ПРОЛОГ

Пермь,

15 апреля 2005 года

В день моей смерти стояла до чрезвычайности промозглая погода. Мышиного цвета туман клубился над городом, но не опускался вниз, вобрав в себя лишь верхушки высотных зданий. Только изредка щупальца его крадучись тянулись вниз, но, чуть коснувшись земли, тотчас растворялись, словно рассеянные некой волшебной силой. Остатки снега на крышах и газонах, и без того грязные, взопрев под этой гигантской периной, налились талой водой. Цвет их всё более и более приближался к чёрному. Водосточные трубы извергали такие водопады, какие не увидишь и при ином летнем ливне. В такую погоду никуда идти не хотелось. Нет, никаких предчувствий, ничего мистического! Просто выходить из тёплой квартиры и погружаться в эту туманно-моросную взвесь было, как говорит нынешняя молодежь, «в лом». Но куда же деться от забот наших суетных! Я вздохнул, извлек из помятой пачки и сунул в рот сигарету, поднял воротник курточки и вышел из подъезда своего дома.

Подвели меня дурная привычка курить на ходу и дешёвая китайская зажигалка. В задумчивости шагая по знакомой дороге, я почти автоматически достал зажигалку и, поднеся к сигарете, чиркнул колёсиком. Однако язычок пламени не появился. Чиркнул ещё раз — тот же эффект. Последующие попытки тоже не привели к успеху. А курить хотелось. Я остановился и потряс зажигалку. Чиркнул — не горит. Потёр в ладонях, опять чиркнул — снова не горит. Вот тут-то всё и случилось.

На поминках такую смерть штампованно называют нелепой и преждевременной. Насчёт преждевременности — не нам судить, а вот насчёт нелепости полностью соглашусь. НЕ ЛЕПО, не красиво. Да и какая уж тут красота, когда с высоты пятиэтажного дома на тебя сваливается огромный снежно-ледяной массив, многократно утяжелённый пропитавшей его влагой. Увлечённый борьбой с зажигалкой, я сначала не обратил внимания на скрежет льда по шиферу. Лишь только нарастающий гул рассекаемого глыбой воздуха заставил меня поднять лицо вверх. Грязная пористо-кристаллическая поверхность к этому моменту находилась уже в полуметре от моей головы. В сознании вспыхнуло чувство, которое невозможно выразить одним словом: в тесный клубок сплелись животный страх и детская обида, горестное недоумение и слезливая досада, наивная надежда и тупое отчаяние. Это чувство вдруг свернулось в тугую спираль, вспыхнуло неистовым светом и выбросило из себя миллионы острейших лучей, словно бы разнёсших мой череп изнутри...

ГЛАВА 1

РОКИРОВКА

...Мало-помалу возвращается способность мыслить. Прислушиваюсь к ощущениям. Ничего не болит. Открываю глаза. Темно. Лежу. На чём? Осторожно щупаю рукой. Что-то «безвкусное», похожее на пенопласт. Медленно сажусь. Прислушиваюсь. Абсолютная тишина. Вообще ни звука. Как в барокамере. Где я? В больнице? В морге? Перед моим взором возникает пурпурная точка. Растёт. Как бы накаляясь, превращается в красную. Затем в жёлтую. Затем в ослепительно белую. Медленно начинает закружиться вокруг меня. Быстрее. Ещё быстрее. Тупо провожаю её взглядом. До тех пор, пока успеваю. Вскоре она превращается в яркое кольцо. Кольцо начинает вращаться вокруг одной из своих осей. Я оказываюсь замкнутым внутри нестерпимо сияющей сферы. И тут на меня нисходит — по-другому просто не сказать. Я вспоминаю всё. Буквально всё, абсолютно! Всё, что со мной когда-либо случалось в жизни. Всё, что видел, слышал, читал, ощущал. Могу дословно воспроизвести любой разговор с любым моим собеседником в любой из дней, часов, минут. Из буквы в букву процитировать любую книгу, даже мельком пролистанную.

Светящийся шар теряет яркость. Сквозь его стенки проявляется знакомый городской пейзаж. Панельная пятиэтажка, в которой я прожил последние семнадцать лет. Коряво обрезанные тополя. Вспученный асфальт ни разу не ремонтированной со времени прокладки дороги. Оттаявшие из-под снега зимний мусор и собачьи экскременты. Вот только люди куда-то подевались. Исчезли с лавочки пенсионеры, только что горячо обсуждавшие глобальное происшествие дворового масштаба. Дворник дядя Саша, в задумчивости опиравшийся на широкую лопату и грустно взиравший на груды мокрого мусора, бесследно испарился. Хотя фанерный инструмент труженика коммунального хозяйства непонятным образом продолжал вертикально стоять на тёмном пятачке асфальта. При более детальном осмотре оказывается, что единственная фигура, нарушающая полное безлюдье — я сам. Причём наблюдю себя со стороны, застывшего в самой непривлекательной позе: голова задрана вверх, глаза выпучены, рот раскрыт, так и не прикуренная сигарета, выпав, зависла в воздухе, ноги полусогнуты, руки растопырены в стороны. А сверху, всего в нескольких сантиметрах над головой, парит солидных размеров глыбища серого льда... Короче говоря, картинка маслом под названием «Ой, ё!..» Кадр за мгновение до... О том, что произойдет через это мгновение, не хотелось даже думать. И лишь только теперь до меня дошло, что я просто-напросто умер. На память вдруг пришёл эпизод из голливудского фильма «Привидение», в котором душа трагически погибшего паренька в полнейшем шоке орала и буйствовала по поводу кончины своего тела. Я же в качестве души (или астрального, или тонкого тела — называйте как угодно) оставался абсолютно спокойным. И даже почувствовал облегчение: будто с плеч свалился груз, давивший на них так давно, что к его весу уже привык и не замечал.

Я подошёл к своему изваянием застывшему телу. Осмотрел его, осмотрел себя. Сравнил. Ну, прямо-таки близнецы-братья! Даже одеты одинаково: кожаные куртки, джинсы. И даже на правой кроссовке шнурок по-одинаковому расшнуровался. Только вот себя в новой ипостаси я ощущал по-прежнему, а тот... Тот вообще не прощупывался. «Картинка» присутствовала, а вот ощутить, как ни старался, ничего не удавалось: рука проходила сквозь пустоту.

— Ну что, друже, налюбовался? — услышал я за собой голос и резко обернулся. Буквально только что здесь было абсолютно безлюдно, а сейчас на детской деревянной песочнице, покрытой облупленным слоем синей краски, сидел атлетического вида парнище, одетый так, словно попал сюда прямёхонько с венецианского карнавала: камзол попугаистой оранжево-голубой расцветки, расшитый где только можно золотым позументом, башмаки из светлой кожи, похожие на двух маленьких бегемотиков. Лихо заломленную шляпу немыслимого фасона, огромнейшие поля которой возлежали на его плечах, украшал аляповатый букет разноцветных перьев. Завершал картину неимоверно длинный меч (и как только он его обнажать умудряется?) в сверкающих ножнах на широком кожаном поясе. Лицо парня — надо заметить, очень красивое, с точёным профилем — очень портило выражение, какое я неоднократно наблюдал у многочисленных представителей низшего начальства: этакое самодовольно-глуповатое, с налетом превосходства и лёгкого покровительства.

— Уразумел уже, что сей мир тебя не имет? — произнёс появившийся с менторской интонацией, как говорят с неразумным ребенком.

— Вообще-то воспитанные люди здороваются, — язвительно заметил я.

— Так то люди. Им, понятно дело, здравия хочется. А нам-то оно на что?

— «Вам» — это кому?

— «Вам» — это... ну, нам, конечно... Мне, тебе, другим, которые уже это...

— Что — «это»?

— Так... это самое... Ты уж вон, — он махнул рукой в сторону моего «фантома», — почти что умер. Я тоже... почти.

— И кто же ты кто такой? Как звать-величать? — спросил я.

— Не зови ушедшего, — сказал он, многозначительно покачав указательным пальцем и нахмурив брови, кои жесты, по его мнению, должны были придать ему многозначительный вид. — Я послан за тобой, а потому реки: «Посланник».

Короче говоря, ушёл он от ответа.

— И кем же ты послан?

— Тем. Або Другим. А то и Обоими — не мне ведать.

— А если поконкретнее? — настаивал я.

— По... чаво? — не понял он слова.

— Точнее сказать можешь: кто послал тебя? Куда идти? Для чего?

— Дык, совет старцев-веломудров меня за тобою послал. Твоё Предназначение, опять же... То ись, разговорщик-то я невеликий, — всё же смутился он. — Моё дело — тебя привести. Вот придём, там всё и узнаешь.

— А ты уверен, что я с тобой пойду?

Скривив рот, он пожал плечами, что можно было истолковать лишь однозначно: а куда ж ты денешься? И это меня взбесило.

— Ну-ну, жди! — сердито бросил я и, оставив нового знакомца сидеть на песочнице, отправился обследовать этот знакомый мир, вдруг ставший для меня новым и непривычным. В голове крутились всяческие шаловливые мысли о том, каким весёлым и проказливым привидением я стану. Однако меня ждало разочарование. Лишь только я свернул за угол дома, передо мной разверзлась бездоннейшая чёрная пустота. И то же самое — за всеми другими углами. Городской пейзаж смотрелся целостно лишь с того места, где меня настигла смерть. Стоило отойти на несколько шагов, как в «картинке» появлялись чёрные щели, уходящие бесконечно вверх и вниз. Расколотая земля и, того больше, расколотое небо оставляли неимоверно гнетущее впечатление.

Я стоял на краю трещины, невидяще глядя в тёмное ничто. И только теперь различные грустные мысли, соответствующие моменту, проникли в моё сознание: вот, не успел этого... не завершил того... а как же без меня там?..

— Слышь, приятель, — услышал я над ухом. Подошедший Посланник говорил уже заискивающе, — ты того... не это... Тебе ж на самом деле-то свезло, как не знамо кому! Вот так бы сейчас просто помер — и всё! А тама тебя тело ждет, в коем ты Предназначение свершить должон.

— Какое тело? Где — «тама»?

— Дык, это... моё, говорю, тело. Зазря я, что ль, согласился его уступить? Да и, опять же, сам посуди: деться-то тебе некуда! Выбор-то невелик: иль выполняй Предназначение, иль — Вечный Схлоп!

— Вечный Схлоп? Что это?

— У-у-у... Это такая... такое... ну, навсегда, наверное... и страшно-о-о...

— Ладно, красноречивый, — сказал я ему, — уговорил. Пошли к твоим старцам, Бог с тобой!

— Оба, — довольно ответил тот. — Иди за мной.

Вне пространства,

вне времени

Мы завернули за угол, где в моём обычном мире пролегала улица Вижайская. Однако та странная улица, на которую мы вышли, ничего общего с Вижайской не имела. Начинаясь из ниоткуда, она уходила куда-то далеко, в бесконечность. По одной стороне её стояли недостроенные дома, напоминавшие дворцы, сошедшие с кульманов бездарных архитекторов. С другой стороны располагались причудливо-фантомные здания, в которых, вопреки всем законам физики, вместо многих этажей зияли пустоты.

А потом начались совсем уж странные вещи. Своего сопровождающего я вдруг увидел далеко-далеко впереди. Он что-то кричал — не разберёшь, что — и очень оживлённо жестикулировал. А меня начали со всех сторон обступать существа, среди которых Квазимодо смотрелся бы писаным красавцем. Все они были какие-то недоразвитые и абсолютно непропорциональные: у одних — маленькое тельце при огромных руках-ногах, у других — наоборот, огромное тело с маленькими конечностями и крошечной головкой, кто-то — с одной рукой, другие — одноногие. Какие-то шаржи на людей!

— Подай монетку! Подай монетку! Ты богатый, у тебя много монеток! Подай! — загундосили они.

— Какие монеты? — удивился я. — Откуда они у меня?

— А в кармане-то, в кармане! Ну, не скупись! — причитали они.

Я полез в карман и, к своему удивлению, обнаружил там довольно увесистый кожаный мешочек. Раскрыв его, я удивился ещё больше: он был полон золотых монет, блестевших так, словно на них падал яркий солнечный луч, несмотря на то, что нас окружал лишь рассеянный и тусклый, как при густой облачности, свет.

— Ну что ж, держите.

Я стал раздавать обступившим меня жёлтенькие кругляши. Наглыми они не были: каждый, получив монетку, отходил в сторонку и растворялся в окружающей фата-моргане. Одарив последнего из несчастных, я заглянул в кошель и увидел, что он пуст: каждому хватило ровно по одному золотому. И тут я почувствовал себя разбитым и опустошённым. Ноги не держали, и я сел (чуть было не сказал: «на землю») прямо там, где стоял. Ко мне подбежал Посланник.

— Ты это... Ты чего... Я же это... махал тебе, кричал, — он бестолково жестикулировал, не в силах выразить свою мысль. — Ты зачем раздал-то?

— Ты про деньги? — спросил я. — Да мне не жалко. И зачем они мне здесь, деньги?

— Ты тупой, что ли? Не соображаешь? Ну откуда у тебя здесь деньги? Кто тебе их дал? У тебя ничего нет, кроме тебя самого! Вот ты себя самого и раздал этим...

— Кто эти несчастные?

— Несчастные? — усмехнулся он. — Какие ж это несчастные! Это балбесы, у которых за душой ничего нет! Пустоцветы. Не нажили ничего при жизни, а теперь им дальше идти не с чем, вот и клянчат. Да только попусту: чужое — не своё, в счёт не идёт. Им подавать всё равно, что пьяницам: и себе в убыток, и им не впрок. А что мне теперь прикажешь делать? Опять неудача!

— «Опять»? — переспросил я. — Так я не первый? Видно, тебе всё равно, кого с собою тащить? Может, ты и смерть мою подстроил?

— Окстнись! — замахал руками тот. — Была бы нужда душу губить! Тем паче, что здесь, в безвременье, к смерти любого человека завсегда успеешь. И совсем не всё равно, кого с собой брать. Мне на то приметы верные дадены, под кои ты и подходишь.

— Какие приметы?

— Про то сказывать не велено. Однако ж первый, кого я по ним нашёл, мимо Камня пройти не смог... — внезапно спохватившись, он прихлопнул себе рот ладонью.

— Это мимо какого камня? — тут же насторожился я.

— И про то знать до срока не положено. Ну, какого рожна расселся? Пойдём-пойдём! Хотя ужо и сомнительно: дойдёшь ли?

— Почему это я не дойду? — мне стало даже обидно.

— Так ить ты, подобно тому дурню: ему через пустыню идти, а он всю воду раздал!

— Ничего, дойду! — сказал я упрямо. И мы пошли.

Идти мне, действительно, было тяжело: словно брёл по грудь в воде навстречу потоку. В голове гулко шумело. А тут ещё шедший рядом посланник без умолку болтал, нёс какую-то околесицу. Слушать его я был не в силах, поэтому повернулся к нему только тогда, когда он тронул меня за руку.

— Я говорю, отлучиться мне надобно по делам кой-каким, — повторил он, почему-то пряча глаза. — А ты иди всё вперёд, я тебя опосля догоню.

И он куда-то исчез. Я же продолжал продвигаться вперёд, пока не наткнулся на что-то, что при ближнем рассмотрении совершенно ни на что не походило. Лишь только отойдя на несколько шагов, я смог определить, что это такое. Обнаруженное оказалось огромным пальцем гигантской ноги. Великан был такого роста, что, задрав голову вверх, я увидел только колени: всё остальное терялось в сером мареве.

— Коли далее шествовать желаешь, должон ты златою казною откупиться! — прогремел надо мною зычный голос.

«Вот влип! — вяло подумал я. — Ведь ни одной монетки не осталось!»

— Как ни одной? — удивился великан и, стремительно уменьшившись, стал сопоставимого со мной размера. Я смог увидеть его лицо: обрамлённое густой кучерявой бородою, оно напоминало мне то ли Илью Муромца с известной картины Васнецова, то ли юного Карла Маркса.

— Ни одной, — подтвердил я вслух.

— А куда ж дел?

— Отдал.

— Кому?

— Да там, — я слабо мотнул головой назад. — Попросили...

— Жалеешь? — сочувственно прищурился мой собеседник.

— Не в моём обычае, — покачал головой я. — Что сделано, то сделано, назад не воротишь.

— Предъяви-ка мошну! — приказал он.

Я достал пустой мешочек, растянул его края, демонстрируя пустоту внутри, и в тот же момент почувствовал, как руки наливаются тяжестью: кошелёк превратился в большой серебряный кубок с двумя ручками по бокам, за которые я теперь и держался. А мой визави выудил откуда-то из складок своего просторного одеяния крохотную бутылочку диковинной формы и наполнил из неё огромный кубок до краёв.

— Испей! — приказал он.

Я выпил всё. Никакого вкуса у напитка не было, но ощущения, вызванные им, были непередаваемыми. Сравнить это не с чем, но для себя я определил так: словно бы огромный ковш расплавленного металла в болото вылили. Причём болотом на тот момент был я. Необычайный прилив бодрости, энергии, желания действовать!

— Кто от Души даёт, тому сторицей возвращается, — изрёк мой собеседник.

— Спасибо, — поблагодарил я.

— Уже, — ответил он. — Пусть и тебя спасёт.

— Кто ты? Как тебя зовут? — спросил я.

— Не зови ушедшего, ибо путь его долог, но твой не короче, — ответил он и исчез, словно не было. Лишь кошелёк с монетами, истинную цену которых я узнал лишь только сейчас, весомо оттягивал мне руки.

— Вот это-то и был он, Камень, — раздался рядом знакомый голос: я и не заметил, как вернулся Посланник. — Не всех он пропускает. Кого и заворачивает. Но теперь-то я наверняка знаю, что ты и есть он, Предназначенный. Так что вперёд, к твоему Предназначению!

Необычная улица закончилась. Далее мы шли по гладкой узкой дорожке, стеклянным мостом пронизывающей серую мглу. Никакого тоннеля, о котором повествуют люди, пережившие клиническую смерть, не было. Мы двигались внутри светящегося кокона, который передвигался вместе с нами, отчего казалось, что мы остаёмся на месте, беспомощно перебирая ногами по бесконечной ленте гигантского бегового тренажёра. Посланника вновь разобрал словесный понос, он что-то болтал как разбитной ди-джей, но я его не слушал: думал о своём. Машинально шагая рядом с ним, я развлекался, предаваясь интереснейшему занятию, которое стало для меня доступным благодаря вновь открывшимся способностям: анализировал свою прошедшую жизнь и логически выстраивал её вероятностные изменения при условии, что в какой-то конкретный момент поступил бы по-другому. Вспоминая малейшие нюансы поведения окружавших меня и сопоставляя факты, упущенные в тот момент из вида, я очень ясно видел свои просчёты и ошибки.

«Вот если бы я в пятого августа девяностого года согласился с Михаилом, а Егора послал бы куда подальше... Если бы я седьмого апреля двухтысячного настоял на встрече с Новиковым... Если бы я...»

Пронзительный визг и хлопанье крыльев прервали мои размышлизмы. Ринувшись из окружавшего тумана, несколько страшных летучих существ с яростью атаковали меня, норовя вцепиться в лицо. Перед глазами замелькали их ощеренные пасти, длинные кривые когти, шершавые перепонки кожаных крыльев, маленькие тельца, похожие на набитые дождевыми червями полиэтиленовые пакеты. Я заорал и, размахивая руками как мельничный ветряк, стал отбиваться, то и дело попадая кулаками по чему-то осклизлому. Впрочем, продолжалось это недолго. Вскоре нескольких гадин мне удалось отшвырнуть обратно в серую мглу, откуда они более не вернулись. Ещё одна, шипя и повизгивая, дёргалась у меня под ногами.

Всё это время Посланник стоял рядом, скрестив на груди руки, и с интересом наблюдал, как я расправлялся с этими тварями.

— Хоть бы помог! — попенял ему я. — Чуть ведь не убили! Стоишь тут... Ещё меч нацепил...

— Тебя убить — что рыбу утопить, — ответил он. — Ты ж уже не живой. И пока не живой. А что касаемо помощи, так с химерами справится тот лишь может, кто ими разродился.

— Ты что, хочешь сказать, что это я их сотворил?

— А то! Шёл, поди и думал: «Если бы этак сделал, то так бы было»? Так-то они, химеры, и рождаются! — наставительно произнёс Посланник. — Надо же, сколько ты их насотворял!

Я с омерзением посмотрел на продолжавшую шипеть тварь, наставил на неё пистолетом указательный палец и, имитируя выстрел, произнёс: «Ба-бах!» Ослепительно вспыхнуло, и чудовище бесследно исчезло...

Не могу сказать, как долго продолжалось наше движение: иногда казалось, что прошло всего несколько часов, иногда — бесконечно долгие недели. Кто его разберёт, этот мир-немир без времени и пространства! Но однажды впереди забрезжил неяркий свет, и вскоре мы вышли на большую ночную поляну. Находилась она в ущелье: с двух сторон метров на пятьдесят вверх возвышались отвесные скалы. Вход в ущелье преграждала стена с массивными деревянными воротами, сложенная из больших кусков необработанного камня. С противоположной стороны начинались густые заросли леса.

— Урочище Девяти Рогов! — торжественно прокомментировал мой спутник.

Действительно, посреди поляны возвышались девять одинаковых и, похоже, рукотворных монолитов высотою метров шесть. Расположенные по кругу диаметром около двадцати метров, они и в самом деле имели форму изогнутых рогов, направленных своими вершинами в одну точку над центром поляны. У основания каждого располагался небольшой светильник из кованого металла, однако язычки пламени в них казались какими-то ненастоящими, неподвижными, не дающими света. Мягкое, не дающее теней свечение голубоватого цвета исходило из туманного сфероидного образования в том месте, куда нацеливались все каменные рога. Прямо под этим необычным светочем — вросшая в землю невысокая, не более метра, каменная платформа, своею формой отдалённо напоминающая христианский крест. Сходство с распятием усугублялось ещё и тем, что на камне, раскинув руки, лежало обнажённое человеческое тело.

Лежавший представлял собой душераздирающее зрелище: низкорослый, неестественно худой, с рахитичным животом и непропорционально большой вытянутой головой. Редкие волосы едва покрывали его темя, на лице же и вовсе растительность отсутствовала напрочь — ни бровей, ни ресниц. При всем при этом он имел неправдоподобно огромные ступни и широчайшие ладони-лопаты. Единственно, чем он мог похвастать при жизни — также неправдоподобно большой детородный орган.

— Это что, труп? — спросил я Посланника.

— Ну, почти... — замялся тот.

— А что он здесь делает?

— Дык... это... тебя дожидается...

— Не понял, — совершенно искренне сказал я.

— Дык... чего уж тут и не понимать-то... Я это... был...

— Чев-во?! Ты что, хочешь сказать, что вот это прекрасное, полное жизненных сил и энергии тело предназначено для того, чтобы я с его помощью свершал судьбоносные дела?! А ну-ка, быстренько признавайся, что ты пошутил!

— Не шутковал я. Это я и есть... был, то бишь.

— Постой-постой! Что-то не стыкуется. Я вот, например, сейчас внешне точно такой же, как и в момент смерти. Значит, и ты...

— Ништо не значит! — нервно перебил он. — Ты ведь нежданно помер. А я долгонько готовился: всё представлял, каким я опосля смертушки стану молодцем-раскрасавцем. Вот оно по-моему и вышло. Да и то сказать: будь я таким при жизни — согласился б тебе тело-то уступить? Так что принимай наследство какое уж есть.

— Не-е, мужик! Так дело не пойдет! Не согласен я таким уродом жить!

— А вот это уж твоё дело! Не хочешь — не надо! Видишь, вон тама, в темноте, тени маячат? Местные пустоцветы. Они и о таком вместилище не первую вечность мечтают. Только скажи громко: «Отрекаюсь от тела!» — увидишь, какой тарарам здесь начнется. Так что, хочешь — выполняй Предназначение, не хочешь — зарабатывай Вечный Схлоп. А я своё Предназначение выполнил, посему свободен. Токмо напоследок должон ещё объяснить тебе, как в мир выйти. Это просто: ляжешь вовнутрь тела, мысли свои в кулак сожмёшь и скажешь: «Я здесь!» Ну, вот и всё. Прощевай! — с этими словами Посланник развернулся и, бодро и весело шагая, исчез в темноте за границей освещённого пространства, оставив меня один на один с этим полутрупом. Я лишь успел заметить, как многочисленные тени, прячущиеся во тьме, шарахнулись от него в стороны, как бабки-приживалки от царя.

Оттягивая неизбежное (да и куда торопиться при наличии отсутствия времени?.. или всё же «при отсутствии наличия»?), я походил вокруг, знакомясь с обстановкой. Урочище обступали высокие утёсы, густо усеянные отверстиями пещер, к каждой из которых вели грубо высеченные в камне ступени. В некоторых из них я побывал и пришёл к выводу, что нахожусь на территории какого-то монастыря. Гроты пещер, поделенные грубо сложенными каменными стенками на маленькие комнаты, служили, видимо, кельями: обстановка каждой состояла лишь из вороха сена и большого камня-алтаря, на котором возлежали предметы культа — по два отшлифованных каменных полушария с высеченными на срезе диагональными крестами: на одном — выступом, на втором — пазом.

Всё вокруг на ощупь — во всяком случае, пока — ощущалось точно таким же ненастоящим, «пенопластовым», как и в моём дворе после того, как на меня рухнула льдина. Даже ручей под горой. Даже огонь в светильнике. И только тело уродца не ощущалось вовсе: рука проходила сквозь него.

Я присел подле «распятия» и задумался. Пролистав свою прошлую жизнь — благо, с моими новыми способностями это было несложно — я пришел к выводу, что мне всё-таки необычайно везло: как будто кто-то отводил от меня неприятности и горе. Едва возникнув, они как бы рассасывались сами собой. Но в природе всё уравновешено, и не дано ли мне моё новое состояние в противовес прежнему?

Свою «реинкарнацию» я оттягивал, сколько мог: уж очень дикой казалась мне мысль о том, что придётся жить в виде такой вот образины. Однако наступил момент, когда мне показалось, что светоч начал меркнуть, а окружающая темнота с ещё сильнее завертевшейся в ней пляской теней подступила пугающе близко. Тогда, внутренне содрогаясь, я лёг на камень, раскинув руки, совместился с уродливым тельцем и произнес обречённо: «Я здесь!»

Урочище Девятирога,

2 сатината 8855 года

«Милости от Обоих! Скоро ли закончатся мои мучения, скоро ль приберёт Один Из Вас мою душу?! О, как не хочется вновь просыпаться, вновь из прекрасного мира снов вступать в этот, страшный и жестокий! Что ж так болит голова? Отчего глаза не раскрыть? Неужто опять перебрал вчера в обжорке „У толстой Дью“? Опять, поди, всё до последнего шестака спустил. А штаны-то?.. О, тарк побери! И штанов нет, опять заложил... и рубаху тоже... Опять где-то голым валяюсь! Глаза бы разлепить, посмотреть: где я? Но нет... нет... нет... Нету моченьки, нет... Посплю ещё чуток... А потом — сигаретку... В тумбочке под телефоном должна лежать заначка — полпачки „Честерфилд“. Что за бредятина? Что такое „телефон“? Что такое „Честерфилд“? „Курить“ — это что, бортничать, пчёл выкуривать? А что такое „обжорка“? И кто такая толстая Дью?»

О, Боже ж ты мой! Я всё вспомнил! Уж лучше бы я проснулся с самого-пресамого наистрашнейшего похмелья! На меня с двух сторон разом навалились «память духа» и «память тела». И надо сказать, последняя преподнесла мне столько сюрпризов, что все предыдущие страдания показались детскими игрушками. Каким же ничтожеством был при жизни этот Посланник! Да любой бомж с городской свалки перед ним — принц Уэльский. Умно он сделал, что своё имя не назвал, иначе бы ему сейчас там, где он есть, крутилось и вертелось бы, как хорошему вентилятору!

Я сел на холодном камне, открыл глаза и огляделся. Вокруг меня, образовав круг, стояли девять старцев — видимо, те самые веломудры, о которых говорил Посланник. Каждый из них, воздев руки, держался за длинный резной посох соседа, отчего вся картина напоминала детский танец «Каравай» на стадии «вот такой вышины». Все они походили друг на друга... не сказал бы «как близнецы», но очень и очень. Прежде всего, своей «половинчатостью». Увидевший такого в правый профиль, ни за что бы не узнал его слева. Своей правой стороной каждый напоминал мне волхва, каким я его увидел в красиво иллюстрированной книжке Пушкина «Сказ о Вещем Олеге»: длинная грива седых волос, такие же усы и борода, густая нависшая бровь, тяжёлая на вид синяя хламида, опоясанная чёрным поясом с шитыми серебром рунами. Слева же старцы больше напоминали буддийских монахов: гладко выбритое полуголовие, красное одеяние, белый пояс с золотыми рунами. Человек казался слепленным из двух половинок, каждая из которых по отдельности смотрелась внушительно. Но соединённые вместе... Это вызывало какую-то оторопь.

Увидев, что я пришёл в себя, старцы разомкнули руки, опустили посохи, разошлись и расселись по одному возле каждого рога. Я слез с этого то ли алтаря, то ли жертвенника и огляделся. Вид урочища изменился. Исчез светоч в центре поляны, но темноту рассеивал лунный свет настолько яркий, что делал почти невидимыми мерцающие огоньки девяти светильников. Капище кольцом окружала плотная молчаливая толпа людей, облачённых в такие же, как и у старцев, хламиды, но одноцветные: те, что стояли справа от меня, — в синих, а те, что слева — в красных.

— Я хочу помыться, — сказал я громко. Этого мне сейчас хотелось больше всего на свете: казалось, ещё немного, и меня стошнит от вони, исходящей от доставшегося мне тела. В ответ никто не произнёс ни звука. Да ну и пусть. Не хотят разговаривать — не надо, а помыться я всё равно должен обязательно.

Я подошёл к куче дурно пахнущего тряпья, в котором признал свое рубище. Брезгливо порывшись в нём, нашёл то, что искал: кривой нож с костяной рукояткой.

Невдалеке под горой, как я помнил, был ручей. К нему-то я и направился. Найдя в его неглубоком русле небольшой омуток, я, ухнув, плюхнулся в него. Горная вода обожгла холодом: как будто врезался телом в паутину из тонкой стальной проволоки. И это принесло необычайное облегчение. Сорвав пучок какой-то травы, я стал ожесточенно, до боли, тереться им как мочалкой: казалось, что вместе с грязью я стираю сукровичные корки чужих грехов.

В ночной тишине послышались шаги. На тропинке появился старик, похожий на сидящих на поляне, но без шокировавшей меня «половинчатости». Этот полностью напоминал волхва: и балахон был одноцветный, коричневый, и полуобритости не присутствовало. Даже вместо пояса с рунами имела место обычная витая верёвочка. Он оглядел меня сочувственно-понимающим взглядом и протянул пузатую бутыль.

— Пениво, — ответил он на мой вопросительный взгляд, после чего добавил. — Мое имя Асий.

«Мыло! — догадался я и не преминул про себя же ехидно добавить. — Шампунь „Ваш энд гоу“ — „Иди умойся“! Идеальное средство от перхоти!»

Впрочем, от перхоти я знал средство и получше. Взятым с собой ножом (чрезвычайно, кстати, острым — хоть за этим чертов Посланник следил!) я сбрил противный пух с головы, срезал страшные загибающиеся ногти. Хорошо, что ночь была теплая. За несколько минут в холодном ручье я продрог до самых костей (а до них при этом телосложении-теловычитании совсем близко). Пениво оказалось замечательным средством, и вскоре я хрустел, как малосольный огурчик. Возвращаясь обратно, я чувствовал себя уже довольно сносно, если не считать озноба после купания и того, что до колотья в боку запыхался на совсем небольшом подъеме.

Я стоял в центре рядом с алтарём, преодолевая укоренившуюся привычку тела сутулиться. Ноги почему-то всё время хотели находиться в полусогнутом состоянии. Чертовски стыдно находиться голым среди стольких одетых людей, среди которых присутствовало и немало женщин!

— Мне нужна одежда, — сказал я.

Никто не промолвил ни слова, но из толпы вышел всё тот же Асий. Он протянул мне свёрток, в котором оказалась одежда из мягкой ткани, похожая на монашескую рясу с капюшоном. К ней прилагались кожаные сандалии и ремешок с подвесной сумкой. Облачившись в этот наряд, я почувствовал себя более сносно.

Старцы сидели пред рогами абсолютно неподвижно, скрестив ноги и держась руками за воткнутые в землю посохи. Решив не торопить события, я тоже замер без движения, хотя моему новому телу это давалось с превеликим трудом: постоянно ощущались позывы к каким-то подёргиваниям, навязчивым жестам. Ждать пришлось недолго. Всего лишь несколько минут прошло в тишине, нарушаемой только потрескиванием светильников да криками ночных птиц. А потом урочище прошил певучий звук, похожий на заключительный аккорд, взятый скрипачом-виртуозом. Разом ярко вспыхнули сине-зеленоватым пламенем все светильники, выпустив к ночному небу высокие столбы искр. В кругу волхвов прошло лёгкое движение. Один из них поднялся, подошёл и стал напротив меня.

— Мое имя Илен — Уста Стихии Огня, — сказал он.

Я решил, что пора представиться мне:

— Меня зовут...

Однако Илен сделал резкий жест, заставляющий меня молчать.

— Кем ты был, того уж нет. Ныне родился новый человек, и новое имя он обретёт.

Он торжественно стукнул посохом оземь, и тотчас все остальные веломудры поднялись. Старец положил свою сухую узловатую ладонь на моё плечо и подвёл к первому из них. Тот бросил в светильник какой-то порошок, очень медленно (я даже побоялся, что он сейчас обожжётся) провёл ладонью над пламенем и тонким ломким голосом произнес быстрым речитативом:

— Обращаюсь к Тебе, Суть Родящей Земли, что достойно представлена на Великом Совете Девятирога! Окажешь ли ты покровительство ныне прибывшему Предназначенному, дашь ли имя Рога своего, наконечника и средоточия силы твоей?

После этих слов пламя замигало, уменьшилось так, что, казалось, вот-вот погаснет, после чего разгорелось до прежнего состояния.

— Рог Земли не дает тебе имени и покровительства. Ищи свою судьбу у другого Рога.

«И здесь поповские штучки, — пронеслась в голове саркастическая мысль. — Главное дело тут, думается, — состав порошочка. На положительный-то ответ, поди, селитра припасена!»

Точно такие же, почти из слова в слово, ответы дали жрецы Рога Воздуха и Рога Света. Четвёртый старец, к которому мы подошли, служил Рогу Воды.

— Обращаюсь к Тебе, Суть Жизнь Несущей Воды, что достойно представлена на Великом Совете Девятирога! Окажешь ли ты покровительство ныне прибывшему Предназначенному, дашь ли имя Рога своего, наконечника и средоточия силы твоей?

Пламя вновь замигало и стало уменьшаться.

«Ну вот, опять...» — едва успел подумать я, как вдруг пламя в светильнике вспыхнуло, из него вырвался огромный сноп ярко-фиолетовых искр, взвился вверх толстой спиралью, замершей большой новогодней гирляндой. Тихо завибрировал воздух. И вновь звук, похожий на скрипичный аккорд, зазвенел, заметался, отражаясь от скал. Рог Воды озарился мириадами жёлтых искорок, число которых всё росло и росло, пока вся поверхность камня не засветилась как кусок раскаленного металла. Через некоторое время часть искр начала тускнеть, и тёмные пятна сложились в короткую надпись из рун. А спустя ещё мгновение всё закончилось.

— Рог Воды даёт тебе своё имя и покровительство, — торжественно провозгласил веломудр Илен. — Отныне имя тебе — Водорог. Это — посвящённое имя, не открывай его другим без вящей надобности. Имя же мирское избери себе сам. И да будет к тебе Один справедлив, если Другой благосклонен, на твоём пути к свершению Предназначения!

Сказав это, он, более не глядя на меня, покинул Круг Девятирога и присоединился к другим веломудрам, которые уже брели вереницей к одной из каменных лестниц. Да и все остальные, потеряв ко мне всякий интерес, молча стали расходиться по кельям. Люди в красном и люди в синем в молчании проходили мимо меня как мимо пустого места. Никто не обращал на меня и малейшего внимания.

— Послушайте, уважаемые! — громко сказал я. — Может, всё-таки кто-нибудь из вас подскажет, что мне дальше-то делать?

В ответ — ни звука, как будто я никого и не спрашивал, как будто меня здесь и нет совсем. Я бросился за веломудрами. Хотя слово «бросился» тут вряд ли подходит: заковылял чуть побыстрее, нежели обычно передвигается это тело. И, хотя старцы шествовали чинно и неспешно, я очень запыхался, пока их нагнал.

— Илен... Илен, что мне... дальше-то... Дальше-то что мне делать?

Реакция старцев — полнейший ноль. Словно я бесплотное, невидимое ими приведение. Я даже сомневаться стал в реальности своего существования, а потому дёрнул Илена за рукав и заступил ему дорогу.

— Илен, я вопрос задал...

Старец спокойно провёл ладонью по своему плечу, поправляя одеяние, обошёл меня и двинулся дальше. Стало ясно, что от веломудров я ничего не добьюсь: моё присутствие отныне полностью ими игнорировалось. Я чуть не взвыл от досады. Вот ведь ситуёвина! Какие-то хоттабычи вызвали меня, как спириты дух Александра Великого, а после бросили, как та кошка тех котят: барахтайся! Раз уж заикнулись о каком-то Предназначении, то хотя бы пояснили, в чём оно состоит! Хотя бы намекнули!

В полнейшей растерянности я вернулся на поляну и присел на алтарь. Урочище уже обезлюдело. Светильники сами собой погасли, и округу освещала только полная луна. Я взглянул на неё: нет, не наша, не земная. У этой и размер побольше, и рисунок кратеров совсем другой, и цвет какой-то более зеленоватый. К тому же, у неё присутствует ещё и собственный спутник, небольшой, но достаточно крупный, чтобы увидеть его невооружённым глазом. Другая, чужая планета!

Неожиданно я обнаружил, что не один на поляне. Около одного из Рогов виднелся тёмный силуэт: кто-то стоял и явно ждал меня. Подойдя ближе, я узнал Асия.

— Священнослужители связаны обетом мирского молчания, говорить они могут только лишь во время служения Обоим. Следуй за мной, — сказал он, и, повернувшись, направился к стене, возле которой я увидел небольшое строение — хижина без окон, сложенная из толстых брёвен. Внутри пахло смолой, травами и дымом: в очаге посередине хижины догорали угли. Дым от костра поднимался вверх и уходил в несколько специально для этого оставленных щелей. Старик подкинул дров, и огонь ярко вспыхнул. По стенам заметались тени. Я смог осмотреть нехитрую обстановку: нары, служившие одновременно скамьёй, да стол из толстых досок. Подле очага, чтобы не остыл, стоял котелок, распространяющий аппетитный аромат, от которого мой желудок мгновенно заурчал мини-трактором. Старец не стал испытывать моё терпение, поставил котелок на стол, достал пару ложек и лепёшки. На похлёбку я накинулся аки лев рыкающий. Когда это тельце питалось в последний раз? А чтоб я знал!

— Моё имя ты знаешь, — сказал старик. — А как мне обращаться к тебе? Ты уже выбрал себе новое имя?

— Вольф, — брякнул я пришедший на память свой компьютерный «ник», и тут же чуть не расхохотался над поразительным несоответствием своей внешности и нового имени: «вольф» по-немецки — волк. Да ну и чёрт с ним! Вряд ли здесь кто-нибудь знает немецкий язык!

— Ты здефь шифёшь? — спросил я сквозь набитый рот.

— Нет. Это пристанище для ищущих Мудрости Девятирога.

— А пофему ты не уфёл фместе со фсеми?

— Поручено мне советом старцев-веломудров, — Асий говорил в перерывах между приёмом пищи, настолько степенным, что я устыдился и существенно сбавил темп поглощения похлёбки, — сопутствовать тебе повсюду и всемерно ограждать от тех несчастий, в которые ты можешь попасть по незнанию своему и неопытности: ты ведь человек на Земле новый.

— На Земле? — я чуть не поперхнулся. — Но это ведь не Земля! Я же вижу, я знаю!

Асий подумал немного, пошевеливая густыми бровями, после чего сказал:

— Я так разумею: любой люд, уведав, что живет отнюдь не на плоском блюде, название почвы под ногами переносит на планету.

— Скорее всего, ты прав, — согласился я, припомнив примеры из языков родной планеты. — Ну что ж, Земля так Земля. Тогда, может быть, расскажешь о ней поподробнее? А заодно и о той миссии, ради которой меня сюда мобилизовали?

— О мире нашем поведаю с охотою, а уж о Предназначении твоем... Не обессудь, но сие мне неведомо.

— Как так? А кто ж тогда знает?

— Один Из Них.

— Из веломудров?

— Нет. Из Тех, Кто над всеми.

— То есть, Бог знает...

— Истинно.

— Мн-да, перспективка... «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что!» Какие хотя бы они вообще бывают, Предназначения? Хотя бы приблизительно знать, что делать...

— Предназначения неведомы вплоть до свершения оных, а то и неведомы вовсе. Кто-то его свершает, сам того не заметив. Кто-то ощущает свою предназначенность. Но уж коль тебя совет старцев-веломудров призвал, то, несомненно, твое Предназначение судьбоносно.

— Тоже мне, прогрессора нашли, — угрюмо проворчал я, — дона Румату Асторского... Так за тем мощь всей человеческой Федерации стояла, а у меня кроме этих мощей, которые кое-кто, ныне благополучно «сделавший ноги», посмел обозвать телом, ничего и нет! Что же ты мне, сказочному богатырю, предлагаешь делать?

— Странствовать. Как говорится, горы мудры вечностью, реки — движением. Предназначение скорей найдёт тебя в дороге. А в сей час, думаю, стоит тебе отпочивать: время позднее.

Признаюсь честно, спартанский образ жизни мне никогда не импонировал. Есть грех, обожаю комфорт и уют, а потому сразу же заснуть на жёстких нарах мне не удалось. Прибавить к этому ещё и возбуждение от всех тех невероятных событий, которые мне пришлось пережить за последние часы! Асий же вообще не ложился, сидел возле очага, думал о чём-то своём, изредка подкидывая сучья в огонь.

— Скажи, отец, знал ли ты этого Посланника при его жизни? — спросил я. Хотелось знать о бывшем обладателе тела побольше: что-то мне шептало, что «наследство» может преподнести сюрпризы.

— Не довелось, — покачал головой старик.

— А что это за Вечный Схлоп, которым он меня запугивал?

— Вечный Схлоп есть одно из состояний сущности человека после смерти. Того, кого не приемлют во Внешнем Мире.

— Ад, что ли?

— Что есть ад?

— На моей планете так называют место, где нечистая сила мучает души грешников. В котлах со смолой кипятят, на сковородках жарят...

— Без тела нет страданий телесных. Ежели чья сущность недостойна Внешнего Мира, её убирают с пути идущих туда: она уменьшается в размерах, стремительно и бесконечно. И так же бесконечно растягивается для неё время. Нет страшнее наказания, нежели нескончаемое одиночество...

— Ты говоришь: «Внешний Мир»... Следовательно, есть и Внутренний?

— И не един.

— А сколько их? Как располагаются? Где граничат?

Старик немного помолчал, а потом ответил:

— Ты тоже имеешь свой Внутренний Мир. Можешь ответить, как далеко он простирается? Где граничит, скажем, с моим?

— Подожди, подожди... Что-то я не совсем понимаю. Вот, к примеру, тот мир, в котором мы с тобой живём...

— Это внутренний Мир нашего Бога, сотворенный Им, дабы искупить свои прегрешения.

— Но ты, помнится, говорил об Обоих. То есть, их двое?

— Бог един, но имет Две Сущности, ибо для любого деяния необходим супротивник, силою равный.

— Ага, «эф» и «минус эф» равны по модулю. Третий закон Ньютона, проходили. Но что же тогда получается? Из твоих слов выходит, что Бог — это один из тех, кого не принял Внешний Мир? То есть, грешник?

— Внешний Мир приемлет всех. Однако же у одних путь прям и светел, у других — тёмен и бесконечно долог. Нет греха непростительного, но прощение даруется через нескончаемую чреду страдательных воплощений.

— Трудно быть Богом? — не к месту сострил я.

— Трудно не стать Богом... — произнёс Асий и, в недвижимости глядя на огонь, ушёл в свои мысли. А мне вдруг очень захотелось покурить.

— У тебя случайно табачка не найдётся? — спросил я.

— Найдётся. И то, правда, случайно.

Я мысленно потёр руки в предвкушении.

— Сегодня утром в рощице нашёл, — продолжал Асий. — На опушке рос. Сорвал несколько листочков: тугие, сочные. Пригодятся, думаю. А что у тебя за надобность? Нешто поранился?

— Так он у тебя что, зелёный? — разочарованно протянул я.

— Да. И очень свежий.

Пришлось объяснять, какой табак мне нужен, и что я с ним собирался сделать. Старик посмотрел на меня пристально, затем возложил ладонь на мою голову и сосредоточился.

— Телу твоему нет надобности в отраве, — произнёс он немного погодя. — Жаждет её лишь ум твой. Отныне и навсегда лишаю тебя этой жажды.

С этими словами он легко провёл кончиками пальцев по моему лицу, а потом тихонько толкнул в лоб. Я вновь упал на нары и мгновенно уснул: ни произошедшие со мной невероятные события, ни никотиновый голод меня больше не волновали.

