Гвардейцы смущённо хрюкнули.

— Ладно уж, отправляйтесь на обед!

— Есть отправляться на обед! — вскочив, козырнул Петя. — Капитан Вася!

— Я!

— На обед стройся! Левое плечо вперёд — шагом-м-м... арш! Песню запе... вай!

— «В лесу-у-у родилась ё-ё-ёлочка!» — затопали они строевым шагом к выходу.

— Раздолбаи... — весело проворчал я им вслед.

— Начнём, пожалуй, с командирского рика. Какого ты себе выбрал? — спросил я у Димы.

— Вон того, серого.

— Веди его сюда.

Дима подвёл за недоуздок шатающегося скакуна. Я долго не мог поймать блуждающий взгляд животного. Наконец мне это удалось, и спустя малое время стали доступны мыслеобразы рика. Они представились мне в виде очень запутанной пространственной схемы, где каждое понятие было представлено в виде сложного объёмного тела только ему присущих формы и цвета. Понятия соединялись между собой ассоциативными разноцветными цепочками. Хорошие ассоциации мне виделись в различных оттенках жёлтого цвета, плохие — в синих тонах, нейтральные — в зелёных.

Если рики так преданы, то хозяин должен в их сознании ассоциироваться по большей части с чем-то хорошим. Приняв этот постулат за отправную точку, я принялся мысленно передвигаться от первого попавшегося мне понятия по наиболее светлым ассоциативным цепочкам. Найти оказалось легко, путь был не длинным: «голод» — «кушать» — «трава» — «овёс» — «кормушка» — «дом» — «хозяин». Понятие «хозяин» представлялся в виде сложного лучистого тела ярко-жёлтого цвета, с которым связывалось большинство положительных эмоций. Гораздо труднее было найти мыслеформу, которая ассоциировалась у рика с Димой — для этого мне пришлось изрядно поплутать по лабиринтам сознания животного. Наконец, это удалось: найденный образ представлял собой нечто амёбоподобное светло-синего цвета. Найденные два тела я поменял местами. Изменив дислокацию, они тут же поменяли и цвета, которые напрямую зависели от цвета ведущих к ним ассоциативных цепочек.

После этого я выстроил линию желаемых поступков рика на ближайшее время: «спать» — «проснуться» — «Дима-хозяин» — «радость» — «голод» — «кушать».

Рик закрыл глаза, подогнул ноги, лёг, вытянув вперёд рогатую голову, и уснул. Контакт прервался.

— Думаю, получилось, — сообщил я Диме, напряжённо ожидающему результатов. — Когда рик проснётся, ты должен быть рядом. И приготовь ему покушать чего-нибудь повкуснее. Овса, например. Подводите следующего!..

Переориентация риков на других хозяев оказалась не слишком утомительным занятием. Скорее, наоборот: словно головоломки разгадываешь и получаешь удовлетворение от того, что всё замечательно выходит, а результат сходится с ответом. К концу дня Дима и девятнадцать гвардейцев из его роты стали счастливыми владельцами риков. Ещё четырёх скакунов я распорядился выделить для полковника и командиров остальных рот. Энтузиазма в диминой роте это, конечно, не вызвало. Тем более, что риков командиры выбирали себе сами. Тем не менее, приказ единодушно был признан справедливым.

Одесса,

18 лакината 8855 года

Утром за мной зашёл Петя.

— Пойдём, Светлый, на Совет. Все уже собрались, тебя ждём.

— Подожди, какой Совет? — ничего не понял я. — На сегодняшнее утро Совет не запланирован!

— Внеочередной, по поводу чрезвычайного происшествия: старшего герасима обидели.

— Кто?

— А неизвестно. Никто никого не видел. Однако же кое-какие следы остались.

