– Вы живете один, сэр? – спросила она. – Я живу один, – ответил пастор, – но каждое утро ко мне приходит женщина, которая живет в деревне, чтобы убраться и приготовить обед Ее зовут Малютка Эстелла.

Старый Пастор взглянул в окно и вздохнул

– Иногда я мечтаю жить не в одиночестве. Даже в компании со скрипкой снежные зимние вечера тянутся слишком долго. Снимай шляпку и пелеринку, дорогая, Эстелла сейчас принесет завтрак.

Мария еще не успела развязать ленты на шляпе, как дверь в кухню отворилась, и вошла женщина, нагруженная подносом с вареными яйцами, кофе, молоком, медом, маслом и румяным, домашней выпечки хлебом.

Но в ту минуту Марии было не до еды, а ее руки застыли над лентами шляпы. Она уставилась на Малютку Эстеллу так, как смотрят на сон, ставший явью, когда нельзя понять, во сне это или наяву. В моменты одиночества в детстве, Мария, росшая без матери, иногда воображала, какой бы могла быть ее мать. Так вот ее мечта была в точности похожа на Малютку Эстеллу.

Она была тоненькая и грациозная, как ива, маленькая, как дитя фей, с прелестной молочно-белой кожей, слегка окрашенной румянцем. Гладкие прямые волосы отливали бледным золотом, огромная коса, уложенная вокруг головы, напоминала корону. Ее поистине королевскому достоинству немало способствовала гордая прямизна осанки. Ее серые глаза смотрели прямо на Марию, в нежно улыбающихся губах угадывалась немалая сила, а в твердом рисунке подбородка был намек на упрямство. Она была так красива, что на первый взгляд казалась совсем юной, и только потом можно было заметить, что она не так юна. В ее золотистых волосах уже виднелась седина, у глаз были легкие морщинки, а руки прекрасной формы

огрубели от многолетней тяжелой работы. Она была в сером в маленькие розочки льняном платье с белейшей косынкой, завязанной на груди, и в белом фартуке. Она поставила еду на стол, улыбнулась Марии так, как будто знала ее всю жизнь, подошла к ней, развязала затянувшийся узел на ленте, сняла с нее шляпку и несколькими легкими прикосновениями привела ее волосы в порядок. Потом она потрепала Марию по щеке, снова улыбнулась ей, положила шляпку и пелеринку на скамью и вышла.

Старый Пастор между тем придвинул к столу два кресла и очень церемонно подвел к одному из них Марию. Она уселась, чувствуя себя королевой, а он придвинул ее кресло к столу, сел напротив, и они принялись за яйца и кофе.

Поначалу Мария ела молча, отчасти потому что еда была очень хороша, отчасти потому, что нежная фамильярность Малютки Эстеллы лишила Марию дара речи. Когда она наконец заговорила со Старым Пастором, она задала ему вопрос об истории, которую он рассказывал в церкви, а не об Эстелле, потому что она казалась ей чем-то слишком чудесным, слишком личным, чтобы говорить об этом.

– Вы не кончили историю, в ней есть еще продолжение, которое касается только меня, и поэтому вы не стали рассказывать ее при детях?

– Да, это так, – ответил пастор. – Сэр Бенджамин оказал мне честь, рассказав продолжение этой истории вскоре после того, как я приехал сюда. Мы всегда были друзьями. Я очень уважаю сэра Бенджамина, а он меня. Он откровенно рассказал мне все, и я, как мне кажется, единственный человек, с которым он говорит о той странной смеси легенд и фактов, которую я сейчас расскажу тебе. Старики в деревне знают эту историю, но они предпочитают не болтать о ней.

Старый Пастор минуту-другую медленно потягивал свой кофе, а потом начал историю, рассказывая ее как сказку, взятую из книги. Позже Мария подумала, что он сделал это нарочно, потому что история касалась ее непосредственно, а он не хотел ее пугать.

