– А человечинку? – словно невзначай спросил Белов, исподлобья взглянув на развалившегося напротив бизнесмена. Добрая треть акций «Полярной звезды» принадлежала старику, правда, об этом знали лишь они двое да доверенный адвокат в столичном юридическом агентстве.
– Что?! – Леонид Александрович вылупил глаза.
– Ах да… – словно в забывчивости, примирительно махнул изуродованной артритом рукой Тихий. – Тебя же, сопляка, во время блокады Ленинграда еще и на свете не было. Это мы хлебнули, не приведи Господи… Ну да что это мы с тобой, Ленечка, все про старину да про старину… Давай вопрос твой красивый решать.
– Давай, отец, – с облегчением ухнул Флоренский и снова вытер лицо носовым платком. Жадно докурил сигарету и с какой-то необычной злостью раздавил ее о дно пепельницы в виде черепа. Желтая такая, с пилообразными трещинками в местах соединения лобовых и затылочных костей.
А может, это и был самый настоящий череп? Кто его, Тихого, приколы знает…
– Значит, так, – откинулся на спинку вращающегося кресла авторитет и совсем по-сталински отвел в сторону правую руку с зажатой в ней трубкой. – Дело это верное. Жабоедов мы с тобой разведем. Однако, как ни крутись, настоящие мастера за редким исключением до сих пор все еще на государство пашут. Но ты не очкуй. Есть у меня человечек вот там, – двумя пальцами левой руки Тихий похлопал себя по плечу, а потом указательным ткнул в потолок, – в матушке столице златоглавой. Через него добудем профи, которые расщелкают и твое стекло, и сигнализацию, как Терминатор – грецкий орех… На тебе – мокруха ментовская, организация шабаша в храме и развод жабоедов.
– Осталось самое сложное, – видя, что Тихий нахмурился и, возможно, думает о том же самом, вставил Флоренский. – Художник, который сможет быстро изготовить две копии… И еще, я так полагаю, после завершения работы мастера придется… обязательно нейтрализовать.
– Не волнуйся, – Леонид Александрович заметил, как блеснули глаза старого авторитета. – Эту проблему я тоже беру на себя. А теперь, когда предварительный расклад ясен, я предлагаю обсудить нашу с тобой, Ленечка, долю в общем деле. И хоть в народе делить шкуру неубитого медведя считается делом стремным, в нашей профессии без этого нельзя. Согласен со стариком, дорогой?
– Твоя правда, Степаныч, – сказал Флоренский.
– Приятно иметь бизнес с грамотным компаньоном! – пыхнув ванильным дымком, сдержанно, с чувством собственного превосходства ощерился Тихий. – Значит, начнем по порядку. Клиент – твой?
– Мой, – с готовностью кивнул Флоренский.
– Необычная и красивая идея с подставой – тоже твоя, – загнул второй палец авторитет.
– Моя, Олег Степанович! – словно извиняясь, развел руками все больше расплывающийся в улыбке честный труженик покера и рулетки.
– И предложение нарисовать вместо одной копии сразу две, всучить французу туфту, благополучно снять с месье Бояроффа все бабки, отправить гонца с доской за бугор, а уже в Париже организовать ему нечто вроде гоп-стопа, в результате которого икона попадет в полицию, – это тоже придумал ты, – подвел черту под участием в деле Флоренского старик.
– Я, – оскалив рот, согласился Леонид Александрович. – Адвокат – это не проблема, его я беру на себя.
– Тогда что же остается у меня?! – с деланной приниженностью скривил синеватые тонкие губы Тихий. – Сущая безделица…
Вдруг взгляд старика стал холодным как лед. Его пустые темные зрачки буквально вбуравились во Флоренского, тут же присмиревшего. От недавнего торжества не осталось и следа. Треф напоминал кролика, сжавшегося перед готовящимся сдавить свои смертельные кольца удавом.