ГЛАВА 2

ЖИВИ УРОДОМ

Дрогоут Котур,

3 сатината 8855 года

— Все государства нашей планеты — лад-княжества — подчинены императору. А потому и деньги в обиходе повсеместно одинаковые. Основная монета называется тим. Однако ж стоит она немало, и простые люди редко её видят. Тим состоит из двенадцати катимов — эта монета уже не столь редка. Ещё чаще можно встретить макатимы.

— А макатим, я догадываюсь, это одна двенадцатая часть катима?

— Верно. Ты весьма сообразителен. Однако ж чаще сего ходят по рукам самые мелкие деньги — полушки, четвертаки и шестаки. Есть ещё одна монета, которая в ходу только среди очень богатых людей. Это золотой тим.Стоит он как двенадцать простых тимов.

Весь день мы с Асием брели под палящим солнцем по обширнейшей долине, и он без устали, лишь иногда прикладываясь к фляге с водой, рассказывал мне о местных обычаях, государственном устройстве, денежном обращении — обо всём, что, на его взгляд, могло помочь мне адаптироваться в здешнем мире. Долина называлась Божья Столешница. Травяной покров здесь произрастал не сплошь, а частыми островками, разделёнными «морем» из красной, твердой как камень глины. Деревья встречались чрезвычайно редко, их высокие тонкие стволы и жиденькие облачка крон почти не давали тени. Поэтому свои частые остановки для отдыха мы, старый да убогий, делали прямо на обочине дороги, похожей на застарелый шрам от нанесенного исполинской саблей удара. Дороги покрывают Божью Столешницу гигантской паутиной. В местах их пересечений стоят похожие друг на друга дрогоуты. Каждый из них представляет собой маленькую крепость, предназначенную защищать селян от лихих людей и, главное, от свор крысобак, страшного бича здешних мест. Горе путнику, которого ночь застала вдали от жилья: наутро от несчастного даже костей не сыскать, всё исчезает в ненасытных утробах этих тварей.

За день мы прошли мимо двух таких поселений, а в третьем решили искать пристанища на ночь. Дрогоут назывался Котур. Намного крупнее тех, что я успел увидеть ранее, он, судя по всему, процветал, чему способствовало его расположение на пересечении аж трёх дорог, одна из которых, внешне ничем не отличающаяся от других, носила гордое название Великий Северный Торговый Путь. Поэтому здесь, в отличие от многих других дрогоутов, имелся гостиный двор, отгороженный на всякий случай от основного поселения ещё одной стеной: мало ли кто по большим дорогам ездит!

Подкрепившись нехитрой и недорогой едой, мы сидели в трапезной, отдыхали и наблюдали за местной жизнью. Заезжего люда в трапезной собралось довольно много, в основном мужчины. Ели-пили, отдыхали после долгой и утомительной дневной дороги, вели неспешные разговоры. Небольшая компания в углу, обнявшись вкруговую, горланила грустную песню про «жизнь загубленну-у-у». Кто-то тащил приглянувшуюся, кокетливо отнекивающуюся служанку на топчан, специально стоящий у дальней стенки для желающих заняться любовными утехами. Здесь это считалось в порядке вещей и повышенного интереса не вызывало. За большим центральным столом играли в карты. Мне стало интересно, и я подошёл посмотреть. Весьма простая игра, в которую увлечённо резался приезжий люд, называлась «мерабо» — по первым слогам слов «меньше», «равно» и «больше». Колода состояла из семидесяти двух карт шести мастей — по дюжине карт каждой масти. Крупье выкладывал по три карты себе и игроку, в задачу которого входило угадать, больше у него в сумме очков, чем у сдающего, меньше или одинаково. Если угадывал — получал столько же, сколько поставил. Мелкие медные деньги — резные цилиндрики различной длины, похожие на огрызки карандашей — то и дело меняли хозяев, постоянно переходя из рук в руки, из одной кучки в другую. После того, как старая засаленная колода прокрутилась пару раз, я уже запомнил все рубашки карт и знал их лучше, чем многодетная мамаша своих пострелят.

Я вернулся к Асию.

— Много ли у тебя денег? — спросил я старика.

— Чуть поболее макатима мелочью. Не много, но до побережья нам хватит.

— Одолжи мне макатим. Поиграть хочу...

— Стоит ли оно того? Проиграешь — жалеть будешь. Да и выиграешь... Не идут впрок такие деньги. Но здесь чаще проигрывают.

— Догадываюсь, — отмахнулся я. — Теория вероятности в такой игре работает на крупье. Но всё же хочу попробовать.

О теории вероятности старик ничего не знал, слово «крупье» тоже слышал впервые, но, повздыхав и попеняв на мою неразумность, макатим мне выделил. Я вновь подошёл к игровому столу.

— Фто, молодой феловек, рефылись, наконец, сыграть? — прищурился на меня раздатчик.

— Да. Ставлю макатим! — вывалил я на стол горсть цилиндриков.

Моя фраза привлекла внимание окружающих: макатим в этом заведении считался очень крупной ставкой. И игра началась.

Играли мы довольно долго: чтобы не быть заподозренным, я не мог выигрывать постоянно. Приходилось время от времени и проигрывать, иногда и по-крупному. Но всё равно, медленно, но неуклонно раздатчик проигрывал. Вокруг стола собрались уже почти все присутствующие и, разделившись на два лагеря (одни — за меня, другие — за крупье), дружно орали при очередном вскрытии карт. Крупье то бледнел, то аж зеленел, а потом начал передёргивать и выкладывать по равному количеству очков: самая меньшая вероятность, труднее всего угадать. Я это видел, но не спешил ловить его за руку: всё равно я видел любой расклад. В конце концов, он объявил, что полностью проигрался, зло сунул в карман колоду и ушёл, громко хлопнув дверью. Я пересчитал деньги: мой выигрыш составил без малого десять катимов. Угостив пивом своих наиболее рьяных болельщиков, я поднялся наверх, в общую спальню, где, не дождавшись меня, уже спал Асий. Здесь, как и в любом помещении, где ночует слишком много народа, было душно, стоял спёртый неприятный запах. Кто-то громко храпел, кто-то бормотал во сне

«Может, стоит заказать отдельный номер? Деньги теперь есть», — подумал я. Но будить очень утомившегося за день старика не хотелось. Да и сам я устал, а потому поленился сходить поискать хозяина гостиного двора, прилёг рядом с Асием и тут же уснул — словно в омут провалился.

Проснулся я среди ночи от того, что чьи-то руки осторожно меня обыскивали.

— Кто это? — со сна глупо спросил я.

— А, фтоб тебя! — раздалось в темноте злобное бормотание, после чего я получил такой удар в лицо, что сознание меня покинуло.

Утром Асий лечил меня от нестерпимой головной боли настойкой трав, купленных на последние деньги у местного ведуна. Из тех же трав он приготовил и примочку для моего заплывшего глаза. Старик ничего не говорил, но молчание это воспринималось мною хуже иных укоров. А, кроме него, сочувствия ждать не от кого: даже все мои вчерашние фанаты, узнав, что произошло, стали дико ржать и указывать на меня мизинцем — один из самых неприличных жестов в этом мире.

— Но я же знаю, кто это сделал! — кипятился я. — Это же грабёж! Он должен ответить по закону!

— Здесь не город, здесь один закон — закон сильного, — грустно ответил Асий, вновь смачивая тряпицу в травяном взваре. — Ты готов вызвать его на кулачный бой?

Мне? Драться?! В моём-то нынешнем воплощении? Да на меня дунуть — на ногах не удержусь. Осталось лишь заткнуться. Как только мне стало чуть лучше, мы снова двинулись в путь. Без единого шестака в кармане.

Дрогоут Реути,

4 сатината 8855 года

За день, такой же знойный, с безжалостно палящим солнцем, мы прошли ещё мимо двух дрогоутов, колосящиеся поля вокруг которых несколько скрашивали уже поднадоевший своим однообразием пейзаж Божьей Столешницы. Когда светило приблизилось к горизонту, вдалеке показался третий, и мы поспешили к нему, выбиваясь из последних сил, потому что за весь день у нас не побывало во рту и малой крошки съестного. Дрогоут оказался небольшим, без гостиного двора, так что о приюте на ночь здесь следовало просить хозяев.

— Скажи, уважаемый, — обратился Асий к одному из деловито снующих по большому двору крестьян, — как называется этот замечательный дрогоут, и кто здесь старший, у кого я могу попросить о ночлеге?

— Дрогоут Реути, — буркнул тот не слишком приветливо. — А хозяин здесь лэд Лоди. Только не вздумай к нему самому соваться. Видишь вон там, подле обоза, мужик такой невысокий? Это Есса, старший двора. Вот к нему и иди.

— А не приключилось ли хвори у какой живности в вашем дрогоуте? — продолжил выспрашивать старик. — Я неплохой скотознатец, и за скромную плату...

— Только попробуй, старый хрыч, у меня кусок хлеба отбить! Пожалеешь, что мимо дрогоута не прошёл! — рыкнул на Асия крестьянин.

Есса, маленький и кругленький улыбчивый человек, сновал между телегами, деловито распоряжаясь погрузкой обоза, который, судя по репликам работающих здесь людей, наутро должен отправиться на Взморье.

— Вон там, под навесом, на сене располагайтесь, — великодушно разрешил он. — Места не жалко. А ежели шестак-другой найдётся, так на кухне и покормят от пуза.

— Досадно, что здесь есть свой скотознатец, — сказал мне Асий, когда мы отошли. — Придётся ночевать натощак. Вот когда можно пожалеть, что я не фигляр!

— А что, артистов здесь уважают? — поинтересовался я.

— Фигляров не уважают нигде. Однако ж смотреть на лицедейство любят. Особенно в дрогоутах: поживи-ка в такой глуши!

«А что? Попытка — не пытка! Авось, в случае неудачи меня, убогого, очень больно бить не будут!» — решился я и заорал во всё горло:

— Эй, славные жители Реути! Слушайте, и не говорите, что не слышали! Только один раз! Проездом в Париж! Лауреат межрайонного смотра-конкурса моноспектаклей!..

Очень странно, но тот факт, что я говорю и думаю на языке, доселе мне совершенно неизвестном, я обнаружил только тогда, когда вознамерился декламировать стихи Пушкина. Как-то всё и звучало не так, и рифмы, что называется, «не били». Однако язык Ланелы (примерно так в фонетическом преобразовании здесь звучат слова «земля» и «Земля») весьма гибок, мелодичен и имеет множество синонимов. Поэтому очень скоро я поднаторел переводить любое стихотворение «с ходу». Получалось, судя по реакции слушателей, весьма недурно. И крестьяне, и местный лэд, не избалованные обилием культурно-массовых мероприятий, принимали «на ура» любой мой репертуар, до слёз хохотали над самыми незатейливыми шутками, от души рыдали над мелодраматическими сценами. Подогреваемый такой всенародной любовью, во мне проснулся недюжинный лицедейский талант. После «Скупого рыцаря» я разыграл в лицах «Двенадцатую ночь» Шекспира, которую, как и многие другие произведения, с помощью открывшегося во мне дара помнил до последней запятой в тексте. Выступление прошло при полном аншлаге. На концерт собралось всё население хутора. В «царской ложе» восседал лэд Лоди со своей семьёй. В «партере» копошилась детвора. «Бенуар» занимали крестьяне и крестьянки, а «галёрку» — толпа каких-то лысых людей. «Каторжники, что ли?» — подумалось мне.

Часа через три у меня с непривычки элементарно сел голос, и выступление пришлось закончить. Благодарные зрители щедро набросали мне под ноги цилиндрики мелких монет — шестаки, четвертаки и полушки. А растроганный лэд торжественно вручил полновесный катим.

Сытые и потому довольные, мы с Асием возлежали на большущей копне свежего сена под навесом, глядя на кипучую жизнь крестьянского подворья: погрузка обоза, прерванная моим выступлением, продолжалась при свете факелов. Людей по двору сновало много, но больше всего тех, лысых.

— Кто это такие? — спросил я Асия. — Странные какие-то. Даже не могу понять, мужчины это или женщины.

— Это бепо, бесполые, — ответил он.

— То есть как — бесполые?

— Странная прихоть Того иль Другого. Не мужчины, не женщины, чада от них не плодятся. Потому-то они и признаны повсеместно существами низшими.

Асий окликнул одно из бепо, которое тут же подбежало к нам и стало беспрестанно кланяться, напомнив мне супервежливого японца:

— Чем И-Ко может угодить господам?

— А ну-кось, разоблачись, да повернись на разные стороны, — Асий бросил ему мелкую монету. Бепо, подхватив деньги, с готовностью сбросило одежду и стало вертеться перед нами, поглаживая и нахваливая своё тело, действительно, напрочь лишённое каких бы то ни было половых признаков: формы усреднённые, волосяной покров полностью отсутствует.

— У И-Ко хорошее тело, красивое и крепкое. Господа желают ИКо? Как они его желают? ИКо умеет по-разному! И-Ко знает, как доставить удовольствие господам! И-Ко умеет и вот так, — бепо изобразило немыслимую камасутровскую позу, — и вот так, и вот так...

— Уже ступай себе! — махнул рукой Асий.

— Как? Господа не желают? Совсем? Очень-очень жаль. Но если господа передумают, то пусть они скажут, чтобы позвали И-Ко. ИКо все знают. И-Ко тут же примчится! — лопотало бепо, отступая спиной вперёд и всё так же непрерывно кланяясь. Я заметил, что оно строит фразы так, чтобы не говорить о себе в среднем роде.

Асий поведал мне, что, по какому-то капризу природы, бепо составляют самую большую часть новорожденных. Они более живучи и менее подвержены болезням. О рождении бепо здесь стараются замалчивать, в то время, как рождение девочки превращается в праздник. А если, что случается ещё реже, на свет появляется мальчик, то это служит поводом для недельной беспробудной пьянки.

Вскоре старик задремал, а мне отчего-то не спалось. Я лежал, глядя сквозь дыры в навесе на незнакомые созвездия, и думал о бепо: почему-то именно их существование бесповоротно убедило мое всё ещё на что-то надеявшееся сознание в том, что я всё-таки на чужой планете.

В тишине опустевшего двора раздались частые лёгкие шаги. Кто-то приблизился и остановился рядом с навесом.

— Эй!.. Эй!.. — раздался тихий детский голосок. — Эй, фигляр...

Я подобрался к краю копны и глянул вниз. Там, задрав растрепанную головку, стояла маленькая девочка.

— Ты меня зовёшь? — спросил я, и она радостно закивала. — Чего ты хочешь?

— Сама-то я хочу спать. А вот юная лэд-ди хочет, чтобы я тебя к ней привела.

— Какая жестокая у тебя хозяйка! — шутливо нахмурился я.

— Нет! — сердито топнула ножкой девочка. — Юная лэд-ди Та добрая! Она сказала: «Быстренько сбегай за фигляром, а потом беги спать в свою кроватку!» И если ты прямо сейчас же не пойдёшь со мной, то значит, ты сам и есть настоящий жестокий!

Аргумент оказался непробиваемым, поэтому я спрыгнул с копны и поспешил вслед за девочкой в господский дом.

В девичьей светёлке меня встретили сама юная лэд-ди и две её подруги. Но, признаться, подруг на фоне хозяйки я не сразу-то и приметил. Боже мой, до чего она была прекрасна! И, прежде всего, глаза: огромные, малахитово-зелёные, они искрились добротой. Не берусь описывать её внешность — мне это не по силам. Одно могу сказать: каждая черта её лица, каждая линия фигуры дышали совершенством. Я застыл, очарованный, не в силах ни сделать малейшего движения, ни произнести хотя бы звук. Только ещё более остро накатило осознание своей физической ущербности, прорезавшей бездоннейшую пропасть между мною и этим неземным существом. И больше всего меня в этот момент терзала мысль: «Как нехорошо, что я нахожусь перед ТАКОЙ девушкой с ТАКИМ синяком под глазом!» Как будто мою нынешнюю рожу хоть что-то могло испортить ещё больше!

— Извини, любезный, что мы потревожили твой отдых, — ласково сказала юная лэд-ди. — Нам очень понравились твои рассказы. Их хочется слушать ещё и ещё. Я бы слушала их бесконечно. Но ты странник. Наутро ты уйдёшь, и, кто знает, приведут ли тебя вновь Тот либо Другой в наш всеми забытый дрогоут. Ведь так?

В ответ я смог лишь судорожно кивнуть.

— Я тебе хорошо заплачу. Понимаю: ты устал, у тебя сел голос. Но, думаю, это замечательное вино поможет тебе. К тому ж, здесь не надо надрываться и кричать на весь двор. Умоляю, расскажи нам что-нибудь... Что-нибудь красивое, доброе. Что-нибудь такое, от чего щемит грудь, а к глазам подступают слёзы счастья. Расскажи, прошу! Хотя бы шёпотом...

— С удовольствием, прекрасная юная лэд-ди, — просипел я (более от волнения, нежели от усталости голоса), принимая из её прекрасных рук бокал.

Очень неплохое молодое вино несколько уняло моё волнение и, действительно, смягчило натруженное горло. Девушки, опершись локтями о стол и подперев ладошками головы, смотрели на меня с нетерпеливым ожиданием. Даже маленькая девчушка, приведшая меня сюда, не спешила в свою кроватку, а, придерживая пальчиками закрывающиеся веки и чуть приоткрыв рот, ждала, когда же я начну.

— Что же вам рассказать? — призадумался я на мгновение. — Пожалуй, вот это... «В двух семьях, равных знатностью и славой...»

— Как всё это прекрасно! Бескрайнее море... алые паруса вдали... прекрасный юноша... — в грустной задумчивости произнесла юная лэд-ди. В светёлке все, кроме нас двоих, уже спали, в маленькие окна начинали проникать первые утренние лучи, с улицы доносились звуки просыпающегося двора. — Однако как всё это далеко от действительности!

— Не печалься, госпожа. И в твоей жизни будет свой алый парус, — попытался утешить её я, но вышло это как-то очень неубедительно.

— Парус? — грустно усмехнулась она и повторила. — Парус... Не только алого паруса, но и моря мне не суждено увидеть. Вместо прекрасного Грея с командой удалых матросов к нам в дрогоут на праздник Благодарности Обоим За Урожай завалится вечно пьяный лэд Пиро с гурьбой своих друзей-собутыльников. Несколько дней все они будут беспробудно пить. Потом он отвезёт меня четвёртой женой в свою Икорику, ещё дальше вглубь Божьей Столешницы: плодить детей да управляться по хозяйству. Да что ж делать! Видать, на то воля Того либо Другого.

— Была у меня мечта, — продолжила она после некоторого молчания, — сродни тем алым парусам: однажды приедет в наш дрогоут красивый, благородный лэд на могучем вороном рике. А копыта у того рика — серебряные... И рога такие же, так и сверкают на солнце! Склонится он с седла, подхватит меня сильными руками, усадит перед собой на своего рысака, поцелует нежно-нежно и увезёт отсюда... ох, как далеко! Туда, где счастье живёт.

— Ладно, не будем об этом, — прервала себя юная лэд-ди и протянула мне мешочек, в котором позвякивали монеты. — Это тебе за твоё искусство. Иди, буди своего спутника. Вы ведь в сторону Взморья идёте? Сейчас туда отправляется обоз: я попрошу Ессу, чтобы он позаботился о вас и устроил в одной из повозок.

— Прощай, прелестная юная лэд-ди. Ты и в самом деле прелестна. Как жаль, что я не красавец-лэд, и у меня нет вороного рика с серебряными копытами.

— Уже ступай! — махнула она рукой в сторону двери и резко отвернулась.

Дорога на Комукут,

5-7 сатината 8855 года

Диск солнца только-только успел оторваться от линии горизонта, когда мы выехали из Реути на головной повозке обоза. Старший каравана, он же старший двора, тот самый крестьянин Есса, через слово расхваливая мой актерский талант, предложил мне и Асию места рядом с собой в головной повозке. Подозреваю, с той же целью, с которой в наших автомобилях устанавливают аудиоаппаратуру. Предварительно он осведомился о том, куда мы направляемся. Признаваться, что мы бредем абы куда, конечно, не стоило, поэтому целью нашего путешествия Асий назвал прибрежный город Суродилу. И отчасти это было правдой, потому что, посоветовавшись, мы решили странствовать по городам и весям Взморья, где и климат не такой жаркий, как в центре континента, и крысобаки не водятся.

— В Суродилу мы не заходим, но до Комукута я вас довезу, — сказал Есса. — А оттуда до Суродилы всего ничего, с пяток силей.

С утра до полудня, пока жара не успела набрать полную силу, я устраивал походные представления, избрав в качестве сцены повозку Ессы. Все обозники, за исключением дежурных возчиков, шли рядом и внимали классике поэзии и прозы моей Земли. Да и дежурные, надо сказать, частенько пренебрегали своими обязанностями, полностью полагаясь на риков, о которых хочется сказать особо.

Эти животные покорили меня с первого взгляда. Они настолько сообразительны, что трудно не поддаться всеобщей уверенности местных жителей в их разумности. Жеребёнок рика очень дорого стоит, а потому имеются они только в зажиточных хозяйствах, где о них заботятся даже более, нежели о любом из членов семьи. Мясо рика никогда не употребляется в пищу — это считается грехом сродни каннибализму. Умерших или погибших, их хоронят, несмотря на неимоверную трудоемкость этого процесса.

Когда я впервые увидел рика, он чем-то напомнил мне рыцарского коня в боевом снаряжении — такое же сочетание грации и мощи. Прочные кожаные щитки, бархатистые от короткой пушистой шерсти, покрывают всё тело животного, но нисколько не лишают его подвижности, а в сочетании с массивным мускулистым хвостом и растущими из скул рогами делают его несколько похожим на доисторического ящера. Спина животного настолько широка, что седло можно устанавливать лишь в одном месте — у основания шеи. (Позже мне доводилось видеть и другой вариант упряжи, наподобие слоновьей: небольшая башенка укрепляется на середине спины. Но это — только для женщин, чьи мужья или отцы занимают очень высокое положение в обществе: лад-лэд-ди и юных лад-лэд-ди.)

Рик — царь местной фауны. Никто не помнит случая, чтобы даже большая стая крысобак напала на этот сухопутный крейсер. Взрослого рика приручить невозможно. Лишь только воспитывая жеребёнка с самых первых дней его появления на свет, можно добиться его послушания и любви. Здесь я не видел ничего, похожего на удила или шпоры. Рик не терпит никакого насилия, и управляется всадником исключительно с помощью голоса и лёгких похлопываний по шее. Правильно воспитанный рик предан и послушен. Именно поэтому возчики, дав своему рику «цэ-у», спешили на мой концерт, который заканчивался лишь с наступлением самой жаркой части дня. После этого все разбредались по своим возкам, под тенты, где большинство из них предавались довольно длительной сиесте. Тем же самым занимался и Есса. Под его заливистое похрапывание Асий продолжал рассказы о Ланеле.

— За меру длины у нас принята длина локтя. Она так и называется: локоть. Или, по другому, макасиль. Но ведь у разных людей и длина локтя различна! Раньше, бывало, нечестные торговцы этим пользовались, отмеряя, к примеру, ту же материю «мерными локтями» одной длины при покупке, и совсем другой длины — при продаже. Но сейчас — совсем другое дело. У каждого Строгого Судьи есть «образцовый локоть». И если, не приведи Тот или Другой, при проверке окажется, что «мерный локоть» торговца хоть на чуть короче, то его самого в тот же день укоротят на голову. Дюжина дюжин макасилей — это касиль. А большие расстояния, например, между городами, меряют силями. А в одном силе, как ты,наверное, уже догадался, дюжина касилей.

Вечером, по приезду в очередной дрогоут, небесприбыльные для меня концерты возобновлялись. И надо сказать, в своем репертуаре я не повторялся. Произведения, которые я исполнял дважды, трижды и более — исключительно те, которые меня просили повторить «на бис».

Суродила,

8 сатината 8855 года

До Суродилы, столицы одноимённого лад-княжества, мы дошли пешком уже под вечер. Город встретил нас лаем цепных псов из подворотен и зловонием окраинных трущоб, которое прямо-таки протаранило мои хилые лёгкие, успевшие за дни нашего странствия привыкнуть к жаркому, но чистому и благодатному дыханию Божьей Столешницы. Кучи мусора во многих местах запруживали сточную канаву, повторяющую изгибы кривой улицы. Жёлто-зелёная жидкость истекала через них ленивыми каскадами, нередко разливаясь широкими труднообходимыми лужами. Хороший ливень, единственный чистильщик этой клоаки, давненько не посещал здешние места. Прикрыв носы ладонями, мы поспешили к центру города. Кроме рвущих ноздри миазмов нас подгоняли ещё и недобрые взгляды, которые я почти физически ощущал. Кособокие домишки подслеповато щурились бельмами крошечных окошек, затянутых чем-то похожим на бычьи пузыри, но каждое из них, тем не менее, представлялось мне амбразурой вражеского дота.

— Паго, де додью иден, — пробурчал Асий из-под ладони.

— Тто, тто? — не поняв, переспросил я.

Старик отнял руку от лица и повторил голосом, то и дело перехватывающимся от царящей вокруг вони:

— Благо, не ночью... э-гд... идём. Ибо крысобаки — агнцы пред стюганами. Те лишь... э-гд... глад утоляют и не мучают жертву безвинно.

Зря он это сказал именно здесь. От пушечного удара ногой, чуть не сбив нас, распахнулась дверь халупы, мимо которой мы проходили, явив на свет Божий некое гориллоподобное существо с кривым перебитым носом и сильно прореженными в драках зубами. Растопырив локти параллельно горизонту и чертя указательными пальцами круги на уровне пояса (видимо, аналог нашей блатной «растопырки»), этот тип стал надвигаться на нас, заставляя пятиться к сточной канаве.

— Это чем же ж тебе, стрюк седой, стюганы не вздюмбрили? — неожиданно высоким и визгливым голосом стал «наезжать» громила. — Кайя не кавая? Или фырты не клоские? Да я тебе, трук сивый, дудло на крус натрымкаю! Вот эта смердючка твоей последней дрыхлянкой станет! Так что позырь вокруг последний раз, да похнычь о том, что по трезвяни фысы разбросишь!

Хотя я и не знал местной «фени», общий смысл сказанного уловить было не так уж и сложно. И я понял, что эта образина не просто рисуется, а, действительно, хочет развлечься по-своему: убить прохожего старика и его компанию, то есть меня: и весело, и, глядишь, поживиться удастся макатимом-другим. Я почувствовал мощный выброс адреналина, и... время вдруг стало растягиваться: все движения в окружающем мире замедлились, взвизгивания гориллообразины стали низкими и гундосыми, как из магнитофона, «зажевавшего» ленту. Читал я про состояние боевого транса, но сам такое испытал впервые. И вот стою я как боевой тушканчик перед гиеной и лихорадочно соображаю: что же такое героическое во имя спасения собственной жизни совершить? Да, преимущество во времени теперь у меня есть. И что дальше? Перед мысленным взором пронеслись самые острые фрагменты из фильмов с Джеки Чаном, Брюсом Ли и иже с ними. Однако я не нашёл в них абсолютно ничего подходящего для моего нынешнего субтильного воплощения, которому и пяток килограммов — неподъёмный груз. Хотя... Если схватить горсть пыли и швырнуть в эти поросячьи глазки... Наверняка изо всех домов наблюдают за бесплатным развлечением и не дадут, хотя бы из чувства корпоративности, далеко уйти «обидчикам» своего — хоть и не уважаемого, но своего! — соседа, но всё же это какой-никакой, а шанс. Но только лишь я начал нагибаться, как что-то загудело как мощный трансформатор. Я оглянулся на звук и увидел, что в нашу сторону плывет по воздуху боевая стрела — настоящее произведение искусства. Вокруг древка спиралью извивалась мастерски нарисованная красная змея. Тщательно подобранное серо-чёрное оперение упруго дрожало в потоках воздуха, вращая древко, и казалось, что рептилия ползёт, ползёт, но всё никак не может доползти до плоского стального наконечника, хищно сверкающего в солнечных лучах. Двигаясь мимо лица нашего обидчика, стрела аккуратно разрезала кончик его перебитого шнобеля, превратив в подобие утиного носика. Я проследил дальнейшую траекторию её движения и с огорчением обнаружил, что путь чудесного снаряда должен закончиться всё в той же сточной канаве. Это показалось мне ужасно несправедливым, поэтому, когда стрела поравнялась со мной, я обеими руками крепко ухватился за древко. Сила инерции оказалась настолько велика, что стрела протащила меня пару шагов прежде, чем стать послушной вещью в моих руках.

Оглянувшись, я увидел, что выражение лица громилы постепенно меняется с нагло-запугивающего на офонаревшее. В воздухе перед ним медленно парило множество красных шариков. А в начале улицы, в полусотне шагов от нас я увидел и хозяина стрелы: в руках он держал лук, на тетиве которого уже покоилась родная сестра той, которую я держал в руках. На великолепном гнедом рике восседал могучий парнище с кудрями и бородой того же цвета. И упряжь скакуна, и одежда всадника, выдержанные в красно-бордовых тонах, в сочетании с рыжим создавали неповторимый эффект, особенно на фоне начинающего багроветь вечернего неба.

Состояние боевого транса схлынуло так же внезапно, как и накатило. Время пошло как обычно. Воздух огласился диким разъяренным воплем громилы, мгновенно перешедшим в низкое растерянное «ы-ы-ы...», лишь только этот тип обернулся в сторону стрелявшего. Видимо, рыжего всадника здесь хорошо знали, потому что стюган тотчас же, зажав рукой раненое место и оставляя за собой цепочку из красных точек, рысью бросился к двери, из которой только что на нас вывалился. Захлопнув её изнутри, он заверещал оттуда так, что зазвенело в ушах:

— Ой, соседушки-братушки! Ой, да что ж это такое деется! Да куды ж бедняку-то податься! Это ж каждый, кто верхом, покалечить тебя безнаказанно может! Ох, убью я его, убью! Убью, а опосля к Строгому Судье пойду да в ножки паду! Да как увидит он меня, покалеченного, так не спасут обидчика и золотые тимы, коих в кошельке у него не меряно! — при этом из хижины доносились бряцающие звуки явно немирного характера. Рыжий всадник тронул рика и, подъехав к нам, коротко бросил: «Держитесь за стремена!»

Тем временем, заслышав о золотых тимах, изо всех щелей начало выползать местное население. Сказать, что их глаза лучились добротой, а в руках они держали хлеб-соль, было бы, мягко говоря, преувеличением.

Теоретически, бежать, держась за стремя, намного легче. Практически же я не успевал даже переставлять ноги, хотя рик и бежал лишь лёгкой трусцой. Поэтому всю дорогу — несколько кварталов — я попросту провисел, держась за стремя. В любое другое время я бы просто сверзился вниз, не удержав собственного веса. Но ощущение опасности придавало сил, и я, вцепившись клещом, болтался с левой стороны рика, в то время, как Асий занимался тем же самым справа. Доехав до небольшой площади, всадник остановился.

— Всё. Сюда они не сунутся, — сказал он и спешился.

Мы тоже спешились, если, конечно, это слово можно применить в отношении двух рухнувших на утоптанную землю мешков с костями. Во всяком случае, себя я ощущал именно так. Наш спаситель что-то пошептал на ухо своему скакуну, легонько шлепнул его по шее и пошёл в трактир, стоящий тут же на площади. Рик, осторожно обойдя наши тела, направился к яслям со свежей травой.

Спустя некоторое время мы нашли в себе силы для того, чтобы сесть.

— Надобно... поблагодарить... доброго человека, — прохрипел Асий.

— Ага... — мотнул головой я. — И покушать... тоже не помешает...

Однако ни он, ни я не двинулись с места: просто были не в состоянии это сделать. Продолжали сидеть, тупо глядя друг на друга.

На площадь выбежала стайка ребятишек, все сплошь одетые в какие-то невообразимые одеяния: что-то перешито из взрослой одежды, что-то напялено так, болтаясь как на вешалке. Не разберешь, где мальчик, где девочка, где... право, не знаю, как называется ребенок среднего пола.

— Лэд Большая Глотка! Идет лэд Большая Глотка! — завопили они, стараясь перекричать друг друга. Тотчас вслед за ними на площадь выступила небольшая, но очень торжественная процессия. Впереди шёл стражник с алебардой. За ним, пыхтя и обливаясь потом, два человека тащили большой медный гонг. Идущий следом с выражением огромной значимости на худом лице нёс на вытянутых руках колотушку для этого самого гонга. Семенящий за ним кругленький толстячок, также пытаясь изобразить торжественность, нёс простой деревянный табурет. Также на вытянутых руках. За ними без всякой помпезности, но с истинным, отнюдь не напускным достоинством, шёл высокий сухопарый человек, который, как я предположил (и не ошибся!), и оказался тем самым лэдом Большая Глотка. Замыкал шествие ещё один стражник. Достигнув центра площади, процессия остановилась. Стражники развернулись лицом к трактиру, приставили алебарды к ноге и замерли в торжественной позе. Тащившие гонг установили его на земле и отошли, вытирая со лбов капли пота. Лэд воссел на услужливо подставленный табурет и коротко мотнул головой в сторону трактира. «Начальник табурета» мигом укатился туда и вскоре вернулся, неся лэду большую деревянную кружку с пивом. «Колотушечник» подошёл к гонгу и сильно ударил. Над улицами поплыл низкий и гулкий мелодичный звук.

На площади стал собираться народ. Нам с Асием волей-неволей пришлось встать, чтобы не быть затоптанными. Народ всё прибывал, образуя плотное кольцо вокруг глашатаев, но лэд спокойно сидел, потягивая пиво. Спустя некоторое время человек с колотушкой снова ударил в гонг, на этот раз дважды. «Второй звонок!» — догадался я. Тем временем народу собралось столько, что в толпе уже стало тесно. Люди здоровались друг с другом, переговаривались, высказывали догадки относительно того, о чем поведает лэд. Отдельной кучкой стояла сине-красная группа молчаливых монахов, которые лишь изредка обменивались между собой только им понятными знаками.

Над площадью стоял ровный гул голосов, который мгновенно смолк, лишь только гонг прозвучал трижды. Лэд, не торопясь, допил пиво, встал и набрал в грудь воздуха. Я почему-то подумал, что он сейчас заверещит, как муэдзин с минарета. Ничего подобного. Глашатай имел красивый баритон, и такой мощный, какого мне не приходилось когда-либо слышать.

— Наш любимый правитель могучий лад-лэд Лейтес поручил мне передать вам, славные жители великого города Суродила, — сказал он голосом напряжённым, но не переходящим в крик, — что презренный Валдав из городишки Отонар поимел наглость объявить войну нашему лад-княжеству!

Над площадью пронесся возбужденный говорок и тут же стих.

— Война состоится завтра в полдень. Ставки принимаются уже сейчас напротив дома Строгого Судьи. Я всё сказал! Слава великому лад-лэду Лейтесу!

— Слава! Слава! Слава! — вразнобой прокричал собравшийся люд.

Процессия собралась и, сопровождаемая всё той же стайкой ребятишек, двинулась дальше. Народ, несмотря на большое возбуждение, расступился, уступая им дорогу. Однако возбуждение это показалось мне каким-то на удивление радостным. Когда мы выбрались из толпы, я не преминул спросить об этом у Асия.

— Полностью с тобой согласен: забава жестокая, — ответил он. — Однако же обыватели, аки чада малые, жаждут развлечений. То не вина, а беда их.

— Подожди, подожди... Что-то я совсем ничего не... Забава, развлечения... В моем понимании, война — это смерть, голод, разруха, сожжённые села, разрушенные города...

— Ах, вот ты о чём!.. Да, в незапамятные времена и у нас то же происходило: и горе, и страдания, и пожары. Но было это только до тех пор, пока не пришли Мечпредержащие. И вот с того времени война перестала быть бедствием, ибо не топчут поля, не сжигают деревни дружины лэдов, а сходятся в честном бою на ристалище, а люд простой смотрит на подвиги отважные, криками своими отваги бойцам прибавляет, героям славу поёт.

— Ясненько! Война как таковая трансформировалась в гладиаторские бои с тотализатором. По-видимому, тот лад-лэд, чья дружина победит, получает власть в княжестве — я правильно понимаю?

— Истинно.

— А народ к этому как относится?

— Народу всё едино, кому дань платить.

— Кстати, ты мне ничего не рассказывал об этих... Мечпредержащих.

— К слову не молвилось. Тебе ещё о многом не поведано.

— Вот и молвилось. Рассказывай.

— Рассказ не короток. Не лучше ль в сей час оттрапезничать? Да и благодарность доброму человеку принесть?

— И то правда, — согласился я, и мы направились в трактир.

Трактир был двухэтажным, одним из самых высоких зданий Суродилы. Выше него были только здание храма и замок лад-лэда — цилиндрическое сооружение на холме в центре города. Нижний этаж трактира, довольно высокий и просторный, делился перегородками на четыре части. Три из них служили трапезными: отдельно для мужчин, отдельно для женщин, отдельно для бепо. Женскую и беповскую части трактира обслуживали исключительно бепо, юрко шныряя между длинными столами. За мужчинами же ухаживали несколько девушек, одетых так, что, если бы они ходили между столами абсолютно обнажёнными, это было бы гораздо менее вызывающе. Добавить бы к этой картинке толстую «маман», нахлобучить на мужиков широкополые шляпы, нацепить им на пояса «кольты» и «смит-вессоны» — чистый Дикий Запад голливудского разлива. Ещё несколько точно так же одето-раздетых красоток жеманились, томно улыбались и совершали недвусмысленные телодвижения, стоя в широких дверях четвёртой комнаты, ярко освещённой множеством свечей, хотя на дворе лишь только-только начинало смеркаться. Назвать эту часть помещения «номерами» не поворачивался язык: она просматривалась насквозь. В ней находился только широченнейший топчан, застеленный соответствующих размеров лоскутным одеялом со множеством подушек, разбросанным поверх него.

Трактир одновременно служил и постоялым двором. Комнаты для приезжих располагались на втором этаже. Трактирщик, плотный усатый мужичок средних лет, стоял за стойкой и пересчитывал деньги.

— Добра в дом, — поприветствовал его Асий.

— Да покровительствуют тебе Оба, — ответил хозяин. — Как богато откушать изволите?

— Подай-ка нам яств и пива на полушку. Да большой жбан пива вон тому господину, — Асий указал на сидевшего за столом в глубине зала нашего избавителя.

— Красному Лучнику?

— Имени его не ведаем.

— Это у него в обычае: спасти кого и не представиться. И вас, поди, спас? От кого: от крысобак иль от привольных?

— От стюганов.

— Ох-хо-хо... Ныне и стюганы — что те разбойники, — он перешёл на шёпот. — Распустил их нынешний лад-лэд. Одна надежда: ежели волей Того или Другого в завтрашней войне он проиграет, то лад-лэд Валдав им спуску не даст!

— А ежели волей Того или Другого в завтрашней войне лад-лэд Лейтес выиграет, то ему будет очень интересно знать, что о нём говорят некоторые трактирщики! — раздался рядом громкий торжествующий голос. Мы и не заметили, как рядом с нами оказался худющий мужичонка с лицом, словно вырезанным из растрескавшегося полена.

В трактире наступила тишина. Все присутствующие обернулись с второну стойки. Прислуживающие девушки и бепо испуганно замерли там, где их застала эта фраза. Хозяин стал белее мела, опустил глаза долу и лихорадочно, совершенно бесцельно принялся перекладывать трясущимися руками монеты из одной кучки в другую.

— Я, это... господин Тринез, я совсем... То есть, я сказал, но... имел в виду, что...

— Вы, двое, — Тринез упёр в нас тонкий кривой палец, — должны подтвердить перед Строгим Судьёй всё то, что сейчас слышали!

— Мы только лишь сделали заказ, — твёрдо сказал я, глядя в серые мутноватые глазки тощего. — Трактирщик ТОЛЬКО ЛИШЬ пожелал нам приятно оттрапезничать. Остальное тебе померещилось, дядя!

— А ты нагл, уродец! Где-то я тебя раньше видел? А ты, старик, тоже скажешь, что мне померещилось?

— Стар я, слышу плохо, — уклончиво ответил Асий.

— Да вы... Как смеете!.. Вы должны! Обязаны, как верноподданные!.. — он заорал так, что все обернулись.

— Лично я никому не подданный, и никому ничего не должен, — сказал я.

— Ах, вот как! — Его лицо засветилось такой злобной радостью, что я понял, что сморозил что-то не то. — Так ты из привольных? То-то я гляжу, знакомая образина. А ну, пошли!

Тринез схватил меня за воротник и уже намеревался куда-то потащить, когда со стороны одного из столов раздался громкий и уверенный голос:

— Тринез! Ты, никак, запамятовал наш последний разговор? Я предупреждал тебя, чтобы ты не смел портить мне аппетит своей тухлой рожей? — Красный Лучник сидел на скамье вполоборота, держа правую руку на излёте. Тощий скосил глаза в его сторону, уголки губ у него зло дёрнулись, но он не произнёс ни звука в ответ.

— Предупреждал! — ответил за него Красный Лучник. — Говорил, что тебе не поздоровится? Говорил! Поэтому СЛАВА ВЕЛИКОМУ ЛАД-ЛЭДУ ЛЕЙТЕСУ! — громко заорал он и швырнул в доносчика большим медным блюдом. Тринез быстро пригнулся, но совсем увернуться ему не удалось. Пролетая на бреющем полёте, блюдо с громким «бом-м-м!» шоркнуло его по покрытой редким пушком макушке и, после того, как со вторым «бом-м-м!» влепилось в противоположную стену, надтреснуто задребезжало по половицам.

— Мы ещё встретимся, — истерично взвизгнул Тринез непонятно в чей, мой или Красного Лучника, адрес, и, схватившись рукой за вырастающую на глазах шишку, опрометью выскочил из трактира. Красный Лучник широко махнул рукой, предлагая нам сесть рядом. Мы присели за его стол, и тотчас служанки расставили перед нами заказ.

— Прими, спаситель, в знак признательности, — сказал Асий, передвигая большой жбан пива ближе к Красному Лучнику.

— Что ж, не откажусь, — не стал ломаться тот.

— Красный Лучник из Суродилы, — представился он после того, как залил себе в рот половину содержимого жбана, и выставил перед собой раскрытую ладонь. Мы тоже представились и по очереди хлопнули его по ладони, как это полагается при знакомстве. — Тебя, случаем, моей стрелой не зацепило? Как-то ты дёрнулся не по-хорошему, когда я выстрелил.

Я отрицательно помотал головой и вытащил из сумки стрелу — ту самую, с красной змеёй, которую, несмотря на суматоху, успел припрятать — и протянул её владельцу. Тот молча принял стрелу и долго вертел в руке, многозначительно глядя на меня: как говорится, ежу понятно, что ни разыскать её в куче мусора, ни даже просто поднять с земли в тот момент я бы не успел.

— Да-а, парень... — задумчиво сказал он. — Если бы тебя при рождении не обделили... А так — даже за себя постоять не можешь. И поэтому вот что скажу: влип ты, как муха в дёготь. Тринез — доносчик на должности. Его подлым речам Строгий Судья верит более, чем всем нам, вместе взятым, — он усмехнулся, — и порою не без основания.

— А сам не боишься, что Тринез побежит на тебя жаловаться? — спросил я.

— Я вообще никого не боюсь. Тем более — какого-то Тринеза! Да о чём он сможет донести? О том, что я в приступе верноподданического ликования случайно его ушиб? Ведь именно так всё было, друзья? — обернулся он ко всем присутствующим.

— Так! Да! Так! Истинно! — дружно и весело загалдели те.

— Видишь, сколько у меня свидетелей? Да и не интересен этот проступок Строгому Судье. Подумаешь, Тринеза побили! Разом больше, разом меньше... А вот с тобой всё иначе, — продолжил он уже очень негромко. — Обвинение в бесподданстве — очень серьёзное обвинение. Правда, сейчас всем не до тебя, к войне готовятся, но до её начала советую вам из Суродилы исчезнуть. Могу посодействовать. Утром в Мойилет выходит обоз. Караван-лэд Колт — мой друг. Если я попрошу, он возьмёт вас.

— Благодарим тебя, добрый человек! Непременно воспользуемся твоим предложением, да будут к тебе Оба благосклонны! — склонил седую голову Асий.

— Ну что ж, на том и порешили! До встречи утром!

— Да будет твой сон спокоен и безмятежен!

Как оказалось, Красный Лучник не имел своего дома и жил здесь же, на постоялом дворе. Он удалился наверх, в отведённую ему комнату. К нам же подсел, спросив разрешения, дородный мужчина, не старый, но, как бы у нас сказали, предпенсионного возраста. У них с Асием завязался разговор на тему: «А вот в наше время...». Я сидел и поглощал огромную гору жареного мяса, удивляясь, куда в меня всё это входит, когда моё внимание привлекло происходящее в «love room». Туда заглянул один из посетителей, и его обслуживали сразу четыре девицы, выделывая такие фортеля, от созерцания которых меня аж в жар кинуло. Я судорожно сглотнул и исподтишка огляделся. Несмотря на то, что это действо, перед которым бледнели все «шедевры» порнографического кино, происходило практически у всех на виду, интереса оно ни у кого не вызывало. Взгляды присутствующих, если и обращались в сторону этой сексуальной группы, скользили по ней не задерживаясь. Гораздо больше их внимание привлекал толстый горожанин, который на спор, не глотая, вливал в себя уже четвёртый жбан пива. Смазливенькая девица, стоявшая на пороге «номеров», заметив мою реакцию, стала строить мне глазки, весьма эротично поглаживая свои выдающиеся формы и многозначительно переводя томный взгляд то на меня, то на свою грудь, то на своих подружек, уже вошедших в такой раж, что топчан ходил ходуном, грозя развалиться. А что я, не мужчина, в конце концов? Пусть не красавец... Однако «жриц любви» отнюдь не личные качества интересуют. К тому же, уж очень хочется попробовать в деле то единственное достойное внимания, что мне досталось в наследство от Посланника.

