– Послушайте, Эрнано д'гусм. Я Несагуалча, потомок династии королей. Нехт Самеркенд правит в Тласкельтеке, а ему подчиняется губернатор – тлакатекатл, Предводитель всех Воинов. Мой возлюбленный Акампихтли был офицером в его войске. Я, естественно, хотела, чтобы Акампихтли стал губернатором.

Де Гузман кивнул.

– Естественно. Поэтому вы строили планы...

– Мы плели интриги. Я обладала властью здесь, в Тласкельтеке. Но Нехт Самеркенд все узнал, и ему это не понравилось. Только он мог решать, кому служить под его властью. Моего возлюбленного предали Каналам с неба. Меня сделали обычной рабыней, такой, как тотонаки, которых мои предки привезли сотни лет назад, когда пришли на север.

Так. Значит, она из племени ацтеков. Они пришли сюда давно – столетия назад!

– Нехт Самеркенд пришел в Теночтитлан много сотен лет назад. Он очень долго правил там, затем собрал множество преданных ему молодых людей, привел их сюда, на север, и основал этот город.

– И это не очень обрадовало тех, кто остался в Теночтитлане!

– Да, ведь там не осталось храбрых воинов. Но в Теночтитлане другой король, Эрнано д'гусм. А Нехт Самеркенд правит здесь, и он – сильный правитель.

– Называйте меня Эрнандо... – протянул он, внезапно вспомнив, где он мог слышать это странное, чуждое испанскому уху имя.

Нехт Самеркенд! Крик из окровавленных уст жреца племени ацтеков, падающего в темноту во время битвы в Ночь Ужасов. Окончательно отчаявшись, он призывал на помощь не Бога, а демона или дьявола. А еще де Гузман смутно вспомнил, как однажды далеко на севере... вот где! Он понял, откуда взялись истории о Сиболо. А он-то думал, что это лишь легенда! Но... имя не характерно для ацтеков.

– Принцесса Несагуалча, а кто такой Нехт Самеркенд? – нарочито почтительно обратился он к девушке, чтобы завоевать ее расположение.

Она сделала неясный жест в направлении к востоку.

– Он пришел из-за голубого океана, давным-давно. Это могущественный маг, более могущественный, чем жрец из племени толтеков. Он пришел один, а вскоре стал правителем Мехико! Но ему хотелось иметь собственный город, и он пришел на север... Слушай же меня, железный человек!

Она продолжила очень взволнованно:

– Нехт Самеркенд не имеет ничего общего с твоей расой! Но даже его чары бессильны против грома ваших боевых дубинок. Помоги мне убить его – правившего поколениями! Я та же, кем и... была, и здесь есть воины, готовые последовать за мной. Я смогу собрать некоторых из них в храме, а ночью открою тебе ворота и проведу тебя к ним. Надсмотрщик, который стережет рабов, молод и влюблен в меня. Он выполнит любую мою просьбу. Вместе мы с тобой...

Он кивнул. Де Гузман всегда узнавал громкий голос удобного случая и знал, когда надо широко открыть ему дверь. Будь у него время – он, может, еще бы подумал...

– Ладно, – согласился он. – Но сначала принесите мне поесть.

Она замигала, слегка напряглась – и кивнула.

– Я оставлю еду в кустах. А теперь мне надо набрать воды и вернуться, пока меня не хватились.

– А Несагуалча любит молодого человека, который любит ее? – спросил он, притягивая девушку поближе.

Дочь королей... и золотые шлемы!

Она ответила ровным голосом, пристально глядя ему в глаза и прижавшись грудью к его доспехам.

– Несагуалча снова станет принцессой... Нет! Королевой Тласкельтека! А рядом с нею будет самый могущественный человек в Тласкельтеке – тот, кто избавит город от Нехта Самеркенда!

Де Гузман сжал запястье девушки.

– Ладно. А теперь принесите мне поесть, будущая королева. И покажите мне ворота.

– Ты войдешь через Ворота Рабов, – сказала она, а когда он вздохнул, улыбнулась. – Да, Эрнандо, ты войдешь в город через Ворота Рабов. И я тоже войду... в последний раз!

Весь день он пролежал, спрятавшись в ивовых кустах, глядя на свое оружие и предаваясь нелегким раздумьям. Он ждал, пока окончательно стемнеет, по двум причинам: во-первых, он не хотел, чтобы его увидели, а во-вторых, должна же она хоть чуть-чуть поволноваться, придет он или нет. Он нужен Несагуалче так же, как она ему, потому что, как только с магом будет покончено, она станет здесь символом власти... власти, которую он удержит!

