Глава 5

Жить в местах с таким климатом, как в Санта-Терезе, все равно что находиться в зале с избыточным освещением. Причем освещением постоянным – равномерным и весьма ярким, при котором тени практически отсутствуют, а очертания предметов как бы расплываются. Все дни неизменно пронизаны солнцем, температура воздуха почти всегда около двадцати градусов Цельсия и ни малейшей дымки. По ночам, разумеется, прохладнее. В определенный период бывают и дожди, но подавляющую часть года все дни похожи один на другой, как однояйцевые близнецы. Неизменно безоблачное голубое небо создает особый дезориентирующий эффект, когда трудно сразу сообразить, какое же сейчас время года. Подобное ощущение бывает в помещении без окон: человеку подсознательно кажется, что он задыхается, как если бы в воздухе снизилось содержание кислорода.

Я выкатилась из своей квартиры в 9.00 и направилась на север, в район Чепел-стрит. По дороге остановилась заправить машину и воспользовалась бензонасосом самообслуживания, еще подумав при этом – такая уж у меня привычка, – какое все-таки необъяснимое удовольствие что-то делать самой, без посторонней помощи. Когда я отыскала нужную фирму, "Корнере К-9", было четверть десятого. Одинокая табличка в окне извещала, что заведение открыто с восьми утра. Фирма по уходу за собаками располагалась рядом с ветеринарным пунктом на Стейт-стрит, в том самом месте, где улица делает крутой поворот. Здание было выкрашено в нежно-розовый цвет; в одном его крыле размещался магазинчик туристических принадлежностей, в витрине которого висел рюкзак и стоял манекен, глупо уставившийся на разбитый перед ним туристский бивуак с палаткой.

Мое появление в помещении фирмы "Корнере К-9" ознаменовалось громким лаем многочисленных собак. Я не слишком-то умею с ними обращаться. Невероятным образом их морды все время оказывались у меня между ног, а некоторые псины так просто обвивались вокруг меня, выполняя своеобразный бальный танец на задних лапах. Время от времени, когда псы почти полностью сковывали мои движения, хозяева слегка пошлепывали их, приговаривая: "Гамлет, пошел прочь! Ты что творишь?!"

Морды у некоторых собачек выглядели довольно свирепо, от таких я предпочитала держаться подальше.

Большая стеклянная витрина была заполнена всевозможными принадлежностями по уходу за домашними питомцами, а вся стена увешана многочисленными фотографиями самых разных псов и кошек. Справа я заметила двустворчатую дверь, верхняя часть которой была распахнута, открывая вид на небольшую комнату с несколькими смежными рабочими помещениями, где, собственно, и занимались животными. Оглядевшись, я увидела сразу несколько собак на разных стадиях обработки. Большинство из них, с округлившимися от волнения глазами, мелко дрожали и вообще выглядели довольно жалко. У одной собачки на макушке, между ушами, был укреплен огромный красный бант. На ближайшем ко мне рабочем столе я заметила небольшие коричневые катышки, вид которых показался мне довольно знакомым. Женщина, занимавшаяся очередной собакой, вопросительно взглянула на меня:

– Могу чем-нибудь помочь?

– Просто хочу сказать, что собачка того и гляди наступит на эти шоколадного цвета продукты, которые оставила на столе, – ответила я.

– О, Дэшил, опять ты за свое, – со вздохом проговорила она, взглянув на стол. – Подождите минутку, пожалуйста.

Пока она ловко смахивала бумажным полотенцем эти остатки небольшого происшествия, сам виновник терпеливо стоял, мелко подрагивая всем тельцем. Женщина выглядела лет на сорок с небольшим, у нее были огромные карие глаза и длинные, до плеч, пепельные волосы, откинутые назад и убранные под косынку. Бордовый комбинезон удачно подчеркивал ее высокий рост и стройность.

– Вас зовут Гвен? – спросила я.

Взглянув на меня с едва заметной улыбкой, она ответила:

– Да, вы угадали.

– А я – Кинси Милхоун, частный детектив.

– О Господи, что бы это значило? – спросила она, рассмеявшись. Потом бросила в урну скомканное бумажное полотенце, подошла к двери и открыла вторую створку. – Входите. Я вернусь через секунду.