Мы поспешили к зданию администрации. Петя на ходу рассказывал мне то немногое, что сам узнал об инциденте:

— С полчаса назад это было. Сержант Ради вывел отделение новобранцев на утреннюю пробежку. Бегут они, стало быть, по центральной площади. Глядь — мужик лежит на земле. Ну, думают, пьяный. Ан, нет: пьяные то всё больше нараскоряку валяются, а этот — столбиком. Ближе-то подошли — а это Муму в отключке полной, да ещё и зашнурован от подбородка до самых пяток. Сивушного запаха нет. Да и не солидно бы при такой-то должности. Ну, понятно, развязали его, в сознание привели. А он и вспомнить-то ничего не может, только глазами хлопает да руками разводит. А под верёвку-то записочка была заткнута. Ради, конечно, как положено, доложил обо всём по команде. Как до меня дошло, так я и распорядился Совет собрать.

Члены Совета с нетерпением ждали моего прихода. Муму, похоже, уже не в первый раз рассказывал:

— Иду, стало быть, к стойлам риковым, которые на Речной улице ныне строим. Думаю, сколько ещё досок надобно, да крепежу, да инструменты какие потребуются. И вдруг — раз! — и уже, значит, Ради меня по щекам хлопает. И тело всё затекло — не пошевелиться! А как я с Речной на площадь попал — убей, не помню!

На столе лежала та самая записка — кусок похожей на бересту коры с нацарапанными на ней рунами.

«Лад-лэд Апри! — прочитал я вслух. — Пока это только предупреждение. Я не хочу жить затравленным зверем на этом поганом острове. Да и тебе моё присутствие радости не доставит. Я предлагаю безоружный поединок до полной победы с лучшим бойцом твоего лэдства сегодня в полдень на площади. В случае моей победы ты обязуешься живым и невредимым переправить меня на материк. Белый флаг над главным зданием будет означать, что ты согласен и даёшь слово лэда, что так и будет. Иначе я буду вынужден каждую ночь убивать по одному твоему подданному. Видо.»

— Вот мерзавец! — возмутился Петя. — Сейчас подниму гвардию. Прочешем лес, найдём этого...

— Не стоит, — возразил я. — Слишком мало у тебя людей для того, чтобы джунгли прочёсывать. А если это действительно «полуночный призрак», человек из спецслужбы, то подозреваю, что твои бойцы в двух шагах от него пройдут и не заметят.

— Я замечу, — сказал Джой. — Я неплохой охотник и, думаю, сумею его выследить.

— Джой, я не ставлю под сомнение твои охотничьи таланты. Однако охота на зверя и охота на человека — разные вещи. И боюсь, что этого Видо как раз на людей и натаскивали.

— А если Аррутара попросить? — предложил он. — Уж сипсы-то быстрёхонько его найдут!

— Найти-то, скорее всего, найдут. Но сколько Синих Псов могут поплатиться за это жизнью?

— Так ведь людей-то жальче...

— Да, людей жаль ещё больше. Поэтому я решил принять его вызов.

— Правильно! — обрадовался Петя. — А я его тут встречу с полудюжиной автоматчиков!

— Никаких автоматчиков! Если я поднимаю флаг, то это означает, что я обещаю ему неприкосновенность, что я даю слово лэда.

— Но народ-то об этом не знает! — приглушённым голосом сказал Петя.

— Достаточно того, что об этом знаю я.

— Ну, тогда хотя бы разреши мне лично ему шею свернуть!

— Этот Видо напал на моего подданного, пренебрежительно отозвался о Априи и пытается меня шантажировать. Я считаю это личным оскорблением, и сам отвечу наглецу. К тому же, он пробрался на остров с намерением меня убить. Вот пусть и попробует.

Конечно, это была не война, и о поединке не распространялись. Однако, как известно, даже вся земля слухом полнится — что уж говорить о маленьком островке! К полудню на центральной площади было не протолкнуться. Цепочка гвардейцев, отгораживая большой круг в центре, с трудом сдерживала одесситов. Ещё две цепочки держали свободным проход, по которому уверенно и не спеша шёл Видо, не обращая и малейшего внимания на раздающиеся из толпы гневные крики. Я вышел ему на встречу. Едва мы сошлись глаза в глаза, шум стих.

