РОБЕРТ ГОВАРД
      "Письма, часть 1"
      (Перевод с англ. Т. Темкиной, 1998)
      Начиная с этого тома ["Воин Снегов", прим. Gray Owl], мы представляем вниманию читателей самую полную подборку писем Роберта И. Говарда, написанных им в период с 1923 по 1936 год.
      До августа 1930 года Роберт Говард поддерживал переписку только со своими знакомыми из Техаса; к началу 1933 года он в основном писал собратьям по перу, публиковавшим свои произведения в журнале "Сверхъестественные истории".
      Сведения о техасцах, с кем поддерживал переписку Говард, являются довольно отрывочными. Среди известных нам лиц Тевис Клайд Смит, Хэролд Прис, Труэтт Винсон, Бут Муни и Герберт Клатт. К сожалению, сохранились письма только к Смиту и Прису.
      В начале 20-х гг. в школе Кросс Плэйнс не существовало одиннадцатого класса. Осенью 1922 года Говард отправился в высшую школу Браунвуда, чтобы закончить образование.
      Одним из его друзей по школе был Труэтт Винсон (1905 - 1983). Именно Винсон, принимавший активное участие в работе над газетой общества Одиноких Скаутов, вольно или невольно стал инициатором знакомства Говарда со Смитом, Клаттом, Присом и Муни. После окончания школы Винсон стал работать счетоводом в компании "Уокер-Смит", занимавшейся оптовой торговлей бакалейными товарами в Браунвуде; какое-то время он пытался заниматься пересылкой книг по почте. Как и Хэролд Прис, Винсон поддерживал идеи социалистического учения, что было характерно для либерально настроенных граждан того времени; они считали мессией Норман Томас, а также мучеников за идею - Сакко и Ванцетти. Вероятно, Говард начал переписываться с Винсоном после возвращения в Кросс Плэйнс в середине 1923 года. Судя по письмам Винсона к Говарду, в этой переписке отсутствует то паясничанье, которое иногда ощущалось в его переписке со Смитом.
      Пока Говард учился в браунвудской высшей школе, Винсон познакомил его с девятиклассником по имени Тевис Клайд Смит (1908 - 1984). Смит, мечтающий заниматься литературной деятельностью, издавал журнал Одиноких Скаутов "Журнал обо всем на свете", и вскоре они вместе с Говардом стали работать над серией рассказов для этого журнала; однако вскоре работа над журналом, а также их совместная деятельность внезапно прекратились. Переписка Говарда со Смитом началась, когда он вернулся в Кросс Плэйнс в конце школьного года; она продолжится вплоть до 1933 года, хотя уже в 1932 году они лишь изредка обменивались письмами.
      Несмотря на то, что Смит был, несомненно, самым близким его другом, письма Говарда к нему - часто лишь короткие заметки, во многих случаях перегруженные стихами, пародиями и набросками. В нескольких письмах мы вообще ничего, кроме них, не обнаруживаем. Я думаю, подобная особенность может быть объяснена тем, что Говард и Смит часто виделись друг с другом. Кроме того, Говард трижды на довольно долгий срок останавливался в Браунвуде, и в переписке, следовательно, не было необходимости: осенью 1924 года, когда он учился на курсах в коммерческой школе Говард Пэйн, с осени 1926 года до мая 1927 года, когда он учился на курсах для бухгалтеров в том же учебном заведении, и во второй половине 1929 года, когда он проживал на Мелвуд Авеню, 816, по причинам, которым мы пока не нашли удовлетворительного объяснения.
      Хотя Говард и прочил Смиту успех на литературном поприще, тому так и не удалось зарабатывать на жизнь писательским трудом, и, в конце концов, после окончания колледжа, он стал работать на "Уокер-Смит". Он сам издал несколько книг об истории своего родного края, несколько художественных произведений и несколько сборников стихов ("Пограничье", "Картонный Бог", "Видения в небесах"); в 1971 году Дональд Грант опубликовал "Алые Клинки Черного Китая" - сборник произведений, написанных совместно с Говардом.
      О Герберте Клатте (1907 - 1928) имеются лишь туманные и отрывочные сведения, ибо он прожил всего лишь двадцать один год на ферме, принадлежавшей его семье в Эйлмане, близ Гамильтона, штат Техас. Принимавший деятельное участие в издании журналов Одиноких Скаутов, он стал писать передовые статьи для журнала Труэтта Винсона "Тореадор" (лозунг редакции: "Мы здесь, чтобы убить быка!"). Вскоре на странице, где значились имена редакторов журнала и сведения о нем, появилось еще одно имя - Роберта Говарда. Переписка Клатта с Говардом началась в начале 1925 года, приблизительно в то же самое время, когда Говард издавал - если напечатанный рассказ тиражом в три экземпляра можно считать изданием - "Хук справа". Незадолго до того, как его внезапно поразила неизлечимая болезнь, Клатт начал преподавать в церковном училище в Эйлмане.
      В конце августа 1927 года, когда у Труэтта Винсона начались недельные каникулы, Говард решил поехать вместе с ним в Сан-Антонио; во время поездки они также побывали в Остине, чтобы встретиться там с Хэролдом Присом (род. 1906), одним из приятелей Винсона по обществу Одиноких Скаутов. В конце 1920-х гг. Прис работал на полставки в редакции адресной книги по Техасу и некоторым районам Среднего Запада. В дальнейшем он стал преуспевающим писателем, среди его произведений можно назвать "Долгоносую шайку" и "Человека Одинокой Звезды".
      Много лет спустя Винсон напишет воспоминания о своем давнем приятеле и друге по переписке, озаглавленные "Последний кельт".
      Одним из знакомых Приса по обществу Одиноких Скаутов был не по летам талантливый юноша из Декатура, штат Техас, по имени Бут Муни (1912 - 1977). Говард был одним из членов-основателей списка подписчиков на журнал "Хунта" (о котором будет говориться впоследствии), и поэтому он и Муни познакомились примерно в марте 1928 года, и переписка не прекращалась в течение всего времени, пока существовал журнал. Муни в 1950-х гг. стал близким другом и автором биографии Линдона Б. Джонсона, а также написал несколько книг ("Свои люди", "Рузвельт и Рэйберн: политическое Единство").
