Я тут же нырнул в кусты и из своего укрытия удостоился лицезреть удивительнейшую картину. По дороге, в одном направлении со мной, шел человек, одетый — я определил это шестым чувством — в одежду горожанина. Ни единого кусочка кожи или даже намека на грубое домотканое полотно! Шикарная одежда мистера Вилкинсона выглядела бы рядом с этим нарядом жалкими обносками. Вся ткань была изукрашена крупными клетками и, что сразило меня окончательно, даже, представьте себе, разноцветными полосками! На голове у джентльмена красовалась круглая шляпа с узкими полями, а ноги были обуты в нечто совершенно невероятное — эти штуки даже отдаленно не походили на сапоги или мокасины. Человек был весь в пыли, и когда, прихрамывая, проходил мимо, я расслышал целый поток отборной ругам.

Чуть дальше дорога круто сворачивала вправо. Не теряя времени, я взял напрямки и вышел уже впереди ничего не подозревавшего прохожего. Как только тот показался из-за поворота, я лихо выскочил на дорогу и наставил на него кольт.

Незнакомец вскинул руки да как заорет:

— Не стреляйте!

А ему вежливо так говорю:

— Я и не думаю, мистер. Мне нужна только ваша одежда.

Тот недоверчиво покачал головой, а потом и спрашивает:

— По цвету кожи видно, что вы не индеец, но может быть, все-таки объясните, что за племя живет в этих горах?

— Большинство из нас голосуют за демократов, — говорю. — Но сейчас у меня нет времени на болтовню о политике. Вытряхивайтесь из одежды, сэр, да поживее!

— Господи Боже! — возопил человек. — Мало того, что лошадь выбрасывает меня из седла и исчезает, как утренний туман, и я вынужден битый час плестись по дороге, ежеминутно рискуя потерять скальп, так теперь еще и этот голый псих верхом на муле требует мою одежду! Нет, это уж слишком!

— Не будем спорить, мистер, — говорю я ему. — Того гляди, сюда кто-нибудь нагрянет. Поторопитесь! — И чтобы подстегнуть его к действию, я ловким выстрелом сбил с головы прохожего шляпу. Тот застонал и начал быстро раздеваться. Через некоторое время слышу — спрашивает:

— Трусы снимать? — А у самого в голосе дрожь, хотя погода стояла жаркая.

— Это вот эти, что ли? — опешив, я уставился на предмет разговора. — Вот уж не думал, что мужчина захочет таскать на себе дамские тряпки! Папаша прав — эта страна когда-нибудь да разорится! Возьмите моего мула и езжайте. Как только я раздобуду что-нибудь подходящее, вы получите свою одежду обратно.

Все еще с сомнением глядя в мою сторону, незнакомец взобрался на Александра и, чуть не плача, обратился ко мне:

— Скажите, по крайней мере, как мне добраться до Томагавка?

— Свернете у развилки вправо, а после…

Но в этот момент Александр повернул назад голову и, впервые в жизни увидав на своей спине человека в трусах, испустил дикий рев. Он помчался по дороге со всей прытью, на какую только был способен. Обеими руками незнакомец отчаянно вцепился в гриву мула. Но прежде чем они скрылись с глаз, я успел заметить, как Александр, доскакав до развилки, вместо того чтобы свернуть вправо, взял влево, и оба пропали среди скал.

Я натянул шикарные шмотки на себя, и тут же все тело зачесалось со страшной силой. Не слишком ли я поторопился с городской одеждой? — подумал я тогда, но тут же решил, что не стоит беспокоить себя по пустякам. Куртка едва доходила до пояса, штаны — до лодыжек, но хуже всего дело обстояло с обувкой — ноги жало немилосердно. Носки я выбросил за ненадобностью, а остатки шляпы водрузил себе на голову. Затем бодро зашагал по дороге.

Дойдя до развилки, я повернул направо и примерно через милю вышел на равнину. В этот момент за спиной послышался топот копыт, и через секунду из-за поворота показалась группа всадников.