— Ты подобрал мне соперника? — спросил он вместо приветствия.

— Подбирать нет необходимости. Я сам могу постоять за свою честь.

— Не ожидал, — произнёс он совершенно бесстрастным голосом. — Но тебя не смущает, что ты лад-лэд, а я — никто?

— Нет.

— Меня тоже это не смущает. Смущает меня другое: кто после поединка откроет Врата?

— Я открою их заранее. Однако не уверен, что тебе придётся ими воспользоваться.

— Я в этом был бы вполне уверен, будь у меня другой противник. Я верю слову лад-лэда. Чернь же мне ничего не обещала. Переживёт ли слово своего хозяина?

— Если этот человек победит в поединке, он должен беспрепятственно покинуть остров через Врата! Это приказ! — громко обратился я к окружающим и, повернувшись к шпиону, спросил. — Ты удовлетворён?

— Да.

По моему распоряжению техники принесли и смонтировали прямо на площади один из порталов. Это заняло некоторое время, втечение которого Видо с закрытыми глазами сидел в центре круга в позе медитирующего. Я включил аппарат, и его проём привычно замерцал, открывая проход в иные широты. Петя установил возле портала пост из двух автоматчиков, и я вернулся в центр площади.

— Что с той стороны? — спросил Видо.

— Материк. Как и было в твоих условиях.

— А точнее?

— Сориентируешься на месте. Если попадёшь туда.

— Постараюсь. Начнём?

Я кивнул.

— Рад, что ты предоставляешь мне возможность вернуться с выполненным заданием, — сказал Видо, и впервые за всё время его губы чуть дёрнулись в полуулыбке-полуусмешке. После этого он напал на меня.

Благодаря ежедневным тренировкам в состояние боевого транса я уже мог входить в любой момент по своему желанию, что и не замедлил сделать. Окружающий мир вновь приобрёл тягучесть, но движения Видо ничуть не замедлились: это состояние и для него не было секретом.

В этом бою я впервые ощутил, как могут мешать излишне накачанные мышцы: соперник оказался более проворным. Мне пришлось предельно сконцентрироваться, чтобы не пропустить ни одного из градом посыпавшихся ударов, зачастую весьма коварных. Стиль ведения боя был мне незнаком и не напоминал ни один из тех, что я знал. Видо передвигался удивительно пластичными непредсказуемыми рывками, нанося удары руками и ногами из самых, казалось бы, неудобных положений. Это был серьёзный соперник, здесь я ещё не встречал бойца такого уровня. На три-четыре его атаки я едва успевал отвечать одной. Пару раз на его контратаках я пропустил по весьма болезненному удару, в то время как мои удары Видо неизменно блокировал либо уходил от них. Однако одно несомненное преимущество я всё же имел. Я не уставал и мог вести бой как угодно долго, а мой противник, рассчитывая очень быстро расправиться со мной за счёт мощного натиска, полностью выдохся уже через несколько минут. Об этом я догадался, когда он, словно ища пути отступления, бросил короткий взгляд в сторону портала. В таком бою и этого краткого мига бывает более чем достаточно: чуть отвлёкшись, он тут же пропустил удар ногой в грудь, который отбросил его на пару шагов. Видо уже почти упал навзничь, но в самый последний момент одновременно ударил по земле руками и ногами и, сделав невероятное сальто назад, вновь очутился на ногах. Я, было, решил, что он вознамерился сменить стиль боя, потому что теперь он стоял в иной стойке: ноги полусогнуты, правая рука направлена на меня «лапой тигра», ладонь левой руки лежит на предплечье правой. Сделал шаг в мою сторону. Второй. Что-то странным мне показалось в его поведении, но раздумывать времени не было. Упав на руки, я крутанул тело и обеими ногами сделал подсечку. Видо рухнул и больше не встал. Лежащее на земле тело уже не имело ничего общего с жизнью. Это меня удивило: слишком сложный был поединок, чтобы окончиться так просто! Не мог он умереть от такого удара!