      "Хунта" заслуживает нескольких отдельных слов, ибо Говард и все его друзья по переписке из Техаса публиковали свои произведения в этом альманахе. Даже Клатт, несмотря на то, что он умер один или два месяца спустя после выхода этого журнала, принял участие в создании первого выпуска. Возможно, что идея создания "Хунты" принадлежала Буту Муни, который был первым его редактором; он временно прекратил работу над журналом весной 1929 года, когда стал студентом баптистского колледжа в Декатуре, ссылаясь на нехватку времени. Сестра Хэролда Приса, Линор, возглавила журнал начиная с июньского выпуска 1929 года и занималась редакторской деятельностью вплоть до выхода последнего выпуска (апрель или май 1930 года), а потом прекратила из-за "отсутствия заинтересованности со стороны подписчиков". Тираж "Хунты" сократился до одного экземпляра каждого выпуска и распространялся среди подписчиков, число которых редко превышало двенадцать. Поэтому остается удивляться тому факту, что некоторые его выпуски все же сохранились.
      Вероятно, не было ни одной ясной причины, по которой переписка Говарда со своими техасскими друзьями сошла на нет. Я подозреваю, что одним из факторов выступила Великая Депрессия, когда для многих людей чрезвычайно насущной стала потребность зарабатывать на жизнь. Кроме того, к 1930 году Говард из начинающего писателя, сражающегося за публикацию хотя бы одного рассказа, превратился в автора, регулярно отсылающего свои произведения в "Сверхъестественные истории". Неудивительно, что для него стала крайне заманчивой перспектива переписываться со своими собратьями по перу. Появление июньского выпуска "Сверхъестественных историй" за 1930 год, в котором был опубликован рассказ Лавкрафта "Крысы в стенах", было первым в цепочке событий, которые подвели Говарда к периоду "Сверхъестественных историй".
      Письмо с замечаниями, которое Говард отправил редактору журнала, Фарнсуорту Райту, было передано Лавкрафту, который ответил на него 20 июня 1930 года. Завязавшаяся переписка, вне всякого сомнения, занимала весьма важное место в жизни Говарда; она состояла из четырех сотен печатных листов.
      Лавкрафт, ставший первым американским автором, пишущим фантастические рассказы в XX веке, не нуждается в представлении. Читатели, заинтересованные в эпистолярном творчестве Лавкрафта, могут найти его письма к Говарду в "Избранных письмах".
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      24 августа 1923 года
      Салям, сагиб Клайд!
      Я уже почти было собрался ехать в Браунвуд, как вдруг наступила холодная, дождливая погода, и я отказался от своего намерения. Кроме того, я не знал, дома ты или нет, потому что еще не получил твое письмо.
      Поэтому, если все будет складываться благоприятным образом, я надеюсь приехать прежде, чем начнутся занятия в школе.
      Я рад, что ты придерживаешься именно такой точки зрения по Восточному вопросу. У большинства людей при слове "Восток" на ум приходит Новая Англия, и они считают меня круглым болваном. Даже тот парень, который издает газету [С. М. Буэтт, редактор журнала "Кросс Плэйнс ревью"], говорит, что не может печатать длинные статьи, "но будет рад опубликовать короткие".
      Клянусь Чингисханом, разве мне удастся сказать многое в "короткой статье"?
      Что касается рукопашного боя, я предпочел бы драться с европейцами или с кем угодно еще, кроме жителей Востока. Однако, как правило, они - плохие стрелки. В войне с Азией следует использовать морской флот.
      За исключением японцев и пиратов из Китая и Малайзии, жители Востока никудышные мореплаватели.
      Я пытаюсь получить работу на почте, хотя сомневаюсь, что мне удастся это сделать [Говард начал работать на почте в Кросс Плэйнс осенью 1925 года, а затем работал в течение очень недолгого времени. Этот эпизод вскользь и с большой долей вымысла упоминается в его автобиографическом романе "Пост-Оукс и Сэнд-Рафс"].
      Что касается девчонок, то по соседству со мной живут пять девушек, и я - единственный парень, за исключением брата самой хорошенькой из них.
      Одна из них живет в доме напротив, другая - в соседнем доме, а все остальные тоже достаточно близко Они милые и очень симпатичные.
      Я живу здесь уже четыре года, и до сих пор ни одна девушка не обратила на меня внимания. И, как мне представляется, это положение вряд ли переменится.
      Единственный, кто мог распространять эти сплетни о девушках, - Орин Уильямс. Может быть, он какой-нибудь родственник Труэтта?
      Однако я вовсе не женоненавистник. Я с глубочайшим уважением отношусь к прекрасному полу.
      Просто обычно я предпочитаю другие развлечения. Я не из тех, кто бегает за юбками.
      Но оставим разговоры о девчонках, давай лучше вернемся к чему-нибудь более важному. Например, к восточному вопросу.
      Если бы на нас напала армия неприятеля, каким образом мы могли бы обороняться?
      Мы слишком полагаемся на нашу армию и флот. В Азии нерегулярные войска, и сами граждане представляют для нападающей армии такую же опасность, как и регулярная армия. Но нам следует помнить, что каждый житель Востока - это армия, состоящая из одного человека.
      Что мы знаем о боевых действиях на Востоке? Если на полк нападет татарская орда, фанатичные гази или размахивающие мечами монголы, какие распоряжения будут отдавать офицеры? В девяти случаях из десяти, это будет команда "сомкнуть ряды и начать штыковую атаку". И было уже много примеров тому, как человек, вооруженный винтовкой со штыком не в силах тягаться с тем, у кого в руках меч. Кроме тех случаев, когда он использует ее по прямому назначению, а не в качестве колющего оружия.
      Преимущество меча уже было доказано в сражениях под Баннокберном, под Севастополем и под Кабулом.
      Если сталь должна встретиться со сталью, то люди должны быть одинаково вооружены. Длинные копья и короткие мечи против длинных мечей. Если ты не веришь этому; почитай хроники сражений между Римом и Македонией.
      Ты когда-нибудь читал о викингах? Огромные, громкоголосые, желтоволосые великаны. Бойцы, в упоении размахивающие мечами. Украшенные крыльями и рогами шлемы, огромные сабли. Неистовые, бесстрашные и неуязвимые скандинавские воины. И все же, если бы на мечах сражались скандинавские викинги и монголы (или татары, тунгусы, или гуркхи), я бы поставил на жителей Востока.
      Я говорю совершенно серьезно.
      Ты знаешь женщину, из-за которой пала Британия? Вортигерн, король бриттов, женился на Ровене - кажется, сестре или кузине Хенгиста, возглавлявшего ютов. Кстати, сам Хенгист был не ютом, а датчанином, по крайней мере, я так слышал. А Хорса, я думаю, был ютом.
      Итак, когда Вортигерн бросил свои обученные римской тактике войска против завоевателей, Ровена умолила короля взять ее с собой и предоставить ютам больше послаблений. И, в конце концов, бриттов оттеснили в Уэльс и Шотландию.