А матерый зэк, который не так давно одержал трудную, вызвавшую уважение у всего криминального Питера победу над бандой Мальцева, понял, что Флоренский дошел до нужной кондиции, и продолжил:
– Я должен беспокоить глубоко законспирированного, обретающегося на самой Лубянке человека из спецслужб, найти и уговорить, причем за огромные деньги, двух лучших спецов с золотыми руками. И я должен в огромной стране отыскать того единственного художника-иконописца, который смог бы, не имея перед глазами оригинала, сделать с Тихвинской Богородицы целых две ни в чем не отличимые от нее копии. И при этом использовать в качестве основы не просто доску, а трехсотлетней давности!
Закончив монолог, Тихий вытряхнул из трубки пепел, набил ее снова табаком из бархатного вишневого кисета, прикурил, вышел из-за стола и, сложив руки за спиной, принялся мерить шагами комнату, время от времени останавливаясь перед аквариумом.
– Ты знаешь, как я тебя уважаю, Леня, – сказал Тихий, доставая из-под аквариума невидимую с того места, где расположился Флоренский, маленькую клетку с белыми мышами. – Но давай будем говорить начистоту. Я знаю имя заказчика. Разыскать его и предложить свои услуги мне не составит ни малейшего труда. Это вопрос, самое большое, недели…
Губы игорного воротилы предательски дрогнули, кулаки сжались. Грудная клетка стала вздыматься выше, на щеках проступили пунцовые пятна. Флоренский понял, что он, сам того не ведая, попался на удочку матерого хищника. И целиком уступил инициативу в блестяще задуманной им операции этому старому пердуну!
– Про убийство двух рядовых ментов и шабаш в храме даже говорить не хочется – это детский лепет. Одно движение мизинца, и Бульдог заманит в ловушку половину ОМОНа и разорвет их в клочья взрывом фугаса. Специалисты и иконописец тоже на мне… Про французика, гонца адвоката, смешно и вспоминать. Пыль. Слякоть. Вот и получается, что при таком раскладе ты становишься просто лишней пешкой! А?!
Две белые красноглазые мыши, в ужасе забившиеся перед лицом неизбежной гибели, с тихим плюханьем упали в аквариум, где на дне застыл приподнявший морду крокодил. Вскипевшая вода мгновенно окрасилась алой кровью. Спустя секунду все было кончено, только из пасти снова превратившегося в зеленое бревно каймана торчал одинокий жалкий розовый хвостик. Неуловимое движение рептилии – и вот исчез даже хвостик.
– Хор-о-оший Буля, хор-о-оший! – ласково, промурлыкал Тихий, попыхивая трубочкой.
Авторитет обернулся, не спеша снова уселся за стол, сложил руки на груди, взглянул на посеревшее, растерянно-ненавидящее лицо хозяина «Полярной звезды» и, полностью удовлетворившись действием, которое оказала демонстрация его силы и власти на возомнившего себя пупом земли прибандиченного коммерсанта, расплылся в почти дружеской покровительственной улыбке.
– Но ты, Лешенька, не всякий толопанец с улицы. Мы с тобой, почитай, одной крови, – ослабил смертельную удавку лютый змей. – Вместе тюремную баланду веслами из шлемок жрали, вместе дела серьезные проворачивали. А значит, одна у нас с тобой тропинка. У кого чуть шире, у кого чуть уже. В данном случае это ничего не меняет…
У Флоренского заметно отлегло от сердца, словно барин вместе с «помилованием» сбросил ему со своего плеча почти новый полушубок. Холоп был рад по-собачьи подползти к господину на брюхе, сказать «тяв!» и благодарно завилять хвостиком. Не выгнал добрый хозяин на холод лютый, позволил у господского огня греться и кости под обеденным столом подбирать. И на том спасибо… А что до нанесенного оскорбления и затаившейся в глубине собачьего сердца обиды – так мы ему еще отомстим. Втихаря, чтобы под кованый сапог не подставляться. А выпадет случай – вообще насмерть горло перегрызем…
– Какая твоя законная доля, Олег Степаныч? – с огромным усилием сумев не вильнуть взглядом, проблеял Флоренский.