— Слышь, Асий! — тихонечко толкнул я старика. — А сколько стоит... Ну, вот это... Вон с теми девочками... это... любовью заняться.

— Достойно ль за любовь деньги брать? — искренне удивился тот. — Однако ж, ежели будешь настаивать, она тебе шестак заплатит. А очень понравишься, так и два.

Я чуть не поперхнулся от такой информации. Оказывается, «гусары денег не берут»! А старец, сообщив эти сведения, вернулся к прерванному моим вмешательством разговору. Я ещё немного поперемигивался с шалуньей. Потом, решившись, встал из-за стола и, стараясь казаться уверенным, направился к своей пассии. Она подхватила меня под руку на пороге комнаты и, страстно прижимаясь, повела к топчану, громко шепча на ухо:

— Ты такой бесстрашный! Не побоялся сказать Тринезу поперёк! Меня так возбуждает твоё бесстрашие!

— И меня! И меня тоже! Страшно возбуждает бесстрашие! — схватила меня за другую руку ещё одна девица.

— Отстань! — взвилась на неё первая. — Меня бесстрашие возбуждает страшнее!

— Не ссорьтесь, девочки! — начал было рисоваться я. — Моего бесстрашия за глаза хватит на двоих!

— А на троих? На троих хватит? — раздался сзади меня низкий протяжный голос. Я обернулся. За мною стояла ещё одна кокетка. Чтобы увидеть её лицо, мне пришлось поднять голову. Поверх нависающих огромных грудей на меня смотрело нечто волоокое.

— Э-э... право, не знаю... — пролепетал я. — Не уверен...

— Ну так мы прямо сейчас и проверим! — с этими словами великанша опустилась на колени и, накинув на голову подол моей хламиды, смачно лизнула мою щиколотку. Второй раз она лизнула чуть повыше, затем ещё повыше, ещё, и...

— Ы-ы-э-э-от это... это... Такого я... Девочки, все сюда! Бегом! Это надо видеть!

Я понуро выходил из «комнаты любви», провожаемый кислыми взглядами девиц, открыв ещё одну причину, по которой Посланник добровольно расстался со своим телом. Где-то около часа весь «трудовой коллектив» специального отделения трактира, применяя все мыслимые и немыслимые способы, абсолютно безуспешно пытался активировать моё сокровище. А так как всё происходило практически на виду у всех, то я ожидал, что сейчас со всех сторон посыплются насмешки, каждый посчитает необходимым пустить шпильку в мой адрес. Однако, к счастью для меня, всеобщее внимание привлекало совсем другое. Собеседник Асия разложил перед собой деревянную шкатулку, множество каких-то склянок и убеждал старика плюнуть в одну из них, на что тот категорически не соглашался.

— Дай, я! Есуча, дай мне! Я хочу! — возбуждённо приплясывал рядышком какой-то поддатый мужичок.

— Тебе, дружок, нельзя: ты уже вчера плевал. На каждого эта чудесная шкатулочка только единожды срабатывает.

В конце концов этому самому Есуче удалось убедить моего спутника, и тот плюнул в склянку, где плескалось немного какой-то жидкости. Есуча поболтал содержимое, посмотрел его на свет, почему-то крякнул, опустил сосуд в шкатулку, закрыл её. Потом накрыл ящичек широким куском материи, сделал над ним несколько пассов и, жестом профессионального иллюзиониста сдернув плат, откинул крышку. В шкатулке вместо склянки лежало сочное румяное яблоко, которое и было торжественно вручено Асию.

— Ай да Есуча! Ай да ловкач! — раздалось со всех сторон. — А ну-ка, давай ещё! Ещё!

— С превеликим удовольствием! Кто здесь ещё не пользовался волшебством моей шкатулки? Не хочешь попробовать, молодой человек? — обратился он ко мне.

А почему бы и нет? Запросто! Я от души плюнул в подставленную склянку. И тотчас же жидкость, содержащаяся в ней, зашипела, посинела, над горлышком появился белёсый дымок.

«Ёлы-палы! Да ведь это же тест! — дошло до меня, и где-то в области желудка зашевелился ледяной комок страха. — Этот тип под видом фокусов проверяет всех на наличие в слюне какого-то вещества! И я, похоже, влип! Чёрт его знает, что они тут делают с инфицированными: хорошо ещё, если просто изгоняют из города!»

— О-о... Этот синий цвет говорит о том, что чудо будет особенно удачным! — Есуча говорил весело, но в веселье этом я уловил нарочитость. Его голос чуть заметно дрожал. Дрожали и руки, держащие склянку.

На сей раз шкатулка явила на свет сразу четыре яблока, после чего «чудотворец» объявил, что на сегодня представление окончено. Народ вернулся к трапезе и возлияниям.

— Молодой человек! — торопливо зашептал мне на ухо Есуча. — По твоему виду можно понять, что ты догадался о том, что все эти манипуляции совершаются отнюдь не для потехи. Однако уверяю, бояться тебе совершенно нечего! Да, действительно, таким образом я давно и безрезультатно искал нужного мне человека. И вот, наконец, нашёл. И умоляю тебя пойти со мной. Это недалеко, всего через дом! У меня к тебе имеется предложение, приняв которое, ты не будешь знать нужды до конца своих дней — да продлят их Оба несчётно! — и будешь пользоваться уважением многих почтенных жителей Суродилы. А если ты сомневаешься в моей порядочности, — а это простительно, ты ведь видишь меня впервые — то можешь заручиться у почтенного трактирщика.

Я вопросительно посмотрел на Асия, который всё слышал.

— Что ж, — сказал тот, — не след уклоняться ищущему от путей, ему открывающихся. Заручимся словом трактирщика и отправимся искать неведомое.

— Нет, я схожу один. А вы с нашим другом Красным Лучником подождите моего возвращения, — решил всё-таки подстраховаться я. Есуча понимающе развёл руками.

Дом, в который меня привел Есуча, полностью соответствовал рекламе одного автомобильчика: внутри больше, чем снаружи. Его наземная часть играла роль прихожей очень больших апартаментов, которые язык не поворачивается назвать подвалом. Спустившись вниз, мы оказались в просторном коридоре с драпированными дорогой пурпурной материей стенами и высокими потолками, богато украшенными лепниной. По обе стороны, как в гостинице, тянулись длинные ряды дверей. Заканчивался коридор ещё одной дверью, огромной и резной, более похожей на церковные врата. Мы прошли вдоль всего коридора, и Есуча распахнул передо мной дверь слева от ворот.

Мы очутились в богато, но без излишеств обставленной комнате: стол, стулья, кровать. Есуча трижды хлопнул в ладоши, и тотчас же в комнату вошли две служанки: одна с большим подносом, уставленным разнокалиберными тарелками, тарелочками и тарелюшечками, а вторая — с маленьким, на котором стояли отливающие золотом кувшин и бокал. Женщины молча поставили всё на стол и удалились. И вот ведь парадокс человеческой натуры: буквально только что с превеликим наслаждением я поглощал куски пережаренного мяса, казавшиеся мне верхом кулинарного искусства, а сейчас жалел об этом, сетуя про себя на недостаток свободного места в моём желудке! Не знаю, как назывались и из чего были приготовлены эти блюда, но все они... если сказать «таяли во рту», значит, ничего не сказать. А вино! Да я такого в жизнях не пробовал! Ни в той, ни в этой!

Есуча ни к чему не прикасался, однако это совершенно не вызывало у меня никаких опасений. Он смотрел на меня так, как мать смотрит на своего нагулявшегося и оголодавшего сорванца.

— На вино не налегай. Тебе предстоит принять важное решение, которое может полностью изменить твою жизнь. Так что голову лучше иметь светлую, — посоветовал он. В это время откуда-то снаружи донеслись звуки флейты, и лицо его приобрело несколько озабоченное выражение.

— Хочу тебя предупредить. Обо всем, что ты сейчас увидишь, ты не должен никому рассказывать, иначе навлечешь на себя гнев весьма влиятельных людей. Я даже не требую с тебя клятвы молчания, ибо в противном случае за твою жизнь никто не даст и потёртого шестака.

Есуча сдвинул драпировку на стене. Между крупными блоками обнаружилась узкая горизонтальная щель, скорее всего, незаметная с другой стороны, через которую удобно просматривалось всё происходящее в зале, находящимся за большими вратами. Там собрались человек тридцать, исключительно мужчины и женщины различных возрастов, ни одного бепо. На каждом красовалась шапочка-маска, скрывающая волосы и верхнюю часть лица. И более из одежды — ничего. Все они в вольных позах сидели на пушистых коврах, расстеленных вокруг странного сооружения, более всего напомнившего мне голубятню, стоявшую у нас в глубине двора: небольшой домик на четырех красивых витых столбиках. К дверям «голубятни» поднималась широкая лестница-трап, покрытая ковровой дорожкой. Откуда-то раздавалась музыка, хотя самих музыкантов видно не было. Мелодия отдалённо напоминала те, что звучат в индийских фильмах. Вот в ней зазвучали торжественные ноты, и среди собравшихся возникло оживление, тотчас сменившееся почтительным молчанием. В зал, с трудом передвигая ноги, вступил очень толстый и оплывший старик в парчовом одеянии. Его появление встретил дружный, с придыханием в конце возглас «о-о-о!», будто бы вырвавшийся из одних уст.

— Лэд Понди-оди-тун, — шёпотом прокомментировал Есуча.

В тишине зала еле уловимо звучала флейта. Старик прошаркал к лестнице, с трудом, держась обеими руками за перила и преодолевая каждую ступеньку с правой ноги, поднялся по ней и скрылся за дверями «голубятни». Тотчас в зал вошла ещё одна обнажённая женщина с большим золотым подносом и, продефилировав по кругу, поставила его между четырьмя столбиками, точно по центру. Из домика послышалось кряхтение. Все присутствующие хором скопировали его, присовокупив в конце стон вожделения. Ещё несколько звуков, раздавшихся из недр «голубятни» и старательно воспроизведенных участниками этого мероприятия — и у меня исчезли всяческие сомнения: сооружение представляло собой ни что иное, как роскошный сортир, а люди вокруг с нетерпением ждали, когда старик опорожнит свой кишечник. И ждать им пришлось довольно долго. Но вот, наконец, свершилось: из дырки внизу сортира прямо на золотой поднос выпал кусок долгожданного... в общем, именно того, чего все с нетерпением дожидались.

— А-ах! — вырвался всеобщий восхищённый возглас. Всё та же женщина взяла поднос и стала обходить присутствующих. Тот, перед кем она останавливалась, склонялся над подносом и с жадностью вдыхал запах, для пущего эффекта подгоняя к своему лицу воздух ладонями. По-видимому, запах оказывал наркотическое действие, потому что нанюхавшийся приобретал вид человека, готового вот-вот чихнуть и в таком виде, только чуть покачиваясь, на длительное время входил в транс. Вскоре качались уже все. Музыка постепенно приобрела чёткий ритм. Покачивания синхронизировались и продолжались довольно долго. Зрелище уже начинало надоедать, как вдруг первая фаза воздействия этого, мягко говоря, необычного наркотика кончилась, и началась вторая, буйная. У нас бы сказали, началась оргия. Однако оргия как понятие подразумевает пьянство и блуд. Здесь же мужчины не обращали никакого внимания на женщин и наоборот, а всё внимание, всё вожделение было направлено на то, что лежало на подносе. Каждый стремился ухватить кусочек, размазать по своему телу, соскрести с соседа то, что успел намазать тот. Шум, визг, стоны, мелкие потасовки. Впрочем, это продолжалось недолго. Очень резко наступила третья стадия. Дальнейшее напоминало встречу Нового года в дурдоме, в отделении для тихих. Все были грязными и по-идиотски счастливыми. Каждый существовал сам по себе и не обращал ни малейшего внимания на остальных. Кто-то валялся на спине, размахивая в воздухе руками и ногами. Кто-то мелкими прыжочками передвигался по залу, изображая то ли зайчика, то ли тушканчика. Кто-то строил фигуры из своих пальцев, сосредоточенно разглядывая их и, судя по всему, улавливая в этом некий глубокий философский смысл.

— Так будет продолжаться около часа, — сказал Есуча и закрыл щель драпировкой.

— Зачем ты мне это показал? — спросил я. — Хочешь, чтобы я вступил добровольным членом в этот клуб любителей вони?

— Нет, и ещё раз нет. Первое «нет», потому что это общество избранных, сюда входят лишь немногие из числа очень уважаемых горожан. А второе «нет», потому что этот запах на тебя не действует, о чем свидетельствует посиневший раствор в склянке. Впрочем, как и на меня. Именно поэтому я — Главный Распорядитель КПЗ.

— Чего-чего распорядитель? — поразился я.

— Ка-Пе-Зе, — повторил он по буквам. — Комнаты Приятственных Запахов Дома Отдохновения. Хочу тебе кое о чем поведать. Все люди делятся на тех, на кого действует запах, коих подавляющее большинство, и остальных, на кого он не действует. Вторых ничтожно мало. Именно они, и только они могут этот запах создавать. К сожалению, лэд Понди-оди-тун очень стар. Он дряхлеет с каждым днём, всё меньше кушает, и, соответственно, всё реже собираются гости в Доме Отдохновения. Как ни грустно это говорить, но уже недалёк тот день, когда Оба призовут его на Высший Суд, и сердца достойных граждан Суродилы опечалятся. Поэтому я предлагаю тебе подготовиться к занятию этой почётной должности. Приняв моё предложение, ты из безвестного бродяги превратишься в уважаемого господина, получишь титул лэда. Послушай, как гордо звучит: лэд Вольф-оди-тун! До конца своих дней ты не будешь знать ни нужды, ни заботы. Десятки слуг будут стараться предугадать любое твоё желание. А обязанности твои, как понимаешь, будут естественны и необременительны. Ну, что скажешь?

— Скажу вот что: мне кажется, что ты что-то недоговариваешь. Один момент твоего повествования вызывает у меня сомнения. Ты сказал, что на тебя запах тоже не действует. Так почему бы тебе самому не стать лэдом Есуча-оди-тун, раз это так распрекрасно?

— Да, ты прав. Кое о чём я пока умолчал. Впрочем, об этом всё равно придётся говорить, так почему бы и не сейчас? Так вот, для того, чтобы содержимое твоей утробы приобрело необходимые, ценимые здесь качества, требуется соблюдение двух условий. Первое — употребление в пищу строго определённого набора продуктов. Впрочем, со здешними поварами это совершенно не угнетает. Тем более, что не возбраняется пить любые, в том числе и хмельные, напитки. Гораздо сложнее второе условие: абсолютное воздержание от любовных утех, для чего иссекаются некоторые части организма. А у меня семья: две жены, да третью собираюсь подсватать... Дети, опять же...

—...и поэтому ищешь кого-нибудь, кто за тебя подставит под нож эти самые части своего организма?

— Да. И говорю тебе об этом прямо. Но сам посуди: что взамен можешь получить ты, а что я? У тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот! А что приобретаю я? У меня всё есть. Я прибавляю только титул лэда, но при этом теряю свою семью. Согласись, обмен неравноценный.

— Надо подумать, — протянул я, умолчав о том, что предлагающиеся к иссекновению части этого тела давно, если не всегда, являлись лишь бесполезным придатком.

— Конечно, думай! Хоть сколько, хоть целый день! Хотя на твоём месте я бы... Но о чём тут говорить — каждому из нас определено Тем или Другим своё место! Эй, Касерен! — На зов вошёл плечистый паренёк, даже под просторной одеждой которого угадывался крутой рельеф мускулатуры. — Видишь этого господина?

Тот окинул взглядом мою фигурку и не удержался от жалостливой гримасы.

— Его зовут господин Вольф. Отныне он твой хозяин. От всех других обязанностей по дому ты освобождаешься.

Паренёк молча кивнул. На его лице отразилась кислая смесь из послушания и жалости к себе: надо же, быть слугой у такого урода!

— Слушайся его и, что самое главное, оберегай. Вскоре он станет новым лэдом-оди-тун нашего Дома, — Есуча говорил об этом как об уже безоговорочно решённом. И надо было видеть, как волшебно преобразилось лицо слуги. Всё! Отныне он меня обожал, был готов носить на руках и перегрызть горло любому, кто косо посмотрит в мою сторону. — Подожди своего нового хозяина в коридоре.

Касерен вышел, сияя от счастья и распирающего его чувства ответственности за доверенную ему миссию.

— Я думаю, мне пора вернуться в трактир.

— Зачем? — насторожился Есуча.

— Хотя бы для того, чтобы мои друзья не волновались. К тому же, если я и соглашусь, в чём пока до конца не уверен, у меня будет одно обязательное условие.

— Какое?

— Асий.

— Твой спутник? Мудрый старик. Признаться, я хотел поговорить с ним попозже и пригласить его на должность Хранителя Манускриптов Дома, ибо ныне библиотека до невозможности запущена и более похожа на склад, нежели на сокровищницу мудрости.

— Без меня бы он не согласился.

— Как и ты без него. Это радует. Ну что ж, ступай. И молю Обоих в надежде как можно быстрее вновь увидеть здесь и тебя, и его. Касерен проводит тебя.

Суродила,

ночь с 8 на 9 сатината 8855 года

Первое, что я увидел, перешагнув порог трактира, — желчное самодовольное лицо Тринеза, которое с левой стороны венчала огромная лиловая шишка.

— Вот он, хватай его! — завопил доносчик, и моё плечо будто зажали в тиски. Я оглянулся. Оказалось, что в этот раз Тринез пришёл не один, а привёл с собой стражника и ещё четырёх человек. Эти четверо, как-то зло прищуриваясь, вглядывались в моё лицо. Особенно злым показался мне один из них, лысина которого представляла собой огромный рубец, как будто в недавнем прошлом на нём вспыхнули и в момент сгорели все волосы. Из всей компании только держащий меня стражник оставался непробиваемо-спокойным. Глядя на него снизу вверх, я, несмотря на дрожь в коленях и холодок под ложечкой, почувствовал невольное восхищение. Это было что-то! Боевая машина десанта в образе человека! От него прямо-таки веяло непреодолимой мощью и смертью. Касерен, отважно бросившийся меня защищать, куклой отлетел к стене, получив короткий удар левой рукой, и остался лежать без движения, а равнодушное выражение на бородатом лице стражника не изменилось ни на миг.

— Ну что, узнаёшь обидчика? — спросил Тринез лысого.

— Как не узнать, узнал! Такого урода трудно забыть!

— Он, точно он, — закивали головами трое остальных. — Ни с кем эту образину спутать невозможно.

— Ну что, крысобакин сын, попался? — зашипел лысый мне в лицо и, похлопав себя по уродливой плеши, спросил. — Где же те роскошные кудри, которые должны были вырасти после применения твоего бальзама?! Смотри, гадёныш, что стало с моей головой! И за это я заплатил целый катим! Но я с тобой ещё не до конца рассчитался. Вот тебе!

С этими словами он плюнул мне в лицо: ещё один привет от слишком уж часто поминаемого мною Посланника. А лысый продолжал:

— Но окончательно рассчитавшимся с тобою я буду считать себя только тогда, когда собственными глазами увижу, как тебе на медленном огне отжарят левую ногу, как это положено за незаконное врачевание.

— А кроме незаконного врачевания этот мошенник обвиняется в принадлежности к привольным! И я сам, и трактирщик слышали, как он это собственноустно признал! — провозгласил Тринез.

Бледный трактирщик стоял за своей стойкой ни жив, ни мертв, опустив глаза. Понятно, что он подтвердит что угодно: куда ему деваться!

— Веди его в узилище, — приказал Тринез стражнику. — И вот этого прихвати! — указал он на Асия.

— Его-то за что? — возмутился я.

— А для проверки слуха! — съехидничал доносчик.

Всю дорогу до тюрьмы стражник прошагал молча, не обращая внимания на наши с Асием трепыхания. Казалось, он просто не замечает, что в каждой руке у него дёргается по человеку. Нам оставалось только семенить рядом: ощущение такое, словно случайно зацепился за паровоз. Наше незавидное положение усугублял ещё и гнусный Тринез, вприпрыжку бегущий следом и по очереди пинающий то меня, то Асия. В промежутках между грязными ругательствами в наш адрес он самодовольно бормотал:

— Обхитрить меня хотели! До начала войны до вас никому нет дела? Как бы не так! Всех мерзавцев привольных предписано уневоливать, не глядючи ни на ночь, ни на праздник. Так что вам дополнительная наука будет: назавтра война, после, как водится, три дня празднования чьей-нибудь победы, а на пятые сутки о вас, глядишь, и вспомнят, на довольствие поставят. Тухлую воду да гнилые лепёшки принесут. То-то обрадуетесь снеди!

В тюрьме стражник впихнул нас в камеру и, погремев ключами, закрыл на большой висячий замок. Ещё некоторое время покривлявшись перед заменяющей дверь решёткой, ушёл ненавистный Тринез, ехидно пожелав нам приятных сновидений.

Мы сидели на устилающей пол прелой соломе и сквозь решётку безучастно наблюдали за стражником. А тот, подкрепившись каким-то варевом из котелка, принялся за физические упражнения: принял упор лёжа, одну руку завёл за спину, а на другой стал отжиматься. Один, два, три... пятьдесят шесть, пятьдесят семь... девяносто два, девяносто три... Без устали, без малейшего напряжения, как автомат.

— Что нас ожидает, Асий? — спросил я.

— Судя по тому, что наговорил доносчик, — смертная казнь.

— Какая?

— От того зависит, в каковом настроении Строгий Судья пребывать будет. Добрым будет — лёгкую смерть назначит.

— Ни хрена себе, добренький. Послушай, Асий! А Есуча?! По его словам, он знаком со многими влиятельными людьми города. Может быть, он сможет нас вызволить?

— С чего бы ему о нас заботиться?

Я вкратце рассказал своему наставнику обо всём, что видел в Доме Отдохновения и о должностях, которые нам предложил занять Есуча.

— Невелика надёжа, — в сомнении покачал головой старик. — Ни разу не слыхивал о случае, когда привольного отпускали. Непременно всех казнили. Этот закон даже не от лад-лэда. Императорский закон...

— Но ведь я же не привольный!

— Ты в присутствии свидетеля признал, что не являешься ни чьим подданным. Сиречь, ты есть привольный. Трактирщик тебя выгораживать не станет. Кто ты ему? Себе дороже. А чтобы опровергнуть его и доносчика обвинение, надо на каждого, кто показывает против тебя, найти двоих, кто бы за тебя показал, да сверх того ещё одного. Итого пять. А чтобы снять обвинения в незаконном врачевании и того больше надобно: девять.

— Где ж мы их найдём?

— То-то и оно...

— Неужели надеяться не на что?

Асий задумчиво прищурился, глядя на всё ещё продолжающего отжиматься на одной руке охранника.

— Имеется у меня одна задумка, — сказал он. — Токмо слушайся меня безоговорочно, да выполняй всё, что тебе прикажу, безропотно. Согласен?

Я кивнул. Асий подошёл к решётке и обратился к стражнику:

— Усердно делаешь, служивый, но неверно. Ибо только тот труд хорош, что добрые плоды приносит.

Не прекращая своего занятия, тот повернул голову и недоумённо посмотрел на старика.

— Сей юноша покажет тебе, как надлежит делать, — продолжил Асий, после чего скомандовал мне не хуже того генерала. — Упал! Отжался!

Я не видел в этом смысла, однако же перечить не стал, как и договаривались. Принял упор лёжа. Р-раз... ручки дрожат, дыхание перехватывает, зубы стиснуты от напряжения. Д-два... трицепсы (или что там у меня вместо них?) ломит, вместо дыхания — судорожное кряхтение, по спине словно гиппопотам побегал, коленки приросли к полу — не оторвать. Тр... тр... труп! На третьем отжимании — уже труп! Ни рукой, ни ногой не пошевелить! А сверху — голос Асия: «Отжимайся! Я кому сказал? Нешто не понял? Отжимайся!» Ну, чисто сержант-сверхсрочник!

— Не могу... Устал!..

— Ты должен! Отжимайся!

— Нет, не могу. Я устал до невозможности. Не издевайся надо мной!

Тут я услышал рёв разгневанного тигра и, подняв голову, увидел, что стражник, вцепившись в решётку, яростно трясет её, с ненавистью глядя на меня. Я опешил: что случилось, в чём дело? За что он так на меня?

— Успокойся, сын мой, успокойся! — Асий произнес это негромко, но тот почему-то сразу стих. — Ты видишь, какое у этого человека прекрасное немощное тельце? Как мало в нём сил? Как мгновенно оно устаёт? (При этих словах стражник снова взревнул.) Ты хотел бы иметь его?

Со вздохами, похожими на судорожные всхлипы, наш цербер часто-часто закивал головой.

— А получится? — спросил он робко.

— Если нам удастся уговорить моего друга, то вне сомнений, — ответил Асий.

Ёлы-палы! Нечего сказать, хорош планчик! Подложить меня под эту озабоченную гору мышц, а самому в это время смыться! А я-то, я-то! Наставником его считал и другом! Уговорить они меня хотят! Как же! Уже бегу соглашаться! Да лучше уж смерть от топора, на виселице, на дыбе, где угодно — но не под этим бульдозером!

— Успокойся, друг мой! — услышал я голос Асия. — Что тебя так взволновало? Мне казалось, что ты готов пожертвовать своим телом...

— Ага, как же! Спешу, спотыкаясь и падая!..

—...в обмен на это, полное сил. Создавалось впечатление, что то тело, в котором ты находишься, тебя не совсем устраивает.

Ёк! Так это... Это совсем не... Ну я и балбес! Ну и кретин! Как я только мог так подумать про Асия!

— Прости, Асий. Я не то... Я неправильно тебя понял, наклеветал на тебя в мыслях своих. Прости! — я оглянулся: стражник стоял, прижавшись лицом к решетке, с видом напряженного ожидания. Казалось, он расплачется, если я откажусь. — Но, скажи на милость, зачем ему это тело? Почему он так хочет обладать им?

— Этот человек раньше служил в одном из отрядов Неутомимых, гвардии императора. В этих отрядах служат с младенческих лет. Туда отбирают отроков покрепче, потом с ними что-то делают — я не ведаю, что именно — и для них самым наивысшим наслаждением, многократно превосходящим все остальные, становится усталость.

— Свалиться от усталости — как это прекрасно! Как я мечтаю об этом, как давно со мной этого не происходило! — умильным голосом произнес стражник.

— Да, сие их всеобщая беда. Всё время занимаясь физическими упражнениями, годам к двадцати пяти они попросту теряют способность уставать, становясь злыми и раздражительными, неуправляемыми. Одни ищут смерти, другие сгорают во хмелю.

— А я? Вдруг я тоже стану искать смерти, взяв это тело?

— Думаю, что не станешь. Ощущение, к коему стремится Неутомимый, тебе неведомо и уже недостижимо. Так не ведающий опьянения не стремится его достичь.

— Ну что ж, давай попробуем.

— Согласился, согласился! — восторженно зашептал Неутомимый, который, как я понял, особым умом не отличался. И то сказать: везде, где учат качать мускулы и преподают искусство убивать, слишком умные никогда почётом не пользовались. От возбуждения он чуть не приплясывал и несколько раз ронял ключ, пытаясь попасть им в замочную скважину. И вдруг замялся. — А только вот... Как я...

— Что смущает тебя? — спросил его Асий.

— Так ведь... надо же где-то жить... что-то кушать... Не возьмут меня тогда больше в стражники-то, с таким-то телом...

— Об этом не печалься. Мы отведём тебя туда, где «у тебя будет совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот», — процитировал я Есучу.

Обмен телами произошёл как-то буднично и внешне очень просто. Асий потребовал два куска хлеба. Стражник, смущаясь, протянул надкусанную лепёшку, которую Асий переломил пополам. Порывшись в своем дорожном мешке, старик извлёк из него глиняную бутылочку, накапал из нее на каждый кусок по несколько бесцветных капель и, заставив нас полностью раздеться, уложил рядышком. С трудом сжевав кусок ставшей чрезвычайно горькой лепёшки, я отключился. В себя меня привёл звук, похожий на тот, что издаёт лопнувшая струна. Я открыл глаза и сел. Рядом со мной, так же, как и я, высовываясь из своего тела как из спального мешка, сидел Неутомимый. В своём внетелесном воплощении он явился таким, каким виделся себе в самых сокровенных мечтах: худой, бледный, немощный.

Мы только коротко кивнули друг другу и поменялись местами. Смешно, но, когда я сливался со своим новым, могучим телом, во мне возникло чувство сродни тому, которое я испытал, первый раз садясь за клавиатуру компьютера — радостное предчувствие новых, доселе недоступных возможностей. «Я здесь!» — мысленно произнес я, и сознание вновь померкло.

Очнулся я от того, что кто-то не слишком смело и не очень сильно, но весьма нахально пинал меня в бок, а знакомый противный голос нудно лез в уши:

— А ну вставай, бездельник! Нашёл, с кем спать, извращенец! Из-за твоей похоти чуть не сбежали два опасных преступника! Хорошо ещё, я вовремя подошёл! Вот сообщу обо всём лад-лэду, лишит он тебя своего покровительства!

Ещё не совсем очнувшись, я сел, сграбастал за грудки наклонившегося надо мной Тринеза и в раздражении отпихнул от себя. Как мне показалось, совсем не сильно, но, тем не менее, тот пронёсся сквозь весь тюремный коридор, влетел в открытую дверь камеры, впечатался головой в противоположную стенку и, изрядно оглушённый, тихонечко сполз на солому, где и остался сидеть, выпучив глаза и высунув язык. От произведённого нами шума очнулся и бывший стражник. Он сел и с блаженной улыбкой принялся нежно ощупывать вновь приобретённое тело. К нам подошёл Асий.

— Как звать тебя? — спросил он меня.

— Раньше звали Вольфом. Теперь — не знаю.

— А тебя? — спросил он моего соседа.

— Четыреста Двадцать Первый, — ответил тот.

— А человеческое имя у тебя есть? — продолжал спрашивать старик.

— Не знаю. Меня всегда так звали: Четыреста Двадцать Первый.

— Запомни хорошенько: отныне тебя зовут «господин Вольф», — наставительно сказал я. — И всегда так звали. А в отряде Неутомимых ты никогда не служил. Если кто-нибудь узнает о нашем обмене, твое тело могут у тебя отобрать, не дав ничего взамен. И даже господину Есуче, к которому мы пойдём, этого знать не стоит.

Он быстро-быстро согласно закивал и тут же, перевернувшись, начал делать отжимания. Надо отдать должное его выносливости и стремлению достичь цели: при тех же самых физических параметрах он одолел десять отжиманий, после чего свалился с несказуемо блаженной физиономией.

Когда я уже заканчивал одеваться и пристегивал к бедру ножны кинжала, входная дверь распахнулась. В темницу ворвалась небольшая, человек из десяти, толпа чем попало вооружённых людей: самое «страшное» оружие — ржавый и зазубренный меч с отломанным кончиком. Возглавлял этот отряд Касерен, воинственно размахивая какой-то штуковиной, напоминающей нунчаки.

Мне ещё ни разу не приходилось драться более чем с одним человеком одновременно, но сейчас у меня была твёрдая уверенность: напади они — я справлюсь со всеми. Десяти секунд для этого за глаза хватит. А если осторожно, чтобы никого не покалечить, то пятнадцати. Однажды в прошлой жизни один мой приятель назначил мне встречу у себя дома, но, когда я пришёл, его не оказалось. Мама приятеля предложила мне подождать в его комнате. Он опоздал на три часа. Как я сердился на него тогда, и как благодарен сейчас! Дело в том, что от нечего делать я перелистал всю его богатую библиотеку по карате, кунг-фу, тхэквондо и иже с ними. Теперь всё это мгновенно вспомнилось и, наложившись на немалую боевую подготовку Четыреста Двадцать Первого, сделало меня, осмелюсь думать, одним из лучших рукопашных бойцов здешнего мира.

— Что ты с ним сделал, кровосос антурийский? — завопил Касерен, увидев распростёртое на полу уродливое тельце.

— Полегче на поворотах, уважаемый! Я тебя, как мне помнится, не оскорблял, — ответил я. — С твоим господином ничего страшного: утомился и отдыхает.

— Ты врёшь!

— Не веришь мне — спроси у почтенного старца, — я сделал жест в сторону Асия. Тот утвердительно кивнул.

— Коли так — твое счастье! А теперь защищайся!

— Зачем?

— Как зачем? — опешил Касерен. — Ты что, не понял? Мы пришли за ним.

— Тогда не теряйте времени, забирайте.

— К-как? Ты не будешь защищаться?

— Не буду, — подтвердил я и добавил. — Если нападать не станете.

— Да ты просто струсил! — скривил губы Касерен.

— Струсил, — послушно согласился я.

— Поня-ятно... — презрительно протянул он. — Тогда ещё вот что: мне очень не понравилось, как ты со мной обошёлся в трактире. Поэтому получай! — с этими словами он попытался огреть меня своим приспособлением. Зря он это сделал. Спустя мгновение Касерен сидел на полу с распухающим на глазах носом и, осоловело глядя на вращающиеся вокруг меня в пропеллерном темпе нунчаки, тупо соображал: как так могло случиться, что его собственное оружие его же и ударило.

— Ещё желающие есть? — поинтересовался я. Таковых не оказалось. Штурмующие опустили своё дрекольё и растерянно топтались, не зная, что делать дальше.

— Значит так, — распорядился я, — забирайте всех троих и ведите к господину Есуче. Всё понятно?

Те торопливо закивали. Асий подошёл ко мне и, положив руку на плечо, тихо сказал:

— Всё правильно, друг мой. Так будет лучше для всех нас. Отныне я бы стал для тебя обузой. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня найти. Прощай. Да ведут тебя Оба и твое Предназначение.

И он, не оборачиваясь, пошёл к выходу. Остальные наскоро одели бывшего Четыреста Двадцать Первого, подхватили его на руки и, поддерживая шатающегося Касерена, покинули тюрьму.

В наступившей тишине узилища послышался тихий шорох. Быстро обернувшись, я увидел, что пришедший в себя Тринез пытается на четвереньках пробраться к выходу. На его голове справа, почти симметрично первой, вздувалась ещё одна шишка.

— А ты куда, козлик? А ну, обратно! — прикрикнул я на него. Тринез с юркостью таракана шмыгнул обратно в камеру. Закрывая его на висячий замок, я не без злорадства приговаривал:

— Наука тебе будет: назавтра война, после, как водится, три дня празднования чьей-нибудь победы, а на пятый день о тебе, глядишь, и вспомнят, на довольствие поставят, тухлую воду да гнилые лепёшки принесут. То-то обрадуешься снеди!

Чтобы усугубить страдания этой подленькой душонки, я решил оставить ключ от камеры в зоне досягаемости, но... Длинный стержень ключа очень красиво намотался вокруг одного из прутьев решетки. Сможет размотать обратно — его счастье!

Заперев доносчика, я вышел на улицу и присел на крыльцо тюрьмы. Светало. За всеми этими приключениями ночь пролетела незаметно. В тишине городских улиц до моего слуха донеслось цоканье копыт по булыжнику. Звук в предутренние часы слышен далеко, а потому всадник выехал из-за угла только минут через пять. Уже издали по неясному силуэту я узнал Красного Лучника. Он направился прямиком ко мне и, остановив рика в нескольких шагах от крыльца, произнёс:

— Знаешь ли ты меня?

— Пусть Оба даруют тебе долгие дни, Красный Лучник! Кто ж не знает тебя в славном городе Суродиле! — ответил я. Если его и задел мой ненавязчивый урок вежливости, внешне он этого никак не выдал.

— Хотел бы и я пожелать тебе долгих дней, — продолжил он, — но, боюсь, этого не случится, если не отпустишь старика и убогого, которых привёл сюда вечером.

— Кто они тебе? — спросил я.

— Не важно. Это хорошие люди, и я хочу, чтобы ты их освободил!

— Не могу, и не проси!

— Я не прошу, я приказываю, — вслед за этими словами Красный Лучник выхватил из седельных сумок лук и стрелу, натянул тетиву и нацелился мне в грудь. Сделал это он настолько сноровисто, что все действия показались одним движением.

— Это невозможно... — я нарочито игнорировал наставленное на меня оружие.

Басовито пропела тетива, и знакомая красная змейка устремилась к моему сердцу с неуёмной жаждой крови. Я увидел, как она успела повернуться пару раз, сверкнув яркой киноварью в первом луче показавшегося над крышами солнца, и перехватил стрелу сантиметрах в десяти от своей груди. Несколько мгновений стрела, зажатая в кулаке, ещё вибрировала, потом успокоилась. Я беззаботно почесал ею затылок и продолжил:

—...потому что их там нет.

— Лжёшь... — сказал он неуверенно, ошарашено глядя на стрелу в моих руках.

— Проверь! — предложил я ему, указав стрелой, как указкой, на дверь тюрьмы. Он спрыгнул с рика, шлёпнул его ладонью по шее и, сказав ему «Посторожи-ка, Огонь, этого... ловкача!», прошёл внутрь. Рик, наставив на меня свои грозные рога, стал молча и медленно приближаться. Я спокойно посмотрел ему в глаза, и тут произошло то, что очень трудно описать словами, имеющимся в нашем лексиконе. Каким-то доселе неизвестным способом я ПОЧУВСТВОВАЛ животное, а после этого ОТКРЫЛСЯ ему.

Я ласково гладил сурового Огня по морде, а он, играясь как жеребёнок, пытался ухватить меня губами за воротник. Красного Лучника, в полнейшем удивлении вышедшего обратно, эта картинка окончательно добила, и он опустился на ступеньки рядом со мной.

— Где они? — спросил он немного погодя.

— В безопасности, — ответил я.

— А где именно?

— Чем меньше людей об этом знает, тем в большей безопасности эти люди, — сказал я и, возвращая ему стрелу, добавил. — Ты мой должник

— Я твой должник, — кивнул тот.

— Как ты понимаешь, мне нельзя оставаться в Суродиле. Я бы хотел наняться охранником в караван, который сегодня утром отправляется в Мойилет. Ты можешь дать поручительство начальнику каравана?

— Могу.

ГЛАВА 3

ИМПЕРАТОРСКАЯ ОХОТА

Дорога на Мойилет,

10 сатината — 16 кумината 8855 года

Как оказалось, караван-лэд Колт принял бы меня с радостью даже без поручительства Красного Лучника. Он испытывал существенный дефицит кадров: трое из нанятых им охранников оказались ярыми фанатами военных матчей и, заслышав о предстоящей баталии, остались в Суродиле, не прельстившись даже на солидную прибавку к оплате. Любитель пофилософствовать и порассказать о своей богатой событиями жизни, Колт в моем лице обрёл не только недостающую штатную единицу, но и внимательного слушателя. Его байки служили для меня обширнейшей кладовой, из которой я черпал знания о местных нравах. Конечно, многое мне уже поведал Асий. Но разве можно сравнить рассказы старца, хотя и мудрого, но знающего о кипучей стороне жизни лишь понаслышке, и того, кто не представляет свое существование без приключений и авантюр.

— Мойилет — это только пригород столицы, — рассказывал Колт, беспечно развалившись под тентом в качающейся повозке, — а сам Суонар расположен в громадном каньоне, из которого есть только один выход, да и тот перегорожен Большой Стеной. Впрочем, стену ты сам увидишь. А вот Суонар тебе увидеть не суждено: туда простой люд не пускают. Живут там только Мечпредержащие и те, кого они набрали себе в слуги да в имперское войско. А что касается самого Мойилета, то это самый дурной городишка из всех, что я знаю: ни одного мастерового, даже рика перековать негде. Всё сплошь чиновники, купчики, трактирщики...

Караван, состоящий из одиннадцати запряжённых волами повозок, без особой спешки двигался в сторону Мойилета. Дорога пролегала по океанскому побережью, то петляя между небольших скал, то ныряя в густые тропические рощицы, где среди листьев буйной растительности то и дело мелькали яркие птахи. Не слишком часто встречающиеся на пути дрогоуты мало походили на те, что я видел на Божьей Столешнице: крепостных стен вокруг поселения здесь не возводили. Справа что-то тихо бормотал океан — Полуденное Море. Беспрестанный мерный шум прибоя стал привычным и оттого почти незаметным. Непрекращающийся лёгкий бриз давным-давно сдул с наезженной дороги всю пыль и овевал нас ласковой прохладой. Слева вдали тянулась нескончаемая скальная стена с ровной, словно отрезанной по линейке вершиной. Высоту этого массива с большого расстояния определить трудно, и я поинтересовался об этом у Колта.

— Да, пожалуй что, поболее силя ввысь-то будет, — ответил он.

— Судя по виду, наверху находится большое плато, — заметил я.

— Большое? Не то слово... Оно огромное! Называется Плато Синих Псов. Люди сказывают, что там бескрайняя каменная пустыня. Но, взаправду сказать, самому мне не доводилось встречать ни одного человека, который бы там побывал: плато неприступно.

— А откуда такое название?

— Травят байки, что раньше там жили большие стаи сипсов, Синих Псов. Большие были, умные. Кое-кто считает, что даже умнее риков.

— А почему «были»?

— Говорят, их всех съели огнедышащие драконы.

— Драконы? Да ещё огнедышащие? Разве они существуют? Я думал, это только сказки.

— Какая там сказка! Одного я своими глазами видел! Правда, слава Обоим, очень издалека. Летит по небу этакая туша огроменнейшая, хвост предлиннющий. А ревёт-то уж как — на многие сили окрест слышно!

— А ты его видел, часом, не из кабака возращаясь? — поддел я его.

— Эх, молодёжь, молодёжь! — укоризненно покачал он головой. — Никому на слово не верите, да всё ищете, как бы старших на смех поднять. А впрочем, и старики не лучше. Как-то схлестнулся я с одним в споре, тоже про драконов, так тот тоже с пеной у рта доказывал, что их нет и не было никогда.

«Не может, — кричит, — быть такого, чтобы тварь живая огонь изрыгала!»

«Да запросто! — отвечаю ему. — Вот сам, к примеру, нажрись от пуза, а потом рыгни на свечку газом желудочным — увидишь, какой факел получится!»

«Так что ж, по-твоему, — ехидничает он, — драконы со свечками бегают?»

А я спокойно так отвечаю: «Нет, свечки тут совсем не нужны. Слыхал что-нибудь про животных-молниеносцев? Скат, например, морской? Вот и тут так же: рыгает он горючим газом, а в это самое время у него искра меж зубов проскакивает. Вот тебе и факел!»

«А что ж тогда, — не унимается дедок, — до сих пор ни одного скелета дракона никто не нашёл?»

«Да и это, — говорю, — объяснить просто. Первое — живут они шибко долго, а потому и помирают редко. А второе — нет у них скелета, потому как и не животные они вовсе, а насекомые преогромные и только наружный панцирь имеют. Мёртвые кости — они не нужны никому, потому и валяются годами да столетиями. А насекомишные драконовские покровы растаскиваются их меньшими собратьями, чтобы было им из чего свои маленькие панцирьки мастерить».

Тот и возразить-то более ничего не смог! Вот такой вот вышел у нас спор научный. А ты говоришь — сказки... В мире, Ланс, в отличие от твоей Икорики, много есть чего интересного, — Колт снисходительно похлопал по моему колену.

Для того чтобы оправдать мои возможные попадания впросак, я сочинил себе подходящую легенду. Согласно ей я, Ланс из Икорики (это самый отдалённый из известных мне дрогоутов), младший сын тамошнего лэда, сбежал от папаши, сохи и навоза в поисках приключений и своей удачи. Вести себя приходилось соответственно, изображая простодушного деревенщину, что вызывало многочисленные подначки со стороны моих сотоварищей. Впрочем, только лишь дружескими подначками не обошлось.

Однажды на вечернем привале самый задиристый охранник по имени Арри, сладко потянувшись, сказал так, чтобы все слышали:

— Что-то я сегодня притомился! Придётся тебе, Ланс, нынче за меня ночью покараулить. Слышишь, суслик?

«Та-ак! На „вшивость“ проверяет», — понял я, а вслух спросил:

— Потому что ты, видимо, «дед» Советской Армии?

— Что? Какой дед? Какой армии? — оторопел тот. Надо сказать, что на Ланеле отцом называют только того, кто родил мальчика, и это очень почётно. Иметь внука и быть дедом почётно дважды. — Да я ещё и не отец!

— Так ведь можешь им и не стать, если будешь плохо себя вести: я тебе кое-что оторву.

Под дружный гогот караванщиков побагровевший от гнева Арри вскочил и ринулся на меня. Я даже вставать ему навстречу не стал, и, когда его кулак после залихватского замаха уже приближался к моему уху, резко откинулся назад. Холостой удар привёл Арри в состояние неустойчивого равновесия. Поймав его за плечо, я крутанул его вниз и от себя, одновременно сделав ногой подсечку. Совершив в воздухе полный оборот, он упал на землю.

