Отказываться от такого приглашения ни в коем случае нельзя. Даже если ты серьезно болен и лежишь в постели с температурой под сорок. Поэтому Степаныч как можно естественнее разыграл сдержанное удивление, поблагодарил Пузыря за приглашение на свадьбу и пообещал в назначенное время прибыть к популярному у братвы Троицкому храму. Именно в нем должна была пройти церемония венчания гатчинского авторитета и его суженой.

Краем уха Тихий слышал, что один из священников, ранее служивший в этом храме – кажется, отец Павел, – сейчас окормляет паству на острове Каменном, в затерянной среди вологодских лесов и закрытой для доступа родственников тюрьме для пожизненно осужденных, тюрьме особого назначения. Отпускает, значит, грехи тяжкие раскаявшимся серийным убийцам типа Чикатило, религиозным душегубам вроде главаря секты сатанистов Каллистрата и маньякам-педофилам, таким, как Стахов. Неужели подобная гниль рода человеческого, брезгливо думал Тихий, вообще способна раскаяться?!

Самого себя, лишавшего жизни собственными руками и бестрепетно отдававшего челяди приказы на ликвидацию конкурентов, Тихий к таковым не причислял даже в редкие моменты душевного самокопания. Он не нелюдь, он лидер, благородный волк, а не бешеная собака. А хищник должен уничтожать овец, таково его предназначение, для этого его произвела на свет матушка-природа, и для этого он существует.

Положив трубку, старик немедленно набрал номер шефа своих громил Пал Палыча. Ему не терпелось узнать результаты допроса вероломно продавшей его Фиксе бухгалтерши Масюлевич.

– Слушаю, – после первого же гудка хриплым простуженным голосом отозвался бывший опер. Отсидев в «красной» нижнетагильской зоне троечку за рукоприкладство с тяжкими последствиями, Клычков, он же Бульдог, давно состоявший на довольствии у Тихого, без сожаления расплевался с убойным отделом Всеволожского ОВД и успешно влился в число подручных Белова, в короткий срок завоевав его доверие и возглавив группу боевиков.

– Чем порадуешь? – непринужденно, словно речь шла о пустяковом деле, спросил патриарх.

– Сама, тварь, все выложила, как только поняла, что влипла, – в тон Тихому сообщил Бульдог. – Этот чмо, Бык, разыграв Ромео, обещал ей бросить братву, смастырить обоим светлые греческие документы и умотать на солнечный Крит. Вроде как у него там даже дом имеется. Надоела, мол, такая стремная работенка, капусты хватает, пора и пожить в свое удовольствие – завести небольшой бизнес, вроде заправки с кафе, и до старости греть задницу на пляже…

– И эта облезлая овца купилась на такую голимую лажу?! – протяжно охнул Степаныч, закатив глаза. – Чтоб я еще имел дела с бабами… Что дальше? Про Мальцева выяснил? Его идея перехватить товар?! – Это интересовало Тихого больше всего. Одно дело – инициатива чересчур самостоятельного отморозка, и совсем другое – если тот действовал по указанию своего шефа. Это уже прямой плевок в лицо.

– Толком так и не выяснил. Натаха говорила, были у нее кое-какие подозрения, что не от себя Бык банкует, но вы сами знаете, шеф, похотливая баба мозгам не хозяйка, – сказал Пал Палыч.

– Жаль. Значит, придется начать дознание с Фиксы, отработать пидора по полной программе, прямо завтра, и посмотреть, как отреагирует Мальцев. – Тихий замолчал, ожидая, когда Бульдог сам перейдет к рассказу об участи приговоренной нимфоманки.

– Мы все сделали так, как вы хотели, Степаныч, – поняв, чего от него ждет старик, тихо проговорил бывший мент. – Кроме посадки на болт. Пацаны сказали, у них на такую мымру даже с домкратом не встанет! – зло хмыкнул Бульдог. – Короче, сначала обнадежили, типа отдавай копье и сваливай на все четыре стороны, выгребли лавы подчистую, свозили к нотариусу, взяли дарственную на квартиру и тачку и потом уж… накинули струну на шею, свезли на Южное, положили в свежую могилку и землей присыпали. Сегодня, ближе к обеду, сверху жмура в ящике положат, так что ништяк. Баба она одинокая, никто искать не станет. Потом по-тихому подбросим соседям мулю, вроде как все продала и на юга укатила.