– Мои условия справедливые, – глухо выдохнул старый авторитет. – Я хочу получить только подлинник иконы.
– И… это все?! – оторопел Леонид Александрович, совершенно не ожидая от старика такого «альтруизма». На секунду делец даже перестал дышать.
– Все, – кивнул Тихий. – А рассчитываться с исполнителями ты будешь сам, из денег, которые получишь у адвоката. Меня эта сторона не касается.
– Но ведь я никого из спецов… кроме отморозков моего Руслана… не знаю! – поспешил сообщить обрадованный Флоренский, в пылу радости даже не заподозрив второго по счету коварного подвоха, на который он купился так же просто, как наивный дворовый хулиган, впервые идущий на гоп-стоп с матерым уркой, покупается на обещание поделить добычу «по справедливости».
– Ладно, чего не сделаешь для старого кореша. – С явной уступкой в голосе старик согласился стать посредником при передаче гонорара художнику, а также спецам по сигнализации и снятию бронированной защиты иконы. – Но учти, Леня, чтобы с твоей стороны – никакого жлобства, никаких накладок!
– Да что вы, Олег Степанович! – замахал не гаснущим даже на ветру пламенем только что зажженной золотой зажигалки «Зиппо» собравшийся прикурить коммерсант.
– Знаю я вас, бизнесменов!.. Оглоеды…
– Сколько потребуется – столько и дам!
– Ну, значитца, так тому и быть… Сказано, отмаксать сто, значит – сто! Сказано, дать двести пятьдесят с хвостом, значит, выкладываешь по первому требованию! Или прикажешь мне из своего кармана техникам за работу отстегивать?! – жестко давил на психику Тихий. – Дык что, Леня, теперь твоя главная задача – с жабоедами не продешевить.
– Не волнуйтесь, Олег Степанович, – облизнулся окутанный облаком табачного дыма хозяин «Полярной звезды». – Уж как разводить лохов, я знаю! Не пальцем деланный – инструментом! Ха-ха!
– Ну-ну… – поддержал новоиспеченного компаньона Тихий и, словно невзначай, слегка отвернулся, чтобы жадный барыга не заметил лукавых угольков в глубине его воровских глаз.
Перед тем как расстаться со стариком, раскрасневшийся от крепкой клюквенной «Финляндии» Флоренский уже от дверей торопливо оглянулся на авторитета, снова подошедшего к аквариуму с затихшим кайманом, и полушутя спросил:
– Олег Степаныч, признайся, а зачем тебе доска-то? После прокола с гонцом вряд ли адвокатишка Боярофф рискнет иметь дела со страшной русской мафией… А вещица-то приметная, во все мировые каталоги внесена. Просто так, с кондачка, не сбыть. А вот спалиться – это запросто… ФСБ и Интерпол такой шум поднимут – туши свет!..
– А что бы ты сам с ней сделал? – обернувшись, парировал Тихий.
– Схоронил бы до лучших времен, – пожал плечами Флоренский. – Глядишь, лет через пятнадцать – двадцать шум стихнет… – закончить он не успел, его перебил старик:
– А я образок у себя в спальне, в переднем углу повешу. И лампадку перед ней зажгу. – Тихий, как показалось Трефу, нисколько не шутил. – Грехи свои смертные замаливать буду. И место, где Богородица Тихвинская нашла себе пристанище, только Бог ведать будет! Но с ним я как-нибудь договорюсь… А ты, Леня, коли жить хочешь долго и беззаботно, с того дня о существовании доски забудешь раз и навсегда!
– Да я что? Я – могила! – замахал руками Флоренский, даже не подозревая, насколько пророческими окажутся эти слова.