      Об этом говорит история. Но она умалчивает о том, что кузен Вортигерна, Утер, сверг Вортигерна и Ровену с трона, сам захватил его и оттеснил варваров к Северному морю. Но Утер был убит в сражении с ютами.
      Я знаю, потому что тогда я был воином в армии Вортигерна. Армия была недовольна королем, и, если бы Утер поднял мятеж, больше половины войска стало бы на его сторону. Поэтому именно женщина способствовала завоеванию Британии.
      В истории нигде не упоминается о том, что Аскалон и Газа однажды пошли войной против Гата. Но это было так, и в этой войне происходили жестокие, кровопролитные сражения, набеги, битвы и осады по всей Палестине, ибо маленькие городки вставали на сторону то одной, то другой клики. И в разгаре гражданской войны свирепые башаниты с севера напали на Палестину. И если бы не Гаалек, советник короля Гата, Моага, Палестина могла бы пасть.
      Гаалек вырвал победу в тот момент, когда поражение, казалось, было неизбежным. Ибо он играл на струнах человеческой души, как музыкант играет на лютне, и воспользовавшись властью денег и враждой между племенами, превратил людей Моаба в своих союзников. И воины Гата сражались бок о бок с дикими племенами моавитян, изгнав башанитов из Палестины, а Аскалон и Газа пали под их натиском. И Гаалек своей мудростью усмирил ярость Моага, и ни один город не пострадал.
      Ибо Ноат, царек из Газы, хотел превратить Гат в руины и образовать на его месте свое собственное царство, и когда он был убит в сражении, города мечтали о прекращении войны.
      Все это происходило на туманной заре истории, прежде чем в Ханаан пришли израильтяне, когда египетское царство начало вытеснять и завоевывать племена, живущие вдоль берегов Нила.
      И Атлантида, и древний Аккад были тогда империями
      Я тогда был ремесленником в Гаге Позже я оставил свое занятие и стал возницей в армии Гага. Газа была очень богатым городом, но не таким богатым, как Аскалон, ибо тогда Аскалон был знаменитым портовым городом, и в его гавань заходили торговые суда из Зоана, Сидона, Тира и Киттима, который люди называют Кипром, а также суда с Крита, Атлантиды и Эллады, из Тарсиса и Фив.
      В Газе было меньше сокровищ, но сражения были кровопролитными, ибо Газа всегда славилась своими отважными воинами.
      После того как мы перелезли через городские стены, на улицах начались бои и многие воины Гата были убиты женщинами.
      Гаалек с трудом добился того, чтобы женщин не вывозили из города и чтобы моавитяне не стремились захватить как можно больше награбленного добра. Они принадлежали к другой вере и могли бы разграбить храм Дагона, если бы Гаалек им это позволил.
      Но Гаалеку во всем сопутствовала удача, и Палестина снова стала царством.
      Но разве ты найдешь имя Гаалека на страницах истории? Нет. История тех древних времен была написана врагами филистимлян - израильтянами.
      Многие историки недоумевают, почему филистимляне были столь могущественным племенем, - ведь они были родом из Финикии - совсем небольшого государства. Я могу сказать тебе, почему. Когда первые филистимляне пришли из Финикии, чтобы поселиться в Ханаане, в этом государстве проживало очень много других племен. Эти аборигены были настоящими великанами. Финикийцы женились на их женщинах и поработили обитателей этих мест. Две расы смешались. На всем, кроме огромного роста, сказалось влияние финикийской крови. Древняя ханаанская кровь дала финикийцам телосложение и искусство ведения войн. Вот так низкорослые ремесленники стали расой могущественных воинов, во всем остальном оставаясь финикийцами.
      Я знаю это, ибо в те незапамятные времена я был филистимлянином.
      Кроме шуток. В скором времени я постараюсь приехать в Браунвуд.
      Напиши мне как можно быстрее.
      Кули Али Хан
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      9 сентября 1923 года
      Сагиб Клайд!
      Прежде всего я должен извиниться за то, что не написал тебе раньше. Но у меня было много дел; я садился за работу рано утром и заканчивал только поздней ночью.
      Я прохожу от пяти до пятнадцати миль в день, я не преувеличиваю собираю одежду и отношу ее в прачечную, а когда не занимаюсь этим, то стираю и чищу ее [Говард работал в магазине готового платья, который принимал вещи в чистку]. Не слишком приятно, но пока меня устраивает. Я работаю за комиссионное вознаграждение и в месяц зарабатываю не меньше сорока долларов, а иногда и больше.
      Мне предлагали работу на хлопкоочистительном заводе за пятьдесят долларов в месяц, но я вряд ли соглашусь, потому что эта работа не стоит тех дополнительных десяти долларов и, кроме того, мне пришлось бы работать допоздна и получать деньги только в конце месяца, в то время как сейчас я получаю их каждую субботу.
      Как школа? К. С. Бойлс собирается в Говард Пэйн, он помощник редактора в тамошней газете. Он просил меня написать что-нибудь для них [К. С Бойлс (1905 - ????) стал редактором университетского журнала "Желтый пиджак" и позже писал вестерны под псевдонимом Уилла С. Брауна. Единственные сохранившиеся рассказы Говарда, опубликованные в этом журнале, были написаны им в течение 1926-27 учебного года].
      Надеюсь, что в этом году мне удастся заработать немного денег. Возможно, эта работа лишь на короткий период, но ведь есть еще хлопковые поля и прочие места.
      Хорошо бы ты приехал навестить меня. Я не уверен, смогу ли я тебя принять так же хорошо, как ты, но я, во всяком случае, мог бы попытаться.
      Если у тебя есть тяга к исследованиям, здесь найдется несколько местечек, которые могут заинтересовать тебя. И потом, у нас много чудных мест, где можно искупаться.
      Если бы тебе захотелось посмотреть на борьбу, то здесь можно найти две или три дюжины людей, которые с радостью согласились бы оказать тебе такую услугу. (Большинство местных жителей не похожи на меня - тихого и спокойного человека.)
      Возможно, тебе захочется побыть в обществе представительниц прекрасного пола; если да, то твое желание может быть в какой-то мере выполнено. (Переступать эту меру я бы никому не посоветовал).
      По крайней мере, если ты приедешь ко мне, я сделаю все возможное, чтобы развлечь тебя. Я очень надеюсь, что ты приедешь.
      Иногда случается нечто необычное, хотя и не всегда приятное.
      Я мог упомянуть двух молодых леди, которые подрались на главной улице города, или начальника полицейского участка, выгнавшего убийцу индейских кровей и человека, подозреваемого в краже машины, из города, или бесконечные магазинные кражи, но я думаю, ты мне не поверишь.