– Ничто не кончается и не исчезает бесследно в этом мире, – начал пастор. – Ты можешь думать, что зерно исчезло навеки, когда оно упало, как мертвое, в землю, но когда следующей весной оно пустит росток и даст листья и цветы, ты поймешь, что ошибалась. Когда сэру Рольву сообщили, что сын Черного Вильяма умер, а его мать вернулась к своим родным, он не сомневался, что Мерривезеры увидели конец этого семейства. Его сын Джон, который не помнил своей матери, без сомнения считал, что Лунная Принцесса и ее белая лошадка исчезли навеки. Кроме того, он несомненно думал, что обман, с которого начались отношения его родителей, хоть и был грехом, но никак не мог повлиять на следующие поколения.

Однако все попытки постричь тисы так, чтобы получилось что-нибудь еще, кроме рыцарей,и петухов, оказались обреченными на провал, они снова становились рыцарями и петухами. А злые люди живут в сосновом бору по сию пору. И в каждом поколении Лунная Принцесса возвращается в усадьбу, и на какое-то время это приносит огромную радость, потому что солнечные и лунные Мерривезеры прекрасно подходят друг к другу, но потом, как наказание за первородный грех, следует ссора, и Лунная Принцесса снова исчезает.

– Она всегда исчезает? – в ужасе прошептала Мария. Она уже догадалась, что в этом поколении она сама была Лунной Принцессой. А ей так не хотелось исчезать.

– Она всегда исчезала, – ответил Старый Пастор. – Не обязательно из долины, но всегда из усадьбы. Хотя старики в деревне утверждают, что однажды появится Лунная Принцесса, у которой достанет храбрости избавить долину от злости Людей из Темного Леса. Но как принцесса из волшебных сказок, она должна смирить свою гордость и полюбить не принца, а бедняка, пастуха или пахаря, какого-нибудь деревенского парня, и с его помощью освободить долину. Но как раз этого Лунные Принцессы и не делают, они все, как одна, так горды, что отказываются принимать помощь других, – Старый Пастор вздохнул и налил себе еще кофе. – Так вот все и идет, и злоба Людей из Темного Леса все еще с нами.

– Но кто ОНИ? – спросила Мария. – Если сын Черного Вильяма умер, они не могут быть его потомками.

– Это сэру Рольву сказали, что ребенок умер, – поправил ее Старый Пастор, – но никто не видел этого ребенка мертвым. Говорят, что его мать, боясь, что сэр Рольв может обидеть ребенка, сказала, что он мертв, и ушла с ним к своей семье. Похоже, что так и было, потому что пятьдесят лет спустя в лесу снова послышался крик черного петуха, и там появились четверо мужчин, которые могли быть сыновьями того ребенка, они пришли из-за холмов и поселились в замке.

И их потомки до сих пор живут там на горе всему краю. Мерривезеры могут говорить, что они владеют сосновым бором, идущим до самого Моря, и бухтой Доброй Погоды, но на самом деле они не больше хозяева на этой земле, чем в Лондоне, ею владеют Люди из Темного Леса. В прошлом бывали Мерривезеры, которые пытались выгнать их оттуда силой или хитростью, но через короткое время они снова появлялись там. Твой дядя мудро не предпринимает подобных попыток. Он терпит их, делает, что может, чтобы защитить зверей от их жестокости, и охраняет своих людей, потому что все они страдают от них… И ждет.

– Лунную Принцессу? – прошептала Мария.

Старый Пастор улыбнулся. – Не знаю. Может быть, сэр Бенджамин, прямо как в волшебной сказке, надеется на это старинное пророчество.

– А вы в него верите?

