Оценка технических ошибок и недочетов в организации работы не такое уж, в сущности, сложное дело, особенно для человека, имеющего хотя бы минимальный опыт. Но когда дело касается оценки мотивов поведения людей, все значительно усложняется. Случай со сломанной станиной долго не выходил у меня из головы. Безусловно, на поведение Розанова во время испытаний УСВ повлияла напряженность обстановки, он растерялся. Поэтому и приказал Норкину произвести регулировку длины отката, хоть и сам прекрасно знал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Что за этим приказом кроется: случайность? Или глубинная внутренняя предрасположенность к дезорганизации воли в условиях повышенной ответственности?
      Вопросы эти были отнюдь не праздными. Розанов по-прежнему замещал меня в КБ, руководил коллективом, занятым, помимо пушки УСВ, целым рядом других серьезных работ. Я знал его не один год, всегда видел в нем хорошего инженера со склонностью к научно-исследовательским работам, с неплохими организаторскими способностями. Это был первый случай, заставивший меня задуматься над тем, правильно ли я сделал, настояв на назначении Розанова заместителем начальника КБ. Правда, до сих пор Розанов всегда работал рядом со мной. Как-то он поведет себя в будущем? А к тому времени, да и впоследствии, я не раз имел тягостную возможность наблюдать, как иногда неузнаваемо меняются люди в сложных психологических ситуациях. Один из таких случаев заслуживает того, чтобы его рассказать, тем более что он имел прямое отношение и к деятельности нашего конструкторского бюро.
      Подводные лодки и транспортные суда морского флота долгое время были вооружены 45-миллиметровой пушкой - знаменитой "сорокапяткой". Но время шло, и стало очевидно, что мощность пушки недостаточна для борьбы с судами противника. Снаряд 45-миллиметрового орудия неглубоко проникал в преграду. Кроме того, пробоина получалась небольшой - команда судна противника легко могла закрыть ее и сохранить плавучесть.
      Артиллерийское управление военно-морского флота, начальником которого в то время был контр-адмирал Акулин, заключило с нашим КБ договор на создание мощной 76-миллиметровой полуавтоматической пушки для вооружения подводных лодок и военных транспортов. Заказчик очень торопил нас, справедливо рассчитывая, что новое орудие резко улучшит тактические свойства наших подводных лодок и военных судов. Вначале мы создали идею пушки для вооружения подводных лодок. Это была наиболее трудная задача, а затем на основе этой же идеи разработали пушку для военно-морских транспортов. Новая пушка (она получила заводской индекс Ф-35) по своей схеме была сходна с зенитной: тумбовая, с круговым обстрелом, только угол вертикального наведения был ограничен 45 градусами. Кроме того, иным был подбор металлов ввиду специфичности условий эксплуатации орудия
      Работа по созданию пушки Ф-35 и ее аналога Ф-36 (для вооружения военных транспортов) шла быстро. Представители флота регулярно приезжали в КБ, интересовались конструктивными схемами и сроками выполнения договора Вскоре собрали опытный образец пушки Ф-35, он успешно прошел заводские испытания. Пушку уже готовили к отправке на море для испытания заказчиком, когда на завод приехал начальник АУ флота контр-адмирал Акулин и попросил нас продемонстрировать стрельбу нового орудия. Результаты стрельбы вполне удовлетворили контр-адмирала, он неоднократно подчеркивал нужду военно-морского флота именно в такой пушке. Приятно было иметь дело с таким благожелательным и деловым заказчиком. Акулин поставил вопрос о валовом производстве Ф-35 и Ф-36, назвал цифру - сколько пушек нужно флоту. Для выполнения этого заказа заводу требовалось построить специальный цех. Руководство завода на это охотно шло, но необходимо было разрешение нашего наркомата. Морские испытания к этому времени пушка выдержала и была рекомендована на вооружение. Опытный образец был оставлен на подводной лодке.
      Подготовка решения о принятии Ф-35 и Ф-36 на вооружение и на изготовление пушек в валовом производстве проходила в ЦК партии у А. А. Жданова Все предварительные вопросы были решены в Наркомате обороны у К Е. Ворошилова и в других наркоматах. Оставалось лишь провести оформление.
      На совещании у Жданова я сделал сообщение о пушке, об итогах испытаний и о готовности к постановке на валовое производство. Подчеркнул, что для валового производства нужен специальный цех и что все наркоматы дали свое согласие. Жданов спросил меня:
      - Нельзя ли морскому флоту обойтись без этих специальных пушек?
