Глава 17. Секрет Путеводца

Приближаясь к пещере, Оливия услышала пение Элии. Хотя она не могла разобрать слов, хафлинг узнала мелодию. Элия пела «Слезы Селины», одну из самых любимых песен Путеводца. Однако что-то звучало не так. Оливия остановилась, чтобы прислушаться повнимательнее. Она сразу поняла, в чем дело — Элия пела песню в не правильной тональности.

Оливия услышала крик, песня внезапно остановилась на середине куплета. Она могла представить, что произошло. Путеводец приказал Элии остановиться. Почему воительница пела песню в не правильной тональности, Оливия не могла понять. Элия знала, что Путеводец ненавидит, когда кто-то изменяет его песни, а дразнить барда было не в ее привычке. Оливия взобралась по склону к пещере и заглянула в нее.

Элия сидела на полу пещеры, ее голова наклонилась, как у смущенного ребенка. Сидящий рядом Путеводец сердито глядит на девушку. Акабар и Грифт сидели напротив них. Оба волшебника с тревогой смотрели на Элию.

Оливия услышала, как Элия прошептала:

— Извини.

— Не будь глупцом, Путеводец, — сказал Акабар. — Она только пыталась узнать, превращая твою песню в песню души, что чувствуют сауриалы.

— Почему ты не сказала мне, что изменяла мои песни, чтобы петь этой сауриальские штуки? — потребовал Путеводец ответа у Элии.

— Я думала, что это может расстроить тебя, — тихо сказала Элия.

— Если бы ты дал ей закончить, — сказал Акабар, — мы могли бы что-нибудь узнать.

— Она пела ерунду, — возразил Путеводец. Должно быть, Грифт обратился к нему по-сауриальски, потому что Путеводец повернулся к нему и ответил ему на общем языке.

— Мы достаточно знаем о Моандере. Нам не нужно больше слушать. — Путеводец повернулся и набросился на Элию:

— Как ты осмелилась изменять мои песни?

— Это не я, — прошептала Элия. — Просто так получилось.

— Ничего просто так не случается, — сказал Путеводец. — Если я значу для тебя столько, сколько сауриалы, ты должна контролировать это. Если ты не можешь, не стоит больше петь моих песен.

Девушка побледнела, Оливия смогла почувствовать аромат фиалок. Элия была напугана и этим был вызван сауриальский запах.

Грифт и Путеводец смотрели друг на друга, теперь Оливия также чувствовала запах испеченного хлеба — запах злости. Между тем Акабар наклонился к Элии и пытался убедить ее не обращать внимания на Путеводца и продолжить пение.

Путеводец немного послушал Грифта, и ему этого хватило. Поднявшись, он отвернулся от остальных, его голубые глаза блестели красным в солнечном свете.

— Хорошо, пой их песни, если хочешь, — холодно сказал он Элии. — Мне все равно, что ты делаешь.

Элия сглотнула, облизала губы и глубоко вздохнула. Было очевидно, что она хочет петь, но по тому, как девушка дрожала, Оливия поняла, что она слишком напугана, чтобы бросить вызов своему отцу.

— Осторожней, Бард, — поддразнил Акабар Путеводца. — Она может только улучшить твою песню. Что ты тогда будешь делать? Давай, пой, Элия.

Насмешки Акабара ничуть не ободрили Элию. Акабар не понимал, как сильно она хотела понравиться Путеводцу. Оливия знала об этом слишком хорошо.

Элия начала раскачиваться взад и вперед, прижав колени к груди и тихо плача. Ее глаза остекленели. Склонившись над ней, Грифт и Акабар безуспешно пытались подбодрить ее. Путеводец стоял, упрямо повернувшись спиной к своей дочери.

Войдя в пещеру, Оливия подошла к Барду.

— Путеводец, вспомни о том, что ты однажды говорил, — тихо сказала она. — Посмотри, что ты с ней сделал, — настаивала она, показывая в сторону девушки. — Ты уже забыл? Ей нет еще и двух лет. Твоя любовь нужна ей, даже если ты не согласен с ней. Ты не можешь просто ударить ее и заставить делать все по-твоему, как ты можешь сделать с другими.

— Я не трогал ее, — оскорбленно ответил Путеводец.

— Тебе нет необходимости трогать ее. Ты умеешь использовать слова вместо оружия, — обвиняла его Оливия. — Ранишь ли ты ее тело или ее сердце, ты сделаешь ту же ошибку, что и с Шутом.