– Спасибо, Паша, что бы я без тебя делал, – с преувеличенной благодарностью в голосе произнес Тихий. – Только ты не расслабляйся, дел на сегодня выше крыши. Короче, ребят не отпускай. Пузырь пригласил меня на свадьбу, в Троицкий собор. Женится, значит, студень с ушами. Венчание в три часа, сегодня… Соберутся все солидные, без жен.

– Сходка? – сообразил Пал Палыч. – Где?

– Вне всяких сомнений. Места не знаю, но это не проблема. Туда после венчания такой кортеж двинет, что ментам впору движение перекрывать… Я хочу, чтобы ты и несколько самых крепких мальчиков находились рядом.

– Понял, Степаныч. Есть серьезные опасения? – В голосе Бульдога слышалось напряжение.

– Я почти уверен: самое худшее, что может произойти, так это визит псов из ОМОНа. Если мусора нагрянут, ничего не предпринимайте. Вызови Перельмана. За мной чистяк, через три часа отпустят. Но если я дам сигнал на наш персональный пейджер… значит, лажа. Прорывайтесь. Буду жив – вытаскивайте. А нет – боезапас у вас солидный, разберетесь на месте, кто прав, кто виноват.

– Не волнуйтесь, Олег Степанович. Может, дополнительную охрану прислать?

– Этой-то многовато будет, – вздохнул старик. – Обойдусь Виталиком. Куда в храм Божий целой ордой переться. И без того люда разного набьется, не продыхнуть… В общем, ты все понял, дорогой.

– Я и ребята будем рядом, на двух машинах. Возьму шесть человек – группу Дольфа, при полном арсенале и в броне.

– Вот и ладушки. Ну, не буду больше отвлекать.

Тихий нахмурил брови и задумался. Подошел к столу, открыл деревянную коробочку, набил ванильным табаком дорогую, ручной работы аргентинскую трубку, закурил, пуская клубы густого и ароматного дыма, и принялся вышагивать по кабинету.

Интуиция подсказывала патриарху, что сегодняшний день не только круто изменит всю его нынешнюю жизнь, но и отразится на раскладе сил в криминальном мире Санкт-Петербурга. Будут ли перемены связаны с предъявленным ему ультиматумом? Возможно. А возможно, и нет. Тихий еще не определился, выйдет ли он, признав поражение, из игры, если подозрения о заговоре подтвердятся. Или в нем взыграет униженная гордость пахана и он, как окруженный стаей шакалов седой раненый волк, оскалив клыки, начнет неравный бой не на жизнь, а на смерть.

Старик верил своим предчувствиям. Для некоторых гостей Пузыря, сразу или чуть позже, но сегодняшнее венчание и последующий сходняк непременно обернутся тем, что шахматисты называют «матом».

Откуда возникло такое острое предчувствие, Тихий не смог бы точно ответить даже самому себе. Но его, Тихого, утонченные нервы, его отшлифованная долгими годами выживания в неволе способность видеть на шаг вперед буквально вопили в голос: сегодня на свадьбе Пузыря не будет тихого пиршества.

Прекратив мерить шагами комнату, Тихий вновь подошел к телефону и набрал номер коттеджа, стоявшего на берегу одного из небольших живописных озер в северной части Питера. Район так и назывался – Озерки. Там, под круглосуточной вооруженной охраной из двух человек, жили жена и дочь старика. Сам Тихий, так уж повелось, появлялся и ночевал в семейном гнезде не чаще трех раз в неделю, гораздо больше времени проводя в городской квартире.

К телефону, как обычно, подошел охранник.

– Как дела? – откашлявшись, осведомился хозяин, вытаскивая изо рта мундштук и прикрывая гнездо трубки давно пожелтевшим большим пальцем. От чертового ванильного привкуса уже сушило горло. Но другой табачок пристрастившийся к крепкой «Амброзии» Тихий не признавал.