— Вот он! — крикнул один, и парни помчались ко мне во весь опор. Я сразу смекнул, что чертов незнакомец все-таки добрался до Томагавка и пустил по моему следу своих друзей. Я тут же свернул в сторону и, не разбирая дороги, помчался прямо по прерии, а те на конях — вслед за мной, крича, чтобы я остановился. Черт бы побрал эти башмаки! Из-за них я никак не мог развить нужной скорости! Через четверть мили стало ясно, что от погони не уйти. Тогда я выхватил кольт и круто повернулся, но немного не рассчитал — скорость оказалась слишком велика, проклятые башмаки поскользнулись на ровном месте, и я, нажимая на курок, со всего маху грохнулся в заросли молодых кактусов. Так что пуля лишь сбила шляпу с ближайшего всадника, который яростно закричал и пришпорил лошадь. Я подождал, пока тот подъедет поближе и, посылая вторую пулю, вдруг заметил на его рубашке ярко горящую серебряную звезду. Немедленно бросив на землю кольт, я вытянул руки к небу.

Парни толпой окружили меня. На вид — обычные ковбои. Человек со звездой слез с лошади, поднял с травы мой кольт и выругался.

— За каким дьяволом ты устроил эти скачки по жаре, да еще и стрелял? — грозным голосом спросил он.

— Я не знал, что вы представитель власти, — отвечаю.

— Да ладно тебе, Маквей, — вступился один из них. — Не знаешь, что ли, до чего эти чужаки трусливы? Должно быть, он принял нас за молодчиков из банды Сантри. Где твоя лошадь?

— У меня нет лошади, — признался я.

— Убежала, наверное? — снисходительно усмехнулся Маквей. — Ну да ладно. Садись за спину Кирби и едем.

К моему большому удивлению, шериф сунул кольт мне обратно в кобуру, я уселся позади Кирби, и мы тронулись. Кирби всю дорогу ворчал, чтобы я не ерзал и не вздумал бы падать с лошади. Этим он сильно действовал мне на нервы. Однако я сумел сдержать себя.

Где-то через час мы выехали к небольшому поселку, который мои спутники гордо именовали город Томагавк. При виде стольких домов, скученных в одном месте, я порядком струхнул и уже собрался было дать тягу в родные горы, но вовремя одумался — пока на ногах у меня эти колодки вместо башмаков, все равно далеко не уйти. Никогда прежде я не видел таких странных домов — из досок, а некоторые — так даже двухэтажные! На западе и северо-западе в паре сотен ярдов от окраины высились холмы, с остальных сторон город открывался в голые прерии, отмежевавшись от них только высокой изгородью.

— Вот что, ребята, — сказал Маквей. — Вы скачите в город и объявите людям, что представление скоро начнется. А я с Кирби и Ричардсом займусь приготовлениями. По улицам слонялось множество людей — я даже представить себе не мог, что на свете живет такая масса народа. Шериф с двумя приятелями обогнули северную окраину поселка и остановились возле старого амбара. Мы спешились. Внутри амбар представлял из себя нечто вроде большой комнаты, заваленной всякой рухлядью. В углу висели полотенца и стояли ведра с водой.

— М-да, — протянул шериф. — Не очень-то этот курятник похож на раздевалку, но ничего — сойдет. Парни мало что смыслят в играх такого рода, но мы будем болеть за тебя изо всех сил. Запомни главное: если что — мы их задавим! Ну? Как настроение?

— В порядке, — говорю, — только есть хочется.

Тогда шериф кивнул Ричардсу:

— Принеси-ка ему чего-нибудь пожевать!

А Ричардс ему и отвечает:

— Я думаю, перед боем лучше бы воздержаться.

— Ничего, — говорит Маквей, — похоже, этот парень свое дело знает. Ты лучше поторопись.

Ричардс нехотя удалился, а шериф и Кирби все ходили да ходили вокруг меня, разглядывая, словно я племенной бычок. Они то и дело щупали мои мускулы, и наконец шериф сказал:

— Будь я проклят! Если объем мускулов хоть что-то значит, то денежки, можно сказать, у нас в кармане!

