Алексанр ГОРОХОВ
      Рожденный убивать
      роман
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ПРИГОВОР
      глава 1. Прощальная звезда
      "Черт бы побрал эту подлую жизнь. - ошарашила Ярова первая и совершенно нелепая мысль. - Это что же, я ни одного дня и на пенсии не поживу?! За тридцать два года работы не получу ни копейки по выходу на заслуженный отдых?!"
      И тут же понял: получается, не дотянет он этих оставшихся двух лет до пенсионного возраста, даже в ХХ1-ый век не войдет, поскольку сейчас март 1999 года, а ему и года на будущее не отпустили.
      От приступа неудержимого страха закружилась голова. Он постарался прийдти в себя и обнаружил, что оказался в туалете и бессмысленно торчит перед тусклым зеркалом уже минут десять, после того, как вышел из кабинета главного врача. Куда провалились эти десять минут он не мог понять, да и не отыскивал потерянное время - не оставалось лишних часов на будущую жизнь, не то чтоб уж сейчас попусту сожалеть о исчезнувших минутах.
      Но все же потом смекнул, что, в конце концов, "удержал удар", через десять минут пришел в себя и теперь может рассуждать здраво - жизнь кончилась. Или - почти кончилась, коль скоро ему определили остаток сущестования на земле что-то от полугода, до года. Быть может - чуть больше. Зависит от индивидульного сопротивления болезни организма.
      И никакой альтернативы приговору - нет!
      Он продолжал смотреть в собственные потерянные глаза, отраженные мутным зеркалом, будто впервые увидел себя со стороны. Предельно самокритичный портрет получался убогим: курносый, лысеющий, близорукий, невыразительный, но и не отталкивающий тип обычного русского человека. Толпа на улицах Москвы состоит из таких на половину - средний рост, темнорус, светлоглаз, слегка сутуловат. Такие в России рождаются каждый день по десятку тысяч. И в таком же количестве, в тот же день и помирают если брать за точку отсчета прошлый 1998 год, когда жизнь в Отечестве после всех кризосов и "обвалов" стала крепенько сурова и скудна, а для таких СРЕДНИХ - так и окончательно хреновая, откровенно говоря.
      Тут Яров вдруг рассердился - ну, пусть серый, пусть ничем не выдающийся, так даже по этим меркам следовало хоть до шестидесяти годков дотянуть! Тридцать два года работы в школе среди буйнопомешаных, непредсказуемых подростков, при жалкой зарплате, а в результате даже и не передохнешь на дорогу перед Бесконечным Путешествием в Ничто?!
      "А ведь на вид мне едва сорок лет дают!" - уже без особого огорчения подумал Яров и отвернулся от зеркала.
      Что правда, то правда - и "на вид", и по своим физическим данным он гляделся молодцевато, но всё это очень быстро пойдет на спад. Три-четыре месяца, быть может чуть больше и он начнет иссушаться, слабеть и хиреть, а потом увязнет, как в болоте, в собственной постели, и весь мир сузится до окошка телевизора, да и на тот будет наплевать. Страх, боль, незаслуженные мучения.
      Яров встряхнулся и вышел из туалета. Надо было куда-то идти и лишь после предельного напряжения он сообразил, что необходимо вернуться в палату, собрать вещички, дождаться, пока ему выдадут документы и топать домой - навстречу с Косоглазой при косе.
      Через десяток шагов по коридору больницы он обнаружил, что раскачивается, будто оглушенный ударом или вдрызг пьяный и - взял себя в руки. Идти в палату, где его поджидали пятеро сокоечников, было страшно. Остро не хотелось отвечать на те вопросы, которых он сейчас сам боялся, поскольку имел ответ. А других вопросов в больнице, нежели: "Ну, что вам сказал доктор?" - попросту и не существует. Отвечать, что доктор подарил по милости своей неполный год жизни (жалкой дряни умирания, если быть точнее) не хотелось. Яров развернулся, миновал лестничную площадку, пошел на третий этаж по служебному ходу.
