произошло?
Она отвернулась в сторону, и на ее щеках появился румянец.
– Мне нужен адвокат.
– Почему бы тебе просто не сказать мне свое мнение. Я с удовольствием его выслушаю.
– Я не собираюсь вам ничего говорить, – прошипела Типпи. – Вы не дождетесь ни слова от меня до тех пор, пока рядом со мной не будет моего адвоката. Так положено по закону. – Она поглубже уселась в кресло и скрестила руки на груди.
Я фыркнула от смеха и закатила глаза.
– Нет-нет, детка, тебя обманули. Это с полицейскими тебе имеет смысл говорить только в присутствии адвоката. Я – частное лицо. Тут совсем другие законы. Ну, давай же, не тяни время. Расскажи, как это было. Тебе же самой станет легче, поверь.
– С какой стати я буду вам что-то рассказывать? Кто вы такая, чтобы я вам что-то рассказывала?
– Тогда я расскажу, как все было. В то время ты жила у своего отца, на Рождество его не было дома. Кто-то из твоих друзей позвал тебя немножко прогуляться. Ты позаимствовала у отца пикап, и втроем или вчетвером, точно не знаю, вы куда-то направились. Возможно, на пляже вы хорошенько нагрузились пивом. Незаметно наступила полночь, и ты сообразила, что тебе лучше попасть домой до возвращения отца. Ты развезла друзей по домам и поехала в сторону своего дома. Как раз в этот момент ты случайно сбила какого-то мужчину и не помня себя умчалась с того места, так как понимала, что, если тебя поймают, начнутся большие неприятности. Ну, как тебе рассказ? Похож на правду?
Типпи сохраняла каменное спокойствие, но я видела, чего ей это стоило. Она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться.
– Тебе когда-нибудь говорили, кого ты сбила тогда на шоссе? Его звали Ноак Маккел. Ему было девяносто два года, он был пациентом интерната для престарелых, что находится неподалеку от того места. Старика все время тянуло домой. Раньше он жил в Сан-Франциско и никак не мог осознать, что переехал в другой город. Он беспокоился из-за кошки, которая умерла задолго до этого. Так вот, он шел домой покормить свою киску, но так и не дошел.
Типпи приложила палец к губам, словно сдерживая слова, готовые сорваться с языка. На глазах у нее появились слезы.
– Я так старалась исправиться. Я же лечилась от алкоголизма, я так хотела, чтобы весь этот ужас остался в прошлом.
– Я знаю. Ты очень много сделала. Но тебя же до сих пор мучает совесть из-за того случая. Не исключено, что ты снова можешь сорваться и попробуешь алкоголем заглушить голос совести.
Она заговорила, захлебываясь, вся в слезах.
– Господи, я же понимаю, что виновата. Во всем виновата. Но это был несчастный случай, я не нарочно. – Она сжалась в комок и громко, как ребенок, рыдала. Да она и была большим ребенком. Я смотрела на нее с сочувствием, но не собиралась утешать. Не мое это дело. Пусть выпьет эту чашу вины. Я даже подумала, что раньше она не осознавала, что наделала. Ее трясло от рыданий, как зверька, подвывающего от ужаса. Я просто сидела и ждала, пока слезы иссякнут. Наконец рыдания смолкли, Типпи достала из сумочки салфетку и вытерла слезы.
– Господи, Господи, – пробормотала она, прижимая салфетку к губам. Она едва не разрыдалась снова, но сдержалась. – С той ночи я не выпила ни капли спиртного. Если в вы знали, чего мне это стоило. – Она явно жалела сама себя, бессознательно надеясь и во мне вызвать жалость и прощение.
– Я верю, что тебе нелегко дались эти годы, – сказала я. – Ты очень много сделала, и труды эти были не напрасны. Но теперь наступило время сказать правду. Без этого не обойтись, без этого не будет полного выздоровления, поверь мне.
– Не учите меня жить.
