Конан скиталец - Кинжалы Джезма

— Этот человек хочет присоединиться к нам, — сказал Вирата.

Мужчина, которого называли Тигром, тонко усмехнулся.

— Безопасней лежать в кровати с леопардом. Я давно знаю Конана. Он проползет в твою банду, настроит людей против тебя и прогонит тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.

Его глаза убийственно смотрели на киммерийца. Этих слов Тигра было достаточно, чтобы убедить своих людей.

Конан засмеялся. Он сделал все чего мог достичь обманом и ловкостью и теперь его игра была проиграна. Он мог снять маску с неусмиряемой души варвара-берсерка и окунуться в яркое безумство битвы без сомнений и сожалений.

Маг сделал отрицающий жест.

— Я полагаюсь на твой суд в этих делах, Тигр. Поступай как хочешь; он не вооружен.

Волчья безжалостность появилась на лицах воинов, уверенных в беспомощности своей жертвы. Сталь выскользнула из ножен. Ольгерд сказал:

— Твой конец будет интересным. Дай-ка нам взглянуть, такой же ли ты стойкий как тогда, когда висел на хоранском кресте. Связать его…

Говоря это, запоросканец неторопливо потянулся за своей саблей, будто забыв, каким опасным может быть чернобородый варвар, какая первобытная быстрота скрывается под массивными мускулами Конана. До того как Ольгерд успел вытянуть свой меч, Конан прыгнул и ударил как пантера. Толчок его сжатого кулака был похож на удар сокрушительного молота. Ольгерд упал, из его челюсти брызнула кровь.

До того как Конан успел вытянуть меч запоросканца, над ним оказался коссец. Только он осознал смертельную скорость и свирепость Конана, но даже он был недостаточно быстр, чтобы защитить Ольгерда. Но он не дал Конану добраться до сабли, так как тому пришлось уворачиваться от трехфутового иллбарского ножа, занесенного над ним. Конан поймал руку с ножом, предотвратив удар, но его железные мышцы запястья разжались от этого усилия. Тогда своей правой рукой он выхватил кинжал из-за пояса коссца и всадил его по рукоятку ему между ребер таким же движением. Коссец застонал и упал, умирая, а Конан выдернул нож, когда тот рухнул.

Все это случилось с ошеломляющей скоростью, забрав не более мгновения. Ольгерд оказался на полу, а коссец умирал до того как другие смогли действовать. Но сейчас их встречал нож длиной в ярд в руке самого искусного борца на ножах с гиборейских времен.

Едва Конан завертелся, встречая напор нападавших длинным разящим лезвием, как один зуагирец упал с перерубленной шеей, прощаясь с жизнью. Взвизгнул распотрошенный гирканец. Стигиец сделал обманный выпад с кинжалом и отшатнулся, зажимая темно-красный поток, хлынувший из обрубка кисти руки.

В этот раз Конан не стал прижиматься спиной к стене. Он прыгнул в гущу врагов, сжимая в руках убийственный нож. Они кружились и размахивали мечами вокруг него. Он был в центре урагана лезвий, которые сверкали, наносили выпады и удары, снова и снова промахиваясь, так как он постоянно менял свою позицию и так быстро, что их взгляд не успевал проследить за ним. Их число мешало им; они разрезали ударами воздух и ранили друг друга, растерянные от его скорости и деморализованные волчьей яростью его атаки.

В этой тесноте длинный нож был более эффективен, чем кривые сабли. Конан использовал это преимущество каждый раз, размахивая ли сверху вниз и раскалывая чей-нибудь череп, или распарывая живот ударом снизу вверх.

Это была работа мясника, но Конан не сделал ни одного неверного движения. Он пробирался через эту свалку напряженных тел и мелькающих лезвий словно тайфун, оставляя за собой красный след.

Рукопашная длилась всего несколько мгновений. Затем оставшиеся в живых отскочили оглушенные и напуганные произведенным среди них опустошением. Конан повернулся и увидел Мага у дальней стены между бесстрастными кушитами. В тот момент, когда мышцы его ног напряглись для прыжка, выкрик заставил его обернуться.