Лишь по дороге домой, сидя в салоне бронированного лимузина, хозяин элитного ночного клуба с тоской понял, в какой глубокий зиндан к ушлому старику он только что угодил. Не иначе как еще в бытность свою клюквенником Белов сбывал барыгам отнюдь не все добытые в походах по «клюкву» доски. Кое-что, безошибочно определяя самое ценное, оставлял и себе. Пока, наконец, не стал тем, кем он является сейчас, и не собрал все распиханные по стране заначки в один тайник. И сейчас, как пить дать, старый мухомор – один из самых крутых подпольных коллекционеров. Причем в коллекции его – без фуфла – сплошь бесценные раритеты. Когда-нибудь все они достанутся дочери старика – шестнадцатилетней красавице Алене. Да-а, та еще штучка! По такому личику, такой попке и глазищам сам Жан-Клод Ван Дамм сох бы, как вобла на азовском лимане!
«Руслана моего на мокрощелке этой сладенькой женить – вот это была бы тема! – неожиданно вихрем пронеслось в мозгу у Флоренского. – Да только куда ему, отморозку… Такому в самый раз сисястая мокрушница Никита2!»
Э-эх, узнать бы у старого пердуна, без лишних условностей, под пытками лютыми, где его закрома?! Внукам бы до гробовой доски хватило!
Глава 33
Детектив Жак Гийом позвонил на мобильный Трефу уже вечером следующего дня.
– Это племянник месье Рено, Жак, – явно опасаясь прослушки, представился гонец.
– А-а, здравствуй, дорогой! – Леонид Александрович мысленно усмехнулся смекалке бывшего лейтенанта парижской криминальной полиции. – Как здоровье моего драгоценного компаньона?
– Вполне терпимо, – ответил детектив. – По-прежнему интересуется возможностью достать в Санкт-Петербурге то целительное монастырское лекарство от рака, о котором он спрашивал в прошлый раз. Сетовал, что предложенная ему по спекулятивным каналам цена очень уж высока. К тому же существует вероятность нарваться на шарлатана… Больше чем двадцать пять процентов от затребованной суммы дядя не может себе позволить заплатить. Зато высылать товар по почте не потребуется, лекарство будет доставлено прямо в Париж, курьером фирмы.
– Можете передать дядюшке, что я все-таки разыскал древний северный монастырь, где столь необходимое ему снадобье тамошние умельцы могут, во избежание фальсификации, изготовить буквально в вашем непосредственном присутствии, – сообщил, улыбаясь, Флоренский. – Что касается цены лекарства, которое так жаждет получить месье Рено, то она, как выяснилось при более скрупулезных подсчетах, даже несколько возросла и никак не может составить меньше шестидесяти процентов от той, что предложена вам европейским посредником. К тому же только мы гарантируем стопроцентное соответствие рецептуры и максимально сжатые сроки изготовления… Увы, если ваш дядюшка не в состоянии заплатить, я вынужден буду отозвать свой предварительный заказ на подбор компонентов, необходимых для изготовления лекарства…
– Шестьдесят процентов – это примерно одна целая и четыре десятых единицы, – подсчитал Гийом. – Сумма просто неслыханная!
– К сожалению, это все, что я могу для вас сделать, – печально вздохнул хозяин «Полярной звезды». – Думаю, если снадобье вам так необходимо, то предложенный мной вариант при гарантированной чистоте рецептуры – это минимум, на который вы вообще можете рассчитывать здесь… Знаете, я скажу вам даже большее. Я передумал! Даже в случае отказа месье Рено от предварительного финансирования не стану приостанавливать процесс подбора компонентов и создания лекарства! Я доведу дело до конца своими силами и средствами. А затем уже готовый товар предложу на рынок. За девяносто девять процентов от номинала. Уверен, даже при таком раскладе и, разумеется, при отсутствии излишней торопливости покупатель найдется.
– Я понял вас, – жестко отрезал Гийом. – Ответ месье Рено вы узнаете в ближайшие сутки.
Детектив первым отключил связь.
– Куда ты на хер денешься, – с ухмылкой процедил Флоренский, пряча крохотный мобильник в янтарном корпусе в карман клетчатого пиджака от Версаче. – Сама разденешься!
Через пять часов адвокат Дидье Боярофф сообщил через своего посланца, что готов заплатить за Тихвинскую икону Пресвятой Богородицы ровно один миллион долларов наличными. Причем двадцать процентов – немедленно, в качестве аванса.