– Что же делать? Приходится. У тебя, малышка, было целых шесть лет, чтобы выучить этот урок, а ты его не выучила. Никуда не годится. Будет гораздо лучше, если ты сама пойдешь в полицию и обо всем заявишь. Я понимаю, что ты этого делать не собиралась. Я понимаю, что тебе страшно. Но делать нечего. Надо сказать правду, иначе не выберешься. Я даю тебе время до пятницы. Если ты не сделаешь этого, мне придется самой поговорить с полицейскими. Так что советую тебе быть умницей и не дожидаться пятницы.
С этими словами я встала с дивана и перекинула через плечо свою сумку. Типпи осталась сидеть в кресле. Дойдя до двери, я оглянулась.
– Хочу спросить у тебя еще одну вещь. Ты видела той ночью Дэвида Барни?
Она вздохнула:
– Да.
– Нельзя ли поподробнее.
– Я едва не наехала на него, когда съезжала с автострады. Услышала какой-то странный хлопок, выглянула в окно и увидела его. Он смотрел прямо на меня во все глаза.
– Ты, наверное, понимаешь, что могла бы спасти его от уголовного обвинения, если бы сообщила полиции об этом факте.
Я не стала дожидаться, пока она ответит. У девчонки был совсем затравленный вид, а мне не доставляло никакого удовольствия выступать в роли мучителя.
15
По дороге от Типпи я заехала домой и наскоро, без особого аппетита пообедала. В холодильнике было хоть шаром покати, поэтому пришлось открыть банку супа из спаржи. Я его когда-то купила в паре с каким-то другим блюдом. Говорят, многие фирмы по производству продовольствия очень часто пользуются этим хитрым трюком. "Суп из сельдерея чрезвычайно хорош в паре с рагу из свинины". "Грибной суп необычайно вкусен в паре с тушеной говядиной". "Куриный суп можно есть только в паре с куриным филе и рисом". Интересно, что, попробовав однажды эту парочку, вы уже не вернетесь к такому сочетанию.
Кроме супа из банок, я еще умею делать яичницу и великолепный рыбный салат. Больше ничего. Ем я в основном бутерброды с ореховым маслом или с сыром. Еще люблю разложить на куске хлеба половинки сваренных вкрутую яиц, сильно их посолить и полить сверху майонезом. Вот это еда! А остальная готовка просто для того, чтобы занять руки, когда обдумываешь какое-нибудь дело.
В данный момент меня не оставляла мысль о смерти Морли. Что, если в безумном предположении Дэвида Барни есть хоть частичка истины? Во всем остальном он не приврал ни на грамм. Что, если Морли слишком близко подошел к разгадке дела и его убрали? Меня раздирали противоречивые чувства, с одной стороны, сама мысль об убийстве казалась дикой, а с другой стороны, невыносимо было сознавать, что убийца гуляет на свободе. Как это могло произойти? Возможно, Морли что-то узнал из разговора с Дэвидом Барни. Возможно, он случайно напал на какой-то след. Но тогда получается, что его заставили замолчать.
Я плохо верила, что такое возможно. Слишком напоминает мелодраму. Морли умер от инфаркта. Свидетельство о смерти подписал семейный врач. Несомненно существуют яды, которые вызывают симптомы, похожие на инфаркт. Но каким образом этот яд удалось подсунуть Морли? Он вовсе не был простаком и вряд ли бы стал принимать лекарства, не прописанные его врачом. Кроме всего прочего, мне не хотелось тревожить вдову Морли. У нее и без меня было много проблем.
Я покончила с супом, вымыла тарелку и поставила ее в сушку вместе с единственной ложкой. Как выяснилось, можно изо дня в день обходиться этим минимальным набором. Затем я начала слоняться по квартире, не находя себе места. Мне позарез нужно было переговорить с Лонни, но я не знала, как это сделать. Не ехать же к нему в Санта Марию. По словам Иды Руфь, Лонни отнесся бы к такому поступку резко отрицательно, но я, тем не менее, считала, что он должен быть в курсе. Все наше дело летело в тартарары, и ничего нельзя было исправить. Вряд ли Лонни погладит меня по головке.