– Во всякой сказке есть доля правды. Похоже, только Лунная Принцесса может справиться с жестокостью Людей из Темного Леса, потому что только луна может осветить черноту ночи. Это станет возможным только тогда, когда она смирит себя и полюбит бедняка, потому что в этом мире ничего нельзя достичь без любви и смирения. Как бы они ни подходили друг другу, союз солнечных и лунных Мерривезеров всегда кончается ссорой – сэр Рольв был грешник, а грех отцов всегда падает на детей – пока они творят то же самое, что и отцы.

– Так вы думаете, что сэр Рольв убил Черного Вильяма?

– Я так не думаю. – вешительно ответил Старый Пастор. – Сэр Рольв до такого не дошел. Мерривезеры никогда не были убийцами.

– Так что же случилось с Черным Вильямом?

– Не знаю. Может быть, он внезапно от всего устал, и решил немножко пожить в одиночестве и поразмышлять над своими ошибками. Злые люди, к счастью, часто устают, потому что зло очень утомительно.

– А может быть он сел в лодку и просто уплыл на закат и так и не вернулся. Как я рада, что сэр Рольв не убийца!

– Хоть он и не убийца, он алчный до чужого добра разбойник, вероломный обманщик и вообще большой грешник, – резко сказал Старый Пастор. – Тебя нельзя поздравить с таким предком.

– Я думаю, что Райский Холм нужно опять отдать Богу, – сказала Мария. – У Мерривезеров нет на него никаких прав. Если солнечные и лунные Мерривезеры будут оставаться разбойниками, между ними всегда будут какие-нибудь неприятности.

– Мария, – одобрительно сказал Старый Пастор. – Ты возвращаешь доброе имя своей в прошлом не слишком добродетельной семье.

– Наверно, Рольв – потомок того первого пса сэра Рольва, того, который вернулся в сосновый бор, когда сэр Рольв умер?

– Может быть. Говорят, что за год-два до появления очередной Лунной Принцессы в Рождественский Сочельник из соснового бора приходит коричневый пес и остается жить в усадьбе. Потом, когда появляется Лунная Принцесса, он берет ее под свое покровительство.

Мария широко открыла глаза:

– Сэр Бенджамин сказал мне, что Рольв появился из соснового

– Да, – ответил Старый Пастор.

Мария еще шире распахнула глаза:

– Может быть, Рольв не потомок того первого пса, а он самый и есть?.

– Собаки обычно не живут пятьсот лет.

– Но ведь это необычная собака?

– Конечно, – отозвался Пастор, – уж точно необычная.

Они кончили завтракать, и открыв футляр, Старый Пастор вынул скрипку, уселся на скамью у огня и начал натягивать новую струну. Мария не чувствовала себя в этой комнате чужой, казалось, что она тут дома, поэтому она непринужденно подошла к книжным полкам и начала разглядывать книги.

– Можешь брать читать то, что тебе понравится, – сказал Старый Пастор. – Мои книги, как и я сам, всегда к – услугам моих друзей.

– Но почти все они на других языках.

– Если ты хочешь английскую книгу, возьми с верхней полки том английской поэзии… Но по моему мнению французский язык – самый прекрасный в мире.

В его речи проскользнула легкая иностранная интонация, Мария обернулась и посмотрела на него. – Простите, сэр, – робко спросила она, – вы – француз?

– Да, – ответил Старый Пастор, и прижав скрипку подбородком, начал нежно наигрывать мелодию, которую Мария играла на клавикордах перед тем, как выскочить к нему в розовый сад.

– Кто научил тебя ей? – спросил он ее.

– Никто. Она выскочила из клавикордов, когда я первый раз их открыла.