— Отнесите тело в здание администрации, — приказал я подбежавшим гвардейцам. — И вызовите туда же Тико Тони.

Сам же я подошёл к порталу и уже намеревался его отключить, но меня остановил Петя.

— Подожди минутку, Светлый, — он пересёк границу портала и свистнул. Из зарослей вышли шестеро автоматчиков и направились к нему. — А ты правильно сделал, что сам против этого Видо вышел. Смотрел я на ваш бой и думал: мне бы с ним не справиться! Очень уж вёрток!

— Ты мне зубы не заговаривай! Что делали твои гвардейцы на той стороне портала?

— Не хотели идти против твоего слова, — Петя смотрел мне в глаза с полной уверенностью в своей правоте. — Случись что, Априю бы он покинул беспрепятственно. Однако ж безопасности на материке ты ему не обещал...

— Ты сомневался в исходе поединка?

— Начал было, Светлый, есть грех. Особенно после того, как ты пару плюх пропустил.

Вот ведь моральная дилемма! Ругать или хвалить Петю за этот поступок? Формально он, конечно, прав. Шпионов и диверсантов по законам войны следует уничтожать без суда и следствия. И уж отпускать Видо нельзя было ни в коем случае. Внутри меня всё протестовало против такого решения проблемы. Однако получается так, что на одной чаше весов — слово лэда, а на второй — пять тысяч человеческих жизней. Что весомее?

— Для чего ты вызвал меня, Светлый лад-лэд? — с этим вопросом в дверях администрации появился лейб-лекарь Тико Тони.

— Профессор, я прошу тебя осмотреть это тело. Меня интересует, от чего наступила смерть?

— Ну что ж, посмотрим, посмотрим... — склонился над трупом Тико Тони. — Очень знакомые признаки! А ну-ка, молодые люди, давайте снимем с него одежду.

Последняя фраза относилась к Джою и Пете. Те без особого желания, но всё-таки принялись помогать лекарю.

— Что ж, дальше можно не раздевать, — сказал профессор, как только была снята курточка. — Так я и предполагал. Обрати внимание, Светлый лад-лэд, вот на это приспособление, что закреплено у этого человека на предплечье. Вот эта маленькая и вполне безобидная на вид коробочка на самом деле есть очень подлое оружие. Внутри неё находится очень упругая пружина, с помощью которой на тридцать-сорок шагов совершенно бесшумно выстреливаются тонкие иголочки, пропитанные сильнейшим ядом, сырьём для которого послужили выделения слюнных желёз синего паука с тропического острова Тейдет. Точно такая же игла торчит в запястье правой руки осматриваемого тела. Несколько удивляет положение илы и угол, пол которым она воткнута в тело. Можно предположить, что выстреливаемая игла была несколько погнута, отчего траектория её полёта оказалась непредсказуемой для стрелявшего.

Одесса,

19 лакината 8855 года

После дня, проведённого в суете и хлопотах, несказанное удовольствие — скакать на Буцефале по вылизанному океаном берегу, подставляя разгорячённое лицо солёному бризу. Застоявшийся скакун, радостно всхрапывая, мчит что есть духа по мокрому песку, а ветер сдувает все заботы и тревоги, делая голову лёгкой, а мысли — радостными.

Возвращаясь обратно, Буцефал уже привычно завернул к облюбованной мною лагуне, где я обычно купался после прогулки. Выпрыгнув из седла, я сбросил одежду, и рик бдительно стал на страже подле неё, зорко оглядывая окрестности и грозно фыркая, чтобы отпугнуть всякого, кто позарится на вещи хозяина. Правда, место здесь абсолютно безлюдное, пугать совершенно некого, и единственный результат этого фырканья — его слюни на моей курточке. Но не станешь же бранить преданное животное за излишнее усердие! Так что с мокрой курточкой приходилось мириться.