В двери, выходившей в коридор, появилась группа гирканской охраны, натягивавшая тетивы толстых луков к подбородкам, в то время как гирканцы в комнате разбегались с их пути. Конан колебался не больше мига, пока правые руки лучников, играющие упругими мускулами, натягивали тетивы. Во время этого размышления он оценивал свои шансы добраться до Мага и убить его до того, как умрет сам. Он знал что на полпути в него воткнется с полдюжины стрел мощных гирканских луков, которые убивают с расстояния пятисот шагов. Их силы будет достаточно, чтобы пробить его легкую кольчугу и свалить его.

Когда командир отряда лучников открыл свой рот, чтобы крикнуть: «Стреляй!», Конан бросился плашмя на пол. Это произошло как раз в тот момент, когда пальцы лучников отпустили тетивы. Стрелы пронеслись в воздухе в нескольких дюймах над его спиной, перекрещиваясь друг с другом с свистящим звуком.

Когда лучники потянулись за новыми стрелами в своих колчанах, Конан опустил свои кулаки, все еще сжимающие нож и кинжал, вниз с такой силой, что его тело взлетело в воздух и приземлилось на ноги. До того, как гирканцы успели приготовиться ко второму залпу стрел, Конан оказался между ними. Его тигриный натиск и мелькающие лезвия оставили за ним след из корчащихся фигур. Он успел пробежать несколько комнат и хлопающих за ним дверей до того, как во дворце поднялся крик. Затем он обнаружил, что спускается по узкому коридору, который заканчивался тупиком с зарешеченным окном.

Химелианский горец выпрыгнул из алькова, поднимая копье. Конан налетел на него словно горный шторм. Растерявшись при виде запачканного кровью чужака, химелианец ткнул слепо копьем, промахнулся, отвел назад для другого удара и вскрикнул, когда Конан, обезумевший от жажды сражения, ударил с убийственной яростью. Голова химелианца соскочила с его плеч, брызнув темно-красной кровью и шлепнулась на пол.

Конан бросился к окну, обтесал прутья решетки ножом, затем схватился за них обеими руками и уперся ногами. Тяжелое усилие железной силы, дикий рывок и решетка оказалась у него в руках, выскочив с раскалывающим треском. Он выскочил на зарешеченный балкон, оглядывая сад. Позади него вниз по коридору неслись люди. Вслед ему свистели стрелы. Он бросился к решетке, выставив вперед нож и не останавливаясь врезался в хрупкий материал, разбив его вдребезги и по-кошачьи приземлился на ноги в саду.

В саду было пусто, если не считать с пол дюжины скудно одетых женщин, которые с криками разбежались. Конан понесся к противоположной стене, петляя между деревьями, чтобы избежать летевшего за ним дождя стрел. Бросив мимолетный взгляд назад, он увидел разбитую решетку, яростные лица и руки, размахивающие оружием. В это время крик предупредил его об опасности впереди.

По стене бежал человек, сжимая в руках кривую саблю. Этот мужчина, темный, плотно сложенный вендиец, бежал как раз к тому месту, где стены должен был достигнуть беглец, но на несколько секунд опоздал. Стена была не выше человеческого роста. Конан схватился за парапетную плиту и с размаху взобрался на стену, почти не сбавив скорости. Спустя мгновение, вскочив на ноги, он увернулся от удара кривой сабли и всадил свой нож в огромный живот вендийца.

Мужчина рухнул словно бык, обхватив руками своего убийцу в смертельном объятии, и они вместе перевалились через парапет. Конан мельком увидел ущелье с отвесными стенами, которое разинуло свою пасть под ними. Они ударились о его узкую губу, перекатились через нее и пролетев пятнадцать футов рухнули на каменное подножие. Когда они летели вниз Конан развернулся в воздухе так, чтобы вендиец оказался под ним, и толстое, мягкое тело смягчило его падение. Но все равно у него перехватило дыхание от удара.