Был уже вторник, вторая половина дня. Похороны Морли были назначены на пятницу, и, если я хотела выяснить причину его смерти, мне надо было торопиться. В противном случае, тайну его смерти похоронят вместе с ним. Так как считалось, что Морли умер своей смертью, то никто не интересовался, где он бывал в последние несколько дней, с кем встречался. Я знала только то, что он сделал несколько фотоснимков. Думаю, период активных действий начался у него после разговора с Дэвидом Барни, но пока это была всего лишь догадка, не более того. Возможно, какими-то мыслями он поделился с Дороти или с Луизой, это стоит проверить.
Я позвонила, не откладывая дела в долгий ящик. Луиза подошла к телефону.
– Привет, Луиза. Это Кинси. Вы нашли сумку, которую я оставила?
– Да, спасибо. Извините, никого не было дома. Дороти очень хотела съездить посмотреть на Морли. Вернувшись, мы сразу поняли, что вы уже побывали у нас.
– Как держится Дороти?
– По правде говоря, думала, что будет хуже. А она держится молодцом. У нас в семье все такие – когда приходит беда, нас не узнать.
– Луиза, я понимаю, что сейчас не время, но мне непременно надо поговорить с вами обеими и сегодня.
– По какому поводу?
– Я уточню при встрече, так будет лучше. Дороти сможет поговорить со мной?
По ее молчанию я поняла, что она колеблется.
– Это очень важно, – сказала я.
– Подождите минутку, я переговорю с ней. – Луиза, должно быть, закрыла трубку рукой, я слышала, как они с Дороти перешептываются. Наконец в трубке раздался ее голос: – Она согласна, только если это ненадолго.
– Я буду у вас через пятнадцать минут.
В третий раз за два дня я ехала к дому Морли. Светило солнце. Декабрь и январь в наших краях – лучшие месяцы в году. В феврале часто идут дожди. Весна ничем особым не отличается от весны в других штатах. Летом каждый день просыпаешься в тумане, который накатывает с моря, и засыпаешь в нем же. Так что декабрь лучше, хотя и в это время года случаются туманы и дожди.
Луиза открыла дверь и провела меня в гостиную, где на диване уже устроилась Дороти.
– Я сейчас приготовлю на всех чай. – Луиза исчезла на кухне, оттуда послышался звон посуды.
Дороти, очевидно, еще не успела переодеться после поездки, она была в свитере. Поджав ноги, она сидела нахохлившись. Должно быть, до болезни они с Луизой были очень похожи, но теперь лицо Дороти покрывала жуткая бледность. На голове у нее был парик из платиново-серых волос.
– Я всегда мечтала быть блондинкой, – перехватила она мой взгляд, – и вот, пожалуйста. – Она протянула мне руку: – Вы – Кинси Милхоун. Морли мне много о вас рассказывал. – Мы обменялись рукопожатием. Ее ладонь была холодной и удивительно легкой, словно лапка птицы.
– Морли говорил вам обо мне? – удивилась я.
– Да, он говорил, что вы многого достигнете, если чуть попридержите свой язычок.
Я рассмеялась:
– У меня это не очень-то получается, но все равно приятно слышать. Мне всегда было ужасно жаль, что Морли и Бен так и не сумели найти общий язык.
– Все потому, что были упрямы, как два осла, – проговорила она с горечью. – Морли в какой-то момент даже не мог вспомнить, из-за чего они поссорились. Садитесь, милая моя. Луиза сейчас принесет нам чай.
Я выбрала стул с сиденьем, украшенным вышивкой.
– Извините, я причиняю вам столько беспокойства. Спасибо, что вы согласились меня принять. Вы, наверное, ужасно устали.