— Убедительно, — сказал он, поднимаясь и отряхиваясь. Он выпрямился и достал из ножен кинжал. Решив, что дело принимает более серьёзный оборот, я тоже встал и замер, внимательно следя за Арри. Но тот взял кинжал за лезвие и оглядел остальных охранников. Те утвердительно закивали, средь них прошёл одобрительный говорок. Арри слегка ударил меня рукояткой по груди и произнёс:

— Сим признаю тебя равным среди равных. На равных хлеб, на равных кров, на равных кровь.

Затем, обняв меня, как полагается по традиции, прошептал мне на ухо:

— А ты не так прост, как хочешь казаться. Драться тебя в твоём дрогоуте научили?

Больше меня никто задирать не пытался, даже подначки прекратились: меня приняли в ряды своих. Попыток нападений на караван никто не предпринимал, и дальнейшее путешествие прошло почти в полной идиллии. Лишь только одна встреча оставила после себя гнетущее впечатление.

По пути в столицу караван догнал колонну уныло бредущих людей, человек полтораста. За колонной следовало несколько тяжело гружёных повозок. Охраняли всё это две дюжины вооружённых до зубов верховых стражников. У каждого из них к седлу был приторочен круглый щит, на котором чёрной краской был изображён взъерошенный, растопыривший крылья ворон.

— Кто это? — спросил я Колта, глядя на измученные лица еле передвигающих ноги людей.

— «Вороньё», — негромко ответил он. — Имперские конвойно-карательные отряды.

— А люди в колонне?

— Большей частью — наложные.

— Что значит «наложные»?

— Каждый лад-лэд платит ежегодный налог императору: деньги, продукты, руды. А, кроме того, ладство обязано поставлять установленное число работников на императорские копи.

— На какое время?

— Почему — «на время»? Навсегда... — пожал плечами Колт.

— Так ведь это же пожизненная каторга! Почему б не посылать туда преступников?

— Здесь и преступники есть: мелкие воришки, нарушители порядка. Но основная часть — должники.

— За долги — на пожизненную каторгу?!

— Конечно. Не казнить же их как убийц и привольных. Поэтому милостью императора Строгий Судья и назначает им рудничные работы.

— У императора довольно своеобразные понятия о милости, — зло проворчал я. — То есть, они понимают, что у них нет никакой надежды? Однако они не скованы, не связаны. Почему они не разбегутся?

— Есть узы гораздо более сильные, нежели верёвки и железо: страх. Рассказывают, что у стражников в обычае в самом начале пути подстроить побег одному из каторжников. Затем его ловят и на виду у остальных подвергают изощрённым пыткам, а после сажают на кол. Больше никто бежать не пытается.

Я полез в свою котомку, намереваясь поделиться с невольниками провизией.

— Остановись! — перехватил мою руку Колт. — С ума сошёл? Хочешь пополнить их ряды?

— За что? За кусок хлеба? — удивился и возмутился я.

— Бывает, достаточно и меньшей провинности. Не все выдерживают дорогу, многие умирают. Но до места всегда доходит столько людей, сколько указано в сопроводительной грамоте: от этого зависит плата конвоирам. Если ты окажешься в их рядах, бесполезно будет доказывать свою невиновность. Селения пустеют, едва лишь приближается этап.

На узкой дороге разъехаться могут только всадники, поэтому несколько часов мы медленно двигались в хвосте этой колонны, то и дело ловя на себе хищные взгляды стражников. Лишь только тогда, когда стража решила устроить привал, Колт поторопился проехать вперёд, и при этом долго с умильной улыбкой раскланивался с конвой-лэдом, начальником охраны.

Из задумчивости меня вывел вопрос Колта:

— У тебя что, среди знакомых каторжники имеются?

— С чего ты взял?

— А откуда эту песню знаешь?

— Какую?

— Ту, что ты сейчас пел.

— Разве я что-то пел?

— Ну да! «А ну-ка, парень, подними повыше ворот,\ Подними повыше ворот и держись.\ Чёрный ворон, чёрный ворон, чёрный ворон\ Искалечил мою маленькую жизнь...»— напел Колт.

— Нет, Колт, знакомых каторжников у меня нет. А песню в застенках не удержишь.

— Это точно, — вздохнул караван-лэд.

Мойилет,

17 кумината 8855 года

Мойилет располагается на неширокой, чуть больше километра (никак не могу привыкнуть к местной системе мер!) прибрежной полосе, упираясь одним своим краем в песчаный пляж, а другим — в высокие отвесные скалы плато Синих Псов. Только в одном месте в сплошной массе базальта виднеется полукилометровая щель, перегороженная поистине циклопической стеной. Издалека кажется, что она вырезана из целой скалы, а после тщательно отшлифована. Лишь вблизи резкие изменения текстуры камня по местам соединений вырисовывают многометоровые блоки, из которых она сложена. В зазор между двумя соседними блоками вряд ли можно засунуть даже очень тонкое лезвие ножа.

В эту стену и упиралась дорога. Просто доходила до неё и обрывалась. Однако, как только караван приблизился, один из блоков чуть дрогнул, затем почти бесшумно подался назад. После, изменив под прямым углом направление движения, он ушёл вбок, в толщу стены, открыв нашему взгляду широкие рельсы, по которым двигался, и длинный тоннель с частыми бойницами по обе стороны. Тот, кто вздумал бы напасть на цитадель и каким-нибудь чудом умудрился пробить пятиметровую плиту ворот, оказался бы под перекрестным обстрелом. И хотя ни одного стражника в зоне видимости не наблюдалось, мы не сомневались, что находимся под самым пристальным наблюдением.

Колт выдал охранникам четверть причитающегося заработка и наказал ждать его здесь же через двое суток: внутри крепости караван в охране не нуждался. Два дня нам предоставлялись для отдыха, который,как просветил меня Арри, традиционно выражался в буйном загуле в трактире «Дует ветер», куда вся наша компания и отправилась незамедлительно, весело галдя и позванивая полученными макатимами.

Трактир, забитый посетителями, гудел от разговоров, криков и песен. Несмотря на то, что столов в большом зале стояло много, все они уже были заняты либо местными жителями, либо такими же охранниками, прибывшими с караванами из других городов. Выбрав стол, за которым сидела наименее суровая и наиболее пьяная компания, суродильцы направились к нему. После короткой словесной перепалки и нескольких зуботычин сидевшие там ретировались, а вновь прибывшие весело оккупировали стол, требуя от прислуги «самой лучшей жрачки и самого крепкого пива».

Я сидел вместе со всеми, ел и пил. Удивляло то, что меня совсем не брал хмель в отличие от моих собутыльников, которые уже в скором времени опьянели до стадии «ты меня уважаешь?»

Компании пьяных, не особо загруженных интеллектом мужиков мало отличаются, будь то на Земле или на Ланеле. Единственную разницу я заметил в том, что в разговорах отсутствовала тема «за баб». При здешнем многократном численном перевесе особей женского пола эта тема вообще считалась недостойной «компании крепких ребят». А если принимать на веру все россказни, которые я здесь услышал, то получалось, что я сижу с такими крутыми парнями, которым герои Сталлоне и Шварценегера не достойны пиво подносить. По словам моих сотоварищей, дрались они, как правило, в одиночку против троих-четверых, а если против одного, то непременно такого, который на голову выше, в плечах в два раза шире, кулаки — с тыкву. Рассказы отличались только тем, куда ударил сначала, а куда — потом. Мне стало скучно слушать эти байки. От нечего делать я принялся рассматривать присутствующих и встретился взглядом с человеком в синем военном мундире. Потягивая пиво, он, прищурившись, внимательно смотрел на меня поверх кружки. Несмотря на тесноту в заведении, места по обе стороны от него оставались свободными. Во взгляде незнакомца ощущалась агрессия.

— Арри, — спросил я сидящего рядом охранника, — не знаешь, кто это такой на меня уж больно внимательно смотрит?

— Это? У-у, п-парень... — ответил он мне нетрезвым шопотом. — Моли Обоих, чтобы он заинтр-свался кем-нибудь другим. На этом бугае форма полудюженника императорской гвардии, Н-неутомимых. Ты знашь, у нас пд-бралась неплохая компания, но в драке против него одного... эт... нии! Полушки не поставлю!

Слова Арри напугать меня не смогли, но призадуматься заставили. Четыреста Двадцать Первый, чьим телом я сейчас обладал, тоже служил в отряде Неутомимых. Вероятнее всего, напротив сейчас сидит один из его бывших знакомцев. Как поступить, если он вдруг захочет поговорить со мной? Прикинуться потерявшим память? Уверять его, что он обознался? Или вступить в разговор, надеясь, что кривая вывезет? Размышляя, я почти машинально продолжал пить пиво, как вдруг почувствовал, что более вливать мне его некуда. Я вновь легонько толкнул Арри.

— Слышь, а где здесь это... куда император пешком ходит?

— Император?.. Пешком?.. Куда это он?.. Зачем?.. — попытался он сконцентрировать на мне разбегающийся недоуменный взгляд.

Пришлось объяснить более доходчиво.

— А-а... С-сразу бы так сказал. Вон там, во дворе, — махнул он рукой на заднюю дверь. — Как выйдешь, направо... или налево...

На улице почти стемнело. Я обшарил весь двор, но не нашёл ничего похожего на то небольшое строение, которое искал. По-видимому, слова Арри следовало понимать буквально: вышел и... хоть направо, хоть налево.

Когда я возвращался назад, дверь передо мной распахнулась. В ней, занимая атлетической фигурой весь проём и загораживая мне вход, стоял тот самый полудюженник.

— Ну, вот и встретились, Четыреста Двадцать Первый, — насмешливо произнёс он, глядя мне в глаза. — Недолго же ты скрывался!

Тотчас откуда-то с боков, словно материализовавшись из сумрака, вышли и стали чуть позади меня ещё два человека, по комплекции не уступающие первому.

— Кто вы такие? — спросил я, примериваясь, как бы лучше с ними справиться и с кого начать.

— Не корчи из себя идиота большего, чем ты есть на самом деле! И расслабься: у тебя такой игрушки нет, — при этих словах все трое отработанным молниеносным движением выхватили и наставили на меня... пистолеты. — Свяжи его, Четыреста Тринадцатый!

Вряд ли кто-нибудь сможет попенять мне на то, что я не сопротивлялся. Три ствола в упор, да ещё в руках людей, которые, судя по всему, умеют обращаться с оружием, не оставляли ни малейшего шанса. А ещё к этому можно добавить и ту оторопь, которая меня взяла при виде невесть откуда взявшегося здесь, в дремучем средневековье, среди алебард и арбалетов, огнестрельного оружия. Пока Четыреста Тринадцатый — судя по «имени», тоже бывший мой сослуживец — скручивал мне за спиной руки, я мысленно пролистал «Энциклопедию стрелкового оружия»: предъявленные мне пистолеты в ней не значились, хотя внешне очень напоминали итальянскую «beretta 92 SBS special».

— Завязать ему глаза, Четыреста Двадцать Третий? — спросил Четыреста Тринадцатый.

— А какой смысл? Он не хуже тебя дорогу знает! — ответил тот.

— По Предписанию положено!

— Ну, раз положено, так завязывай. Слышь, Четыреста Двадцать Первый, может, уважишь бывших соратников, сразу, без допроса скажешь, где Камень Ол? И нам хорошо, и тебе не мучиться.

— Я ничего не знаю ни о каком камне, — ответил я и тут же получил удар в лицо.

— А сейчас? Не вспоминается?

— Я ничего не знаю...

— Да брось ты время терять, — сказал один из Неутомимых. — Будто Четыреста Двадцать Первого не знаешь: если что себе в башку втемяшил... Пускай им спецы займутся.

Мне завязали глаза и куда-то повели. Я запоминал дорогу: считал шаги и отмечал повороты. Минут десять мы шли по городским улицам, после чего остановились, и я услышал стук, по-видимому, условный: тук, тук-тук-тук, тук.

— Кого Оба послали? — раздался равнодушный вопрос.

— Тех, кто бережёт вместе с ними, — ответил Четыреста Двадцать Третий. — Отворяй живее!

Меня завели в дом, потом заставили спуститься довольно глубоко вниз по железной винтовой лестнице. Затем, судя по ощущаемой сырости и звонкому эху шагов, мы долго шли по тоннелю, который окончился ведущей вверх каменной лестницей. Поднявшись по ней, все остановились. Загремели засовы.

— Кого ведёте? — спросил новый голос.

— Не твоё дело! Заткнись и открывай камеру!

Меня куда-то впихнули. Сзади громыхнула, закрываясь, дверь. С трудом освободившись от профессионально завязанных пут, я снял с глаз повязку, но всё равно ничего не увидел: тьма стояла кромешнейшая. Крохотная, менее, чем в размах рук, квадратная камера. Под руками прощупывались лишь гладкий камень без единого шва да массивная железная дверь с большими заклёпками. Деться некуда, помощи ждать не от кого. Оставалось только ждать и размышлять о новом сюрпризе, который мне подбросило очередное тело. Итак, Четыреста Двадцать Первый спёр у своих бывших сослуживцев какую-то драгоценность, а расплачиваться за это должен... отгадайте с трёх раз, кто?

Тюрьма в Суонаре,

18 кумината 8855 года

— Это очень странно... Очень странно, господин атак-гроссер, но он действительно ничего не помнит! — человек в синем комбинезоне отлеплял от моего тела какие-то датчики, которые перед допросом наклеил во всевозможных местах. — На слова «Камень Ол» не возникает абсолютно никаких ассоциаций, как будто он слышит о нём впервые. И вообще, чёткие воспоминания ограничиваются последним месяцем, а дальше идёт полнейший бред: он представляет себя каким-то хилым уродом. Скорее всего, нервный срыв на почве «ломки», последствия нейроперекоммутации. Фантомные воспоминания, подавившие реальные. Все нормальные люди мечтают стать здоровыми и сильными, а этот...

Говоривший нимало не заботился тем, что я его слышу. Доклад его предназначался кому-то, кто стоял за креслом, в котором меня намертво зафиксировали хитроумными зажимами. Перед допросом довольно бойкий старичок с бегающими глазками вкатил мне в вену инъекцию какой-то розовой жидкости, после чего я впал в состояние полупрострации.

«Так вот он... — медленно, спотыкаясь и качаясь, плыли мысли в голове, — секрет Неутомимых... В одном слове... „Нейропе...рекоммута...ция“. Меняют в мозге... зону усталости и зону удовольствия — и готов... культурист-фанатик... Чертовски, поди... сложная операция...»

Тот, кого назвали атак-гроссером, — высокий сухопарый блондин, облачённый в парадный малиновый мундир с обилием золотого шитья — прошёлся, стал напротив кресла, и его худое холёное лицо скривила недовольная гримаса. Он взглянул на меня как на что-то мерзкое, на что приходится смотреть исключительно по долгу службы. Моё внимание привлек сверкнувший серебром в электрическом свете ноготь на большом пальце его правой руки.

— Досадно! Император будет в гневе, — произнес он и повернулся, намереваясь уйти.

— Господин атак-гроссер! — поспешил окликнуть его человек в комбинезоне.

— Что ещё? — вопросительно приподнял бровь тот.

— А с этим... Что прикажете?

— Больше не потребуется, — несмотря на будничность этих слов, я понял, что они означают смертный приговор. Настроение от этого у меня не улучшилось. За несколько проведённых здесь часов я убедился, что местные тюремщики — экстра-профессионалы. Не то, что убежать — лишнего движения сделать невозможно: не помогают ни большая физическая сила, ни боевые искусства.

— Господин атак-гроссер, осмелюсь доложить! — раздался за моей спиной голос кого-то третьего.

— Что ещё?

— Осмелюсь доложить, — повторил тот же голос, — что у нас некомплект «тушканчиков».

— Ты же докладывал, что их семеро?

— Так точно! Но...

— Что значит «но»?! — вскипел офицер.

— «Тушканчик» номер четыре — почти старик. На охоте он не протянет и часа. А этот — из Неутомимых, имеет боевую подготовку...

Атак-гроссер окинул меня оценивающим взглядом, кивнул своим мыслям, и коротко бросил:

— В «зверинец»!

По гулким, не имеющим окон сводчатым коридорам трое Неутомимых вели меня в «зверинец»: один впереди, двое, с короткими автоматами наизготовку, на несколько шагов сзади. Конструкция оружия была мне незнакома, но по внешнему виду оно очень напоминало израильские «узи». Тому, что на планете есть и автоматическое оружие, я уже не удивился. Да и не то состояние, чтобы удивляться: кандалы, звенящие на руках и ногах, мешали идти, от воздействия наркотика во всех мышцах ощущалась невероятная слабость, перед глазами всё плыло.

— Стоять! — раздалась команда. Передний конвойный отомкнул металлическую дверь камеры и крикнул внутрь:

— Номер четыре, выходи!

Из камеры понуро, держа руки за головой, вышел худой мужчина преклонных лет, почти старик. Охранник схватил его за плечо и отпихнул в сторону.

— Заходи! — обратился он ко мне. — Теперь номер четыре — это ты!

В тесной камере, так же, как и коридор, не имеющей окон, освещённой лишь тусклым, забранным в частую решётку электрическим светильником, кроме меня находились ещё шесть человек, одетые в одинаковые серые штаны и куртки: три мужчины, две молодые женщины и одно бепо.

— Да хранят вас Оба... — пробормотал я приветствие и, гремя железом, без сил опустился на пол. Тотчас двое мужчин бросились ко мне и помогли добраться до топчана. Лишь только моя голова коснулась его жёсткой поверхности, я тут же провалился в глубокое беспамятство.

Тюрьма в Суонаре,

20 кумината 8855 года

Очнувшись, я ещё некоторое время продолжал неподвижно лежать с закрытыми глазами: действие наркотика кончилось, но ощущения после него остались самые пакостные.

— Всё ещё спит, — раздался женский голос. — Уже двое суток...

— Пускай поспит, — произнёс один из мужчин. — Видимо, ему здорово досталось, якорь им под ребро.

— Так ведь времени почти не осталось! Представляешь, что будет, если его разбудят перед самой охотой? Надо его хоть немного подготовить.

Я с трудом пошевелился и попросил: «Пить!» С губ сорвалось только «п-ть!», но меня поняли и поднесли деревянную кружку. Я сел, с жадностью выпил почти всю отдающую затхлостью воду. Немного оставшейся в кружке воды я плеснул на ладонь и протёр лицо. Чуть-чуть, самую малость, но всё же полегчало.

Пятеро обитателей камеры стояли, глядя на меня. Шестой, мужчина лет тридцати пяти, смуглый, похожий на цыгана из-за чёрных с проседью кудрявых волос, сидел рядом.

— Ты меня слышишь? Понимаешь? — спросил он. Я что-то промычал, кивнул головой, и он продолжил. — Соберись и постарайся вникнуть в то, что я тебе скажу.

— Мне... немного тяжело, — произнёс я, — но понимать... я понимаю... всё.

— Вот и чудно! — оживился тот. — Клянусь всеми рифами Полуночного моря, ты должен хоть немного представлять, что нас ожидает. Но сначала давай познакомимся. Меня зовут Рани из Отонара. — Он выставил перед собой ладонь, и я вяло хлопнул по ней в знак знакомства. Потом Рани представил мне остальных. — Авер из Нитуга, Марк из Амиса, Ил из Мойилета, Ос из Тонида и А-Ту.

— Ланс... из Икорики...

Авер — невысокий крепыш лет тридцати, ходил несколько ссутулившись, как боксёр на ринге. Марк выглядел моложе и напоминал мне аристократа-спортсмена: высокий, подтянутый, с гордой осанкой. Обе девушки выглядели лет на двадцать пять, не больше. На этом их сходство заканчивалось. Ос — высокая и, как я для себя определяю, «тугая» — плотная, но не толстая фигура, кровь с молоком. Её волосы отливали всеми цветами меди. Ил же, напротив, — невысокая, тоненькая и гибкая брюнетка. А-Ту — коренастое, широкоплечее и, как все бепо, абсолютно лысое — несмотря на то, что обстоятельства поставили его в равное со всеми положение, предпочитало скромно держаться в стороне и очень смутилось, когда ему пришлось так же, как и другим, выставить ладонь для знакомства.

— А тот, который?.. — я не договорил вопроса.

— Которого тобой заменили? — понял Рани. — Его звали Илло. Жаль его, две дюжины морских тарков! Старый, измученный жизнью человек, попавший сюда по недоразумению. Думаю, что Оба уже указали ему Светлый Путь. Впрочем, он был обречён, потому что умер задолго до смерти: в тот момент, когда узнал об императорской охоте и своей роли в ней.

— Говоришь, он попал сюда по недоразумению? Значит, все остальные...

— О да, клянусь усами Морского Владыки! У каждого из нас своя любопытная история, на каждого из нас император обижен. Вот например, я — капитан Рани Буря Мала. Что, не слышал? И про мой капер «Летящая Рыбина» не слышал? Странно... Я думал, все знают.

— Слишком уж ты высоко о себе думаешь! Расскажешь о своих похождениях после охоты, если жив останешься, — встрял Авер.

Рани сверкнул на него глазами, но ничего не ответил и продолжил:

— Так вот: скоро за нами придут эти киты-недомерки, охранники, и поведут на охоту, где дичью будем мы, а охотниками — семь императорских атак-редеров, это его главные военачальники, по гнилой медузе им в оба глаза. Они должны подтвердить свою «доблесть»: принести к подножию трона по голове одного из нас. Разумеется, буря мала, все они Мечпредержащие. А кроме Меча у них будут дальнобои. Нам же для защиты дадут скорострелы (мы потом по-быстренькому научим тебя с ними обращаться), но заряды в них не боевые, они стреляют краской. Если обляпать ею атак-редера, он, по правилам, выбывает из охоты. Кроме этого, есть ещё две возможности выжить: либо добраться до Башни Спасения, либо продержаться в живых более семи дней. Так что, киши морская нечисть, шансы есть. Правда, у тебя их меньше, чем у нас. Нас, по крайней мере, целый месяц обучали владению скорострелом и приёмам ведения боя в условиях пересечённой местности...

— А потом?.. — я хотел спросить об этом чуть пораньше, но заторможенность ещё не прошла.

— Что потом? — не понял Рани.

— Ну, дойдёшь ты... до башни... или продержишься. А потом? Тебя отпустят?

— Э-э... Разбери меня морская болезнь! Как-то я... Думаю...

— Отпустят, — спокойно сказала Ос. — Слово императора нерушимо — на то он и император. У нас в Тониде живёт старый Олио, бывший привольный. Он уже надоел всем посетителям отцовского кабака рассказами о том, как добрался до Башни Спасения и был помилован.

В этот момент загремели засовы. Все настороженно оглянулись на дверь, ожидая увидеть конвой, который поведёт нас на охоту. Но пока это только лишь принесли еду, невкусную, но сытную: каша из какого-то местного злака с большими кусками варёного мяса. Все разобрали миски и расселись по нарам. Видимо, до этого здесь кормили не так обильно, потому что арестанты поглощали варево с повышенной скоростью.

— Ты ешь, ешь! — пододвинул мне миску Марк. — Когда ещё перекусить удастся?

Но я, хотя и понимал, что подкрепиться необходимо, всё же не мог заставить себя это сделать — до того мне было плохо.

— Не могу, — покачал я головой. — Поделите это между собой.

— Думаю, нам стоит договориться, как мы будем действовать, — проговорил Рани сквозь набитый рот.

— А чего тут договариваться! Каждый сам за себя, — пробурчал Авер, косясь на женщин и бепо. — В одиночку и спрятаться, и до Башни Спасения дойти легче, и в обузу никто не будет.

— Чушь! — возразил Рани. — Вместе и действовать легче, и стрельбой из нескольких скорострелов проще поразить атак-редера.

— Ага! — со злой иронией сказал Авер. — И ты думаешь, что он сразу же ляжет на земельку, сложит ручки на груди и скажет: «Ах, ах, я убит, я больше не играю!»? Он же, измазанный, своей должности лишится! Он от злости тут же всех перестреляет! Нет уж, вы как хотите, а я — один.

Плато Синих Псов,

20 кумината 8855 года

Клеть большого грузового лифта долго и нехотя поднималась вверх по высеченной внутри скалы шахте. Наконец она остановилась, и нас, всех закованных в ручные кандалы, вывели на высотную площадку, с которой на многие километры открывался вид на обширнейшее плато Синих Псов, которому вскоре предстояло стать кровавой ареной императорской охоты. Вся его поверхность пересекалась многочисленными щелями-траншеями, будто на ровную поверхность упал и рассыпался гигантский пласт штукатурки, самый маленький «кусочек» которого достигал высоты не менее четырёх метров. Вся эта россыпь, образуя неимоверно запутанный лабиринт, тянулась до самого горизонта, туда, где еле просматривался горный хребет, чуть видимый сквозь красноватую дымку: близился час заката, и лучи солнца, пробивающиеся сквозь облака, окрашивали всё окружающее в багровые тона. За нашими спинами раскинулся огромный каньон, своею формой похожий на след от гигантского, километров десяти в диаметре, копыта. Долина каньона зеленела аккуратными полями и фруктовыми рощами, среди которых местами располагались какие-то строения. Сам Суонар виднелся в центре, но из-за дальности расстояния рассмотреть что-либо не представлялось возможным. Красоту пейзажа портили только дюжина автоматчиков да здоровенный бугай в мелком чине полудюженника, который, заложив руки за спину, прогуливался перед нашим строем, надменно выцеживая из себя последние инструкции:

— Сейчас мы покажем вас, вонючих козлов, великому императору и его славным атак-редерам. Потом вы получите защитные кирасы, сухой паёк на семь суток, фляжки с водой и карты местности, на которых отмечены место складирования скорострелов и маршрут до Башни Спасения. В последний раз повторяю: спасти свои трусливые шкуры вы, вонючие козлы, можете тремя способами: первый — добраться до Башни Спасения, второй — продержаться в живых более семи суток, и третий, самый маловероятный для таких вонючих козлов, способ — обстрелять краской всех атак-редеров. Охота начинается завтра на рассвете, к тому времени постарайтесь унести свои задницы как можно дальше. Вопросы? Нет и быть не может! Налев-во!

Императору на вид было лет сорок. Облачённый в шитый золотом синий мундир, он сидел в глубоком кресле под помпезным балдахином и о чём-то беседовал с почтительно склонившимся уже знакомым мне атак-гроссером, поглаживая бородку a la Николай II большим пальцем правой руки. Ноготь этого пальца блестел серебром — по-видимому, знак принадлежности к высшей касте, потому что атак-редеры, выстроившиеся в шеренгу по обеим сторонам трона, сложив руки на груди, также выставляли напоказ свои серебряные ногти. Я обратил внимание на то, что их шестеро, а не семеро, как говорил Рани. За каждым атак-редером стояли два оруженосца, торжественно держащие вооружение охотника: длинноствольный карабин и короткий меч в богатых ножнах, рукоять которого имела довольно странную для такого оружия форму.

Нас, звенящих оковами, вывели и построили в шеренгу напротив свиты. Император произнёс несколько слов на незнакомом языке. Атак-гроссер что-то коротко ответил, затем подошёл к нам и остановился напротив меня.

— Мне приказано передать тебе, Четыреста Двадцать Первый, что у тебя имеется всего лишь один шанс, — произнёс он, сверля меня холодным взглядом серых глаз. Боковым зрением я увидел, как при этих словах головы моих товарищей по несчастью как по команде повернулись в мою сторону. — Если скажешь, где ты спрятал Камень Ол, то император обещает, что ты умрёшь от старости.

— Меня зовут Ланс. В отряде Неутомимых я никогда не служил, — ответил я.

— У тебя есть время до рассвета, — продолжил тот, не обращая внимания на мои слова. — Если утром ты будешь здесь с рассказом о том, где находится Камень Ол, — обещание императора остаётся в силе. В ином случае не надейся даже на Башню Спасения.

По знаку распорядителя шестеро слуг вынесли кирасы, более похожие на бронежилеты — металлические пластины, обтянутые материей и снабжённые ремешками креплений. На каждой спереди и сзади красовались нарисованные жёлтой краской четырёхугольные звёзды. На всех кирасах — разное количество. Император ткнул пальцем в мою сторону, и один из слуг всучил мне тяжеленную кирасу с одной большой звездой. Кирасу с пятью маленькими звёздами получил Рани, с четырьмя — Авер, с тремя — Марк. Две звезды достались Ил. Кирасу с одной маленькой звездой слуга презрительно бросил в руки А-Ту. Для Ос кирасы не осталось, и два автоматчика повели её обратно.

— Повезло, — завистливо пробормотал ей вслед Авер. Ос резко повернулась в его сторону, и губы её на мгновение скривились в улыбке. Почему-то очень не понравилась мне эта улыбка.

Император стал что-то негромко говорить, а атак-гроссер повторял за ним всё слово в слово, но так громко, чтобы слышал каждый. Незнакомая речь — одновременно и гортанная, и содержащая множество «французских» прононсов — резала слух. Шесть жадных взглядов упёрлись в меня, скользя со знака на кирасе к моему лицу и обратно.

— Интересно знать: о чём он там гундосит? — тихо пробормотал Рани.

— Напоминает своим воякам правила игры, — откликнулся Марк. — Тому, кто добудет большую звезду, достанется должность верховного главнокомандующего.

— Ты что, по-ихнему пони... — Рани осёкся от короткого, почти невидимого, но от этого не менее болезненного удара дулом автомата сзади под рёбра.

— С-смирно с-стоять, коз-злы вонюч-чие, когда перед императором находитессь! — сквозь зубы просвистел полудюженник.

Император удалился. За ним последовала вся свита. Полудюженник разомкнул сковывавшие нас кандалы. Пока мы подгоняли под себя кирасы, подкатила тележка, которую толкал перед собой разбитной солдатик.

— А ну, становись в очередь за жрачкой! — крикнул он и стал выдавать каждому ранец с провизией, большую, литра на два, флягу с водой и карту местности. Он весело и глупо балагурил, но вдруг, передавая мне ранец, резко замолчал и замер. Подняв взгляд на его лицо, я увидел, что он оторопело смотрит куда-то за моё плечо. Однако, оглянувшись, я не заметил ничего необычного. Солдатик же, торопливо раздав содержимое тележки, удалился чуть ли не бегом.

— Надо поторапливаться, — сказал Марк. — Неплохо бы до захода солнца отыскать скорострелы.

Забросив за плечи ранцы, мы сверились с картой и торопливо устремились в каменные джунгли. Идти оказалось очень сложно. Лабиринт плато не изобиловал ровными поверхностями, в основном приходилось скакать по завалам из крупных валунов или пробираться по гравийным осыпям. К тому же, ориентиры встречались редко, а незнакомые знаки на карте чаще сбивали, нежели помогали найти правильный путь. Тем не менее, сверяясь с картой в очередной раз, я понял, что мы где-то рядом с тем местом, где нас ждут автоматы. И в этот момент раздался пронзительный визг Ил. Она стояла с выражением дичайшего ужаса на лице и указывала пальцем в боковой проход. Подбежав к ней ближе, я увидел, кого она так испугалась: между камнями, пригнув к земле острую морду и злобно скалясь, стояла крысобака. Более точного названия для этого животного не придумать: почти голая бурая крыса размером с поросёнка на длинных мускулистых ногах; громадную пасть венчают острые конические зубы, смыкающиеся как капкан, не оставляя между собой промежутков; длинный хвост, похожий на половину удава, настолько гибок и мускулист, что выполняет роль ещё одной конечности.

— Не бойся, сейчас я её... — я поднял увесистый булыжник и с силой швырнул в тварь, однако та непостижимым образом увернулась и продолжала медленно приближаться, свирепо глядя на меня налитыми кровью маленькими глазками.

— Ах, так! — пробормотал я. — Ну что ж, встретимся поближе...

Острый кусок породы, похожий на каменный нож, удобно лёг в мою ладонь. Сделав пару шагов вперёд, я приготовился к нападению хищника.

— Постарайся, чтобы она тебя не укусила, — дрожащим голосом сказала Ил. — У них зубы поганые, могут кровь заразить.

— Не бойся, не сможет. — С одним зверем я бы справился. Но в этот момент из-за утёса показалась вторая крысобака. За ней третья, четвёртая... Ещё, ещё...

— Все вверх, на камень! — скомандовал я. — Попробую их задержать!

Повторять не пришлось. Все дружно кинулись к скале и стали карабкаться наверх. Увидев, что добыча от них ускользает, крысобаки истошно завизжали и бросились вперёд.

Нет, я бы их не сдержал. Они бы меня смели, растоптали и разорвали на клочки. И мои спутники не смогли бы подняться по почти отвесной скале хотя бы на пару метров. Но тут с соседнего утёса ударила длинная автоматная очередь. Во все стороны брызнула кровь, раздались истерические визги раненных животных. Первая волна крысобак рухнула и, прокатившись по инерции несколько метров, забилась в конвульсиях. Остальные в замешательстве остановились. Воспользовавшись этим, мы быстро, помогая друг другу, вскарабкались наверх, и только здесь, на высоте примерно семи метров, смогли отдышаться и осмотреться.

На краю соседнего утёса, свесив вниз ноги и положив на колени автомат, сидел тот самый солдатик, который раздавал нам ранцы. Он с интересом наблюдал за тем, что происходило внизу.

— Привет! Давно не виделись! — крикнул он нам и помахал рукой.

— Привет, Джой! — откликнулась Ил. — Как ты сюда попал?

— Да вот, проходил мимо, дай, думаю, помогу ребятам.

— Кто это? — подозрительно спросил Авер у Ил.

— Джой? Просто... парень с нашей улицы. Его год назад забрали служить в имперскую пехоту.

— Подосланный он, никак не иначе, — проворчал Авер.

— Да что за чушь ты говоришь?! — возмутилась Ил. — Тогда зачем бы он нас спасал?

— Да чтобы «дичь» целее была!

К этому времени крысобаки уже оправились от шока. Вниз мы старались не смотреть: противно. Уцелевшие твари пожирали трупы убитых, противно визжа и дерясь из-за каждого куска. Животных оставалось ещё очень много, не менее полусотни. Возле трупов уже образовалась огромная толчея. Те же, кто не сумел протолкнуться к месту кровавого пиршества, скакали вокруг утёсов, плотоядно глядя на нас. Некоторые пытались карабкаться вверх, причём небезуспешно, цепляясь за камни когтями, зубами, помогая себе хвостом. Самых талантливых «скалолазов» пришлось сбивать камнями. Сваливаясь, они ещё больше увеличивали царивший внизу хаос. Однако долго так продолжаться не могло. Солнце уже наполовину скрылось за горизонтом. С наступлением темноты мы перестанем видеть крысобак, и они, в конце концов, доберутся до нас.

— Сколько у тебя патронов? — стараясь перекричать несусветный визг, спросил я у Джоя.

— Один магазин я уже полностью расстрелял. Остался только запасной. На всех крысобак патронов не хватит, — крикнул в ответ тот.

— Камнями?

— Не выход.

— Что будем делать?

— Открывайте свои ранцы, доставайте из них самые нижние пакеты и бросайте вниз! Даже не разворачивая!

Уже догадываясь, в чём дело, я распотрошил наши «сидоры» и один за другим бросил вниз шесть пергаментных свёртков, которые мгновенно разлетелись в клочья под острыми зубами и когтями голодных животных. Секунды спустя даже куски обёртки исчезли в ненасытных утробах. Теперь оставалось только наблюдать, периодически швыряя камни в тех, кто продолжал карабкаться. Неожиданно из небольшой тучи, проплывавшей над нами, хлынул мощный ливень. Подсвеченные сбоку заходящим солнцем, его струи казались льющейся сверху кровью, страшным дополнением извращённого сценографа к царящему внизу жестокому действу. Мы мгновенно промокли насквозь. Влажная одежда неприятно прилипла к телу, но зато камни стали осклизлыми, что заметно снизило пыл тех тварей, которые пытались нас достать. Через некоторое время одна из крысобак вдруг взвыла, закрутилась волчком и рухнула бездыханной. За ней вторая, третья. К ним тотчас бросились другие и стали рвать на части. А спустя ещё немного стали умирать и эти.

— Что это с ними? — удивлённо спросила Ил.

— Яд, — ответил я.

— Какой яд? Откуда?

— В каждом седьмом пакете с едой. На тот случай, если кто-то всё же уйдёт от охотников. Подстраховка.

— Какая жестокость... — медленно произнесла потрясённая девушка.

Постепенно яд вкупе с тупостью и жадностью хищников сделали своё дело. Внизу стало почти тихо. Дождь кончился. Солнце село, и стало темно настолько, что Джой, сидевший всего в нескольких метрах от нас, виднелся лишь неясным силуэтом.

— Не пугайтесь, я сейчас буду стрелять, — сказал он.

Каждый из четырёх одиночных выстрелов в непроглядную мглу ущелья сопровождался предсмертным взвизгиванием. Когда смолкло эхо, Джой ещё долго прислушивался.

— Всё, — сказал он наконец. — Больше нет. Удивляюсь, откуда они вообще взялись. Раньше в наших местах они не встречались.

— Ты что, в темноте видишь? — спросил его Марк.

— Нет. Умею стрелять на слух. Я был охотником до того, как меня забрали в войска.

— Хотел бы я видеть в темноте, — проворчал Авер, — чтобы спуститься отсюда, не рискуя поскользнуться и свернуть шею. Не сидеть же здесь до рассвета!

— Может, развести огонь... — предложила Ил.

— Ага! Сходи, дров пособирай! — съязвил Авер.

— Спокойно, не надо ссориться! — раздался весёлый голос Джоя. — Всё не так уж и плохо!

— Может ты, такой умный, знаешь, как нам спуститься?! — окрысился Авер.

— Конечно. Очень просто: по верёвочке!

— А она у тебя есть?

— У меня нет. А у вас есть.

— Да-а? И где же?

— Ранцы...

Ай да Джой! Действительно, всё гениальное просто. Двенадцати прочных кожаных ремней от ранцев более чем достаточно для того, чтобы спуститься с семиметровой высоты! Мы связали их в одну длинную верёвку, и я держал её, пока все по очереди не спустились. Оттранспортировав вниз ранцы, я сложил верёвку вдвое, перекинул её через каменный выступ и слез сам.

— Ну что, спустился? — раздался рядом со мной голос Авера. — Быстрей развязывай ремни. Надо скорее идти, искать скорострелы.

— Погоди развязывать, — сказал я. — Прежде надо помочь спуститься Джою.

— Была бы нужда! — огрызнулся Авер. — Утром сам слезет и пойдёт, откуда пришёл. Незачем время терять!

— Подождёшь! — зло сказал я, а затем крикнул вверх. — Джой! Как ты там?

— Нормально. Только не там, а здесь, — прозвучало совсем рядом со мной.

— Джой! Ты такой ловкий и смелый! — раздался голос Ил. — Я тобой восхищаюсь.

— Ну, наконец-то! — голос Джоя звучал довольно. — А то всю жизнь не замечала.

— Джой, Джой... Должен бы уже понимать, что подчёркнутое пренебрежение — признак повышенного внимания.

— Правда?

— Хватит вам! Раскудахтались! — вновь раздался злой голос Авера. — Пошли скорострелы искать!

— Ваш дружок груб, но он прав. Надо идти, — сказал солдат.

— Но куда? — спросил Марк. — Темнота, ничего не видно.

И тут, словно услышав его слова, из-за туч выглянула луна, осветив всё таким ярким светом, что, как говорится, хоть иголки подбирай. Мы развязали ремни и быстро привели ранцы в транспортабельное состояние.

— Идите за мной. Скорострелы здесь недалеко, — сказал Джой.

— Откуда знаешь? — подозрительно спросил Авер.

— Так я ж сам их сюда и припёр! Пошли! — он закинул свой автомат за плечо и бодро шагнул в один из «проулков». Все двинулись за ним. Я шёл замыкающим.

Зуб Дракона — высокая коническая скала, заметно возвышающаяся над плато и обозначенная на карте как место, где находится оружие — находилась действительно уже недалеко, в нескольких сотнях метров. У её основания нас поджидали два ящика. В одном лежали шесть автоматов, во втором — патроны с мягкими, похожими на силиконовые, красными пулями. Авер тут же схватил один из автоматов, спешно снарядил два магазина, бросил несколько горстей патронов в ранец.

— Ну, всё. Прощайте, навряд ли свидимся. Да помогут нам Тот ли, Другой ли, а лучше Оба сразу! — сказал он.

— Подожди... — начал было Джой.

— Некогда ждать. Время уходит: чем его меньше, тем меньше шансов!

— Но... — попытался что-то сказать Джой, однако Авер только досадливо отмахнулся и скрылся между скалами.

— Жаль... — тихо произнёс Джой.

— Чего тебе жаль? — спросил Марк. — Что он не идёт вместе с нами?

— Нет, совсем не этого. Мне жаль, что он меня не выслушал. Теперь он обречён.

— А что, для нас, кроме яда, ещё какие-то сюрпризы приготовлены? — насторожился Рани.

— Джой, ты сказал «с нами»? Ты не возвращаешься? — испуганно спросила Ил.

— Да, сюрпризы есть, и поэтому я иду с вами, — ответил Джой сразу на оба вопроса.

— Но разве ты не можешь рассказать нам всё, а потом вернуться, чтобы не подвергать себя опасности? — Ил робко тронула солдата за рукав.

— Чтобы стать «дичью» во время следующей охоты? — грустно усмехнулся тот.

— Но они ничего не докажут...

— Они и не будут доказывать. Подцепят к «пытальнику», и я сам всё расскажу. Вон, Ланс через это прошёл, знает. Ладно, не будем о грустном. Давайте сделаем привал.

— Не стоит отдыхать, буря мала. Лучше постараться уйти подальше, — сказал Рани.

— Идти веселее сухими и вооружёнными. Так что предлагаю развести костёр, обсушиться. С дровами на плато тяжело, а тут два таких замечательных ящика из сухих досок!

Мы разломали ящики, и Джой стал разводить костёр.

— Проклятый ливень, подмочил дровишки... — пробормотал он. — Чем-то бы растопить... Кстати! У вас же карты есть! Ил, дай-ка мне свою.

— Но, Джой, — нерешительно пробормотала Ил, — как я могу отдать тебе свою карту? Вокруг совершенно незнакомая местность. А вдруг мы потеряем друг друга. Как же я найду дорогу к Башне Спасения?

— А, брось! — Джой пренебрежительно махнул рукой. — Я эти карты сам чертил. Они точны только до Зуба Дракона. Дальше я рисовал, как Тот или Другой на душу положат!

— Но зачем? Это же не честно!

— Так приказали... К тому же, дальше я и сам пути не знаю.

— Послушай, дружище, — перебил их Рани, — а что ты имел в виду, говоря, что лучше идти вооружёнными?

— Сейчас, разожгу костёр...

— Костром пусть займётся А-Ту.

Джой, предоставив А-Ту заниматься разведением огня, подошёл к своему ранцу, достал из него три складных ножа и раздал их мужчинам.

— Больше достать не удалось, — сказал он.

— Хороший ножик, острый, — проверив наточенность лезвия, сказал Марк. — Только вот против крысобаки, а, тем более, против Меча или дальнобоя с ним, мне кажется, несподручно.

— Не в том дело, — Джой пропустил усмешку Марка мимо ушей. — Дай-ка мне свою кирасу.

Марк снял свой бронежилет и отдал солдату, который отошёл на несколько шагов и прислонил защиту к камню. Затем Джой загнал в патронник один из зарядов с краской и, отойдя подальше, выстрелил. На кирасе расплылось большое красное пятно.

— Посмотрите, — сказал он. — Кираса цела, а краска мгновенно высыхает. Получается твёрдая корочка, которую невозможно отмыть.

— Эка невидаль — краска высохла! Что в этом удивительного? — продолжал недоумевать Марк.

— А вот что! — Джой взял пригоршню патронов, слегка понадрезал ножом оболочки пуль и протянул их нам. — Сравните!

Пока мы рассматривали ставшие жёсткими, похожими на пластмассовые пули, Джой загнал в автомат модернизированный патрон и ещё раз выстрелил по кирасе. Но и такая пуля её не пробила, однако, в отличие от первой, в клочья разорвала материю и оставила на металле весьма внушительную вмятину.

— Убить такой пулей сложно, — продолжал Джой, — разве что в глаз попадёшь. Но вывести из строя можно надолго.

— Мог бы и так рассказать, не портя кирасы. Мы бы поверили, — проворчал Марк.

— Кстати, об этих железяках. — Джой презрительно пнул лежащую перед ним кирасу. — Их надо снять и оставить здесь.

— Почему? — спросил Рани.

— Знаю, что говорю. Во-первых, они сделаны специально для «тушканчиков» — тяжелее обычных боевых и мешают идти. Во-вторых, от пули дальнобоя они не спасают. Разве что от скользящего попадания, а это и без кирасы не очень страшно. И третье, самое главное: не знаю, что в них за колдовство, но тех, кто их носит, охотники находят где угодно, хоть под землю закопайся!

Тотчас все брезгливо сняли с себя бронежилеты и сбросали в одну кучу, а Ил даже на всякий случай осенила их Святым Косым Крестом в Круге. Я раскрыл нож и стал потрошить свой бронежилет. Под оболочкой из прочной материи находились «бутерброды» из тонких железных и толстых свинцовых пластин. Свинец, без всякого сомнения, вставлен только лишь для увеличения веса. А потом я нашёл и то, что искал: маленькую металлическую таблетку-капсулу. Держа её на ладони, я направился к костру, где сидели мои сотоварищи: Ил и А-Ту поддерживали огонь, мужчины надрезали пули. Рани поднял голову мне навстречу, и вдруг его лицо стало злым и жестоким. Он резко схватил лежащий рядом автомат, и тишину ночи прошила короткая очередь. Моё тело среагировало быстрее, чем я что-либо сообразил: сильным прыжком я ушёл в сторону, на лету выхватывая из-за спины оружие, кувырком погасил инерцию движения, залёг и передёрнул затвор. Одновременно на то место, где я только что стоял, шлёпнулось тело здоровенной крысобаки. Между глаз у неё кровоточила рана. Все вскочили и настороженно вглядывались в тёмные проходы, ожидая появления других животных. Лишь только Джой не выказывал беспокойства.