      Как бы то ни было, лучше бы ты приехал и сам взглянул на все это.
      Пиши как можно скорее
      Р. Г.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      16 июля 1925 года
      Салям, сагиб!
      Эй там, милорд! Черт, я надеюсь, что ты приедешь. Все уже готово. Пять галлонов [Возможно, имеется в виду домашнее пиво].
      Тебе удалось передать мое письмо Экле? [Клайд Смит встречался с Эклой Лэксон, на которой и женился в 1927 году (их брак скоро распался)]
      Если достанешь машину, ты сможешь не торопясь доехать к нам за два часа. Я предполагаю, что у тебя в семь свидание, но ты можешь выехать отсюда в пять и спокойно вернуться в назначенное время.
      Если приедешь, у тебя будет возможность посмотреть на город, охваченный нефтяной лихорадкой, потому что, как я уже говорил тебе, в округе нашли нефть примерно на четыреста баррелей, и все помешались на этом. Каждая большая компания в Техасе имеет здесь своих представителей, и договора переходят из рук в руки так часто, что начинает кружится голова. Эти ребята ждут не дождутся, чтобы я написал о том, как у них продвигаются дела; они буквально дерутся за печатную машинку [В это время Говард работал стенографом и писал заметки о нефтяном промысле для нескольких газет Техаса и Оклахомы].
      Как ты уже мог догадаться, я печатаю это письмо на новой пишущей машинке.
      Напиши, когда у тебя будет время.
      Р. Г.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      26 агуста 1925 года
      Салям!
      Я все время думаю. Что представляет собой действительность и что такое иллюзия? Никто не может утверждать, будто мы мыслим абстрактно, но совершаем конкретные действия, ибо в таком случае мы низводим сами себя до уровня машин, не способных думать. Когда в чьей-нибудь голове рождаются мысли, приобретают ли они сразу какую-то невидимую, неосязаемую, но конкретную форму? И рождаются ли они вообще? Или они просто проникают в наш мозг снаружи? Быть может, человек - это не более чем сосуд для неоформившихся, но тем не менее реально существующих мыслей? Может, на самом деле мы вовсе не размышляем и не контролируем свои действия при помощи мыслей, а, наоборот, нас контролирует какая-то сила извне? Индусы, как тебе известно, считают, что ни одна вещь не имеет своего начала. Они утверждают, что мысли - это символы, свидетельствующие о прошлых жизнях, о космических скитаниях души, которые на некоторое время располагаются у нас в голове. Значит, мысли - это либо порождение нашего ума, либо вещество, появившееся ниоткуда, существующее вечно, либо проявления высшей, непостижимой силы извне? Что, если мы просто марионетки, пляшущие на нитях Судьбы?
      Поставь перед собой этот вопрос и ответь на него честно: какую часть твоей жизни ты можешь назвать ясной и понятной, незатуманенной иллюзиями и сомнениями? Можешь ли ты с полным основанием утверждать "Это одно, а это другое; это правда, а это - ложь; вот конкретный факт, а вот просто игра воображения; это непонятно, а это - ясно?"
      Если так, то существует ли что-нибудь невозможное? Я сильно сомневаюсь в этом. Возможно, тренировка ума - это всего лишь попытка подготовить его к влиянию извне; укрепляя свой разум, мы все более попадаем в ту или иную зависимость.
      Подсознание имеет на нас гораздо большее влияние, чем мы можем себе представить. Оно полно загадок, обманчиво и туманно, но все же обладает невероятным могуществом.
      Его контролирует наше сознание, но и оно, в свою очередь, находится под влиянием подсознания. Подсознание - это та часть разума, которую нельзя уничтожить, хранилище забытых мыслей и образов.
      Возьми, к примеру, двух детей. Попытайся настроить их друг против друга.
      Разумеется, они начинают драться, царапаясь и таская друг друга за волосы. Почему? Почему они не никогда не начнут честную драку кулаками? Разве один вид драки не менее естественен, чем другой?
      Нет. Драка на кулаках - это изобретение человека. Наши древнейшие предшественники никогда не дрались кулаками. Подсознание приказывало им, и они повиновались.
      В нас гораздо сильнее первобытные инстинкты. Самые яркие впечатления, надолго западающие в память, ребенок испытывает в раннем детстве. Впечатления, заложенные в нас еще с древнейших времен, сопутствуют нам всю жизнь.
      Я участвую в боксерском поединке. Мой противник наносит удар правой рукой. Я парирую удар левой и наношу ответный удар правой. Почему же мои инстинкты не подсказали мне, как действовать более успешно? Более того, почему инстинкты не подсказали моему противнику нанести удар левой рукой, что, несомненно, более правильно? Искусство борьбы совершенствовалось гораздо раньше, чем бокс. В прошлой жизни я, должно быть, был спокойным, начитанным человеком. А теперешние великие борцы в своих прошлых жизнях, без всякого сомнения, были воинами.
      В какое-нибудь другое время, находясь в ином теле, я тоже стану бойцом. И именно сейчас я закладываю основу для этого превращения. То, чего некоторые достигают благодаря подсознательным инстинктам, я добиваюсь упорным трудом и занятиями. Я механически делаю "нырок в сторону", защищаюсь, наношу удары, парирую их и веду бой; кто-то скажет, что это получается у меня инстинктивно, но это совсем не так. В этом случае действуют скорее мои тренированные мускулы, а не мой разум - они не могут действовать одновременно. Но приобретенные рефлексы, ставшие одним целым с разумом в этой жизни, просуществуют еще многие века. И, возможно, через тысячу лет я, облаченный совсем в другой наряд, услышу одобрительный гул толпы, выкрикивающей мое имя - имя нового чемпиона.
      Напиши мне, как только у тебя будет время.
      X.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      28 августа 1925 года
      Салям!
      Я снова думал над этим вопросом. Ты когда-нибудь задумывался о том, что, возможно, мы окружены вещами, которые выходят далеко за пределы нашего сознания?
      Мы знаем, что существуют звуки, которых мы не слышим; они либо слишком высокие, либо слишком низкие по сравнению с обычными шумами. Есть крошечные существа, которых мы не можем разглядеть невооруженным взглядом. Но раз встречаются вещи, которые мы не можем распознать по той причине, что они либо слишком высоки или слишком низки, слишком малы или слишком велики, слишком тихи или слишком громки, то почему не может быть таких, которые мы не можем распознать из-за того, что не можем ощутить их - они невидимы и неслышимы для наших чувств. Наши чувства обманчивы. Мы не можем посмотреть на предмет и утверждать, что мы видим его таким, какой он есть на самом деле, или услышать звуки музыки или какой-либо другой звук и быть уверенными в том, что мы улавливаем его подлинный тембр. В действительности это удается нам крайне редко.
