— Я весь к твоим услугам.
      — Ты помнишь остатки воды, разлитой Камой из чаши?
      — Разумеется; ты тогда собрал воду в реторту и спрятал в нише атанора.
      — Мне наконец удалось исследовать астральную тень этой воды.
      — Значит у воды тоже есть астральная тень?
      — Естественно, как у любой стихии и любого элемента. Ты читал Теофраста Парацельса? «De ente astrorum» и «Archidoxis magica»?
      — Нет, не читал, лишь слышал об этом удивительном человеке. Кажется, у оккультистов он пользуется большим уважением.
      — Парацельс один из наиболее серьезных магов в Европе, несправедливо оболганный официальной наукой. Так вот, в упомянутых произведениях этого философа различаются четыре вида астральных теней: Stannar или Truphat, то есть тень минералов, которая связуя их материальную форму и душу, вызывает кристаллизацию; астральная тень цветов, то есть Leffas — жизненная сила растения, алхимически ее можно сделать видимой в стеклянной пробирке, и, наконец, тень животных, называемая Evestrum, ну, и двойник человека.
      — А нас интересует primum ens воды, то есть ее Stannar?
      — Естественно. Я произвел алхимический анализ воды, насыщенной флюидами этой женщины. Задача оказалась не из легких, учитывая небольшое количество жидкости (анализ пришлось повторить неоднократно), но не жалею об этом: результаты превзошли все ожидания.
      — Ты имеешь в виду возможность повлиять на нее?
      — Пока нет, но я извлек весьма интересные указания.
      — Какие же?
      — Астральная тень воды, намагнетизированной Камой, имеет разветвления.
      — Ничего не понимаю.
      Вируш подошел к атанору, извлек из тайника оловянный сосуд, похожий на окарину, с крышечкой и с двумя торчащими сбоку рожками.
      — Взгляни на эти два указующие пальца, — он показал на оловянные рожки,
      — Один значительно короче второго.
      — Именно он и послужит нам дорожным указателем.
      — Ты, верно, не станешь меня убеждать, что сосуд содержит астральную тень воды?
      — Вовсе нет. Ее можно наблюдать лишь в пробирке и то на мгновение.
      — Тогда что же в сосуде?
      — Остатки воды, намагнетизированной Камой, смешанные со специальным препаратом, составленным мной для усиления флюидных свойств этой воды. Рожки, в алхимическом сосуде — это направления, в которых удлинилась астральная тень воды во время анализа. Направления жидкости в сосуде — верное отражение раздвоения ее астральной тени.
      — Но я вовсе не понимаю этого явления.
      — Разумеется. Сейчас все объясню. Прежде всего надлежит помнить о том, что между Камой и остатками намагнетизированной ею воды до сих пор осталась связь, так называемый магнетический rapport.
      — Теперь начинаю догадываться.
      — Рожки, — раздвоение астральной тени воды, словно щупальца протоплазмы, погруженной в растворе, указуют, где следует искать Каму, или то, что находится с ней в тонком и сильном соприкосновении.
      — Зачем же искать Каму; если хочешь с ней поговорить, я в любой момент…
      Анджей прервал меня:
      — Разумеется, не нужно ее искать — во всяком случае пока. Но меня удивило, Ежи, раздвоение астральной тени. Будь она связана только с Камой, рожок указывал бы лишь одно направление. А их два. Вот в чем тайна! Понимаешь?
      — Да. По-видимому, существует двойной магнетический раппорт.
      — Прекрасно, дорогой! Прекрасно! Вот ты и научился кое-чему. Именно в этом все дело. И потому у нас две возможности, следуя им, быть может, удастся вторгнуться в орбиту ее сущности.
      — Какую же ты избрал?
      — Более слабую астральную тень.
      — То есть направление, указанное более коротким рожком окарины?
      — Да. И знаешь, почему?
      — Не догадываюсь.
      — Полагаю, направление длинного рожка, будучи вектором более сильного притяжения, привело бы нас к самой Каме. А нам интересно, напротив, едва заметное указание короткого рожка.
      — И ты надеешься с помощью такого указания добраться до чего-то иного?
      — Да. Это и будет tertium associationis magneticae, который я ищу.
      — Оригинальный замысел!