6. ОБИТАТЕЛЬ УЩЕЛИЙ

Пошатываясь, Конан поднялся на ноги с пустыми руками. Когда он оглянулся, то увидел ряд голов в тюрбанах и шлемах, выглядывающих из-за стены. Появились луки, в которые закладывали стрелы.

Быстрый взгляд показал Конану, что поблизости нет никакого укрытия. Из-за крутого угла, под которым лучники стреляли вниз в него было мало шансов спастись, второй раз упав плашмя.

Когда зазвенела первая тетива и мимо него просвистела стрела, расколовшись о скалу, Конан бросился к телу вендийца, которого он убил. Он обхватил руками тело и перекатил мокрый, все еще теплый труп на себя. Едва он сделал это, как шторм стрел ударил в тушу. Конан, находясь под ней, смог почувствовать толчки, будто по телу лупили сокрушительные молоты. Но прикрытие вендийца было таким, что стрелы не могли, проткнув его, достигнуть Конана.

— Кром! — выкрикнул Конан, когда одна стрела ранила его в икру.

Дробь ударов прекратилась, когда езмиты увидели, что они только украшают перьями тело. Конан свел вместе толстые волосатые руки вендийца. Он перекатился на один бок, так чтобы тело упало на скалу позади него, вскочил на ноги и взвалил тело себе на спину. Теперь, когда он был спиной к стене, тело все еще служило щитом. Его мускулы задрожали от напряжения, так как вендиец весил больше, чем он.

Он пошел вниз в ущелье от стены. Езмиты завопили, когда увидели, что их жертва уходит от них, и послали еще один залп стрел ему вслед, который снова ударил в тело.

Конан скользнул под укрытие первой же скалы и сбросил с себя тело. Лицо и грудь мертвеца были утыканы более чем дюжиной стрел.

— Если бы у меня был лук, я бы показал этим собакам разок-другой, как нужно стрелять! — прошептал Конан яростно. Он выглянул из-за скалы.

Над стеной виднелись головы, но стрелы больше не летели. Зато он узнал среди них меховую шапку Ольгерда Владислава. Ольгерд закричал:

— Ты думаешь, что ты спасся? Ха-ха! Ступай; ты еще пожалеешь, что не остался в Янаидаре в руках моих убийц. Прощай, мертвый человек!

Резко кивнув своим людям, Ольгерд исчез. Другие головы также исчезли со стены. Конан стоял один, если не считать тела у его ног.

Осмотревшись подозрительно вокруг, он нахмурился. Он знал, что южный конец плато был разрезан сетью ущелий. Очевидно, он находился в одном из них, выходящему из сети прямо к южной стороне дворца. Это было прямое ущелье, словно гигантский ножевой разрез, в десять шагов шириной, которое выходило из лабиринта ущелий прямо перед городом и отвесно обрываясь у утеса из твердого камня под садовой стеной, с которой он упал. Этот утес был пятнадцать футов высотой и был слишком гладким для природного образования.

Стены в этом конце ущелья также были отвесными и было видно, что их тоже обработали человеческие руки. Вдоль края стены и вдоль каждой стороны ущелья на пятнадцать фунтов тянулась железная полоса с короткими заостренными лезвиями, наклоненными вниз. Он избежал их при падении, но любой, кто попробовал бы вскарабкаться по стене, был бы разрезан ими на ленты. Дно ущелья круто спускалось вниз от города, так что там, где полосы заканчивались, стены были высотой больше двадцати фунтов. Конан был в тюрьме, частично естественной, частично сделанной человеком.

Посмотрев вниз, он увидел что ущелье расширяется и разбивается на сплетение меньших ущелий, разделяемых гребнями из твердого камня, за и над которыми выступала мрачная масса гор. Другой конец ущелья не был заблокирован, но он знал, что его преследователи не охраняли бы один край его тюрьмы так тщательно, если бы через другой конец можно было беспрепятственно уйти.