Он наблюдал за облаком, наплывающим на луну. Наконец луна скрылась, и одинокий человек, как призрак, прошел по тихим садам к Воротам Рабов. Маленькие, немногим более обычной двери в стене, они открылись сразу же, как он постучал. Он улыбнулся про себя и тут же заметил, что девушка встречает его. Освещенная слабым светом крошечного факела, в последний раз одетая в нищенское одеяние, она даже не упомянула о том, как долго ей пришлось ждать. Рядом с нею был молодой человек, почти мальчик, и де Гузман узнал парадную одежду старшего надсмотрщика.

– Входите! Мои воины ждут!

Она коротко представила Гузмана Чакулкуну.

"Наши воины ждут", – подумал де Гузман, но ничего не сказал. Она провела его по узеньким улочкам и темным дворам к боковой двери огромного храма, стены которого блестели в лунном свете. Они шли по мрачному коридору, пока не оказались в тускло освещенной комнате. Там, в полной тишине, их ждали десять человек.

Вдруг тишину нарушил пронзительный крик Несагуалчи. Присмотревшись повнимательнее, Эрнандо понял, в чем дело: десять воинов Тласкельтека неподвижно сидели в своих креслах и смотрели в никуда... невидящими глазами.

Внезапно от легкого ветерка, подувшего неизвестно откуда, погас свет. Комната и так была освещена довольно скудно, а теперь и вовсе погрузилась в кромешную тьму. Прежде чем закричала Несагуалча, де Гузман услышал тяжелый вздох Чакулкуна. Уже в темноте испанец добрался до нее, но в этот момент кто-то стремительно вырвал у него из руки запальный фитиль. Из уст перепуганного Эрнандо вырвалось проклятие, но он ловко, по-кошачьи отпрыгнул в сторону и, выхватив из ножен стальной меч, стал рассекать им темноту. Стоя в напряжении, в полной тишине и темени, он ждал.

"Эти десять человек мертвы, – думал Эрнандо, стараясь утроить свою бдительность. – Я видел достаточно мертвецов, чтобы это понять. Но... ведь нигде нет никаких следов..."

Вдруг он почувствовал прикосновение чьей-то маленькой руки. Он мгновенно занес меч, но вовремя остановился. Тонкие женские пальцы ловко обхватили его руку. Он поддался той силе, что мягко повлекла его за собой, и старался скользить как можно бесшумнее, несмотря на тяжелые доспехи. Ни разу не скрипнув ногой о камень, испанец держал свой меч наготове, но поближе к телу, чтобы тот ненароком не звякнул, коснувшись стены. Эрнандо прошел через дверь, и теперь путь лежал по коридору, в тишине которого призрачный звон его лат казался оглушительным. Его вели все дальше и дальше.

Далеко за его спиной раздался душераздирающий женский крик, эхом прокатившийся по каменному коридору. Эрнандо узнал голос Несагуалчи.

Охваченный нехорошими предчувствиями, де Гузман пробежал пальцами по руке своей проводницы. Мягкое, гладкое запястье женской руки, которая... несколькими дюймами выше превратилась в волосатую, жилистую руку! Он содрогнулся, но предательские пальцы сжали его с невероятной силой. Демонический завывающий смех прорвал воздух и разнесся по всему коридору. У де Гузмана волосы встали дыбом.

Лишившись от ужаса дара речи, он со всей силы принялся наугад размахивать мечом. Инстинкт снова выручил его, направляя стальное лезвие, пока ужасающий гогот внезапно не перешел в мучительное бульканье. Пальцы разжали запястья Гузмана, и что-то шлепнулось к его ногам.

Испанец поспешно обернулся, чувствуя, как по телу поползли мурашки. Вспоминая эти изящные, вкрадчивые руки, он испытывал безотчетное отвращение и пытался найти выход из неприятного положения. Двигаясь назад по совершенно темному коридору, он ощупывал стену мечом, зажатым в правой руке, а левой, свободной, рукой, размахивал в пустом пространстве. Вскоре вместо камня он нащупал что-то металлическое. Это была дверь, которая легко открылась. Эрнандо пошел на чуть заметное мерцание отдаленного света.