Я вытащил из кобуры свой доллар и сказал, что могу заплатить за постой, а они в ответ захохотали и заявили, что я, как видно, весельчак. Затем явился Ричардс. Он нес миску с едой, а за ним в амбар гурьбой повалили люди. На ногах у всех были сапоги, за поясом — кольты, на лицах — пышные бакенбарды и усищи. Все уставились на меня, как на диво какое, а шериф заявляет:

— Вы только посмотрите на этого красавца, джентльмены! Сегодня решается судьба Томагавка — победить или умереть!

Тут они стали кружить вокруг меня — совсем как до того Кирби с шерифом. Я сильно застеснялся и сам не заметил, как смолол три или четыре фунта телятины с трехквартовой миской картошки, заедая все огромным ломтем белого хлеба, да выпил галлон воды, потому как меня давно уже мучила жажда. Все поразевали рты, а один говорит:

— А где он пропадал вчера? Почему вчера не явился?

Шериф ответил:

— Возница мне сказал, что вчера он был вдрызг пьян и пришлось оставить его в Биснее. Сюда доставили только багаж, — для большей убедительности он ткнул пальцем в угол, где действительно валялись какие-то узлы. — Они оставили лошадь и указание явиться в Томагавк сразу же, как протрезвеет, — продолжал шериф. — Мы с ребятами сегодня порядком потрепали нервы, дожидаясь его. Наконец не выдержали и решили поискать на дороге. А он, оказывается, топал сюда на своих двоих, вот и припозднился.

— Бьюсь об заклад, — сказал Кирби, — негодяи из Белой Клячи, что-то затевают. До сих пор ни один из них сюда не явился. Не иначе как сидят в своем занюханном городишке, сосут какую-нибудь гадость и обсуждают план действий. Им, конечно, хотелось бы провести бой у себя дома. Они там, в Белой Кляче, думают, что если на подготовку боя выложили денежки Томагавк и Гунсток, так он непременно должен состояться в Белой Кляче.

— Не в этом дело, — говорит Маквей. — Просто он находится, как раз посередине между Томагавком и Гунстоком. Мы бросили монету, и жребий выпал Томагавку. А если Белая Кляча хочет нарваться на неприятности, так она их получит полную охапку. Парни из Гунстока еще не подошли?

— Как же! — отозвался Ричардс. — Все салуны Томагавка битком, набиты этими негодяями. Их так и распирает от виски и гражданской гордости. Они уже заложили за выпивку свои последние рубахи и затеяли не меньше дюжины драк. Да здесь собрался весь Гунсток!

— Что ж, начнем, пожалуй, — говорит Маквей, а, сам, вижу, начинает все сильнее нервничать. — Чем скорее закончим, тем меньше прольется крови.

Я и опомниться не успел, как в меня вцепились несколько рук и начали срывать одежду. Я даже подумал, что вот сейчас меня арестуют за разбой на большой дороге. Кирби покопался в багаже, сваленном, в углу, и вытащил оттуда какие-то подозрительные штаны — сейчас-то я знаю, что это был белый шелк. Поскольку больше надеть было нечего, я натянул их, и штаны пришлись как раз впору. Ричардс повязал мне вокруг талии американский флаг, а на ноги натянул башмаки, подбитые шипами.

Я позволил им вытворять со мной все, что угодно, потому как четко усвоил папашины наставления не сопротивляться властям. Пока меня так обрабатывали, снаружи начал нарастать шум, похожий на выкрики огромной толпы. И тут в амбар ввалился костлявый старик с усами, бакенбардами в пол-лица и с двумя кольтами за поясом. Он с порога заорал:

— Послушай, Мак, черт тебя дери! У меня с вечерней почтой дожидается отправки крупная партия золота, а город словно вымер, потому что всем вдруг, видите ли, загорелось поглазеть на твое дурацкое представление! Что, если Опоссум Сантри с бандой об этом пронюхают?

— Ладно, — ответил Маквей, — я пошлю тебе в помощь Кирби.

— Только попробуй! — заявил на это Кирби. — Я тогда первый из твоей команды подам в отставку. Я вложил в этот поединок все свои денежки, и — черт возьми! — я его увижу!

