Разведчик

Разведгруппа внутренних войск, в составе которой был старший сержант милиции Иван Северов, вернулась в расположение части с задания лишь поздней ночью, на следующий день.

Выставленный по периметру огороженной колючкой территории усиленный ночной караул вначале даже принял неслышно подкрадывающихся спецназовцев за боевиков-диверсантов, под покровом темноты регулярно минирующих чавкающие от непролазной жижи подъездные дороги вблизи расположения федеральных сил.

Однако, приняв буквально за секунду перед объявлением общей тревоги и открытием массированного заградительного огня условный сигнал фонариком от старшего группы, начальник караула, облегченно перекрестившись, дал приказ опустить оружие и немедленно доложил по рации в штаб о прибытии заочно уже практически похороненного командованием отряда старшего лейтенанта Березина.

Да, они вернулись – пятеро разведчиков, смертельно уставших, едва стоящих на ногах, перепачканных чужой запекшейся кровью (без единого выстрела вырезали дозор, охраняющий горную базу боевиков) и липкой грязью (ползком пробирались по дну заваленного прелыми листьями и буквально нашпигованного растяжками сырого оврага).

Отряд расстрелял в многочасовом отступательном бою с брошенными вдогонку спецназовцами «национальной гвардии» Ичкерии практически весь походный арсенал.

Они вчетвером поочередно несли на плечах двух товарищей, один из которых был убит, а второму разорвавшейся противопехотной миной оторвало обе ступни.

На долю же Ивана выпала доставка в часть целым и невредимым захваченного на горной базе языка, судя по речи и документам – наемника из Иордании.

Выкрутасы араба вызывали у Северова жуткое желание открутить ему башку, тем более что их преследовали по пятам бородачи из числа «непримиримых» под командованием Исы Исмаилова и приходилось периодически открывать ответный огонь.

Даже сейчас, оказавшись у своих, в относительной безопасности, и передав мычащего, по-прежнему упирающегося ваххабита в руки особистов, Иван никак не мог поверить, что удержался от расправы. Особенно во время последнего из огневых столкновений с преследователями, когда иорданцу удалось выплюнуть засунутый в рот кляп и, в надежде быть услышанным боевиками, что-то громко крикнуть по-арабски, а затем, глумливо скривив загорелую рожу, прохрипеть «Аллах акбар» и харкнуть Ивану в лицо.

Несмотря на суточное отсутствие пищи и сильнейшее переутомление, есть Ивану не хотелось. Единственным желанием, подчиняющим себе гудящее тело и сузившееся до размеров автоматного курка воспаленное сознание, был сон.

Выпив полную кружку отдающей ржавчиной и болотом мутноватой воды из стоящего в палатке металлического бачка, Иван, как и остальные члены группы, за исключением отправившегося на доклад к комбату старшего лейтенанта, тяжело повалился на застеленный тонким драным одеялом матрац, накрыл стриженную почти под ноль голову подушкой, обеими руками крепко обнял автомат и тут же забылся глубоким, беспокойным, рваным сном вот уже больше полугода находящегося на второй кавказской войне солдата…

Он спал так крепко, что вернувшемуся в палатку пятью минутами позже старлею Березину стоило немалых усилий заставить Ивана снова открыть глаза и окинуть командира, задумчиво нахмурившего брови, ничего не выражающим взглядом покрасневших от недосыпания блеклых голубых глаз.

– Сержанту Северову приказано срочно прибыть к комбату, – сухо произнес старлей и, вздохнув, добавил уже простым человеческим языком: – Вставай, Вань, Трофимыч к себе зовет… Черт его знает зачем. Так и не сказал… Потом отоспишься, до самого утра…

– У-у! – поморщившись, промычал Северов. – На черта я подполковнику понадобился?! Из-за того, что козла этого горного чересчур конкретно отхерачил? Так его вообще нужно было… О-о, блин…

Покачиваясь, словно пьяный, сержант встал с койки, поправил повязанный на голове зеленый спецназовский платок, обмыл лицо возле прибитого к центральной палаточной стойке умывальника, утерся рукавом и, подхватив «АКСУ», вышел на продуваемый порывистым ветром промозглый осенний холод.

Ворон и Али

Экспертиза таблетки, отданной в «Невбиофарм», оказалась делом не столь быстрым, как хотелось бы Ворону. Вот уже дважды, с интервалом в полтора часа, Сергей звонил в лабораторию и каждый раз слышал от завлаба Рутковского торопливое пожелание «связаться через часик-другой, когда будут готовы окончательные результаты»…

К этому времени Северов уже успел встретиться с Али – единственным в Питере человеком, с которым он мог быть просто самим собой, – и во всех деталях просмотреть подброшенный Ирине шантажистами порнофильм, как выяснилось, сделанный на высоком профессиональном и «художественном» уровне.