      — Если перевести операцию на язык геометрии, то магнетические взаимоотношения представляются в виде треугольника. Это triangulus magneticus, вершина коего — Кама, а углы основания — вода в моем сосуде и некий неизвестный Х, на который указывает короткий рожок.
      — А каким образом ты используешь указание? Сосуд ведь не поведет к этому Х.
      — Как раз нечто в таком роде. Сосуд сыграет роль астрального компаса: соответствующим образом установленный, он приведет нас на место.
      — Все дело в установке. В обычном компасе довольно повернуть под определенным углом диск со сторонами света, чтобы направление согласовать со стрелкой, показывающей Север. А здесь?… Ведь Кама — полюс подвижный, постоянно меняющий положение.
      — Зато неизвестный Х, кажется, пункт постоянный.
      — В самом деле?
      — В любом случае, со дня, когда я занялся анализом, то есть уже несколько месяцев, и до сегодняшнего утра угол отклонения короткого рожка остается неизменным, тогда как длинное ответвление постоянно перемещается.
      — Это и навело тебя на мысль, что оно указывает Каму, не правда ли?
      — Отчасти здесь проявляется интенсивность радиуса действия.
      — И все же, на мой взгляд, астральный компас не проводит нас к таинственному Х.
      — Похоже. Дабы разрешить твои сомнения, сообщаю: таким «компасом» может пользоваться только человек в сомнамбулическом состоянии.
      — Значит, указующий рожок — лишь вспомогательный фактор?
      — И тем не менее решающий; без него не достигнуть пункта, таинственными нитями связанного с сущностью Камы. Необходимо иметь его под рукой, чтобы постоянно ощущать движение заключенных в нем флюидов.
      — И тогда «компас» покажет тебе направление?
      — Безусловно. Но прежде всего ты должен погрузить меня в состояние, необходимое для проведения операции. Сумеешь?
      — Да. Ведь мы уже неоднократно делали подобные опыты.
      — Разумеется, однако не забывай, мы ни разу не выходили за пределы гипноза; сейчас речь идет о трансе более глубоком.
      — Понимаю. Не беспокойся, я сумею.
      — Прекрасно. Сразу и начнем. Время суток подходящее — вечер; в сумерках мы не привлечем к себе внимания прохожих. Когда я засну, ты выведешь меня за калитку.
      — Я последую с тобой рядом.
      — Кто знает, куда нас заведет эксперимент. Возможно, неподалеку, а то и на расстояние нескольких километров или больше. Приготовься в дальний путь.
      — Я повсюду пойду с тобой.
      — И еще: когда окажемся у цели, ты разбудишь меня.
      — Понял. Начинать?
      — Начинай!
      Вируш взял в левую руку астральный компас, сел в кресло и с минуту сосредоточенно всматривался в копию Рембрандтова «Урока анатомии» на стене напротив. Я встал в нескольких шагах и начал его усыплять. После шестого пасса он закрыл глаза, глубоко вздохнув. Еще несколько пассов, чтобы закрепить состояние, и я начал его углублять. Через пять минут белки глаз у Анджея закатились, и усыпленный обрел характерную свободу движений и речи. Я вынул из галстука булавку и легонько уколол его в щеку.
      — Чувствуешь боль?
      Он улыбнулся.
      — Ничуть.
      Я еще раз уколол его в предплечье с тем же результатом. Анджей не шевельнулся. И хотя кожа была глубоко проколота, кровь не показалась.
      — Прекрасно. Теперь встань и иди за мной.
      И я вывел его через сад на улицу.
      Вечерело. Фонарь около виллы едва отбрасывал матовые блики — густой туман напитал воздух, лениво окропляя булыжник мостовой… Тишина. Время от времени из тумана выныривал прохожий, на мгновение оказываясь в круге слабого света, и снова исчезал в тумане. Вдалеке звенели трамваи.
      Вируш нерешительно стоял на тротуаре. Я отошел на несколько шагов, оставляя ему полную свободу действий.