— Ну так пошли кого-нибудь другого! — бушевал старикашка. — У меня и так полно хлопот с магазином, с почтой, со станцией, а тут еще… — и продолжая что-то бурчать в густые усы, он вышел.

— Кто это? — спрашиваю.

— Старина Брентон, — отвечает Кирби. — Он держит магазин на другом конце города. И там же, в магазине, почта.

— Почта? Тогда он мне нужен. У него на почте…

Не успел я договорить, как к нам ворвался еще кто-то и тоже завопил с места в карьер:

— Ну как, твой готов? Народ начинает волноваться!

— Порядок, — отвечает ему Маквей и накидывает мне на плечи какую-то штуковину — он назвал ее халат. Потом они с Кирби и Ричардсом подхватили полотенца, ведра с водой, еще что-то, и мы вышли из амбара. Снаружи собралась огромная толпа. Люди орали, свистели и палили в воздух. Я за всю жизнь не видал столько усов, оружия, башмаков и сапог. Видя такое дело, я наладился было обратно в амбар, но шериф с молодцами вцепились в меня мертвой хваткой и ну успокаивать: мол, все нормально, мол, так это все обычно и бывает, и все такое. Мы пробились сквозь орущую толпу к квадратному загону для скота. По углам были вбиты в землю четыре столба, а между столбами натянуты толстые веревки. Мне объяснили, что это и есть ринг, и приказали пролезть под веревками. Я, конечно, послушался. Земля внутри загона была утоптана, что твой дощатый пол. Мне приказали сесть на табурет в углу — я и сел, а парни завернули меня в одеяло, будто индейца.

Толпа снова завопила, и с противоположной стороны под канаты: полезли какие-то люди — Маквей сказал, что это парни из Гунстока. Один был одет вроде меня, и я не видел зрелища более потешного: уши его болтались капустными листьями, нос расплющен в лепешку, а гладко выбритая голова блестела, как только что отлитая пуля. Он уселся в углу напротив.

Через минуту в квадрат ринга выскочил худосочный человечек и, размахивая руками, закричал:

— Внимание, джентльмены! Вы все в курсе события, по поводу которого здесь собрались. Мистер Бэт О'Тул, будучи проездом через Гунсток, заявил, что побьет любого, кто осмелится бросить ему вызов. В ответ Томагавк, решил раскошелиться и пригласил мистера Брузера Макгорти, по счастью, застрявшего в Денвере на пути в Сан-Франциско. — И он ткнул пальцем в мою сторону. Все разом загалдели, и пальба в воздух возобновилась с новой силой. Меня прошиб холодный пот. А человечек между тем продолжал :

— Бой будет проходить по правилам Лондонского клуба боксеров, принятым в любом цивилизованном обществе: голые кулаки; раунд прерывается, если один из противников сбит с ног или послан в нокдаун. Если после нокаута при счете десять противник не сможет принять стойку, он считается проигравшим. Это говорю вам — я, Юкка Блейн, выбранный рефери за то, что сам я родом из Жеваного Уха и потому лицо незаинтересованное. Джентльмены, вы готовы? Бокс!!!

Маквей сдернул с меня халат и толчком в спину отправил в центр ринга. Я чуть не умер от стыда, но вовремя заметил, что тот, напротив, которого они назвали О'Тулом, имеет на себе не больше моего. Он приблизился и протянул мне руку, как бы для рукопожатия, и я протянул ему свою. Мы пожали руки, и тут же, без всякого предупреждения, он нанес мне сильнейший удар левой в челюсть. Впечатление было, как от удара копытом. Я взбрыкнул ногами в воздухе и грохнулся оземь, О'Тул гордой поступью отправился в свой угол, а его болельщики из Гунстока начали вопить, плясать и тискать друг друга в объятиях. Парни из Томагавка, наоборот, рычали в усы и нервно сжимали рукоятки кольтов. Маквей с помощниками влетели на ринг, и не успел я встать на ноги, как парни оттащили меня в угол и принялись поливать водой.