– Ну да, понятно, – сам себе под нос сказал Старый Пастор. – Она наверно играла ее прямо перед тем как закрыть клавикорды. Да, я помню, она играла в тот вечер. Это был ее последний вечер в усадьбе. Это было двадцать лет назад. – Потом он позволил нежной мелодии, которую он играл, смениться веселым деревенским танцем, и Мария не смогла задать ему вопросы, которые так и вертелись у нее на языке. Она проглотила их и сняла с полки ту книгу, на которую указал Старый Пастор. У нее была бледно-лиловая обложка, и она была достаточно маленькая, чтобы умещаться в кармане. Но прежде чем засунуть ее в карман, она заглянула внутрь, и прочла на титульном листе имя, так хорошо известное ей, и написанное таким знакомым ей почерком. Имя было Луи де Фонтенель, а почерк был ее гувернантки, мисс Гелиотроп… Комната закружилась вокруг Марии… Она молча постояла, засунула книгу в карман, думая, что же делать, Ничего, решила она. Просто ждать.

Теперь Старый Пастор стоял, и музыка неслась по комнате, как стая белых птиц. Она решила, что он не заметил, что с ней произошло, казалось, он вообще забыл о ней. Он унесся на крыльях музыки туда, где летают белые птицы. Она присела в реверансе, на который он не обратил внимания, взяла свою шляпку и пелеринку, нажала на ручку двери, и быстро вышла в маленький, сладко пахнущий, заросший садик.

Но у деревянных ворот она остановилась, чтобы подождать, и ей не пришлось ждать долго, срез минуту-другую Малютка Эстелла показалась из-за угла дома, на плечи она накинула серую шаль, но прекрасную голову оставила непокрытой.

– Я знала, что ты меня ждешь, – сказала она глубоким мелодичным голосом. – Хочешь, пойдем ко мне домой? Это небольшой крюк.

– Спасибо, – скромно сказала Мария, и когда стелла взяла ее за руку, засмущалась, как будто шла рука об руку с королевой. Хотя у Эстеллы были натруженные руки, и она работала в приходском доме, как простая служанка, она держалась, как знатная леди, и Мария относилась к ней так же.

– Мое первое имя тоже Мария, – сказала она, пока они шли вместе по церковному двору. – Но когда я еще была совсем девочкой, меня назвали Малюткой за то, что я была очень маленькой, и это имя так и осталось со мной, потому что я осталась маленькой.

– Мать моего отца звали Эстелла, – сказала ария.

– В роду Мерривезеров часто встречаются эти гена, Эстелла и Мария, – сказала Малютка Эстелла. – Женщин из рода Мерривезеров часто называют Мариями, потому что наша церковь посвящена Деве Марии, а имя Эстелла им нравится просто потому, что солнечные люди любят луну и звезды.

Они прошли, рука об руку, по деревенской улице, через сломанные ворота вошли в парк, тут же свернули направо на узкую тропинку. Слева деревья росли часто, как в лесу, но справа на зеленом склоне холма в траве громоздились наподобие стены серые гранитные валуны.

– Это нижняя часть Райского Холма, – сказала Эстелла, когда они проходили мимо. – Но тут слишком круто, чтобы взобраться наверх. Лучше подниматься тропинкой, идущей от деревни. – Она остановилась, положила руку на большой серый валун, торчащий в крутом склоне холма. – Пройдешься со мной еще немного? – спросила она. – Я покажу тебе, где я живу.

– Спасибо, – ответила Мария, с недоумением глядя на нее, потому что не видела никаких признаков жилья.

– Сюда, – сказала Эстелла, обогнула камень и исчезла.

Еще более удивленная, Мария тоже обошла вокруг камня, и позади него обнаружила дверь в холме, совершенно спрятанную рябиной, нависавшей над ней. Эстелла уже стояла на пороге, гостеприимно распахнув дверь и улыбаясь так, будто это была обыкновенная дверь в обыкновенном доме.

– Входи, – сказала она. – Это задняя дверь. Я боюсь, что в прихожей темновато. Дай мне руку, и я закрою дверь.

Когда дверь захлопнулась, стало совершенно темно, но Мария не почувствовала страха, ее рука была в теплой сильной ладони Эстеллы. Они прошли по узкому коридору, потом Эстелла повернула ручку и открыла дверь, и чудный зеленоватый свет залил их. Марии всегда казалось, что именно такой свет бывает над морем.