Но не в его натуре было признавать над собой власть рока. Они очевидно думали, что он в надежной ловушке, но кое-кто думал так и раньше.

Он вытянул нож из тела вендийца, вытер с него кровь и зашагал вниз по ущелью.

В ста ярдах от городской стены он достиг входов в меньшие ущелья, выбрал один из них наудачу и сразу же оказался в лабиринте из ночного кошмара. Каналы, выдолбленные в скале, причудливо извивались в пустыне разрушенного камня. В основном они шли на север и на юг, но при этом хаотично разветвлялись, сливались и петляли. Он всегда натыкался на очередной тупик. Если он вскарабкивался на стены, чтобы преодолеть их, то за ними был спуск в другую ветку этой запутанной сети.

Когда он спускался вниз с одного гребня, что-то разломалось под его ногами с сухим треском. Оказывается, он наступил на сухие ребра безголового скелета. В нескольких ярдах отсюда лежал разбитый расколотый череп. Он начал спотыкаться об эти зловещие останки с пугающей частотой. У каждого скелета кости были разбиты и разбросаны, череп раскроен. Стихия не могла этого сделать.

Конан стал идти осмотрительней, вглядываясь прищуренными глазами в каждый каменный выступ и затененную нишу. В одном месте был слабый запах мусора и он увидел валяющиеся вокруг куски дынной кожуры и остатки репы. В одном из нескольких песчаных пятен он увидел частично стертый отпечаток. Это не был след леопарда, медведя или тигра, как можно было бы ожидать в этих краях. Он больше походил на отпечаток босой человеческой ступни искаженной формы.

Он сразу же взобрался на выступающую скалу, за которую зацепились пряди жестких серых волос, оставшиеся из-за того, что кто-то терся спиной о камень. Там и здесь, смешиваясь с грудами мусора, стоял сильный неприятный запах, который он никак не мог опознать. Он тяжело стоял в пещерообразных нишах, где свернувшись мог спать человек или дьявол.

Видя, что ему никак не удается держаться прямого курса в каменном лабиринте, Конан взобрался на выветрившийся гребень, который выглядел выше остальных. Вскарабкавшись на его верхушку, он осмотрел лежащую перед ним пустыню. Его обзор, не считая северного направления, ограничивался отвесными утесами, поднимавшимися над уступами и гребнями на востоке, западе и юге, образуя по его мнению непрерывную стену, окружавшую сплетение ущелий. На севере эта стена была расколота ущельем, которое выходило к внешнему дворцовому саду.

Теперь строение лабиринта стало очевидным. Когда-то секция этой части плато, которая лежала между местом, где сейчас был город и горами, опустилась, образовав большую впадину в форме чаши, и поверхность впадины была изрезана ущельями, образовавшимися в результате эрозии, продолжавшейся многие века.

Блуждать по ущельям было бесполезно. Конану нужно было добраться до утесов, которые окаймляли гофрированную чашу, и найти способ преодолеть их по верху или через какой-нибудь разлом, по которому из чаши вытекает дождевая вода.

На юге он обнаружил ущелье, которое было протяженнее остальных и более менее прямо шло к основанию гор, чьи отвесные стены нависали над чашей. Он увидел также, что для того, чтобы достигнуть этого ущелья, ему лучше всего вернуться к подножию городской стены и двигаться по другому проходу, вместо того, чтобы карабкаться через десяток острых гребней, лежащих между ним и ущельем, которого он хотел достигнуть.

Таким образом, он спустился вниз и пошел обратно. Солнце низко висело над горизонтом, когда он снова попал в ущелье идущее от городской стены и отправился к проходу, который должен был привести его к цели. Он мельком взглянул на дальний конец этого ущелья… и замер.

Тело вендийца исчезло, хотя его кривая сабля все еще лежала на скале у подножия стены. Несколько стрел лежало рядом так, будто они вывалились из тела, когда его переносили. Конан уловил крошечный блеск на каменном подножии. Он подошел к этому месту и обнаружил там пару серебряных монет.