На ходу он вложил меч в ножны и вытащил оба пистолета. По мере продвижения вперед освещение становилось все ярче, и теперь он смог бы заметить любого, кто посмел бы к нему приблизиться. Наконец Эрнандо вышел на галерею, с которой был виден просторный зал, расположенный этажом ниже. Остановившись у деревянных перил, он посмотрел вниз – туда, откуда доносился голос, сухой и безжизненный, как прах мумии.

Кто-то, скрытый балдахином и спинкой трона из черного дерева, сидел там и говорил. Видно, его слуги сработали быстро, потому что Чакулкун и Несагуалча уже были здесь. Совершенно обнаженный молодой человек висел на золотой цепи, привязанной к потолку и кандалам на его лодыжках. От стоящей под его ногами золотой жаровни время от времени поднималось облако лазурного тумана, скрывающее его до пояса.

У де Гузмана застучали зубы: он уже видел этот туман, и, как ему показалось, теперь до него дошло, почему десять воинов были мертвы без всяких следов насилия.

Девушка неподвижно лежала лицом вниз на инкрустированном жемчугом золотом алтаре, раскинув руки, обнаженная, как и влюбленный в нее юноша. Ее запястья и лодыжки были закованы в тонкие золотые цепи, а широко раскрытые от страха прекрасные глаза безумно уставились в одну точку. Испанец заметил, что прямо над ней, в куполе огромного зала имеется круглое отверстие, из которого открывается вид на усыпанное звездами иссиня-черное небо.

Голос с черного трона звучал спокойно и бесстрастно; однако слова были безжалостны.

– Как же ты глупа, если поверила в какого-то чужестранца с маленьким громовым жезлом. Его власть меньше моей, маленькая глупышка-рабыня, которая когда-то была принцессой. У него без труда отняли грозную дубинку, и Дитя темноты сейчас везет его к яме, кишащей гремучими змеями. Зря ты все затеяла, глупая маленькая Неса. У тебя была жизнь и легкая работа в полях; теперь же твоя плоть пойдет в пищу Едокам с Неба.

Из груди молодой женщины вырвался ужасающий крик отчаяния и страха.

Де Гузман огляделся, отпрянул от перил и помчался вниз по лестнице, держа в каждой руке по пистолету. Оказавшись внизу, он все еще слышал душераздирающий крик Несагуалчи и звук, похожий на тот, что издает колотящийся на ветру парус, будто сухой шелест огромных крыльев. Конкистадор помчался к изогнутой дугой двери.

Матерь Божья! Подняв взгляд, он уставился на кошмарное существо, появившееся в отверстии купола. Безусловно, именно этот монстр, похожий на дракона, в течение тысячелетий спускавшийся сюда с небесных высот, служил источником наводящих ужас сказок о вампирах и гарпиях. Да, не случайно Коронадо не уставал повторять: все легенды имеют свои корни в реальной жизни.

"А вот это смерть", – подумал де Гузман. Он прошел через арку, держа пистолет в левой руке, и, пока позволяло время, прицелился: кровопийца с крыльями длиной в пятнадцать футов неотрывно смотрел из темноты на предполагаемую жертву, как человек смотрит на особенно лакомый кусок мяса. Среди каменных стен пистолетный выстрел прозвучал с десятикратной силой. Голова монстра поникла, он задрожал и стремительно полетел вниз, поранив когтем обнаженную кожу на бедре молодой женщины. Затем Едок с Неба в последний раз содрогнулся и замер на полу.

Де Гузман повернулся к трону. С черного сиденья поднялся человек. Хотя конкистадор убил двух нелепых чудовищ и с уверенностью ожидал увидеть еще одного, по спине у него пробежал холодок. Человек был стар, но де Гузмана поразила не вековая древность, а злоба, которой горели его темные глаза.

– Молодец, – спокойно произнес облаченный в мантию человек, – безумец! Скоро другие спустятся с неба, хлопая крыльями – тогда посмотрим, какой ты храбрец!

Де Гузман понял, что этому человеку много сотен лет, что он воплощает в себе все зло мира, а кроме того, обладает какой-то колдовской силой, – и поднял длинную худую руку.

– У этого безумца два пистолета, – сказал де Гузман и решительно выстрелил.