      Существуют ли мысли настолько высокие, настолько величественные, что они недоступны нашему уму? Если бы ощущения человека находились в гармонии со Вселенной, он был бы ее властелином.
      Но перед нами возникает главное препятствие - наше тело. Мое тело кажется мне просто досадной помехой; оно напоминает мне нелепую повозку, в которую впряжены кони желания - душа. Я чувствую, что без тела я мог бы оттолкнуться от земли и подняться к тем недостижимым, темно-синим вершинам исполнения желаний и разгадки тайн, но из-за неуклюжего и совершенно бесполезного тела я могу поймать лишь краткие мгновения счастья в скучных и однообразных просторах нашей земной действительности. Хотя у моего мерзкого тела может быть и какое-то свое предназначение. Возможно, абстрактное желание должно принять конкретные очертания, прежде чем будет сделан шаг к исполнению желаний и познанию истины.
      В моей душе, если таковая у меня имеется, борются идеалист и материалист. Чем больше я узнаю, тем меньше я знаю; чем лучше мне удается формулировать собственные мысли, тем меньше мне хочется это делать. В любой вещи наличествует масса правдивого и ложного. Иногда мне кажется, что все вокруг - порождение какой-то чудовищной шутки, и достижения человека, и его знания, приобретаемые им постепенно, ценой невероятных усилий на протяжении веков, - это всего лишь колеблющаяся дымка над песками Времени, песками, которые однажды поглотят меня. Значит ли это, что мой облик изменится, что нынешняя форма уступит место более легкой и прекрасной, или все сведется к тому, что пыль смешается с пылью? Я не могу дать ответа на этот вопрос.
      Напиши, если будет время.
      X.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      сентябрь 1927 года
      Салям!
      Только что получил твое письмо и отвечу на него, как только будет время. Да здравствует производство мыла [Смит получил работу - он ездил по западному Техасу и Оклахоме, рекламируя мыло "Камэй"] - будем приземленными материалистами, хотя гак никто никогда не говорил.
      Мы с Труэтгом совершили короткую увеселительную поездку в Сан-Антонио. Мы провели там чудесную неделю и умудрились не дойти до состояния, когда один ждет, пока другой не ляжет спать - в целях собственной безопасности.
      Я снова в Кросс Плэйнс, пока не занимаюсь ничем особенным, но скоро собираюсь приняться за дело. Я до сих пор ненавижу это проклятое место, но иногда мне даже нравится бывать здесь. Последний раз, когда я был в Браунвуде, этот город очень сильно действовал мне на нервы. Вчерашний вечер я провел самым чудесным образом, впервые за долгое время. В Кросс Плэйнс прошло собрание Американского Легиона (прокричим им трижды ура, черт бы их побрал) и матч по борьбе с отборочными соревнованиями по боксу. Участвовали Малыш Дула из Браунвуда и Дик Бауэре, крепкий парень из Брекенриджа. Парень из Брекенриджа оказался сильным противником, и некоторое время матч обещал быть достаточно интересным, однако я был на стороне Малыша. Во время матча Дуле сильно досталось, и зрители стали выкрикивать язвительные замечания в адрес Бауэрса, стоило ему только выйти на ринг. Теперь я не высмеиваю боксеров, но когда ребята из Брекенриджа стали отпускать шуточки насчет Дулы, я ответил им парой остроумных фраз, и обе команды болельщиков стали обмениваться любезностями, какие можно услышать разве что в каком-нибудь великосветском салоне. Особенно когда Барре ударил Дулу, когда была дана команда "Брейк!"; и один из болельщиков, рядом с которым я сидел, поднялся и потребовал у рефери, чтобы тот вышвырнул Бауэрса с ринга. Какой-то из болельщиков Брекенриджа ответил ему, что это забота самого Дулы, и я принял его замечание на свой счет, чтобы уверить его в том, что Дула может великолепно справиться с вышеупомянутой задачей, и все стали отпускать замечания по поводу манер, обычаев, внешности и моральных устоев жителей Брекенриджа вообще и той компании, которая присутствовала на матче в частности. Весь цвет молодежи Брекенриджа сидел прямо перед нами; несколько раз они пытались подняться с мест, но у них ничего не вышло. Я был самым мирным в команде болельщиков и думаю, вряд ли был похож на завсегдатая фешенебельных гостиных, потому что на мне была довольно простая одежда, под глазом красовался великолепный черно-синий фингал, а щека была ободрана в результате драки на этом же стадионе несколько дней назад.
      Во время поездки я купил несколько книг, среди них "Баллада о Белом Коне" Г. К. Честертона [Первый раз был опубликован в 1911 году, 9-е издание - в 1927 году]. Читал ее когда-нибудь? Она просто великолепна.
      Так вот, если ты не ответишь мне в ближайшие несколько дней, ты получишь от меня по почте небольшую посылку, в которой будет бомба.
      X.
      P.S. С тех пор, как мы в последний раз виделись с тобой, я написал пять больших поэм и короткий рассказ.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      октябрь 1927 года
      Салям!
      Я пытаюсь найти различия между тем, что мы ищем, и тем, что мы страстно желаем иметь, призраками и тенями вещей, которые мы желаем получить, и вещами, которые у нас уже есть, нахожу подтверждения бесполезности каких-либо достижений и неясных теней исполнившихся желаний, даже если предположить, что я приложу усилия к достижению чего-либо и поэтому, обращаю свое внимание на самое бессмысленное из выполняемых нами дел - писание писем.
      Прежде я забивал себе голову и изводил себя тем, что задавался вопросами причины и морали, пытаясь найти мотивы, лишенные корыстного начала - но уже давно оставил это занятие, придя к окончательному выводу, что нужно стремиться к приобретению материальных благ - хотя в моем случае погоня за ними существенно осложняется тем, что во мне нет основных требуемых для этого качеств, отсюда это физическая и умственная леность и полное отсутствие каких-либо идей.
      Пока я писал все это, я получил от тебя письмо, которое несказанно обрадовало меня, дорогой мой. Ха-ха. Я думаю, то, чем ты сейчас занимаешься [Реклама мыла "Камэй"], вполне подходит для твоей артистической натуры.
