Помню такой эпизод. Однажды вызвал меня Ванников и предложил срочно выехать на один артиллерийский завод, чтобы изучить там конструкцию 76-миллиметровой горной пушки с заводским индексом 7-1 и дать по ней заключение и предложения. Ванников не объяснил, чем это вызвано, а я не стал спрашивать. С разрешения Бориса Львовича я взял с собой двух наших сотрудников, конструктора Розанова и технолога Антипина, и выехал на завод. Начальник конструкторского бюро завода встретил нас на редкость нелюбезно. Сначала мы ознакомились с чертежами, затем с опытным образцом пушки и только после этого приступили к изучению и оценке конструкции.
      По своему замыслу пушка оказалась не на высоком уровне и почти полностью копировала чешскую горную пушку образца 1915 года, а по некоторым механизмам и узлам была даже хуже ее. Мы попросили начальника КБ объяснить, почему избрана именно эта схема орудия. Он категорически отрицал, что скопирована чешская пушка, заявив, что о таком орудии никогда не слышал, особенно настаивал на том, что конструкция совершенно оригинальна. Нам ничего не оставалось, как поверить ему, хотя слишком уж многое указывало на заимствование.
      Больше месяца мы занимались пушкой 7-1, но не нашли ни одного агрегата, который можно было бы назвать удовлетворительным. Нам самим было неприятно, что буквально по каждому узлу и по каждой командной детали приходилось давать отрицательное заключение. Хотелось хоть что-нибудь признать хорошим, но не было для этого никаких оснований.
      Между тем начальник КБ делал все, чтобы скомпрометировать наше заключение, настраивал против нас своих конструкторов, пытался заручиться поддержкой в других КБ. На причины его нелюбезности, если не сказать откровенной враждебности, пролил свет случай. Как-то я заметил под брезентом пушку и попросил открыть ее. Работникам завода пришлось выполнить мою просьбу. Под брезентом оказалась чешская горная пушка. Вот тебе и оригинальность 7-1! Я попросил, чтобы в цех пригласили начальника КБ. Когда он увидел меня возле открытой чешской пушки, я повернулся, не говоря ни слова, и ушел. Меня глубоко возмутило не то, что была использована схема чужого орудия, а то, что конструктор, наделенный властью и ответственностью, так бессовестно врал.
      На техническом совещании завода я изложил наше заключение по конструкции. От пушки остались только калибр и колеса, да и это не было заслугой КБ: калибр был указан заказчиком, а колеса спроектированы конструкторским бюро под руководством Розенберга, которое специализировалось на проектировании ходовых частей, передков пушек и зарядных ящиков. На том же совещании я изложил наши предложения по проектированию 76-миллиметровой горной пушки. Один экземпляр этих документов был оставлен на заводе, другой передан Ванникову. Борис Львович утвердил наши выводы, затем при мне позвонил начальнику Главного артиллерийского управления. ГАУ согласилось с предложением спроектировать новую горную пушку по разработанной нами схеме. Пушка эта была создана, получила индекс 7-2 и была принята на вооружение. Однако в начале Великой Отечественной войны к нам на завод доставили горную пушку 7-2 с крупным дефектом: две пружины накатника разделяла очень тяжелая деталь, при откате она приобретала огромные усилия и работала, как молот. Оказалось, что КБ завода-изготовителя все же отступило от наших предложений. Опыт знакомства с начальником этого КБ давал мне основания думать, что немалую роль в этом сыграло его стремление все же хоть в чем-то проявить "творческую самостоятельность". Полезно было бы подсчитать, во что обошлась эта "самостоятельность" в мирное время и особенно во время войны.
      Кстати, много позже Ванников рассказал мне, чем была вызвана необходимость ревизии пушки 7-1. Заказчик, испытав пушку, рекомендовал ее на вооружение и, следовательно, для постановки на валовое производство. Ванников категорически возражал, считая, что пушка негодная. Военные настаивали, обвиняли Ванникова в тенденциозности. Чтобы получить объективное заключение, Борис Львович и поручил мне эту работу. Результаты экспертизы помогли ему доказать свою правоту. Для меня же этот случай стал веским подкреплением правила, которое было незыблемым и для всего нашего КБ: никому ни в коей мере не возбраняется при проектировании использовать схемы рациональных конструкций других машин, как своих, так и чужих, но никому не разрешается при использовании проверенной конструктивной схемы делать ее хуже.