Бард посмотрел на Оливию со смущением и страхом.

— О чем ты говоришь? — прошептал он.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — ответила Оливия. — То, как ты запугивал его.

— Как ты узнала об этом? — потребовал ответа Путеводец.

— Он оставил длинное послание в твоей мастерской, — сказала Оливия.

— А почему ты ничего не сказала об этом? — холодно спросил Путеводец. — Ты хотела пролезть к Эльминстеру и рассказать ему об этом?

Оливия сердито вытерла закипающие слезы, но гордо подняла голову.

— Путеводец, посланию было двести лет, — сказала она. — Я не думала, что это важно. Я думала, что ты изменился.

Путеводец отшатнулся назад, как от удара.

Оливия повернулась к воительнице.

— Давай, Элия, — сказала она, похлопав ее по плечу. — Спой для нас.

Неважно, если ты изменишь песню. Путеводец поймет. Ведь так, Путеводец? — с притворной бодростью спросила хафлинг.

Бард сердито посмотрел на Оливию, но взгляд, которым она наградила его в ответ, заставил его подчиниться.

— Да, — тихо ответил он.

Оливия показала, чтобы Бард сел рядом с Элией. Дерзко посмотрев на Оливию, он подчинился, но когда хафлинг положила его руку на руку Элии, и он почувствовал дрожь девушки, на его лице появилось выражение тревоги. Даже пойманная птица не дрожит так отчаянно. Бард видел, что она побледнела как полотно. Невидящим взглядом она уставилась на него.

— Я не мог такого сделать, — сказал Путеводец. Он отказывался верить, что его слова имеют такую власть над кем-либо.

— Мог, — прошипела Оливия. — А теперь исправь это.

— Как? — удивился Бард.

— А ты как думаешь? — раздраженно прошептала Оливия. — Извинись, идиот.

Путеводец рассвирепел от оскорбления, но невидящий взгляд Элии смягчил его гнев.

— Элия… прости меня, — прошептал он, нежно сжав ее руку. — Я не подумал о том, что сказал. Я хочу, чтобы ты пела. Не страшно, если это будет песня души.

Наклонив голову, Элия посмотрела на Барда, как будто впервые его увидела.

Казалось, что она не может решиться.

— На самом деле. Все хорошо, — ободряюще сказала хафлинг.

Элия смущенно посмотрела на Оливию.

— А ты споешь со мной, — спросила она. Оливия с удивлением посмотрела на нее. Элия научила ее нескольким песням Путеводца, но они никогда не пели вместе. Оливия всегда слишком завидовала голосу девушки, чтобы осмелиться даже попробовать.

— Пожалуйста, — прошептала Элия.

Оливия внезапно вспомнила о Джейд, копии Элии, бывшей воровкой. Оливия любила Джейд, но Шут убил ее. «Если бы я не завидовала Элии, любила бы я ее тоже?» — задумалась хафлинг.

— Конечно, я спою с тобой, — сказала Оливия. Она села рядом с девушкой. — Что мы будем петь?

Казалось, что Элия не может ничего предложить, поэтому Оливия выбрала одну из веселых песен Путеводца. Было похоже, что песня улучшила настроение Элии.

Когда они закончили, Оливия предложила еще одну песню Путеводца «Герой в дозоре», невинную на первый взгляд песню про кота, спасшего отряд солдат от нападения стаи гоблинов. Девушка слегка вздрогнула, но кивнула.

Голоса двух женщин красиво переплетались, но Оливия казалось, что она поет песню одна. Вместо того, чтобы позволить музыке звучать естественно, Элия была слишком напряжена. Она смотрела или вниз или на Оливию, вместо того, чтобы направить взгляд на свою аудиторию. Она не меняла ни слов, ни мелодии, ни тональности, но не чувствовался ее дух, и поэтому песни были похожи на призраков.

Почувствовав, что что-то не так, Элия закричала: «Нет… я не могу» и остановилась на середине последнего куплета.

— Элия, успокойся, — сказала Оливия. — Не надо беспокоиться о том, что ты можешь изменить песню. Путеводец сказал, что все в порядке.

Элия посмотрела на Барда. Путеводец кивнул, но что-то в его взгляде заставило ее вздрогнуть, как от удара.

— Он так сказал, — ответила Элия, — но Путеводец не будет любить меня, если я изменю его песни.