      Единственный человек в больнице, который решительно не интересовался ничьим здоровьем, кроме своего, обитал в палате номер 303, где у него имелся персональный туалет, телевизор с видеомагнитофоном, музыкальный центр и личный телохранитель, который спал на полу возле дверей. Чтобы проникнуть в это царство комфорта требовался условный стук - три, два, три с паузами. (Врачи о своем появлении предупреждали пациента по телефону). Вся модель привилегий обьяснялась просто: если Ярову его лечение не стоило ни копейки, то Василий Петрович Роликов ПЛАТИЛ за обслуживание своих застарелых геморройных щишек, трещин в прямой кишке и полипов (полный джентельиенский набор!) наличными денежками, да мало того - поговаривали, что платил в зеленых долларях!
      "Скотина. - подумал про Роликова Яров, выстукивая в дверь условную дробь. - Просто скотина, в свои неполные тридцать три года всего навсего геморрой вырезает, а тут в пятьдесят восемь имеешь рак! А почему? А потому, что всякому отродью племени человеческого - всегда везет!"
      Но завидовать и тем более осуждать кого либо, было не в характере Ярова, а потому когда загремели запоры специально поставленных замков, он уже отринул от себя злобные мысли и в приоткрывшуюся щель дверей спросил вежливо.
      - Как там Рол?
      - Просраться не может! - прошипел телохранитель Мишка Дуков. Заходи. Хорошо, что пришел, а то он меня задрючит.
      Едва Яров ступил через порог палаты, как тут же почувствовал тошноту от нестерпимой вони и услышал из открытой двери в туалет натуженные стоны, кряхтение в перемежку с высококачественной матерщиной.
      - Доктора гребаные... Ы-ы-х!.. Скорее бы мне жопу порезали, жить не могу!... Ы-ых, мать вашу!... Деньги дерут, а жопа моя, как на затычке... Ых! Специально держат, время тянут.... По сто долларов в день обходится...
      - Добрый день. - сказал Яров и глянул в открытую дверь туалета.
      Голый Роликов умещался на унитазе розовой, безволосой поросячьей тушей, отмеченной яркой татуировкой на левом плече - череп, пронзенный двумя кинжалами. Все его упитанное тело казалось горой свежих сливок, тронутых алыми лучами раннего восхода солнца. И все-таки это был атлет мышцы на руках верняком ровнялись по толщне ляжкам Ярова.
      Но страдал Рол - искренне, со слезой на темных глазах. Гумманист Яров осудил себя за черную зависть, только что осквернившую собственную душу, он сказал мягко.
      - Ничего, Рол, тебя подготовят к операции, а там на хирургический стол и...
      - Операция! Там меня и зарежут, суки! - закряхтел страдалец.
      - Не зарежут. - Яров постарался быть убедительным. - Операция у тебя не столь сложная, пустяк под местным наркозом....
      - Я и без того под наркозом хожу! - заорал из туалета Рол. - Столько дерьма в брюхе, лопну сейчас, а наружу ничего не лезет! Ы-ы-ы, гады!
      От мощного взрыва газов, внезапно вырвавшихся из утробы мученика, кажется, задрожали стены, но к сожалению отрабатанная массы продуктов пищеварения наружу так и не пошла, что привело Рола в ярость.
      - Мишка, придурок! Что ты скалишся, радуешся, что шеф загибается?! Достань сигару бразильскую, может поможет! Шевелись! Ы-ы-х! Кряк!...
      Телохранитель бросился к двум баулам, потом заглянул даже в холодильник, но бразильских сигар - последнее слабительное средство для разрешения унитазных проблем - не обнаружил. Это было серьезным упущением в деятельности телохранителя и он произнес испуганно.
      - Василий Петрович... Здесь сигар нет...
      - Урод тупоголовый! - засипел от натуги Рол. - В машине они остались! Беги вниз быстро, у меня ещё чуть-чуть и тронется! Беги!