Она взяла Дэшила на руки и отнесла в одну из задних комнат. Остальные собаки опять принялись лаять, и я услышала звук выключаемого вентилятора. В помещении висел плотный и жаркий воздух, пропитанный экзотической смесью запахов мокрой шерсти, жидкости от блох и собачьей парфюмерии. На застеленном коричневым линолеумом полу валялись многочисленные обрезки шерсти, словно в парикмахерской. В смежной комнате молодая женщина купала собаку в специальном корыте-подъемнике. Слева от себя я заметила в клетках нескольких уже подстриженных и украшенных бантами собак, терпеливо ожидающих своих хозяев. Другая девушка, стригшая пуделя на соседнем столе, с любопытством взглянула на меня. Вскоре вернулась Гвен с маленькой серой собачонкой под мышкой.

– Знакомьтесь, это Вуфлс, – представила она собачку, слегка приподняв у той мордочку.

Ласковая Вуфлс несколько раз лизнула ее в щеку. Гвен, расхохотавшись, откинула голову назад.

– Надеюсь, вы не против, если я займусь этой крошкой? Присядьте здесь, – сказала она приветливо, показывая на стоявший неподалеку металлический табурет. Я последовала приглашению, подумав с сожалением, что вряд ли ее обрадует упоминание имени Лоренса Файфа.

Судя по тому, что мне сообщил Чарли Скорсони, ей будет уже не до веселья.

Гвен приступила к стрижке когтей на лапках Вуфлс, прижав собаку к себе, чтобы та не дергалась.

– По-видимому, вы местная, – заметила она.

– Да, у меня контора в центральной части города, – подтвердила я, автоматически доставая свое удостоверение и протягивая ей, чтобы она могла прочитать. Она бросила на него короткий взгляд, не выказав при этом особого подозрения или беспокойства. Меня всегда удивляет, как слепо люди принимают мои слова на веру.

– Насколько мне известно, когда-то вы были замужем за Лоренсом Файфом, – наконец приступила я к делу.

– Да, верно. Так вы насчет него? Он умер несколько лет назад, – ответила она задумчиво.

– Знаю. Расследование по его делу возобновлено.

– О, любопытно. И кто же его возбудил?

– Никки. Кто же еще? – сказала я. – В отделе по расследованию убийств в курсе, что я занимаюсь чтим делом, и обещали мне необходимое содействие, если вас это интересует. Не могли бы вы ответить на некоторые вопросы?

– Ладно, – согласилась она. В ее голосе чувствовались определенная настороженность и вместе с тем любопытство, как будто дело вызывало у нее интерес, но ничего заведомо плохого для себя от расследования она не ожидала.

– Похоже, вы не очень-то удивлены, – заметила я.

– Нет, отчего же, удивлена. Только мне казалось, что дело уже закончено.

– Ну что ж, я только начала в него вникать и, по сути дела, еще на нуле. Если вам неудобно говорить здесь, мы можем отложить нашу беседу. Не хотелось бы прерывать вашу работу.

– Что касается меня, то я согласна беседовать с вами все время, что буду стричь собачек, если только вы не возражаете. Сегодня у нас много клиентов. Еще секунду, – попросила она. – Кэти, подай-ка мне, пожалуйста, спрей от блох. Кажется, мы пропустили здесь несколько экземпляров.

Темноволосая сотрудница оставила на время своего клиента – довольно солидного пуделя – и передала хозяйке баллончик с антиблошиной жидкостью.

– Это, как вы поняли, Кэти, – сказала Гвен. – А другую, ту, у которой сейчас руки по локоть в мыльной пене, зовут Джен.

Гвен опрыскала Вуфлс со всех сторон, отвернув лицо в сторону, чтобы уберечь глаза от аэрозоля.

– Простите. Можем начинать, – сказала она.

– Как долго вы были замужем за Лоренсом Файфом?

– Тринадцать лет. Мы познакомились в колледже, он учился на третьем курсе, я – на первом. Насколько помню, до свадьбы мы встречались с ним месяцев шесть.

– Для вас это были удачные годы? Или не очень?

– Ну, сейчас я гляжу на все более трезво, – заметила она. – Раньше эти годы мне казались потерянными, но теперь я уже так не считаю. А вы сами-то знали Лоренса?

– Мне доводилось встречаться с ним пару раз, – сказала я, – но лишь мельком.

– Если надо, он умел быть просто очаровательным, – искоса взглянув на меня, продолжала Гвен, – но по сути это был настоящий сукин сын.