Бард потер виски. Он был смущен тем, как упрямо Элия хотела понравиться ему. С другой стороны, Шут от всей души ненавидел его.

— Элия, любовь дается людям свободно. Это не товар, чтобы ее можно было заработать или ей расплатиться, — сказал он.

— Да, — согласилась Элия. — Ты учил этому меня, но ты не веришь в это… да?

— Конечно, верю, — возразил Путеводец. — Большинство моих песен об этом.

— Это твой идеал, — сказала Элия, — но сам ты поступаешь не так.

Оливия кивнула, она знала, что Элия права. Путеводец забывал о своей любви, когда ему что-то не нравилось, и щедро расточал ее, когда Элия вела себя с его точки зрения правильно.

— Элия, я не совершенен, — сказал Путеводец. — Я был зол и наговорил глупостей. Это не значит, что я не буду любить тебя, если ты изменишь мои песни.

— Ты так говоришь, но это не правда, — настаивала Элия.

Путеводец раздраженно вздохнул.

— Это правда. Как я могу доказать это, если ты не будешь петь?

Внезапно глаза Элии засветились.

— Докажи, что ты веришь в это, — сказала она. — Рискни.

— Что? — спросил Путеводец.

— Ты знаешь, что я люблю тебя. Докажи мне, что уверен, что я люблю тебя независимо от того, что ты сделаешь… или сделал, — потребовала Элия.

— О чем ты? — спросил Путеводец. Он казался испуганным.

— Морала говорила, что ты что-то не рассказал арферам о первом барде, которого пытался создать… что-то, о чем знала Мэйрайя, чего ты стыдишься, — сказала Элия. — Расскажи мне об этом.

Путеводец вздрогнул и покачал головой.

— Я… Я не могу, — сказал он.

— Нам нужно услышать, как Элия споет песню души, — сказал Акабар. — Может, от этого зависит, сможем ли мы победить Моандера. Бард, неужели твоя гордость значит для тебя больше?

Оливия сердито посмотрела на Акабара. Волшебник был так добродетелен, он не мог понять, как стыдно Барду. Оливия похлопала Путеводца по руке.

— Расскажи ей, Путеводец, — сказала хафлинг. — Она не будет любить тебя меньше, если ты признаешь свои ошибки. Я же не стала.

Путеводец грустно улыбнулся Оливии, пытаясь понять, говорит ли ее устами богиня удачи или бог правосудия. Он снова посмотрел на Элию. Оттолкнет ли ее его признание или привяжет еще сильнее? «Выбор сделан, — подумал он, — и моли небо об удаче, которой ты не заслуживаешь».

— Хорошо, — сказал он.

Сухим и сдержанным голосом Путеводец начал свой рассказ.

— Я солгал арферам, когда сказал, что первая попытка создать певца не удалась. Я создал похожего на меня человека, с моими мыслями и воспоминаниями.

Мой ученик Кирксон назвал его Шут, чтобы поддразнить меня. Бард принял это имя и не соглашался на другое.

Путеводец опустил взгляд, затем поднял голову и посмотрел прямо в глаза Элии.

— Я не был хорошим наставником для Шута, каким был для тебя Дракон. Когда Шут ожил, я немедленно потребовал, чтобы он пел для меня, точно так же, как я приказывал путеводному камню. Шут попробовал. Его голос был слаб. Он был ребенком, но я не понимал этого. После моего успеха с путеводным камнем, я немедленно ожидал успеха и с Шутом. Во мне росло раздражение. После трех дней занятий Шут не достиг тех успехов, которые заняли у меня сотню лет. В ярости я ударил его.

После этого Шут не пытался больше петь. Он отказался даже разговаривать. Я извинялся, просил, кричал и… бил его. Каждый день повторялся один и тот же круг из раскаянии и угроз, но он ничего не сказал. Кирксон пытался убедить меня, что я поступаю не правильно, но я отказался слушать. Другая моя ученица, Мэйрайя, была слишком предана мне, чтобы перечить мне, но я видел, что мои действия пугают ее. Мне было все равно. Я не прекращал. На тринадцатый день своей жизни Шут сбежал из своей клетки и украл с моего стола распыляющее кольцо. Он целился в меня, но Кирксон бросился под луч и спас мне жизнь, пожертвовав своей. Шут ударил Мэйрайю по горлу и сбежал из мастерской.