— Тебе сильно досталось? — перекрывая шум толпы, крикнул Маквей.

— Разве нормальный человек может ударить другого первым? — недоуменно спросил я его. — Он застал меня врасплох, иначе я бы не упал. Я и не думал, что он собирается меня ударить. Никогда еще не играл в такие дурацкие игры.

Маквей выронил полотенце, которым хлестал меня по лицу, и побледнел.

— Ты разве не Брузер Макгорти из Сан-Франциско? — заорал он.

— Нет. Меня зовут Брекенридж Элкинс, с Медвежьей Речки, что в горах Гумбольдта. Я пришел на почту за письмом для папаши.

Он впился в меня убийственным взглядом и зашипел прямо в ухо:

— Но ведь возница описал нам одежду. Все совпадает!

— Мою одежду стащил индеец, — объяснил я ему, — и мне пришлось позаимствовать новую у первого встречного. Может быть, это и был Макгорти?

А тут еще Кирби подошел с ведром воды и спрашивает:

— В чем дело? Пора начинать второй раунд.

— Мы пропали! — застонал Маквей. — Это не Макгорти. Этот чертов телок пришил Макгорти и обобрал его!

— Нам всем крышка! — в свою очередь возопил Ричардс с ужасом. — Ребята поставили на него все монеты, какие, только нашлись в Томагавке. Они доверились нам, даже не взглянув на бойца! Нам теперь вовек не отмыться! Что делать?

— Ничего, — говорит Маквей, — он продолжит бой и, черт возьми, еще покажет, на что способен, — а сам достает кольт и тычет дулом мне в ребра. — А повесить его мы успеем и после поединка.

— Но он же не умеет боксировать! — воскликнул Ричардс.

— Неважно, — говорит Маквей. — На карту поставлена честь нашего города. Томагавк обещал выставить бойца против О'Тула, и он…

И тут меня осенило:

— Так у нас здесь что — драка?

Маквей издал слабый стон, а Кирби потянулся за кольтом, но в этот момент рефери объявил начало второго раунда. Я вскочил на ноги и помчался к О'Тулу. Так вот в чем дело! Им нужна драка! Прекрасно! Они ее получат. Болтовня насчет правил, вопли толпы и кулаки О'Тула совершенно сбили меня с толку, и потому я поначалу никак не мог уразуметь, что же от меня требуется. Я подскочил к О'Тулу и ударил, но тот увернулся, и не успел моргнуть глазом, как заехал мне кулачищами и в живот, и в нос, и в глаз, и в ухо. Хлынула кровь, и толпа заревела от восторга. А мой противник, совершенно ошарашенный, вылупился на меня и проскрежетал:

— Какого черта! Почему ты не падаешь?

Я выплюнул полную горсть крови. Затем, воспользовавшись общим замешательством, крепко обхватил торс врага и, добравшись зубами до уха, с упоением принялся его грызть. Враг взвыл, словно подстреленная рысь. Тут же подлетел Юкка и попытался оторвать меня от О'Тула, но я изловчился и хорошенько шлепнул его по шее, чтобы не мешал. Рефери вскрикнул и юлой отлетел к веревкам.

— Прекратить бой! — заорал он. — Фол!

А Кирби внятно произнес, поигрывая кольтом:

— Ты, придурок! Если получишь хотя бы еще один фол, я тебя шлепну на месте!

Тем временем О'Тул сумел-таки от меня отлепиться и, не мешкая, припечатал костяшками в челюсть. Я почувствовал, что самообладание начинает мне изменять. Вдобавок ко всему он крикнул:

— Эй, ты, увалень! Если хочешь превратить честный бой в уличную потасовку, валяй — не стесняйся! Какого черта! Я тоже вышел не из института благородных девиц!