      Таким образом, мое решение создавать новую пушку на основе Ф-22 было не только вполне допустимым с точки зрения конструкторской этики, но и прогрессивным, поскольку этот путь давал возможность создать новое орудие быстрее и лучше. Этим, кстати сказать, и ценно сохранение конструкторского рода артиллерийской системы.
      Тактико-технические требования давали возможность значительную часть узлов пушки Ф-22 оставить без изменений, часть агрегатов нужно было лишь доработать. Нового конструктивного решения требовали тормоз отката, поворотный механизм, подрессоривание и боевая ось, колеса, щитовое прикрытие, верхний и нижний станок. Особое внимание следовало уделить экстрактированию гильзы.
      Вновь и вновь я вдумывался в проблемы конструктивного характера, которые придется решать, наметил распределение работы между конструкторами. И уже не оставалось сомнений, что мы справимся с созданием новой пушки. Утром меня разбудил назойливый телефонный звонок. Оказалось, меня уже ждут в поликлинике. Для начала предложили зайти к терапевту. После осмотра терапевт заявил, что я здоров. Меня это ошеломило.
      - Доктор, вы ошибаетесь,- сказал я.
      - Нет, я ничего у вас не нахожу,- ответил он.
      - Это другое дело, - не удержался я.
      То же самое повторилось у невропатолога и психиатра. Вот здорово, того и гляди в симулянты запишут! Стою и не знаю, что делать. Хотел уже уходить, но вижу на одной из дверей табличку: "Эндокринолог Шерешевский". Думаю, дай зайду, хоть мне его и не рекомендовали. Открыл дверь, сделал шаг и вдруг слышу повелительный голос:
      - Немедленно на операцию!
      Осмотрелся: в кабинете, кроме меня и Шерешевского, никого нет. Спрашиваю:
      Это вы мне предлагаете ложиться на операцию?
      - Да, вам.
      - Профессор, вы же меня еще не осмотрели.
      - Мне все уже видно - и смотреть нечего!
      Чудеса, да и только: одни после тщательного обследования объявляют меня здоровым, а этот без осмотра приказывает ложиться на операцию! Я всего ожидал, только не операции.
      - Заходите, я вас послушаю,- предложил Шерешевский.
      Осмотр не занял много времени. Шерешевский послушал, пощупал, сказал, чтобы я глотнул. Я глотнул.
      - Ну вот и все, дорогой мой. У вас такие-то симптомы, верно?
      - Все, кроме одного.
      - А вы подумайте хорошенько.
      Я подумал и подтвердил: верно.
      - Теперь и вам ясно, что смотреть было незачем. Вам обязательно нужно сделать операцию, - заключил Шерешевский.- И не откладывайте, будет хуже.
      На этом наш разговор прервался - я уже опаздывал на совещание у Ворошилова. Попрощался и быстро вышел. Пришлось почти бежать, а из головы не выходил Шерешевский. Таких врачей я еще не встречал.
      В приемной Ворошилова дежурный подозрительно посмотрел на меня, спросил фамилию и документ, удостоверяющий личность, сверился со списком и только тогда пропустил, предупредив, что совещание уже идет. Возле кабинета маршала меня остановил адъютант, доложил Ворошилову о моем приходе. Вернувшись, предложил:
      - Пожалуйста, заходите.
      В кабинете маршала я хотел незаметно пристроиться где-нибудь с краю, чтобы не нарушать хода совещания, но Ворошилов поднялся, поздоровался и, выслушав мои извинения за опоздание, предложил сесть и проинформировал меня о вопросах, обсуждавшихся до моего прихода. После этого совещание продолжилось. Оно было многолюдным, присутствовали военные из ГАУ, маршал Кулик и Воронов, из штатских были Ванников, главный конструктор КБ Кировского завода Маханов, директор этого же завода Зальцман, представитель НКТП и другие. Вначале детально рассматривалась конструкция пушки. Никаких принципиально новых замечаний со стороны участников обсуждения не было. Затем перешли к основным дефектам пушки и к определению сроков доработки. Здесь Ворошилов обратился к представителю ГАУ, который на вчерашнем заседании делал доклад, и обрушился на него с гневным выговором за то, что пушку в таком "сыром" состоянии предложили на вооружение. Как мне подсказывал опыт, упреки эти были не по адресу. Мои догадки не замедлили подтвердиться. Нужно отдать должное маршалу Кулику, он не счел возможным укрыться за спиной своего подчиненного. Поднявшись, заявил, что лично повинен в этой ошибке. Не хотелось бы мне оказаться на его месте - так крепко отчитывал его Ворошилов.