– О, я уже давно привыкла. Если я вдруг задремлю, вы уж не обижайтесь, договорите с Лу, ладно? Мы с ней совсем недавно вернулись, мне хотелось посмотреть на Морли.
– Как он выглядит?
– Знаете, наверное, нет ни одного покойника, который выглядел бы ХОРОШО. Они все выглядят тан, словно из них выпустили весь воздух, вы замечали? Как будто из них вытащили половину внутренностей. – Дороти говорила своим обычным тоном, словно речь шла о вещи, а не о человеке, с которым она прожила сорок лет. – Надеюсь, вы не подумали, что я какая-нибудь бессердечная. Нет, я так любила его, и его смерть была для меня страшной трагедией. В последний год мы много говорили о смерти, но я всегда считала, что она первой возьмет меня, а не его.
В комнату вернулась Луиза.
– Чай будет готов с минуты на минуту. Пока он заваривается, вы уже сможете рассказать, что пришло вам в голову. – Луиза примостилась на подлокотнике кресла Дороти.
– Мне нужно получить от вас ответы на несколько вопросов. Первый вопрос: говорил ли вам Морли о том деле, которое он расследовал? Если вы знаете его суть, мы сэкономим много времени.
Дороти поправила покрывало, в которое куталась.
– Морли имел привычку рассказывать мне обо всех делах, которые он расследовал. Насколько я знаю, этот Барни уже один раз обвинялся в убийстве. На этот раз первый муж убитой женщины пытался доказать, что убийство совершено в корыстных целях, и хотел лишить Барни права на наследование имущества. Так?
– Совершенно верно, – сказала я. – Вчера этот самый Барни дважды разговаривал со мной. Он заявил, что имел беседу с Морли в среду на прошлой неделе. По его словам, Морли должен был проверить кое-какие неясные моменты дела. Так вот, меня интересует – не рассказывал ли Морли о своих действиях в этой связи? Я сейчас пытаюсь воссоздать картину тех дней. Пока рано делать какие-то окончательные выводы, надеюсь, вы меня понимаете?
– Да, – сказала Дороти. – Я попытаюсь вспомнить поточнее. Морли говорил мне о встрече с этим парнем, но в детали не вдавался. Как раз в среду у меня был очередной сеанс химиотерапии и я была в ужасном настроении. Обычно по вечерам мы собирались и беседовали, но в среду я устала и рано легла спать.
Я посмотрела на Луизу.
– А что вы можете сказать? Вам он не рассказывал о встрече с Барни?
– Нет, – покачала она головой. – Сказал только, что встречался с Барни, что у него много работы.
– По-вашему, он поверил Дэвиду Барни? Луиза после недолгого раздумья ответила первой.
– Нет, не думаю. По-моему, он просто решил кое-что проверить из его слов.
Дороти перебила сестру:
– Ну, это, возможно, не совсем так, Луиза. Морли всегда очень внимательно прислушивался к тому, что ему говорят. Он считал, что глупо делать выводы, не обладая полной информацией.
– Именно так и меня учили. – Я извлекла из сумки пачку фотографий. – Судя по всему, Морли сделал эти снимки в пятницу. Он не упоминал о них в разговорах с вами?
– Как же, упоминал, – встрепенулась Луиза. – В тот день у нас был ранний второй завтрак. С тех пор как Морли сел на диету, он предпочитал есть дома – меньше искушений, как он говорил. Около полудня он поехал к себе в офис забрать почту. У него была назначена какая-то встреча, а потом он собирался остаток дня посвятить фотографированию пикапов. По дороге домой отдал пленку в ателье, чтобы ее проявили, сказал, что за снимками заедет в субботу. Как раз в субботу ему стало плохо. Тут уже было не до фотографий.
– Вы не знаете, почему он фотографировал именно такие пикапы?