После чего он лягнул меня в пах и потянулся лапой к уху. Но я цапнул его за большой палец и начал основательно пережевывать. О'Тул заверещал, точно под угрозой оказалось его мужское достоинство. Он едва не оглушил меня вконец, и, чтобы прекратить шум, я бросил его на землю и потоптал немножко ногами. К этому моменту толпа уже совершенно обезумела. И тут из самой гущи раздался выстрел. Пуля, не задев тело, разорвала мой шелковый пояс, и я почувствовал, как штаны предательски заскользили вниз. Я тут же ухватился за них обеими руками. Увидав, что мне уже не до него, О'Тул поднялся и, окровавленный, истекая красной слюной, бросился на меня. Я не решился отпустить штаны, и чтобы избежать столкновения, развернулся и в наклоне выбросил вверх ногу. Удар пришелся пяткой в челюсть. Парень кувырнулся в воздухе, но, задев головой землю, рухнул всем телом и остался лежать — неподвижный, с ногами, запутавшимися в веревках. Это называлось, как потом мне сказали, чистый нокаут. Оставался пустяк: выяснить, жив ли он еще.

Над толпой гостей прокатился рев: Не по правилам! И в мгновение ока обе стороны ощетинились оружием. Жители Томагавка вопили, что никаких нарушений: не было и поединок выигран честно, а выходцы из Гунстока осыпали меня угрозами и проклятиями, пока, наконец, кто-то не выкрикнул:

— Пусть решает рефери!

— Правильно! — согласился Кирби. — Уж этот знает, что наш парень выиграл в честном бою. И пусть попробует не согласиться — я ему башку оторву!

— Брешешь ты все! — заорал кто-то из Гунстока. — Рефери видел, что было нарушение правил! А если он чего недоглядел — так я быстро ему глотку перережу!

При этих словах бедный Юкка свалился в обморок. Страсти разгорелись с новой силой, но вдруг, перекрывая шум толпы, из-за изгороди послышался топот копыт, и в ворота на всем скаку влетела большая группа всадников. Мигом забыв распри, все дружно загалдели: Смотрите, смотрите! Вот и они явились, висельники из Белой Клячи! Мгновенно сотни стволов нацелились на нежданных гостей, а Маквей грозно так поинтересовался:

— С чем пожаловали? С войной или с миром?

— Мы здесь для того, чтобы разоблачить страшный обман! — прорычал в ответ крупный мужчина с красным платком, повязанным вокруг шеи. — Макгорти, выходи! Верхом на Александре, вперед протиснулась знакомая мне личность, на этот раз уже одетая ковбоем. Приняв позу обличителя, человек на муле завопил:

— Вот он! Вот тот головорез, что ограбил меня! Признавайся, куда ты дел штаны и рубаху?

— Что там случилось? — снова заволновалась притихшая было толпа.

— Вас подло надули! — крикнул человек с красным платком. — Вот настоящий Брузер Макгорти.

— А кто же этот? — выкрикнул какой-то парень, тыча в меня пальцем.

— Мен зовут Брекенридж Элкинс, и я сверну шею любому, кто до меня дотронется! — зарычал я, теряя остатки разума, сжал кулаки и приготовился дорого продать свою жизнь. Но предательские штаны снова поползли вниз, и мне поневоле пришлось утихомирить свой пыл.

— Ага! — гиеной взвыл Красный Платок. — Сам признался! Я пока не докопался до сути этого дела, но одно знаю точно: эти псы из Томагавка решили кое на ком нагреть руки. Думаю, теперь олухи из Гунстока воочию убедились, что за мерзкие душонки у их приятелей. Этот человек — Макгорти — несколько часов назад прибыл в Белую Клячу верхом на муле, почти голый, и рассказал, как его остановили среди бела дня на дороге, ограбили, да еще и направили по ложному пути. Но мы не из тех, кто позволяет творить зло безнаказанно! Мы нарочно захватили с собой Макгорти, чтобы показать, как вас надувают в Томагавке! Этот негодяй вовсе не боксер, а грабитель с большой: дороги!

— Подлые койоты из Томагавка нас облапошили! — завопил кто-то из жителей Гунстока.