Леонид Александрович Флоренский, почесав затылок и поломавшись для приличия, дал добро. Спустя сутки Жак Гийом получил в одном из питерских банков двести тысяч долларов и передал их лично хозяину ночного клуба «Полярная звезда».
Командир зондеркоманды казино Руслан Флоренский и его верный подельник Спиногрыз принялись пачками скупать на книжных развалах всю обнаруженную там литературу про сатанинские обряды и изучать с ее помощью порядок проведения кровавых бесовских шабашей, чтобы, не приведи черт, сыскари из госбезопасности ни на секунду не усомнились в имевшем место взаправдашнем, направленном на осквернение православной святыни и храма Божьего акте сатанинского вандализма.
Что же касается фактически банкующего операцией Тихого, то старику во второй раз за последний год пришлось вспомнить придерживаемые на самый крайний случай связи в верхах столичного ФСБ. Ведь только с помощью спецслужб можно было найти профессионалов в области суперсовременных сигнализаций и бронематериалов.
А еще Белову предстоял неблизкий путь к затерянной в лесах, обезлюдевшей архангельской деревушке, к очагу всеми забытого иконописца-самоучки Прохора Варежкина. К услугам самородка уже три-четыре раза прибегали окопавшиеся в святая святых русской культуры – Государственном Эрмитаже и Русском музее – «кабинетные» воры в галстуках и костюмах. В результате их радения некоторые шедевры давно сменили прописку, осев в частной коллекции еврейского эмигранта по ту сторону Атлантического океана. А не спеша прогуливающиеся по залам великих музеев туристы со всего мира до сих пор восторженно качают головами, не подозревая, что перед ними в золоченых рамах висят скопированные самоучкой новоделы, за которые гениальный кустарь получил подержанный армейский «уазик», мощную переносную рацию, новенький карабин «Сайга» с комплектом патронов, столитровую пластиковую канистру чистого спирта и набор масляных красок с кистями всех калибров.
Тихий не был бы Тихим, если бы, в отличие от ГУВД, не знал о некоторых безобразиях государственного масштаба, происходивших в е г о городе. Таким образом старый авторитет, имевший стукачей даже в среде хранителей произведений искусства, «совершенно случайно» узнал имя человека, продавшего на Запад бесценные картины. А затем со сдержанным изумлением услышал об одиноком таежном охотнике Прохоре Варежкине.
Спустя два часа после общения с ребятками Бульдога работник Эрмитажа перерезал себе вены в собственной ванне-джакузи, написав записку с просьбой во всем винить некую очаровательную, но недоступную К. Сыщики только головами покачали – взрослый мужик и такой идиот…
А старик успел узнать главное: ни разу в жизни не бывавший даже в областном Архангельске, ежечасно освежавшийся стаканом первача добродушный охотник писал копии с картин мастеров не ради возможности получить бесценные для отшельника внедорожник, новенькую рацию и запас «горючего» и красок на целый год вперед, а из простого человеческого интереса. Получится али нет?
А особенно преуспел Прохор в рисовании на дубовых досках ликов православных святых. Не удивительно, что к пятидесяти годам, прожитым на этом свете Варежкиным, его приземистая крепкая изба, стоявшая у кромки леса, на обрывистом берегу дикой реки Пухтюга, своим внутренним убранством напоминала Всехсвятскую церковь.
Глава 34
Лесная дорога от районного центра до «мастерской» Прохора Варежкина казалась порой бесконечной. Но финал, как известно, есть у всего. На исходе пятого часа черепашьей езды два тяжелых, черных джипа обогнули поросшую молодым ельником гору и остановились на крутом, обрывистом берегу Пухтюги. Представшая перед глазами панорама завораживала своей первозданной нетронутой красотой. Впрочем, прелести северной природы сейчас мало интересовали измотанных путешествием экспедиционеров.
– Ну, наконец-то! – с облегчением произнес Бульдог и, еще раз на всякий случай сверившись с развернутой на коленях картой, указал рукой на тянущиеся вдоль берега ветхие домишки заброшенной деревни.