– Да не так чтобы совсем хорошо… – промямлил охранник, явно «поплыв» голосом. Тихий сразу понял, что его супруга – блиставшая некогда на лучших мировых сценах прима-балерина Мариинки Анастасия Витковская – снова впала в жуткую депрессию и, как это случалось в последнее время все чаще и чаще, надралась в хлам, неизвестно где раздобыв спиртное. Наверное, несмотря на строжайшие запреты Тихого, принес кто-то из сочувствующей «несчастной женщине» обслуги или даже охранник. Поди уследи за каждым. Сволочи! Не увольнять же всех разом к чертовой матери?

– Где она? – сухо спросил старик.

– Закрылась в каминном зале, включила на полную катушку какую-то заунывную какофонию, кажется своего любимого Шнитке, и периодически плачет.

– Что говорит? – вздохнул Тихий.

– Ругается на вас, – угрюмо, с явной неохотой доложил охранник и, помявшись, добавил: – Что-то про загубленную жизнь, молодость и золотую клетку. А еще про Алену. Вспоминает тот случай, когда вы… случайно… испугали дочку и она перестала говорить.

Тихий крепко, до скрежета сжал зубы. Вот, опять старая песня. Опять!

В том, что его красавица дочурка за последние тринадцать лет из своих шестнадцати не произнесла ни слова, действительно был виновен только он. И все эти годы казнил себя за это, хотя полчища врачей, в России и за рубежом, светила, мать их так, которым он показывал Алену, посчитали происшедшее несчастным случаем и по сей день продолжали тянуть одну и ту же песню: у начавшего нормально говорить ребенка речь пропала в результате сильного шока, и только антишок – другое необычное происшествие, которое потрясет нервную систему девочки и сумеет разблокировать отвечающий за речь участок мозга, – способен вернуть ей счастье общения.

…Тогда, в новогоднюю ночь, преисполненный самых нежных отцовских чувств, слегка выпивший в «Астории» после удачного налета Тихий переоделся в приготовленный загодя костюм Деда Мороза, пошел в детскую и разбудил уснувшую в обнимку с плюшевым медвежонком Аленку, чтобы поздравить и подарить долгожданный подарок – специально заказанную фарцовщикам и доставленную самолетом из Праги большую говорящую куклу.

Открыв глазки и увидев перед собой в тусклом свете ночника лохматого белобородого незнакомца в атласной красной шубе, с огромным багровым носом, с палкой-посохом и мешком на плече, девчушка дико закричала, забилась в истерике. Тихий, судорожно матерясь, сорвал с себя весь этот безобидный маскарад, взял ребенка на руки, и Аленка мало-помалу успокоилась. Но вслед за этим у нее обнаружился паралич речевого центра.

Это был первый и единственный раз в жизни Тихого, когда, узнав от врачей страшный диагноз, он всерьез подумал о самоубийстве. Трехлетняя Аленка была для разменявшего уже шестой десяток бывшего рецидивиста дороже всего золота мира. Только в ней, милой, беззащитной золотоволосой девчушке, Тихий видел смысл своего дальнейшего существования, с появлением дочки он словно преобразился. Ни разу Алена не слышала, чтобы в ее присутствии отец повышал голос, «ботал по фене» или, не дай бог, нецензурно выражался.

Дочь ни разу не упрекнула его за ту глупую шутку с Дедом Морозом. Наоборот, она искренне жалела старика, понимая, какой тяжкий груз вины нес он все эти годы, как сильно страдал и страдает по сей день.

Чего Тихий только не делал, чтобы вернуть Аленке способность разговаривать! Гипноз, экстрасенсы и даже колдуны. Все тщетно. Алена, высокая, стройная, по характеру – мягкая домашняя девушка, ни разу в жизни не выезжавшая в город без сопровождения телохранителя и никогда не имевшая подруг, к своим шестнадцати годам превратилась в настоящую красавицу, самую обворожительную из всех, что приходилось встречать Тихому. Она сумела заочно окончить среднюю школу и первый курс филологического факультета МГУ, чисто зрительно и на слух выучить английский и итальянский языки. Но при этом продолжала оставаться немой.