— Врешь, собака! — зарычал Ричардс, направляя на него кольт. В следующий миг толпа взорвалась яростными воплями: затрещали выстрелы, блеснули лезвия ножей. Храбрецы из Гунстока, не решаясь перейти к наступательным действиям, осыпали бранью недавних соратников из Томагавка, а всадники из Белой Клячи, вопя от восторга, подзадоривали и тех и других. От страха за собственную жизнь Макгорти упал на шею Александра и крепко обхватил ее обеими руками. Умница Александр не стал мешкать и в облаке пыли и порохового дыма покинул поле боя. Я схватил пояс с кобурой, который Маквей перед поединком повесил на столб в моем углу и, согнувшись в три погибели, ужом стал потихоньку выбираться из всеобщей заварухи. Вокруг пчелиным роем жужжали пули, к тому же мне все время приходилось поддерживать проклятые штаны. Наконец я выбрался из свалки и решил было схорониться в кустах, но вовремя вспомнил о письме. Прямо за моей спиной раздавался густой треск выстрелов вперемежку с воплями сотен людей. Я вскочил и, уже не прячась, помчался к ближайшему дому. Как только я добежал до задней стены дома — крайнего на этой улице, — моя голова ткнулась во что-то мягкое. Это был Макгорти, который пытался скакать на Александре. В руках он держал только один повод, и сейчас Александр, как видно, обскакав вокруг поселка, приближался к началу своего путешествия. Я бежал так быстро, что не сумел вовремя остановиться, и мы, столкнувшись, втроем повалились на землю. Я тут же вскочил, думая, что зашиб Александра или сломал ему ногу, но мой верный друг поднялся, отфыркиваясь, как ни в чем не бывало. Вслед за ним, покачиваясь из стороны в сторону и издавая носом непривычные моему слуху звуки, поднялся на ноги Макгорти. Я ткнул ему в живот кольт и говорю:

— Скидывай штаны!

— О Боже! — застонал он. — Опять? Здесь что, такой обычай?

— Живо! — говорю. — Иначе я за себя не ручаюсь.

Он стащил штаны и, вцепившись в трусы обеими руками, помчался от меня с такой прытью, словно боялся, что на этот раз я непременно раздену его догола. Я натянул штаны, вскочил на Александра и поскакал к южной окраине городка. Я предпочел пробираться задворками, хотя это была явно излишняя предосторожность, и довольно скоро выехал к магазину, о котором мне говорил Кирби. Как ни странно, здесь тоже шел бой. Какие-то люди, укрывшись в старой хибаре на другой стороне улицы, деловито обстреливали магазин. Я привязал Александра к крюку, вбитому в стену у двери на заднем дворике, и вошел. Прямо перед распахнутым настежь парадным я увидел старика Брентона, который, укрывшись за бочками, бойко посылал через улицу пулю за пулей из винчестера. В дверной проем то и дело влетали пули, теребя заросли его бакенбардов, на что старик отвечал проклятиями, по многоэтажности далеко превосходившими те, которыми утешался мой папаша после промаха по медведю. Я осторожно приблизился и легонько постучал его по плечу кончиками пальцев. Старик дико завопил и, опрокинувшись на спину, бабахнул мне прямо в лицо, опалив брови. Парни на той стороне улицы разразились проклятиями и часть огня перенесли на меня. Я ухватился за ружейный ствол, а старик, не переставая ругаться, крепко вцепившись в винчестер одной рукой, другой лихорадочно шарил за голенищем в поисках ножа. Тогда я этак почтительно говорю ему:

— Мистер Брентон, если вы не слишком заняты, я бы хотел получить письмо для папаши.

— Не смей подкрадываться со спины! — заорал он на меня. — Я принял тебя за одного из негодяев! Осторожно! Да нагнись же, идиот ты этакий!

Я выпустил дуло, и он тут же послал пулю в человека, целившегося из-за угла хижины. Раздался вой, и человек скрылся.

— Что за люди? — спрашиваю.

— Опоссум Сантри со своей шайкой спустился с гор за золотом, — отрывисто произнес старик, перезаряжая винчестер. — Идиот шериф так никого и не прислал, а прочие дурни беснуются вокруг ринга и кроме себя ничего не слышат. Поберегись, сынок, опять ползут!