      Он протянул руки горизонтально, затем раскинул их будто крылья. Пальцы левой руки разжались, открывая компас на ладони… Медленно, словно слепец, Анджей начал поворачиваться на месте, изучая пространство. После третьего полуоборота вправо он заколебался и вернулся к прежней позиции; снова повернул было в ту же сторону и снова отступил влево. В конце концов остановился на месте, опустив правую руку. Простертая левая рука упорно указывала на что-то вдали. На губах мелькнула довольная улыбка. Нашел…
      Окарина на ладони спящего дрогнула и, словно движимая скрытой в ней силой, повернулась под определенным углом, направив короткий рожок параллельно указательному пальцу. Компас начал действовать…
      Анджей осторожно прижал к себе напряженно вытянутую руку и снова сжал окарину, положив палец на короткий указатель. Еще немного постоял на месте, будто вглядываясь в пространство, затем двинулся напрямик через улицу.
      Я пошел за ним. Мы наискосок срезали Парковую, миновали Солярную площадь, свернули вниз на Стромую, спускаясь к берегу Дручи.
      Время от времени, особенно там, где приходилось менять направление, Анджей останавливался и сверялся с окариной. Чувствительный указатель предупреждал его при каждом повороте.
      Мы углубились в лабиринт узких маленьких и очень людных улочек у реки. То и дело в закоулках возникали подозрительные фигуры — настороженные, мрачные, явно отмеченные преступлением. Минуя какой-то гнусный тупик, освещенный гуляющим и пляшущим кабаком, мы столкнулись с пьяным проходимцем:
      — А ты, пан, зачем тут в нашей сторонке, а? Слепца ведешь на веревке с дневной выручкой, а? Много, видать, насобирали грошей — выглядите оба нехудо. Со мной не поделитесь, а? А старого хрыча не мешало бы пощупать, может, что и найдется, а?
      Бродяга не затруднился бы привести в исполнение свою угрозу, не сверкни дуло моего браунинга перед его физиономией.
      — Псякрев! Холеры острожные! — проворчал он, уступая путь.
      Мы вошли в какой-то длинный узкий коридор. Темень, хоть глаз выколи. Я зажег красный фонарик. Пурпурная полоска света упала на пол, выстланный трухлявыми досками — грязными, в проломах и дырах. Коридор казался бесконечным; осклизлые, с отбитой штукатуркой стены, замкнутые бочкообразным сводом, черной перспективой тянулись вдали. Несло гнилью, спертым воздухом. Но Вируш не отступал. Напротив, он шагал твердо, движения обрели целенаправленную уверенность. По-видимому, мы приближались к цели. Неожиданно коридор резко свернул направо, и почва быстро начала понижаться. Пол кончился: под ногами скрипел мелкий желтый песок. Коридор сузился в тесный канал; пришлось идти друг за другом, а не рядом. Пробирал пронзительный сырой холод. Со стен ручейками стекала вода и впитывалась в грунт. В одном месте пришлось вброд перейти глубокую грязную лужу. Очевидно, мы находились в подземельях под руслом реки…
      Об этих подземельях в городе ходили глухие слухи. Люди говорили, будто они милями тянутся вдоль и поперек под Дручью, только до сих пор никому не удавалось найти вход в таинственный лабиринт. Случай неожиданно привел нас в подречные переходы… Судя по времени, мы уже не раз добирались до противоположного берега Дручи и снова поворачивали к середине русла; путь вился тысячью зигзагов, вдруг отклонялся то влево, то вправо, петляя, подобно прихотям безумца. Через полчаса ходьбы начался спуск по каменным ступеням, круто уходящим вниз, в глубокий в потеках и ручьях колодец. Через несколько минут мы оказались на горизонтали. Тут Вируш задержался.
      Я посветил фонариком вверх и по сторонам: перед нами небольшое пространство, замкнутое прямоугольными стенами, не имевшее другого выхода, кроме узкого колодца, через который мы спустились. Вокруг под стенами в беспорядке навалены бочки, деревянные, окованные железом ящики, связки выделанных шкур и тюки сукна. Воздух был насыщен запахами сивухи, кислого пива и юфти.