Нехт Самеркенд со сдавленным криком покачнулся и схватился за грудь. Он отшатнулся, изумленно глядя на испанца, который подивился сам себе: с какой легкостью он пустился на поиски приключений и выносил все тяжести путешествия! Но Нехт Самеркенд исчез в стене.

Разглядывая чистую стену, поглотившую его врага, де Гузман услышал слабый голос Несагуалчи. Испанец в мгновение ока вскинул голову и прыгнул на алтарь.

Взглянув наверх, он увидел множество чудовищ, которые, описывая круги, спускались с неба в отверстие купола. Развязывая дрожащими руками крепкие золотые цепи, он заметил, что кровь на бедре у девушки уже запеклась; рана от когтя была неглубокой.

– Скорее! Он ушел через потайной ход, но сейчас сюда придут другие! – произнесла она голосом испуганного ребенка.

– Отчего поднялся этот туман? – спросил он.

Эрнандо пришлось сильно встряхнуть ее, прежде чем она показала на огромную корзину с крышкой.

– Пыль, вот что это. Одна горсточка способна убить целое войско!

– Вперед, девочка, – взмолился он и мгновение спустя поставил корзину на золотую жаровню под телом Чакулкуна. – Эти дьяволы-кровопийцы на сей раз скорее удивятся, чем обрадуются. А теперь – веди меня к нему!

– Сюда, – позвала она, взяв факел. – Скорее!

Даже не взглянув на человека, который любил ее, а теперь висел мертвым в возникшем вдруг лазурном облаке, она повела де Гузмана из зала. Захлопнув за собой огромную бронзовую дверь, он последовал за девушкой по странным коридорам, наводящим на мысли о дворцах ацтеков. Оказавшись в длинном широком холле, испанец остановился, пораженный увиденным.

Вдоль стен стояли каменные мужские изваяния: толтеки, ацтеки, тотонаки, тонкевы, липаны, чирикагуа с равнин, а также воины других племен, неизвестных испанцу. Инстинкт подсказал ему, что эти украшенные перьями люди жили и умерли еще до деда Монтесумы, а может быть, еще и до Сида[4].

Господствовала в этом жутком месте статуя сидящего мужчины, голова которого своей формой и чертами лица напоминала головы свиньи и осла. Перед статуей стоял гладкий каменный стол, за которым восседал... Нехт Самеркенд. Во взгляде, устремленном на де Гузмана, отражалась вся накопленная за долгие столетия злоба. Тонкие губы на высохшем лице скривились в чуть заметной улыбке, словно он насмехался над собой. Окровавленная рука была прижата к груди. Другой рукой древний правитель Тласкельтека сделал пригласительный жест.

– Добро пожаловать, присоединяйся ко мне, присоединяйся к Нехту Самеркенду из Египта, в котором десятки столетий тому назад жил Сет[5]. А ты победил, волосатый варвар. Я умираю от оружия, которым не пристало пользоваться отважному и умному человеку и которое делает людей еще сильнее.

– Лучше присоединиться к тебе, чем к тем, – сказал де Гузман и взял факел из рук Несагуалчи.

Девушка стояла неподвижно, пристально глядя на человека, сделавшего ее рабыней. Де Гузман поставил факел на каменный стол.

– Только попытайся околдовать меня, Нехт Самеркенд, и ты немедленно умрешь.

– Тысячелетняя жизнь подходит к концу, поэтому еще несколько мгновений очень важны для меня. Сядь спокойно и расскажи мне о мире, который тебе довелось повидать.

– Нехт Самеркенд из Египта... из давно погибшего Египта, держу пари!

– И ты выиграл пари. Птолемеи увезли меня из Фив и из самого Египта. Хотя я научил этих простых людей измерять и учитывать время, сам я потерял счет столетиям. Мою галеру разбило о берег Мехико. Мои чары тогда были сильны, в чем могли убедиться многие, живущие на моей земле, – но с годами они сделались еще сильнее. Стать правителем Мехико было нетрудно... но мне надоело править дикими племенами, и я пошел на север, чтобы основать собственный город. И я его основал. Мне доводилось слышать, как люди твоей расы безжалостно убили Монтесуму. – Его смешок перешел в кашель; он схватился за грудь. – Здесь, в этом городе, имеются сокровища поценнее тех, что Кортес когда-то награбил в Теночтитлане.

– Я пришел за ними.

– Чтобы увезти их за моря твоим трижды жадным правителям?

Глаза де Гузмана холодно глядели на египетского бога-человека.