Шесть или семь человек выбежали из-за угла хижины и, стреляя на ходу, помчались к нам через улицу. Я понял: пока не утихнет пальба, не видать мне письма как своих ушей. Поэтому я, вытащив свой старенький кольт, трижды бабахнул, и трое наступавших попадали на землю. Остальные немедленно повернули и побежали обратно в укрытие.

— Неплоха работа, сынок! — крикнул мне старик Брентон. — Если когда-нибудь я…. О, Иуда Искариот, нас сейчас разнесет в клочки!

Что-то выкатилось из-за угла хибары. Противоположная сторона улицы несколько возвышалась над нашей, поэтому предмет, набирая скорость, быстро приближался. Вглядевшись, я увидел бочонок галлонов на пять со вставленным фитилем. Фитиль горел, разбрасывая искры, и, вращаясь вместе с бочонком, опоясывал его огненным кольцом. Я спросил Брентона:

— Что там у него внутри?

— Порох — взвизгнул старик и вскочил на ноги. — Деру! Живо! Он сейчас влетит прямехонько в дверь!

Старик так струхнул, что начисто забыл о парнях напротив, за что сразу получил пулю в бедро, и страшно ругаясь, опустился на пол. Я перешагнул через него и направился было к двери, но в этот момент другая пуля задела мой бок. Бочонок ткнулся в ноги и остановился. Я наклонился, осторожно приподнял его и со всей силы швырнул на другую сторону улицы. Не успел он коснуться хибары, как раздалось жуткое «б-бах!», и противоположная сторона улицы скрылась в клубах дыма. Когда с неба перестали сыпаться парни и обломки хибары, когда слегка прояснело, там остался только безлюдный пустырь.

— Провалиться мне на месте, — прошептал старик Брентон. — Никогда бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами!

— А вас здорово задело, мистер Брентон?

— Я умираю, — слабым голосом простонал он.

— Тогда прежде чем умрете, может быть, дадите мне письмо для папаши?

— Как зовут твоего отца? — еле слышно спрашивает он.

— Билл Роллинг Элкинс, — отвечаю.

Пожалуй, старик несколько преувеличивал опасность своего ранения. Поднявшись с пола, пусть и не без труда, он взял кожаную сумку и, порывшись в ней с минуту, вытащил конверт.

— Помню, я что-то говорил старику Роджерсу насчет письма для Билла Элкинса, — сказал он, переворачивая конверт. — Постой-ка! Да оно адресовано вовсе не твоему отцу. Эх, глаза мои начинают сдавать! В тот раз я чуток ошибся. Оказывается, оно для Билла Элстона, что живет при дороге на Белую Клячу.

И вот тут я хочу лично опровергнуть злостные слухи, что якобы в отместку хотел прикончить старика Брентона и разнести его магазин. Я уже докладывал, каким образом старик повредил себе ногу, что же касается остального, то все произошло совершенно случайно. Когда до меня дошло, что все напасти, выпавшие мне на долю, я претерпел зазря, то до того разозлился, что повернулся и выбежал из дома на задний двор. Только я забыл открыть дверь — потому и сорвал ее с петель. Потом я вскочил в седло, опять-таки забыв отвязать Александра от крюка. Я дал ему пятками по ребрам, мул рванул и вырвал вместе, с крюком угол здания. Вот почему на магазинчике осела крыша. Старик Брентон в доме страшно закричал. В это самое время к дому подлетела группа всадников, которых три враждующие стороны — из Белой Клячи, Гунстока и Томагавка — послали выяснить, что это здесь у нас так громко рвануло. Парни тут же решили, что я и есть причина всех бед, и, недолго думая, открыли пальбу из всех стволов, так что мне пришлось уносить ноги подобру-поздорову. Вот как я заработал в спину заряд крупной дроби. Мы вылетели из Томагавка и так лихо поскакали в горы, что со стороны казались, наверное, одной сплошной линией. А я твердил про себя, что не такая уж это, оказывается, простая штука — сделать себе имя, и что в цивилизованном обществе на подростка с неокрепшими мускулами расставлено слишком много капканов и слишком много вырыто волчьих ям.