– Моя гостиная, – сказала Эстелла.

Это была большая пещера с окнами как в обычной комнате. В восточноой стене было два окна, а в западной – одно, частый оконный переплет в виде ромбов уходил глубоко в камень. Снаружи они были прикрыты зеленым занавесом папоротника и плюща, и Мария поняла, что случайный прохожий даже не догадается, что тут есть окна. Дверь, в которую они вошли, была в северной стене, а рядом с ней шла каменная лестница, такая крутая и узкая, что была больше похожа на стремянку, чем на лестницу. Она была пристроена к стене и вела в верхнюю комнату. В южной стене была другая дверь, рядом с которой висел колокольчик. На крючке рядом с колокольчиком висел длинный черный плащ с капюшоном, а с другой стороны от двери был камин с весело играющим в нем пламенем, перед камином спала белая киска. В комнате был буфет, стол и стулья из дуба, а вдобавок к ним на южной стене висела полка с фарфоровым сервизом в цветочек и ярко сверкающими медными кастрюльками и сковородками. Бледно-розовые занавески с рисунком из ярко-розовых розочек висели на окнах, а каменный пол покрывал пестрый тряпичный коврик. На подоконниках и на столе теснились горшки с розовой геранью, а пучки трав свисали с потолочных балок. Все было просто и чисто, как у Старого Пастора, хотя комната по размеру была в три раза больше. Мария догадалась, что и там, и тут хозяйничает Эстелла. Она восхитилась ее вкусом в расстановке мебели и отделке, но не ее пристрастием к розовому цвету. По мнению Марии в комнате было слишком много розового. Она предпочитала цветовую гамму гостиной в усадьбе.

– Как забавно жить в пещере, – воскликнула она, с восхищением оглядываясь кругом.

– Немножко розовенького и пещеру превратит в уютный дом, – сказала Эстелла. – Мне нравится розовый цвет. Теперь пойдем наверх, дорогая, посмотришь, где мы спим.

– Мы? – про себя подумала Мария, поднимаясь вслед за прекрасной хозяйкой наверх. Так Эстелла замужем? Ничто не напоминало о мужчине в доме, нигде не стояли грубые башмаки, а на полу не виднелись кучки пепла из трубки. Он, должно быть, очень скромный муж.

Каменные ступени привели в очаровательную спальню Эстеллы. И здесь заросшие папоротником окна выходили на запад и на восток, но занавески на этот раз были с рисунком из розовых вьюнков. Кровать Эстеллы стояла у южной стены. Полог был из такого же ситца в розовый вьюнок, а на кровати было прекрасное лоскутное покрывало, где в цветовой гамме тоже преобладало розовое. Мебель казалась очень старой. У кровати был шкаф для одежды и дубовый комод, почерневший от времени, над которым висело зеркало. Зеркало было не стеклянное, а из полированного серебра, а сверху его раму украшала фигурка лошади, несущейся галопом.

– Это зеркало было сделано сотни лет тому назад, тогда зеркала еще не делали из стекла, – сказала Эстелла, заметив, какой удивленный взгляд Мария бросила на зеркало. – Вместо этого их делали из полированного металла. – Она нежно улыбнулась. – Зато какое в нем отражение! Посмотрись в зеркало и ты увидишь, что ты в нем лучше, чем есть на самом деле.

Мария с бьющимся сердцем подошла и взглянула в зеркало. Что за хорошенькое личико смотрело на нее! Веснушки, казалось, куда-то исчезли, волосы из рыжих стали серебристо-золотыми. А вокруг головы виднелось нежное лунное сияние.

– Но это не я в зеркале, – прошептала она.

– Конечно, – мягко сказала Эстелла, беря ее за руку. – Но не бойся. – Она нежно отвернула лицо Марии от зеркала. – А эти ступеньки ведут в его комнату.