      Вот речь, которая может пригодиться тебе для работы: "Моя дорогая леди, в ваших интересах выслушать меня; если ваш муж пьяница, сын сексуальный извращенец, а ваши сестры и тетки - слабоумные идиотки (а скорее всего так оно и есть), - тогда вам стоит обратить внимание на мои слова". А затем начинай рассказывать о своем товаре.
      Как ты себя чувствуешь? Мне кажется, тебе на пользу должны пойти длительные прогулки. Я сейчас вешу около 164 фунтов и накачиваю мышцы правой руки. Мне кажется, я мог бы сорвать с петель Даже закрытую на замок дверь. Может, нам удастся как-нибудь побоксировать. Я пью немного больше чем следует, но думаю, что скоро завяжу с этим и буду в самой отличной форме.
      Да, Клатт звонил мне на днях и намекал, что приедет навестить меня; я приглашал его к себе так часто, что он, наверное, хочет отдохнуть, но держу пари, что он разочарует меня. Как бы то ни было, он не сказал, когда приедет. Напиши мне, если получишь это письмо.
      X.
      P.S. С тех пор как я написал это письмо, я продал еще один рассказ. Я получил за него сто долларов; это значит, что его опубликуют [Возможно, речь идет о "Царстве теней"? опубликованном в "Сверхъестественных историях" в августе 1929 года]. Но я не знаю, когда это произойдет и понравится ли он тебе. Пока я писал его, я получил больше удовольствия, чем когда-либо получал от произведения в прозе. Сейчас меня интересует главным образом психология. Последний рассказ [Возможно, речь идет о рассказе "Змея из ночного кошмара", опубликованном в "Сверхъестественных историях" в феврале 1929 года] был в чистом виде исследованием психологии снов, а этот касается в основном психологии первобытного человека. Не знаю, опубликуют ли они его, как серию рассказов или как целую повесть.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      январь 1928 годя
      Салям!
      Послушай, тебе не кажется, что ты мерзавец? Ты давно уже должен был написать мне письмо, но я все-таки напишу тебе. Хэролд Прис хочет, чтобы ты написал ему, поэтому немедленно садись за стол и черкни ему что-нибудь приличное, ведь у тебя бойкое перо, ладно? Его адрес: 905 Мэйн Стрит, Даллас, Техас. С ним стоит поддерживать дружеские отношения. Более того, это кое-что мне напоминает: я говорил ему, как и тысяче других людей, что ты - второй по величине американский поэт. Последний раз, когда я был у тебя, ты старался изо всех сил, чтобы мое утверждение казалось ошибочным и безосновательным. А теперь послушай: если ты работаешь двадцать три часа в сутки и спишь всего час, измени свой образ жизни и спи по полчаса; освободившиеся полчаса посвяти писательскому труду. Надеюсь, у тебя наберется достаточно стихотворений к тому времени, когда я приеду к тебе в очередной раз, а если нет, я подожду пока ты заснешь, а затем с дьявольским криком схвачу тебя за пальцы ног и разорву тебе ступню до самой щиколотки.
      С этим все ясно, поэтому продолжаю. Давай подумаем о женщинах, хотя они не стоят того, чтобы занимать наши мысли. Когда я был моложе, мне казалось, что завоевав исключительную, прекрасную, невинную девушку, ты должен относится к ней так, как верховные жрецы Вавилона относятся к своим идолам. Но я изменил свое мнение; если я когда-нибудь (ради практики) захочу сделать девушке предложение, то буду вести себя как пещерный человек и сделаю это, нанеся быстрый удар в челюсть, а затем нанесу предательский удар в солнечное сплетение. Дамочки, молоденькие девчонки и девки любят, чтобы мужчины были грубыми.
      Боец армии Спасения
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      январь 1928 года
      Я не солгал тебе в тот субботний вечер, когда сказал, что уезжаю на следующее утро; я действительно собирался это сделать, но наступившее утро обещало дождливый день; я все колебался, как мне поступить, но Труэтт уговорил меня остаться. Мы пошли к Ручью, как собирались еще давным-давно, и бродили там довольно долго. Мы вернулись после полуночи, вот почему я не заглянул к тебе в воскресенье утром.
      Давай поговорим о жизни; сегодня вечером я чувствую себя чертовски усталым. Кто ты? А кто я? Слушай, я скажу тебе: Жизнь - это Сила, Жизнь это Электричество. Ты и я - атомы этой силы, зубчики в колесах Вселенной. Жизнь непредсказуема, так же, как и самые тривиальные происходящие с нами события, но есть дороги, по которым мы идем и не можем с них свернуть. Или ты думаешь, что можем? Тогда поднимись хотя бы на семь дюймов над землей и попробуй остаться в таком положении без какой-либо поддержки; посмотри на звезду невооруженным взглядом и скажи мне, растет ли на ней трава; нырни на дно океана и поднимись обратно или пройдись по воде; попробуй прожить тысячу лет.
      Вот что я тебе скажу: мы всего лишь крупинки звездной пыли, атомы неведомой силы; сами мы бессильны, но вместе все же представляем собой огромную силу, которая использует нас так же безжалостно, как огонь пожирает дрова. Мы частички какого-то вещества, сами по себе беспомощные. Мы просто электрические разряды; электроны, постоянно колеблющиеся между двумя магнитными полями - рождением и смертью. Мы не можем избежать пути, по которому проложены наши дороги. Как самостоятельные существа, мы по-настоящему не существуем, не живем. Нет жизни, нет бытия; есть просто колебательные движения. Что такое жизнь, как не слабый, неуверенный жест, начинающийся и заканчивающийся забвением? Кто в истории человечества достиг того, чего желал достигнуть на самом деле? Нет, то, что люди называют жизнью, - это лишь электрон, вспыхнувший между полями рождения и смерти. Как нет начала, так никогда не будет и конца.
      Я снова возьмусь за старое - попытаюсь казаться великим поэтом.
      Я перечитывал твое стихотворение снова и снова. Ты - поэт и обязан развивать свой талант. Должен извиниться перед тобой; мне почти нечего сказать, и я должен волей-неволей написать стихотворение, чтобы письмо не было оскорбительно коротким. Ты, разумеется, прочтешь эту чушь из вежливости, даже если будешь умирать от скуки. Но я никогда и не претендовал на звание стихотворца. Я посылаю свои стихи только близким друзьям, которые знают, на что я способен и не ожидают от меня ничего выдающегося.
      Напиши мне, когда будет время.