      Дуков заколебался - режим его службы исключал хотя бы секундное отсутствие возле охраняемого тела. Но ослушаться приказа тоже было невозможно, без риска получить в морду. Дуков тронул Ярова за руку:
      - Побудь здесь, Илья Иванович, пока я сбегаю. Ладно?
      - Конечно.
      - Держи пистолет.
      Яров не успел ничего сказать, как ощутил в руке прохладный металл и тяжесть оружия, с которым не только что не знал, что делать, но и как управляться с ним понятия не имел. Он положил пистолет на стол, Дуков кинулся из палаты в коридор, а Рол в сортире заплакал в голос, словно ребенок малый.
      - Мать твою разэдак, Иваныч... Да я ж слону могу бивни повырывать одной рукой! Я ж стакан разгрызу и закушу, а у меня такая пробка в жопе! За что, Илюха?! О-о-х...
      Яров удержал улыбку. С одной строны мученика было жаль, но с другой он знал, (как и вся больница) что Роликова здесь держат с преднамеренной затяжкой, поскольку он ПЛАТИЛ за свое содержание. Другими словами, денежки его шли по подмогу скудному бюджету больницы и совершенно очевидно, что такого пациента здесь придерживали несколько более, чем того требовалось по науке.
      - Ничего. - сказал Яров. - Через неделю забудешь о своих мучениях, Василий Петрович...
      - Как же! Слушай, я сползаю со стульчака! Будь другом, приподыми меня немного.... Водрузи на этот трон поудобней.
      Колебался Яров лишь секунду: с одной стороны помогать продристаться этому голому вонючему бандиту было как-то и поперек гордости, но с другой все же в данном случае безвинный мученик, а к тому же Яров повышенной щепетильностью и гордыней не страдал. Зажав дыхание, он щагнул в туалет, подхватил потное, горячее тело Рола под мышки и попытался приподнять. С таким же успехом он мог постараться сдернуть с рельсов товарный вагон, но Рол оперся руками о стенку, слегка сдвинулся на своем троне, охну-крякнул, что-то треснуло у него под задом и через миг он сказал с блаженной улыбкой.
      - Выбил пробку, слава те Господи!... Дай сигарету, пока этот дурак за сигарой бегает. На столе сигареты.
      Ярову хотелось поначалу сполоснуть руки, но шагнул к столику и принялся искать сигареты.
      То, что произошло в следующее мгновение он не смог ни понять, ни оценить несколько секунд - в конце которых уже лежал плашмя на полу палаты.
      Поначалу он почувствовал короткий и болезненый укол в левое ухо, в кончик мочки, потом - одновременно - словно птица клюнула в стекло окна, а далее треснула стенка возле дверей и на пол посыпалась штукатурка.
      - Ой! - пискнул Яров и схватился за ухо.
      - Ложись! - зарал Рол и стремительным прыжком, будто пружиной с унитаза сорванный, кинулся на Ярова, свалил его на пол и сам распластался рядом, залитый собственным дерьмом.
      Яров, прижатый к коврику, схватился за ухо и тут же увидел, что собственные пальцы обагрены кровью.
      - У меня кровь! - удивленно сказал он.
      - Лежи, не шевелись, мать твою! - прохрипел Рол. - Сейчас мозгами плеваться начнем, не то что кровью!
      Ошарашенный Яров послушно лежал, задыхался от уже совершенно непереносимой вони, и лишь старался немного отодвинуться от голого, пыщущего жаром тела Рола. Тот уже сам отползал к постели, с каким-то яростным весельем хрюкая.
      - Где эта сука Мишка?! Торчит тут когда не надо, даром хлеб жрет!
      Он добрался до своей громадной постели (привезли в больницу на фургоне) и в головах кровати, из под матраца выдернул короткий автомат с длинным рожком магазина. Все так же не вставая с колен, бросил через плечо.
      - Не шевелись, Илюха! Мы ещё под прицелом!
      В тот же миг загремели запоры дверей и в палату влетел Дуков, с коробкой сигар в руке. Влетел - но тут же замер. И не вонь в номере, не голый шеф и окровавленный Яров его смутили, а дуло автомата, глянувшее ему в лицо.