Дно лагуны пологое, до глубокого места идти приходилось долго. Когда тёплая вода достигла колен, я нырнул в набежавшую волну и поплыл, иногда задевая руками песок. Отплыв подальше, я немного понырял, а затем лёг на воду и расслабился под лёгкое покачивание, глядя на первые появляющиеся на небосклоне звёзды. И тут я услышал плеск, отличный от мерного шума волн. Повернувшись к берегу, я увидел голову плывущего ко мне человека. Разглядеть, кто это, не позволял наступивший короткий приморский сумрак. На берегу рядом с моей лежала ещё она кучка одежды: Буцефал не счёл нужным предупредить меня о неожиданном визитёре, и теперь с прежним усердием охранял обе. Лишь только когда пловец оказался достаточно близко, я понял, кто ко мне приближается: это была Та.

— Длани Обоих над тобой, Светлый!

— И тебе Их покровительства! Что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты. Купаюсь. Поплыли во-он туда, навстречу волнам!

Некоторое время мы молча плыли рядом.

— О чём задумался, Светлый? — спросила она.

— Думаю, что бы такое придумать,.. чтобы было проще подвозить каменные блоки, из которых мы строим береговые укрепления, — ответил я.

Я лукавил: разве можно думать о каких-то каменных глыбах, когда рядом парит обнажённая нимфа, в которую — только сейчас признался себе — я влюблён, а воображение услужливо дорисовывает всё то, что полускрывает морская вода?

Ночь, как всегда, упала мягко и внезапно, как прыгнувшая из засады тигрица. В нахлынувшем мраке пропал океан, пропал остров, и лишь высоко в небе на сгустившейся дымке расплылись неяркие кляксы звёзд. Все направления стали равнозначными. Моя попытка посветить Мечом привела лишь к тому, что глаза вообще перестали хоть что-либо различать.

— Светлый, ты знаешь, куда плыть? — испуганным голосом спросила Та.

— Конечно! — ответил я с уверенностью, которой на самом деле не ощущал.

— Это хорошо... А то мне вдруг стало страшно. Даже руки ослабели...

— Подплывай ко мне. Держись за мои плечи и не бойся.

Девушка подплыла и, ухватившись за мои плечи, прижалась ко мне. Спиной я чувствовал её тёплое тело, которое сотрясала мелкая дрожь. Я, правда, и сам заволновался, но тут же сказал себе: не паниковать! Ничего страшного не случилось. Сил у меня — не занимать, понадобится — и всю ночь могу на воде продержаться. Правда, за это время нас может снести незнамо куда. Да и Та — выдержит ли она такое длительное купание? Эх, какой-нибудь бы знак с берега, какой-нибудь сигнал!..

— Буцефа-а-ал! — заорал я что было мочи, и сразу же далеко справа от меня раздалось тревожное ржание. Я повернул и поплыл на звук, время от времени вновь и вновь окликая рика. Та сразу успокоилась, но всё же сама плыть не решалась.

— Как романтично! — сказала она. — Ты, как сказочный герой, спас меня от смерти.

— Предлагаю и дальше действовать по сценарию сказки: герой признаётся принцессе в любви, ведёт под венец и... жили они долго и счастливо! — под шуткой и нарочитым весельем я скрывал охватившее меня волнение.

— А ты в самом деле любишь меня? — спросила она тревожно.

— Да, милая. Я понял, что люблю тебя уже давно. С тех пор, как мы с Ас... с тех пор, как я впервые увидел тебя. А ты? Ты любишь?

Та долго молчала. Я ощущал, как часто бьётся её сердце.

— Поверь, мне очень жаль тебя огорчать, — наконец сказала она. — Любая женщина посчитает меня сумасшедшей. Но я не... Ты красивый, сильный, умный, знаменитый, богатый. Но я ничего не могу с собой поделать! Моё сердце ждёт кого-то другого.

— Прости, я ничего не понимаю: для чего же тогда ты пришла сюда?

— Разум борется с моим сердцем. Он шепчет, что лучше тебя я никого не встречу, что никогда не найду того, кого ищу с таким бестолковым упорством, никогда не узнаю счастья любви. И я боюсь, что он, мой разум, прав. Поэтому я хотела попросить тебя дать мне счастье другого рода: счастье материнства.