      Я дал подробные разъяснения и повторил, что флот никак не сможет обойтись без этих пушек Жданов настаивал на том, что создавать специальные пушки не следует, нужно изыскать другие возможности. Позиция его была вполне понятна. Новая пушка - дело дорогое, связанное с огромными капитальными затратами. Нужно оборудование, специальные сплавы и многое другое. Тем не менее я продолжал отстаивать свою точку зрения. Изложил сравнительные данные 45-миллиметровой пушки, стоявшей на вооружении подводных лодок и всего флота, и нашего орудия, постарался со всей убедительностью доказать, что нет никакой другой пушки, кроме 76-миллиметровой зенитки, которая могла бы решить проблему перевооружения флота. Зенитная же пушка ни по габаритам, ни по весу не годилась для подводных лодок. Наконец Жданов сказал:
      - Для окончательного решения вопроса пригласим Акулина.
      Я был вполне удовлетворен таким решением, так как знал отношение Акулина к нашим пушкам, он казался мне надежным союзником.
      Пригласили Акулина, он появился в кабинете у Жданова довольно быстро. Открыл дверь, вошел четким шагом, отрапортовал Жданову о прибытии и остался стоять по стойке "смирно". Вообще-то говоря, от начальника Артиллерийского управления военно-морского флота на совещании у секретаря ЦК не требовалось столь строгого выполнения военных уставных правил. Но в конце концов почему бы и нет? Жданов подробно проинформировал Акулина о том, какой рассматривается вопрос, и сказал:
      - Можете ли вы обойтись без пушки Ф-35? Я был доволен, что вопрос поставлен четко, и спокойно ждал, что Акулин ответит: "Не можем". И вдруг слышу:
      - Можем, товарищ Жданов!
      Я даже ушам своим не поверил. Смотрю на Акулина и поражаюсь. Оговорился? Да нет, четко все было сказано и с полной уверенностью в голосе.
      Я обратился к Жданову и сказал, что Акулин ошибается: нет в стране такой пушки, которая могла бы заменить Ф-35.
      Жданов вновь повторил свой вопрос, и вновь Акулин уверенно подтвердил, что флот обойдется без новой пушки. Я ничего не понимал и не мог успокоиться. На мои возражения Жданов ответил, что Акулин возглавляет АУ флота, и если он заявляет, что можно найти другую равноценную пушку, то, значит, такая пушка имеется. Я не мог согласиться с Акулиным и попросил его тут же назвать такую пушку. Но Жданов поблагодарил Акулина и отпустил его. Пушки Ф-35 и Ф-36 на валовое производство так и не поставили.
      Позже, в начале 1943 года, к нам в КБ приехали представители флота Галлер и Грен. Галлер рассказал о высоких боевых качествах опытного образца пушки Ф-35, которая сделала подводную лодку грозой для фашистов, и просил меня поставить вопрос перед Сталиным о валовом производстве пушки для подводных лодок. Я рассказал о ходе совещания у Жданова. Галлер на это ответил, что Акулин допустил тогда непростительную ошибку, которую нужно в кратчайший срок исправить. Я понимал моряков, но обращаться к Сталину отказался. Если АУ флота пересмотрело свои взгляды, то моряки и без моего вмешательства сумеют добиться запуска Ф-35 в валовое производство. А если нет, то мое обращение к Сталину ничего не даст...
      3
      Месяца через полтора после того, как меня положили в больницу, доктор Щукин понял, что без хирургического вмешательства не обойтись. Состояние моего здоровья заметно ухудшалось. Профессор Шерешевский, приглашенный на консультацию, потребовал немедленно меня оперировать. В этот же день пришел хирург, профессор Спасокукоцкий, осмотрел меня и сказал:
      - Краше в гроб кладут, а вы хотите его оперировать!
      Щукин сослался на мнение Шерешевского. Во время их разговора я молчал, но потом решил, что стоит высказать и свое мнение.
      - Товарищ профессор,- обратился я к Спасокукоцкому,- в гроб всегда успеют положить. Вы лучше сначала положите меня на операционный стол, а там видно будет.