      - Стоять, гнида. - тихо проговорил Рол, но у Дукова и без того выпала из рук коробка с сигарами. Он быстро кинул взгляд по диогональной линии от окна на Ярова и к стенке возле дверей, потом упал на коленки.
      - Пушку возьми! - сдавленно выкрикнул Рол. - Посмотри в окна! С крыши через улицу бьет! Гад вонючий, я ж тебе вчера сказал в палате зеркальные стекла вставить!
      Дуков на коленках добрался до подоконника, осторожно приподнялся, и через десяток секунд доложил.
      - Отбой, шеф. Ничего не видно. Если с крыши, то навряд ли. Метров сто с гаком до туда будет.
      - Значит классный специалист работал! - Рол сунул автомат под матрац. - Через оптический прицел бил, понятно.
      После этих слов обстановка для Ярова несколько прояснилась - он разглядел в стекле окна маленькую дырочку, а затем на стене возле двери выбоину в штукатурке. И если в эту модель добавить кровоточащее собственное ухо, то вывод получался невеселый - только что мимо его, Ярова, черепа, лишь уха коснувшись, пролетела с крыши дома через улицу пуля снайпера, свое дело знавшего достаточно хорошо. Но ему, специалисту дальнего боя, не повезло, судя по всему, в двух пустяковых деталях - спутал голову Ярова с черепом Роликова, а полуденная сырая дымка весенней оттепели замутила прицел. Чуть-чуть, на доли микромиллиметров ошибся снайпер, иначе бы он, Яров, не получил более от жизни даже уже и тех последних мгновений, на которые можно было расчитывать - около года, как было сказано.
      - Шторы задерни! - заорал Рол на телохранителя. - Подраненого друга осмотри!
      Перешагивая через Ярова и собственные испражнения, Рол вернулся на свой трон и снова застонал - опасность ситуация не нарушила его душевного равновесия, а главное не сбила начавшийся процесс освобождения организма от шлаков. Рол даже весело закричал из сортира.
      - Этому дураку с крыши надо было бы пораньше выстрелить, я б быстрей опорожнился! Вот недоумок, блин!
      Яров такого веселья себе позволить не мог по двум причинам: боль в ухе стала настоящей, жгучей, а сердце колотилось от страха с такой силой, что казалось дрожащим комом сейчас вырвется из груди и перекроет дыхание в горле. Он переполз на кресло, зажимая пальцами горящее ухо.
      Дуков, наконец, принялся действовать обдуманно. Быстро задернул шторы, распахнул форточку, выдернул из баулов автомобильную аптечку и присел возле Ярова.
      - Покажи, что у тебя с локаторами.
      Яров оторвал ладонь от окрававленного уха и телохранитель внимательно осмотрел его. Потом глупо засмеялся.
      - Ну, подранок, теперь на всю оставшуюся жизнь будешь карноухим! Так и звать тебя будем - Карноухий Подранок!
      - Я не подранок и не карноухий. - сердито ответил Яров и не церемонясь схватил чистое полотенце, чтоб стереть крочь с шеи и своего темного теплого халата.
      - Подожди. - остановил его Дуков. - Сейчас я тебя обработаю.
      - Мобильник подай! - закричал из туалета Рол. - Красный!
      Мобильных аппаратов на столе лежало три - каждый перевязанный для опознания клейкой лентой, разного цвета. Дуков подал ему телефон сотовой связи с красной отметиной и вернулся к Ярову, тут же открыв аптечку. В импортном наборе нащел какие-то баллончики, перевязочные материалы, дунул на ухо Ярова струей жидкости с резким запахом, чем-то помазал, а потом широким пластырем приклеил раненое ухо к черепу.
      Рол уже рычал в мобильный телефон.
      - Хлебников?!... Давай, зараза, ко мне! Мигом, мухой! Башку я тебе сорву! За такую работу всю твою службу охраны в дерьме утоплю!... Да я-то жив, а вот будешь ли ты здоровенький со свое командой, этого не обещаю! Приезжай!