      После обсуждения дефектов пушки приступили к вопросам технологии производства. Делал сообщение Маханов. Он подробно и глубоко охарактеризовал производственные вопросы и не без гордости отметил новинку - сварку отдельных агрегатов орудия. Сообщение о сварке вызвало оживление. По тем временам это было смелое новшество. Мы еще в 1934 году пробовали применить сварку, но, как я уже писал, последствия оказались тяжелыми. Перечислив преимущества сварки, Маханов сказал, что для валового производства пушки сварочное оборудование придется закупать во Франции. Это произвело на всех крайне неблагоприятное впечатление. Ворошилов прервал Маханова:
      - Как, оборудование закупать во Франции?! Да вы что думали?!
      - Нужно закупать,- подтвердил Маханов.- У нас такого оборудования не производится.
      - Пушка, для которой оборудование нужно закупать во Франции, Красной Армии не нужна! - последовал на это ответ Ворошилова.
      Напомню: шел 1938 год. Гитлеровская Германия уже не скрывала своих захватнических планов. Фашистские солдаты маршировали по Вене - свершился аншлюс. Всего полгода отделяло нас от германского вторжения в Чехословакию. В Испании бомбили Барселону, героически сопротивлялся Мадрид, но трагический исход был уже предрешен. 14 апреля 1938 года республика праздновала свою годовщину, а 15 апреля войска Франко вышли к побережью и разрезали республиканскую Испанию на две части. В Испании на стороне Франко воевали гитлеровские самолеты, гитлеровские пушки, гитлеровские танки. Стратеги фашистской Германии рассматривали войну в Испании как большие маневры. И хотя своих самых затаенных планов, похода на Восток, Гитлер до поры до времени не открывал, даже старательно маскировал дипломатическими ходами, для любого сведущего человека они не составляли секрета. А Франция? Народный фронт официально еще существовал, но Даладье, сменивший Леона Блюма, почти не скрывал своего стремления "договориться" с Гитлером и Муссолини.
      Да, в такой обстановке связывать производство пушек с закупками во Франции не слишком разумное предложение. Неодобрение участников обсуждения и гнев Ворошилова нетрудно было понять.
      В конце обсуждения было дано Кировскому заводу указание: пушку дорабатывать.
      Когда было покончено со всеми вопросами по кировской пушке, Ворошилов довел до общего сведения, что КБ Грабина разрешено включиться в работу по созданию 76-миллиметровой дивизионной пушки.
      Я специально наблюдал, какое впечатление произведет это сообщение. Представители ГАУ обменялись недоуменными взглядами. Они были недовольны, хотя от этого соревнования ГАУ только выигрывало: у них появлялась возможность выбора. Заметил я и саркастические усмешки. С удивлением и тревогой взглянул на меня Ванников. Первый вопрос, который он мне задал, когда мы после совещания пошли вместе к нашему наркомату, звучал осуждающе:
      - Василий Гаврилович, вы не с ума ли сошли, что взялись проектировать новую пушку, когда у Маханова она уже в металле? Вы же никогда не догоните его. Придется нам за вас краснеть. Почему вы даже не посоветовались в наркомате?
      По одному его тону можно было угадать, что если бы я посоветовался в НКОП, то там сделали бы все возможное, чтобы отговорить меня от "безумной" затеи. Все мои объяснения и доводы не изменили настроения Бориса Львовича.
      - Фантазер вы, да и только. Попадет вам от наркома.
      - Напротив, я надеюсь на благодарность,- пытался пошутить я.
      Но ничто не могло переубедить Ванникова.
      - Напортачили вы, Василий Гаврилович, и сделанного не отменишь,- сказал он в заключение довольно длительного разговора.- Что ж, если потребуется помощь, обращайтесь, поможем.
      - Спасибо, Борис Львович,- поблагодарил я.
      В тот же день я зашел в Главное артиллерийское управление, чтобы подробнее ознакомиться с тактико-техническими требованиями.