– Нет, он почти ничего об этом не говорил. Только то, что подобный пикап видели во время какой-то аварии. Но, ни где это было, ни как он пришел к этой мысли, Морли не упоминал. По-моему, если мне не изменяет память, он упоминал о каком-то полицейском протоколе.
Я прикинула, когда это могло быть. События начали разворачиваться сразу же после разговора Морли с Дэвидом Барни.
– А что было в субботу?
– Вы имеете в виду его работу? – спросила Луиза.
– Не только. Все, что произошло в этот день. – Я взглянула на них обеих, предлагая высказаться.
Дороти начала первой.
– Ничего необычного. С утра он поехал к себе в офис и занимался там какими-то делами. Может быть, разбирал почту или какие-то другие бумаги.
– У него были назначены встречи?
– Если он кого и видел, то ни слова об этом не сказал. Домой вернулся примерно к полудню и сразу сел за второй завтрак. Обычно ел он в моей комнате, чтобы мы могли поговорить. Я спросила его о самочувствии. Он пожаловался на головную боль, посетовал, что, видно, заболевает. Я сразу подумала о Луизе – она ведь приехала ухаживать за одним инвалидом, а тут целых два. Потом посоветовала Морли прилечь, не надеясь, что он меня послушается. Но, к моему удивлению, он прилег. Оказалось, что он подхватил где-то этот ужасный грипп, который сейчас свирепствует. Его тошнило, были боли в желудке, понос.
– А это не симптомы пищевого отравления?
– Вроде не от чего. На завтрак он ел только хлопья с простоквашей.
– Неужели Морли это ел? На него совсем не похоже, – удивилась я.
Дороти рассмеялась.
– Врач по моей просьбе посадил его на диету – не больше тысячи пятисот калорий в день. На второй завтрак в субботу у него была неполная тарелка жидкого супа и несколько сухих хлебцев. Он пожаловался на тошноту и сказал, что у него совсем нет аппетита. Во второй половине дня ему стало совсем худо. Полночи его рвало. Мы еще пошутили по поводу того, что установим очередь в туалет, если и я заражусь гриппом. К утру воскресенья ему стало лучше, но выглядел он ужасно. Совершенно серое лицо. Рвота, слава Богу, прекратилась, он даже выпил немного имбирного эля.
– Теперь расскажите, что у вас было на ужин в воскресенье. Вы сами готовили еду в тот день?
– О, нет-нет, дорогая. Я не готовлю. Я не подхожу к плите уже много месяцев. Ты помнишь, что у нас тогда было на ужин, Луиза?
– Я приготовила холодное блюдо – отварное филе из курицы с салатом, – пояснила Луиза. Из кухни раздался призывный свист чайника. Луиза извинилась и убежала, а Дороти продолжила ее рассказ.
– К вечеру в воскресенье мне стало полегче и я вышла к столу, чтобы составить им компанию. Морли жаловался на боль в груди, но я подумала, что это от несварения желудка. Луиза принимала его болезнь всерьез, а я, помню, все подшучивала. Не помню, что именно я сказала, но он вдруг отодвинул от себя тарелку и встал из-за стола. Схватился за грудь и стал ловить ртом воздух. Потом сделал два шага и упал. Он умер почти мгновенно. Мы, конечно, вызвали "скорую", пробовали сделать искусственное дыхание, но все уже было бесполезно.
– Миссис Шайн, не знаю даже, как лучше сказать... дело в том, что необходимо ваше согласие на вскрытие тела. Я понимаю, как это тяжело для вас, вы, наверное, не видите в этом особой необходимости, но, поверьте мне, это единственный способ достоверно установить причину смерти Морли.
– Вы что-то подозреваете?
– У меня есть основания подозревать, что кто-то, как бы сказать получше... подсунул яд в еду или лекарства Морли.
Дороти посмотрела на меня. По ее глазам я поняла, что она сейчас спросит.
– Вы хотите сказать, что его убили?