Пал Палыч по собственной инициативе сел за руль идущего первым внедорожника, в котором кроме него находились сам Тихий, бригадир Дольф и захваченный с собой в «экспедицию» высокий молчаливый профессор Мазуркевич из мухинского художественного училища – признанный эксперт по старинным русским иконам. В его обязанности входило дать свое компетентное заключение после того, как таежный самоучка Прохор Варежкин напишет копии с Тихвинской Богородицы. О том, что художник может просто отказаться от выполнения заказа, ни сам авторитет, ни сопровождавшие его боевики даже не допускали мысли. Они, профессионалы, умели так делать предложения, что ответить «нет» было невозможно…
– Слава Богу, вроде добрались, – в тон начальнику своей гвардии отозвался Тихий. – Давай, Паша, трогай… Который дом-то нужен?
– Самсонов говорил, что в деревне только один Прохор остался, – сказал Бульдог. – Так что не ошибемся. Собаки чужаков сразу приметят. Их у него вроде аж целых три штуки. Финские лайки.
Профессор Мазуркевич и громила Дольф ничего не сказали. Первый спал, приткнувшись головой к стеклу и похрапывая, а второй вообще мало разговаривал. Добрались до какой-то таежной деревни, где живет какой-то лох, ну и что? Обычная работа… Двухдневное автомобильное, с относительным комфортом, путешествие из северной столицы в этот медвежий угол, порядком вымотавшее попутчиков Дольфа, бывшему старлею разведроты спецназа ВДВ представлялось всего лишь легкой разминкой.
Бульдог оказался прав. Первым живым существом, которое они увидели, въехав в опустевшую деревню с десятком черных полуразвалившихся домишек-срубов, были две рыжие, лохматые, отдаленно похожие на крупных лисиц остромордые псины. Покойник Самсонов, не раз навещавший отшельника в этой дыре, не обманул – это были чистокровные финские лайки. В собаках Пал Палыч разбирался не хуже иного кинолога. Только почему две, а не три?
– А вот и хозяйские телохранители, – вымученно улыбнулся Тихий, убирая в кожаный чехол порядком осточертевшую трубку. От частого курения в дороге у него уже першило и сушило в горле. – Только самого Прохора что-то пока не видно…
Старик, чуть прищурившись, внимательно вглядывался в необитаемые, давно покинутые по разным причинам своими прежними жильцами дома. У многих от старости прогнили и провалились крыши. Окна были либо наглухо заколочены, либо зияли пустыми черными глазницами.
«Виллу» отшельника Тихий увидел только тогда, когда «чероки», проехав мимо безлюдных развалюх до самого склона, круто уходящего вниз, к реке, остановился возле высокой разлапистой сосны.
– Ни фига себе! Прямо дворец таежного князя! – присвистнул Бульдог, переглянувшись со старым авторитетом, который сидел рядом с ним. Обычно безразличный ко всему, кроме драк, разборок и оружия, Дольф всей своей массой подался вперед. Проснувшийся от возгласа Пал Палыча профессор Мазуркевич тер пальцами покрасневшие глаза и, быстро приходя в себя, хлопая веками, тоже с изумлением лицезрел раскинувшееся внизу, под горушкой, имение одинокого охотника Прохора Варежкина.
Добротный дом из толстенных бревен, под высокой островерхой крышей, крытой лемехом. Широкие светлые окна с резными наличниками и ставнями. Рядом – чуть уступающая дому размерами хозяйственная пристройка. Чуть в стороне, за домом, крохотная банька. И все это окружено правильным кольцом опоясывающего «скит» высокого бревенчатого забора с открытыми, словно приглашающими случайных гостей войти в гостеприимный дом воротами, увенчанными навесом, по бокам которого на двух столбах сидели деревянные петухи.