– Мне надоело. Я пришел за сокровищами Тласкельтека... и его принцессой, которая взойдет на его трон... и за самим Тласкельтеком.

– Ах, так ты достойный человек, который, как и я, – да и как Неса тоже, будь спокоен, – думает прежде всего о себе! Ну ладно! – Нехт Самеркенд кашлянул и заговорил с трудом. – По крайней мере, меня, прожившего не один отпущенный человеку срок, убил не наемник, купленный за деньги или движимый таким пустяком, как "патриотизм". Но давай же, рассказывай о том мире, который не знаком этим детям.

Эрнандо де Гузман сел и начал беседу с человеком, жившим на протяжении бесчисленных столетий, человеком, в ком воплощался дух древнеегипетского бога. Свет стоящего перед ними факела начал тускнеть, и де Гузман почти поддался неизвестной силе какого-то незримого и безмолвного колдовства. Пошевелив ногой, он почувствовал, будто его обволакивает волшебная паутина: нога словно увязла в густом меду.

– Ах ты чудовище! – неожиданно взревел он, не дав собеседнику закончить фразу. – Ты хочешь меня околдовать!

Рванувшись вперед, как в зыбучем песке, де Гузман ударил Нехта Самеркенда по окровавленной руке, прижатой к пронзенной груди.

Ноги конкистадора сразу освободились от тяжести густого липкого меда, но в тот же миг колдун встал, вынув из-под стола кривой меч.

– Глупое дитя! – шурша своей черной мантией, он мгновенно оказался рядом с испанцем. – Глупец, которому, может быть, каких-то сорок лет! Ты вырвался от меня, но справиться со мной тебе не удалось – думал, каким-то металлическим шариком можно убить Нехта Самеркенда?

Упав назад с табурета, де Гузман чудом избежал стремительного удара и, толкнув ногой своего врага, помешал египтянину разрубить его на месте. Они отчаянно катались, вцепившись друг в друга; их оружие лязгало и царапало пол. Затем конкистадор поднялся с мечом в руках. В эту минуту он пожалел, что не догадался перезарядить пистолеты!

Кривой меч противника заставлял испанца быть особенно бдительным, и каждый раз, отчаянно парируя удар, он ощущал жуткое тепло его волшебного лезвия. Сам он ни разу не достиг цели, хотя защищался вполне умело. Когда меч Нехта ударился о его доспехи, он застонал от нестерпимого жара.

Нехт Самеркенд коснулся спиной факела, и тот стал оплывать. Пламя погасло. Де Гузман сделал мощный прыжок в сторону, потом вперед, изо всех сил стараясь поскорее сразить этого дьявола тьмы, пока тьма не воцарит и не отнимет все силы. Лезвие ударялось о лезвие, высекая искры. Оба кричали. Несколько раз нестерпимый жар чуть не заставил де Гузмана разомкнуть пальцы на рукоятке меча. Но внезапно человек из прошлого отшатнулся назад – долгий слабеющий его крик известил де Гузмана о расставленной ловушке: это он, а не Нехт Самеркенд, должен был натолкнуться на потайную дверь! Прежде чем дверь захлопнулась, снизу донеслось до испанца злобное шипение многочисленных ядовитых змей.

Тяжело дыша и обливаясь потом, конкистадор в кромешной тьме нашел руку Несагуалчи.

– Надеюсь, он не окажется неуязвимым к укусам гремучих змей!

– Я – тоже, – сказала девушка, вцепившись в него.

Де Гузман улыбнулся в темноту, потому что он держал за руку новую правительницу Тланскельтека, а значит – и сам Тланскельтек.

Они бросились прочь из этого проклятого обиталища мертвецов, и за ними со звоном захлопнулись огромные двери. Они бежали по темным коридорам, отныне не подвластным Нехту Самеркенду и его подданным.

На следующий день Несагуалча, которую, как ни странно, до появления де Гузмана никто не знал, объявила народу давно проклятого города, что Нехта Самеркенда больше нет, что она будет их полноправной правительницей, а тот, кому все они обязаны своим спасением, – ее вице-королем. Когда она повернулась, указав на де Гузмана, тот улыбнулся и засунул за ремень пистолет, который до тех пор держал наготове, чтобы она в последний момент не передумала.