— Это изгой, самец-одиночка, — сказал он, присев над крысобакой и разглядывая рану.

— Откуда знаешь? — спросил Марк.

— Только они огня не боятся. Этого надо прирезать, пока не очухался: пуля только оглушила его и сорвала кожу.

Он задрал крысобаке голову, намереваясь перерезать ей горло ножом, но я остановил его:

— Погоди! У меня насчёт этой твари есть кое-какие планы. Она появилась здесь очень вовремя.

— Да ну? Лично мне так не показалось. Ещё чуть-чуть, буря мала, и ты бы лежал на её месте с перекушенной шеей! — сказал Рани. — Так что же ты хотел с ней сделать?

— Есть у меня один план. Вот смотри. Эту штуковину я нашёл внутри кирасы. Это маяк. По нему-то и находят местоположение того, кто её носит...

У Джоя нашлись иголка и нитки. Пока Ил шила из ткани бронежилета небольшой мешочек, я из ремешков от того же бронежилета соорудил ошейник. В мешочек мы сложили все пять маячков и надёжно закрепили на ошейнике, который, соблюдая меры предосторожности — животное уже начало подавать признаки жизни — надели на крысобаку. После этого я плеснул немного воды из фляжки ей на морду.

Крысобака зашевелилась и неуверенно встала на подгибающиеся лапы. Её бессмысленный взгляд долго блуждал, но, остановившись на нас, сфокусировался и налился злобой. Зверь ощерился и припав к земле, стал медленно приближаться. Я выстрелил в воздух, но крысобака только прижала уши. Пришлось выстрелить вторично, уже прицельно. Пластиковая пуля, попав в грудь животного, отбросила его на несколько шагов назад. Крысобака взвизгнула и захрипела, но, всё равно, продолжала смотреть на нас как на добычу. Только ещё один выстрел на поражение обратил её в бегство.

— Вот так-то! — довольно сказал я. — Будем отвечать сюрпризами на сюрпризы. Пока счёт два — ноль в нашу пользу.

— Это как? — поинтересовалась Ил.

— Первый сюрприз — твёрдые пули, второй — убегающие маячки. А их сюрпризы уже не в счёт, раз мы о них знаем.

— О всех ли? — задумчиво произнёс Рани. — Джой! Не знаешь, почему атак-редеров, бушприт им в рёбра, было только шестеро?

— Что значит «только»? Их на всю Империю всего шестеро — ни больше, ни меньше, — пожал плечами Джой.

— А нам говорили — семь. Так значит, Ос... — Ил испуганно прикрыла ладошкой рот.

— Ос-переос! Да... — Рани выругался так цветисто, витиевато и вместе с тем гнусно, что у всей морской нечисти, услышь она это, даже рога бы покраснели. — Нету никакой Ос! Подсадная она: вдруг бы мы что-нибудь придумали? И «помилованного дядюшки Олио» тоже нет и никогда не было! И потому получается, что эта долбанная Башня Спасения — это... это...

—...полная туфта, — подсказал я. — И не надо к ней идти.

— Как бы там ни было, — сказал Марк, — но отсюда надо уходить: сюда-то атак-редеры придут наверняка. Да и костёр уже догорает. Но прежде я предлагаю выбрать старшего.

— Кого ты предлагаешь? — спросила Ил.

— Мне кажется, это должен быть или Джой — он лучше других знает здешнюю местность и повадки наших противников, или Рани — у него есть боевой опыт, пусть хотя бы и на море.

— Я солдат, а не командир, — возразил Джой. — К тому ж, я уже говорил, что местность дальше Зуба Дракона я не знаю.

— В таком случае остается только Рани, — подытожил Марк.

— А Ланс? А ты? — спросила Ил.

— Если бы я чувствовал, что смогу быть старшим, то не постеснялся бы себя предложить: ведь речь идёт о наших жизнях. А Ланс... Слишком мало времени мы его знаем.

— Но Джоя ты знаешь ещё меньше.

— Давайте не будем терять время на споры, — вмешался я. — Мне тоже думается, что лучшим командиром будет Рани. Другие мнения есть?

Возражений ни у кого не имелось.

— Эх, буря мала! — воскликнул Рани. — Быть по сему, принимаю командование кораблём на себя. Первый приказ: срочно собираемся и выступаем. Идти будем, пока светит луна. Джой, как ты думаешь, в каком направлении утром двинутся атак-редеры?

— Я думаю, на ночь-ночь-закат, в сторону Башни Спасения, — ответил тот.

— Значит, мы пойдём на день-закат.

— Но... там горы. Они непроходимы.

— А ты это точно знаешь?

— Нет, но говорят...

— Говорят, за морем песок едят. Не думаю, что кто-нибудь слишком упорно искал проход в этих горах. Вот мы и проверим. Зачем ты эту хренотень напяливаешь?

Последнее относилось ко мне: я надевал наиболее уцелевшую после потрошения кирасу.

— Пригодится! — усмехнулся я. — Думаю, ещё один сюрприз подготовить.

— Ну, смотри — тебе тащить!

— Кстати, все остальные кирасы надо припрятать, чтобы атак-редеры не сразу догадались, что за пустышкой гоняются. Лучше всего — закопать в камнях.

Надёжно закопав кирасы в высокой осыпи из щебня, окружающей Зуб Дракона, мы двинулись в путь.

Плато Синих Псов,

ночь с 20 на 21 кумината 8855 года

Луна освещала нам дорогу ещё часа два, и всё это время мы шли в выбранном направлении без остановок. Затем вдруг набежали тучи, стало темно. Мы пробовали продвигаться в потёмках, но это получалось так медленно, что попросту не имело смысла.

— В дрейф ложиться, вахту ставить! — скомандовал Рани. — Всем спать. Ланс, заступаешь на вахту первым. Через два часа разбудишь Марка, он тебя сменит. Стрелять без предупреждения на любой шорох: свои здесь не ходят.

Мои спутники немного повозились, устраиваясь на ночь, и вскоре всё стихло. Я остался наедине с собой, и вдруг осознал, что ночь нежна и прекрасна. Негромко стрекотали насекомые. Изредка пролетали большущие светлячки, неоновое мигание которых напомнило мне бортовые огни самолётов. Лёгкий ветер сдувал дневные заботы: казалось невероятным, что в это самое время шесть человек спят и видят, как моя голова — самый ценный трофей предстоящей охоты — летит на землю после залихватского удара меча.

— Скажи, Джой, почему ты пошёл вместе с нами? Ведь это опасно, это смертельно опасно! — услышал я тихий шёпот Ил и от неожиданности даже вздрогнул. Ночная тишина и каменные стены создавали удивительный эффект: казалось, губы девушки произносят эти слова прямо возле моего уха.

— Я пошёл не с вами, я пошёл с тобой, — также шёпотом ответил солдат.

— Но ведь ты мог этого не делать. Был бы сейчас в безопасности...

— Хочу быть рядом с тобой. Ты мне нужна.

— Почему именно я? Ведь не такая уж я и раскрасавица. Вокруг столько красивых девушек и женщин... Такому видному парню, как ты, стоит только лишь прищёлкнуть пальцами, как их набежит столько, что придётся отбиваться.

— Я солдат, а солдаты предпочитают завоёвывать, а не отбиваться, — пошутил Джой.

— А если серьёзно?

— Если серьёзно... Если серьёзно, то других я просто не вижу. Все эти долгие месяцы я всё время вспоминал о тебе. И каждый раз сердце сжималось. Мучительно-мучительно. А вчера, когда я увидел тебя здесь, оно чуть не выпрыгнуло наружу.

Сообразив, что я сейчас могу стать невольным и, возможно, нежелательным свидетелем любовного признания, я пошевелился, произведя лёгкий шум, и слегка кашлянул. Однако эти двое по-прежнему не обращали на меня и малейшего внимания. Что ж, их дело. По крайней мере, они знают, что я их слышу.

— И что это означает? — преувеличенно наивно спросила Ил.

— Это означает, что я очень заволновался, увидев тебя.

— А почему?

— Почему? Потому что правы фигляры и стихотворцы: есть на свете Любовь, чувство, когда жизнь и счастье другого человека становятся тебе дороже собственных. Ил, я люблю тебя. Тебя и только тебя. И не нужны мне те другие тысячи женщин, которые бегут на щёлканье пальцев.

— И я, Джой... и я люблю тебя. Я хочу всегда быть с тобой. Рядом. Близко. Близко-близко. Всегда, сколько бы жизни нам ни отмерили Тот либо Другой.

— Сколько бы ни отмерили... — эхом повторил Джой. — Может быть, эта ночь — последняя в нашей...

— Тс-с-с! Не говори ничего. Просто обними меня и люби, как в последний раз. И сколько бы ни было отпущено нам мгновений любви, мы будем чувствовать каждое из них как последнее... Да?

— Да, любимая.

Шёпот стал неразборчивым, сбивчивым, понятным лишь для двоих, прерывающимся судорожными вздохами и тихими постанываниями.

Я думал, что эти двое вообще сегодня спать не будут. Но нет, очень скоро они утихли, заснув, вероятно, в объятиях друг друга. Говорю «вероятно», потому что видеть этого не мог: стемнело так, что огоньки светлячков стали резать взгляд. Если сначала сквозь тихо плывущие облака хоть изредка проглядывал туманный абрис ночного светила, то сейчас наползла огромнейшая чёрная туча, погрузив всё в полнейший мрак. И мне вдруг очень захотелось увидеть луну. Как в детстве, представив себя волшебником, я вытянул вперёд руки ладонями в стороны (всё равно никто не видит!), и стал мысленно раздвигать тучи...

...Этого не могло быть, но это происходило: тучи расходились туда, куда я сдвигал их руками! Те, что по ветру — чуть быстрее, против ветра — чуть медленнее. Совпадение? Или... Я опустил руки. Разрыв в туче быстро затянулся. Я вновь попробовал расчистить небо. И вновь получилось!

«Рог Воды дает тебе свое имя и покровительство. Отныне имя тебе — Водорог», — всплыло в сознании. Вот это да! Так значит, это не пустые слова! Вода дала мне имя, вода оказывает мне покровительство, вода повинуется мне! Я закрыл глаза и расслабился. Мне показалось, что я сейчас должен что-то ощутить. И не ошибся. Каким-то внутренним взором я увидел всю окружающую меня живую воду. Легко проплывали надо мной облака и тучи. Колокольчиками звенели капли росы на камнях. Невдалеке облегчённо вырывался из недр горы маленький ручеёк чтобы, покрутившись в крошечном озерце, тут же ринуться в непроглядную бездну пещеры. А вдали что-то незлобиво ворчал старик Океан. И от всего этого ко мне устремлялась добрая, подпитывающая меня энергия.

А потом я развлекался. Сначала сделал дырку в облаках в виде круга, потом в виде квадрата. Квадрата мне показалось мало, и я превратил его в «пифагоровы штаны». После я разогнал все тучи, оставив лишь небольшое облачко, которому и стал придавать всевозможные формы: бегемота, самолёта, жирафа. Лучше всего у меня получился пыхтящий паровозик, у которого даже крутились колёса, а из трубы шёл дым колечками.

И тут грянул гром. Естественно, вместе с молнией, подобной которой я не видел: от горизонта до горизонта небо покрылось циклопическим неводом невероятной яркости, треск раздался такой, будто разом порвали несколько тысяч железных листов. Все мои спутники тут же вскочили как подброшенные, сжимая в руках оружие. Разряд, казалось, ещё большей силы, повторился вновь. Все, как по команде, осенили себя Святым Косым Крестом в Круге. Последующие три разряда, не столь масштабные, как предыдущие, имели чёткие очертания. Они просверкали в абсолютно чистом небе, на расчищенном мною пространстве.

— Руны. У меня нет слов, — потрясённо произнёс Марк. И я с ним мысленно согласился. Руны из молний на фоне звёздного неба, как оказалось, производят неизгладимое впечатление. Но что они означали, никто не знал: грамотных среди нас не оказалось. Я попенял себе за то, что не удосужился этим заняться, хотя возможность для этого была: Асий был грамотным, а провели мы с ним вместе немало времени.

Хотя все отдыхали менее двух часов, сна более ни у кого не осталось ни в одном глазу. Рани, увидев, что облака разошлись и луна сияет вовсю (я скромно умолчал о том, чья это заслуга) предложил двигаться дальше.

Я решил освежиться и принялся умываться, щедро поливая себе из фляжки. За моей спиной наступила напряжённая тишина. Я оглянулся и увидел, что вся наша команда смотрит на меня с таким ужасом, словно я осквернил святыню.

— Ты, это... того... буря мала... ты что... — только и мог произнести Рани.

— Не бойтесь, — понял я их страхи и улыбнулся. — Вода скоро будет. Много, сколько угодно. Не верите? Тогда можете умыться из моей фляжки.

Мне никто не поверил, кроме А-Ту, которое тоже умылось из своей фляги, но и то очень экономно. И как же все изумились, когда метров через пятьсот мы действительно вышли к источнику! Всё здесь оказалось именно так, как мне привиделось недавно: маленький водопадик выбивался из скалы, впадал в крошечное озерцо, а затем низвергался в бездонное отверстие каменного колодца, и шум падающей воды слышался оттуда едва-едва.

— Ты что, буря мала, вахту покинул? Оставил нас без охраны? — сурово спросил Рани.

— Никак нет, сэр! Не отходил ни на шаг!

— Откуда ж ты узнал про этот ручей? Услышать ты его не мог...

— Почувствовал.

— Что-то не нравится мне всё то, что вокруг нас происходит. Ты, часом, не колдун?

Я хотел ответить отрицательно, но уже не был уверен, что скажу правду.

— А если колдун? — ответил я вопросом на вопрос. — Чем плохо, если колдун за тебя?

— За меня? Знать бы это точно, Четыреста Двадцать Первый... — Рани пристально всматривался мне в глаза.

— Это долгая история, Рани. Однако поверь: я в отряде Неутомимых никогда не служил, а имя, которое ты назвал — не моё, — я легко выдержал его испытующий взгляд.

— А Камень Ол?

— И о камне я ничего не знаю. Но очень хотел бы узнать.

— Не знаю, почему, но я тебе верю, — сказал Рани после некоторой паузы, а затем скомандовал. — Привал. Всем сменить воду в фляжках.

— Какая замечательная глина! — Марк нежно разминал в руках поднятую со дна озерца массу. — Из такой получаются прекрасные бокалы для вина: тонкие и прочные, лёгкие и звонкие! Уж поверьте мне, потомственному гончару!

Пока все плескались в ручье и наполняли фляги свежей водой, Рани отвёл меня в сторонку и спросил:

— Слышь, колдун, а что такое «туфта»?

Я объяснил, как мог и спросил:

— Что, словечко понравилось?

— Ну, да. Уж больно... ядрёное. Надо запомнить. Может, ещё парочку-другую подбросишь? Есть в запасе?

Плато Синих Псов,

21 кумината 8855 года

Солнце уже взошло и даже начинало припекать. Я освободил свой ранец, раздав его содержимое своим товарищам, и по пути собирал в него нечасто встречающиеся палочки, щепочки, веточки — всё, что случайно забросил сюда бродяга-ветер, всё, что могло служить топливом для костра. В одном месте я наткнулся на непонятно откуда здесь взявшуюся россыпь каменного угля и набрал его под самую завязку ранца.

— Зачем тебе костёр? — недоумённо спросил Марк. — Ночью не холодно, готовить горячую пищу всё равно не в чем... Только тяжесть лишняя.

— А вдруг опять под ливень попадём? — ответил я. — Да и вообще, мало ли...

Мы шли уже часа три, когда вдали раздался гулкий рёв. Все остановились и прислушались.

— Что это? — спросил Рани.

— Пусть не допустят Оба, чтобы это были императорские огнедышащие драконы, — с дрожью в голосе сказало А-Ту.

— Тебе приходилось их видеть?

— Да. Они огромные, с длинным хвостом, страшно ревут и изрыгают пламя, от которого нет спасения.

— Что будем делать? — спросил Марк.

— А что остаётся? Только уходить. Как можно быстрее и как можно дальше, — ответил Рани. И мы продолжили свой путь к горам, которые еле виднелись на горизонте и, казалось, не приблизились ни на йоту за всё это время.

К полудню солнце взошло настолько высоко, что почти исчезли все тени. Немилосердно пекло. Если до этого мы пытались идти под сенью скал, то теперь спрятаться было негде. Мне было жарко — и от ходьбы, и от солнца, добросовестно прогревшего мою кирасу. Однако усталости я не чувствовал, чего нельзя было сказать об остальных. Особенно измотались А-Ту и Ил, которых уже шатало, когда они взбирались на очередной валун. Шедший впереди Рани этого не видел. Пришлось его окликнуть.

— Нет, надо идти, — упрямо ответил он мне, когда я предложил сделать привал.

— Они скоро рухнут, и ты не сможешь их поднять! — возразил я. — Нужен хотя бы небольшой отдых. К тому же, последний раз мы ели в «зверинце».

С трудом удалось его уговорить. Ил опустилась на камни прямо там, где её застала команда сделать привал. Все остальные собрались вокруг неё. Никто не жаловался, однако было видно, что все безмерно устали.

Мы сидели и с трудом жевали сушёное мясо и не менее сухие галеты, запивая успевшей нагреться водой, когда невдалеке раздалась автоматная очередь. Все замерли, держа руки на оружии.

— Схожу на разведку? — вопросительно посмотрел я на Рани. Тот молча кивнул. Я сбросил сковывающую движения кирасу, взял автомат и полез на скалу. Наверху долго стоял, прислушиваясь, и, наконец, услышал треск ещё одной очереди, а следом — громкий одиночный выстрел. «Карабин», — понял я и, отметив направление, поспешил к месту перестрелки. Продвигался в основном по верху, но пару раз пришлось спуститься в расщелину и подняться вновь. Неожиданно выстрел раздался прямо у меня под ногами. Я лёг, подкрался к краю скалы, осторожно выглянул и понял, что успел к одной из финальных сцен охоты. Так, по крайней мере, думал обляпанный красной краской атак-редер, которого я увидел внизу прямо под собой. Держа карабин наизготовку, он осторожно приближался к камню, за которым укрылся Авер. Метрах в четырёх за охотником, держа камень под прицелом, двигались два автоматчика. На их мундирах тоже виднелись следы краски. Сверху мне было хорошо видно, как Авер пытается левой рукой вставить в автомат новый магазин. Правую, пробитую пулей выше запястья, он прижимал к груди, отчего по куртке расползалось большое кровавое пятно.

— Та-ак, ребятки... Правила нарушаем? Ну, что ж: свисток и красная карточка! — тихонько проворчал я и, сняв свой автомат с предохранителя, прыгнул «солдатиком» на предводителя. Успев на лету дать несколько выстрелов по одному из сопровождающих, я ударил ногами атак-редера и, изменив тем самым угол падения, мощным сальто ушёл в сторону. Автоматчики держали пальцы на спуске, поэтому в ответ сразу же прозвучали две длинные очереди. Однако одна из них просвистела высоко над моей головой, а вторая вообще ушла в никуда, так как Неутомимый, поражённый пластиковыми пулями, нажал на курок конвульсивно, от болевого шока. По второму автоматчику я уже стрелял из положения лёжа, но автомат сделал два выстрела, после чего его заклинило. Впрочем, и этого хватило: обе пули попали в цель. Со стороны сопровождающих опасности ждать не приходилось — оба лежали без сознания. Я обернулся к атак-редеру.

Если бы я попал ногами туда, куда намеревался — в основание шеи — то имперский маршал уже бы никогда не встал. Однако автоматная очередь изменила траекторию моего прыжка, и я немного промахнулся. Атак-редер, морщась от боли и держась за ушибленное правое плечо, поднимался с земли, оглядываясь в поисках своего карабина. Но тот отлетел далеко в сторону, и добраться до него я бы не позволил. Поняв это, атак-редер перевёл взгляд на меня.

— А-а, так вот кто это, — произнёс он хрипло, но вполне по-ланельски. — Как говорится, на хорошего охотника и зверь сам выбегает.

— Кто здесь зверь, это ещё вопрос, — возразил я. — Это только звери не признают ни договорённостей, ни правил!

— Правила отменены. Впрочем, одно осталось: пост главнокомандующего за твою голову, — с этими словами он вытащил из ножен Меч, обоюдоострое лезвие которого, ярко блеснувшее на солнце, оказалось необычайно плоским, и что-то нажал на рукояти. Тотчас всё лезвие по периметру загорелось ярким сиянием, хорошо видимым даже при полуденном солнце. Он двинулся на меня, так быстро вращая Мечом, что клинка не стало видно: казалось, перед атак-редером порхает огромная огненная бабочка.

Я схватил заклинивший автомат за дуло, и попытался воспользоваться им как дубинкой. Однако после первого же соприкосновения с огненным Мечом моё оружие распалось на две части, хотя удара я почти не почувствовал. «Бабочка» крутилась уже почти рядом с моим лицом и казалась непробиваемой, когда у меня включилось состояние боевого транса и время замедлилось. «Бабочка» пропала. Остался Меч, который вращался хотя и быстро, но не настолько, чтобы не найти бреши в обороне. И в это время я увидел, как к голове атак-редера приближается пуля и разбивается об неё, растекаясь большим красным пятном. Голова маршала медленно наклонилась вперёд, затем также медленно откинулась назад (в реальном времени — просто мотнулась), а движение Меча ещё более затормозилось. После дошёл и звук выстрела, очень протяжный, вибрирующий и медленно затухающий. Улучив момент, я рванулся вперёд, схватил атак-редера одной рукой за плечо, другой — за предплечье и крутанул, намереваясь вывернуть его руку за спину. Не учёл я только одного: необычности его оружия. Меч в выворачиваемой руке, легко чиркнув, перерезал атак-редера пополам. Нижняя половина, постояв ещё несколько мгновений, рухнула на землю. Верхнюю половину я растерянно держал перед собой, а из неё потоками лилась кровь, заливая мне штаны и сапоги. Атак-редер недоумённо посмотрел на меня, затем перевёл взгляд вниз. Его брови удивлённо дёрнулись, а затем глаза закрылись, голова упала на грудь. Меч выпал из мёртвой руки и, легко разрубив в падении крупный валун, всё так же сияя, остался лежать на земле.

Неутомимые, уверенные в том, что самое тяжёлое последствие охоты — испачканный мундир, боевых кирас на охоту не одевали: зачем таскать лишнюю тяжесть? В нашей короткой схватке это обстоятельство сыграло против них. Сейчас, кряхтя, охая, то и дело потирая ушибленные пулями места, они таскали камни, возводя из них последнее пристанище для своего бывшего командира. Я сидел на валуне и методом научного тыка пытался разобраться с тем, как включается и выключается Меч: на рукояти располагались всего три кнопки, но нажимать их, по-видимому, следовало в определённой последовательности. Карабин и автоматы пленных лежали рядом. Авер, уже перевязанный, бледный от большой потери крови, сидел неподалёку в тени скалы. Я вёл допрос Неутомимых, не прерывая их трудовой деятельности. Скрывать им было нечего, так что отвечали они охотно, хотя и через силу: ушибленная грудь давала о себе знать.

— Хочется мне знать, браво-ребятушки, — я произвёл очередную серию тыканий в кнопки, — что ж вы это так безобразничать стали, не по правилам биться? Ваш атак-редер, густо измазанный краской, должен бы уже идти с повинной к императору, повесив буйную головушку, а он продолжал на людей кидаться?

— Так ить, приказ! Император всех поднял посередь ночи, какой-то бешеный весь. Орёт: «Чтобы к вечеру все шесть голов здесь лежали!» Холера его знает, что на него нашло! Видать, припекло шибко, раз по-нашему орать стал. Три раза верхнюю, один раз нижнюю.

— Что? — не понял я.

— Три раза, говорю, верхнюю кнопочку нажать требуется, один раз нижнюю. Тогда Меч погаснет, — повторил Неутомимый.

Я произвёл подсказанные действия, и ореол вокруг лезвия исчез.

— Ага! Благодарю. А обратно как?

— Обратно — наоборот. Один раз нижнюю, три раза верхнюю.

— Замечательно! — я несколько раз включил-выключил Меч, потом вложил в ножны и прицепил к поясу. — Следующий вопрос: как вы здесь так быстро оказались?

— Дык, это... На «ледрах» нас привезли.

— «Ледры» — это что?

— «Летающие драконы», а меж нами — «ледры». Такие штуковины железные: громадные, тяжёлые, но по воздуху летают — куда тем птицам! А реву-ут!

— А на месте в воздухе висеть могут? — задал я уточняющий вопрос.

— А то! И вперёд, и назад, и на месте — куда угодно!

Так вот они какие, местные драконы! Ещё боевых вертолётов нам тут не хватало!

— Все охотники ходят группами по три человека? — продолжил я допрос. Неутомимый кивнул. — А где остальные?

— Все остальные тебя и других почему-то далеко на полночь ищут. А ты — вот он-нате!

— Какие-то условные знаки есть?

— Зачем?

— Ну, к примеру, как бы вы смогли узнать, что все «тушканчики» убиты и охота закончена?

— Дык, на то у господина атак-редера дальноговорник имеется.

— Вот, чёрт! А ну, живо разгребайте кучу обратно! Мне нужен этот дальноговорник!

— Так ты что, даже не обыскал его? — подал слабый голос Авер. — Вот теперь я верю, что ты никогда не был Неутомимым! Эй, вы там! Подать сюда не только дальноговорник, но и всё, что у него есть!

Спустя некоторое время перед нами лежали: переговорное устройство, похожее на мобильный телефон без дисплея, карта местности, золотая медаль в форме крепостной башни, серебряный накладной ноготь и пакетик с зубочистками.

— Что-то налегке ваш начальник путешествовать отправился! — сказал Авер.

— «Налегке»! Скажешь тоже, — переглянулись Неутомимые. — Мы нашу поклажу недалече оставили, когда тебя заметили. То есть, поклажа-то, конечно, евойная, но тащить-то нам приходилось. Не каждый, скажу тебе, подымет!

— Как эта штука включается? — спросил я, вертя в руке переговорное устройство.

— Так ведь смотря для какой нужды включать. Ежели кирасу потребно искать, то красную кнопочку ткнуть надо.

Я нажал на красную кнопку, и в устройстве тихо заработал бипер. Едва я повернул руку с прибором на восток, сигнал зазвучал громче.

— Где твоя кираса? — спросил я Авера.

— Бросил. Там где-то, — он махнул здоровой рукой в том же направлении.

— А если между собой необходимо разговаривать? — продолжал я расспрашивать Неутомимого.

— Эвона, зелёная кнопочка. Да только сейчас тыкать без толку. Надобно подождать, покуда дальноговорник не задребезжит. Вот тогда всех и услышишь. Скажи, командир, — замялся он, — как ты с нами собираешься... Что с нами-то будет?

— Да пристрелю сейчас, как крысобак, и все дела! — зло просипел Авер. — Припомню, как вы меня по ущелью гнали! Как...

— Вот когда гнали, тогда и надо было пристреливать! — оборвал я его. — А сейчас нечего кулаками после драки размахивать.

— Ага! Пристрелишь их... красочкой... — буркнул он.

Я обернулся к насуплено стоящим Неутомимым и сказал:

— Знаю, солдатушки, что жизнь ваша подневольная — выполняй что прикажут, что смерти ни моей, ни товарищей моих вы не желаете. Так что, похороните своего начальника — и ступайте себе с Бо... с Обоими на все четыре стороны. Только «вот что, ребята: пулемёта я вам не дам», — вспомнилась фраза из известного кинофильма.

— Это ты про скорострелы, что ль? — догадался один.

— Про них. Впрочем, вон тот можете забрать, — я показал на свой располовиненный автомат. — А про второй какую-нибудь сказку придумаете.

— Нет, командир, ты не понимаешь... Со скорострелами ли, без них ли — нету нам обратного пути. Мы ж самого атак-редера не уберегли! После такого — либо в «зверинец», либо на копи, кайлом махать. Взял бы ты нас с собой! А, командир? — солдат смотрел на меня с надеждой, а его товарищ согласно кивал головой. Их просьба оказалась для меня неожиданной и поставила в тупик.

— Вы, наверное, сами не понимаете, о чём просите. Опасаетесь попасть в «зверинец», и тут же напрашиваетесь на роль дичи. За нами охотятся, а за вами ещё нет. Вам будет легче уйти одним.

— Да куда уходить-то? — в голосе солдата прозвучала полнейшая безнадёжность. — Даже если мы сумеем спуститься с этого проклятого плато... Мы же, кроме казармы, ничего не видели.

— Поверите ли, — я посмотрел по очереди в глаза обоим, — если я скажу, что мне тоже некуда идти?

— Ну вот! Я же знал, что нам по пути! — пошутил Неутомимый и мы невесело рассмеялись.

Под жарким солнцем кровь на одежде очень быстро высохла и заскорузла, приведя в плачевное состояние и куртку Авера, и мои штаны. Впрочем, кое-что из одежды нашлось в багаже маршала, за которым мы не поленились вернуться, хотя идти пришлось довольно далеко, по моим прикидкам, километров восемь—девять. Авер ни за что не хотел надевать ничего из того, что принадлежало атак-редеру, поэтому пришлось отдать ему свою курточку, а самому полностью сменить гардероб. И вот теперь я, облачённый в парадный сине-золотой маршальский мундир, при Мече и карабине, с тремя автоматами за спиной, возглавлял нашу небольшую процессию. За мною шли Неутомимые. Звали их, как я выяснил, Четыреста Девяносто Седьмой и Пятьсот Третий. Однако я категорически отказался их так называть и переименовал в Шуру и Петю, чему те несказанно обрадовались. Помимо огромных рюкзаков мои крестники несли раскладной шезлонг, который этот пижон атак-редер всегда таскал за собой. Шезлонг мы трансформировали в носилки, на которых теперь возлежал бледный Авер и беспрестанно ворчал: «Полегче, увальни, все мозги мне вытрясете!»

Подходя к месту, где оставался наш отряд, я остановил Неутомимых, а сам пошёл вперёд. Предвидя, что мундир атак-редера может сыграть со мной злую шутку, я поднял карабин высоко над головой и, держа его обеими руками, непрестанно громко повторял:

— Рани! Марк! Джой! Не стрелять! Это я, Ланс! Рани! Марк! Джой!

— Ланс! Вернулся! — раздался голос Ил, — Хвала Обоим, а то мы уж... — она выбежала из-за поворота скальной «улочки» и замерла на полуслове. Затем появились остальные. Представьте себе немую сцену из «Ревизора», где артисты по очереди выходят и застывают в позе немого изумления. Мне показалось это чрезвычайно смешным. Я не выдержал и расхохотался. Мой смех снял всеобщее оцепенение, все бросились ко мне, принялись тормошить и расспрашивать.

— Да ты, никак, атак-редера завалил? Ну, Ланс, ангидрид твой перманганат, ты... можешь! — восхищённо пробасил Рани, щегольнув одним из подброшенных мною студенческих ругательств.

— Ух ты! Вот это да! Дальнобой! — восхитился Джой.

— Нравится? Дарю! — я щедрым жестом бросил карабин в руки пареньку, и тот поймал его аккуратно и нежно, как живое существо. — И вот ещё: подсумок со всяческими принадлежностями для него.

— А ты знаешь, мундир тебе идёт, — оценила Ил. — Ты в нём такой... такой... В общем, такой!

— А, может быть, ты променял голову Авера на должность при императоре? — неудачно пошутил Марк.

— Что ж, пусть тебе голова Авера сама об этом расскажет! — усмехнулся я и крикнул. — Шура, Петя! Идите сюда!

После того, как из-за ближайшей скалы показались Неутомимые с носилками, последовала вторая немая сцена.

Я собрал в кружок Марка, Ил и А-Ту.

— Есть у меня, братцы, одна идея, — сказал я им. — Ещё один сюрпризик императору и его прихвостням.

— А ну-ка, ну-ка! — мигом заинтересовались они. — Давай, выкладывай: что ты там придумал?

— Для этого необходимо развести костёр.

— Так за чем же дело стало? — удивилась Ил. — Топлива ты целый рюкзак насобирал, зажигалка у Джоя есть. На растопку — карты...

— Проблема в том, что дым от костра могут заметить.

— Когда я был привольным, — усмехнулся Марк, — меня это тоже заботило. Не беспокойся, жечь костры без дыма я умею. А дальше-то что?

Я вытащил из рюкзака большой пакет, обёрнутый в несколько слоёв пергамента от использованных сухпайков и протянул его Марку.

— В этом пакете находится та самая замечательная глина из ручья. Думаю, из неё можно сделать не только бокалы, но и формы для литья. А вот кираса, напичканная свинцом. Ваша задача: сделать свинцовые пули и заменить их во всех патронах. Вопросы есть?

— В чём свинец плавить? — поинтересовался Марк.

Я вытащил из кирасы железную пластинку и, чуть попотев, изогнул её в форме лотка с носиком для разливки.

— Пойдёт? — спросил я Марка.

— Вполне, — ответил тот, и вновь сформированная трудовая бригада с энтузиазмом принялась за работу: Марк изготавливал из глины формы для отливки. Ил, придерживаясь инструкций, данных ей Марком, поддерживала огонь. АТу разбирало патроны и аккуратно расставляло гильзы с порохом на плоском камне.

В это время Джой с карабином сидел дозорным в каменной нише на вершине утёса. Авер отлёживался в шезлонге. Состояние его улучшалось, чему способствовал и сытный обед, который мы устроили из запасов атак-редера. Рани, разложив перед собой трофейную карту, сосредоточенно рассматривал её, хмуря брови. Мы с Петей и Шурой проводили ревизию двух огромных рюкзаков, безжалостно выбрасывая всё, что считали лишним. «За борт» полетели раскладные стол и стул, подушка, два набора фаянсовой посуды (один запасной), коробка с серебряным столовым прибором, какой-то музыкальный инструмент вроде гитары, большая записная книжка в тиснёном кожаном переплёте (прочитать мы не могли ни слова, но на всякий случай я её пролистал и запомнил). Всё, что могло гореть, тут же уходило в «фонд обороны», на костёр.

— А вот это надо держать наготове! — я держал в руках полотнище большой палатки, окрашенное в жёлто-коричневый камуфляж. Меня поразило качество ткани: плотная, прочная и практически невесомая.

— От дождя закрываться? — поинтересовался Рани.

— И от дождя, и от «ледров».

— А это ещё что такое?

— Драконы. Летающие, — услужливо пояснил Петя.

— И что: пролетят и не заметят? — усомнился Рани.

— Очень может быть, — ответил я.

— Что ж, будем надеяться.

— Петя, а что это за хренотень? — раздался сверху голос Джоя. — В подсумке нашёл.

Джой крутил в руках толстый металлический цилиндр.

— Тихострел называется, — пояснил тот. — Наворачиваешь его на ствол, и выстрела почти не слышно. Это для охоты на зверей: чтобы после первого выстрела стадо не разбежалось.

— Послушайте меня. Я тут внимательно просмотрел всё, — громко сказал Рани, ткнув пальцем в карту. — Очень похоже, что вход и выход на плато только один: тот самый подъёмник, на котором нас сюда доставили. Есть ли какой-то спуск на полночь — неизвестно. Карта до тех мест не распространяется. А даже если бы он там и был — дойти дотуда мы не сможем по причине скудности запасов продовольствия и воды. По всему получается, остаётся нам одно: идти к горам. Похоже, их почти не исследовали — на карте очень много белых пятен. Надежды не много...

В это время в моём кармане раздался звонок.

— Что это? — насторожился Рани.

— Тихо! Всем — ни звука! — Я предостерегающе поднял палец. — Марк, подойди сюда, будешь переводить!

Ещё раз приложив палец к губам, я нажал зелёную кнопку. Однако перевода не потребовалось, совещание в эфире шло на понятном языке.

— ...мне ещё ждать? Где они? — раздался из динамика голос.

— Император... — одними губами произнёс Петя, тыча пальцем в сторону прибора.

— Судя по сигналам дальнометок, пятеро идут к Башне, мой император. Они находятся в квадрате двести семь, — ответил один из атак-редеров. — Один, видимо, самый хитрый, двинулся на день-закат и находится сейчас где-то в квадрате четыреста три. Его преследует Эдон.

Петя молча зажестикулировал, показывая одной рукой в ту сторону, откуда мы пришли, а второй делая вид, будто делает себе харакири. Я понял, что речь идёт о его бывшем командире.

— Эдон! Где ты? Что у тебя?

— Всё отлично, мой император! — прохрипел я. — Четыре звезды я заработал!

— Ну, хвала Обоим! Хотя бы один умелый воин в моём окружении есть. Своей волей и благорасположением добавляю тебе ещё одну звезду!

— Рад служить моему императору! — брякнул я наобум, но, судя по частым одобрительным кивкам Пети, именно то, что и полагалось в этом случае.

— Что у тебя с голосом?

— Сорвал с этими тупыми балбесами, — после этой моей фразы Петя скорчил обиженную мину.

— Мой император! Говорит атак-редер Рапо. Я только что подстрелил крысобаку...

— Крысобаку?! И ты считаешь, что мне об этом надо непременно сообщить?! А на тараканов ты там случайно не охотишься?

— Нет, мой император, я подстрелил только эту крысобаку. И я бы не стал беспокоить таким пустяком своего императора, если бы не одно необычное обстоятельство. У неё ремень на шее...

— И что?

— Это ремень от кирасы. К нему привязан мешочек, в котором лежат пять дальнометок. Весь день мы гонялись за этой тварью. Обидно, но это так...

— Где они могут быть? — после продолжительного молчания спокойно, но с металлом в голосе задал вопрос император.

— Где угодно в радиусе шести квадратов от базы, — ответил Рапо.

— Каждому высылаю «дракона» с отделением Неутомимых. Охота продолжается с воздуха до тех пор, пока оставшиеся пять голов не будут лежать у подножия моего трона! — после этих слов раздался щелчок: император отключился от связи.

— Что, Эдон, выслужился? — раздался из динамика голос Рапо. — Только не разевай широко пасть: пока я жив, главнокомандующим тебе не быть!

— О чём гундос?! Главнокомандуй себе на здоровье! — великодушно разрешил я и отключил прибор, на который вся моя команда косилась с испугом и удивлением.

— Что это за хренотень такая, буря мала? — спросил Рани. Ил на всякий случай осенила себя Святым Косым Крестом в Круге:

— Они где-то близко?

— Эта хренотень называется дальноговорник, — просветил компанию Петя. — Император и его атак-редеры сейчас далеко, за много силей отсюда. Но один «ледр» с отделением Неутомимых скоро прилетит сюда, чтобы забрать лад-лэда Эдона, нас с Четыреста... тьфу, тарк побери!.. нас с Шурой и вон евойную голову, — он кивнул в сторону Авера.

— Ага. Не позже, чем через час, — поддакнул Шура.

— Марк, Ил, А-Ту! Сколько вам ещё потребуется времени? — спросил я.

— Совсем немного, мы уже почти закончили, — Ил показала мне полные пригоршни изготовленных боевых патронов.

— Сколько Неутомимых в отделении? — обратился я к Пете.

— В каждом отделении по двенадцать. Ещё с ними старший, полугроссер. Да ещё два погонщика дракона, — ответил тот.

— То есть, пятнадцать, — подвёл итог Рани. — Боюсь, буря мала, не справиться нам с ними.

— А если спрятаться? — предложила Ил. — Под палатку, как предлагал Ланс? Они нас не заметят и пролетят мимо!

— Мимо не пролетят, — сказал подошедший Джой. — Ланс, дай мне Меч.

Я вынул Меч из ножен и протянул ему.

— Мне доводилось чистить Мечи. Вообще-то это обязанность Неутомимых, но они почти всегда сваливают её на простых армейцев, — продолжил Джой, нажимая на кнопки. Он отделил рукоятку от клинка и потряс её: на его ладонь выпала знакомая таблетка-«дальнометка». — Тогда я не знал, что это такое. Жаль, ни одной крысобаки поблизости нет!

— И не надо, — сказал я. — Мы поступим по-другому. Есть одна идея.

Посадочные дымовые факелы также отыскались в багаже лад-лэда Этона. Когда прибывший для подкрепления «ледр», немыслимый гибрид вертолёта и реактивного самолёта, опустился на обозначенную ими площадку, глазам высыпавших из него Неутомимых предстало следующее зрелище: на шезлонге перед палаткой полулежал атак-редер с головой, полностью замотанной окровавленными бинтами, а два его оруженосца бдительно стояли на страже. Надо ли говорить о том, что роль «атак-редера» исполнял я?

Полугроссер, увидев начальство, подбежал ко мне и вытянулся во фрунт, ожидая приказа. Я прохрипел что-то невразумительное и энергично замахал рукой в сторону запада, изображая, насколько это возможно с забинтованным лицом, страшный гнев. Тут же подскочил проинструктированный мною Петя и «перевёл»:

— Господин атак-редер хочет сказать, что все пятеро «тушканчиков» здесь, засели вон на той скале. Ваша задача — захватить их живыми, потому как господин атак-редер хочет с ними лично посчитаться за свои раны: у мерзавцев откуда-то взялись боевые патроны. Так что будьте осторожны! Если операция будет проведена успешно, господин атак-редер обещает тебе чин гроссера!

— Может, атаковать их на «ледре»? — предложил полугроссер.

— Сказано же тебе: жи-вы-ми! — с наглостью, присущей ординарцам, оборвал его Петя. — К тому ж, ты что, не видишь, в каком состоянии господин атак-редер? Мы должны срочно доставить его к лекарю! Потом «ледр» вернётся за вами и за «тушканчиками». Выполняйте!

— Слушаюсь! — полугроссер моментально развернул свою дюжину в боевой порядок и повёл на штурм скалы. Лишь только они скрылись, из палатки вывалилось всё наше воинство и мгновенно взяло приступом «Летающего дракона». Последним внутрь летательного аппарата влез Шура, неся в охапке наспех снятое полотнище палатки. Оторопевшие пилоты не успели ничего понять.

— Полетели! — приказал Марк одному из них, судя по количеству нашивок, старшему. К этому времени я уже размотал бинты, в которых уже чуть не задохнулся от жары и духоты.

— Но... но это же совсем не господин атак-редер! — дошло до пилота.

— Да какая разница! — беспечно махнул рукой Марк.

— Я... я отказываюсь!

Марк приставил дуло автомата к его голове и, повернувшись ко второму пилоту, спросил равнодушным тоном:

— В одиночку управишься?

Тот, не в состоянии ничего сказать, только испуганно кивнул.

— Ну, вот и славно! — Марк картинно передёрнул затвор.

— Нет, нет, я... я тоже умею, — запаниковал старший и схватился за рукоятки управления.

— Правильно, не стоит жеманиться, — хмыкнул Марк.

Тяжело закрутились лопасти, «ледр» оторвался от земли и поднялся на несколько сот метров. Сверху каменный лабиринт казался слоем растрескавшейся от жары почвы. Даже отсюда не представлялось возможным полностью оценить грандиозность размеров плато. Оно тянулось на три стороны до самого горизонта, исчезая в зыбком жарком мареве: лишь далеко на западе с трудом просматривался горный хребет. И только с юга так же безбрежно возлежал океан, Полуденное Море.

— Куда лететь? — тускло спросил пилот.

— На заход, — ответил я и выбросил в иллюминатор маячок, извлечённый Джоем из рукояти Меча: ищите!

— Летим за Долгую Гриву, — согласно кивнул Рани. Он, как и все остальные «тушканчики», впервые поднявшись в небо, чувствовал себя, мягко говоря, неуютно, о чём свидетельствовала небольшая бледность.

Стрекотание винта смолкло, зато взревели турбины. Сквозь прозрачный люк в крыше мы увидели, как лопасти остановились, зафиксировались и утопились в крылья. «Ледр», набирая скорость, устремился на запад.

Впятером в кабине тесновато. Я, оставив Марка и Шуру контролировать действия пилотов, прошёл в салон, если только можно так назвать бочкообразное помещение с железными скамьями вдоль бортов. Все сидели у иллюминаторов и с интересом смотрели на приближающиеся громады пиков хребта Долгая Грива. Шум двигателя заглушал почти все звуки, поэтому я скорее почувствовал кожей, нежели услышал, как в моём кармане вновь затарахтел дальноговорник. Я нажал кнопку приёма и крепко прижал прибор к уху.

— Четыреста Двадцать Первый, с тобой говорит император! — услышал я.

— Сам император?! Да ещё и по-человечески?! Я польщён, — ответил я дурашливо, пьяный от ветра свободы. — Быстро же вы спохватились. Вот только я уже устал повторять, что я не Четыреста...

— Ты вспомнил, где Камень Ол?

— Послушай: отстал бы ты от меня? Даже прибор подтвердил, что я о твоём камне ничего не знаю, а тебе всё неймётся!

Последовало недолгое молчание, после которого император спросил:

— Кто из вас Предназначенный?

— С чего ты взял, что среди нас есть Предназначенный?

— О существовании Предназначенных мало кто знает. Так что, судя по твоему ответу, я не ошибся. Может быть, это ты и есть?

— Какая тебе разница?