– Похоже, наш хозяин умелец не только по части живописи! – ухмыльнулся Пал Палыч. Надавив на звуковой сигнал, хотя в этом не было никакой нужды – собаки заливались звонким лаем уже добрых десять минут, – начальник гвардии завел грязный внедорожник в открытые ворота, лихо развернулся на пятачке перед крыльцом и заглушил двигатель. Посмотрел на Тихого: – Приехали, Степаныч…
– «Уазика» нет, – внимательно осмотревшись вокруг, угрюмо заметил старик. – Знать, уехал куда-то самородок наш бесценный. Что ж, придется ждать… Раз ворота открыты, значит, скоро Прохор вернется.
Сзади, на расстоянии метра, остановился второй джип. Хлопнули двери. На землю выпрыгнуло трое поджарых, спортивного вида мужчин лет около тридцати – костяк спецбригады Дольфа. Судя по возгласам, боевики тоже не ожидали увидеть здесь образчик древнего народного зодчества.
Собаки, вдруг как по команде перестав лаять, принялись ласкаться к гостям. Типичные лайки – выученные для охоты на зверя, они не представляли никакой угрозы для человека.
Толкнув дверцу, Тихий, кряхтя, вылез из джипа. Огляделся еще раз. Размял затекшую от долгой езды по ухабистому бездорожью спину. Вдохнул полной грудью чистейший лесной воздух. На мгновение умиленно прикрыл глаза. Морщинистая рука авторитета машинально скользнула в карман жилетки и достала мешочек с трубкой и бархатный кисет.
Однако не успел Степаныч прикурить, как где-то вдали послышался гул мотора.
Отшельник возвращался домой на автомобиле, полученном от покойного вора из Эрмитажа.
– А вот и Прошка, легок на помине, – вздохнул Степаныч. – Запомните еще раз, – обращаясь ко всем сразу, сухо и четко сказал авторитет. – Я – бизнесмен из Питера. Приехал по совету друга, ясно какого… Тоже хочу повесить у себя в доме качественную копию известной картины… на сей раз – иконы. Всем ясно?! И оружием не сверкайте без надобности!
– Мы помним ваши инструкции, босс, – один за всех ответил Дольф, выпятив квадратную челюсть. – Без вашей команды – никаких действий…
– И повежливее с ним, пожалуйста, – буркнул Тихий, обратившись взором к распахнутым воротам. – Добро пожаловать, гений ты наш непризнанный…
Звук мотора совсем приблизился, и через секунду в ворота въехал защитного цвета «уазик». Остановился подле второго джипа. Двигатель замолк, открылась дверь. Сначала из машины выскочила рыжая лайка – почти точная копия двух других. Виляя хвостом, она с пронзительным лаем метнулась к незнакомцам. Обнюхала всех по очереди, подошла к не проявлявшим ни малейшего беспокойства «подружкам», села на траву и как ни в чем не бывало принялась чесать задней лапой холку.
Сразу же вслед за собакой из армейского джипа легко, пружинисто выпрыгнул коренастый бородач в камуфляжной «натовской» кепке, потертых камуфляжных брюках и куртке. На ногах у охотника были высокие шнурованные ботинки. В руке он сжимал отливавший вороненой сталью охотничий карабин «сайга». Остановился, цепким, внимательным взглядом окидывая хорошо одетых гостей. Безошибочно выделил из группы старшего – невысокого сгорбленного старика лет семидесяти с лишним. Остальные шестеро – пять громил и интеллигентного вида близорукий очкарик – его свита и охрана. Такая многочисленная делегация с большой земли без спросу ввалилась в жилище одинокого охотника впервые за все время его существования, и Прохор (Тихий это сразу заметил) поначалу даже несколько растерялся. Но быстро взял себя в руки, надел на лицо непроницаемое выражение.
– Добрый день, хозяин! – растянув бесцветные старческие губы в улыбке, первым, как того и требовали правила хорошего тона, поздоровался Тихий. – Бог в помощь! А мы к вам… Из самого Ленинграда. С приветом от Якова Игнатьевича и отнюдь не пустыми руками! Не прогоните?