Эти люди никогда не видели пороха и не слышали его грохота, пока губернатор не дал де Гузману чудесную возможность проявить свою власть. Губернатор безраздельно правил под началом Нехта Самеркенда, и теперь ему не слишком нравилась перспектива подчиниться чужеземцу и какой-то девчонке, которая еще вчера была рабыней на полях.

Де Гузман выстрелил. Губернатор обнажил меч и бросился вниз по ступеням храма. После этого тысячи коленей преклонились перед человеком, стоящим возле принцессы, которая только что стала королевой и преданно смотрела на чужеземца.

– Сообщите им мой титул, – приказал солдат дочери королей. – Пусть они называют меня... конкистадором!

Итак, дело сделано. Несколько дней спустя никто не знал, что причина "нездоровья", державшего их правительницу взаперти, – рассеченная губа и огромный синяк на ее щеке, не считая других, невидимых "знаков внимания" де Гузмана: конкистадор никогда не отличался терпением и не был нежным любовником.

Появившись на людях после недолгого отсутствия, она сообщила своим подданным, что армия должна начать учения и что на их земле есть месторождения, которые конкистадор хочет найти и разработать. Он не сомневается, что где-то поблизости залегают уголь, сера и поташ. Если Коронадо или чирикагуа надумают приблизиться к стенам Тласкельтека, их встретит не первобытное племя, легко поддающееся уничтожению, а град огня и люди, умеющие пользоваться порохом. Не знал только ее народ, что под королевской мантией она по-прежнему носит рваное рубище рабыни, плотно прилегающее к ее телу и напоминающее ей, что она женщина конкистадора, правящего Тласкельтеком.

Жизнь де Гузмана только начиналась; рабство же Несагуалчи не закончилось!

В одну из ночей конкистадор увидел во сне приближающегося к нему человека, облаченного в темное одеяние. Глаза его были полны злобы и столетней мудрости. Де Гузман безуспешно пытался выхватить меч; затем до него дошло, что видение – не более чем кошмарный сон. Изо всех сил он пытался проснуться. Но проснуться не мог.

– Ни одному чужеземцу не дозволено править моим городом, – говорил ему Нехт Самеркенд. – Краснокожие люди с равнин нападут на тебя, убийца, жаждущий власти глупец, и ты не убежишь от их мечей и топоров!

В жутком сне де Гузмана древний маг был в мантии, испачканной на груди чем-то бурым. Пытаясь убежать от него, конкистадор с трудом вскарабкался на башню храма, схватил огромный деревянный молот и принялся бить в громадный бронзовый колокол. Звук этого колокола почти с физической силой отдавался в голове де Гузмана. Он видел, как на колоколе появились трещины, как отвалился и рухнул наземь кусок бронзы. И тут же возникли обнаженные краснокожие жители равнин, с дикими криками несущиеся на его город. Город, правление которым стало вершиной его жизни, полной предательства, алчности и убийства.

Проснулся он с пронзительным криком, тяжело дыша... под какие-то душераздирающие крики, а главное – под непрекращающиеся удары огромного бронзового колокола.

В последние мгновения своей жизни де Гузман подумал, что он, должно быть, даже падая, убил не менее дюжины истошно вопящих атакующих индейцев. Последнее, что он сделал, – вонзил меч в живот человеку, чья дубинка пригвоздила его голову к нижней ступеньке храма Тласкельтека.

Только когда были перебиты все мужчины, женщины и дети, а босые и обутые в мокасины ноги индейцев заскользили в реках крови, из храма стал подниматься лазурный туман. Число атакующих возрастало, но все они мгновенно умирали. Последний из них увидел облаченного в мантию человека, стоящего на вершине храмовой лестницы с поднятыми к небу руками, и попытался выпустить в него стрелу...

Туман клубился недолго, и Тласкельтек превратился в город мертвецов. Умерли все, кроме Нехта Самеркенда.

Он жестикулировал и бормотал какие-то заклинания, более древние, чем язык, на котором он их произносил, язык, на котором больше никто не говорил.

Наконец он закончил свой разговор с небесами и, шатаясь, опустился на колени.

– Я умираю в городе мертвецов. Но... уходя... я забираю с собой того, кто убил меня... и мой город!

Ни Коронадо, ни кому-либо другому так и не удалось увидеть сказочный город Сиболо, а Тласкельтек Нехта Самеркенда, расположенный к северу от Мехико, в самом сердце земли, исчез: уходя в вечность, древний маг забрал его с собой.

Примечания