Кэти улыбнулась, мельком посмотрев в нашу сторону. Гвен, заметив это, рассмеялась.

– Эти две дамы уже сотню раз слышали мой рассказ, – объяснила она. – Они еще ни разу не были замужем, и я как бы играю роль адвоката дьявола[1]. Во всяком случае, в то время я была образцовая жена, то есть выполняла свои обязанности с редким рвением. Готовила изысканную еду, следила за домашними расходами, прибиралась в доме, занималась воспитанием детей. Не хочу утверждать, что в этом было что-то уникальное, но предавалась я этому с подлинным прилежанием. Волосы убирала в такой французский пучок, знаете, когда все заколки строго на своем месте. А одевалась незатейливо, по принципу куклы Барби, чтобы только быстро одеться и раздеться. – Тут она прервалась и неожиданно звонко рассмеялась над ею же нарисованным образом. – Привет, я – Гвен. Я – образцовая жена, – проверещала она гнусавым и гортанным голосом говорящего попугая.

В ее словах чувствовалась ностальгия. Казалось, что кто-то из друзей тепло вспоминает не об умершем Лоренсе, а о ней самой. Иногда она посматривала в мою сторону, не переставая стричь и причесывать собаку, стоявшую перед ней на столе. Но в любом случае настроена она была вполне дружелюбно – вовсе не столь агрессивно и замкнуто, как я ожидала.

– Когда все наконец закончилось, я была просто в ярости – не столько на него, сколько на саму себя, что доверилась такому мерзавцу. Только поймите меня правильно. Я с радостью рассталась с ним, и такой поворот событий меня вполне устраивал, но вместе с тем в результате развода я оказалась в жутком положении, лишенная практически всего имущества. Вплоть до того, что мне было просто не на что начать самостоятельную жизнь. Ведь деньгами в семье распоряжался только он, и соответственно и его руках была вся власть. Он принимал все самые важные решения, особенно когда это касалось детей. Я лишь обихаживала их, кормила и одевала, зато он определял их подлинную судьбу. В свое время я этого не поняла, потому что мне отводилась лишь подсобная роль – следить за домом и ублажать хозяина, хотя это было и непростой задачей. Теперь-то, оглядываясь назад, я вижу, насколько меня затрахала та жизнь.

Она бросила на меня внимательный взгляд, пытаясь определить, как я среагирую на неформальную лексику, но я лишь улыбнулась в ответ.

– Вот и я поначалу была похожа на других женщин моего возраста, которые в свое время развелись. Знаете, ведь все мы вздыхаем об утраченном, потому что считаем, будто у нас и вправду там что-то было.

– Но кажется, вы сказали, что теперь смотрите на вещи более трезво, – заметила я. – Что же вас к этому подвигнуло?

– Шесть тысяч долларов, потраченных на лечение, – вот что, – бесстрастно ответила Гвен.

Я улыбнулась и продолжила:

– А что именно послужило поводом для развода?

При этих словах щеки у нее слегка покраснели, но взгляд оставался таким же открытым.

– Если вам и вправду интересно, вернусь к этому немного позднее, – проговорила она.

– Разумеется, – согласилась я. – Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.

– Не один он был виноват в нашем разводе, – продолжила она. – Но так же несправедливо было и валить все на одну меня, а ему удалось обставить дело именно таким образом. Говорю же вам, он меня просто измотал.

– Каким образом?

– Мало ли для этого приемов? Ведь тогда я была очень наивна и всего боялась. Мне просто хотелось побыстрей выкинуть Лоренса из своей жизни, и я была готова пожертвовать всем. Кроме детей. За них я боролась, цеплялась зубами и ногтями, да что там говорить! Конечно же, я проиграла. И забыть этого уже никогда не смогу.

Мне хотелось узнать у нее поподробнее о разделе имущества, но, судя по всему, эта тема тоже была для нее довольно болезненной. Этот вопрос я решила пока отложить и вернуться к нему позднее.

– Но ведь дети после его смерти должны били вернуться к вам. Особенно учитывая тот факт, что его вторая жена сидела в тюрьме, – заметила я.