      Мое посещение Главного артиллерийского управления не прошло без пользы, подтолкнуло меня к решению внести коррективы в общепринятую схему подготовки опытного образца пушки к испытаниям на полигоне заказчика. Стало ясно, что требования будут очень жесткими. Значит, нужно особенно тщательно подготовиться к ним. Прежде всего, проводить заводские испытания в гораздо большем объеме, чем их проводит заказчик. Только так можно выявить даже мелкие недостатки. Но орудие, подвергнутое большим и длительным нагрузкам и перегрузкам на заводском полигоне, заказчику отправлять нельзя: у металла есть свой предел усталости. Значит, лучше сразу же запускать в изготовление не меньше шести орудий. Первое - для себя, в программе предусмотреть примерно 2 тысячи выстрелов и 3 тысячи километров обкатки. Пока это орудие испытывается, дорабатывать по результатам испытаний остальные пять опытных образцов. Затем малым нагружением, то есть в щадящем режиме, испытать на заводском полигоне второй образец и отправить его на полигон ГАУ. Остальные четыре орудия готовить к войсковым испытаниям.
      Я очень торопился начать работу, поэтому операцию, предложенную Шерешевским, решил отложить до более спокойных времен. В тот же день я выехал в Приволжье. Мне повезло: в купе никого, кроме меня, не было, и я принялся готовиться к техническому совещанию КБ, которое наметил провести сразу же по приезде. Вопросов было много, самых разнообразных. Работу я закончил только к утру, почти одновременно с прибытием поезда в наш город. Тотчас же, не заезжая домой, отправился в конструкторское бюро.
       
      От карандаша к металлу - новыми методами
      Совещание на. заводе: выбор стратегии. - Только в деле растет конструктор. - Первые выстрелы нашей новой пушки. - С пушечного лафета - снова на больничную койку.
      1
      В нашем КБ издавна существовал незыблемый порядок проведения технических совещаний. Все конструкторы заблаговременно оповещались о повестке дня, каждый сотрудник имел возможность и был обязан глубоко и всесторонне подготовиться. Выступления на техсовете были не добровольными, а назначались председательствующим. Каждый, кому давалось слово, высказывал свое мнение не только по тем механизмам и агрегатам, что относились непосредственно к его узкой специализации, но непременно по всей схеме пушки
      Такой порядок обеспечивал активность обсуждения, широко и глубинно прорабатывался вопрос Никому не удавалось отмолчаться с умным и глубокомысленным видом, как это случается на иных совещаниях и сегодня, никто не мог скрыть свою неподготовленность, а следовательно, незаинтересованность в результатах общего дела за пустыми общими фразами. Все это в немалой мере способствовало творческому росту коллектива. Разумеется, не исключались и добровольные выступления.
      В заключение совещания слово брал главный конструктор На основании суждений, высказанных в процессе заседания, и собственных взглядов он обобщал решение по данному проекту, которое и записывалось в протокол. Но и это не означало, что обсуждение прекращено. Если кто-либо считал, что решение главного конструктора нуждается в уточнении или изменении, он не только имел возможность, но и обязан был высказать свои пожелания. В принятое мною решение не раз вносились коррективы И лишь после этого постановление техсовета ложилось в основу дальнейшей работы всего КБ
      Таким образом, технический совет в нашем КБ играл роль совещательно-законодательного органа при главном конструкторе и оказывал очень большое влияние на ход работы Обсуждение проектов проходило живо, остро и деловито. Ничто не ускользало от взглядов уже искушенных конструкторов и технологов. Они мыслили не линиями, углами или закруглениями чертежа, а действующими агрегатами пушки в целом.
      Орудие, существуя лишь на ватмане, для наших конструкторов уже существовало в металле, пушка стреляла, преодолевала препятствия на марше Только так и должен видеть чертеж настоящий творец.
      Решение, принятое техническим совещанием, становилось строго обязательным для каждого члена КБ На этом этапе упорствовать и отстаивать свое "особое мнение" не позволялось. Эти два основных момента: полная свобода при обсуждении и обязательность для всех решений техсовета - и определяли наше понимание творческой дисциплины. Правда, порой конструктивные задачи или технология заставляли вносить новые коррективы в утвержденный план. Это делалось либо главным конструктором в рабочем порядке, либо вновь выносилось на рассмотрение технического совещания.