      Но хирург был неумолим. И только по настоянию Щукина и моему согласился провести операцию. Тут же меня перевели в хирургическое отделение, поместили в отдельную палату и собрали возле моей постели консилиум. Были Спасокукоцкий, профессор Очкин и еще два врача. Все молчали. Пощупали, послушали меня и ушли. На следующее утро появились уже вдвоем - хирург и Очкин. Осмотрели и вновь ушли, ничего не сказав. Вечером повторилось то же самое. "Изучают,- рассудил я.- Значит, готовят операцию". До вчерашнего дня я не предполагал, что дела мои так плохи, и теперь надеялся только на операцию. Сил у меня еще было много, я верил, что перенесу операцию.
      Шли дни, а врачи все ходят и ничего не говорят. Лежал я в палате один, пускали ко мне только жену. На ее вопросы о здоровье я всякий раз отвечал, что как будто становится лучше. Незачем было ее волновать. Наступило 8 января. Завтра у меня день рождения. И надо же так случиться, что накануне вечером профессор Очкин, в очередной раз осмотрев меня, как бы мимоходом бросил:
      - Завтра будем оперировать. Спокойной ночи.
      В тот же вечер что-то, вероятно, разладилось в больничной системе изоляции палат друг от друга, и ко мне забрел больной из соседней палаты. Я было обрадовался - все-таки развлечение. Больной оказался человеком общительным и прямо-таки нашпигованным сведениями по медицине. В частности, перед самым уходом он с авторитетным видом сообщил, что после такой операции, которая наутро предстояла мне, люди не выживают. Обрадовал!
      Назавтра, часов в десять утра, забрали меня в операционную. По моей просьбе привязывать к операционному столу не стали, я пообещал, что сумею выдержать любую боль и не помешаю хирургам. И действительно готов был выдержать все. Появились Спасокукоцкий и Очкин. Операция началась. Шла она под местным наркозом. И как только нож пошел в ход, хирурги начали говорить между собой. Затем вдруг Очкин сказал мне:
      - Вы с нами разговаривайте.
      Милое дело. Тут уже боль стала чувствоваться, какие могут быть разговоры? Думал, думал и спросил:
      - Долго будет продолжаться операция?
      - Ну вот, только положили на стол, а ты нам уже истерику закатываешь,отозвался Очкин, не прерывая работы.
      "Что ж,- решил я,- хватит мне развлекаться разговорами с хирургами. Буду молчать". Так и лежал, а боль становилась все сильнее. Сестра у изголовья, вытирала мне лицо салфеткой и все приговаривала: "Какой терпеливый, не стонет даже". Удивительно, что наивные эти слова незнакомой женщины действительно приносили облегчение хоть на мгновение, а это тоже немало.
      Всему приходит конец. Пришел конец и операции. Сестра сняла с моего лица салфетку, я увидел потные усталые лица хирургов, боль отступила. Спасокукоцкий поздравил Очкина с успешной операцией, но я не спешил радоваться, памятуя слова моего вчерашнего общительного посетителя. Но вскоре в жару я забыл, что после этой операции долго не живут, и вспомнил об этом только на пятый день, когда Спасокукоцкий пришел и поздравил меня с благополучным исходом.
      Это меня воодушевило, я рвался заняться делами. И занялся. Но не пушками принялся помогать дежурной сестре решать задачи по алгебре. Она готовилась поступать в медицинский институт и, как я позже узнал, действительно поступила, а после окончания его работала врачом в этой же больнице. Трогательно было встретиться с ней спустя много лет и услышать благодарность за помощь. Но и мне в то время занятие чем угодно, в том числе и алгеброй, помогло ощутить себя вновь способным к действию, к жизни.
      Из больницы меня отправили в подмосковный санаторий. С каждым днем мне становилось все лучше, я уже мог свободно читать и писать. В санаторий изредка наведывались мои сослуживцы. Встречи с ними постепенно возвращали меня к делам и заботам нашего КБ. Однажды приехал Ренне, рассказал, что пушка УСВ успешно выдержала полигонные испытания и рекомендована на войсковые испытания.
      С трудом преодолев сопротивление врачей, я получил долгожданное разрешение на выписку. И вот наконец вагон, привычная дорога. Впереди - КБ, завод. Закончилась моя почти полугодовая отлучка.
       
      "Мигунов сделал!.."
      Как важно быть оптимистом. - Мечта конструктора: пушки из литейного цеха. - Сообщения с полигона. - Тревожная ночь: ничего не известно. - "УСВ выдержала, рекомендуют..."
      1
      Предгрозовая атмосфера, сгущавшаяся над миром, тревожила каждого советского человека, особенно работника оборонной промышленности.