– Я очень хотела бы ошибиться. Экспертиза займет довольно много времени, но другого выхода нет. После того как его тело будет предано земле...
– Я все понимаю, не беспокойтесь, – сказала Дороти. – Мне нужно только поговорить еще с Луизой и с братом Морли. Он прилетает сегодня вечером.
– Я могу позвонить вам сегодня вечером? Мне так неудобно, я доставляю вам столько хлопот. Но завтра уже похороны, времени осталось очень мало.
– Не извиняйтесь. Конечно, вы можете позвонить. Я не думаю, что родственники будут возражать против вскрытия.
– Мне нужно переговорить с судебно-медицинским экспертом, предупредить его о моих подозрениях. Но я не хочу ничего предпринимать без вашего разрешения.
– Я не возражаю.
– Против чего? – поинтересовалась Луиза, входя в комнату с подносом с чаем. Она поставила поднос на столик, и Дороти вкратце пересказала ей наш разговор.
– Пусть Кинси начинает немедленно этим заниматься, – решительно заявила Луиза. Она налила чай и протянула мне чашку. – Если ты будешь ждать Фрэнка, чтобы поговорить на эту тему, потеряешь кучу времени и ничего не добьешься.
– Я и сама так подумала, только не стала говорить. Начинайте и делайте все, что сочтете нужным, – обратилась она ко мне.
– Благодарю вас, – с чувством сказала я.
* * *
Детектив Берт Уокер из бюро судебно-медицинской экспертизы был человеком лет сорока с небольшой бородкой и рыжеватыми усами. Красноватая, как бы обветренная кожа лица выдавала в нем выходца из Скандинавии. Он носил очки в тонкой металлической оправе, обладал солидной комплекцией, вполне соответствующей его возрасту. Ему отвечал также коричневый пиджак из твида, бежевые брюки, голубая рубашка с красным галстуком в мелкий белый горошек. Пока я излагала детали дела Морли, он оперся локтями на стол и время от времени почесывал свой лоб. Я подробно остановилась на своих подозрениях, но, как мне показалось, он не воспринял мои слова всерьез или, может быть, у него просто были дурные манеры.
Когда я закончила, он уставился на меня.
– Так что вы хотите сказать?
Меня передернуло оттого, что пришлось вслух сформулировать мою догадку.
– Я хочу сказать, что он умер в результате умышленного отравления.
– Или, возможно, какой-то яд усугубил сердечный приступ, – поделился своими мыслями Берт.
– Да, возможно.
– Не исключено, во всяком случае, – медленно проговорил Берт. – Похоже, ему подсыпали какую-то гадость. Не думаю, что он мог сам принять яд в результате депрессии или другого похожего состояния.
– Нет-нет. Его жена больна раком, но они женаты вот уже сорок лет, и он знал, что она полностью на его попечении. Он никогда не пошел бы на самоубийство. Они были очень привязаны друг к другу, насколько я знаю. Если это отравление, то я совершенно уверена, что кто-то умышленно подсунул ему яд.
– Вы предполагаете какой-то определенный яд?
Я покачала головой.
– Нет, я в этом совсем не разбираюсь. Из разговора со вдовой я поняла, что в последние два дня перед смертью не было ничего необычного. Во всяком случае, на ее взгляд. Она сказала только, что у него был очень плохой цвет лица, но я не поняла, что она имела в виду.
– Значит, никаких мыслей по поводу характера отравления у вас нет? – Берт вздохнул, задумчиво покачал головой. – Не знаю даже, что сказать. Не могу же я идти к токсикологу и просить его провести проверку по всем ядам. Он просто не в состоянии этого сделать. Слишком много разных вариантов. Посудите сами – множество лекарств, пестицидов, бытовая химия, да-да, многое из того, что вы каждый день используете дома. Если судить по тому, что вы рассказали, проблема сводится в основном к тому, что человек внезапно оказался в очень плохом состоянии. Так?