      Этот порядок многократно себя оправдывал, и лишь в случае крайней необходимости мы его нарушали. Такая необходимость в день моего возвращения из Москвы была очевидна. Поэтому, придя с вокзала в КБ, я сразу же объявил о расширенном техническом совещании. На повестку выносился один вопрос - мой доклад об итогах заседания Главного Военного совета РККА и совещания у Ворошилова.
      Как и следовало ожидать, весть о том, что наша пушка Ф-22 вот-вот будет снята с производства и по планам ГАУ должна уступить свое место пушке Кировского завода, произвела на всех такое же сильное впечатление, как и на меня в Кремле. Подробно информируя коллектив о всех событиях последних дней, я намеренно не сглаживал острые углы, не смягчал обидных для КБ и завода подробностей.
      Помимо множества проблем конструктивно-технологических и организационных меня очень волновало, как люди встретят это известие. Это был для всех серьезный психологический экзамен. Не опустятся ли руки? Не угаснет ли вера в себя, добытая с такими трудами при создании нашего первенца?
      Соревнование с кировцами могло быть успешным лишь при максимальном напряжении творческих сил всего коллектива КБ и завода. Обида и уязвленная гордость могли погасить веру людей в себя, если огонек ее слаб, но могли и стать могучим стимулом. У меня не было ни малейших сомнений в том, нужно ли говорить всю правду. Чуть раньше или чуть позже, но истинное положение дел откроется для каждого во всех подробностях, скрывай ни скрывай, смягчай ни смягчай. И если руки у людей действительно опустятся, это будет означать, что я ошибся в главном - в оценке уровня развития коллектива КБ и завода. И, следовательно, втягивать неподготовленную организацию в такое трудное дело я просто не имею права.
      Я так и сформулировал на совещании свой основной вопрос: давайте еще раз вместе со всей серьезностью и критичностью подумаем - может быть, отказаться, пока не поздно? В глубине души я был уверен в моих товарищах, иначе просто не выступил бы на заседании ГВС с такой беспрецедентной просьбой. Но теперь свое слово должны были сказать сами люди.
      Не только в КБ, но и на заводе, за очень редким, может быть, исключением, неприятно-сенсационную новость восприняли примерно так же, как двумя днями раньше воспринял ее я сам: недоумение и растерянность сменились страстным желанием делом доказать дееспособность КБ и молодого завода. Было затронуто самолюбие большого сплоченного рабочего коллектива, который уже познал радость творческого труда; первые нелегкие победы окрыляли людей, гнали прочь равнодушие и апатию. Нет худа без добра. Неблагоприятное стечение обстоятельств многократно усилило моральные стимулы соревнования, отсутствие которых никогда, даже в половинной мере, не компенсируется стимулами материальными.
      Конечно, моим коллегам-конструкторам было легче освоиться с тем, что нашу пушку Ф-22 уже сняли, в сущности, с производства, так как тотчас же за рассказом о заседаниях в Москве я вынес на обсуждение коллектива программу создания нового дивизионного орудия, которое превосходило бы по своим качествам пушку кировцев.
      К этой части доклада я был очень хорошо подготовлен: дала свои результаты напряженная работа двух минувших ночей-в московской гостинице ив поезде. Излагая на Техсовете свои соображения, я еще раз проверял, уже не один, а вместе с коллегами, их логичность и основательность.
      Что является определяющим в своевременном создании новой дивизионной пушки и в принятии ее на вооружение? Рационально выбранная идея пушки.
      Разработка высококачественной конструкции орудия, безотказного в работе и как можно более легкого.
      Быстрое изготовление опытного образца и тщательное испытание его на заводе.
      И, наконец, своевременное обеспечение войсковых испытаний четырьмя пушками.
      Создание новой пушки, особенно подчеркнул я, следует рассматривать как усовершенствование нашей Ф-22, но это должно быть не слепое копирование, а творческое использование идеи нашего первенца. Мы вступаем на путь преемственности как по общей схеме пушки, так и по отдельным узлам. В равной мере это относится и к проектированию, и к производству. Чтобы достигнуть заметного качественного скачка, мы должны не только создать заново те узлы и механизмы, без которых орудие не удовлетворит тактико-техническим требованиям, но и внести усовершенствования в детали Ф-22, которые оказались малонадежными или слишком сложными в производстве.
      Довольно подробно проанализировав агрегаты, механизмы и даже отдельные детали, которые потребуют кардинальной переработки или модернизации, я объявил выбор и расстановку конструкторов, ответственных за различные виды работ, и перешел к срокам.