У двери к стене лепилась еще одна похожая на стремянку лестница, еще круче и уже первой, и Мария подумала, что надо быть уж очень маленьким и ловким, чтобы взобраться по ней. Должно быть, у Эстеллы муж из эльфов, если он такой маленький и так уверенно стоит на ногах. Ей не терпелось посмотреть, на что похожа его комната, но только Эстелла двинулась к лестнице, как раздался звон колокольчика.

– Это Дигвид возвращается, – сказала Эстелла и побежала вниз в гостиную, Мария вынуждена была последовать за ней, ибо хорошо воспитанные люди в чужом доме не входят без разрешения в комнаты. Кроме того, ей было совершенно непонятно, как связан звон колокольчика с возвращением Дигвида.

Когда она спустилась в гостиную, колокольчик на южной стене еще слегка подрагивал, а Эстелла, накинув длинный черный плащ с капюшоном, отпирала дверь. – Пойдем, дитя, – сказала она Марии. – Дигвид захватит тебя с собой в усадьбу, и ты побережешь свои ножки, они наверно уже устали.

Мария последовала за ней в темный сырой туннель, который освещался только светом, падавшим из гостиной. Они повернули направо и оказались перед огромными дубовыми воротами, заложенными на манер засова большим стволом дерева.

Теперь Мария догадалась, где они, это был тот самый туннель, через который они ехали в тот первый вечер, когда прибыли в усадьбу. А та туманная фигура, которую она видела, была Эстелла в черном плаще, открывающая, ^как и теперь, ворота. Одной рукой накинув капюшон, чтобы спрятать лицо, она отодвигала ствол. Она была очень сильной, хоть и маленькой, сильной, как фея.

Огромные ворота открылись, и в них въехал Дигвид в двуколке, запряженной Дарби.

– Я один, мэм, – сказал он Эстелле, и та откинула с лица капюшон.

– Остановись и посади молодую леди, – велела она, и он остановился, и широко улыбнувшись Марии, ждал, пока Эстелла закроет огромные ворота. Сделав это, она помогла Марии взобраться в двуколку и усесться позади Дигвида. Она стояла рядом с двуколкой, серьезно глядя на Марию, а зеленоватый снет из открытой двери за ее спиной делал ее лицо странно неземным.

– Мария, – сказала она, – не говори сэру Бенджамину, что ты видела меня. Понимаешь, он не знает, что я живу здесь. Старый Пастор знает, вся деревня знает, что я – привратница Лунной Усадьбы, а сэр Бенджамин не знает.

Мария, которая все это время не переставала изумляться и сдерживать свое любопытство, и на эту поразительную новость просто кивнула, и у нее вырвался только один вопрос.

– Если он не знает, что вы привратница, то кем он вас считает?

– Раньше привратницей была одна старушка, – ответила Эстелла. – Она когда-то жила в усадьбе, но она задавала столько вопросов, что Мармадьюк Алли рассвирепел и нагрубил ей, и она не могла больше оставаться там, и сэр Бенджамин сделал ее привратницей, чтобы у нее был свой уютный дом. Но она поссорилась и с ним, боюсь, что она была настолько же сварлива, насколько любопытна, и она не разговаривала с ним и не позволяла ему переступать порог ее дома. Потом она умерла, и я заняла ее место. Но сэр Бенджамин не знает, что она умерла, и не знает, что я заняла ее место. И из-за плаща, который я ношу, и из-за того, что она тоже была маленького роста, он, глядя на меня, думает, что видит старую Эльспет. Я знаю, что могу тебе доверять, Мария. Я знаю, ты сохранишь мою тайну, как и вся деревня.

– Вы можете мне доверять, – сказала Мария, высунулась из двуколки, поцеловалась с Эстеллой, и они с Дигвидом проехали через туннель и въехали в теплую тихую красоту парка.