Ещё несколько гребков — и моя рука задела дно. Совсем рядом послышалось радостное ржание Буцефала. Я подхватил обессилевшую Та на руки и вынес на берег.

Эту тёплую ночь мы провели прямо здесь, у голубой лагуны. Я ощущал себя и счастливым, и подавленным рядом с любимой девушкой, которая одновременно и принадлежала, и не принадлежала мне.

Одесса,

22 лакината 8855 года

Я любил проводить свободное время, которого у меня оставалось не так уж и много, в библиотеке Сорбонны, полновластным хозяином которой стал Асий. Всего лишь две недели назад я привёз его из Суродилы вместе с первым сундуком фолиантов, а сейчас многочисленные полки уже сплошь уставлены рукописными изданиями и книгами, отпечатанными на примитивных станках. Начало библиотеки положило собрание из Дома Отдохновения, которое я, по частям привозя в Одессу, копировал в двух экземплярах: один — в библиотеку, другой — в «спецхран», под который отвёл одно из помещений Подземного Города. Господин Есуча, первоначально категорически было воспротивившийся «давать почитать» свои книги, резко изменил своё мнение, едва лишь узнал о суммах, которые я обязывался заплатить в качестве залога и абонентской платы. А платил много я ещё и потому, что чувствовал вину перед господином Есучей: мне удалось переманить на Априю его шеф-повара, мэтра Аника. Правда, в Доме Отдохновения осталось несколько его учеников, но всё-таки шеф-повар — это шеф-повар!

Фонды библиотеки регулярно пополнял и помощник старшего библиотекаря Касерен, благодаря Асию пристрастившийся к чтению. Он уже знал наперечёт все книготорговые лавки Ланелы и очень часто требовал направить его то в один, то в другой конец планеты. Возвращался он всегда с ворохом вновь приобретённых книг, после чего надолго засаживался за систематизацию и каталогизацию новинок.

— Вчера профессор Тико Тони провёл операцию по возвращению последнего из наших Неутомимых в исходное состояние, — рассказывал я Асию новости, удобно расположившись в большом кресле. — Мы подсчитали необходимые затраты биоэнергии. Оказалось, если в качестве доноров для каждой операции взять не менее двадцати шести человек, то это нисколько не скажется на их здоровье. От желающих помочь нашим гвардейцам отбою не было. Особенно много среди добровольцев было женщин, потому как Неутомимые после операции становятся необычайно, я бы даже сказал, чрезмерно сексуально озабоченными и заводят себе гаремы из четырёх-пяти подруг, что при нашей демографической ситуации весьма неплохо. Я дал указание технику, который обслуживает омолодитель, подобрать для последней операции не менее сорока человек с тем, чтобы немножечко «подкачать» и самого профессора, так что сегодня с утра он носится по Сорбонне как электровеник. Кстати, и тебе бы не повредило.

В это время дверь в библиотеку приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулись две лохматые головы, в которых я признал Коко и Лидо, молодых техников.

— А вот, наконец, и наши эйнштейны!

— Извини, Светлый, припозднились. Там такая драка, такая драка! Рыбари с пахарями схлестнулись — клочки во все стороны!

— Где дерутся? — я встал, намереваясь идти восстанавливать порядок.

— Так всё уже! Уже не дерутся. Муму всех утихомирил. И зачинщиков выявил, на арбитраж сегодня приведёт.

— Ладно, вечером разберёмся, кто, зачем и почему, — сказал я, вновь опускаясь в кресло. — А сейчас приступим к работе.

Техники уселись за стол, разложив перед собой письменные принадлежности. Наша совместная работа заключалась в том, что техники под мою диктовку писали учебники: Коко — «Курс общей химии», а Лидо — «Алгебру и начала анализа». Молодые люди уселись за стол, разложив перед собой принесённые письменные принадлежности. Писать на Ланеле было принято тонкой кисточкой, однако я предложил использовать для этой цели птичьи перья. Мои писарчуки попробовали и решили, что ими пользоваться значительно удобнее. Асий положил перед каждым по стопке чистых листов из ослепительно-белого пластика: в тетради неведомого лингвиста оставались неиспользованные страницы, которые я с избытком накопировал для образовательных целей.