      Тем не менее, откровенно благодушным он встал с унитаза, переступил через лужу испражнений и шагнул под душ, приказав телохранителю.
      - Санитарок не вызывай. Сам все убери. Ты, Иваныч, никому ни слова. Поскольку это...
      Договорить Рол не успел - в двери громко постучали. Условной дробью: три, один, три - но тем не менее Дуков схватился за пистолет, а Рол метнулся к постели, полез ручищами под мартрац, понятно.
      - Кто? - выкрикнул Дуков, сдвигаясь за косяк двери.
      - Свои! Пащенко! Открой, Миша!
      Прижав оружие к боку, левой рукой Дуков отомкнул запоры, толкнул дверь и отодвинулся в сторону, вдоль стены.
      Поначалу в палате показался угол золотистого оконного стекла, а следом за тем появился низкорослый и широкий парень, веселый, с круглой, как тыква, головой:
      - А я, пацаны, зеркальное стекло принес в окно вставить! Вчера не успел завезти! На складе только что выдали!
      Дуков закрыл за Пащенко двери. Гость удивленно озирался, не понимая происходящего, спросил улыбаясь и удерживая в руках сверкающее стекло.
      - Что это у вас тут за свинюшник?
      Рол поднялся с колен и выпрямился. Голый, только при золотых часах на левом запястье, он чуть наклонил голову и спросил Пащенко, осветив лицо своё приветливой улыбкой.
      - Значит, ты, Гришка, вчера стекло на складе досконально не получил?
      Но нежность улыбки Рола была понята Пащенко правильно. Он ответил, дрогнув голосом.
      - Не успел, Василий Петрович...
      - Ага. - с этим подтверждающим ответом Рол коротко дернул гладкими плечами и кулак его врезался между глаз Пащенко так, что тот полетел в угол, рухнул под батарею отопления, но удержал стекло на животе. Однако признаков жизни не подавал.
      - А ты, значит, за сигарами пошел? - Рол повернулся к Дукову и тот ответил, прямо глядя в глаза шефа.
      - Да, Василий Петрович, за бразильскими сигарами по вашему приказу.
      Показалось ли такое обьяснение неубедительным, или ситуцация не требовала никаких оправданий, но свою порцию наказания Дуков так же получил в виде длинного, но быстрого прямого удара в челюсть, от которого грохнулся на пол словно стебель былинки, срезанный косцом на утреннем лугу.
      Все та же ласковая улыбка ещё дергала губы Рола, когда он повернулся к Ярову:
      - А ты, Илья Иванович...
      Яров напрягся:
      - Если вы посмеете меня...
      - Не ершись. - грубовато остановил Рол. - С тобой другой разговор будет. Хороший разговор. Теперь ступай. Никому ни слова, наши разборки тебе по барабану.
      - Сигарету можно взять? - осторожно попросил Яров.
      - Курить начал со страху? - усмехнулся Рол. - Возьми любой блок. И зажигалку возьми.
      Яров взял со стола полупустой блок "Кэмел" и прихватил первую попавшуюся под руки зажигалку, после чего метнулся к дверям, которые Рол уже отпирал.
      Яров бросил травиться никотином лет пять назад, но от переживаний захотелось курить. Да и то сказать - был ли смысл ныне сохранять здоровье, точнее - то что от него осталось?
      Пащенко, глупо продолжая улыбаться, приподымался с пола, придерживая на животе стекло, а Дуков ещё и не шевелился, когда Яров покинул удалую палату, по сути своей - разбойничье гнездо, где приличному учителю средней московской школы было категорически нечего делать.
      Он добрался до лестничной площадки, остановился возле ведра для окурков, достал сигарету и закурил. Отвыкший от никотина мозг тут же принял на себя забытый удар дурманящей отравы, в голове зашумело и Яров слегка "поплыл". Но успокоился и попробовал припомнить, какие силы занесли его неделю назад в эту вздорную компанию геморройного бизнесмена.
      Случайность, - как он понял через минуту. Просто случайность, не более того. В обеденный час в столовую вошел рослый, стройный парень (Дуков, как оказалось позже) и спросил.