Конан подобрал монеты и посмотрел на них. Затем осмотрелся вокруг прищуренными глазами. Естественным объяснением было то, что езмиты как-то сюда пришли, чтобы забрать тело. Но если бы это было так, они наверняка подобрали бы годные стрелы и уж конечно не оставили бы здесь монет.

С другой стороны, если это были не янаидарцы, то тогда кто? Конан подумал о разбитых скелетах и вспомнил замечание Парусати о «двери в Ад». Были все основания полагать, что нечто враждебное человеку обитало в этом лабиринте. А что если украшенная орнаментом дверь в подземной тюрьме выходила в это ущелье?

Тщательный поиск обнаружил дверь, существование которой предположил Конан. Тоненькие трещины, выдававшие ее, не скрылись от внимательного взгляда, хотя со стороны ущелья дверь выглядела как часть утеса и идеально сливалась с ним. Конан с силой ударил по ней, но она даже не шелохнулась. Он вспомнил о ее тяжелой, обитой металлом конструкции и прочных засовах. Чтобы ее разрушить потребовался бы мощный таран. Прочность двери вместе с выступающими лезвиями над головой означали, что езмиты полностью защитили свой город от проникновения в него обитателя ущелий. С другой стороны успокаивало то, что это должно быть создание из плоти и кости, а не демон, против которого не помогут ни засовы, ни копья.

Конан посмотрел вниз глубокого оврага, по направлению к таинственному лабиринту, раздумывая, что же такое ужасное прячется в его проходах. Солнце еще не село, но со дна ущелья его уже не было видно. Хотя видимость была еще хорошей, но овраг наполнился тенями.

В это время Конан услышал странный звук: приглушенный барабанный бой, медленное «бум… бум… бум…», словно барабанщик отбивал такт для марширующих людей. В звуке было что-то постороннее. Конан знал пощелкивание выдолбленных в бревне барабанов кушитов, звон медных литавр гирканцев и грохочущую пехотную барабанную дробь гиборейцев, но этот звук не был похож ни на один из них. Он оглянулся на Янаидар, но звук казалось шел не оттуда. Создавалось впечатление, что он шел отовсюду и ниоткуда… из-под его ног также, как и из любого другого места.

Затем звук прекратился.

Таинственные синие сумерки покрыли ущелья, когда Конан снова вошел в лабиринт. Прокладывая путь между извилистых каналов, он добрался до более широкого ущелья, которое по его мнению было тем, что он видел с гребня и вело к южной стене чаши. Но не прошел он и пятидесяти ярдов, как оно раскололось об острый выступ на два суживающихся прохода. Этого разделения не было видно с гребня и Конан не знал по которой ветке ему пойти.

Когда он колебался, осматривая эти пути, он вдруг замер. Внизу правого прохода в нем открывалось еще более узкое ущелье, образуя колодец из синих теней. И в этом колодце что-то шевелилось. Конан застыл в напряжении, вглядываясь в отвратительное человекообразное создание, стоявшее в сумерках перед ним.

Это было словно дьявольское воплощение ужасной легенды, в плоти и крови; гигантская обезьяна такой же высоты на своих согнутых ногах, как и горилла. Она была похожа на огромных обезьян-людей, на которых охотились в горах вокруг Вилайетского моря, с которыми Конану приходилось сталкиваться и даже драться. Но эта была даже больше; ее волосы были длиннее и гуще, как у арктических животных, и светлее, пепельно-серые, почти белые.

Ее руки и ноги были более похожими на человеческие, чем у гориллы, большие пальцы на руках и ногах больше похожи на пальцы людей, чем антропоидов. Это был не обитатель деревьев, а животное, рожденное в обширных равнинах и мрачных горах. Лицо в основном было обезьяньим, хотя переносица была более отчетливой, челюсти менее животными. Но его человекообразные черты только увеличивали отвратительность его внешнего вида, а интеллект, который проглядывал из маленьких красных глаз, нес только злобу.