Я перенес Мэйрайю в Тенистый дол, чтобы ей могли оказать помощь, затем вернулся в мастерскую, чтобы скрыть свидетельства существования Шута. Я знал, что причинил ему зло, но чувство стыда не позволило мне согласиться с тем, что я сделал это. Я придумал историю о взрыве парастихийного льда и попросил Мэйрайю прикрыть мою ложь. Мэйрайя не могла лгать, но не могла и предать меня.

Она просто перестала разговаривать. Ее рана была вылечена, но она никогда больше не говорила и не пела.

Представьте мое удивление, когда арферы осудили меня за безрассудство, с которым я подверг опасности жизнь моих учеников. Пожизненное изгнание, мои песни были запрещены навсегда. Я часто думал, что бы они сделали, если бы узнали правду о моих, преступлениях?

— Что случилось с Шутом? — спросила Элия.

— Он мертв. Оливия может рассказать тебе об этом больше меня, — ответил Бард. Он провел рукой по волосам Элии.

— Скажи мне, дочь моя, — спросил он, — любишь ли ты меня, после того, как узнала, какое зло я совершил?

— Ты был несправедлив к Шуту, Кирксону и Мэйрайе, — сказала Элия. — Поскольку они мертвы, ты никогда не примиришься с ними. Ты должен примириться с собой. А что касается меня, я всегда буду любить тебя. — Она обняла певца и поцеловала его в щеку.

— И я тебя, — ответил Путеводец. — А теперь ты споешь? — тихо спросил он.

Элия кивнула.

— Попробуй еще раз «Слезы Селины», — сказал Акабар. — Это заставит тебя вспомнить о том, почему ты начала песню души.

— Знаешь, — сказала хафлинг, — старая жрица Селины рассказала мне кое-что интересное об этой песне. Селина — богиня луны, — объяснила она Грифту. — Жрица сказала, что Лучи — самые сильные жрицы Селины, — снова объяснила она Грифту. — Лучи поют эту песню для Селины, но поют ее дуэтом.

— Ее следует петь соло, — автоматически возразил Путеводец.

— Я знаю, — сказала Оливия, — но скромный хафлинг, вроде меня…

Акабар захохотал, услышав, как Оливия назвала себя.

— Вроде меня, — продолжила Оливия, — не осмелилась поправлять столь почтенную жрицу. Возможно, господин Драконошпор, когда вы в следующий раз встретитесь с богиней Селиной, вам следует сказать, чтобы она поправила своих жриц. Но пока, почему бы вам не попробовать спеть вместе с Элией, хотя бы раз?

— Только раз, — усмехнулся Путеводец. Он взял Элию за руку, и они начали петь.

Первые два куплета прошли хорошо, но как только они начали третий, голос Элии начал исчезать, хотя ее рот двигался. Путеводец прекратил петь и уставился на девушку. Элия начала раскачиваться взад и вперед, не мигая глядя на стену пещеры. Оливия и Акабар поняли, что она вошла в транс песни души. Путеводец и Грифт внимательно слушали ее. Пещера наполнилась ароматом роз и фиалок, Оливия поняла, что Элия поет по-сауриальски — поет о страхе и отчаянии.

Девушка закричала на общем языке:

— Отпустите меня! Отпустите меня! Отпустите меня!

Она вздохнула, покачнулась и вышла из транса.

— Дракон! — закричала она. — Они схватили Дракона!

Путеводец быстро посмотрел на Оливию.

— Где Дракон? — спросил он.

— Он сказал, что хочет разведать в долине, — ответила она, проклиная себя за то, что оставила паладина одного.

Грифт положил руку на плечо Элии. Оливия решила, что он что-то сказал, потому, что Элия слегка успокоилась.

— Песня души была песней Дракона, — объяснила девушка. — Он пошел в сауриальский лагерь вслед за Корал.

— Кто такая Корал? — спросил Акабар.

Элия посмотрела на Грифта.

— Корал была возлюбленной Дракона, да? — спросила она мага, хотя и без того была в этом уверена — об этом сказала связь между их душами.

Грифт кивнул.

— Была раньше. Она также была жрицей богини удачи, пока Моандер не схватил ее. Сейчас она Рот Моандера, самая могущественная жрица божества в Королевствах.