      - Эй, кто-нибудь тут есть в натуре грамоту разумеющий?
      - Ты про что? - спросила его раздатчица с кухни.
      - Да чтоб читать-писать по русски умел без ошибок, не ясно что ли?
      И черт дернул в этот момент Ярова заявить:
      - Я учитель русского языка. В чем дело?
      Вот она - идиотская привычка русского интеллигента: всегда без нужды быть услужливым, лезть кому-то на помощь, да гордится своим интеллектом. Теперь за это кусок уха оторвали. Но тогда Дуков сказал просительно.
      - Пойдем, отец, в одной бумаге надо ошибки по грамматике проверить. В обиде не останешся. А ты точно учитель?
      И не сомнения парня в его звании, а это панибратское "ты" настолько оскорбило Ярова, что он лишь хмыкнул и пошагал следом за Дуковым, вместо того, чтоб послать его куда подальше.
      Через минуту он был представлен властному молодому мужику в шелковом халате, который сказал благодушно.
      - Сейчас я засранец геморройный, а не человек! Но когда вылезу отсюда с изрезанной жопой, то буду Василем Петровичем Роликовым. Для удобства между порядочнысми людьми, просто - Рол. Давай поручкаемся.
      Яров протянул ему руку и вдруг почувствовал, что Дуков - со спины быстро прощупал все его тело: карманы в халате, под мышками, в промежности.
      - Не обижайся. - приостановил его возмущение Рол. - Это у нас так принято, он свое дело делает.
      - Что принято? - обалдел Яров.
      - Проверка на наличие оружия. - коротко сказал Рол и подал бумагу, исписанную почерком твердым, красивым, буковка к буковке. - Будь человеком, проверь эту хреновину, а то стыдно заказ с ошибками делать, там люди солидные.
      Текст сверкал с первой строки такими грубейшими грамматическими ошибками, словно создала его самые первые и нерадивые ученики Кирилла и Мефодия, подаривших древней Руси письменность.
      Работа над текстом заняла у Ярова не более десяти минут, он обошелся без профессиональных комментариев, над стиллистикой бумаги не работал и текст в результате получился таким.
      "Я, Василий Петрович Роликов 1967 года рождения, прошу фирму "Наши корни" восстановить свою историческую родословную.
      Отца и матери не помню, воспитывался в интернатах, данные о которых приложены к заявлению. Однако по словам родственников, из которых никого ныне в живых не осталось, достоверно известно, что наш род идет от ветви графов Роллингсонов, приехавших в Россию при Петре Первом из Голландии или Германии. Все данные о родителях - прилагаются. Прошу подтвердить мое происхождение официально зарегистрированным документом.
      Оплата работы устанавливается договорным соглашением и дополнительная премия вознаграждения будет зависеть от качества проделанной работы.
      Граф Роликов В.П.
      Понятно, что только тридцатилетняя привычка Ярова к идиотизмам своих школяров удержала его, чтоб не залится хохотом при чтении этой грамоты. По всему облику "графа" и его повадкам следовало полагать, что корни его родословной следовало искать не в дворцовых архивах, а в записях "Разбойного приказа", острогов, и списках обитателtй тюрем с ещё допетровских времен.
      - Ну, как вам моя родословная? - спросил Рол, ревниво и пытливо глядя на Ярова. Тот пожал плечами:
      - Я тоже из чистокровных аристократов. В семье двоюродного дяди сохраняется предание, что его пра-пра-пра-дедушка по линии дядиной тетки был то ли подручным, то ли стремянным у Малюты Скуратова, первого заплечных дел мастера при царе Иване Васильевиче Грозном.
      Но "граф Роликов" оказался умнее, чем его облыжно оклеветал было Яров.
      - Что, Илья Иванович, не верите, что я из графов? - спросил он, вызывающе пришуриваясь.
      - Не верю. - тоном педагога ответил Яров. - Хотя в исторической ретроспективе оценки процесса разростания генеалогического древа и допускаю такую срамную возможность.