      * * *
      Тевису Клайду Смиту,
      20 февраля 1928 года
      Тот, кто написал "Касидах" [Поэма "Касидах из Хаджи Абду Эль Йезди" переведена сэром Ричардом Фрэнсисом Бартоном (1821 - 1890), впервые была опубликована в 1880 году], неплохо складывает слова в предложения, но мне не кажется, что ему удалось сказать нечто важное. То, что написано в его книге, понятно любому человеку, умеющему думать. Вот что выводит меня из себя в поэтах. Внезапно у них появляется мысль, и они начинают разглашать ее по всему миру - а ученый признает ее как факт и забудет о ней. "Материалисты", не правда ли? Идиоты, которые болтают о движении молекул, да? Но Бог свидетель, мир, все человечество обязано куца больше науке, нежели всем этим чертовым поэтам, писателям, идеалистам, реформаторам и религиозным деятелям. Возможно, идеалисты правы и нет такого понятия, как материя, но ведь огонь существует, а также холод, голод, смерть и ненависть. И ученые сделали гораздо больше, чтобы подчинить себе эти вещи, нежели любой из этих глупцов, которые высокомерно считают их "материалистами".
      Какой-нибудь чертов идеалист не видит в эволюции ничего, кроме мерзости, - но что может быть чудеснее во всей Вселенной, чем теория самозарождения? Человека, произошедшего от одной единственной клетки? Предположим, что знание этого факта ничего не дает нам сейчас и не обещает прекрасного будущего. Но ведь ничего из того, что мы знаем, не пропадет втуне, не так ли? Боже мой, неужели все эти глупцы, вроде автора "Касидаха", хотят, чтобы люди отбросили в сторону все знания, кроме тех, которые нужны им сию минуту? Я обрушиваю на их головы все возможные проклятия. Я только что прочитал "Пользу религии". Эптон говорит, что все настоящие "мыслители" остерегаются мыслить в космических масштабах. Всемогущий автор предает чистилищу забвения таких, как Геккель, Спенсер [Эрнст Геккель (1834 - 1919), автор произведения "Загадка Вселенной" и многих других трудов по биологии, эволюции и философии; Герберт Спенсер (1820 - 1903), английский философ, пытавшийся примирить науку и религию в том смысле, что окончательно ничего не известно, в таких работах, как "Система Синтезированной Философии"], а также йогов. Я не готов еще посадить Эптона на трон Всемогущего и склониться перед ним, и поэтому делаю попытки с ним не соглашаться. Я думаю, что такого человека, как Геккель, который в течение десяти лет пытался найти одноклеточное насекомое, определенно можно назвать "мыслителем". Я разочарован; мне казалось, что Эптон Синклер сильнее. Как бы то ни было, ученые трудятся все упорнее в угоду глупцам и получают меньше признания, чем кто бы то ни было. Мне кажется, что автор "Касидаха" - идеалист (или был таковым) в первоначальном значении этого слова, верящий, что все вокруг - это Душа, а материя не существует; что внешность - это лишь обман зрения, а единственная подлинная вещь - Душа. Мне все это кажется странным и непонятным, но я ведь и не претендую на то, что у меня есть какие-то исключительные умственные способности.
      Ты прав насчет Вандербильта. Я его терпеть не могу, но не могу не восхищаться безжалостностью этого старого недоноска. Есть какие-нибудь вести от Хэродда Приса? Он сейчас в Винчита Фоллс.
      Что раздражает меня почти во всех, так это их чертова узколобость (это не имеет никакого отношения к Прису; у меня нет никаких оснований считать его узколобым). Если людям малоинтересны какая-то вещь или занятие, они считают себя вправе называть их бесполезными и плохими. Черт возьми, надеюсь, что у меня хватает ума восхищаться тем, чем я не особенно интересуюсь. Мне нет дела до множества вещей, но я тем не менее, признаю их великолепие. Но так поступает лишь чертова горстка людей. Средний человек не находит видимых причин для существования вещей, если они не нужны или не нравятся его высочеству. Вот почему история мира - это одна-единственная нескончаемая война против нетерпимости. Есть, например, люди, которые с пеной у рта готовы доказывать, что единственная обитаемая планета - это Земля. Черт возьми, это единственная населенная планета в нашей вселенной и в любой другой тоже. Все, что существует в каком-либо виде, было сделано специально для величайшего божества - человека. Чертовы дураки, будь они прокляты. Черт побери, да они ведь помешаются, пытаясь понять идею бесконечности космоса; их умственные способности слишком ограничены для этого. Муравьи, вот кто они, муравьи, а человек, который пытается вдолбить им хоть что-нибудь - еще больший глупец, чем они. Да, разум человека должен стремиться к величию, и когда он дойдет до точки, где любая обычная человеческая мысль покажется банальной, тогда он может выйти за пределы человеческого разума - и если и там он ничего не найдет, то закончит свое существование. Джек Лондон умер, потому что не мог разделить Человеческое и Космическое. Эптон Синклер никогда не выходил за пределы человеческого. А Платон вышел, и Христос, и Конфуций, и Сиддхартха. Это удается некоторым йогам. Геккель сделал это, и Спенсер, и Хаксли, и Дарвин. Кант заглянул туда, но ничего не увидел. Ницше никогда не разделял космическое и человеческое; так же поступал и Шопенгауэр.
      Хорошо. Пусть те, кто хочет, останутся ублюдками. Что касается меня, я хочу знать, откуда взялся и какое отношение имею ко всей остальной Вселенной. Быть может, знание этого не так уж важно для жизни, но если рассуждать и дальше таким образом, то окажется, что у среднего труженика вполне хватает для нее знаний. Ни одно знание не бесполезно, оно никогда не пропадает втуне; и тот, кто презирает человека, стремящегося к знаниям, лицемер и глупец.
      Вернемся к поэтам. Правда заключается в том, что они обычно слишком поглощены собой и сексом, чтобы всерьез задуматься о Вселенной; а когда у них в голове рождается какая-нибудь простая мысль, их настолько поражает ее правдивость и сила, что ее немедленно начинают считать сверхоригинальной и заявляют о ней во всеуслышание - не обязательно, как о пути к спасению, но что-то в этом роде. Я думаю, что необходимо нести эту правду в широкие массы населения, но напыщенные слова поэта, как правило, кажутся ученому попыткой доказать, что солнце встает и садится. Для настоящего ученого великие, первоначальные, фундаментальные факты самоочевидны. Ученый никогда не осуждает поэта, и поэт тоже не имеет права осуждать науку. Еще кое-что касательно поэтов - поэт очень остро все ощущает и поэтому может так ярко выразить себя и заставить других испытать те же чувства - но никогда по-настоящему не думает. Ибо настоящая поэзия - это чувства, а не мысли. Поэт никогда не приходит к окончательному выводу путем логических умозаключений. Но он необыкновенно остро и безошибочно чувствует, однако чувствам без обоснованных фактов и исследования нет места в науке. Следовательно, поэт, не превзойденный в области чувств, просто выставляет себя на посмешище, когда пытается справиться с Наукой. Эдгар По понимал это - ты читал его сонет, посвященный науке. Вирек был единственным поэтом из тех, кого я знаю, кому удалось найти компромисс между чувствами и разумом. Я говорю именно о поэтах, а не о писателях. Поэт чувствует, а писатель думает. Строка, написанная поэтом, глубже по содержанию, если иметь в виду ту область чувств, которую он затрагивает, но она проигрывает по сравнению с широтой видения писателя. Вирши, сочиненные поэтами, будут жить в веках, но писатель в своем творчестве затрагивает более приземленные стороны жизни. В конце концов, лирическую поэзию называют одним из проявлений сексуального влечения.