— Последняя часть песни пришла от нее, а не от Дракона, — сказала Элия. — Моандер так крепко сидит в ее мозгу, что ее мысли трудно понять, но я знаю, что она не хочет жить. Она просит свою богиню освободить ее от жизни прежде, — Элия вздохнула опять. — Прежде, чем Моандер заставит ее убить Дракона! Моандер хочет, чтобы она принесла в жертву Дракона, чтобы поработить мою волю! Мы должны освободить Дракона, пока не поздно! — закричала Элия, внезапно поднимаясь на ноги.

— Они не могут принести паладина в жертву, пока Моандер не воскрешен, — сказал Путеводец. Он встал и взял Элию за руки, чтобы она не убежала и не сделала какую-нибудь глупость. — И они не смогут совершить жертвоприношение без тебя. Оставайся здесь, и когда Брек вернется из Тенистого дола, мы спасем Дракона.

— Нет времени ожидать возвращения Брека! — настаивала Элия. — У них семя!

Они собираются воскресить Моандера этой ночью! Мы должны остановить их!

Акабар побледнел, Грифт выдохнул проклятие.

— Как они нашли семя? — спросила Оливия. — Еще этим утром они ждали Путеводца, чтобы искать его.

— Я не знаю, — ответила Элия, — но Корал сказала Дракону, что Моандер будет воскрешен ночью. Если мы поторопимся, у нас есть шанс спасти Дракона.

Корал держит Дракона в хижине, защищенной глифом.

— Элия, нас только пятеро против сотни рабов-сауриалов, — возразил Путеводец. — Большинство из них — волшебники. Даже с волшебством Грифта и Акабара и заклинаниями, которые есть в путеводном камне, у нас нет шансов.

— У нас есть, если мы воспользуемся куском парастихийного льда в путеводном камне, как предложил Акабар, — сказала Элия. В ее голосе звучало возбуждение. — Это усыпит большинство сауриалов, а Грифт и Акабар разберутся с оставшимися. Затем нам останется пойти и забрать Дракона. Мы также сможем найти семя и уничтожить его. Пройдут столетия прежде, чем Моандер наберется сил, чтобы вернуться в Королевства.

— Элия, мне жаль, что так получилось с Драконом, — тихо ответил Путеводец, — но это не моя вина, что его схватили. Ты должна держаться подальше от Моандера, чтобы божество не смогло снова поработить тебя.

Элия удивленно посмотрела на Путеводца.

— Что ты говоришь? — с подозрением спросила она.

— Я не собираюсь разрушать путеводный камень, — спокойно ответил Путеводец. — Может быть, помощь, которую приведет Брек, сможет спасти Дракона.

— Если мы будем ждать так долго и дадим слугам шанс воскресить Моандера, — возразила Элия, — божество засосет Дракона в свое тело, и мы никогда не сможем спасти его. Путеводец, мы должны использовать этот лед.

— Нет, — решительно сказал Путеводец.

— Путеводец, мы говорим о Драконе! — закричала Элия. — Как ты можешь отвернуться от него после всего, что он для тебя сделал?

— Элия, попытайся понять. В Королевствах нет ничего, похожего на этот камень. Я создал его. Если ты уничтожишь его, я не смогу создать другой.

— Дай мне камень! — потребовала Элия, бросаясь на Путеводца.

Бард отошел в сторону, и Элия упала в папоротники на полу пещеры.

Акабар потянулся, чтобы схватить Барда, но тот выхватил кинжал и выставил перед собой. Волшебник поспешно отступил.

— Я проклинаю твой камень! — яростно сказал Акабар. — Может, он не принесет тебе радости. Может, он станет причиной твоей смерти.

Оливия вздрогнула. Проклятие было плохим предзнаменованием.

— Оливия, сюда! — крикнул Путеводец, протягивая камень.

Оливия покачала головой.

— Я остаюсь здесь, Путеводец, — сказала она. Казалось, что ее слова задели его, но потом он холодно ответил:

— Хорошо. Иди своей дорогой.

Он спел ми-бемоль и исчез в желтом сиянии.

Элия стояла у входа в пещеру и смотрела, как солнце садится в пустыне за долиной. Хотя признаков движения нового тела Моандера не было заметно, она представляла, что Дракон проглочен им и заперт внутри тела божества. Ей вспоминалась клетка, в которой Моандер держал ее в прошлом году, мучая ложью и пытаясь соблазнить ее обещанием свободы. Она не сожалела о том, что пыталась отнять у Барда путеводный камень и все еще злилась на него из-за его себялюбия, но хотелось, чтобы он вернулся. Он может помочь им, с камнем или без.