С той самой первой ночи Мария не ездила этим путем, и ей было очень интересно. При дневном свете он оказался совсем другим, но лужайки между деревьями все равно сохраняли таинственность, и ее бы не удивило, если бы она снова увидела маленькую белую лошадку, скачущую галопом по поляне. Но на этот раз она ничего не увидела, и перестав оглядываться, решила побеседовать с Дигвидом, потому что он был очень доволен поездкой на ярмарку и мечтал рассказать ей об этом. Он купил новую лопату и косу, десять новых мышеловок, бутылочку микстуры от кашля для самого себя, поросенка, канарейку в клетке, огромную мясную кость, коробку бисквитов, пучок редиски, бумажный кулек, полный леденцов, и другой, полный засахаренных орешков, тресковую голову и большой пакет табаку. Это было довольно шумное путешествие, потому что поросенок визжал, канарейка пела на самых верхних нотах, мышеловки гремели и стукались друг о дружку при каждом ухабе на дороге, а тресковая голова пахла так, что ее нельзя было не заметить. Но несмотря на тресковую голову, Мария наслаждалась путешествием, потому что Дигвид был добр и общителен и очень ей понравился.

Сэр Бенджамин и мисс Гелиотроп прогуливались вместе в саду, и Дигвид остановил двуколку, чтобы Мария могла спрыгнуть и присоединиться к ним. Когда она уже была внизу, он протянул ей кулек с засахаренными орешками.

– Для вас, маленькая госпожа, – застенчиво произнес он.

А затем с багровым от смущения лицом он протянул кулек с леденцами мисс Гелиотроп: – Для вас, мэм. Я знаю, вы любите мятные.

Табак он отдал сэру Бенджамину и отъехал быстрее, чем они смогли как следует поблагодарить его.

– Всегда привозит гостинцы из города, – рассмеялся сэр Бенджамин, когда все трое повернули к усадьбе. – Канарейка, я думаю, для Мармадьюка Алли. Мармадьюк обожает птиц, но из-за Захарии все его питомцы обречены на краткую жизнь.

Мисс Гелиотроп показалась Марии несколько взволнованной, и сэр Бенджамин объяснил, почему.

– Я пригласил мисс Гелиотроп немного прогуляться, чтобы успокоить нервы. Сегодня утром Мармадьюк решил познакомиться с ней. Вместо того, чтобы раздвинуть занавески и наполнить кувшин для умывания горячей водой в обычной бесшумной манере, которая не разбудит самого чувствительного спящего, он немножко пошумел, и она проснулась и увидела его.

– Это был шок, – заохала бедная мисс Гелиотроп, – страшный шок. Ни один мужчина, за исключением моего отца, конечно, не переступал порог моей спальни.

– Мармадьюк Алли почти совсем не мужчина, мисс Гелиотроп, – успокоил ее сэр Бенджамин. – Он – ну – Мармадьюк Алли, и это огромный комплимент вам, потому что он так не любит женский пол, что в его обычае бежать женщин, как чумы.

– Теперь вы поняли, мисс Гелиотроп, кто так прекрасно делает всю работу по дому, – сказала Мария.

– Теперь-то я знаю, – сказала мисс Гелиотроп, начиная понемногу улыбаться. – Никогда не верила, что такой маленький и почтенный – ну – я должна сказать джентльмен за отсутствием лучшего слова – может оказаться такой хорошей хозяйкой.

– Тем не менее вы испытали шок, – сказал сэр Бенджамин сочувственно. – Мне кажется, вам будет полезна небольшая прогулка после обеда. Надеюсь, что до вечера не будет дождя. Вы с Марией могли бы поехать в коляске, запряженной пони. Это специальная дамская коляска, но ею не пользовались двадцать лет. Но Дигвид вычистил ее.

– Мне должно это понравиться, – любезно согласилась мисс Гелиотроп.

– Сэр, – восторженно закричала Мария, – можно мы поедем на Райский Холм?