Гвен ловко заправила под косынку выбившуюся прядь пепельных волос и ответила:

– Они в то время учились в колледже. Фактически Грегори той осенью уже заканчивал, а Диане оставался еще год. Но оба были какими-то забитыми. Лоренс всегда считался ревнителем строгой дисциплины. В общем-то я никогда не возражала против этого – я и сама считаю, что детей надо приучать к порядку, – но он был чрезмерно строг, не допускал даже малейшего проявления эмоций. Как правило, он добивался своего в агрессивной, не терпящей возражения манере, особенно когда это касалось детей. Так что уже после пяти лет такого воспитания и Грегори, и Диана заметно очерствели и замкнулись в себе. Оба стали какими-то чужими и необщительными. Насколько мне известно, он всегда требовал от них полного отчета о всех личных делах, точно так же, как раньше и от меня самой. Конечно, я встречалась с детьми по выходным и изредка в другие дни, бывали они у меня и на летних каникулах. Правда, я уже стала забывать, когда это было в последний раз. Уверяю вас, его смерть оказалась для них подлинным потрясением. Раньше их чувства были глубоко запрятаны и не находили выражения, а тут вдруг получили выход. В результате Диана даже попала в психлечебницу. Грегори тоже проходил сеансы психотерапии, хотя и не так часто. – Она на несколько секунд задумалась. – У меня такое ощущение, что я поведала вам историю болезни.

– О, что вы, я очень ценю вашу откровенность, – поблагодарила я Гвен. – Скажите, а сейчас дети здесь, в городе?

– Грег живет к югу отсюда, в Палм-Спрингс. На берегу Солтон-Си[2]. У него там катер.

– И чем он занимается?

– Ну, ему совсем не обязательно чем-то заниматься. Лоренс полностью обеспечил его средствами к существованию. Не знаю, в курсе ли вы уже насчет распределения страховой премии, но все имущество Лоренса поделено поровну между тремя детьми – Грегом, Дианой и сыном Никки, Колином.

– А что с Дианой? Где она?

– В Клермонте, работает в школе. И параллельно осваивает другую специальность. Она хочет заниматься с детьми, лишенными слуха, и, по-моему, у нее к этому неплохие способности. Какое-то время меня очень беспокоила судьба Дианы, потому что в один миг слишком много всего навалилось – мой развод, потом Никки, Колин и взятая ею на себя ответственность, – хотя все это ее не сломило.

– Погодите минуту. Не поняла, что вы имеете в виду, – перебила я.

Гвен с удивлением взглянула на меня:

– А разве вы не встречались с Никки?

– Да, мы немного с ней беседовали, – сказала я.

– И она не говорила, что у Колина нет слуха? Он ведь глухой от рождения. Не помню уж точно, почему это случилось, но сделать тогда ничего не удалось. Диана приняла все очень близко к сердцу и сильно расстроилась.

Когда родился Колин, ей было тринадцать лет, в то время она была замкнута в своем собственном мирке, куда никого не допускала. И несчастье Колина, очевидно, ее встряхнуло. Не претендую на профессиональный психоанализ, но то, что я вам сейчас сказала, мне сообщил ее психиатр, и это похоже на правду. Думаю, сейчас и сама Диана с этим согласится – да фактически она подтверждает это делом, так что ничьих секретов я тут не открываю.

На стене рядом с ее столом висели десятка два катушек с разноцветными лентами, из которых она выбрала две – голубую и оранжевую – и приложила их к голове Вуфлс.

– Ну, какую выбираешь, Вуфи? Голубую, а может, оранжевую?

Вуфлс подняла на нее глазенки и радостно запыхтела.

Гвен остановилась на оранжевой, которая, должна признать, выглядела несколько легкомысленно на фоне серебристо-серой шерстки. Собачонка была на редкость послушной и доверчивой и с благодарностью откликалась на любое внимание, хотя, надо сказать, большую часть времени Гвен уделяла все-таки мне.

– Какое-то время Грегори даже пристрастился к наркотикам, – доверительно сообщила она. – Да, его поколение выбирает именно такие развлечения, в отличие от нас, игравших во дворе. Но он хороший парень, и, надеюсь, сейчас у него все в порядке. Или по крайней мере в той степени, как он сам понимает этот порядок.

Он гораздо счастливее большинства из нас – хочу сказать, что, к примеру, я относительно счастлива, но в то же время прекрасно понимаю, сколько людей вокруг несчастны.

– Ему что, уже надоело кататься на своем катере?

– Надеюсь, что так, – беспечно проговорила Гвен. – У него есть возможность заняться всем, чего душа пожелает, а если опять наскучит, найдет что-нибудь еще. Это очень симпатичный и способный ребенок, несмотря на то что сейчас в основном валяет дурака.