— Усердно и старательно пишите, да без помарок, — погрозил он им пальцем. — Не то абонемента лишу на месяц, а то и более!

— Подумаешь! — обиженно швыркнул носом Лидо. — За прошлый раз всего-то одну кляксу за две дюжины страниц поставил, а он уж всеми карами небесными стращает!

— Приступим, — сказал я. — Коко, пиши: «Кислоты — сложные вещества, при диссоциации которых в водном растворе образуются ионы водорода и кислотного остатка». Лидо, тебе: «Третье свойство. Обе части неравенства можно умножить (или разделить) на одно и то же отрицательное число (при этом необходимо изменить знак неравенства на противоположный)».

Арбитраж проходил вечером в административном здании, которое уже использовалось по прямому назначению. Когда я подошёл, любопытствующего народу было — не протолкнуться. Передо мной, правда, расступились, и я прошёл к помосту-сцене, куда был водружён стол. Первым, что мне бросилось в глаза, был укреплённый на стене большой стяг рода Апри: Ил наконец-то удосужилась выполнить своё обещание. За столом уже грозно восседал Муму, рядом понуро стояли два зачинщика беспорядков, рыбарь Сопо и пахарь Ломи, оба — молоденькие парнишки, только-только вышедшие из подросткового возраста.

— Ну что, смутьяны, признавайтесь перед всем честным людом: кто свару затеял? — пробасил Муму, как только я занял место рядом с ним. — Из-за чего драка завязалась?

— Из-за него всё, — обиженно произнёс Сопо. — Ни с того, ни с сего обозвал всех рыбарей мокрозадыми!

Та часть зала, где собрались представители рыбацкой общины, возмущённо загудела.

— Да?! Ни с того, ни с сего?! — взвился Ломи. — А кто пахарей земляными червяками обозвал?

Теперь недовольно загудела другая часть зала, где находились, преимущественно, земледельцы.

— А кто...

Между ними завязалась длительная перепалка, из которой я понял, что какой-то серьёзной причины для драки не было. Молодая кровь играла, энергия через край била. Как выяснить, кто круче — пахари или рыбаки, если одни всё время в поле, а другие — в море?

— Значит, так! — прервал я затянувшиеся взаимные обвинения. — С вами всё ясно. В том, что началась драка, виноваты оба, и оба наказываетесь внеурочными работами. В выходной день к полудню подойдёте на Сусликово поле. Да не одни. Каждому собрать команду из своих приятелей: не меньше дюжины человек из тех, что покрепче да попроворнее. Всё, арбитраж закончен!

Люди, ожидавшие увидеть грозную расправу, расходились неудовлетворённые зрелищем, не подозревая, что настоящее зрелище ждёт их впереди.

Одесса,

24 лакината 8855 года

Оба выходных дня молодые пахари разравнивали большое поле, засыпая ямы, срезая кочки, засыпая мраморной крошкой канавки, проложенные по моей разметке. Молодые рыбари в это время клеили многослойный шар из рыбьего пузыря. Другой шар сшивали из шестигранных кусочков чрезвычайно прочной шкуры рыбы-пузана. И те, и другие недоумевали: для чего это нужно? Потом сообща решили, что сделано это специально: бесполезная работа — самое противное наказание.

К вечеру второго дня я проверил качество работ. Поле было ровное, не придраться. Мяч, туго накачанный кузнечными мехами, был достаточно упруг и хорошо держал воздух. Пока бригада плотников заканчивала натягивать на сооружённые ими ворота рыбацкую сеть, я успел сходить в Подземный Город и сделать несколько копий мяча: вдруг этот невзначай прохудится?

Я собрал вокруг себя обе команды и вкратце объяснил футбольные правила. Слушали они меня весьма угрюмо, а на лицах читалось: ты господин, поэтому твои прихоти нам придётся выполнять волей-неволей!