– Конечно, – ответил сэр Бенджамин.

Они были уже возле дома, и пока сэр Бенджамин и мисс Гелиотроп задержались, чтобы еще раз взглянуть на сад, Мария вбежала в залу. Там были звери, все четверо – Рольв, Захария, Виггинс и зайчиха Тишайка – они расположились у огня, наслаждаясь каждый тем подарком, который Дигвид привез им из города – Рольв – огромной костью, Захария – тресковой головой, Виггинс – бисквитами, а Тишайка – редиской. Они сгрудились вокруг нее, перебирая лапами, виляя хвостами, шевеля ушами в дружеском приветствии, и она ласково потрепала их пушистые головы. Все было такое домашнее и дружелюбное, что Мария поняла – время знакомства с Лунной Усадьбой прошло, и теперь она сидит тут крепко, как бриллиант в оправе. Она еще сильнее почувствовала это, когда отворилась кухонная дверь и в проеме показалось розовое бородатое лицо Мармадьюка с широченной усмешкой, концы которой прятались где-то за ушами.

– Спорю, вы окажете мне честь, госпожа, взойдя на сцену моей кулинарной лаборатории, – сказал он скрипучим голосом. – Через кота Захарию мы получили информацию, что вы были приглашены на завтрак в дом его преподобия, викария Сильвердью, но по моему прошлому опыту у меня сформировалось неблагоприятное мнение о способе ведения хозяйства у его преподобия, и я возьму на себя смелость предположить, что трапеза, к которой Вы присоединились, состояла ни из чего иного, как из холодных закусок. Окажите ли вы мне честь, войдя внутрь?

Мария вошла и увидела, что кухонный стол покрыт белой скатертью, а на ней стоит блюдо с облитым розовой глазурью пирогом, кружка.

пенящегося молока и маленькая серебряная тарелочка, полная засахаренных вишен. Пока она уминала сладкий пирог, заедала его вишнями и с наслаждением, длинными глотками, пила молоко, Мармадьюк стоял на табуретке и вешал на окно клетку с канарейкой, а пока он прилаживал клетку, он не переставал улыбаться ей, а один раз даже подмигнул левым глазом. Она поняла, что он очень, очень доволен ею, как будто знал и высоко оценил то решение, которое она приняла в гостиной Старого Пастора, пока тот рассказывал ей о прошлом ее рода.

– Мармадьюк Алли, – осмелилась она обратиться к нему с вопросом, такой он был сияющий и дружелюбный, – но как Захария передал послание Старого Пастора?

– Сообщения, которые Захария предназначает для обнаружения, он пишет правой лапой на пепле. Захария – необычайно одаренный кот. Во времена фараонов, в древнем Египте, его предков, как он мне рассказывал, обожествляли, и в его венах, как он мне рассказывал, течет голубая кровь. Это последнее утверждение у меня была возможность проверить, когда однажды он к несчастью поранил нос о нож для резки мяса, пока готовилась его воскресная порция, состоящая из легких и грудинки. Кровь, которая потекла из раны, была голубая, как лесной колокольчик.

Мария поставила свой стакан молока и устремилась к очагу, чтобы посмотреть на пепел. Он был разглажен, наверно кончиком длинного хвоста, и испещрен маленькими рисунками, похожими на египетские иероглифы. Первым шел контур скрипки, за ним полумесяц, потом оба вместе, объединенные кружком. На следующем маленьком рисунке была церковь и кофейник. Мария восхищенно улыбнулась. Она поняла, что скрипка – это Старый Пастор, полумесяц – она сама, потом они вместе, направляющиеся в церковь и завтракать.

– Захария заслужил свою тресковую голову, – сказала Мария.

– А ты, маленькая госпожа, – отозвался Мармадьюк Алли, снова зовя ее к столу, – заслужила свой сладкий пирог, вишни и молоко.