      Хроника международных событий обсуждалась и принималась к сердцу зачастую ближе, чем неурядицы в быту или на производстве.
      Республиканская Испания пала. Гитлеровцы хозяйничали в Чехословакии, по своему усмотрению перекраивали карту Европы: хортистской Венгрии была отдана Западная Украина, отошла от буржуазной Литвы к Германии Клайпеда и прилегающие к ней земли. Апрель 1939 года был особенно богат событиями: 7-го Италия напала на Албанию, 28-го Германия расторгла англо-германский морской договор. Укреплялась "ось" Берлин - Рим - Токио. 22 мая Германия и Италия заключили военно-политический союз. В эти же дни, не выждав и года после поражения у озера Хасан, японские милитаристы предприняли еще одну "пробу силы", они напали на Монголию в районе реки Халхин-Гол, прекрасно сознавая, что Советский Союз не замедлит выполнить свои обязательства по отношению к союзной Монголии. Завязались ожесточенные бои. Там, на Халхин-Голе, работали и наши Ф-22...
      Такой была международная обстановка. Она и определяла основные критерии оценки положения дел в КБ и в цехах. Первое, что меня интересовало: подготовка четырех пушек УСВ, предназначенных для войсковых испытаний, и отработка чертежей УСВ для валового производства.
      За время моего отсутствия произошла серьезная неприятность: при стрельбе прогнулась люлька второго опытного экземпляра УСВ. И хотя причина крылась не в конструкторском просчете, а в погрешности производства, все же решено было упрочнить люльки на остальных опытных экземплярах пушки, что и сделали конструкторы из группы Мещанинова. К несчастью, автор люльки, Василий Алексеевич Строгов, так и не увидел свою последнюю конструкцию в массовом производстве - он скоропостижно скончался в мое отсутствие.
      Знакомство с упроченной люлькой закончилось примечательным разговором с Мещаниновым и Ласманом. Я спросил, как обстоит дело с изготовлением рабочих чертежей на изменившуюся люльку.
      Последовал ответ:
      - Еще не приступали.
      - Почему?
      - Время еще есть,- сказал Ласман.- К тому же не известно, примут ли на вооружение нашу пушку.
      - Вот этого, Борис Геннадиевич, я не ожидал услышать от вас. А если примут, сколько времени мы потеряем?
      - Много,- вынужден был согласиться Ласман.
      - Так вы хоть сознательно его не теряйте, дорогие друзья! Разве мы создавали УСВ для того, чтобы ее не приняли на вооружение? Почему вы вдруг усомнились в нашей пушке?
      Ласман объяснил, что, как ему стало известно из сообщений Белова, находившегося на полигонных испытаниях, военные гораздо больше симпатизируют пушке кировцев, чем нашей УСВ.
      - Это неважно,- постарался я успокоить молодого конструктора.- Симпатия такое чувство, которое часто переходит с одного объекта на другой. Главное чтобы пушка хорошо работала. Войсковые испытания все расставят по своим местам. И нельзя допустить, чтобы из-за неуверенности мы теряли дорогое время. Как только пушку примут, начнется горячка, как всегда: давай-давай! И если мы уже сейчас не успеем подготовить производство, снова придется работать по кустарной технологии. А что это такое, вы и без меня хорошо знаете.
      - Значит, вы твердо уверены в том, что УСВ примут на вооружение?- спросил Ласман.
      - Совершенно убежден,- ответил я.
      В ходе большой важной работы нет ничего более неприятного, чем неуверенность в успехе. Пока люди решают каждый свою задачу, сомнения не страшны: человек видит, что дело движется, что все зависит от его опыта и труда. Но когда опытный образец пушки создан, испытан заводом и решение судьбы пушки вышло из-под власти конструктора, настроение у людей обычно меняется: кто может предугадать, как развернутся события! Это ответственный момент. Сомнения порождают некоторое охлаждение к делу: подождем окончательного решения, чтобы не тратить силы впустую.
      Эти настроения я уловил не только у Бориса Ласмана, но и у других, более опытных конструкторов. С этим нужно было покончить как можно быстрее. Наша задача заключалась не только в том, чтобы создать пушку УСВ и отправить ее на полигон заказчика, но и в том, чтобы как можно быстрее дать пушку армии.