      По моим предварительным расчетам получалось, что мы должны закончить всю техническую документацию орудия через три-четыре месяца, а опытный образец изготовить через шесть-семь месяцев от начала проектирования, то есть с сегодняшнего дня. Заводские испытания должны быть завершены не позже чем через полтора месяца после изготовления опытного образца.
      Сроки жесткие, так быстро еще ни одна пушка не создавалась. Эти сроки станут реальными только в том случае, если мы будем работать не по старинке, а используем те зачатки методов скоростного проектирования, которые были найдены в процессе создания пушки Ф-22: применим совмещение процессов конструктивно-технологической разработки и деталировки, с первых шагов привлечем к конструкторской работе технологов; по мере выявления общих контуров, не дожидаясь окончательной разработки деталей, будем спускать чертежи в производство; кроме того, не станем разрабатывать эскизного проекта, а сразу приступим к техническому и к деталировке. Все это потребует от каждого непрерывной взаимной связи для увязки мест сопряжения механизмов, агрегатов и отдельных деталей. Что касается узлов и деталей, которые не претерпят изменения, они должны быть заблаговременно заказаны цехам валового производства.
      В заключение я отметил, что срок намечен очень сжатый, если сравнивать его с общепринятыми сроками, но в то же время он недопустимо велик для военного времени. А мы уже сегодня, в мирное время, повторил я, должны научиться работать так, как потребовалось бы во время войны. Обсуждение доклада проходило очень заинтересованно. Получила одобрение идея создания новой пушки на базе Ф-22, был утвержден индекс будущего орудия - Ф-22 УСВ, что означает усовершенствованная. Сделали ряд дельных замечаний по механизмам и агрегатам, не вызвала возражений и предложенная мной расстановка конструкторов.
      В отношении совмещения процессов было много сомнений и опасений, так как мы таким методом еще не работали. Опасения высказывались, но никто не сказал, что сроки нереальны. Напротив, многие считали, что ответственная, большая работа в мирное время - самый подходящий момент, чтобы отрабатывать новые методы: плавать учатся на глубокой воде. Это меня порадовало, сомнений уже не оставалось.
      В тот же день, покончив с организационными вопросами, я пригласил к себе Володю Норкина и сказал, что ему поручается конструктивно-технологическая компоновка новой пушки. Приступить к перечислению задач пушки я не успел. Володя буквально взмолился - он-де никогда такой работой не занимался и даже не знает, как к ней подступиться. Это не было для меня открытием. Но я знал и другое: думать, понимать и чертить он умел. Этого было достаточно. Я посоветовал Володе прекратить возражения и пообещал, что настанет время, когда он будет работать не по чужой указке, как нынче, а сам станет определять идеи пушек и перекладывать их на ватман.
      Почти такой же разговор состоялся у меня и с Сашей Шишкиным. Ему была поручена разработка конструкций лобовой коробки для новой пушки. Деталь эта является составной частью нижнего станка орудия, она чрезвычайно важна и сложна. Когда Саша узнал, в чем заключается его задание, от волнения он даже потерял на мгновение дар речи. Но я не был склонен выслушивать его сомнения. Как говорится, глаза боятся, руки делают. Федор Михайлович Водохлебов, в помощниках у которого до этого дня ходил Саша Шишкин, одобрил мой выбор.
      И уж совсем неожиданное для себя задание получил Борис Григорьевич Погосянц, скромный, очень трудолюбивый молодой инженер, который незадолго до этого прибыл к нам с Коломенского паровозостроительного завода. "Паровозник" так его и называли друзья. Уже в первые месяцы работы у нас он показал себя с самой лучшей стороны. Проектировал колеса для пушек. Теперь же для нашего нового орудия ему предстояло создать... прицел. Впрочем, пока не создать, а по-новому, максимально надежно установить на новой пушке прицел с Ф-22. Крепление прицела было слабым местом Ф-22. При каждом испытании большим числом выстрелов в отчете обязательно появлялась запись о необходимости сделать прочнее узлы, связывающие прицел с цапфой люльки. В конструкции Ф-22 УСВ мы уже не могли обходиться полумерами. Найти кардинальное решение и поручили Погосянцу.
      - Как же мне устанавливать прицел, когда я его не знаю?- только и промолвил Борис Григорьевич.