– Как вы думаете, дети сильно расстроятся, если я захочу с ними побеседовать?

В первый момент Гвен удивилась и даже показалась чем-то озабоченной.

– Побеседовать об их отце? – спросила она.

– Да, у них, пожалуй, можно было бы выяснить некоторые подробности, – ответила я. – Но не хотелось бы встречаться с ними без вашего ведома, хотя это и вправду может помочь.

– Полагаю, это возможно, – согласилась она, но в ее голосе определенно сквозило какое-то сомнение.

– Ладно, вернемся к этому позже. Может быть, мне и не понадобится беседовать с ними.

– О, хорошо. Но не вижу, что нового еще можно найти в этом деле. Должна сказать, и вправду не пойму, зачем вы опять взялись за него.

– Мне надо убедиться, что справедливость в данном случае действительно восторжествовала, – ответила я. – Может, звучит несколько высокопарно, но именно в этом и состоит моя миссия.

– Справедливость по отношению к кому – к Лоренсу или Никки?

– Может быть, вы объяснитесь? Полагаю, между вами и этими двумя особой любви не было, но вы действительно считаете, что он получил по заслугам?

– Конечно, почему бы мне так не считать? А насчет нее ничего не скажу. Надеюсь, суд было справедливым, но коль она действительно его прикончила, то, видимо, у нее просто не было другого выхода. Надо признать, что в свое время я и сама бы сделала то же самое, если бы только додумалась как.

– Так вы не видите ее вины в том, что она его убила?

– Не только я, но и еще полдюжины других женщин. Лоренс нажил себе немало врагов, – произнесла она бесстрастно. – Мы даже могли бы организовать небольшой клуб и выпускать ежемесячные бюллетени. Мне порой встречаются люди, которые до сих пор приговаривают: "Слава Богу, что он уже мертв". Именно так и говорят, правда, вполголоса. – Гвен опять рассмеялась. – Извините, если это прозвучит не очень благопристойно, но он и впрямь никогда не был добрым человеком.

– А кто именно так о нем отзывался? – поинтересовалась я.

Упершись рукой в бедро, она бросила на меня грустный взгляд и произнесла:

– Если подождете часок, обещаю представить полный список.

Не выдержав, я тоже рассмеялась. Юмор в ее устах звучал совсем не оскорбительно, и, похоже, она просто чувствовала некоторую неловкость ситуации. Ответы на вопросы частного детектива нередко лишают людей присутствия духа и уверенности.

Поместив обработанную Вуфлс в пустую клетку, Гвен направилась в соседнюю комнату за следующим клиентом и вернулась с огромной английской овчаркой. Вначале она приподняла ее на стол за передние лапы и только после этого с видимым усилием установила и задние. Во время всей этой операции пес жалобно поскуливал.

– Ну, успокойся, Дюк, – приговаривала Гвен. – Уж такой ты у нас неженка.

– Вы не возражаете, если мы продолжим нашу беседу немного погодя? – спросила я.

– Разумеется, какие могут быть возражения? Я заканчиваю в шесть. Если вас это время устроит, мы могли бы выпить чего-нибудь. После работы я иногда не прочь пропустить рюмочку.

– Я тоже. Значит, договорились, – сказала я и, спрыгнув со своего табурета, направилась к выходу. Когда дверь за мной закрывалась, я слышала, как Гвен уже болтала с собакой. Мне было любопытно, что ей еще известно об этом деле и чем она готова поделиться. А еще я чертовски надеялась, что через десяток лет смогу выглядеть не хуже Гвен.

Глава 6

Я притормозила у телефона-автомата, чтобы позвонить Никки. Она сняла трубку только после третьего звонка.

– Никки, это Кинси. У меня к вам одна просьба. Мне хотелось бы заглянуть в дом, где вы с Лоренсом жили.

– Разумеется. Он все еще принадлежит мне. Я собираюсь в Монтерей, чтобы забрать Колина домой, а это как раз по пути. Если не возражаете, то можем прямо там и встретиться.