      Таким образом, сделав только полдела, расхолаживаться мы не имели права. И потому, когда такой же вопрос, как у Ласмана, возник и у Константина Константиновича Ренне: уверен ли я, что УСВ примут на вооружение?- я дал не просто утвердительный ответ, а постарался хорошо его аргументировать
      На чем основывалась моя убежденность в том, что УСВ успешно выдержит войсковые испытания и будет принята на вооружение?
      Во-первых, большая часть деталей, узлов, механизмов и агрегатов новой пушки заимствована от нашего первенца, пушки Ф-22 образца 1936 года, которую заказчик так жестко и многократно испытывал, что даже во время войны пушке не грозят такие нагрузки.
      Во-вторых, новые агрегаты и механизмы УСВ более совершенны и, как показала проверка, более надежны, чем узлы того же назначения пушки Ф-22.
      В-третьих, успешно проведены очень серьезные испытания двух опытных образцов УСВ.
      В-четвертых, решающим на войсковых испытаниях будет проверка пушек на экстрактирование гильз Наша пушка к такой проверке готова - специально спроектированный для УСВ механизм извлечения стреляной гильзы после выстрела на всех стрельбах работал безукоризненно.
      В-пятых, преимущество нашей пушки еще и в том, что она в любой момент готова к переброске. Стоит лишь поднять хобот орудия - и пушка готова к маршу. Точно так же быстро осуществляется перевод нашей УСВ из походного в боевое положение. А в конструкции кировской пушки предусмотрена дополнительная опора, в боевом положении колеса ее стоят не на грунте. Это значительно удлиняет и усложняет подготовку орудия к бою, а после боя - к движению Это очень существенный недостаток дивизионного орудия, которое должно мгновенно открывать огонь и так же быстро сниматься с позиции. Применение дополнительных опор оправдано только для тяжелых гаубиц и мортир, у которых колеса и боевая ось не выдерживают силы отдачи при выстреле с большими углами возвышения. Боевая ось и колеса дивизионного орудия вполне справляются с нагрузками при стрельбе, поэтому нет никакой необходимости в дополнительной опоре, усложняющей и затяжеляющей пушку и тем самым снижающей ее служебно-эксплуатационные качества
      В-шестых, при решении различных задач на войсковых испытаниях пушки будут менее нагружены, чем при испытаниях на заводском полигоне и на полигоне ГАУ. Новый порядок подготовки опытных образцов к испытаниям, принятый нами для УСВ (и в дальнейшем ставший традиционным), надежно страхует нас от всяческих неожиданностей.
      Все эти соображения и давали мне твердую уверенность в том, что наше орудие испытания обязательно выдержит, будет рекомендовано на вооружение РККА и запущено в валовое производство Подготовка к нему и есть сегодня наша главная задача. Не знаю, удалось ли мне этой аргументацией, которую не раз еще пришлось пустить в ход, полностью развеять сомнения. Во всяком случае, на работе они больше не отражались, а это в конце концов самое важное.
      Подробное знакомство с состоянием дел в КБ и на заводе заняло у меня несколько дней. Общее впечатление было благоприятным. Проектно-конструкторские работы по отдельным деталям и узлам пушки УСВ, по танковой пушке Ф-32 (о ней речь впереди), а также все иные работы велись строго по плану, иногда даже с опережением графика. Спокойная деловая обстановка царила в группе, которая обслуживала потребности валового производства. Ее возглавлял Д. И. Шеффер. Обязанности в группе были разумно распределены, велся точный учет всем изменениям в чертежах, строго в установленном порядке велась подготовка решений о допуске той или иной детали с отступлениями от заданных параметров к сборке. Нареканий цехов на конструкторов не было. Эта группа под руководством Дмитрия Ивановича полностью освободила проектно-конструкторские группы от забот, связанных с валовым производством. А ведь совсем, казалось, недавно все КБ, сбиваясь с ног, только и занималось "текучкой", связанной с выпуском пушек Ф-22, остальные же работы приходилось выполнять "между делом".
      В опытном цехе No 7 приятной неожиданностью для меня оказалась встреча с Иваном Степановичем Мигуновым. Он полностью оправился после несчастного случая, приступил к работе, и теперь под его руководством готовились к войсковым испытаниям четыре пушки УСВ. По состоянию работ можно было ожидать проверку стрельбой этих пушек примерно через две-три недели, а возможно, и раньше, потому что опытный цех для ускорения выполнения задания перешел на работу в три смены.