      Он нарочно закрутил фразу изощренней некуда, и граф заржал.
      - Правильно делаете, что не верите! Мои дедушки, в лучшем случае, промышляли с топором на большой дороге, это уж досконально! Но ведь должна быть у каждого карьера в жизни, а?
      - Правильно. - тоном педагога заметил Яров. - Кровожадный пират Френсис Дрейк был приближен к королеве Великобритании. И теперь в Англии при получении высшее звания - "лорда", неофита осеняют ударом меча по плечу. Этот меч - Френсиса Дрейка. Так что можете считать, что все пэры Англии триста лет входят в криминальную братву.
      - Ты... Вы досконально не врете? - подозрительно удивился Рол.
      - Френсис Дрейк, кроме того, был великим путешественником, совершил кругосветное плаванье, сделал много географических открытий. Так что все в этом мире относительно.
      На этой банальности Яров и принялся было откланиваться, но Рол положил ему тяжелые руки на плечи и вдавил в кресло.
      - Нет, Илья Иванович, вы уж посидите! И досконально мне про этого пирата Дрейка расскажите! - он повернулся к телохранителю и рявкнул. Мишка! Сделай добрый подарок учителю за его работу! Деньгами нельзя оскорблять такого ученого человека.
      Яров и очухаться не успел, как Дуков накидал в большой пластиковый пакет баночки красной икры, упакованную снедь, водку, пару коньяков, то бишь выдал такие деликатесы, которыми Яров в последнии года и в престольные праздники не лакомился.
      И Яров остался на полчасика, чтоб потом каждый день заглядывать сюда то на час, то больше и рассказывать про истории всяческих королевских династий, чье прошлое было кровавым и далеко как не отмечалось благородством поступков. Рол, как сухая промокашка, впитывал всё.
      Но история династии Габсбургов, к примеру, его мало интересовала. Зато как простой безродный офицер с безкультурного острова Корсика умудрился трясти за шиворот всю Европу, как он, ставши императором Наполеоном, добрался аж до России - эта байка потрясла "графа Роликова" до основания его разума.
      - Ах, блин, какие дела! Ну, я понятно, знал, что Наполеон на Москву попер и всякие там "Война и мир" были под Бородино. Но чтоб такую карьеру офицеришка из деревни колхозной сделал, такого досконально на слух не попадалось! Слушай, а как же ему удалось так "наверх" пробиться? "Мохнатая лапа" была? Или башлял налево и направо?
      Дать точного ответа на этот простеший вопрос Яров не мог так же, как и все историки мира. И он начал толковать о предназначении, о силах Эпохи, которым потребовалась личность подобного рода, короче сказать - пытался обьяснить категории совершенно необьяснимые, которые обычно списывают от беспомощности на Помысел Божьий. А Рол в указания судьбы не верил и упрямо пытался доискаться до материальных и подлинных причин карьеры великого императора.
      Теперь эти уроки истории закончились отстрелянным кусочком уха - вот так. Заодно закончилась и нелепая дружба, тут же подвел итог Яров, а потом решил, что из больницы он сегодня тоже уйдет - не медля. За документами, выписками, эпикризами - можно зайти потом. Если нужно будет. Но "нужно" не будет, и так все ясно.
      Яров накинул на голову капюшон своего купального халата, чтобы прикрыть подкленное ухо, и пошел по длинному коридору в урологическое отделение, мучаясь уже другой проблемой. Как достойно проститься с врачами: хирургом, рентгенологом и лечащей Валентиной Ивановной. Как разойтись со своими соседями по палате и как поизящней провести ритуал прощания с медсестрами - включая Елену...
      Вот, значит, как получается... Елена Викторовна Борисова. Сегодня нужно было решать и эту проблему. Хотя таковой - вне сознания Ярова - и не было. Но более месяца, проведенных им в больнице, тягостное течение времени скрашивалось для него теми днями, когда через двое суток на третьи дежурила эта странная, замкнутая и непонятная молодая женщина.