Сюжет, как у любой отечественной суперклубнички, был не слишком затейливым – сексуальные приключения русских девушек, проданных в рабство в одну из стремительно впадающих в дикое мусульманское средневековье кавказских республик.

Если верить титрам фильма, данное кино было снято некоей студией «Амадеус – Видео», навряд ли имеющей официальный статус. В отличие от развратной Прибалтики в России до сих пор производство порно официально находилось под запретом…

В одном из эпизодов фильма Ворон действительно увидел Сосновскую, которая была в прямом телесном контакте с одним из захвативших ее киднеперов. Однако создатели фильма путем монтажа сменили декоративный фон – теперь события происходили не в русской избе, а в кавказской сакле.

– Любопытно, даже очень! – покачав головой, сказал Али, пододвигая к Ворону, сидящему рядом с ним на диване в подсобном помещении похоронного агентства «Ангел», дымящуюся пиалу с зеленым чаем. – С точки зрения силы шантажа – ход очень эффективный… – Он положил на край пепельницы сигарету и вопросительно взглянул на молча созерцающего экран видеоплеера Северова.

– Ты прав, полковник. – Ворон нажал на пульте кнопку остановки диска. Взял в руки пиалу, отхлебнул глоток ароматного, вяжущего язык напитка. Одобрительно кивнул. – Обычная видеозапись не столь впечатляет. Совсем другое дело – самый настоящий фильм! Стоит пустить его в свободную продажу, вставив настоящие имена актрис в сопроводительные титры, и сексуальные похождения дочери известного всей стране олигарха станут темой номер один и газет, и телевидения… Пойди потом отмойся от дерьма…

– С другой стороны, не слишком ли сложная комбинация? – немного помолчав, счел нужным уточнить бывший особист Афганской народной армии. – Зачем шантажировать девчонку, подбрасывать таблетки и заставлять травить собственного отца? Огромный риск… В девяти случаях из десяти нормальная дочь не станет этого делать ни под какими угрозами.

– Тоже верно, – нахмурился Северов, снова прикладываясь к расписной пиале. – Гораздо проще нанять киллера, чтобы он одним точным выстрелом раз и навсегда ликвидировал Сосновского, если тот действительно кому-то мешает. Значит, такой расклад их не устраивает и Михаил Борисович нужен этим архаровцам обязательно живым… Почему?

– Хрен его знает. Таблетки – это уже явный перебор, фильма хватает выше крыши, чтобы заставить олигарха под угрозой его растиражирования отказаться от поездки на Кипр. Конечно, в том случае, если именно этот контракт является причиной шантажа, а не что-то другое, – в свою очередь недоуменно пожал плечами Али. – Вряд ли Сосновский захочет, чтобы его единственное чадо опозорили на всю страну.

– Короче, куда ни плюнь – одни загадки, – подытожил разговор Северов.

Комбат Бульдог

Комбат, невысокий дородный мужик с лицом бульдога и по прозвищу Бульдог, сидел за столом и вместе со склонившимся рядом незнакомым войсковым офицером, майором, водя карандашом по раскинутой на столе карте, изучал тонкости топографии юго-восточной части горной Чечни.

Тут же стояла ополовиненная бутылка водки, два стакана, вскрытая банка тушенки и горбушка хлеба.

При появлении Ивана, вошедшего в нагретую печкой-буржуйкой палатку в сопровождении бойца охраны, подполковник Волгин поднял одутловатое лицо, пару секунд разглядывал разведчика-контрактника, а потом сделал понятный без слов жест рукой, после которого охранник козырнул и исчез из палатки.

– Подойди, – буркнул комбат, и Северов приблизился к столу, непроизвольно кинув взгляд на початую тушенку и хлеб.

При виде еды под ребрами сержанта неприятно засосало, да так, что к горлу подкатила тошнота. В последний раз они перекусили захваченным с собой на задание облегченным пайком – ржаными галетами и салом – еще вчера днем, в скалистой расщелине. За час до внезапного, в светлое время суток, нападения на охраняющих базу бородачей и захвата пленного.

– Как сходили? – неторопливо закурив папиросу, коротко спросил подполковник.

– Задание выполнено, – ответил Иван, чувствуя, как в груди сжимается мерзкий комок, а рот наполняется слюной. – Пленный доставлен…

– Выворачивай карманы, – приказал комбат, махнув рукой. – Содержимое – на стол!