— Действительно... — медленно произнёс он и отключился от связи. И в этом последнем слове звучала такая зловещесть, что вся эйфория мгновенно вылетела из моей головы. Почувствовав беду, я заорал пилоту: «Снижайся!» Но поздно! Последнее, что я запомнил — взрыв, ослепительная вспышка на месте кабины, разваливающийся на куски «ледр», стремительно летящая навстречу горная вершина и облака, облака, облака...

Хребет Долгая Грива,

21 кумината 8855 года

Очнулся я от холода — всё лицо и руки облепило что-то холодное, скорее всего, снег. Гудела ушибленная голова, в нескольких местах ныло тело. Вокруг стояла полнейшая темнота. Рядом слышались всхлипывания и чей-то тихий неразборчивый голос.

— Кто здесь есть? — спросил я.

— Ланс! Ты живой! — раздался голос Ил. — А я думала, только мы с Джоем остались!

— Я тоже... вроде жив, — прозвучал в темноте голос Пети.

— И я тоже, — узнал я голос А-Ту.

— Что произошло? Где мы? — спросила Ил.

— Так, это... упали мы. Сверху, — ответил Петя. — А где мы — сейчас посмотрим.

Послышались чирканья, и вскоре в руке Пети загорелся огонёк зажигалки, озаривший неровным светом окружающее пространство. Мы по-прежнему находились в корпусе «ледра», но вместо его носовой части искрилась огромная гора снега. Снег виднелся и сквозь прозрачный верхний люк, свидетельствуя о том, что летательный аппарат, вернее, то, что от него осталось, полностью погребён под завалом.

— О! А нас того... Засыпало! — удивлённо сказал Петя.

Тут насыпь зашевелилась и стала стекать внутрь корпуса, явив нашим глазам ругающуюся и отплёвывающуюся голову, всю белую от облепившего её снега: только по ругани я догадался, что голова принадлежит Рани. Чуть ниже из насыпи торчала нога.

— Ого, как тебя скрутило! — вновь удивился Петя. Рани скосил глаза на ногу, чуть призадумался, прислушиваясь к своим ощущениям, а затем заявил:

— Это не моё! Вытаскивайте!

Мы дружно ухватились за ногу и вытащили Авера, который уже почти задохнулся. Рани выбрался сам. Вместе с этими двоими внутрь «ледра» ссыпалась новая масса снега, значительно уменьшив и без того небольшой объём, в котором мы находились. Тут Петя айкнул и бросил зажигалку, которая упала в снег и тут же потухла. Нас опять окружил мрак.

— Нагрелась она здорово... — виновато прозвучали во вновь наступившей темноте слова Пети.

— Что будем делать? — спросил у всех Рани после некоторого молчания.

— Надо выкапываться, — подало голос А-Ту. — Нору прорыть.

— Ничего не получится, — возразил Джой. — Снег сухой, и никто не знает, сколько его над нами. Нас просто засыплет...

— Ужас какой! Я так не могу!.. не могу!!. не могу!!! — сорвалась на истерику Ил.

— А ну, тихо! — рявкнул я нарочито громко и свирепо. — Помолчите несколько минут!

Все смолкли. Стало почти тихо: лишь изредка жалобно икала Ил да жадно дышал Авер. Я внутренне собрался. Снег — та же вода, и я попробовал ощутить его, как давеча на плато. И у меня вновь получилось! Я ощущал это тяжёлое толстое покрывало гор на многие километры вокруг. Но сейчас меня интересовал лишь его небольшой участок — тот, что над нами: сугробище высотой около шести метров.

«Джой прав, — думал я. — Снег жёсткий и рыхлый: если копать вверх, он будет осыпаться и, в конце концов, засыплет нас полностью. Свободного объёма салона не хватит на то, чтобы вместить всё, что находится над нами. Что же делать? Так, посмотрим что творится вокруг. Здесь сугроб меньше, здесь ещё меньше, ещё... А здесь резко обрывается. Почему? Проталина? Или пропасть? А если?.. Ну-ка, ну-ка!»

Я сцепил пальцы в замок, развернул ладони в сторону завала и стал мысленно толкать закупорившую нас стену снега. Некоторое время ничего не происходило. Потом мне как будто сдавило виски, зазвенело в ушах: то ли от напряжения, то ли от быстро наступающей духоты. Наконец я почуствовал движение снежного массива и тут же почти въявь увидел низвергающийся вниз ослепительно белый поток. Он ссыпался в пропасть как сухой песок, сугроб над нами быстро уменьшался, и, наконец, под потолком фюзеляжа открылась щель, в которую хлынул солнечный свет и свежий горный воздух.

— И-и-и-и! — завизжала и запрыгала от радости Ил. — Слава Обоим! Жить — это так хорошо! Просто замечательно!

Соблюдая максимальную предосторожность, чтобы не быть унесёнными снежной осыпью, мы выбрались наружу. Оглядевшись, мы поняли, что произошло. Нас спасло счастливое стечение двух обстоятельств. Первое — это то, что «Летающий дракон», падая по параболе, упал на западный склон горы почти по касательной к поверхности, и мы вместе с лавиной, которую сами же и вызвали, относительно мягко съехали по снежному покрову, отделавшись только лишь ушибами и незначительными порезами. Упади мы на восточный склон, мы бы просто врезались в него и расшиблись насмерть. Второе — хвостовая часть фюзеляжа, в которой мы находились, застряла между двумя большими камнями-останцами и не скатились в пропасть, как все остальные обломки «ледра».

Мы находились на широком и длинном горном карнизе, покрытом многометровым слоем льда и снега. В пропасти, далеко под нами, стояли густые белые облака, скрывая от взгляда дно ущелья. Никто из четверых, находившихся в кабине, спастись не мог: вероятнее всего, они погибли уже при взрыве. Тем не менее, мы ещё долго бродили вокруг, временами проваливаясь в снег по пояс, всё-таки надеясь хоть кого-нибудь отыскать. Ил громко звала Марка и Шуру по имени. И вдруг её голос смолк, оборвавшись на полуслове. Я резко обернулся: Ил стояла замерев, в её глазах метался испуг. Я повернул голову в ту сторону, куда смотрела она.

От пропасти до скалы цепочкой растянулись Синие Псы. Я узнал их сразу, хотя и ни разу не видел. Внешне они чем-то походили на чау-чау, но размером превосходили сенбернара. Оказалось, что они не синие в буквальном смысле: густой подшёрсток абсолютно чёрный, но остевые волосы, наиболее густые в роскошной гриве, отливают сизым, как вороново крыло. Псы не нападали. Просто молча стояли и смотрели на нас. Такая же цепочка преграждала нам путь с другой стороны карниза.

Стоявший рядом со мной Джой вскинул карабин.

— Не стреляй, — тихо сказал я.

— Почему? — так же тихо задал он вопрос.

— Лавина может сойти. И вообще...

— Что «вообще»?

— Посмотрим...

Мы долго стояли не двигаясь. Сипсы тоже не приближались, стояли молча и неподвижно, чего-то ожидая. Спустя некоторое время из-за большого останца показался человек. Он беспрепятственно прошёл сквозь цепь животных и, сильно припадая на левую ногу, направился в нашу сторону. Два пса отделились от основной группы и двинулись за ним, в паре шагов позади: стало очевидно, что они присутствуют здесь в качестве телохранителей. Настороженные взгляды животных внимательно следили за нами.

Передвигался человек с трудом, тяжело опираясь на деревянный посох. Несмотряя на неизбежный на заснеженной вершине холод, всё его одеяние составляла лишь набедренная повязка из потёртой шкуры какого-то животного. Кожа незнакомца загорела почти до черноты, а густая шапка волос и борода, наоборот, выцвели на солнце и приобрели неопределённый сероватый цвет. Никакого оружия, даже ножа, он не имел. В нескольких шагах от нас он остановился и пристально оглядел всех. Оба Синих Пса неподвижными стражами застыли рядом.

— Здесь упал дракон, — очень медленно, словно подбирать нужные слова ему неимоверно трудно, сказал человек. — Где он?

— Вон там, между теми двумя камнями, — указал рукой Рани, — лежит всё, что от него осталось...

Незнакомец ничего не сделал, но около двадцати сипсов тотчас же, глухо рыча и по грудь увязая в рыхлом снегу, рванулись к остаткам «ледра». Два десятка больших, тяжёлых псов. И под их суммарным весом лавина, притормозившая на горном карнизе, вновь двинулась и стала стекать в пропасть. Собаки тотчас повернули обратно, но было уже поздно: рыхлый снег неимоверно мешал бегу. Несмотря на все их усилия, псы неотвратимо приближались к обрыву. Ещё не отдавая себе отчета в своих действиях, я вытянул вперёд руки в попытке остановить этот громадный снежный массив. Это оказалось безумно тяжело. Одно дело — чуть подтолкнуть готовый упасть завал, и совсем другое — остановить двигающееся многотонние. Тело словно налилось свинцом, а по сосудам, казалось, бежит раскалённая ртуть, с каждым ударом сердца выплёскивая на мой мозг новую всёсжигающую порцию. Я уже не видел, что происходило вокруг, на сознание стала опускаться чёрная пелена, когда вдруг услышал: «Довольно!» Кто это сказал, я не понял. Впрочем, и без того моих сил уже недоставало. Я расслабился и в изнеможении опустился на снег. Лавина вновь двинулась и с глухим рокотом стала рушиться в пропасть. Все Синие Псы уже стояли на безопасном расстоянии, но по-прежнему не сводили взгляда с останков «ледра», злобно подёргивая брылями.

— Какой ты бледный! — Ил опустилась рядом и принялась растирать мне виски снегом. Повернув голову, я встретился с изучающим взглядом нашего нового знакомца.

— Зачем? — спросил я его.

— Дракон должен быть убит, пока не взлетел. В воздухе мне его не достать.

— Он не живой. Это просто куски металла.

— Я буду говорить с тобой, — сказал он мне, а затем, оглядев столпившихся вокруг моих встревоженных товарищей, добавил. — С одним.

Он повернулся и пошёл прочь. Я поднялся и, пошатываясь, двинулся за ним. Отойдя на несколько шагов, он обернулся и, пристально глядя мне в глаза, спросил:

— Как твоя стая попала сюда? Я не видел, чтобы кто-нибудь поднимался на Долгую Гриву.

— Мы прилетели вот на этом, — я показал на обломки «ледра», которые из-за последнего схода снега выступили из него более чем наполовину.

— Вы прилетели на драконе? Вас послал Громорог?

— Кто?! — я почувствовал, как бешено ускорился мой пульс: наконец-то я что-то узнаю о Предназначении!

— Громорог часто посылает драконов. Он хочет убить Камнерога.

Так-так-так! Кое-что проясняется. «Ледры» посылает император. Стало быть, он и есть Громорог. Поэтому-то он и знает о Предназначенных. Каким-то образом захватив власть, он боится конкуренции со стороны других Предназначенных. Увидев мои ночные развлечения с облаками, он предполагает, что кто-то из «тушканчиков» — Водорог (а позже я ему это невзначай подтвердил!) и отменяет все правила охоты, поставив перед атак-редерами одну-единственную задачу — убить всех любой ценой. Так, с этим более-менее ясно. Вопрос второй: Камнерог. Враг моего врага — мой друг. Его надо найти. Но где? Может быть, этот человек знает, где его искать?

— Кому лучше меня известно, где находится Камнерог? — произнёс тот. Я слегка оторопел: мой собеседник ответил на вопрос, который вслух я не задавал. Неужели он читает мысли?

— Да, — вновь ответил тот. — Кроме власти над своей стихией, я имею Дар. Я читаю мысли.

— Ты имеешь власть над стихией? Ты Предназначенный? Камнерог?

— Да.

— Что ты знаешь о Предназначении?

— Столько же, сколько и ты — ничего.

— А ты пытался что-нибудь узнать?

— Зачем? Предназначение само найдёт тебя, когда придёт его время.

— Может быть... Однако я не намерен сидеть и ждать. Ты поможешь нам спуститься в долину?

— Я благодарен тебе за то, что ты спас восемнадцать меня.

— Не понял...

— Восемнадцать меня, — повторил он. — Я и эти псы — единое. Я чувствую и вижу всё, что чувствует каждый из них, где бы они ни находились. И каждый из них чувствует и видит то, что чувствую и вижу я. Мы — целое. Мы — Аррутар, Великий Синий Пёс. Сегодня ты спас меня от восемнадцати смертей. Синий Пёс поможет твоей стае. Прикажи ей идти за мной.

— Я не могу приказывать, не я старший.

Он очень пристально посмотрел на меня, а затем сказал:

— Я чувствую в тебе вожака. Почему не ты вожак в своей стае?

— Что значит, «почему»? — немного растерялся я. — Все решили, что главным будет Рани и выбрали его.

— Вожака не выбирают, — очень уверенно произнёс мой собеседник.

Мы в нерешительности стояли перед межпространственным порталом. В том, что это именно портал, я не сомневался ни на секунду, хотя до сего момента считал его только лишь плодом воображения фантастов. Да и странно бы было сомневаться в очевидном. На широком плоском диске стояла двухметровая арка. Из одной её колонны выступала плоская консоль, на поверхности которой имелось углубление в виде правильной восьмиконечной звезды. Рядом располагались несколько непонятных символов. В проёме портала как на экране телевизора виднелся пейзаж, разительно отличающийся от того, который простирался здесь на многие и многие километры вокруг: там в лучах яркого дневного солнца играл всеми оттенками зелёного густой субтропический лес, а хребет Долгая Грива и каменистое плато Синих Псов уже начинали окрашиваться в вечерние багровые тона.

Портал находился в просторном гроте большой пещеры, до которой от места катастрофы мы, сопровождаемые стаей сипсов, довольно долго добирались по горам чуть заметными звериными тропами. Пещера служила Синему Псу и жилищем, и убежищем в случае налёта «ледров».

— Заколдованные Врата открываются только на несколько часов после грозы, — сказал Аррутар, и я обратил внимание на толстую шину, начинающуюся на верхушке арки и теряющуюся в темноте под высоким сводом пещеры: очевидно, в отсутствие другого источника энергии портал подпитывался атмосферным электричеством. Сам того не ведая, император посредством своего «небесного гнева» помогал нам бежать от него.

Видимо, Аррутар почувствовал нашу нерешительность: один из сипсов, сидевших подле него, поднялся, повинуясь бессловесному приказу, подошёл к порталу, запрыгнул на диск и прошёл сквозь арку как сквозь обычную дверь: мол, смотрите, это совсем не опасно. Ил недоверчиво обошла вокруг портала, но Синего Пса там, естественно, не обнаружила: с той стороны даже арки не было — сплошная металлическая поверхность. А сипс, почесав задней лапой за ухом, улёгся на траве, греясь на солнце и всем своим видом показывая, что ничего страшного в этом переходе нет.

— Ну что ж, Аррутар, благодарю тебя за помощь. Надеюсь, ещё увидимся. Прощай!

— Синий Пёс не прощается. Аррутар идёт с тобой. Не весь. Один, — он кивнул головой на пса по ту сторону арки.

— Ну, тогда что... Тогда пошли, — с этими словами я, преодолев некоторую робость, поднялся на диск и шагнул в портал.

ГЛАВА 4

МЯТЕЖНЫЙ ЛАД-ЛЭД

Лес Вороний Шлях,

21 кумината 8855 года

Единственная неприятная вещь, которую я ощутил при переходе — заложило уши. Всё-таки разница атмосферного давления в горах и на равнине довольно значительна.

«Странно, что сквозняка нет, — подумалось мне. — По всем законам физики, воздух должен устремляться в портал, как в трубу. Впрочем, если быть точнее — по всем известным мне законам физики, а если исходить только из них, то и внепространственного перемещения как такового быть не должно».

Здешнее приёмное устройство портала, точная копия того, что находилось в пещере Синего Пса, стояло в глубокой каверне утёса, одиноко возвышающегося посреди густого леса, вглубь которого вела почти заросшая буйной травой дорога. Мы двинулись по ней и через несколько километров вышли на большую поляну, по краю которой под нависающими кустами струилась маленькая чистая речка.

— Чудесное, просто идеальное место для стоянки! — оценил я с точки зрения бывалого туриста.

Опасности не было никакой, о чём свидетельствовало и безмятежное настроение сипса. Посоветовавшись, мы решили здесь и остановиться, чтобы дать себе суточный отдых: уж очень много всего нам пришлось пережить за последние дни.

По совету Джоя я отсоединил клинок Меча от рукоятки: он, как я ещё раньше заметил, был не обоюдоострым, а обоюдотупым — чистая декорация. Настоящий Меч заключался в ручке: яркий луч включался и без клинка, в точности повторяя форму лезвия. Я срезал Мечом сухое дерево и нарубил... нет, не нарубил, НАРАЗДЕЛЯЛ дров. Места разрезов выглядели так, будто их кто-то долго и тщательно шлифовал. Мне это нравилось. Увлёкшись, я заготовил такую поленицу красивых «шлифованых» дров, которой могло бы хватить по меньшей мере на неделю непрерывного горения большого костра.

В это время остальные устанавливали палатку и занимались другими хозяйственными делами. Джой, взяв карабин, ушёл поохотиться. Не прошло и пяти минут, как неподалёку раздался выстрел, и вскоре наш охотник уже вернулся, неся на плече тушу небольшого оленя.

Все сидели вокруг костра, глядя, как Джой жарит на вертеле оленя, и блаженно вдыхали аромат жареного мяса.

— Скажи-ка нам, Рани-мореход, куда это нас занесло? — спросил я.

— Вот звёзды покажутся, тогда и скажу, где мы, — ответил тот. — А пока, судя по тому, где было солнце на Долгой Гриве, и где оно находится сейчас, одно могу сказать: весьма далеко мы от императора, чтоб его морские тарки драли! Теперь-то он нас не достанет!

— Не очень на это надейся, — сказал я. — Думаю, он никогда не прекратит разыскивать нас.

— Дел у него других нет, что ли? — раздражённо возразил Авер. — Поскрипит-поскрипит зубами, да и забудет.

— Нет уж. Кого-кого, а нас — не забудет...

— Из-за Меча?

— Из-за скорострелов?

— Из-за Камня Ол?

Эти три вопроса Авер, Джой и Рани задали мне одновременно.

— И из-за этого всего тоже, — вздохнул я.

— А самое главное? — Рани пытливо смотрел мне в глаза. — Ланс, ты что-то от нас скрываешь...

— Да что тут скрывать: император ищет меня. Точнее, он знает, что один из нас — тот, кого он ищет. Почему ищет — это уже другой вопрос, не столь существенный в данный момент.

— Как это «не существенный»? — взвился Авер. — Из-за тебя мы попали в бессрочный сыск и оказались невесть где...

— Если бы не Ланс, я могу довольно точно сказать, где бы ты сейчас был, — перебила его Ил. — А ещё точнее могу сказать, где бы сейчас была одна из твоих частей: твоя голова валялась бы сейчас у подножия императорского трона!

— Но я же должен знать... — несколько смутившись, пробормотал тот.

— Ничего ты не должен, — вновь оборвала его Ил. — Меньше будешь знать — крепче будешь спать. Наверное, у Ланса есть тайна, которая принадлежит не только ему одному. Я правильно понимаю, Ланс?

— Да. Есть кое-что, о чём я не должен рассказывать без необходимости, а сейчас её нет. Вам достаточно знать, что соседство со мною не сулит спокойной жизни. Поэтому, я думаю, нам следует расстаться. Как только мы выберемся из этого леса, мы с Аррутаром пойдём своей дорогой, а каждый из вас волен избрать собственную. Пойду-ка, искупаюсь, — сказал я, и, на ходу стягивая френч, направился к речке, чувствуя, что все молча смотрят мне вслед. Однако причиной всеобщего молчания оказались не мои слова, как это я подумал вначале. Её я узнал немного позже.

Прожарить на костре целую тушу оленя — дело весьма нескорое, поэтому я не торопился и долго плескался в прохладной речке. Увязавшийся со мной сипс, полакав воду, улёгся под прибрежным кустом и лениво наблюдал за мной. Со стороны бивака слышались возбуждённые голоса, но о чём говорили — не разобрать. Вдоволь накупавшись, я вышел из реки и присел на траву, чтобы немного обсохнуть. Синий пёс, лёжа в тенёчке, продолжал всё так же лениво наблюдать за мной.

— Ты меня понимаешь? — спросил я. Пёс чуть кивнул мордой: понимаю, мол.

«А так ты меня понимаешь?»— произнёс я мысленно. Сипс вновь кивнул и отвел взгляд, лениво осматриваясь вокруг, потом клацнул зубами на пролетавшую мимо муху, и принялся что-то разглядывать на земле между своими передними лапами. Он-то меня понимал. А как мне его понять, если возникнет необходимость? Что придумать? Систему условных движений? Конечно, можно. Однако у собаки и мимика не богатая, и лапы с руками не сравнить. Так что создание человечье-пёсьего сурдоязыка отменяется. А что если попробовать азбуку Морзе?

— Давай мы с тобой условимся, — предложил я псу, — обозначать звуки чередованием ударов лапой. Один удар будем называть точкой, два коротких удара — тире. Звук «а» обозначим как чередование «точка-тире». Попробуй его воспроизвести.

«Тук, тук-тук», — отбил лапой сипс.

— Правильно. А теперь звук «б»...

Великий Синий Пёс обладал завидной памятью и редкой сообразительностью. Уже через полчаса он заучил все сорок две буквы, которые я выделил в ланельском языке, и в довольно приличном темпе отстучал лапой по земле: «АРРУТАР», чем привёл меня в неописуемый восторг.

— Молодец! На лету схватываешь! — похвалил я. Пёс покрутил головой, выискивая, что здесь можно схватить на лету. — Пойдём к костру. Олень, наверное, уже зажарился, покушаем.

«Я уже сыт. Мне Джой потроха отдал», — отчётливо прозвучало в моей голове.

— Вот едрит твоё коромысло! — поразился я. — Так ты не только читать, но и передавать мысли можешь?

Сипс кивнул.

— А раньше сказать не мог? Зачем мы с тобой на эту азбуку время гробили?

«Пригодится», — ответил сипс, затем поднялся, отряхнулся и неспешно потрусил к стоянке. Направляясь за ним, я отметил короткий переполох у палатки, а, подойдя ближе, увидел странную картину. Возле костра сидел в одиночестве Авер и, с ироничной усмешкой поглядывая на происходящее, поглощал свою порцию жареной оленины. Остальные выстроились при оружии парадной шеренгой перед палаткой. «По общему ранжиру, весу и жиру», — как шутят в армии. Я не успел спросить, что всё это означает, как из строя церемониальным шагом вышел Рани и, преклонив передо мной колено, протянул автомат, держа его перед собой на раскрытых ладонях.

— Лад-лэд Ланс! — торжественно произнёс он. — Прошу тебя принять меня под своё покровительство, дабы я мог с гордостью шествовать под твоим стягом, елико можно преумножая его славу, прилагая к тому все свои силы и способности!

— Рани, опомнись! — я ничего не мог понять. — Какой лад-лэд? С чего ты это взял?

— Я не очень хорошо разбираюсь в геральдике, лад-лэд. Однако то, что на твоей спине напротив сердца вытатуирован гордый герб, само по себе говорит о многом.

Вот как! Ну что ж, раз он это говорит — нет основания ему не верить. Видимо, так оно и есть: мне как-то до сих пор не представлялся случай изучить своё тело со стороны спины. Ещё одно непредвиденное наследство. И что мне теперь делать с нежданно свалившимся дворянством?

— Почему ты уверен, что это настоящий герб? Вдруг я самозванец? — спросил я.

— В жизни не видел — и, думаю, не увижу — самоубийцу, который бы решился самочинно нанести почётный герб. А на умом скорбного ты не похож.

— Я должен всё обдумать, — сказал я после некоторого молчания. — Так что поднимись, пожалуйста, с колена — церемония переносится. К тому же, мне кажется, все хотят есть.

— Уже не все, — раздался голос от костра: Авер довольно поглаживал свой сытый живот. — По мне — так лучше кушать, чем обсуждать, искать или не искать покровительства у лад-лэда, которого жаждет убить император. Дураку ясно, что даже привольным быть больше резону. Нет, ребятки, я вам попутчик только до ближайшего поселения. А там — ищи ветра в поле!

Сыто рыгнув, он удалился к палатке и удобно расположился в её тени на травке. Остальные же принялись за обед. Оленина удалась на славу, и некоторое время все ели молча, наслаждаясь её вкусом.

— То, что я не сумасшедший, это ты, Рани, правильно заметил, — сказал я, когда мы расправились с олениной. — Однако у меня есть некоторые проблемы с воспоминаниями.

— Это нам известно. Взять, к примеру, тот же Камень Ол... — прокомментировал Авер.

— Возможно, что я лэд. И даже возможно, что лад-лэд. Но я этого не помню, — продолжил я, проигнорировав слова Авера. — Я даже не подозревал, что у меня есть татуировка.

— Три ласточки, соприкасающиеся концами крыльев, заключённые в священный круг, в центре которого — звезда пророка Иилла, — кивнул головой Рани.

— Хорошо. Допустим, я лад-лэд. Но какой смысл вам искать покровительства у лад-лэда, не имеющего ни земли, ни власти? К тому же, мягко говоря, опального, находящегося в состоянии войны с императором?

— Вот-те приехали на званый ужин! — возмутился Петя. — Говорит, что с императором воюет, а сам от армии отказывается!

— Был бы лад-лэд, а ладство найдётся! — хитро прищурился Рани.

Короче, уговорили они меня. Дело закончилось тем, что новоявленный лад-лэд Ланс торжественным ритуалом (придуманным, как говорится, «не отходя от кассы») принял под своё покровительство первых пятерых подданных. Церемонию несколько портил Авер со своими ехидными комментариями, но после того, как Ил пообещала расцарапать ему лицо в честь своего лад-лэда, он заткнулся. Все принятые под покровительство требовали для себя должность при моём «дворе», а так как вакансий имелось несчётно, то без оной никто не остался. Рани я назначил Главным Адмиралом военного и торгового флота, Джой получил должность егермейстера, Петя — начальника гвардии. Ил выпросила должность гранд-дамы, а по совместительству я назначил её министром культуры. А-Ту расцвело от счастья, получив должность первого адъютанта. По поводу торжеств мы откупорили единственную, чудом уцелевшую при крушении «ледра», бутылку вина из запасов атак-редера, которая, за неимением стаканов, пошла по кругу, и каждый из прикладывающихся к ней предварительно произносил здравицу в честь своего нового патрона. Даже Авер, приняв в свою очередь бутыль из рук Рани, сказал:

— Пусть как можно дольше хранят тебя Оба на твоём пути, лад-лэд.

А потом нас всех сморил сон, что совсем не удивительно после таких напряжённых дней и последней почти бессонной ночи. Часового мы не выставляли, полностью положившись на великолепные чутьё и слух Синего Пса.

Проснулись мы уже ближе к вечеру. Спустя некоторое время Ил обнаружила, что у неё пропал скорострел. Все, громко недоумевая по поводу пропажи, стали помогать ей в поисках, и тут обнаружили, что Авера среди нас нет. Пока мы спали, он, никого не предупреждая, покинул нас, основательно порывшись в багаже и забрав всё, что посчитал для себя нужным: провиант, два автомата и большую часть патронов.

«Его не следовало отпускать? — спросил меня сипс. — Он ушёл ещё не слишком далеко, я могу его догнать».

— Не стоит. Ушёл — и чёрт с ним! — махнул я рукой, предварительно, однако, удостоверившись, что моё главное сокровище — Меч — осталось на месте.

«Авер ушёл один», — не преминул уточнить Аррутар.

Мы понятия не имели, где находимся и куда следует направлять свои стопы, а потому весь остаток дня провели в «блаженном ничегонеделаньи». А когда стемнело и на тёмно-фиолетовое небо высыпали необыкновенно крупные светлячки звёзд, Рани принялся определять, наше местонахождение.

— Точно без секстанта сказать не могу, — сказал он через некоторое время. — Где-то в окрестностях Суродилы, скорее всего, на заход от неё. До побережья должно быть недалеко: может быть, силей двадцать—двадцать пять, если идти прямо на полдень.

Я принял решение выйти на побережье, а затем по торговому тракту идти в Суродилу, тчтобы проведать своих старых знакомых. Конечно, появляться в городе было опасно, но я испытывал необходимость посоветоваться с Асием. Да и за Вольфом-оди-туном, бывшим Четыреста Двадцать Первым, образовался должок.

Лес Вороний Шлях,

22 кумината 8855 года

Утром мы двинулись прямо на юг. Мы шли звериными тропами, если они совпадали с нужным нам направлением. Если же тропа сворачивала, приходилось идти напролом сквозь чащу. Здесь нам очень помогал мой Меч. Я его по праву называл своим: он достался мне как трофей в честной — во всяком случае, с моей стороны — схватке. Впрочем, права лад-лэда, коим я отныне считался, в нашем коллективе не оспаривались. Я шёл первым и прорезал путь сквозь чащу. Все остальные шли за мной. За исключением Аррутара — тот чувствовал себя в лесу как дома и бесшумно рыскал по зарослям, совершенно неожиданно появляясь в поле зрения то слева, то справа.

Первое время я боялся, что вскоре в Мече «кончатся батарейки», и он станет бесполезной вещью. Однако этого не происходило. Источник энергии Меча казался неиссякаемым, огненное лезвие сверкало с неизменной яркостью, так же легко расчленяя абсолютно всё, что встречалось на его пути. Один раз я, чересчур размахавшись, случайно перерезал довольно толстое дерево и едва успел отскочить, когда оно рухнуло. После этого случая я стал действовать с большей аккуратностью.

Ближе к полудню мы наткнулись на неширокую дорогу, ведущую прямо на юг, и двинулись по ней. Через пару часов я уже стал присматривать место для дневного привала, когда, как всегда неожиданно, передо мной возник Аррутар.

«Впереди человек. Один. Не в засаде», — сообщил он мне.

Дав знак своей команде оставаться на месте и сохранять тишину, я пошёл вперёд один и вскоре вышел на небольшую полянку. Посередине рос раскидистый каштан, в тени которого, прислонившись спиной к стволу, удобно расположился очень крупный мужчина в костюме горожанина. Несмотря на то, что он выглядел ещё далеко не старым, его длинные волосы, стянутые на затылке в хвостик, и коротко стриженные борода с усами были почти седыми, как говорят, цвета соли с перцем. На расстеленном между раскинутых ног выцветшем платке стояла оплетёная лозой фляжка, лежали аккуратно нарезанные кусочки мяса и большая лепёшка. Ещё один платок в качестве салфетки заткнут за ворот. Человек кушал. Можно даже сказать «вкушал», потому что делал он это с таким смаком, с таким наслаждением, что вызвал бы аппетит даже у сытого. Перегнувшись через свой большой живот, он дотягивался до ломтика мяса, затем, вновь откинувшись, аккуратно клал его в рот и с наслаждением жевал, при этом блаженно жмурясь и раскачивая головой. Потом, вновь перегнувшись через живот, брал лепёшку, откусывал от неё и жевал не с меньшим блаженством. После хлеба очередь доходила до фляжки, а затем — снова кусочек мяса. По всему чувствовалось, что человек занимается любимым делом.

Когда он, проглотив очередной кусок, вновь открыл глаза, я уже стоял напротив него. Он ничуть не испугался и не удивился, как словно дело происходило не в глухом лесу, а в городском трактире. Даже маршальский мундир не произвёл на него никакого впечатления.

— Втетерить хочешь? — спросил он вместо приветствия.

— Что сделать? — не понял я.

— Т-ц, — насмешливо цыкнул он по поводу моей непонятливости и покачал головой. — Вино, спрашиваю, пить будешь?

— Нет, благодарю, — отказался я на всякий случай.

— Ну и правильно. Мне самому мало. — Он побултыхал фляжкой около уха и прибавил. — Тогда клади денежки вот сюда, на платочек, и иди себе, куда шёл.

— Не просветишь ли меня, добрый человек, за что я тебе должен деньги?

— Как за что? — вполне искренне удивился он. — Ты должен заплатить мне за то, что я тебя бить не буду.

— Заплатить? Сколько?

— Немного. Всё,что у тебя есть. Это справедливо. Вот если бы я тебя УБИВАТЬ не стал, тогда бы ты ещё остался мне должен.

— Нет, так дело не пойдёт, — ситуация начинала меня забавлять. — Это ж получается, что ты ни за что деньги получишь! А деньги надо зарабатывать! Давай сделаем так: ты меня будешь бить, а я тебе за это денег дам.

— Ох-хо-хо... Ну почему с вами вечно столько мороки?!

— С кем это, «с вами»?

— С ограбляемыми. — Он аккуратно промокнул губы платком. — Нет, я считаю, положительно надобно оставить в силе прежние договорённости: я — не бью, ты — платишь.

— Это почему?

— Хотя бы потому что у меня нож есть. Большой, — сказал он, извлёк из объёмной дорожной сумы огромный складной нож и долго возился, пытаясь его открыть.

— Ты грабить-то собираешься или нет? Сколько мне ещё ждать? — поторопил я.

— Заело, — виновато улыбнулся он. — Но ничего страшного, это дело поправимо. У меня ещё вот что есть...

Он снова полез в суму и вытащил оттуда маленький арбалет.

— Э-э-э... — разочарованно протянул я. — Да он же у тебя даже не взведён! А пока ты его зарядишь, ночь наступит. По всему, быть тебе без заработка — недосуг мне ждать.

В это время я увидел, как с другой стороны поляны к каштану осторожно подкрадывается Аррутар.

«Всё в порядке, — мысленно сказал я ему. — Пойди, приведи сюда остальных».

Пёс беззвучно скрылся в зарослях.

— Нет, ты погоди, не уходи. Давай мы с тобою тогда так сделаем: грабить я тебя не буду, а ты вступишь в мою ватагу, — предложил мне собеседник.

— И велика ль твоя ватага?

— Ты вторым будешь. Но это не главное. Тут ведь главное что? Главное — начать. А там третий прибьётся, четвёртый. И загремим на всю округу!

— А скажи-ка мне, грозный атаман, что ты вообще знаешь о жизни привольных?

— Что, что... Собираются люди в ватаги, грабят караваны, живут весело и привольно, с чего так и прозываются.

— А потом?

— Потом... — Он удручённо повесил седую голову. — Потом «вороны» императорские приходят. Или вообще эти... с каким-то страшным оружием. И тут уж — всё, чипок с покрышкой. Но зато хоть на какое-то время себя свободным человеком... Ох ты! А за мной уже пришли! Только бы успеть, да помогут мне Оба!

Я обернулся и увидел, что на поляну выходит Петя: рукава засучены, автомат наперевес — вылитый шарфюрер из дивизии СС «Мёртвая голова»! Мне стало интересно, что хотел успеть сделать мой новый знакомец, и я вновь повернулся к нему. Комментариев не требовалось: он вытряхивал себе в рот из фляжки последние капли вина.

Нашего нового знакомого звали Бади. До последнего дня он был безобидным и законопослушным горожанином. Жил себе в Суродиле, был потомственным цирюльником и уважаемым соседями бюргером, копил деньги на свадьбу с дочерью аптекаря. К девушке он имел нежную страсть, а к её отцу — предложение о сотрудничестве. На днях, посчитав, что накопленной суммы вполне достаточно, Бади отправился свататься и получил весьма благоприятный для себя ответ в обоих направлениях. Возвращаясь обратно в весёлом и благостном расположении духа, он по пути заглянул в трактир, дабы немного отпраздновать это событие и, как человек малопьющий, сорвался в трёхдневный загул, после которого обнаружил себя без денег в бывшем собственном доме, ныне описанном за долги. Мало того, оказалось, что и описанного имущества не хватает на то, чтобы покрыть долг перед ростовщиком Тоди. И не велика бы беда, — отложили бы свадьбу, деньги бы вновь упорным трудом заработал — да только вот этот самый Тоди тоже давненько на дочку аптекаря глаз положил. А потому, если не сможет Бади вернуть все деньги в течение трёх дней — пылить ему по этапу на каторгу! За сим решил он не дожидаться, когда стражники начнут ломиться в двери, а податься в привольные, потому как другого выхода не видит, поскольку перезанять такую сумму решительно не у кого.

— А велик ли долг? — спросил я Бади.

— Не то, чтоб очень велик, но и не мал: сто девять тимов, три катима и шесть макатимов. И ещё два шестака.

— Неплохо ты погулял!

— Очень может быть, — грустно вздохнул он. — Самое печальное во всей этой истории — не то, что я прокутил деньги. Донельзя досадно, что у меня совершенно не осталось воспоминаний о том, как я это делал. А так как Суродилу я покидал весьма спешно, то и рассказать об этом мне никто не успел. Остаётся только надеяться, что гулял я широко, красиво и не пошло.

— Я постараюсь раздобыть для тебя денег...

— Что?! Ты? Мне? Нет, ты это серьёзно?

— ...но взамен потребую кое-каких услуг.

— Ты достанешь для меня деньги? И я смогу выкупить свой дом? И не попаду на каторгу? Да это же всё равно, как если бы ты мне жизнь подарил! Тогда для тебя — всё, что угодно!.. — Тут он запнулся, немного подумал и уточнил. — Ну, на счёт «всего, что угодно» я, пожалуй, загнул. Но всё, что смогу, всё, что не противоречит моей чести я для тебя, дружище, сделаю!

— Сударь! Обращаю внимание на то, что не следует в столь фамильярном тоне обращаться к лад-лэду, — обратилась к Бади моя гранд-дама, томно обмахиваясь большим листом лопуха. Ил начинала с удовольствием входить в роль.

— О-о-о... Э-э-э... — у Бади от удивления вытаращились глаза. Он находился в замешательстве, не зная, что сказать и как поступить. — Не будет ли мне позволено...

— Оставим церемонии на потом, — прервал я его. — Лучше скажи, как далеко до тракта?

— Да разве ж привольный далеко от большой дороги уйдёт? Рядышком он, вон за тем пригорком.

— А до Суродилы?

— Пожалуй, силей с десяток будет.

— Какие новости в Суродиле? Я слышал, с месяц назад у вас там была война. Как она закончилась? Кто победил?

— Слава Обоим, победил славный лад-лэд Валдав. А я именно на него ставку-то и сделал. Мне в самый раз на свадьбу хватило... — Бади смущённо почесал затылок и добавил, — ...бы.

— Что в городе говорят об уродце, который продавал якобы бальзам для роста волос?

— А, про этого-то! У-у, про него столько разговоров ходило, столько разговоров! В конце концов, все сошлись на том, что колдун это был, не иначе. Околдовал, дескать, стражника — ну, тот и выпустил его из узилища на волю. А потом обернулся уродец чёрным вихрем и унёс всех, кто рядом с ним был, неведомо куда. До сих пор и его, и стражника по всему ладству разыскивают, даже награда за поимку обещана. Да, думаю, без толку ищут: колдун!

— Разбейте лагерь и ждите меня здесь, — распорядился я. — Я схожу в город, повидаю кое-кого и вернусь обратно. Постараюсь сделать это быстро и незаметно.

— Незаметно? Буря мала! Осмелюсь заметить, лад-лэд, — усмехнулся Рани, — что в мундире атак-редера незаметно прогуляться по Суродиле будет не слишком легко.

— Логично. Значит, я поменяюсь одеждой... — Я окинул всех мужчин оценивающим взглядом: фигура у меня нынче не мелкая, из присутствующих костюм лишь одного человека не будет мне мал, —...с Бади!

Как только мы переоделись, вся моя свита покатилась со смеху. Даже сипс тявкнул с какой-то странной интонацией. На мне всё висело, как на пугале, а на Бади одежда не застёгивалась, и он растерянно являл всем своё нижнее бельё, поддерживая руками не сходящиеся на огромном пузе штаны. Однако в багаже нашлись какие-то верёвочки, с помощью которых кое-как подтянули моё облачение. Бади же затянул ширинку широкой шнуровкой, а сверху, заткнув за пояс, фартучком повесил тот самый платок, что только что служил ему скатертью. Френч же так и остался нараспашку. Шляпа Бади тоже оказалась на пару размеров больше моей головы и всё время сползала на глаза. Придирчиво оглядев меня со всех сторон, Рани сказал:

— В этом наряде ты мне очень напоминаешь нищего слепца, который побирался у нас в Отонаре возле храма.

— А что, это идея! — весело подхватил Джой. — Сделаем тебе повязку на глаза, а А-Ту пойдёт с тобой как поводырь. И никто тебя не узнает.

— И что, буду ходить-спотыкаться с завязанными глазами?

— Зачем спотыкаться? У тебя же будет поводырь. А в повязочке можно дырочки проделать — и будешь всё видеть. Только головой при этом не крути — слепой всё-таки!

— Нет, не нравится мне эта идея, — я отрицательно покачал головой.

— Мне кажется, — подал голос Бади, — что для того, чтобы остаться неузнанным, лад-лэду неплохо бы окрасить бороду и волосы.

— Неплохо бы, — ответил я. — Да только где же я в этом лесу «лондаколор» возьму?

— Не знаю, что уважаемый лад-лэд имеет в виду, произнося это высоконаучное слово. Однако я, хоть это, может быть, и не скромно упоминать, считаюсь лучшим цирюльником Суродилы. А обстоятельства сложились так, что вот уже несколько часов, как всё своё имущество я ношу с собой!

— Ну что ж, действуй!

Цирюльник принялся за работу, и вскоре я стал седой, как столетний старик. Кроме того, Бади подгримировал мне лицо, чтобы кожа казалась дряблой и сухой, после чего все в голос заявили, что я совершенно неузнаваем.

Суродила,

22 кумината 8855 года

К дому Есучи мы подошли далеко за полдень. На стук дверь открыл Касерен. Увидев у порога нищего старца с бепо, он полез в кошелёк за мелочью, но я жестом ладони остановил его, давая понять, что подаяние мне не нужно. Он нахмурился, а его рука скользнула на рукоять кинжала.

— Твои руки не похожи на руки нищего, — сказал он. — Кроме того, они не похожи и на руки старика. Кто ты и что тебе нужно?

— Ты прав, я не старик и не нищий. Я пришёл, чтобы встретиться с почтенным господином Асием.

— Кто бы ты ни был, ты заблуждаешься. В этом доме нет и никогда не было господина с таким именем.

— Пусть так, — легко согласился я. — Однако у меня есть к тебе маленькая просьба. Если ты когда-нибудь где-нибудь вдруг встретишь этого уважаемого господина, передай ему такие слова: «Трудно не стать Богом». Надеюсь, тебя это не затруднит. Мы же отдохнём немного, а потом пойдём далее своей дорогой.

Касерен молча кивнул и затворил дверь. Впрочем, как я и думал, ждать пришлось недолго. Вскоре дверь вновь отворилась, и Касерен жестом пригласил нас войти. В маленькой слабо освещённой прихожей находилось несколько человек. Когда глаза привыкли к царящему здесь полумраку, я разглядел присутствующих. Прямо передо мной стоял, внимательно меня разглядывая и не узнавая, Асий. По бокам, на полшага впереди его, готовые защитить, стояли Касерен и ещё один из слуг Есучи, а ещё двое — справа и слева от меня.

— Да хранят тебя Оба, — поздоровался Асий.

— И тебя, почтенный, — ответил я.

— Ты передал мне слова, которые мог знать лишь один мой друг. Имеешь ли ты от него какие-то вести?

— Имею. И не одну.

— Это хорошо. А где он сам?

— В Суродиле. В доме господина Есучи.

— Этим ты хочешь сказать, что ты и есть мой друг?

— Да, Асий, это я.

— Но я не узнаю тебя. Рассей мои сомнения и ответь: как твоё имя и в каком городе мы познакомились?

Я улыбнулся этой нехитрой уловке: Асий хотел одновременно и удостовериться в том, что я есть я, и узнать, под каким именем живу сейчас.

— Зовут меня Ланс из Икорики. А познакомились мы не в городе, а... — я запнулся, сомневаясь, стоит ли при посторонних упоминать Урочище Девяти Рогов. Однако быстро сообразил, каким образом выйти из положения. — Первый дрогоут, в который мы пришли, назывался Котур.

— Ну что же,.. Ланс, теперь я удостоверился, что это действительно ты. Рад тебя видеть! Заходи в этот гостеприимный дом. Я весь в нетерпении: мне очень хочется, чтобы ты поведал мне о своих странствиях!

Вслед за Асием мы прошли в библиотеку — обширное помещение с многочисленными стеллажами, на которых хранилось неимоверное количество свитков, пергаментов и фолиантов. Идеальный порядок, в котором всё это находилось, был, несомненно, заслугой моего мудрого друга, ибо, по словам Есучи, ранее всё это находилось в несколько ином состоянии. Здесь же стоял большой стол, глубокое удобное кресло, пара табуретов и простая кровать.

— Господин Есуча настаивал, чтобы я поселился в другой комнате, — сказал Асий. — Однако я упросил его, чтобы он разрешил мне жить здесь, в этой сокровищнице знаний и мудрости. Присаживайтесь, отдыхайте. Сейчас вам принесут оттрапезничать, а после перейдём к беседе.

— Я хочу выручить одного человека, — сказал я, — для чего мне срочно требуется одолжить некоторую сумму денег. Можешь ли ты мне помочь?

— Как много денег тебе требуется?

— Сто девять тимов, три катима, шесть макатимов и два шестака.

— Своих денег у меня нет. Однако господин Есуча доверил мне управление своим хозяйством, и я охотно ссужу тебе эту сумму от его имени.

Он открыл стоящую на столе шкатулку и достал оттуда несколько жёлтых цилиндриков.

— Десяти золотых тимов достаточно? — спросил он.