      - Придется узнать,- ответил я.
      В то время мы имели прицелы самых различных заграничных фирм, но только не отечественные. С этим нельзя было мириться. И Погосянц со своим небольшим коллективом стал первым в стране конструктором отечественных прицелов. Он прекрасно, опережая сроки, справился со своим заданием по пушке Ф-22 УСВ и продолжал потом специализироваться на прицелах. Нелегкой оказалась эта наука, ему заново пришлось изучать теорию стрельбы, материальную часть прицелов, теоретические основы оптики и многое другое. Быстро рос молодой инженер. Вскоре мы заметили, что именно Погосянц стал в своей группе "фактическим лидером", если воспользоваться современной терминологией социологов, а "лидер формальный", прежний начальник отдела, становился помехой. Убрали помеху, и результаты не заставили себя ждать. "Паровозник" и его помощники создали первый отечественный прекрасный прицел для дивизионной пушки, затем последовали совершенные прицелы для тяжелой, автоматической зенитной, противотанковой и для танковой артиллерии.
      Разумеется, давая Погосянцу задание на установку прицела пушки Ф-22 УСВ, я не мог предполагать, что это станет поворотным моментом в его творческой биографии. Сроки были сжаты, работа ответственная, и мне требовалась прежде всего уверенность, что человек весь выложится на этой работе. А знания и опыт - дело наживное.
      Не знаю, таким ли осталось бы распределение заданий по пушке Ф-22 УСВ, если бы в нашем КБ был полный комплект опытных специалистов всех профилей. Но нам в то время приходилось идти на известный риск, поручая молодежи работу, которая была по плечу лишь зрелым конструкторам.
      И вот легли первые, робкие пока еще карандашные линии на лист ватмана, наколотый на щиток Володи Норкина: пушка начала свой путь от карандаша к металлу.
      2
      С годами меняется точка зрения на события, которые в тот или иной момент составляли существо жизни человека, регламентировали все его мысли, поступки, распорядок всех 24 часов суток. Начиная с памятных апрельских дней 1938 года мы жили лишь одним - пушкой Ф-22 УСВ, выполнением графиков по каждой детали, по каждому узлу. И теперь, вспоминая те горячие недели и месяцы, я думаю не о том, как наши конструкторы, и молодые и зрелые, справлялись со своими заданиями, а о том, как раскрывались их характеры в преодолении трудностей осуществления большого, государственной важности дела.
      Неуверенно, все еще сомневаясь в своих силах, начал работу Володя Норкин. Вначале мне приходилось подолгу "разжевывать" ему свои указания, терпеливо ожидать, пока он освоится со схемами, которые я набрасывал. Нелегко было молодому технику по горячей обработке металлов перешагнуть психологический барьер, подавить страх перед такой важной работой, какой является конструктивно-технологическая компоновка орудия. Но талант и молодость брали свое. Норкина не обременял груз старых представлений о конструкции пушек, доверие рождало уверенность. Он сживался с работой, входил во вкус и постепенно начал вносить свои предложения, вести расчеты. Он все глубже понимал будущую пушку, и контуры ее все явственнее проявлялись на его чертежном щитке. Вскоре ему стало тесно на огромном нестандартном листе ватмана, замусоленном от многократных стираний резинкой. Появился второй лист, затем - третий. Привык Норкин к своей роли. Нет-нет да и подойдет то к одному, то к другому конструктору - уточняет места сопряжении агрегатов, спорит, отстаивая свое мнение. "Будет толк",- отмечали конструкторы. И оказались правы. Так и пошел Володя по компоновке орудий. Около 25 лет проработали мы с ним вместе. Он прошел курс обучения, сам стал учить других компоновке пушек. К нему всегда шли за советом конструкторы. Для них он давно уже Владимир Иванович, а для меня и поныне Володя, хоть и заметно припорошило снежком его буйную шевелюру. Частенько он вспоминает апрель 38-го года - год своего рождения как конструктора.
      Для многих молодых сотрудников нашего КБ работа над пушкой УСВ стала пробным камнем, определившим их конструкторскую судьбу. Активно взялся за дело Саша Шишкин Я уже упоминал, что с первых месяцев работы у нас он рос как конструктор нового типа - конструктор-технолог. Опыт сотрудничества с производственниками хорошо послужил ему теперь.