Конан знал, что это было: монстр, упоминавшийся в мифах и легендах севера — снежная обезьяна, обитатель неприступной Патении. Он слышал слухи о ее существовании в историях, доходивших с затерянной, унылой горной страны Лолан. Ее жители подтверждали истории о человекообразном животном, которое обитало там с незапамятных времен, приспособившись к голодным и холодным нагорным северным землям.

Все это пронеслось в голове Конана, когда они стояли друг против друга в угрожающей напряженности. Затем скалистые стены ущелья отразили эхом высокий пронзительный крик обезьяны, когда она начала атаку, широко раскинув низко висящие руки и обнажив желтые мокрые клыки.

Конан ждал, удерживая равновесие на цыпочках, противопоставляя ловкий и длинный нож против силы могучей обезьяны.

Жертвы, попадавшие к монстру были разбиты и искалечены пытками или мертвы. Получеловеческая искра в его сознании, отделявшая его от животных, приводила монстра в ужасное ликование при виде смертельной агонии своей добычи. Этот человек был всего-навсего еще одним слабым созданием, которое можно разорвать и распотрошить, разбить его череп и добраться до мозгов, хотя он и стоит с какой-то блестящей штукой в руке.

Конан во время этой смертельной атаки думал о том, что единственный способ уцелеть — это избежать объятий этих огромных рук, которые могут раздавить его в одно мгновение. Монстр был быстрее, чем можно было подумать по его неуклюжему появлению. Несколько последних футов он пронесся по воздуху в гигантском прыжке. Но до того как он навис над Конаном, сомкнув свои большие руки, тот увернулся и его движению позавидовал бы и атакующий леопард.

Похожие больше на когти, ногти только распороли его тунику, когда он ловко прыгнул, рубанув ножом, и ужасный крик пронесся над гребнями ущелий. Правая кисть обезьяны была наполовину отрезана от руки. Густое сплетение бледных волос помешало тому, чтобы удар Конана полностью ее отсек. Брызгая кровью из раны животное развернулось и снова бросилось в атаку. В этот раз его бросок был таким стремительным, что ни один человек не смог бы от него увернуться.

Конан уклонился от сметающего взмаха огромной левой руки с черными ногтями, но массивное плечо ударило его и он пошатнулся. Его понесло к стене атакующим животным, но ему все же удалось в этот момент всадить свой нож по самую рукоятку в огромный живот и яростно распороть его, что было по его мнению смертельным ударом.

Они вместе вместе наскочили на стену. Огромная рука обезьяны ужасающе цеплялась за напрягшееся тело Конана. Крик животного оглушил его, когда вспенившиеся челюсти раскрылись над его головой. Затем они щелкнули в воздухе и сильная дрожь пробежала по телу. Страшная конвульсия отбросила киммерийца и он шатаясь смотрел на обезьяну, корчившуюся в агонии у подножия стены. Его яростный удар распотрошил ее, сокрушающее лезвие проникло сквози мышцы и кости до самого сердца.

Упругие мышцы Конана ныли, будто их долго растягивали. Его железное тело смогло противостоять ужасной силе обезьяны и позволило ему остаться в живых в схватке с ней, хотя более слабого человека она разорвала бы на куски. Но потрясающее усилие потрясло даже его. Его туника была разорвана почти до самого тела и некоторые звенья кольчуги под ней были разрушены. Пальцы с острыми когтями оставили кровавую полосу на его спине. Он стоял тяжело дыша, будто после продолжительного бега, запачканный кровью, своей и обезьяньей.

Конан передернулся, затем встал задумавшись. Красное солнце садилось за дальним пиком. Теперь ему все было ясно. Искалеченных пленников бросали сюда обезьяне через дверь в городской стене. Эта обезьяна, как и те что жили у Вилайетского моря, ела как мясную так и растительную пищу. Но нерегулярное снабжение пленниками не могло удовлетворить повышенный аппетит такого большого и активного животного. Тем не менее езмиты должны были кормить его постоянно; отсюда остатки дыни и репы.