— Вполне.

Взяв монеты, я повернулся к А-Ту:

— Вернись обратно и передай это Бади. Пусть он отдаст свой долг, а потом приютит вас в своём доме и накормит. Ждите меня там... Впрочем, нет, — передумал я, вспомнив нашу встречу со стюганом. — Сумма большая, а Суродила — город неспокойный. Просто передай Бади, что деньги есть, и я их скоро принесу. А возникнут проблемы — придёшь за мной.

— Одно небольшое затруднение уже есть, Светлый. Мне думается, что господину Бади будет весьма непросто дойти до своего дома в его теперешнем костюме.

— А ведь верно! Асий, в этом доме не найдётся напрокат костюмчика моего размера?

Асий ударил деревянным молоточком в стоящий на столе маленький гонг. На зов пришёл слуга — всё тот же Касерен.

— Касерен, подбери для этого господина подходящий по размеру не слишком яркий костюм. Не новый, но и не слишком заношенный.

Слуга окинул меня взглядом и, склонившись над ухом старика, что-то зашептал.

— Знаю, знаю, — махнул рукой Асий и, когда слуга вышел, сказал. — Видать, не зело искусно ты облик поменял: мои старые глаза обманулись, а молодой тебя быстро раскусил!

— Видать, крепко ему мой образ в память впечатался, — хмыкнул я, припомнив нашу встречу в тюрьме.

— Однако ж, он узнал — и другой может. Не лепше ль браду вовсе оголить? Хоть не столь благообразно, но всяк, тебя лишь в браде видавший, без оной не признает.

Вскоре слуга вернулся и принёс весьма приличную одежду. Пока я переодевался, Асий внимательно смотрел на меня, а после повернулся к стеллажам и принялся что-то на них искать. Сменив одежду, я отдал А-Ту костюм Бади, и бепо ушло. Вскоре служанка принесла нам поднос с бутылкой превосходного вина и лёгкой закуской, непередаваемый вкус которой я помнил ещё с прошлого посещения этого дома. Асий усадил меня в кресло, а сам сел напротив на табурете, возложив на колени большую книгу в богатом переплёте.

— Твой бепо назвал тебя Светлым, сиречь — лад-лэдом, — начал он. — Тогда, в узилище, хотя вы и обнажены были, но свет был скуден, да и глаза мои неверны. Ныне ж узрел я знак на спине твоей отчётливо. Сия книга есть подробный трактат по геральдике. И вот что она мне открыла.

И Асий принялся читать: «На белом поле три синие ласточки, соприкасающиеся концами крыльев, заключённые в священный круг жёлтого цвета, в центре которого пурпурная звезда пророка Иилла есть древний родовой герб лад-лэдов Апри, владетелей Отонара. Символизируют сии птицы...»

— Впрочем, сие не важно, — прервал он сам себя. — Любопытственно будет, сам на досуге прочтёшь.

— Ещё бы я читать умел!

— Так вот и я о том. Досуг будет — и читать обучишься. Грамота — дело сложное, времени, терпения и памяти требует. А ныне я прочту тебе из другой книги, что мне на днях как нельзя более вовремя на глаза попалась. Сие — летописание преподобного Тери из Рубилона, кое озаглавлено им «Сказание о временах суровых». Вот что он пишет: «И было лето года осмь тысяч осмь сотен тридцать да четвёртого от Мира Сотворения. И было смятение, и была смута великая. И выступил мятежный лад-лэд Тарди Апри супротив императора, а с ним и люди его великим числом, да настолько великим, что сильное беспокойство императором овладело, и повёл он самолично свою рать на смутьянов, а ранее того не бывало. И были бои превеликие, и изводил ворог ворога: где мятежники брали числом да отвагою, где рать императорская оружием страшным, громогласным, издалёка плоть рвущим и в куски режущим. И редели ряды мятежников, аки рожь под градом, и разбиты они были, и не многие уцелели. Но не сдались уцелевшие во полон победителю на милость, а ушли все в горы лесистые, и не могли их в родных горах победить, как ни старалися. И тогда приказал император привезть в бочках огромных пойло вонючее, и на пойло то драконы слетелися. И натравил император тех драконов на мятежников, и сожгли их драконы заживо дыханием огненным. Самого ж Тарди Апри со семейством хитростию в полон захватили. Но не стал император умерщвлять его, а подверг много худшей участи: принародно батогами секли его до памяти потери, а после, сызнова в чувство приведя, оскопили. И лишили его и звания, и привилегий прилюдно же. А дабы не смел он более бунтовать, забрал император сына его малолетнего Олина к себе в стольный град заложником. А на последующий день, едва подняться сумев, бросился Тарди Апри грудью на меч, горя и бесчестья превеликого вынести не в силах...»

— Значит, настоящее имя Четыреста Двадцать Первого — Олин Апри... Скажи-ка мне, Асий, вот что, — спросил я, едва тот закончил читать. — По вашим законам опала императорская по наследству передаётся?

— Да нешто ты вознамерился права на престол Отонарский заявить?

— Отчего бы и нет?

— Но тогда придётся тебе в защиту чести лад-лэда Тарди встать. А сие означает во враги императора попасть.

— Мне уже ни при каком раскладе в его приятели попасть не светит!

И я поведал обо всех приключениях, случившихся со мной с того момента, как мы расстались. Асий внимательно слушал меня, изредка в задумчивости поглаживая свою седую бороду.

— Чудные и многотрудные дела выпали на твою долю, — покачал головой старик, когда я закончил повествование.

— Во всей этой истории мне больше всего непонятно, откуда здесь взялась вся эта техника: летательные аппараты, радиосвязь, оружие... В мире, откуда я пришёл, они обычны. Но здесь!.. А световой меч и устройство мгновенного перемещения в пространстве — это вообще из области фантастики.

— Что-то принесли с собой Мечпредержащие, что-то — наследие Иных Людей.

— Мечпредержащие и Иные Люди — кто они? Что ты знаешь о них?

— Очень немного, лишь то, что повествует всё тот же Тери из Рубилона в «Сказании...», — с этими словами он вновь извлёк с полки фолиант и, разложив на столе, принялся читать вслух, следя за текстом с помощью костяной указки. Я стоял за его спиной, смотрел на символы, которых касался кончик указки, и, сопоставляя со словами Асия, постепенно постигал довольно сложную систему письма. А старик продолжал читать: «...А пришли Иные Люди столь давно, что скрижаль памяти о тех временах стёрлась до неразборчивости. Немногочисленны они были, а жили в том месте, где ныне находится стольный Суонар. Говорили они на наречии, слуху чуждом, а проживали мирно, на соседей не посягали, однако же и в свой мир никого чужого не допускали, отгородившись от вне стеной превеликой, отчего и известно о них не много: лишь только то, что знаниями они были зело богаты, да удивительные механизмы имели, но ни тем, ни другим делиться не желали. А после тако случилось: невесть откуда пришли другие люди, коих ныне Мечпредержащими называют. Но не свои Мечи они предержат, бо не ими те сотворены. Не столь богаты они были знаниями, но хитростию и коварством одолели пришлые Иных Людей. Как их умертвили — неведомо, но не было на телах Иных Людей ни ран, ни следов удушения, о чём свидетельствовали те жители, коих согнали, дабы оные тела земле предать. Два дня возили мёртвых тремя повозками, два дня закапывали их в землю без должного почтения, и под корень изведён был род Иных Людей. Пришлые же поставили себя над всеми народами, а над собою главного поставили, императором назвав. А после ополчились, да войной супротив всех и вся двинулись, и покорились им все земли поднебесные, и склонились головы гордые, и стали народы дань платить...»

— Вот и всё, что об этом ведомо, — сказал Асий, закрывая книгу.

— Подожди. Почитай ещё. Хочу освоить грамоту.

— По этой книге? — удивился он. — Ежели грамоту осилить хочешь, возьми книгу, для того предназначенную: буковник. И приходи ко мне чаще, буду наставлять тебя в сём нелёгком деле.

Асий порылся на полках и отыскал учебник, который я усердно проштудировал в течение нескольких минут, после чего сказал:

— Так, с этим разобрался. А какие-нибудь книги на языке Иных Людей есть?

— Нешто хочешь сказать, что, только полистав буковник, осилил грамоту? — удивился Асий.

— Читать по-ланельски я теперь умею. Думаю, что при необходимости и писать тоже. А сейчас я бы хотел изучить язык Иных Людей.

— Чудны и неисповедимы деяния и Того, и Другого, — удивлённо покачал головой старик. — Но на что тебе мёртвый язык? Он никому не ведом и уже многие и многие годы не звучит под небом Ланелы. Все, на нём говорившие, давно мертвы.

— Даже если все эти люди и мертвы, наследие их осталось, и ключ к нему до сих пор не подобран, — задумчиво произнёс я, вспомнив загадочные символы на консоли портала.

— Имеется в здешнем хранилище одна вещица зело удивительная, — Асий скрылся за стеллажами и вскоре принёс необычного вида книгу. — Записаны в ней и слова понятные, но знаков неведомых много более. Думаю, это и есть язык Иных Людей, но доподлинно в том не уверен.

Книга на самом деле оказалась тетрадью, исписанной каллиграфическим почерком. Страниц в ней насчитывалось намного больше, чем представлялось на первый взгляд: листы из ослепительно белого пластика были прочные и при этом необычайно тонкие. По-видимому, в ней делал записки лингвист, изучавший язык Ланелы: после каждой комбинации из уже знакомых мне рун шло длинное пояснение, составленное из незнакомых символов. И так — на шестистах четырнадцати страницах. Ещё полтора десятка страниц оставались чистыми. Я вздохнул с огорчением: возможно ли выучиться говорить на языке, которого даже не слышал. Я постарался отключиться от этой абракадабры из незнакомых значков, закрыл глаза и чётко произнёс:

— «Водорог, приготовься умереть!»

— Что это ты молвил? — переполошился Асий.

— Теперь я понимаю, что означали те руны из молний над плато Синих Псов, о которых я тебе только что рассказывал. Послание от Громорога. От императора...

— Горморог... — задумчиво произнёс старик. — На моей памяти пришествие одиннадцати Предназначенных. Однако ж Громорога среди них не было. Видать, зело давно это было.

— Как — одиннадцати? — удивился я. — Ведь Рогов-то всего девять!

— Предназначенные — не боги. А Предназначение не продляет жизнь, скорее, наоборот. Когда кто-то из них уходит, Девятирог даёт об этом знать. Сейчас на Ланеле только пятеро Предназначенных.

— А где ещё двое?

— Неведомо. Даже о Громороге и Камнероге я узнал только от тебя.

В это время раздался осторожный стук в дверь. Она приоткрылась, в комнату заглянул один из слуг и сказал:

— Там это пришло... Бепо евойное... Хозяина хочет видеть.

— Передай: пусть подождёт, скоро выйду, — сказал я и, когда слуга ушёл, продолжил. — У меня осталось два вопроса: что такое Камень Ол, и где он находится?

— О том не ведаю, — ответил старик.

— Жаль. Однако я предполагаю, кому это известно: Четыреста Двадцать Первый. Именно из-за него вся каша заварилась. Я хотел бы его видеть.

— Опасаюсь, что господин Есуча того не позволит. Лэд Вольф-оди-тун разыскивается. О том, что он находится здесь, знают очень немногие, и если ты упомянешь имя Вольфа, господин Есуча может быть разгневан...

— Но мне необходимо встретиться с ним!

— Я думаю, Ланс, сейчас это для тебя невозможно.

— А я думаю, что именно сейчас и именно для меня это очень даже возможно. — Я пошарил в своей сумке и, найдя накладной ноготь атак-редера, прилепил его на палец. Затем подошёл к столу, взял молоточек и ударил в гонг. На пороге возник сумрачный Касерен.

— Господин Есуча дома?

Касерен молча кивнул.

— Пригласи его сюда. Передай, что его желает видеть лад-лэд Олин Апри.

Лэд Вольф-оди-тун возлежал на огромном шёлковом ложе с россыпью разнокалиберных подушек, подушечек и думочек примерно в той же позе, в какой я увидел это тело впервые. Правда, с того времени оно значительно прибавило в весе. И не мудрено: все свободные места в комнате были заставлены подносами со всевозможной снедью. Четыре довольно миленькие прислужницы всячески ублажали его, всеми возможными и невозможными способами добиваясь, чтобы он побольше кушал. В настоящий момент они облизывали его. В самом прямом смысле — от пяток до макушки. Причём делали они это с экзальтическим наслаждением фанатичек.

— Ну, что там ещё? — повернул он в сторону дверей и без того не аленделоновскую физиономию, дополнительно обезображенную капризной гримасой. По знаку Есучи, который почтительно сопровождал меня с эскортом слуг, прислужницы словно растворились в воздухе. Затем и сам Есуча со слугами деликатно вышел, и мы остались вдвоём.

— Ну, здравствуй, брат Вася! Узнаёшь брата Колю? — весьма вольно процитировал я Ильфа и Петрова.

— Какой ещё брат? Нету у меня братьев.

— Хорошо. Тогда по-другому. Узнаёшь брата Четыреста Двадцать Первого?

— А-а, это ты! — признал он меня наконец. — Не думал, что снова тебя увижу. Что-то ты не слишком аккуратно с телом обращаешься: сдал, постарел. Зачем ты здесь?

— Вижу, ты мне не слишком рад. Откровенно говоря, я пришёл тоже не потому, что очень соскучился. Как выяснилось, за тобой имеется небольшая задолженность, весьма и весьма осложнившая мне жизнь. Но я не буду на тебя обижаться, если ты как можно искреннее ответишь на два вопроса. Отвечаешь честно — и больше мы никогда не встречаемся. Согласен?

— Ну? — ответил он неопределённо и настороженно.

— Что из себя представляет Камень Ол, и где он в настоящее время находится?

— Какой камень? О чём ты? — говорил он тоном спокойным, но глаза его забегали.

— Тот самый, из-за которого меня схватили твои бывшие сослуживцы, прогнали через «пытальник», а потом, так ничего, естественно, и не узнав про камень, зачислили в «тушканчики».

Он поморщился, очевидно, весьма ясно себе всё это представив.

— Но ты же, как я вижу, сбежал от них. Так чего ж тебе ещё надо?

— Нет, это чего ТЕБЕ ЕЩЁ надо? Возлежишь тут падишахом, девочки твои желания на лету ловят. «Совершенно другая жизнь, лишённая страхов и каждодневных забот», как я и обещал. У тебя есть какие-то проблемы по моей вине?

— Нет.

— Будут, — пообещал я.

— Да что ты сможешь мне сделать? — довольно нагло ухмыльнулся он. — Дом полон преданных слуг и вооружённых охранников.

— Настолько преданных, что не побоятся напасть на лад-лэда? — Серебряным ногтем я поймал лучик от светильника и направил ему в глаз.

— Ты — Всесветлый? — опешил он. — Мечпредержащий? Приближенный к императору?

— А как же! Приближенный, и даже очень! — кивнул я. — Только вот, понимаешь, какая получается история: приближен-то я с другой стороны. Я его враг номер один.

— Да уж... — пробормотал Вольф. — Когда воюют два Мечпредержащих, место между ними — не самое безопасное.

Он пошарил рукой под одной из подушек и, достав оттуда маленькую ладанку, с сожалением отдал её мне. Внутри лежал плоский, абсолютно чёрный, словно выточенный из эбонита камень в форме правильной восьмиугольной звезды, толщиной около полутора и диаметром около трёх сантиметров. Вроде бы ничего особенного. Однако, стоило мне взять его в руку, как поверхность камня на несколько мгновений запереливалась золотистыми искорками. От неожиданности я чуть не выронил его.

— Что это? — испуганно спросил Вольф. — У меня он никогда так...

Я почувствовал, что Меч, заткнутый за пояс, немного нагрелся. Эге! Не простой это камушек! И уж точно не из-за ювелирной ценности так упорно разыскивает его император! Не иначе, это тоже часть наследия Иных Людей.

— Что ты знаешь об этом камне? — спросил я.

— Его ещё называют Камень Здоровья и Бессмертия. В Суонаре говорят, что хозяин этого камня никогда не болеет и не умирает.

— И ты веришь этому?

— А как не верить-то? Ты императора видел? Нипочём не скажешь, что он уже сто лет на троне. Правда, мне этот камень что-то не шибко помогает. Надысь пузо прихватило — страсть! Думал, помру. Благодарность Асию, пусть ему Оба долгую жизнь даруют — только он от мучений меня и спас.

Возвращались мы уже затемно. Слегка моросил дождь. Впрочем, по словам А-Ту, дождило уже давно, поэтому оно куталось в одолженный у Бади плотный шерстяной плащ. Такой же плащ оно прихватило и для меня. А-Ту вело меня тёмными улицами Суродилы к дому Бади, а я не переставал размышлять. «Камень Здоровья и Бессмертия»... Это словосочетание мне о чём-то говорило. Что-то, связанное с этим, произошло совсем недавно. Но почему, почему, несмотря на свою абсолютную память, я ничего не могу вспомнить?!

Путь наш лежал через знакомую мне площадь с трактиром, из которого доносились громкие голоса припозднившихся гуляк. Один голос показался мне знакомым, и я решил зайти.

В зале вокруг одного из столов сгрудилось множество людей, стоял возбуждённый гул. И вот оттуда, из толпы, снова раздался знакомый голос:

— Давай-давай, раскофеливайся!

Да, это, без сомнения, он — тот самый лохотронщик, который ограбил меня в одну из первых ночей моего пребывания на Ланеле. Я заглянул через головы зевак и убедился, что и колода та же самая.

— Ну, кто ефё хофет попытать ффястья?

— Ставлю десять золотых тимов! — громко сказал я и услышал, как сзади испуганно ойкнуло А-Ту.

Все тут же смолкли и удивлённо повернулись в мою сторону. Ставка необыкновенно, неслыханно велика! Потом зашелестел говорок, и народ раздался, освобождая для меня место за столом.

— Ну фтоф, давай сыграем! Только вот есть ли у тебя такие деньги? — поинтересовался раздатчик.

— А у тебя? — спросил я в ответ, присаживаясь за стол и один за другим выставляя на столешницу десять золотых цилиндриков.

— Золота у меня, конефно, нет. Откуда у меня золото? Но простыми тимами, пофалуй, наберу. Устроит тебя такое?

— Вполне.

Рядом с моими деньгами выросла солидная куча более мелких монет на ту же сумму, и крупье начал сдавать. Как я и ожидал, он сразу стал передёргивать и выложил равное количество очков.

— Равно! — уверенно заявил я.

Крупье, еле заметно кривя рот от досады, принялся переворачивать карты: он тоже уже знал, что я выиграл.

— Вот ведь как повезло! Когда день хорошо заканчивается, и спать вдвое слаще! — я сделал вид, что обрадовался и потянулся за деньгами.

— Э-э, не спефи! — остановил меня крупье. — У нас так не делается. Ты долфен дать мне возмофность отыграться. Это будет справедливо.

Окружающие зеваки, жаждущие продолжения зрелища, одобрительно загудели.

— Да? Ну хорошо, — согласился я и, дразня и крупье, и зрителей, провозгласил. — Ставлю макатим!

— Двадцать! — потребовал тот.

— Двадцать? Ну, я не знаю, — продолжал ломаться я, однако, якобы под давлением «общественного мнения» возбуждённых зевак, нехотя согласился. — Хорошо. Двадцать макатимов!

— Двадцать. Тимов. Золотых, — хрипло потребовал крупье, зло глядя на меня прищуренными глазами.

— Ну что ж, — уступил я. — Рискну, пожалуй. Похоже, удача сегодня на моей стороне. Только, предупреждаю, играю последний раз. И, кстати, хотел бы видеть твою ставку.

Раздатчик, кряхтя, полез за пазуху, достал оттуда небольшой кошель и отсчитал из него двадцать золотых цилиндриков.

— А говорил: золота нет!

— На фёрный день берёг... — пробормотал он и принялся сдавать.

На стол снова легло шесть карт. Одну из них, лежащую перед сдатчиком, я видел впервые. Быстро перебрав в уме всю колоду, я вычислил недостающую карту: до этого момента в игре ни разу не присутствовала семёрка-«камень». Вместе с остальными — шестёркой-«железо» и двойкой-«ветер» — это составляло пятнадцать очков. Передо мной же лежали пятёрка-«ветер», пятёрка-«огонь» и пятёрка-«дерево».

— Три карты, три карты, три карты! — пропел я и, некоторое время побарабанив пальцами по столу, изображая волнение, наконец «решился». — Равно!!

Его губы дёрнулись в едва заметной усмешке, и он принялся медленно переворачивать карты. Сначала мои: пять, пять, пять. Затем свои: шестёрка, двойка... шестёрка!

— Конфилась твоя удафя! — насмешливо произнёс он и потянулся к деньгам.

— Не спеши! — я выхватил кинжал из ножен сидящего рядом стражника и воткнул рядом с рукой крупье, пригвоздив к столешнице эту самую злополучную карту.

— Ты... Да ты... — лицо крупье исказилось гневом и стало наливаться краской. Нахмурившиеся лица присутствующих обратились в мою сторону.

— Здесь играют честно! — сжимая здоровенные кулачищи, медленно повернул ко мне голову сосед-стражник.

— Да ну? — Я медленно протянул руку, потёр пальцем середину «шестёрки», а затем медленно-медленно перевернул ладонь, демонстрируя зрителям оставшийся на пальце слой белил. На столе же, приколотая кинжалом, лежала семёрка-«камень». Теперь все гневные взгляды переместились на крупье. Кое-кто уже начал закатывать рукава с намерением дать шулеру хорошую взбучку (а заодно, если удастся, и вернуть свой проигрыш), как вдруг за его спиной выросли три громилы с маленькими, но мощными арбалетами в руках.

— Ну фто, кому не терпится вступить на Светлый Путь? — зло просипел мошенник. Под прицелом арбалетов пыл жаждущих справедливости как-то сразу же угас, они вновь опустились на свои места.

— А вот этого, — он мотнул головой в мою сторону, — точно надо туда отправить. Такое рыбное место изгадил!

Один из подручных кивнул и навёл арбалет на меня. В опасливо-напряжённой тишине пропела тетива, и... толстый арбалетный болт сломался прямо в своём ложе, перерубленный пополам стрелой, древко которой обвивала знакомая красная змейка. Все как по команде обернулись в сторону лестницы на второй этаж, наверху которой стоял Красный Лучник с уже вновь натянутым луком.

— Вон. Все четверо, — негромко сказал он, но в наступившей звенящей тишине эти слова услышал каждый. Мошенники не заставили его повторять и, затравленно оглядываясь, ретировались.

Красный Лучник перевёл взгляд на меня.

— Думаю, мы в расчёте, — произнёс он и, не говоря больше ни слова, ушёл в свою комнату.

С выигрыша я щедрым жестом угостил пивом всех присутствующих, после чего мы с А-Ту продолжили свой путь. Однако не успели мы пройти и двух кварталов, как непонятно каким образом я почувствовал направленный на меня поток агрессивной энергии.

— Будь наготове! — предупредил я А-Ту и услышал из-под его плаща щелчок предохранителя.

Из-за ближайшего угла неожиданно (как им показалось) высыпала давешняя четвёрка плутов, и вновь мы оказались под прицелом арбалетов.

— О! Ну надо фе, кого я вифу! Кто к нам так нефданно прифол! — изобразил радость крупье. — У тебя заговорила совесть, и ты принёс обратно мои денефки? Ну фто фе, давай их сюда!

— И вообще раздевайся! — сиплым басом приказал мне один из громил. — И бепо твоё тоже это... пущщай всё скидывает! Все вещи завязать в плащ!

— Как?! Все-все? — притворно удивился я.

— Слышишь плохо, что ли? Все!

— Но как же мы дальше пойдём? — продолжал я ломать комедию. — Нам же будет холодно... и мокро... и вообще, как-то неприлично...

— А ты можешь и не ходить никуда! Можешь прямо здесь полежать! С болтом в глазу! — и грабители захохотали, довольные своим остроумием.

— Может быть, нам лучше разойтись мирно? — предложило АТу. Из-под полы его плаща выглядывало дуло автомата. Однако грабители, не зная, что это такое, не обращали него никакого внимания.

— Заткнись, когда муффина говорит! — рыкнул крупье.

— Не вмешивайся, мой друг, — сказал я. — Я сам разберусь с этими джентльменами.

— Как ты нас обозвал, скотина? Ну, ты за это ответишь! — взвился один из мошенников.

Думаю, они не успели ничего сообразить. Несколько рубящих ударов ребром ладони и тычков пальцем в болевые точки в режиме боевого транса — и уже все они сидели на земле, изображая выброшенных на берег рыб: вытаращенные глаза, рты, безмолвно раскрывающиеся в конвульсивной попытке глотнуть хоть немного воздуха.

— Ну, так вот, милостивые государи, — сказал я, лишь только они немного очухались. — Я выхожу к вам со встречным предложением: раздевайтесь и складывайте все свои вещи в одну кучу.

Разбойники безропотно повиновались: разделись, сложили всё в кучу и, стоя рядом с ней, ёжились под холодными каплями дождя. Я достал Меч и включил его. Вместе со светом лезвия в глазах грабителей отразился неимоверный ужас, и они рухнули на четвереньки, тихонько завывая. Я подошёл к куче разбойничьего барахла и нашинковал её сначала вдоль, а затем поперёк.

— А теперь — пошли вон! — И грабители с низкого старта рванули по улице со скоростью хороших спринтеров.

— Сами попробуйте, каково домой голышом возвращаться! — озорно крикнуло им вдогонку А-Ту.

— Справедливость мы с тобой восстановили, — сказал я ему, — а теперь веди меня дальше. Только не забудь поставить скорострел на предохранитель.

Возможно, на меня подействовала небольшая эмоциональная встряска, вызванная попыткой ограбления, возможно, просто подсознание продолжало работать — не важно — но я понял, где нужно искать упоминание о Камне Ол, и принялся мысленно листать страницы тетради, обнаруженной нами в багаже атак-редера.

Это оказалось чем-то вроде дневника, однако записи сюда вносились не регулярно, носили отрывочный характер и зачастую, на взгляд постороннего человека, вообще не имели смысла. Встречались изречения, которые хозяин тетради считал мудрыми мыслями. Почти умиляли длинные и запутанные планы придворных интриг с подробными схемами и описаниями: «Необходимо сказать то-то и то-то господину А про господина Б, чтобы он решил, что я говорю ему то, что не думаю, и подумал обратное, а господину В про господина Г сказать...» Короче говоря, сам чёрт мозги сломит, пытаясь разобраться во взаимоотношениях внутри этого дружного серпентария. Однако некоторые записи меня весьма и весьма заинтересовали.

«14 вивината 8854 года. Мой управляющий заразился бесполием: вчера у него родилось второе бепо от второй жены. Умолял меня похлопотать за него перед лейб-лекарем императора. Как я рад, что мне не приходится иметь дела с монетами! Никогда не знаешь, которые из них заразные».

«34 дидината 8854 года. Лишь только император возжелал к празднику подкачать себе здоровья и жизни у заканчивающегося Неутомимого, как тот нагло сбежал, прихватив с собой Камень Здоровья и Бессмертия! Император в ярости, двор в панике, омолодитель стоит бесполезной грудой железа! Тому, кто найдёт Камень, обещано такое вознаграждение, такое вознаграждение!..»

«День Без Даты между 8854-м и 8855-м годами. В Суонаре давно уже ходят слухи, что в День Без Даты в Подземном Городе сами собой открываются Закрытые Двери, за которыми можно найти ещё не один Камень Ол. Но, помимо того, ходят слухи и об огромных зверях-призраках. Множество охотников до императорской милости отправились сегодня туда. Вернутся ли?»

«Вдруг подумалось: когда всё население планеты превратится в бесполых, а потом вымрет — кто же тогда будет работать и платить дань? Нет, мудрость императора безгранична: он вовремя остановит эпидемию, чтобы минимально необходимое для нас количество плебса всё-таки осталось».

«20 кумината 8855 года. Перед охотой император с присущим ему чувством юмора пообещал бывшему Неутомимому, что, если тот вернёт Камень Здоровья и Бессмертия, то тот может рассчитывать на смерть от старости. Знал бы этот тупица, что, верни он Камень Ол, смерть от старости наступила бы для него в тот же день! На вечернем балу я очень смеялся, рассказывая об этом случае фрейлине Оп».

«Странный сон приснился мне сегодня перед охотой: будто бы мои ноги убегают от меня. Я бегу за ними, кричу: „Постойте, подождите!“, но догнать не могу. Но, позвольте! Как же я за ними мог бежать? Без них-то? Весьма и весьма странный сон... И к чему бы такое приснилось?»

В доме цирюльника шло гулянье «под большое декольте»: Бади праздновал своё счастливое избавление от долговой кабалы и участи привольного. Вокруг стоящего посередине комнаты стола, уставленного тарелками с остатками еды, пустыми и полупустыми бутылями, сидела вся моя свита и примкнувший к ней хозяин дома. Пьяные в зюзю. Егермейстер нежно обнимал и целовал глупо хихикающую министра культуры. Начальник гвардии, запинаясь, путаясь в словах и размахивая пустой бутылкой, что-то вдохновенно рассказывал Бади, который сидел напротив и, подперев ладонью щеку, откровенно спал. Главный Адмирал военного и торгового флота, отбивая по столу такт большой деревянной кружкой и давно превратив в пюре какую-то лежащую перед ним снедь, самозабвенно орал пиратскую песню:

Наше приход остался незамеченным. Только лишь сипс вылез из-под стола с несчастным и усталым видом, подошёл ко мне, сел подле и тяжело вздохнул.

— Что, Аррутар, тяжело абстиненту в пьющей компании? Ничего, сейчас мы здесь порядок наведём! А-Ту, одиночным — огонь!

— В кого? — испуганно спросило бепо.

— В стенку.

А-Ту облегчённо вздохнуло. Щёлкнул предохранитель, клацнул затвор и грянул выстрел. Наступила звенящая тишина, которую спустя некоторое время осмелился нарушить Петя.

— О-о... Командир пришёл, — пробормотал он. — Ща бу-ет это... агрома-аднейший впендык!

В наступившей тишине я прошёл по комнате, уселся в кресло напротив камина и негромко приказал:

— Всем спать.

Бади увёл всю пошатывающуюся команду в спальную комнату, но сам через некоторое время вернулся. Он развёл огонь в камине, затем пододвинул поближе второе кресло и сел рядом. Сипс улёгся у нас в ногах.

— А сам почему спать не идёшь? — спросил я Бади.

— Так ведь выспался уже. Рассказы Пети, между нами говоря, лучше любого сонного зелья. Да и, помимо того, не так уж много я и втетерил: более следил, чтобы у дорогих гостей кружки не пустовали.

— Значит, спаивал моих людей? — подковырнул я.

— Как можно, Светлый?! Мы только лишь праздновали ваше счастливое избавление... и моё тоже. Прости, Светлый, за всей этой суматохой не удосужился принести тебе благодарность. Знай: всё, что я имею, всё моё имущество принадлежит тебе! Готов оказать любую посильную услугу!

— Очень кстати. Несмотря на все твои старания, меня узнали. Поэтому я хочу, чтобы ты сбрил мне бороду и усы — хотя нет, усы можно оставить — а также подстриг и окрасил волосы.

— В какой цвет?

— А что ты можешь предложить?

— Не так уж много, но всё-таки... Седой, соломенный, чёрный, светло-каштановый, тёмно-каштановый, рыжий...

— Пусть будет чёрный, — выбрал я. — А пока работаешь, расскажи мне о правилах войны.

— С удовольствием. Я в этом деле большой знаток и любитель. Хотя удивляет, что лад-лэд не знает... — тут он наткнулся на мой сердитый взгляд и поспешно продолжил. — Конечно, конечно!.. Лад-лэд волен знать, что желает и не знать того, чего не желает.

Он сходил за инструментами, накинул мне на плечи кусок материи и, щёлкая ножницами, приступил к работе и рассказу:

— Войну может объявить только лад-лэд другому лад-лэду. Правда, был случай, когда лад-лэд объявил войну императору, но то была другая война, не по правилам.

— Ты говоришь о Тарди Апри?

— О нём. Так вот, война проходит на ристалище того лад-лэда, которому объявлена война. О войне, естественно, лучше оповестить заранее, тогда будет большее стечение болельщиков и, значится, больший доход с войны. Дружина должна состоять из шести бойцов и одного зверя. Вот, к примеру, у лад-лэда Валдава имеется боевая лагра. О-очень серьёзный зверь. На прошлой войне она в клочья растерзала медведя лад-лэда Лейтеса, а сама даже царапины не получила. Война начинается с боя животных. Затем попарно, согласно вытянутому жребию, дерутся бойцы. Если после этого в дружинах остаётся хоть кто-то, кто ещё может держать оружие, то вновь бросается жребий, вновь составляются пары. И так до полной победы. Что касается вооружения, то разрешено применять мечи, булавы, сабли, шпаги, кинжалы, секиры, алебарды, трезубцы, кистени, боевые топоры, боевые молоты, дубины, ножи, кастеты...

— Может, проще перечислить, что применять не разрешено?

— Хм... Да, лад-лэд, конечно, прав. Нельзя применять луки и арбалеты. Пращи не запрещены, но их применение не приветствуется. Защиту же можно надевать любую: хоть с ног до головы в броню закуйся, хоть с голым пузом выходи. Некоторые самые умелые и отважные воины так и делают: чем меньше на тебе железа, тем больше тебе почёта. А ставки принимаются разные. Можно поставить на общий исход войны, можно на какой-нибудь конкретный бой или серию боёв...

Бади ещё долго разглагольствовал о различных нюансах и хитростях игры на военном тотализаторе, не прекращая своей работы. Вскоре процесс стрижки и покраски закончился. Бритый подбородок ощущал непривычный холодок. Дабы я оценил результат, Бади поднёс зеркало из полированной бронзы, из которого на меня глянуло совершенно незнакомое лицо, которое в отсутствие бороды приобрело другое выражение и какую-то, я бы даже сказал, аристократичность.

— Вставайте, лад-лэд! — подмигнул я своему отражению. — Вас ждут великие дела!

Суродила,

23 кумината 8855 года

— А ну, просыпайтесь все живее! Светлый лад-лэд велел сказать, что у вас сегодня много великих дел! — На Ланеле нет обычая обращаться к человеку во множественном числе, поэтому моя вчерашняя фраза несколько трансформировалась в устах стоящего на пороге спальни Бади. — Завтрак я уже накрыл!

— А это ещё кто? — надо мной, уперев руки в бока, стоял Петя и недоумённо меня рассматривал. — Бади, ты кого нам тут подложил? Что это за пройдоха?

— Будешь выступать — выгоню из гвардии! — вяло пригрозил я. Петя выпучил глаза, обеими руками прикрыл рот, втянул плечи и на цыпочках выбежал из комнаты. Под шушуканье и хихиканье за дверью я ещё немного полежал, восстанавливая в памяти приснившийся мне этой ночью сон. В нём я шёл по странному городу, в котором роскошные особняки соседствовали с построенными из пустых коробок убежищами, стеклобетонные небоскрёбы — с разваливающимися деревянными избами. По улицам, покрытым пёстрой мозаикой из асфальта, булыжной мостовой, гранитных плит, тротуарной плитки и откровенного грязного месива, спешили по своим делам люди, а тела их излучали сияние различных оттенков. И вдруг стали появляться разноцветные змеи, светящиеся, как неоновые трубки. Огромные, они ползли по городу во всех направлениях не извиваясь, а как бы перетекая всё вперёд и вперёд, свободно проходя сквозь все препятствия, сквозь других змей, и длина их казалась бесконечной. Вскоре весь город опутался паутиной из змеиных тел. Однако люди не замечали этого. Они проходили сквозь неё, и лишь цвет их ауры чуть менялся после каждого такого пересечения.

За завтраком, состоящим из толсто нарезанной ветчины и кое-каких остатков вчерашнего пиршества, Рани спросил:

— Светлый, что за дела предстоят нам сегодня?

— Нам необходимо подготовиться к войне с Валдавом.

— Чудесно! Мы пойдём завоёвывать Отонар?

— Имеется такая задумка. Ещё вопросы есть?

— Дозволь спросить, Светлый, — поинтересовался Бади, — а имеются ли у тебя для того достаточные средства? Ведь плата каждому наёмнику за одну войну составляет пятнадцать золотых тимов. И деньги, что характерно, всегда платятся вперёд: войну-то ведь можно и не пережить.

— Зачем нам наёмники? — бодро ответил я. — Нас как раз шестеро. Свирепым зверем будет Аррутар.

За столом наступила напряжённая тишина.

— Что, есть какие-то сомнения? — спросил я.

— Знаешь, командир, — после некоторого молчания сказал Петя. — За себя я скажу так. Я солдат. Прикажешь сражаться — буду сражаться. Постараюсь победить. Не получится — лягу в бою. Другие мужики сами за себя скажут. Но как же Ил? Это ж не скорострелом пулять, это рукопашный бой. Ты же, получается, на смерть её посылаешь... А-Ту опять же... Бепо оно неплохое, но какой же из него боец?

Высказав эту несвойственно длинную для него тираду, Петя смолк. Все выжидательно смотрели на меня.

Добывать себе княжество ценою чьих-то жизней? Нет, такое отнюдь не входило в мои планы. Я намеревался выйти один против дружины Валдава: чувствовал, что мне это по силам. Правила войны этого не запрещали, а что не запрещено, то разрешено. Остальные же были нужны мне «для комплекта», чтобы соблюсти протокол. Сложнее обстояло дело с боем животных, открывавшем военные действия.

— Понимаю ваши опасения, — сказал я. — Однако оснований для них нет. Более того: боюсь, что я вас разочарую, когда скажу, что сражаться из вас придётся только одному.

— Назови имя этого человека! — потребовал Рани.

— Это не человек, — сказал я, и взоры присутствующих обратились на Аррутара.

«Ты согласен?» — спросил я его мысленно.

Аррутар кивнул лохматой головой.

«Я не знаю, кто такая лагра. А ты знаешь?»

«Кошка», — ответил сипс.

«Ты можешь с ней справиться?».

«Псы не боятся кошек! Справлюсь!»

После разговора с сипсом я обратился к остальным:

— Аррутар согласен мне помочь. А что скажете вы?

— Не подумай, Ланс, что мы струсили, — за всех ответил Джой. — Просто...

—...просто вы не хотели, чтобы Ил и А-Ту пошли на верную смерть, — докончил я за него. — Я это понял. И хочу сказать, что за эти дни вы все стали мне близки как... как члены семьи, что ли. И я не хочу зря рисковать вашими жизнями: в этой войне, войне с Валдавом, никто из вас не пострадает. Но вот что вы должны учесть, вот о чём хочу я вса предупредить: идя за мной, вы вступаете на путь войны со всей империей. И это будет не сражение на ристалище, со строгими правилами и судьями. Это будет война на выживание. Боюсь, она захлестнёт всю Ланелу, коснётся каждого, и вряд ли кто-то сможет от неё спрятаться. Вот тогда ничьей безопасности я гарантировать не смогу. Если вы сомневаетесь — скажите мне об этом сейчас, и я освобожу вас от данного мне слова.

— Война, о которой ты говоришь, ужасна, — произнёс Рани задумчиво. — Мы лучше всех понимаем твою ненависть к императору и желание отомстить. Но почему при этом должны погибать ни в чём не повинные люди, которые ни тебе, ни императору не сделали ничего плохого? Стоит ли того эта месть?

— Дело, дорогой мой Рани, даже и не в мести. Тут другое... Скажи мне, когда на Ланеле впервые появились бепо?

— Какое отношение бепо имеют к войне?

— Самое непосредственное.

Все непроизвольно оглянулись на А-Ту, которое сжалось под этими взглядами и приготовилось услышать что-то настолько страшное, что после этого последует поголовное истребление всех бесполых.

— Нет, я говорю не про вину бепо, а про их беду, — поспешил сказать я. — По большому счёту, это огромная беда для всей Ланелы. Так когда они появились?

— Вроде, всегда были... — пожал плечами Рани.

— Не всегда, — сказал Бади. — Старики сказывали, лет сто тому назад они начали рождаться.

— То есть, вскоре после появления Мечпредержащих, — уточнил я. — А теперь я расскажу, что мне стало известно. Правда, доказательств у меня нет: они сгорели в костре на Плато Синих Псов. Так что вам остаётся либо верить на слово, либо не верить. Так вот: мне стало известно, что бесполость — это болезнь. И болезнь эта — дело рук учёных лекарей императора. Кроме того, мне известно, что они имеют лекарство от этой болезни, но бороться с эпидемией не намерены. Наоборот: по приказу императора болезнью заражаются монеты, которые переходят из рук в руки, и она распространяется всё шире и шире. Вместо мальчиков и девочек всё чаще рождаются бепо, и, в конце концов, останутся только они. А когда бепо умрут, не оставив, естественно, потомства, планета полностью будет принадлежать Мечпредержащим. Вот вам и ответ на вопрос, за что должны сражаться и умирать люди. За жизнь. За жизнь свою, своих детей и, по большому счёту, всего человечества.

Очень долго все молчали, осмысливая услышанное. Молчание прервал Рани.

— Лад-лэд, ты рассказываешь страшные вещи, буря мала. Однако одного не возьму в толк: для чего Мечпредержащим уничтожать тех, кто и так находится под ними, работает на них? — спросил он.

— Точного ответа я не знаю. У меня есть только предположения.

— Так поделись ими! — воскликнула Ил.

— Хорошо, — я обвёл взглядом напряжённые и сосредоточенные лица присутствующих. — Я предполагаю, что им необходимо жизненное пространство. Их слишком много.

— Слишком много Мечпредержащих? Для целой планеты? — удивился Джой. — Но где же тогда они находятся сейчас? Под землю, что ли, закопались?

— Вы уже сами убедились, что есть механизмы, на которых можно летать по воздуху. Но есть ещё более сложные механизмы, на которых можно перелетать с планеты на планету. Так вот: я предполагаю, что они пока находятся на другой планете. Ждут, когда опустеет Ланела, чтобы без помех поселиться на ней. А Мечпредержащие — это лишь передовой отряд.

— Что-то не сходится, клянусь зубами плоской акулы! Вот ты говоришь, что их очень много... — продолжал сомневаться Рани.

— Предполагаю, — поправил я.

—...тогда чего ж им так долго ждать? С таким страшным оружием, как скорострелы, они могли бы просто переколошматить всех!

— Скорострелы — не самое страшное оружие. Возможно, они имеют и более мощное, которое может за считанные часы, а то и минуты уничтожить всё население планеты...

— Так я ж о том же!

—...но оно убьёт и саму Ланелу, а мёртвая планета им не нужна. Если же они будут использовать оружие вроде скорострелов, то жертвы будут с обеих сторон: пример тому — война между императором и лад-лэдом Тарди Апри. Война может перерасти в партизанскую и затянуться неизвестно насколько. А этот «гуманный и бескровный» метод, с их точки зрения, более надёжный, хотя и более длительный. Впрочем, всё то, что я предполагаю, не так уж и важно. Важно то, что я знаю наверняка: ближайшая цель Мечпредержащих — уничтожение населения Ланелы. Если и не всего, то большей части. Вот эти-то гнусные планы я и должен попытаться сорвать. С вами или без вас. Именно поэтому, мне думается, я до сих пор и живу, — закончил я фразой, настоящий смысл которой в этом городе понял бы только Асий.

— Мы с тобой! Веди нас, Светлый лад-лэд Ланс! — дружно рявкнула моя дружина.

— Да, кстати, об имени, — припомнил я. — Кое-что прояснилось насчёт моего прошлого. Моё настоящее имя Олин. Олин Апри.

— Апри? — Бади от удивления открыл рот. — Но император ненавидит это имя.

— Для меня это ничего не меняет. Итак, дружина укомплектована...

— Не совсем, — возразил Бади.

— Как это? — удивился я. — Шесть человек и один зверь, как полагается.

— По правилам, бойцами не могут быть ни женщины, ни бепо.

— Ну что ж, это усложняет дело, но не намного. Думаю, двух бойцов я сумею найти.

— Одного, — поправил меня Бади.

— Одного? Уж не сам ли ты хочешь влиться в ряды нашего воинства?

— Лад-лэд против?

— Отнюдь. Но как же твоё дело, твой дом? Кроме того, ты, как мне помнится, собирался жениться на дочке аптекаря.

— После всего того, что ты рассказал, я не смогу жить, как прежде. Жениться, плодить бепо, изо дня в день стричь редеющие шевелюры соседей, по вечерам за пустыми разговорами пить пиво в трактире и делать вид, что всё окружающее меня не касается? Нет, теперь это не для меня! Конечно, я не брошу мою маленькую Ен, но я хочу, чтобы она была счастлива и имела четверых детей: двух мальчиков и двух девочек. И для этого не пожалею ничего. Вот мой дом, Светлый — возьми его со всем, что в нём есть, продай и достойно снаряди дружину!

— Твой поступок, Бади, был бы красив и самоотвержен, — сказал Рани, — если бы не одно небольшое обстоятельство, выпущенное тобой из виду: в настоящий момент этот дом тебе не принадлежит.

— А ведь и правда... — растерялся было Бади, но тут же нашёлся. — Это ничего не меняет! Да, дом заложен. И я не буду его выкупать: пусть Светлый распоряжается занятыми для меня деньгами по своему усмотрению, а долг этот будет числиться на мне.