      В литейном и термическом цехах меня интересовала готовность производства к переходу на изготовление деталей к пушке УСВ. От этих цехов зависело многое в практическом осуществлении наших планов замены в орудиях легированных сталей углеродистыми. У литейщиков дело спорилось. Цех справлялся с фасонным литьем по пушке Ф-22, работал с большими заделами. Чумаков и Коптев заверили меня, что производство готово к стальному фасонному литью для УСВ. У термистов тоже дело шло на лад. Начальник цеха Г. Г. Колесников загодя подготовился к термообработке стального фасонного литья для УСВ. Он не сомневался, что цех сумеет обеспечить в валовом производстве УСВ высокую прочность деталей из углеродистой стали. Дальнейшие события показали, что слова начальника цеха были подкреплены делом. Термисты охотно шли на эксперименты. Колесников был не только хорошим организатором и технологом, но и пытливым новатором. Впоследствии он стал главным металлургом завода, и чувствовалось, что это для него не предел.
      Единственные цехи, где я не увидел ничего нового, были цехи механической обработки и сборки. У меня после осмотра их осталось такое впечатление, будто последний раз я был в них только вчера, а не полгода назад.
      Во время обхода заводских подразделений я встретился со старшим военным инженером ГАУ Телешовым, с которым у нас состоялся знаменательный разговор. Начался он с того, что Телешов вновь высказал свои сомнения относительно прочности верхнего станка пушки УСВ. И это после того, как провели специально для него статические испытания, а два опытных образца прошли большую проверку стрельбой и возкой. Он не просто сомневался, а настоятельно рекомендовал мне залить металлом все "дырки" в нашей ажурной конструкции. По его мнению, это повысит прочность детали при незначительном увеличении веса. В который уж раз я подробно объяснил военпреду, что нет никакой необходимости расходовать лишний металл и ставить его туда, где он не работает, что равнопрочные конструкции мы планируем применять в новых пушках как можно шире, что это приводит к уменьшению веса пушки, к экономии металла и, следовательно, к снижению себестоимости изделия.
      - В перспективе,- добавил я,- наше КБ предполагает везде, где возможно, применять стальное углеродистое литье с изъятием неработающего металла. Например, уже нынче мы собираемся перевести на стальное литье люльку и станины.
      - Что же, вы хотите сделать так, чтобы пушки выходили из литейного цеха?с иронией спросил Телешов.
      - Вы почти угадали,- подтвердил я.- Из литейного и кузнечно-прессового.
      - Вы все шутите, Василий Гаврилович, а я серьезно поставил перед вами вопрос.
      - Поверьте, Иван Федорович, я тоже говорю совершенно серьезно. Больше того, я очень просил бы вас помочь конструкторскому бюро широко внедрить облегченное углеродистое литье.
      Телешов даже в шутку не захотел обсуждать этот вопрос.
      - Увольте, Василий Гаврилович, в этом я вам не помощник.
      - Почему же?- поинтересовался я.
      - Потому что я боюсь, как бы с этой затеей вы не оставили армию без пушек в случае войны
      - Это в мои планы не входит,- заверил я Телешова.- Наоборот, завод будет давать больше пушек, чем сейчас.
      На том мы и расстались. Прощаясь, Телешов предупредил, что в скором времени из Москвы на завод должен приехать начальник отдела материальной части Главного артиллерийского управления А Н. Анисимов.
      - По какому вопросу?- спросил я
      - Точно не знаю. Как будто по пушке УСВ,- объяснил Телешов.
      2
      Сборку четырех пушек заканчивали. Установили день начала стрельб и возки орудий и ориентировочную дату отправки пушек на войсковые испытания. Кроме того, сформировали заводскую бригаду, которая должна была присутствовать на испытаниях. В состав бригады вошли: мой заместитель Розанов, несколько конструкторов, а также бригада слесарей: Лавров, Саратовцев и другие во главе с Мигуновым. Обычно на все ответственные испытания я непременно выезжал сам, но на этот раз пришлось остаться дома Врачи категорически запретили мне бывать на солнцепеке. Нарушить их предписание я не решился, потому что болезнь еще давала о себе знать.
      Чтобы быть в курсе событий на войсковом полигоне, я дал указание Розанову ежедневно информировать меня о ходе испытаний.
      Бригада спешно готовилась к отъезду, подбирала инструменты, материалы, приспособления. Делал это лично Мигунов, руководствуясь при этом правилом, выработанным многократными поездками на различные испытания пушек: запас карман не тянет, пусть лучше что-либо останется неиспользованным, чем в нужную минуту остаться без инструмента. За многие годы я не помню случая, чтобы у нас на испытаниях чего-нибудь не хватило.