Конан глотнул, почувствовав жажду. Он избавил ущелья от их обитателя, но может погибнуть от голода и жажды, если не найдет выхода из впадины. Где-то здесь без сомнения должен быть ручеек или лужица, из которой пила обезьяна, но чтобы найти их мог понадобиться целый месяц.

Сумерки накрыли ущелья и повисли над гребнями, когда Конан двинулся вниз по правому проходу. Через сорок шагов левая ветка снова соединилась со своей правой сестрой. По мере его продвижения стены становились все гуще усыпанными пещерообразными норами, в которых стоял сильный обезьяний запах. Он подумал было, что здесь может быть еще несколько этих созданий, но понял, что это мало вероятно, так как крик первой привлек бы всех остальных.

Наконец впереди завиднелись горы. Ущелье, по которому он шел, уменьшило глубину и Конан обнаружил, что уже карабкается по сыпучему скату. Наконец он взобрался на вершину и смог посмотреть через впадину на Янаидар. Он прислонился к утесу, такому гладкому, что и мухе трудно было бы найти на нем точку опоры.

— Кром и Митра! — проворчал он.

Он спустился по склону, усыпанному обломками породы, и стал пробираться вдоль основания утеса к краю чаши.

Здесь плато отвесно падало. Можно было двигаться или прямо вверх или прямо вниз; другого выбора не было.

Он не мог точно определить расстояние в сгустившейся темноте, но рассудил, что до низа длина в несколько раз больше чем его длина его веревки. Чтобы убедиться в этом, он размотал ее и опустил один конец на полную длину вниз. Крюк на конце веревки свободно качался.

Тогда Конан развернулся и пошел вдоль основания утеса к другому краю плато. Здесь стена не была такой крутой. Опустив свою веревку, он удостоверился, что около тридцати футов внизу был уступ, который шел между разбитых скал и заканчивался на склоне горы. Казалось, есть шанс спуститься по нему, если хорошенько постараться. Это была не безопасная дорога — любой неверный шаг мог привести к падению скалолаза по каменному склону на несколько сот шагов — но он думал, что такая сильная девушка как Нанайя сможет это сделать.

Он все еще хотел попробовать проникнуть обратно в Янаидар. Нанайя должна была прятаться на потайной лестнице во дворце Вираты, если ее еще не обнаружили. Была возможность проникнуть туда, спрятавшись у двери в Ад и дождаться, когда езмиты откроют ее, чтобы вынести пищу для обезьяны. Возможно и то, что люди из Кушафа, поднятые Тубалом, уже находятся на пути в Янаидар.

В любом случае Конан должен был попытаться. Он слегка вздрогнул и пошел обратно по направлению к городу.

7. СМЕРТЬ ВО ДВОРЦЕ

Конан ощупью двигался обратно сквозь ущелья, пока не добрался до наружного ущелья и не увидел стену и утес на другом его конце. Огни Янаидара мигали в небе над стеной и он услышал приятную мелодию играющих кифар. Женский голос зазвучал в заунывной песне. Он мрачно улыбнулся в темноте, на дне усыпанного скелетами ущелья.

На скалах перед дверью не было никакой еды. Он никак не мог узнать, как часто кормили животное и собираются ли кормить этой ночью.

Приходилось рисковать, что с ним часто бывало. Мысли о том, что могло случиться с Нанайей, сводили его с ума от нетерпения, но он уравновешивал себя стоя у скалы напротив двери и ожидая, неподвижный как статуя.

Спустя час, когда даже его терпение истощилось, послышался грохот цепи и скрежет открываемой двери.

Кто-то всматривался в темноту чтобы убедиться, что ужасающего охранника ущелий нет поблизости перед тем, как открыть дверь сильнее. Лязгнули остальные засовы и наружу вышел человек с большой медной чашей, наполненной овощами. И когда он поставил ее, то произнес магическое заклинание. И пока он стоял нагнувшись Конан ударил его ножом. Человек упал, его голова покатилась вниз по ущелью.