Северов положил автомат на стоящий рядом складной стул и послушно извлек из камуфляжного обмундирования то немногое, что было у него при себе, – зажигалку, спецназовский нож-кусачки и портсигар. Перед уходом на задание все личные вещи разведгруппа сдавала на хранение в материальную часть…

Подполковник сразу же сгреб широченной мозолистой лапой портсигар, открыл его, но, видимо, не найдя того, что ожидал, бросил на стол.

Потом он вперил в лицо Ивана тяжелый взгляд:

– Ты какого хера пидора поганого изуродовал? Полпальца ему на левой клешне оттяпал?

– Помял я его слегка при попытке к бегству, – пожал плечами сержант. – Но ничего у араба не отрезал.

– Помял?! Опять за старое?! Мало вам шакалов-телевизионщиков, снимающих изуродованные тела похороненных боевиков, а потом визжащих на всю Европу о зверствах российской армии на Кавказе?! Мало визитеров из ПАСЕ и прочих дармоедов тамошних, вместе с нашими столичными жополизами?! У меня эти комиссии гребаные в-о-о-т где сидят!

Волгин размашисто провел ребром ладони по бычьей, в складках, шее.

В столь резком поведении, как правило, сдержанного и немногословного комбата Трофимыча, которого уважали все без исключения солдаты, что-то было явно не так. Словно он, сам того не желая, играл навязанную ему кем-то вышестоящим роль беспощадного борца с жестокостью на войне.

– В общем, так… – обычным ровным тоном произнес Волгин. – Собираешь личные вещи в мешок и с рассветом вместе с майором Косаревым из штаба округа, – подполковник кивнул на сидящего рядом офицера, – отправляешься в Ханкалу. Там, в ставке, тебе объяснят политику партии более доходчиво… Получишь расчет, пинок под зад и – на гражданку! Мне среди подчиненных нужны бойцы, а не средневековые варвары! А сейчас ужинать и спать. Кру-у-гом!.. Ша-агом марш!.. И чтоб глаза мои тебя больше не видели…

Последнюю фразу батяня-комбат произнес с явным, неприкрытым усилием, что неудивительно. Во всей этой истории определенно прослеживался скрытый, пока совершенно неясный подтекст.

Но Иван понимал, что в присутствии незнакомого худощавого майора ждать каких-либо вразумительных объяснений от действующего по явному принуждению Бульдога бессмысленно.

Значит, придется ждать до Ханкалы. Там, даст бог, все окончательно и прояснится…

Скрипнув зубами, Иван козырнул, вскинув руку к повязанному на голове платку, забросил на плечо автомат, с явным негодованием развернулся на каблуках и, отогнув брезентовую штору, вышел на воздух.

Стрельнув у скучающего, мокнущего караульного сигарету, Иван не без труда прикурил от отсыревшей спички, вместо благодарности хлопнул пацана-срочника по плечу и не спеша направился за отложенной для членов разведгруппы пайкой.

Поужинав чуть теплой кашей с глотком вяжущего рот чая непонятного происхождения, вернулся к себе в палатку и, несмотря на усталость, еще целых полчаса лежал на шконке, неподвижно глядя в освещенный одинокой лампочкой потолок.

С рассветом бывший сотрудник питерской милиции, а ныне сержант внутренних войск Иван Северов, до истечения срока контракта которого оставалось три с лишним месяца, не считая последующего, почти неизбежного продления командировки еще на полгода, уже ехал по разбитой, чавкающей от непролазной грязи дороге на сопровождаемом бэтээром армейском «уазике» в сторону главной базы федеральных войск.

Он молча глядел в заляпанное окно на унылые пейзажи истерзанной двумя войнами, сожженной и разграбленной мятежной Чечни, пытался в деталях вспомнить всю свою предыдущую службу, дабы из сотен самых разных событий выделить то единственное, которое стало причиной его столь скоротечного и явно надуманного увольнения из спецназа.

Искал – и не мог найти. Ибо все, что ему, как разведчику, пришлось делать на этой высосанной когда-то из пальца войне, теперь уже превратившейся в настоящую межнациональную бойню, вполне укладывалось в рамки допустимого и в чем-то даже морально оправданного ответа на жестокость чеченцев к русским солдатам.

И от осознания этого явного несоответствия, несправедливости, вызванной чем угодно, но только не «варварством» к обезумевшему врагу, на душе Ивана становилось совсем скверно и пусто…

Ему, старающемуся не смотреть в сторону сидящего впереди майора, даже вспомнилась фраза, сказанная давным-давно кем-то из великих: «Нет ничего утомительнее, чем ожидание поезда, особенно когда ты лежишь на рельсах».