– Добрым гостям в любом доме завсегда рады, – помедлив пару секунд, спокойно, без тени робости отозвался охотник. Однако в его голосе отчетливо сквозила сдержанная осторожность отшельника, побеспокоенного нежданными визитерами. Варежкин подошел к натянуто улыбавшемуся сухонькому старику и протянул грубую, мозолистую руку. – Прохор Федорович.
– А меня зовите Олегом Степановичем, – сказал Тихий. Шумно втянул ноздрями воздух. – Хорошо тут у вас… Природа, тайга! Поверите, Прохор Федорович, всю жизнь мечтал хоть недельку пожить в такой вот первозданной глуши, да все как-то не приходилось! И вот, на старости лет, кажется, сподобился… – умышленно слукавил питерский авторитет, успевший за свою жизнь не раз побывать на лесоповале и до рыготы нахлебаться тамошнего свежего воздуха.
– Не иначе, я вам по тому же самому делу, что и Якову, понадобился? – мигом смекнул, что к чему, гостеприимный отшельник. – Хотите копию с какого-нибудь заморского шедевра на стенку повесить?
– Ну, – смущенно отвел глаза Тихий, – признаюсь, не без этого! Но в первую очередь – тайга, природа. А картинка уже так, в нагрузку. Если, конечно, о цене сговоримся…
– Отчего ж не сговориться, – хмыкнул понимающе Варежкин. – Вы люди не бедные, как я погляжу. А мне, бобылю лесному, много не надо.
– Я в курсе, как вас последний раз отблагодарил Яков Игнатьевич, – сказал Тихий. – И считаю, что он, сукин кот, явно пожадничал! – с ходу закинул удочку мигом почуявший направление ветра авторитет. – Скажу вам по секрету, Самсонов, несмотря на свое богатство, никогда щедрым не был…
– Нормально, – сдерживая тронувшую губы довольную улыбку, после короткого молчания отозвался охотник. – Не обидел. Грех жаловаться.
Прохор прекрасно помнил, во сколько оценивали его самоучные художества успевшие нахапать денег «новые русские». Судя по свите и дорогим автомобилям, этот дедушка с трубкой совсем не беден. И к тому же он в курсе солидного гонорара, полученного от Яшки за копии. То, что старичок приехал в такую глушь отнюдь не за экзотикой, Варежкин понял сразу. Ему нужна картина. И он готов щедро платить. А у Прохора, как нарочно, заканчивались многие из «стратегических» запасов – спирт, краски, сахар и патроны. Поэтому он по-хозяйски указал рукой на дом и пробормотал, пытаясь скрыть полуулыбку:
– Проходите в избу. Сейчас я чайку соображу…
– Не утруждайте себя, дорогой хозяин, – покачал головой Тихий. – У нас с собой все, что нужно. Обузой мы вам точно не будем! – и авторитет сделал Бульдогу понятный без слов знак. Пал Палыч переадресовал его взглядом Дольфу. Тот, поиграв бровями, выжидательно воззрился на боевиков из джипа сопровождения. Амбалы немедленно сообразили, чего от них хотят, открыли багажник второго «чероки», не без усилий выволокли оттуда каждый по тяжелой картонной коробке размером с приличный телевизор и, следуя за уже шагнувшим на ступеньки крыльца Прохором, потащили дары в дом.
Через пять минут на грубом деревянном столе в просторной светлой горнице стояли открытые банки черной и красной икры, тарелки с тонко нарезанной нежно-розовой норвежской лососиной, копченым окороком, маринованными шампиньонами, кавказским лавашем, выложенными из банок различными европейскими маринадами и морскими деликатесами. Венчали гастрономический натюрморт три запотевшие, вытащенные из автомобильного холодильника литровые бутылки водки «Абсолют». Тут же расположились упаковка баночного пива «Кофф» и натуральные фруктовые соки в стеклянных бутылках.
От себя Прохор добавил к столу вареную картошку, соленые огурцы, большой кусок холодной медвежатины и огромную бутыль с чуть разбавленным спиртом, настоянным на клюкве.