      Я бы хотел отправиться в Европу, прослушать курс антропологии и заниматься научными исследованиями. Не то чтобы я особенно стремился внести свой вклад в сокровищницу мирового знания и обогатить мир своими идеями, черт с ними - я просто хочу сделать это для собственного наслаждения и удовлетворения, ради признания и уважения людей, чье мнение действительно имеет значение. Я имею в виду членов научных обществ. Но у меня нет на это ни малейшего шанса; мне придется работать в поте лица, чтобы зарабатывать на жизнь; но кое-что, черт возьми, все же остается - я буду думать так, как считаю нужным, несмотря на мнение толпы.
      Ты посмотрел какие-нибудь фильмы за последнее время? Мы возносим на пьедестал этих шутов из Голливуда; я обожаю фильмы и ту небольшую толику искусства, которая в них есть, но мне кажется, что профессия актера - самая жалкая и развращающая человека из всех, что я знаю. Но, может быть, мне когда-нибудь придется иметь с этим дело, поэтому сейчас я изучаю всевозможные актерские приемы. Вот когда начинаешь получать от работы истинное удовольствие - когда изучаешь основные правила и приемы. Поэтому меня так интересуют основы науки. Некоторых способна заинтересовать только готовая статья - но не меня. Когда я начинаю чем-то интересоваться, то хочу увидеть самые ранние стадии процесса и наблюдать за его развитием. Черт побери, человек стоит обеими ногами на вертящейся и постоянно меняющей свой облик земле, наблюдает и думает - и все же ничего не знает.
      Следующий день. Быть может, я слишком сурово обошелся с автором "Касидаха". Это действительно великая поэма, хотя она и открывает уже давно известные истины, мне, например, они стали понятны уже много лет назад. Тем не менее поток колкостей, который автор обрушил на естественные науки, абсолютно необоснован и непродуман, и это меня неприятно поразило; а когда что-нибудь изумляет меня в физическом или умственном смысле, я становлюсь похожим на быка; моей единственной задачей становится сокрушить то, что стоит у меня на пути. Давай представим себя соколами и взглянем с высоты на жалкие людские старания. Совершенствование? Спенсер ясно показывает, что совершенствование невозможно. Я никогда не ищу совершенство в чем бы то ни было, но стремление к совершенству в соответствии с моими собственными жалкими критериями. И моими критериями являются Сила, Мощь, Власть. Именно Сила - ее я называю приближением к совершенству. Я старательно вспоминал наиболее могущественных людей (по моему мнению) во всей мировой литературе, и вот мой список:
      Джек Лондон, Леонид Андреев, Омар Хайям, Юджин О'Нил, Уильям Шекспир.
      Все они, в особенности Лондон и Хайям, настолько превосходят всех остальных, что любые сравнения тут бесполезны, и незачем тратить на это время. Читая произведения этих людей и восхищаясь ими, чувствуешь, что жизнь - это не такая уж бессмысленная штука. Сегодня я утвердился в своем умственном превосходстве, ибо провел время с исключительной пользой для ума - я дал сто очков вперед этим мужланам, которые проверяли себя на силомере: встал так, чтобы стальные рукоятки оказались на уровне грудной клетки, и стрелка тут же пошла вверх до отметки 249 фунтов; а они испугались - чего, как ты думаешь? - что они могут впиться им в ребра. Сверхчеловек!
      Странно; я написал длинный рассказ для журнала "Аргоси", и прошлой ночью мне приснилось, будто мне вернули его обратно вместе с письмом редактора, написанным чернилами. И это действительно случилось. Он написал, что некоторые эпизоды были очень "удачными", а некоторые "отвратительными". Он сказал, что дело "выгорит", если я -настроюсь на правильный лад", поэтому подробно объясняет, почему отверг мою рукопись. Это на самом деле так, его замечания были очень ясными и емкими. Он говорил, что когда я описывал место действия (которое должно было происходить в средние века), я использовал слишком много описаний "джунглей в духе Юджина О'Нила" (однако редактор все же не обвиняет меня в плагиате)? Основная причина, по которой мне не удалось продать рассказ, "необъяснимые чудеса". Дело же вот в чем - изначально я написал рассказ для "Сверхъестественных историй", и лишь затем решил попытать счастья в "Аргоси", вот и все ["Красные тени", опубликованы в "Сверхъестественных историях" в августе 1928 года. Письмо, указанное здесь, принадлежит перу А. С. МакУильямса, помощника редактора "Аргоси"]. Значит, если какая-то жалкая вымышленная история, основной темой которой является оккультизм, может настолько заинтересовать журнал, который никогда не печатает подобных произведений, то у меня нет особых поводов для разочарования. Редактор извинялся за то, что так долго возился с рассказом, говоря, будто хотел написать мне личное письмо и поэтому рассказ лежал у него на столе в течение двух недель, пока у него не нашлось свободное время; он утверждает, что им присылают около ста рукописей в день. В конце письма он заявляет (все, что я написал, - это его собственные слова, я имею в виду те, что в кавычках): "Кажется, вы поняли, что значит писать остросюжетные произведения, многие из ваших рассказов отличаются этим. Если вы будете обращать внимания на указанные мной недочеты, ваши рассказы можно будет опубликовать, и я с удовольствием ознакомлюсь с ними. Удачи!"
      Я знаю, что тебе все это смертельно наскучило, и я не стану перегружать тебя своими проблемами, но раз ты собираешься заняться писательским трудом, я подумал, что критические замечания по поводу моих произведений помогут тебе, хотя мы с тобой пишем на совершенно разные темы. Можешь прочесть письмо из журнала в любое время, когда захочешь. В нем есть много общих критических замечаний, написанных человеком, который знает о вкусах читающей публики. И я хочу написать такой рассказ, который смогут опубликовать.
      Р. Г.