Конан всмотрелся в открытую дверь и увидел, что освещенный лампой коридор был пуст; зарешеченные камеры были вакантными. Он оттащил безголовое тело вниз по ущелью и спрятал его между скал.

Затем он вернулся и зашел в коридор, закрыв за собой дверь и задвинув засовы. С ножом в руке он пошел к потайной двери туннеля, ведущего к спрятанной лестнице. Если спрятаться в тайном проходе не удастся, он может забаррикадироваться здесь с Нанайей в этом коридоре и продержаться, пока не придут кушафцы… если они придут.

Не успел Конан достигнуть потайной двери, как скрип петель за его спиной заставил его обернуться. Основная дверь на противоположном конце коридора открывалась. Конан помчался к ней, когда оттуда вышел вооруженный человек.

Это был гирканец, похожий на того, которого он убил раньше. При виде несущегося к нему Конана крик застрял у него в губах и он потянулся за своей кривой саблей.

В прыжке Конан набросился на него и прижал спиной к закрывшейся двери, приставив к груди нож.

— Молчи! — прошипел он.

Охранник замер, его желтоватая кожа побледнела. Осторожно он убрал свою руку с рукоятки сабли и развел свои руки, показывая, что сдается.

— Здесь есть еще часовые? — спросил Конан.

— Нет, клянусь Тарумом! Я здесь один.

— Где иранистанская девушка, Нанайя? — Конан думал, что он знает где она, но надеялся таким образом узнать, известно ли о ее побеге и не была ли она вновь схвачена.

— Одним богам известно! — сказал охранник. — Я был в отряде часовых, которые вели зуагирских собак в тюрьму, где мы обнаружили нашего товарища в камере с наполовину перебитой шеей, а девушка исчезла. Во дворце поднялись страшные крики и беготня взад и вперед! Но мне было приказано охранять зуагирцев, так что я больше ничего не знаю.

— Зуагирцев? — спросил Конан.

— Да, тех кто позволил тебе спуститься по Лестнице. Завтра они умрут.

— Где они сейчас?

— В другой группе камер, за той дверью. Я как раз пришел оттуда.

— Тогда разворачивайся и иди обратно через эту дверь. И никаких уловок!

Охранник открыл дверь и шагнул в нее, словно ступая по обнаженным бритвам. Они вышли в другой коридор с рядами камер. При появлении Конана в двух из них пронесся шепот. Бородатые лица припали к решеткам и худые руки схватились за прутья. Семеро заключенных молча смотрели на него с ядовитой ненавистью в глазах. Конан выставил своего пленника перед этими камерами и сказал:

— Вы были преданными фаворитами; почему вас заперли здесь?

Антар, сын Ади, фыркнул ему в ответ.

— Из-за тебя, чужеземная собака. Ты захватил нас врасплох на Лестнице и Маг приговорил нас к смерти еще до того как узнал, что ты был шпионом. Он сказал, что мы либо мошенники либо дураки, заснувшие на посту, так что завтра на рассвете мы умрем от ножей убийц Захака, да проклянет Хануман его и тебя!

— В таком случае вы попадете в Рай, — напомнил им Конан, — так как вы преданно служили Магу Сынов Езма.

— Чтоб кости Мага Езма грызли собаки! — выругался от всей души один из них.

— Чтоб тебя и Мага сковали вместе одной цепью в Аду! — добавил другой.

— Плевали мы на Рай! Это все ложь и обман, вызванные наркотиками!

Конан отметил, что Вирате не достает той преданности, которой похвалялись его предшественники, чьи последователи с радостью убивали сами себя по приказу.

Он взял связку ключей у охранника и глубокомысленно взвешивал ее в своей руке. Глаза зуагирцев были прикованы к ней, как смотрели бы люди в Аду на открытую дверь.

— Антар, сын Ади, — сказал он, — твои руки запачканы кровью многих людей, но когда я знал тебя раньше, ты никогда не изменял своей клятве. Маг забыл про вас и отбросил вас от себя. Вы больше не его люди, вы — зуагирцы. Вы ничего ему не должны.