      Пушки собрали, сделали необходимые обмеры и раскерновку, отстреляли на заводском полигоне в соответствии с программой, затем доставили в опытный цех для проверки. Все было в полном порядке. В то время как пушки готовили к возке, из ГАУ приехал Анисимов. Его интересовали два вопроса по пушке УСВ. Артиллерийское управление, объяснил он, считает необходимым удовлетворить требование войск, которое заключается в следующем: дивизионная пушка должна обеспечивать стрельбу при нераздвинутых станинах и при крайне левом и правом положениях ствола при угле возвышения в ноль градусов. Иными словами, пушка должна безотказно действовать на марше, если внезапное нападение противника не дает времени для того, чтобы раздвинуть станины: левое и правое крайние положения ствола создавали при выстреле наибольший опрокидывающий момент
      - Требование армии - закон и для нас,- сказал я, выслушав Анисимова - Что же вас беспокоит?
      - Мы считаем, что пушка УСВ при выстреле в таком положении опрокинется,ответил Андрей Никандрович.
      - Нет, не опрокинется,- возразил я.- При выстреле одно колесо приподнимется и затем вернется в исходное положение.
      - Ваши утверждения, Василий Гаврилович, вы ничем не можете доказать.
      - Расчетами.
      - Расчеты сугубо приближенные, это не доказательство.
      - Тогда нужно пострелять, чтобы вы убедились,- заключил я.
      В тот же день взяли первый опытный образец УСВ, доставили его на заводской полигон, установили так, как указал Анисимов, и выстрелили. Пушка подпрыгнула одним колесом намного выше, чем другим, но тут же встала точно на свое место. Анисимов даже глазам своим не поверил: пушка не опрокинулась!
      - Еще произведем выстрел или достаточно? - спросил я.
      По просьбе Анисимова сделали еще несколько выстрелов - та же картина.
      - Теперь я убедился, что из этой пушки можно как угодно и где угодно стрелять,- подвел наш гость итог эксперименту и тут же, на полигоне, поставил передо мной второй вопрос:
      - Почему вы вводите в артиллерию автомобильное колесо?
      Я объяснил:
      - Оно позволило нам повысить служебно-эксплуатационные и экономические качества пушки. Во-первых, вес автомобильного колеса значительно меньше специального артиллерийского. Во-вторых, оно значительно дешевле. В-третьих, в условиях войны вышедшему из строя пушечному колесу легко найти замену. В-четвертых, боевая ось с автомобильными колесами значительно легче по весу и проще в производстве. В-пятых, использование автомобильного колеса упрощает щитовое прикрытие. В-шестых, автомобильное колесо лучше при высоких скоростях передвижения. Мы не считаем зазорным использовать в артиллерии колесо ЗИС-5. Действительно, до сих пор это не практиковалось. Что ж, если не было, то будет, как только пушку УСВ примут на вооружение.
      - Василий Гаврилович, наше управление эту точку зрения не разделяет. Боюсь, как бы не было неприятности,- предупредил меня Анисимов.
      - Какая может быть неприятность? Если на войсковых испытаниях пушка на автомобильных колесах успешно выполнит всю программу, какие же еще нужны доказательства?
      Но мне так и не удалось переубедить представителя ГАУ. Он отбыл в Москву, а спустя несколько дней, закончив все испытания стрельбой и возкой, на войсковой полигон военным транспортом мы отправили четыре пушки УСВ. До сих пор работали они безукоризненно. Посмотрим, что будет дальше.
      Заблаговременно были подготовлены и высланы на полигон чертежи, технические условия и описание пушки. Бригада выехала вслед за военным транспортом. Весь коллектив КБ охватило нервное напряжение.
      Чтобы не терять времени, мы приступили к подготовке рабочих чертежей и технических условий на УСВ для запуска ее в валовое производство. Прежде всего рассортировали чертежи: на детали, не претерпевшие изменений, на модернизированные детали, а также на детали, специально разработанные для УСВ. Установили процент заимствования.
      Оказалось, что в нашем новом орудии использовано без изменений ровно 50 процентов деталей пушки Ф-22. Эта цифра нас порадовала. Она свидетельствовала о том, что мы не в теории, а уже на практике успешно применили унификацию многих элементов пушки.