Оливия стояла рядом с девушкой и лениво кидала камешками в деревья. Она жалела, что осталась здесь. Это был широкий жест, но если бы она отправилась с Бардом, то могла бы уговорить его. Несомненно, он считает, что поступил правильно, и снова найдет себе проблемы. Она уже скучала по нему и боялась, что никогда больше его не увидит.

Акабар и Грифт стояли в конце пещеры. Грифт повторял с Акабаром сауриальские слова, которые управляли жезлом холода.

Четверка обсуждала план того, как пробраться в долину, освободить Дракона и заморозить возможно большее число сауриалов имеющимися в распоряжении средствами. Грифт должен был замаскировать при помощи волшебства их запахи и тела. Чтобы скрыть тепло их тел от сауриалов, которые могут его определять, Акабар предложил выйти на закате, когда тепло, поднимающееся от нагретой земли, скроет их собственное. У них оставалось десять минут, но Элия хотела подождать на случай, если Путеводец передумает.

Путеводца не было уже час. Если он не вернется в ближайшие несколько минут, им придется отправляться без него.

— Он не вернется, Оливия, — сказала Элия. Оливия вздохнула и бросила еще один камень в стоявшее в двадцати футах дерево, попав точно в центр.

— Во всяком случае, вовремя, — сказала хафлинг.

— Не могу поверить, что он не поможет нам, — сказала Элия. — Почему он не оставил этот глупый камень?

Оливия пожала плечами. Она сама пыталась это понять.

— До тебя, — сказала она, — камень был высшим достижением Путеводца. Но он не может поверить в тебя так, как он верит в камень. Камень — это его жизнь. Он не сможет сделать новый. Можно сказать, что его песни и его дочь сделали его бессмертным, но в конце концов его песни изменятся, а ты это не он. Другого шанса он не получит.

Акабар подошел к двум женщинам.

— Грифт говорит, что мы должны отправиться через несколько минут, — сказал он.

Элия кивнула.

Термитец положил руку на ее плечо.

— Не печалься о Путеводце. Он не стоит твоего горя, — сказал он. — Он самолюбивый, высокомерный человек. Он не вернулся потому, что слишком труслив, чтобы присоединиться к нам.

— Акабар, — резко сказала Оливия, — мы собираемся идти в лагерь злого божества. Мы можем погибнуть или попасть в рабство. Ты совсем не боишься?

Акабар с грустной улыбкой посмотрел на Оливию.

— Ты забыла, что я уже был в подчинении Моандера, — напомнил он ей. — Я не хочу повторять этот опыт. Но я должен сделать все, что в моих силах. Однажды я победил Несущего Тьму. Я должен верить, что смогу сделать это снова.

— В последний раз, когда мы сражались с Моандером, с нами была красная дракониха. На этот раз ты можешь погибнуть, — возразила Оливия.

— Значит, я погибну достойно, — ответил Акабар.

— Моя мать часто говорила, что молодежь тратит жизнь потому, что верит, что никогда не умрет. Ты не стар. Может быть, ты не веришь, что умрешь, — предположила хафлинг, — и поэтому не боишься.

— Я не сказал, что не боюсь. Все боятся. Я готов к смерти потому, что моя жизнь была полной. У меня были три красивые жены, и я оставлю четырех прекрасных детей. Это было ошибкой Путеводца. Он был слишком занят собой. Ему следовало завести семью.

— У него есть семья. У него есть Элия и я, — сказала Оливия. — Некоторых людей нельзя удовлетворить так легко, как тебя. Они хотят в жизни большего, чем иметь детей и достойно умереть.

— Чтобы получить от жизни больше, человек должен жить для других, — ответил Акабар. — Ни памятник, ни империя, ни песни или рассказы, оставленные потомству не удовлетворяют душу так, как радость другого человека. Путеводец Драконошпор не понял этого, поэтому он может прожить еще триста пятьдесят лет и не получить удовлетворения, не приготовиться к смерти.

Грифт подошел к Акабару.

— Пора идти, — сказал он.

Солнце зашло, в пещере засвистел ветер.

Сидя на ступенях своего разрушенного дома, Путеводец смотрел, как над Пустынными Горами заходит солнце, и над Эльфийским Лесом поднимается луна.

Рядом с ним сидел образ его самого, созданный путеводным камнем. Образ пел «Слезы Селины» именно так, как следовало ее петь, как она была написана триста лет назад.