Она продиктовала адрес, сообщив, что сама будет там минут через пятнадцать. Повесив трубку, я направилась к машине. Пока мне было не очень ясно, что такого там можно отыскать, но побывать в этом местечке казалось довольно любопытно – хотя бы проникнуться атмосферой, в которой они все там жили. Дом располагался в районе Монтебелло, той части города, где на одну квадратную милю приходится самое высокое в США число миллионеров. Большинство домов в этом заповеднике богачей были практически не видны с шоссе. Лишь изредка из-за густых олив и развесистых дубов выглядывал краешек черепичной крыши. Многие участки были отгорожены от дороги мощными стенами из больших, грубо обтесанных камней, увитых пышно разросшимися дикими розами и настурциями. А выстроившиеся вдоль дороги стройные пирамиды эвкалиптов вперемежку с развесистыми пальмами придавали всему пейзажу истинно испанский колорит.

Дом Файфов, стоявший на углу двух переулков, скрывался за десятифутовой живой изгородью, которая в одном месте прорезалась узкой, мощенной кирпичом подъездной дорожкой. Здание производило солидное впечатление: двухэтажное, прекрасно оштукатуренное, с белыми полосами по контурам стен. Фасад был плоский, а сбоку виднелась пристроенная галерея. Дом окружала ровная зеленая лужайка с яркими островками калифорнийских маков всевозможных оттенков оранжевых, лимонно-желтых, золотистых и розовых. За домом находился гараж на две машины, над которым высилась небольшая мансарда, предназначенная, насколько я понимала, для сторожа. Все газоны были прекрасно ухожены, а сам дом, хотя и имел нежилой вид, не производил впечатления заброшенного Я припарковала свою тачку в том самом месте, где дорога плавно поворачивала в сторону, обеспечивая удобный выезд. Несмотря на красную черепичную крышу, у здания был скорее французский, чем испанский вид, окна без карнизов, а пешеходная дорожка подходила вплотную к входной двери.

Я вылезла из машины, решив немного побродить вокруг, и направилась для начала направо. Моих шагов по дорожке, мощенной красивыми бледно-розовыми кирпичами, было почти не слышно. Обойдя здание, я увидела контуры плавательного бассейна и здесь впервые поняла, что все-таки дом уже много лет необитаем. Весь бассейн до краев был забит грязью и мусором. Посреди этой свалки торчал кверху ножками летний алюминиевый стул, а между плитами бортика пробивались стебли сорняков. Под тумбами для ныряния лежал плотный неподвижный слой прелой травы и пожухлых листьев, создавая впечатление, что вода в бассейне замерзла. Металлическая лестница, спускавшаяся вниз, была практически не видна, а бетонный пятачок рядом с ней потемнел и растрескался.

Мной овладело какое-то тоскливо-сонное настроение, но злобное шипение, раздавшееся неподалеку, быстро вывело меня из этого лирического состояния. Я увидела, что в мою сторону с бешеной скоростью несутся два огромных белых гуся, вытянув шеи и раскрыв клювы, с извивающимися тонкими языками, напоминая больших разъяренных змей. Сходство еще больше усиливалось из-за их яростного шипения. Невольно вскрикнув от ужаса, я метнулась к спасительной машине, боясь даже оглянуться на этих тварей.

Между тем они сокращали расстояние с такой скоростью, что заставили меня перейти на бег.

Я едва успела вскочить в автомобиль и захлопнуть дверцу перед самым их носом. Такая паника не нападала на меня уже давно. На всякий случай я заперла обе дверцы, опасаясь, как бы эти разъяренные птеродактили не попытались вышибить стекла. Еще некоторое время они прыгали рядом с автомобилем, хлопая крыльями, возмущенно шипя и вытягивая головы на длиннющих шеях в мою сторону, так что я даже могла заглянуть в их черные блестящие глазки, полные самых недобрых намерений.

Но понемногу их интерес ко мне растаял, и они гордо удалились, продолжая возмущенно гоготать, шипеть и не забывая одновременно яростно щипать траву.

До сих пор бешеные гуси не входили в список существ, которые вызывали у меня омерзение, но с этого момента они заняли там заслуженное место наряду с червяками и водяными жуками.

Тут подъехала Никки и припарковалась позади меня.

Она как ни в чем не бывало вышла из машины и направилась в мою сторону. Я опустила боковое стекло, и в это время из-за угла опять выбежала, хлопая крыльями, уже знакомая гусиная парочка, явно намереваясь ущипнуть ее за икры. Она спокойно оглянулась на них и весело рассмеялась. Обе птицы еще разок, как бы по инерции, подпрыгнули, на всякий случай хлопнув куцыми крылышками, но энтузиазм их внезапно угас. В руках у Никки была сумка с хлебом, и она бросила им немного крошек.