Пробный матч между командами «Рыбарь» и «Пахарь» начался вяло, игроки еле бродили по полю, ожидая, когда мяч сам подкатится к ним. Капитан «Рыбаря» Сопо, не встречая особого сопротивления, протрусил к воротам соперника и без труда вкатил в них мяч. После этого игра остановилась. Все стояли и смотрели на меня.

— Ну вот, закатили они мяч в наши ворота. И что потом? — спросил Ломи.

— Потом? Потом Сопо будет гордиться тем, что рыбари круче пахарей, — подначил я, — и говорить всем, что пахари — тюфяки, которые по мячу ногой попасть не могут. И что вратарь у них — дыра-дырой. А мне волей-неволей придётся это подтвердить — я же всё это только что видел!

— Кто тюфяки? Это мы-то тюфяки?! Да мы им сейчас этих мячей накатаем — не унесут!

Что с этого момента началось! На крики, ор и свист на Сусликово поле один за другим подходили из города одесситы, которые, узнав, в чём дело, тоже начинали вносить посильную лепту в дело оглашения окрестностей воплями. Равнодушных не осталось, и двадцать четвёртое лакината вошёл в историю Ланелы как день рождения футбола.

Одесса,

3 тимината 8855 года

—...и не бойтесь рожать как можно больше детей, потому что отныне рождаться будут только мальчики и девочки. Живите дружно и счастливо. Ступайте же, и радостно отпразднуйте это событие в кругу друзей и близких! — такими словами я закончил обряд бракосочетания, который проводил по праву лад-лэда. Сегодня мужем и женой стали пять пар. За три из них я радовался особенно: супругами решили стать Джой и Ил, Атон и Ан, Бади и Ен. А кроме пар, на церемонии присутствовала ещё и пятёрка: капитан Вася решил узаконить свои отношения сразу с четырьмя девушками, причём подобрал их, как говорится, на все случаи жизни — одна худенькая, одна толстушка, одна высокая, а одна так и совсем крошечка.

Праздников на Ланеле было маловато, поэтому я задумал ввести новые. Сегодня учреждался День Свадеб, который решено было проводить раз в два месяца. После торжественной свадебной церемонии намечался праздничный футбольный матч между командами «Рыбарь» и «Гвардеец». Потом — выступление ансамбля ланельской народной песни и танца под совместным руководством Ил и Та, а затем — общий праздничный обед, над приготовлением которого уже второй день колдовал мэтр Аник с десятью поварятами: даже лад-лэд на это время был посажен на сухой паёк.

Однако попировать нам не пришлось. Ко мне с весьма озабоченным видом подошёл дежурный по гарнизону капитан Вася с дальноговорником в руке.

— Светлый, патруль дельтапланеристов докладывает: в море замечены приближающиеся к острову три корабля, — сообщил он. — Странные какие-то. Без парусов и вёсел. И очень большие.

Это меня озадачило. Неужели в распоряжении императора имеется что-то посерьёзнее боевых галер? Впрочем, почему бы и нет?

— Объявить боевую тревогу, — скомандовал я. — Гарнизону занять места согласно боевого расчёта. Найти Муму, и передать приказ: действовать по плану «Три линии». Лишних гражданских лиц срочно эвакуировать в Новгород и Парму.

В ближайшие двадцать минут всё в Одессе напоминало потревоженный муравейник, а потом улицы обезлюдели, замерли. Через два имеющихся портала гражданские жители очень организованно эвакуировались в новые населённые пункты, которые городами пока можно было назвать весьма условно. Гвардия уже заняла места в первой линии обороны — четырёх добротно построенных каменных дотах, оснащённых крупнокалиберными пулемётами и ракетными установками. Вторую линию — окопы и дзоты — обороняли ополченцы, с которыми Петя успел провести всего лишь несколько учебных занятий: я очень надеялся, что им в бой вступить не придётся. Третью линию, на самый крайний случай, мы оборудовали в горах.