      Жизнь среди больных, с их страданиями, камнями в почках, трубками, торчащими из тела, а главное - нескончаемыми разговорами о качестве анализов своей мочи, кала и крови - доводили Ярова до иступления. И для него появление этой спокойной и светлой сестры было знаком существования другого мира. Он нетерпеливо ждал двое суток на третьи, когда наступало её дежурство.
      За эти сутки они не перебрасывались и десятком фраз. Но каждое из слов между ними казались Ярову наполненными двойным и даже тройным смыслом.
      Вот, значит, как получалось... Теперь нужно было завершать этот месячный цикл недоговоренности. За воротами больницы никаких отношений не будет. Он двигался по коридору, быстро подбирая последние слова прощания:
      "...В моей жизни, Елена, не было никаких сюрьпризов. Я жил в одномерном, плоском пространстве. Если приходили новые люди, новые знакомства, то я видел их ещё издалека. И знал, кто они и с чем идут. Вы для меня - совершенно неожиданны... непредсказуемы...Вы помогли мне здесь выжить..."
      "Черезчур" - тут же смекнул он, но никаких менее напыщенных слов подобрать уже не мог, он уже видел пост дежурных медсестер и видел Елену.
      Даже на низких каблуках она была с Яровым вровень ростом - сильное статное тело крупной молодой женщины двадцати пяти лет, уже имеющей пяти или шестилетнего ребенка. Лицо у неё было славянского типа, не та женщина, чтоб поражала сразу, с первого взгляда до судорог в животе. На конкурсах красоты призового места не возмет. Но по своим эстетическим позициям Яров принадлежал к тем, кто не верил, будто подлинные красавицы обитают на кино-теле экранах и подмостках подиумов. По его разумению, там, на экранах - выдрючивались попросту шалавы, делающие на своих весьма посредственных данных дешовую карьеру обычных блядей. Красавицы истинные не выползают на подиумы и боятся мелькать на экранах даже в микро-эпизодах. Им этого не надо.
      По школьной привычке, для себя, он окрестил Елену своей "Прощальной звездой". Прощальная - для его жизни. Чего уж там говорить: мальчишеское и глуповатое определение, но во всяком случае, вполне искреннее.
      Сейчас он чувствовал, как лицо его стянула неприятная маска трагической мрачности, с которой не было сил справиться. Он уже видел перед собой свет лампы, которая освещала дежурный пост медсестер, уже видел перед ним своего соседа по палате дикого старика Кирилла Чекменева и можно было либо пройти мимо, не останавливаясь, либо....
      Старый дуралей Чекменев стоял возле Елены, перегнувшись пополам. Бутылка, подвешенная у него на шее, болталась между ног, а трубка из этой бутылки проникала в мочевой пузырь, поскольку мочеиспускательный канал старика не работал. Основная беда Чекменева заключалась в том, что его поначалу следовало бы отправить не сюда, в урологию, а в "Белые Столбы", в "Кащенко", в учреждение, где ему навели бы поначалу порядок в круто "поехавшей крыше". Старик понимал окружающий мир весьма своеобразно скажем так. Трубка в животе и бутылка с мочой между ног не мешали ему щипать молоденьких сестер за задницу и грудь, отпускать комплименты в стиле деревенского гармониста. Он был космат, скрючен, а вставные челюсти оснащали его речь подсвистыванием, шипением и цоканием.
      - Ленулька - красулька, ты ж прекрасная деваха! - подвизгивал, подсвистывал и цокал дешовыми челюстями чертов ухажор возле Елены. - Как вырвусь отседова к себе на хутор, дом тебе свой отдарю! Королевной там будешь, на хрена тебе здесь ссаки и говно за всякими засранцами подтирать, да ещё хер им перед операцией брить?!
      Яров услышал грудной и мягкий смех Елены и сердце у него екнуло. Он вдруг понял, что сам не лучше Чекменева. Но каждый мужчина - дурак: даже если у него в семьдесят лет между ног болтается бутылка с собственной вонючей мочой, все одно полагает, что в облике его сохраняется что-то зазывное и для женщины привлекательное.