      Взглянув в угол помещения, я вздрогнул. В нише на топчане виднелись человеческие останки; на охапке соломы, в рыбацкой зюйдвестке, низко надвинутой на лицо, лежал застигнутый агонией мужчина. В щелках неприкрытых глаз виднелись лишь белки, и все-таки в них застыл ужас. Лицо исхудалое, лицевые кости выдавались угловато, жестко, вызывающе. Рот полуоткрыт, длинный, угольно-черный виднелся язык…
      Видимо, смерть наступила недавно, разложение еще не коснулось трупа. Умер от голода?… Пожалуй, нет; на столике рядом с топчаном полбуханки хлеба, заплесневелого от сырости, тарелка с какими-то овощами. Или задохнулся? А может статься, совершено страшное преступление, надежно укрытое от мира в мрачном подземелье, в каких-нибудь шести метрах под руслом реки?
      Я подошел к Анджею и легонько дунул ему между глаз. Он проснулся и пришел в сознание.
      — Отдохни, — я придвинул ему табурет.
      — Да, отдых необходим, — ответил он, усаживаясь. — Чересчур большая затрата энергии. Где мы?
      — По-видимому, в нескольких метрах под руслом Дручи. Мы не одни…
      — А кто?…
      — Тут у нас незнакомец.
      И я направил луч красного света в угол помещения.
      — Какой-то удушенный рыбак.
      Вируш вскочил с места и бросился к телу.
      — Это же человек, которого мы искали, — он всматривался в лицо лежащего пристальным испытующим взглядом.
      — Увы, он мертв.
      — Ты ошибаешься, Ежи! Он просто спит.
      — Ты шутишь?
      И я прижался ухом к груди бродяги.
      — Труп, сердце не бьется.
      — А я, вопреки очевидности, утверждаю, человек не умер, давно, верно, месяцы или даже годы, он погружен в сон, подобный летаргическому.
      — Ты намереваешься его разбудить?
      — Нет, пока не в моих силах нарушить его сон.
      — Тогда тело, наверное, надо вынести отсюда?
      — Не обойдется без неприятностей, пожалуй, нежелательна огласка. Лучше оставить его на некоторое время здесь, в убежище.
      — А как узнать, если он действительно связан с Камой…
      — Наверняка связан, но едва ли сумел бы он хоть что-нибудь сообщить. Я уверен, этот человек никогда в жизни Каму не видел; во всяком случае, в нормальном состоянии, наяву. А о том, что сейчас переживает его душа за пределами тела, он или забудет по пробуждении, или воспоминания окажутся столь неопределенны и запутанны, что не помогут, а лишь затруднят задачу.
      — Итак, придется ждать перемены в его состоянии?
      — Это можно сделать искусственно. Как раз его состояние кое о чем мне говорит, возможно, мои подозрения насчет Камы и начинают оправдываться?
      — Не поделишься ли своими догадками?
      — Пока нет. Не люблю обсуждать гипотез, если не в силах доказать свою правоту непосредственным опытом. Потерпи, Ежи. Мы вернемся сюда через неделю-другую, когда я соответствующим образом подготовлюсь. А теперь пора возвращаться, уже поздно.
      Он еще раз взглянул на окоченевшую фигуру, прикоснулся пальцем к виску лежащего человека и направился к выходу. Я опередил его, чтобы посветить фонариком. Мы шли быстро и уверенно, дорога, хоть и крутая, не петляла. Меня весьма удивило, когда через десять минут мы по какому-то склону вышли на поверхность, и выход находился в нескольких километрах от прибрежных закоулков, где мы так долго блуждали на пути к цели…
      — Удивительно, — заговорил я, — мы вошли через какой-то мерзкий коридор в одном из прибрежных домов, а выходим из подземелья несколькими километрами восточнее и в чистое поле!
      — По-видимому, существует несколько выходов.
      — Да, похоже.
      — За городом гораздо безопаснее, и выход прекрасно скрыт в зарослях кустарника.
      — В самом деле, нам придется продираться силой через эту живую изгородь.
      — Тут когда-то проходила просека, — ответил Вируш, рассматривая почву под ногами. — Правда, почти совсем заросла.
      — Верно, давно никто не пользовался тропинкой.
      — Без сомнения. А вон там мы, возможно, как-нибудь проберемся. Ты молод, прокладывай путь!
      Я вторгся в заросли, и вскоре мы оказались на большом, поросшем травой и мелкими кустами выгоне. В ста шагах от нас в ночной тишине плескалась Дручь.
 

ПОДГОТОВКА