– Какого черта они здесь делают? – поинтересовалась я, осторожно вылезая из машины, но теперь гуси не обращали на меня даже малейшего внимания.

– Это Гансель и Гретель, – весело ответила Никки. – Они знаменитой эмбденской породы.

– Что это гуси, я тоже сообразила. Но почему они такие разъяренные? Их что, специально готовили на роль наемных убийц?

– Они здесь просто чтобы отпугивать ребятишек, – пояснила она. – Пройдемте в дом.

Никки вставила ключ в замок, открыла входную дверь и наклонилась, чтобы забрать валявшуюся на полу почту, которую бросали сюда через щель в двери.

– Кстати, почтальон прикармливает их изюмом, – заметила она, вспомнив про гусей. – Вообще-то они все едят.

– У кого еще были ключи от дома? – спросила я, заметив на стене в прихожей пульт сигнализации, который в данный момент был отключен.

Никки слегка пожала плечами и ответила:

– У Лоренса и у меня. Еще у Грега и Дианы. Больше вроде бы ни у кого.

– А как насчет садовника и горничной?

– Да, сейчас у них обоих есть ключи, но в то время, насколько я помню, не было. Тогда у нас работала экономкой мисс Восс, вот у нее ключ, вероятно, был.

– А в те времена у вас имелась охранная система?

– Она установлена всего четыре года назад. Мне, конечно, давно бы следовало продать этот дом, но как-то не с руки было заниматься этим, сидя в тюрьме.

– Он, должно быть, стоит кучу денег.

– О, разумеется! С тех пор цены на недвижимость утроились, а мы когда-то купили его за семьсот пятьдесят тысяч баксов. Покупкой занимался сам Лоренс, он приобрел участок с домом на мое имя, исходя из каких-то деловых соображений. Но у меня к этому месту душа никогда особенно не лежала.

– А кто занимался обустройством дома и участка? – поинтересовалась я.

– Это моя работа, – призналась Никки, застенчиво улыбнувшись. – Лоренс всегда считал, что во всем разбирается лучше меня. Но тут я взяла небольшой реванш. Он настоял на том, чтобы мы купили этот участок, а я переделала здесь все по-своему.

Комнаты в доме были просторные, светлые, с высокими потолками. Полы выложены великолепным паркетом темного дерева. Зато планировочка довольно стандартная: справа – гостиная, слева – столовая, а позади столовой – кухня. За гостиной находилась еще одна небольшая комната для приема гостей, а вдоль наружной стены – стеклянная галерея. Внутри витал какой-то странный нежилой дух. Уже несколько детдом был необитаем и напоминал скорее демонстрационный зал престижного, дорогого универмага. Тем не менее вся мебель стояла на своих местах, и нигде не было ни пылинки. Ни журналов, ни комнатных растений и вообще ничего, что указывало бы на жизнь в доме, я не заметила. Даже царившая здесь тишина казалась какой-то пустой и безжизненной.

Весь интерьер был выполнен в нейтральной гамме серых, кремовых, бежевых и светло-коричневых тонов.

Обитые тканью диваны, кресла и стулья с закругленными подлокотниками и удобными, мягкими сиденьями выглядели очень уютно. Обстановка подобрана с большим вкусом, но без претензий на то, чтобы непременно поразить кого-нибудь, – на редкость удачное сочетание современной моды и старины. Устраивая дом, Никки четко представляла, чего хотела добиться, пусть даже сам дом, как она сказала, ей и не особенно нравился.

Поднявшись по лестнице на второй этаж, я обнаружила пять спален, каждая с камином и отдельной ванной приличных размеров, объемистым стенным шкафом и специальной комнатой для переодевания. Все полы, от стены до стены, были застланы пушистыми шерстяными коврами в желто-коричневых тонах.

– Эти покои рассчитаны на одного человека? – спросила я.

Никки утвердительно кивнула, и мы проследовали дальше, в одну из ванных комнат. Около раковины висело с полдюжины полотенец ярко-шоколадного цвета, а пол и стены были выложены керамической плиткой легкого табачного оттенка. Кроме ванны, здесь же находилась застекленная душевая кабина, которая могла использоваться и как парная. И разумеется, мыло, туалетная бумага, салфетки "Клинекс" и прочее.