Казалось, что первая часть проклятия Акабара выполняется. Путеводец несколько часов слушал без всякого удовольствия.

Бард приказал камню остановиться. Он посмотрел на образ, сидящий рядом с ним — молодой, с очаровательной улыбкой, уверенный в себе больше, чем хозяин рядом с ним. Копия был образом человека, который думал, что узнал способ обмануть смерть. Он обманул себя самого, решив, что музыка будет его бессмертием. Теперь Путеводец понимал, что это не так.

— Проклятье! — пробормотал он.

— Спи, — приказал он камню. Образ мгновенно исчез.

Путеводец задумался. Он не мог решить проблему смерти, поэтому начал придумывать способы улучшить путеводный камень. Надо записать в него пение Элии. И записать ее пение вместе с пением Оливии. Их голоса хорошо звучат вместе.

Путеводец посмотрел на камень. «Хотя, это не будет то же самое», — подумал он. Записи не будут Оливией и Элией. Он не может научить камень хвалить его за умные действия, беспокоиться о нем, дразнить его или упрекать его, как это делают Элия и Оливия. Он не может заставить камень любить его.

Он понял, что хочет быть с Элией и Оливией. Пока он не передумал, он спел камню приказ вернуть его в Поющую Пещеру. Желтый свет закрыл ему вид разрушенной крепости. Когда свет погас, бард стоял в Поющей Пещере.

Пещера была пуста. Свистевший в ней ветер пел мрачную песню. Они вчетвером не могут помочь Дракону. Он понял, что их действия будут равносильны самоубийству.

Путеводец почесал бороду, пытаясь придумать наилучший способ помочь им, не рискуя путеводным камнем. Он решил, что возможно, подойдет отвлекающий маневр.

Опуская руку от щеки, он заметил, что пальцы запачканы зеленым, как будто он задел о листья. Он почесал бороду обеими руками и с отвращением посмотрел на свои ногти. На них были большие куски мха и лишайника.

Затем он почувствовал, что что-то скользкое движется в его ухе. Он вздрогнул, когда подумал, что это может быть уховертка или еще какое-нибудь ужасное насекомое, и вытер ухо. Пальцы наткнулись на что-то мягкое и хрупкое, но когда он дернул, ужасная боль ударила в висок.

Он поднял путеводный камень, чтобы посмотреться в него. Около уха висела маленькая орхидея, ее отростки обмотались вокруг его серьги и уходили в ухо.

— Нет! — выдохнул Путеводец. Он снял серьгу и дернул орхидею, не обращая внимания на боль в голове. Цветок оторвался, он бросил его на пол и раздавил каблуком.

Он почувствовал, как что-то потекло в его слуховом проходе, затем защекотало в ухе. Путеводец снова посмотрелся в камень. Другая орхидея вылезла из его уха и начала обматывать отростки вокруг волос.

Тяжело дыша от страха, Путеводец потянулся, чтобы отщипнуть орхидею ногтями, но в это время в желудке ударила резкая боль. Он со стоном согнулся.

Что-то внутри его росло и поедало его самого.

Боль в желудке утихла. Со смешанным чувством страха и иронии бард понял, что случилось. Черные споры, вылетевшие из брошенного Ксараном репейника проникли в его тело. Они были частично уничтожены лекарствами в его крови и их действие было сильно замедлено. Потребовался целый день, чтобы они проросли.

Все это время он был подчинен Моандеру, даже не зная об этом.

Глава 18. Семя

Оливия сжимала маленький кусочек лозы дикого винограда, который ей дал Акабар, чтобы отряд держался вместе. Их закрывал круг невидимости, поэтому им нельзя было расходиться, и Акабар предложил использовать лозу.

Когда путешественники подошли к лагерю, следуя вдоль дороги из вырванной растительности, то со всех сторон были окружены подчиненными рабочими-сауриалами, одетыми в изорванные рубашки. Отростки лозы росли сквозь дыры в их спинах и обматывались вокруг их ног, или вокруг пояса или шеи. Оливии не хотелось присматриваться внимательнее к отросткам или дырам, из которых они росли.

Рабочие выглядели уставшими. Они часто спотыкались, в глазах было безразличие, от тел не исходило запахов сауриальских эмоций. Даже если бы волшебство и тепло земли не скрывали присутствия путешественников, Оливия сомневалась, что утомленные сауриалы заметили бы их.