– Значит, так, – проведя ладонью по лицу, словно смахивая неприятные воспоминания, жестко приказал Тихий. – Ты и напарник должны сделать все в точности, как я сказал. Взломаете дверь в каминный зал, скрутите Настасье руки…

– Олег Степанович, она же…

– Молчать! Будет сопротивляться, а как ты думал?! Разрешаю применить силу, но, разумеется, в разумных пределах. Свяжете ей руки и ноги. Наручники у вас есть, прикуете к батарее и будете ждать нарколога. Я сейчас позвоню и договорюсь, чтобы ей поставили капельницу с «торпедой»… Говорят, на год хватает, да и нейтрализовать в случае чего можно таким же образом. В следующий раз захочет выпить – так вывернет и скрутит, что всякое желание пропадет!

– Сделаем, Олег Степанович, только… чуть позже. Я сейчас дома один, Тимур с Аленой в город поехали. По магазинам и… вообще. В «ЛЕНЭКСПО» вроде как туристическая выставка проходит. Вы ведь знаете, Алена давно хотела побывать на Тибете, в буддийских монастырях. Говорила, вы обещали ей купить тур ко дню рождения. А до двенадцатого июля осталось всего две недели, – напомнил Тихому охранник.

– Ты что мне замечания делаешь, щенок?! Я что, по-твоему, не помню о дне рождения дочери?! – зло огрызнулся Тихий и взглянул на часы.

До свадьбы Пузыря оставалось не так много времени. А еще нужно заехать за подарком и позвонить в элитную наркологическую клинику, эскулапы которой, сплошь бывшие «партийные» лепилы, хоть и драли безбожно, но умели хранить тайны своих пациентов. Короче, пора было собираться.

– Договорюсь с наркологом на пять вечера. К этому времени жена должна быть готова к визиту врача, – отдал последние распоряжения Тихий. – И… поаккуратней там.

– Слушаюсь, Олег Степанович. Я сейчас же отзвоню Тимуру на мобильный, чтобы к шестнадцати часам они с Аленой обязательно вернулись.

– Погоди, – помолчав секунду-другую, чуть слышно буркнул авторитет. – Вот что. Я не хочу, чтобы Алена видела, как вы связываете пьяную мать. Настасья ведь сопротивляться станет… Ты меня понимаешь?

– Боюсь, босс, что один не справлюсь. Если, конечно, все делать мягко, – поспешил добавить охранник. – Может, Анастасия Эдуардовна к тому времени… успокоится и уснет?

– Вряд ли, – покачал головой Тихий. – К тому же «торпеду» ей в любом случае нужно вгонять. Давай сделаем так: пусть Алена и Тимур ничего не знают, а Пал Палыч в темпе пришлет к тебе одного из своих ребят. Думаю, в течение часа и лепила, и помощник твой приедут. Так-то оно лучше будет…

– Как скажете, хозяин, – бесцветно согласился Антон. – Ваше слово – закон.

Тихий, не прощаясь, отключил связь, набрал номер мобильника Бульдога, ввел того в курс дела, а потом устало опустил трубку и медленно, обессиленно выдвинул тяжелый верхний ящик антикварного дубового стола. Там, среди всяких мелочей, бумаг и нескольких тугих пачек красных купюр, кажется доставшихся по случаю австралийских баксов, валялась мятая оранжевая упаковка таблеток-транквилизаторов, уже на две трети пустая. Два-три часа легкой, не затмевающей рассудок нирваны – это именно то, что было сейчас необходимо патриарху. Всего одна таблетка – и станет легче…

К назначенному времени заметно отдохнувший Тихий, в строгом черном костюме, в сопровождении телохранителя Виталия подъехал на серебристом «ягуаре» к забитой дорогими иномарками площадке перед Троицким храмом.

Глядя через тонированное пуленепробиваемое стекло на бритые раскормленные рожи братков, толпившихся вокруг дорогих тачек и у входа в храм, Тихий принял решение: если на сходняке его попробуют убрать из игры, он покажет хозяевам этих бройлерных бакланов, что значат отчаянная ярость и опыт. И тогда Питер снова умоется кровью…