— Я тронут, Бади, — сказал я. — Однако стоит ли всё так усложнять и залезать из одной долговой кабалы в другую? Вполне достаточно того, что ты поступаешь ко мне на службу. Назначаю тебя главным интендантом. Вот тебе деньги: здесь четыреста семьдесят девять тимов с мелочью. Из них десять золотых возврати Касерену, слуге в доме господина Есучи. При этом скажи ему такие слова: «Трудно не стать Богом». Запомнил? На этот период ты назначаешься главным, все остальные временно находятся в полном твоём распоряжении. Твоя задача — закупить оружие, снаряжение, обмундирование для дружины. Кроме того, позаботься о провианте и транспорте до Отонара. Моя же задача — завербовать шестого бойца.

— Дозволь спросить, Светлый, ты уже имеешь кого-нибудь на примете? — поинтересовался Бади. — Или же тебя устроит любой боец?

— Бойцовские качества, сами понимаете, меня не интересуют. Однако не хотелось бы, чтобы в нашу компанию затесался какой-нибудь вздорный человек.

— Вот-вот, и я о том же! — обрадовался Бади. — Путь-то в Отонар неблизкий. Так не лучше ли бойца прямо там нанять? К тому же и места в повозке побольше будет, и на провианте денег сбережём.

— Бади! Ты прирождённый интендант! — рассмеялся я. — Не успел вступить в должность, а уже начинаешь экономить!

— А то! Дело наше интендантское на том держится! — хитро прищурился тот. — Пойду, куплю себе тонкие перчатки.

— Зачем?

— Как зачем? Да чтобы я ещё хоть раз эту заразу — я имею в виду монеты — голыми руками взял!

К войне подготовились быстро. Весь день мы весёлою гурьбой совершали шоп-тур по Мануфактурной, Оружейной и Бронной слободкам, где продавалось абсолютно всё необходимое для экипировки нашей маленькой армии.

В самом начале среди мужчин вспыхнул было спор. Каждый мнил себя знатоком и, предлагая купить именно ему нравящееся оружие, яростно доказывал его превосходство над другими. Наименее убедительно звучали аргументы Бади, хотя своё мнение он отстаивал с наибольшим жаром.

— Скажи мне, Бади, — поинтересовался я, — а чем тебя привлекли именно эти булавы? Уж не дешевизной ли?

Весь запал нашего интенданта мигом пропал, едва лишь он понял, что его раскусили.

— Ну да, — ответил он уже спокойно. — Зачем тратить деньги на дорогое оружие, если оно необходимо лишь для соблюдения формальностей?

— Есть такое слово: престиж. Армия лад-лэда не должна выглядеть шайкой оборванцев. И, чтобы больше не было споров, снаряжение я выберу сам.

В результате моих дизайнерских изысков костюм солдата армии лад-лэда Апри приобрёл следующий вид: тёмно-бордовый костюм с широким кожаным ремнём; пурпурный плащ; высокие сапоги; бронзовый, закрывающий большую часть лица шлем с высоким гребнем, чем-то похожий на древнеримский. Из вооружения я выбрал алебарды, короткие мечи и круглые щиты, на которых расторопный оружейник обещался к вечеру изобразить мой родовой герб. Остальное оружие, буде кому какое понадобится, я предлагал выбрать каждому по своему вкусу. Однако войско, поскребя затылки, пришло к выводу, что купленного достаточно. Только Джой попросил купить ему лук, но не боевой, а охотничий.

— Вдруг в дороге дичи свежей захочется? А патроны тратить жалко, их и так не слишком много осталось.

Кроме формы, я распорядился купить всем повседневные костюмы и пару платьев для Ил, после чего пришлось её на пару часов оставить в Мануфактурной слободке под присмотром АТу: никакого мужского терпения не хватит на то, чтобы дождаться, пока женщина выберет себе обнову, а, тем более, две.

Наконец мы полностью экипировались. Трудность возникла лишь с одним: отправляться в доблестный поход без гордого фамильного стяга абсолютно бесполезно. Ни один уважающий себя лад-лэд даже вызов не примет, зазорным посчитает. Местные вышивальщицы, хотя с радостью выражали готовность взяться за это дело, сроки исполнения заказа устанавливали не менее двух недель. Естественно, ждать столько времени нам не хотелось. И тогда Ил заявила, что самолично вышьет стяг своего сюзерена прямо в пути. Подробно выспросив у меня о цветах герба рода Апри, она купила большое белое полотнище и всё необходимое для вышивания.

В Повозном ряду Бади приобрёл ковчег — этакое здоровенное жилище на колёсах, рассчитанное человек на десять — запряжённый парой волов. Дом Бади двора не имел, загнать ковчег и волов было некуда. Поэтому я учредил наружный пост и назначил дежурными Рани и Джоя, каждому по полночи. Предосторожность не оказалась напрасной: и тот, и другой предотвратили по одной попытке угона наших волов местными «любителями животных». На следующий день мы тронулись в путь.

Дорога Суродила — Отонар,

26 кумината 8855 года

Время подходило к полудню. Ковчег медленно тащился по прибрежному тракту. И, хотя сейчас мы двигались в направлении, противоположном тому, в котором я ехал прошлый раз, пейзаж отличался лишь тем, что нынче море находилось по левую руку, а джунгли и горы — по правую. С периодичностью примерно один раз в час навстречу попадались караваны, большие и не очень, люди из которых с удивлением и даже испугом («И как это они привольных не боятся?») разглядывали наш одинокий возок. Все мои спутники спали, разморённые жарой и лёгким потряхиванием повозки. Мне надоело сидеть внутри, и я присоединился к сидящему на козлах Бади.

— Ну как, удалось тебе вчера что-нибудь узнать о том, как ты покуролесил? — спросил я его.

— О, да! — расплылся тот в широчайшей улыбке. — Я встретил Луто-пекаря. Он был вместе со мною все три дня, но оказался более стойким, нежели я, а потому смог всё рассказать весьма подробно и более чем живописно. И, если всё происходило именно так, как он мне поведал, то я очень с собой горжусь: сказания о моём загуле будут передаваться из уст в уста, войдут в историю! Дело было так. Захожу я, стало быть, в трактир в самом наипрекраснейшем расположении духа. Народу там, по ранности времени, совсем немного: Луто-пекарь, Саги-бронник, Нори-сапожник да Киту-писарь. Ну и, конечно же, сам Маро-трактирщик. Вот я и говорю им... Прости, Светлый, чуть попозже доскажу: караван навстречу движется, надобно с дороги свернуть. Очень оживлённое движение нынче, не правда ли?

Я неопределённо пожал плечами, а про себя подумал: «Не видел ты наших автострад!» Впрочем, вскоре я разделил его мнение. Дороги здесь чересчур узкие, и, по неписаному закону торговых путей, съезжать на обочину, уступая дорогу, обязан караван с меньшим числом повозок. Естественно, дорогу всегда уступали мы. Конечно, если вывесить лад-лэдский стяг, можно ощущать себя как правительственный «бугровоз» перед пёстрой стайкой «москвичей» и «жучек», но, во-первых, флага как такового ещё не имелось, а во-вторых, не хотелось видеть на встречных лицах вымученных улыбок, не способных замаскировать тяжёлого испуганно-напряжённого взгляда. Да и не спешили мы особенно — не на званый ужин едем.

Пропустив встречных, Бади снова выправил ковчег на дорогу и продолжил свой рассказ. Впрочем, ничего поражающего воображение, я от него не услышал. Да, погулял он неплохо. Но на Руси, бывало, гуляли и с гораздо большим размахом, и с более богатой фантазией. Естественно, говорить об этом Бади я не стал: его запой превратился для него в предмет его гордости, в символ щедрости и широты души. Нельзя попирать чужие святыни.

Из ковчега выпрыгнул сипс и скрылся в придорожных кустах — видимо, решил размяться. После него с самым хмурым видом вылез Петя.

— Что случилось? — спросил я. Но тот только недовольно отмахнулся и пошёл рядом по обочине, что-то высматривая на земле. Найдя солидный валун, он взвалил его на плечи и пустился бегом вперёд. Пробежал метров двести, потом повернул назад. Когда Петя, не обращая на нас внимания, пробежал мимо ковчега, я понял, что с ним происходит: он же из Неутомимых, у парня начинается «ломка».

Так мы ехали ещё некоторое время: волы мерно шлёпали копытами, Петя носился взад-вперёд со своим булыжником, Аррутар шуршал в зарослях. Эту мирную идиллию внезапно прервали выскочившие из-за поворота шестеро всадников. Подгоняя своих риков истошными воплями, они во весь опор мчались на нас. Однако, как оказалось, нападать они не собирались. Не снижая скорости, всадники проскакали дальше, и я обратил внимание на их перекошенные испугом лица.

— Привольные! — крикнул один из них, проносясь мимо.

— Э-э-э... А не пора ли нам покушать? — с самым невинным видом предложил Бади. — Мне так кажется, в самый раз. Я тут полянку прелестную заприметил. Совсем недалеко, всего пару силей назад...

— Не стоит, Бади. Для завтрака уже поздно, для обеда — рано. Так что — вперёд!

— Как прикажет Светлый... — горестно вздохнул наш интендант.

За ближайшим поворотом нам открылась грустная картина грабежа небольшого каравана, состоящего из трёх ковчегов, похожих на наш, но несравненно более богатых. Судя по всему, здесь состоялась довольно жаркая стычка. На обочине, прикрытые куском холста, лежали два тела. Ещё один труп лежал поодаль: рядом с ним, глядя на всех исподлобья и никого не подпуская к хозяину, стоял осёдланный боевой рик. В нескольких местах оказывали помощь раненым. Разношёрстная толпа грабителей, весело галдя, потрошила багаж. Четверо пленников в одинаковой униформе печально сидели на траве под охраной арбалетчиков.

Тут один из привольных увидел нас и, засунув в рот два пальца, пронзительно свистнул. Гомон на мгновение стих, но тут же возобновился с удвоенной силой, когда ватага, обнаружив новую добычу, выхватила оружие и бросилась на наш ковчег. Они обступили остановившуюся повозку со всех сторон.

— Хотите жить — отдавайте всё, что есть! — сиплым фальцетом проорал один из разбойников, яростно размахивая чем-то похожим на турецкий ятаган.

— Да забери! — раздался в ответ громовой крик, и подбежавший Петя запустил в толпу свой валун, который разом смёл четырёх привольных. Разбойники хором ахнули, но тут же опомнились, всей толпой бросились на него, и началась драка: вооружённая толпа против безоружного Пети. Это надо было видеть! Дрался Петя красиво: учили Неутомимых хорошо. Противники отлетали от него, как бандарлоги от медведя Балу. Те из разбойников, которым удавалось после этого встать, вновь бросались на него, но вновь и вновь отлетали прочь.

— Держись, Петя, сейчас помогу! — крикнул я, спрыгивая с козел на землю.

— Не надо! Самому мало! — прорычал тот.

— Не жадничай! — ревниво завопил я и ринулся в свалку.

Ух-х! Это было круто! Я чувствовал себя как рыба в воде: уходил от летящих на меня лезвий и короткими ударами перенаправлял их движение, отчего разбойничьи мечи разили своих же. Резкие тычки в болевые точки выводили из строя противников надёжнее иной увесистой плюхи. После пары удачных подсечек образовалась довольно солидная «куча мала», издающая смачную какофонию из криков, ругани, натужного кряхтения и других немелодичных звуков. Но не прошло и пары минут, как перед нами уже не осталось ни одной злобной физиономии, никто не размахивал кистенями, мечами и дубинками. Очень сплочённая стена из вражеских спин единым фронтом отступала к лесу. Ватага, преследуемая выскочившим из кустов сипсом, исчезла в зарослях.

— Если кто-нибудь двинется с места, я перережу ей глотку! — раздался за нами чей-то голос. Я оглянулся и увидел, как здоровенный лохматый мужик, левой рукой держа за волосы юную девушку, а правой — приставленный к её шее кривой кинжал, боком пробирается к тому же лесу.

— Режь, мне то что! Я её первый раз вижу! — рыкнул Петя и двинулся вперёд. Разбойник надавил на кинжал, и по шее девушки побежала красная капелька.

— Петя, стой! — приказал я, а затем обратился к привольному. — Отпусти девушку, и ты уйдёшь беспрепятственно!

— Ну да! Так я тебе и поверил! — хрипло просипел тот, и капли крови из-под кинжала побежали чаще. Он отступал всё дальше и дальше, а когда оказался, как ему показалось, на безопасном расстоянии, в ярости погрозил нам кулаком с зажатым в нём ножом. И тут на переносице разбойника, точно между глаз, образовалась дыра. Словно чему-то удивившись, он взмахнул руками и без звука рухнул навзничь. Я обернулся: из окна нашего ковчега торчал дымящийся глушитель карабина.

Девушка, зажав ладонью рану на шее, тихо опустилась на землю. Только сейчас я смог по-настоящему её рассмотреть. Очень мила. Черты её лица, бледного от пережитого волнения, у нас бы назвали греческими: прямой тонкий нос, большие миндалевидные глаза, маленькие, резко очерченные губы. Густые светло-каштановые волосы почти полностью скрывали плечи. Дорогое платье подчёркивало красоту изящной фигурки.

Как только исчезли привольные, все четверо оставшихся от эскорта охранников бросились к своей госпоже. Трое, подобрав на бегу первое попавшееся под руку оружие, стали на страже рядом с девушкой, а четвёртый принялся осторожно обрабатывать рану и накладывать повязку. Порез оказалась небольшим. Удостоверившись, что врачует он грамотно, я вернулся к ковчегу, из которого с недовольным видом вылезала Ил.

— Что случилось, боевая подруга? Почему невесела? — поинтересовался я.

— Сержусь на Джоя, — ответила она. — Почему он меня не разбудил? Я лишилась потрясающего зрелища! Как бы я хотела увидеть, как мой лад-лэд в одиночку разгоняет огромную толпу грабителей с большой дороги!

— Ну, это явное преувеличение. Во-первых, толпа была не такая уж огромная, а во-вторых, нас было трое: Петя, я и Синий Пёс. И ещё Джой помог.

— Фи! Помог он! Разок пальнул из окошка... Как в тире. Тоже мне, герой!

— Зря ты так, — заступился я за парня. — Очень хороший выстрел. Только вот тихострел для чего навернул?

— Чтобы стадо не разбежалось... — хмуро сострил Джой, обиженный словами Ил.

Из леса вышел Аррутар, гордо неся в пасти военный трофей — башмак одного из привольных. Я огляделся. Разбойников на поляне осталось двенадцать человек. Трое из них не смогли убежать по той причине, что в неразберихе драки их поранили свои же. Остальные потихоньку приходили в чувство после полученных от нас с Петей тумаков. Четверо привольных уже покорно стояли на коленях, низко опустив головы, хотя никто их к этому не принуждал: меня вообще коробит от вида униженного человека.

— Встаньте, — приказал я. Те из них, кто мог, поднялись и стояли всё так же понурившись: самое лучшее, на что они могли надеяться, исходя из местных законов, — быстрая и лёгкая смерть. И что, скажите на милость, я с ними должен делать? Убивать? Я окинул всех долгим взглядом:

— У меня очень хорошая память. В следующий раз... — привольные, не веря своим ушам, разом вскинули головы и стали переглядываться между собой: уж не ослышались ли? —...пощады не ждите. Убитые лежат — ваши?

— Те, что под холстинкой, наши, милостивец, наши, — кивнул один из разбойников, маленький плешивый мужичок с торчащей во все стороны пегой бородкой, а потом помахал раскрытой ладонью в сторону сражённого Джоем. — Ну, и атаман тож. А который с риком — не.

— В общем, так: забирайте своих убитых, раненых. И чем быстрее вас здесь не будет, тем лучше для вас.

Привольные часто-часто закивали и бросились выполнять приказ.

— Кому обязана своим спасением? — услышал я за своей спиной и обернулся. С повязкой на шее, бледная от пережитого волнения, спасённая нами девушка стояла, опираясь на руку одного из своих слуг и довольно бесцеремонно разглядывая меня с ног до головы.

— Моё имя Олин, — ответил я и, озорства ради, начал рассматривать её столь же бесцеремонно. Слуга, заметив это, нахмурился, но сказать ничего не посмел. — Дозволено мне будет спросить, кого мы имели счастье повстречать на своём пути?

— Юная лэд-ди Ан Илке из Толимба, — представилась она. — Я в долгу перед тобой, Олин.

— К моему господину следует обращаться «лад-лэд Олин»! — влезла с поправкой Ил.

— Лад-лэд? — удивлённо вскинула брови юная лэд-ди. — Я изучала геральдику и знаю имена всех правителей Империи. Лад-лэд Олин?.. Прости моё невежество, но такого я не помню. А каково твоё родовое имя?

— Светлый лад-лэд Олин Апри! — гордо произнесла Ил, как и большинство женщин (да и не только женщин), неравнодушная к громким титулам.

— Апри? Как?! Но... — юная лэд-ди стушевалась, опустила глаза и присела в реверансе. — Прошу прощения у Светлого лад-лэда.

— Не стоит извиняться, юная лэд-ди. У меня ведь на лбу это не написано, — попытался я сгладить неловкость положения.

— Да, но... такая повозка... отсутствие флага и конного эскорта... Я полагала, что лад-лэду не пристало...

— Наш лад-лэд сам решает, что к нему может пристать, а что — нет, — буркнул проходивший мимо Петя.

— Да и слуги лад-лэда обычно гораздо лучше вышколены, — от её убийственного взгляда на Пете мало не загорелись волосы.

— Они мои подданные, но не слуги. Скорее, боевые товарищи, — ответил я. — И куда же столь юная лэд-ди направляется со столь малочисленной охраной?

— Для Светлого лад-лэда — просто Ан, — сказала она. — А охрана не такая уж и малочисленная... была. Семеро гвардейцев лад-лэда Валдава, четыре моих охранника, три кучера: четырнадцать человек. Ах, да! Ещё этот... как его?.. Всё время забываю!

— Сепантикулятор Сэси, достопочтенная юная лэд-ди, се-пан-ти-ку-ля-тор! — раздался писклявый голосок из-под ближнего ковчега, и оттуда вылез толстенький коротышка, тщетно пытаясь привести в порядок порванные и измазанные в пыли многочисленные кружева своего помпезного камзола. Отвесив множество вычурных поклонов, он продолжил. — Я всё-всё видел и всё-всё слышал, Светлый лад-лэд (новый поклон в мою сторону), юная лэд-ди (поклон в сторону Ан). Потому впоследствии я смогу наиподробнейшим образом живописать всё здесь произошедшее славнейшему инфант-лэду Мидо. Поистине, его благодарность не будет знать границ! А противнейших позорнейших гвардейцев, трусливо кинувших его несравненнейшую невесту в минуты ужаснейшей опасности, ожидает лютейшая кара! Лишь только один дюженник Круд, геройски павший во имя чести инфант-лэда, удостоится наивысочайших посмертных почестей!

— Только надо вытащить стрелу у него из спины, — грустно усмехнулся Рани. — Иначе никто не поверит в его героизм.

— Досадно только, что из-за этого Круда мы здесь застряли на несколько дней! А ведь это очень и очень опасно! Навряд ли привольные далеко ушли. Скорее всего, они замышляют новое злодейское нападение! А вдруг они совершат его под покровом ночи?

— Каким образом погибший дюженник задержит вас здесь? — спросил я.

— Так ведь... рик... — развёл руками Сэси. — Придётся ждать дней семь-восемь, пока он не умрёт от тоски и жажды: раньше он никого к телу не допустит. К тому времени слуги вполне успеют выкопать могилу для животного. Не соизволит ли юная лэд-ди сделать распоряжения касательно меню для ужина? На первое я бы посоветовал суп фин-дю-лю-ож с молодыми побегами шпината: очень, знаете ли, способствует...

Они отошли к своим ковчегам. Охранники с помощью робко вернувшихся и успевших получить трёпку кучеров принялись за обустройство бивака. Я с сожалением посмотрел в сторону преданного рика, тоскливо бродившего кругами вокруг тела своего хозяина. И тут мне вспомнилось, как я сумел найти «общий язык» с риком Красного Лучника. Может, и сейчас стоит попробовать? Вдруг получится? Чем тарк не шутит! И я пошёл к месту гибели дюженника. Вороной рик медленно повернул голову в мою сторону, и его глаза, до того печальные, стали наливаться яростью. Не доходя до него нескольких шагов, я сел на землю. Рик полностью развернулся в мою сторону, прикрыв грудью мёртвое тело, выставил вперёд рога и принялся яростно рыть копытом землю.

Наш с риком «разговор» продолжался около часа, почти полностью вымотал меня морально, но к каким-то ощутимым результатам не привёл. Рик, хотя уже не проявлял агрессии, отходить от тела и подпускать к нему кого бы то ни было не желал. К нам подошёл Аррутар. Увидев Синего Пса, животное всхрапнуло, но тут же успокоилось.

«Что делаешь?» — спросил меня сипс.

— Жаль рика. Пытаюсь спасти.

«Без хозяина его не спасти».

— Неужели ничего нельзя сделать?

«Если хочешь, я могу попытаться представить ему тебя хозяином».

— Попробуй.

Аррутар сделал несколько шагов вперёд и остановился напротив рика. Некоторое время они стояли неподвижно, пристально уставившись друг на друга. Затем глаза рика подёрнулись поволокой, ноги подломились, он завалился на бок и уснул. Я тоже почувствовал непреодолимую сонливость и не стал ей противиться.

Проснулся я от того, что в голове что-то стучало, а огромный язык радостно муслякал мне лицо. Рик, пританцовывая от избытка чувств (именно стук копыт и передавался мне в голову через землю), бурно выражал свою радость. Тело дюженника, воспользовавшись сном животного, унесли и погрузили в один из ковчегов.

— Я буду звать тебя Буцефал. Честное слово, ты имеешь на это гораздо большее право, чем твой древний тёзка, — сказал я рику, ласково похлопав его по большим изогнутым рогам.

Оказалось, что проспал я довольно долго: разбудить меня никто не решался. Солнце уже клонилось к закату, и двигаться дальше было уже поздновато. Да и небо стало затягиваться тяжёлыми тучами, обещающими продолжительный ливень. К тому же, свита юной лэд-ди (пополненная вернувшимися стражниками, которые, осознавая свою вину, суетились и хлопотали больше всех) уже обустроила стоянку. Мои орлы тоже успели установить палатку, а Ил уже что-то варила в подвешенном над костром котелке. Поэтому здесь же, на месте стычки с привольными, мы и устроили ночлег. После ужина ещё не стемнело, и я, прихватив с собой Аррутара, отправился к Ан с визитом вежливости.

Юную лэд-ди я застал в сильном расстройстве и растерянности. Сидя на маленьком раскладном стуле, она бесцельно крутила в руках небольшую деревянную шкатулку, а сепантикулятор, что-то кудахча, суетился рядом.

— Что случилось, юная лэд-ди? — поинтересовался я.

— Осколок Солнца... — рассеяно ответила она. — Привольные украли Осколок Солнца...

— Да-да, я сам видел! — встрял Сэси. — Один из этих противнейших грязных животных схватил шкатулочку, вытащил из неё своими грязнющими лапами Осколок Солнца и засунул в свой прегрязнейший рот! А шкатулочку выбросил! В грязь! Вот, я её подобрал. А что ещё мог сделать несчастнейший сепантикулятор, когда даже воины пустились в бегство?!

— Осколок Солнца — что это? — спросил я.

— О! — Сэси закатил глаза и стал заламывать руки. — О!! Если бы только ты, Светлый лад-лэд, мог видеть это совершенство! Но отныне ты навсегда лишён такого счастья!.. Осколок Солнца — один из прекраснейших в мире камней! Глаза блаженствуют, глядя на затейливый блеск его граней! От века Осколок Солнца принадлежал роду Илке, а ныне в качестве приданого должен был перейти к инфант-лэду Мидо. И вот это сокровище утрачено! Утрачено навеки!!

«Этот человек говорит неправду, — раздался у меня в голове голос Аррутара. — Камень взял он сам».

«Где камень находится сейчас?» — спросил я у сипса.

«Задай ему этот вопрос. Он сразу подумает о месте, где его прячет».

— Как ты думаешь, Сэси, — я смотрел прямо в глаза придворного, — где сейчас находится Осколок Солнца?

— Э-э... То есть... Как где? Там... это... у разбойника, конечно!

«Дорожный сундучок, мешочек с письменными принадлежностями, запасная чернильница, завёрнут в шёлковый платок», — доложил мне сипс.

— Сэси, ты ведь, как мне кажется, человек грамотный? — вновь обратился я к сепантикулятору. Тот сразу же принял значительный вид и важно закивал головой. — Не мог бы ты мне дать немного чернил...

— Буду рад помочь Светлому лад-лэду в таком пустяке!

—...да и вместе с чернильницей. Я свою утерял, а у тебя наверняка найдётся запасная!

— Конечно же, конечно... — глазки Сэси по-крысиному забегали. — Сей же момент сбегаю и доставлю Светлому лад-лэду полнёхонькую чернильницу преотличнейших чернил!

— Да зачем же себя утруждать! Пошлём кого-нибудь из слуг.

— Нет-нет, всенепременнеше я сам! И только сам! Сбегаю со всем почтением к Светлому...

— Стоять! — рявкнул я. — Юная лэд-ди, распорядись, чтобы доставили его вещи.

Сзади к порывающемуся бежать Сэси подошёл сипс и, схватив зубами за полу камзола, сильно дёрнул, отчего сепантикулятор смачно шлёпнулся на пятую точку. Аррутар обошёл воришку и, мило улыбнувшись во все свои клыки, сел напротив. Ан, будучи в полнейшем недоумении, всё-таки послала одного из слуг выполнять мой приказ.

— Это неправда! Это поклёп на мою честь сепантикулятора! — Сэси, шлёпая ладошками по земле, зашёлся в приступе негодования.

— Неправда — что? — спросил я с самым простодушным видом. — Что ты писать умеешь?

— Нет, что я украл Оско... — поняв, что полностью себя выдал, он сник.

Осколок Солнца оказался великолепным бриллиантом чистейшей воды, почти шарообразной формы, более двух сантиметров в диаметре. Затейливо огранённый, он улавливал даже малейшие попадающие на него лучики и, многократно преломляя их, светился тёплым и радостным сиянием. Я ожидал, что Ан будет ликовать, получив обратно такое сокровище, но она, осторожно, одним пальцем катая алмаз по ладони, по-прежнему оставалась задумчивой и грустной.

— Как удивительно, — тихо сказала она. — Вот камень. Он очень красив, сказочно красив! Но он всего лишь камень. А ценят его превыше многих человеческих жизней. Но — чужих. При этом же он дешевле одной жизни, но — своей. Светлый лад-лэд! — внезапно встав и повысив голос, обратилась она ко мне. — Сегодня ты и твои люди сделали мне два безумно богатых подарка: честь и жизнь — дороже ничего нет. Позволь же мне хотя бы частично отблагодарить тебя: прими от меня этот камень и не обижай отказом!

— Нет! — дико завопил Сэси. — Ты не смеешь так поступать! Осколок Солнца — это твоё приданое, поэтому принадлежит инфант-лэду Мидо! Так я и знал! Я предчувствовал, что она отдаст Осколок Солнца в чужие руки! Именно поэтому я и припрятал его, намереваясь в сохранности доставить моему господину!

— Или рассказать ему сказку про грязного разбойника? — Ан окатила Сэси ледяным взглядом. — В одном ты прав: это МОЁ приданое, и я поступлю с ним так, как сочту нужным. Если бы меня сегодня убили, Мидо не получил бы ни меня, ни камня, который, не сомневаюсь, остался бы в твоих бесчестных руках. Ступай прочь. Я лишаю тебя своего расположения и отказываю от места в моём ковчеге.

— Я возьму Осколок Солнца, — сказал я Ан, когда сепантикулятор понуро уплёлся, — с тем, чтобы пока он хранился у меня. Молодой девушке в дальней дороге соседство с такой драгоценностью — особенно, если о ней уже известно многим — грозит большими опасностями. Те же привольные...

— Привольные! — раздался чей-то испуганный крик, и наш небольшой лагерь тотчас забурлил, готовясь к отражению нападения.

Привольные робко вышли из леса небольшим караваном из нескольких запряжённых волами телег и остановились поодаль. В этот раз их было намного больше: за телегами шли женщины, дети, бепо. Прямо-таки не разбойники, а цыганский табор на марше. Один из них, могучий и буйно заросший, но с детско-растерянным выражением на крупном лице, помахал над головой пустыми руками, показывая, что оружия у него нет, и, чуть прихрамывая, двинулся в нашу сторону. Обут он был только в один башмак. Второй, как я догадался, захватил трофеем Аррутар. Не доходя нескольких шагов до наших ощетинившихся оружием рядов, он остановился и робко пробасил:

— Мне это... поговорить бы... с лад-лэдом вашим...

— А ты, акулий выкормыш, откуда знаешь, что здесь есть лад-лэд? — подозрительно выкрикнул Рани.

— Дык, это... мы ж не в городе глухом. В лесу ж мы. Лес-батюшка, он хорошие уши имеет: всё слышит да, кого любит, тому передаёт.

— Что ты хотел? — вышел я вперёд. Детинушка тут же бухнулся на колени. Вслед за ним на колени опустилась и вся ватага со сопутники. А парламентёр, размазывая по румяным щекам вдруг брызнувшие слёзы, запричитал:

— Прости и смилуйся, отец родной. Не дай пропасть чадам неразумным! Не реши, что тати злые здеся собралися! Один-то и был разбойник, что Тиво-атаман: он всех с панталыку-то и сбивал. А остальные не по своей воле здесь, беглые всё. Кому ж охота за недоимку да за грешок мелкий кончину лютую принимать! Сделай милость, Светлый, возьми под своё крыло! До самой своей смертушки будем и Того, и Другого о твоём счастье молить!

— Для начала подымитесь с колен, — потребовал я.

— Нет, — упрямо замотал тот патлатой головой, — уж прости за ослушание, Светлый, но покудова до нашей просьбы не снизойдёшь, не подымемся...

— Но почему вы решили именно меня об этом просить? А вдруг я вас императору сдам, чтобы милость его сыскать?

— Не сдашь, — мужик перешёл на шёпот. — Ты добрый. Лес про то сказывал. А он-то уж знает!

— И что же мне с вами делать прикажете?

— Упаси нас Оба тебе приказывать! — испуганно замахал руками мужик. — Ты приказывай, ты распоряжайся! А с нами и делать-то ничего не надо, благодетель! Посели нас где-нито на выселках, хочь бы и на неудобицах. А мы уж сами и дрогоут возведём, и оброк платить исправно будем. Токмо не бросай нас, сиротинушек, на привольную юдоль!

— Ну что, возьмём их? — обратился я к своей команде.

— Надо взять. Только пусть на ночлег вон там становятся, подальше, — великодушно разрешила Ил, украдкой смахивая навернувшуюся сердобольную слезу.

— Итак, просьбу вашу решено удовлетворить, — сообщил я мужику. — Отныне можете всем говорить, что вы — подданные лад-лэда Олина Апри и находитесь под его защитой. Тебя как звать?

— Звать-то? — переспросил тот. — Муму все меня кличут.

— К-как? Муму? Хм... Ну что ж, примерно таким я и представлял себе Герасима. Назначаю тебя старшим. Вон там, возле леса разбейте стоянку.

Поднялся детинушка уже степенно, отряхнул пыль с колен, почтительно отвесил поясной поклон и... галопом припустил к своим.

— Значится, так, — услышал я издалека его вдруг ставший грозным и раскатистым голос. — Светлый лад-лэд снизошёл до нашей просьбы и соблаговолил взять нас под себя. Меня он изволил назначить над вами старшим герасимом. А теперича я назначаю тебя, Даду, и тебя, Рубо, своими помощниками. Младшими, стало быть, герасимами...

Ночью со стороны океана пришла сильная гроза. Её раскаты ощутимо сотрясали округу, заставляя наиболее впечатлительных то и дело осенять себя Святым Косым Крестом в Круге. Только к середине ночи грозовой фронт ушёл, но дождь продолжал шуршать по крыше палатки почти до рассвета.

Дорога Суродила — Отонар,

27 кумината 8855 года

Выехали мы спозаранку. Наш ковчег шёл впереди. За ним пристроился караван лэд-ди. Следом двигались одиннадцать телег бывших привольных. На замыкающей телеге, горестно вздыхая и сетуя на несправедливость власть имущих, трясся в обнимку со своим дорожным сундучком сепантикулятор, отлучённый от комфортного места в ковчеге.

Я ехал верхом на Буцефале рядом с ковчегом Ан и вёл с ней великосветскую беседу. Ну... по крайней мере я считал, что она великосветская.

— Так значит, едешь выходить замуж?

— Да. И вскоре смогу разговаривать с тобой на равных. По-моему, очень замечательно звучит: лад-лэд-ди Ан-Мидо! — Она элегантно взмахнула перед собой руками жестом, который, переведя его на язык слов, должен обозначать: «Вот она какая я буду!»

— Ты его любишь?

— Как я могу его любить, если ни разу не видела? Однако, судя по описанию, он неотразимый красавец, и я просто обязана буду в него влюбиться!

— И кто же тебе его описывал?

— Конечно же, Сэси! Он так замечательно рассказывал, что я прямо как наяву представила своего будущего супруга.

— И каков же он, твой жених? Впрочем, лучше не буду тебя утомлять: обратимся к первоисточнику, — и я передал по колонне приказ сепантикулятору явиться пред мои светлые очи.

Вскоре прибежал запыхавшийся и растрёпанный Сэси, не переставая прижимать к груди свой сундучок. Перехватив его под мышку и уцепившись за поручень ковчега, Сэси засеменил рядом. Ан демонстративно не смотрела в его сторону.

— Я как-то не имел случая познакомиться с инфант-лэдом Мидо, — сказал я ему. — Юная лэд-ди говорит, что ты так рассказываешь — телевизора не надо.

— Виноват? Не понял Светлого лад-лэда...

— Расскажи, каков твой господин.

Глазки Сэси вновь стали подозрительно бегающими. Он очень долго прокашливался, а после воспыщенно начал:

— Мой господин инфант-лэд Мидо, почётный полудюженник имперской армии, кавалер Почётного Синего Банта на левое плечо, орденов Грозного Дракона и Неприступной Башни, имеющий свысокаданную наследственную привилегию подавания императору пурпурного атласного платка, единственный наследник крови великого и непобедимого ладства Отонар и примкнувшего к нему ладства Суродила — один из прекраснейших юношей империи. С высоты своего немалого роста властно озирает он владения своего отца, намереваясь в своё время править ими ещё более...

— Погоди немного! — прервал я этот поток славословий. Нет, не верил я ему, и всё тут! И я позвал Рани.

— Ты ведь у нас из Отонара? — спросил я, когда тот подошёл. Рани утвердительно кивнул. — Жениха юной лэд-ди, тамошнего инфант-лэда в лицо знаешь?

— Да кто ж его в Отонаре не знает! Он еженедельно парадные выезды устраивает. Любит покрасоваться.

— Вот и замечательно. Я прошу тебя вместе с нами послушать, что будет рассказывать этот господин, — сказал я и обратился к Сэси. — Прошу, милейший, продолжай!

Однако тот вдруг покрылся свекольным румянцем и зашёлся в дичайшем приступе кашля. Сделав вид, что сильно поперхнулся, он изобразил что-то вроде сердечного приступа и рухнул на землю, не переставая при этом прижимать к груди свой сундучок.

— Жаль, что мы лишились такого велеречивого рассказчика, — усмехнулся я и распорядился. — Пусть его посадят обратно на телегу, а то, того и гляди, помрёт ещё. Хоть и подленькая душонка, но всё-таки... А тебя, Рани, попрошу поведать лэд-ди, каков из себя её будущий муж, инфант-лэд Мидо.

— Да я бы с удовольствием, — пожал плечами Рани. — Да только что там рассказывать?!

— Как что? — удивилась Ан. — Ты сам только что сказал, что он любит покрасоваться. Вот и расскажи о его красоте.

— Так ведь оно как бывает: ежели тебе с детства твердят, что ты петух, поневоле закукарекаешь. Вот так же и инфант-лэд уверен в своей неотразимости. На самом деле — смотреть не на что: здоровенная оряси... Прошу прощения, юная лэд-ди. Я хотел сказать, очень высокий молодой человек, но уж шибко худой. Лицо широкое, а на нём этакой маленькой кучкой — глазки, носик, ротик. К инфант-лэду приставлен специальный служитель, в обязанности которого входит поддерживать чистоту его носа и не допускать внутрь оного указательный палец Мидо. Сказывают, придворные наставники очень долго боролись с привычкой наследника держать рот открытым, но в конце концов махнули рукой и решили оставить всё как есть.

— Ты на него клевещешь! — нахмурилась Ан.

— Какая мне корысть? Тем паче, что юная лэд-ди скоро сама всё увидит. Разве лишь чуток обидно, что такую красавицу выдают за такого... Будь я на месте юной лэд-ди, я бы предпочёл другого лад-лэда, — я успел заметить, что Рани украдкой указал девушке пальцем на меня.

— Иди уж... сваха! — отослал я его обратно. — Не бывать тебе на месте юной лэд-ди!

Некоторое время мы ехали молча. Ан сосредоточенно думала о чём-то своём, и мне не хотелось её тревожить. Я же ни о чём не думал: просто наслаждался прекрасной погодой, видами посвежевшей после ночного ливня природы и тёплыми лучами солнца. Внезапно что-то впереди на дороге привлекло моё внимание. Пустив рика рысью, я поехал на разведку. Вослед, не спрашивая моего разрешения, бросились Петя и Аррутар. Не доезжая нескольких шагов, я остановил рика и спешился. То, что я видел перед собой, больше всего напоминало трубопровод из раскалённого до белого свечения металла, лежащий поперёк нашего пути. Один конец «трубы» диаметром сантиметров пятнадцать уходил в горы, вглубь широкого каньона, а другой спускался к морю и терялся среди его волн. А ещё эта штука напомнила мне тех самых огненных змей из моего давешнего сна.

— Что это такое? — спросил я у Пети.

— Ты о чём? — удивился он.

— Да вот же! — я провёл рукой по направлению «трубопровода».

— Дорога... лес... море... — пожал тот плечами.

— А ничего необычного ты не видишь?

— Нет, — он посмотрел на меня несколько озабоченно. — А что я должен увидеть?

В это время подбежал сипс и сел... прямо на «трубу». Она проходила сквозь него, но Аррутар, не замечая этого, сидел, склонив голову набок, и вопросительно смотрел на меня. Ни тот, ни другой ничего не видели.

«Да что же это такое? — заволновался я. — Прилетели в избу глюки? Тихо шифером шурша, едет крыша не спеша?»

Я приблизился и склонился над ЭТИМ. И тут из «змеи» стремительно вырвались два огненных язычка и ткнулись мне в грудь и в живот. Я резко отпрянул, и тут же почувствовал, как весьма ощутимо жгутся висящий в ладанке Камень Ол и заткнутый за пояс Меч: эти микропротуберанцы ткнулись именно в них!

— Нити Дионы, — услышал я сзади и обернулся: стражник помогал спуститься со своего рика юной лэд-ди, которая это и произнесла. — Я только слышала о них, но вижу впервые.

— Значит, ты тоже это видишь? Ну, хвала Обоим! — вздохнул я облегчённо. — А то я уж подумал, что схожу с ума.

— Не все могут их видеть.

— Что это такое — Нити Дионы?

— В древних верованиях есть легенда о богине Дионе, которая обмотала Ланелу нитями своей светозарной пряжи, чтобы та не разлетелась на куски.

— Я хочу посмотреть, куда она идёт.

— Долго же тебе придётся идти: вокруг всей Ланелы.

— И всё-таки... Почему-то мне хочется туда пойти.

К этому времени наш караван уже приблизился. Оставив Рани за старшего, я взял с собой А-Ту и, на всякий случай прихватив автомат, направился вдоль Нити к горам. Как всегда, за мною последовал сипс.

По всей долине каньона царили густые, практически непроходимые джунгли, и лишь рядом с Нитью на три шага с каждой стороны ничего не росло, ни единой травинки. Идеальной прямой линией каменная тропа, по которой мы шли, делила лес на две неравные части. А-Ту шагало следом за мной, сосредоточенно глядя себе под ноги, погружённое в какие-то свои, судя по выражению его лица, далеко не радужные мысли.

— А-Ту, что с тобой? — поинтересовался я. — Ты как будто не в себе.

— Так оно и есть, Светлый.

— Что тебя смущает?

— То, что ты нам рассказал. В голове всё будто перевернулось, мир будто бы другим стал. Раньше мне думалось: да, всё так и должно быть, так разумно устроено Обоими. Вот пчёлы, муравьи... И у них тоже есть бесполые, весь смысл жизни которых — помогать тем, кто эту самую жизнь создавать может. А будь иначе, что бы сталось? Заполонили б они всю землю, ступить бы некуда было! Точно так же и с людьми, думалось мне. И то, что я — бепо, казалось мне нормальным. И вдруг оказывается, что какие-то злодеи изломали мою жизнь ещё до моего рождения, что я просто-напросто калека!

— Хотелось бы мне тебя утешить, но, к сожалению, пока нечем.

— Но ты же говорил, есть лекарство...

— А-Ту, где мы с тобой, а где то лекарство!

— Неужели это навсегда? Неужто ничего нельзя сделать?

— Но ведь кто-то уже сделал. Кто-то открыл лекарство, почему его не сможет открыть и кто-то другой? Например, ты? Тебе совсем немного лет, ты можешь успеть ещё многому научиться. Создать лекарство от бесполия... Мне, кажется, эта цель достойна того, чтобы посвятить ей свою жизнь.

— Ты прав, Светлый. Цель великая. Я бы с радостью... Но ведь я — бепо...

— То, что ты бепо, только придаст твоим поискам...

— Но бепо запрещено заниматься врачеванием!! Такой закон есть во всех ладствах.

— Значит, моё ладство будет первым, где отменят этот нелепый закон.

Мы прошли уже шесть или семь силей, когда повеселевшее и приободрившееся А-Ту случайно обнаружило почти неприметную тропинку, ведущую вбок, к скальной стене. Пройдя по ней до конца, мы наткнулись на большую поляну, с трёх сторон окружённую лесом. С четвёртой стороны в скале зияла неглубокая, но обширная пещера, внутри которой стоял... портал. Точно такой же, как и в пещере Синего Пса. И точно так же с его верхушки уходила вверх толстая шина, точно так же его проход открывал вид на совершенно другой пейзаж: густой хвойный лес, лежащий под толстым пушистым снежным покровом в сумраке надвигающегося зимнего вечера.

— Сходим, посмотрим? — предложило А-Ту.

Признаться, меня и самого подмывало заглянуть туда.

«Волшебные Врата могут закрыться в любой момент, — раздалось у меня в голове предостережение Аррутара. — Будет плохо, если вы останетесь с той стороны».

— Правильно. Прежде чем пользоваться техникой, неплохо бы изучить инструкцию, — согласился я. Мой взгляд упал на консоль портала. Неглубокий паз в виде восьмиконечной звезды на ней идеально подходил для того, чтобы поместить туда Камень Ол. Но надо ли это делать? Немного посомневавшись, я всё же рискнул.

Лишь только Камень Ол оказался в углублении, как его поверхность заиграла золотистыми искорками, и к нему со стороны каньона, от Нити Дионы протянулся яркий огненный жгут: портал аккумулировал энергию. Вскоре, просуществовав всего лишь несколько секунд, жгут исчез, а над консолью высветилось объёмное, чуть больше футбольного мяча, изображение цветного шара. Доминировали синие и зелёные цвета, но и всех других тоже присутствовало в избытке.

— Ух ты! Вот это красота! — восхитилось А-Ту. — А что это?

— Очень и очень похоже, что это планета, на которой мы живём. Ланела.

— Это как карта, да? А мы где находимся?

— Сейчас попробую определить, — я с интересом рассматривал глобус. Так вот ты какая, Ланела! Материк всего один, но огромный, опоясывающий всю планету. Горы. Гор много, и почти все располагаются в меридиональном направлении. Экая ребристая планета! Интересно, которые из них Долгая Грива? Вот два океана: Полуденное море и Полуночное. Вот это, наверху, Полуночное, северное. Значит, мы находимся где-то внизу, в южном полушарии. Хотя кто сказал, что север обязательно должен быть вверху? Это на Земле принято Северный полюс вверху изображать, а здесь может быть и наоборот. Тогда получается, что мы в противоположном полушарии. Да уж, чтобы знать, где находишься, надо географию учить, а не на извозчика полагаться! А вот Серединное море — Асий про него рассказывал. Уж его-то уж ни с чем перепутать невозможно. Оно рассекает материк, соединяя два океана, и очень густо усеяно островами: архипелаг на архипелаге.

Вокруг глобуса плавали в воздухе какие-то непонятные символы. Впрочем, почему «непонятные»? Я поймал себя на том, что значение каждого из них мне известно! Я видел их раньше в тетради из белого пластика. Это — язык Иных Людей! Подобно Тарзану из романа Берроуза, я не смог бы воспроизвести голосом тех слов, что светились в воздухе передо мной, но смысл многих прекрасно понимал! А значение других зачастую выводилось из общего контекста. По-видимому, всё это время моё подсознание трудилось над анализом загадочной книги из пластика, и небезрезультатно. Например, вот этот символ означает «приближение». Я дотронулся до него рукой, и масштаб глобуса увеличился: передо мной остался только сектор сферы, остальное изображение ушло «за кадр». Стали видны нанесённые на поверхность географические названия. Но ни одно из них мне ни о чём не говорило: Иные Люди пользовались своими топонимами.

За всё время пребывания здесь я видел только одну карту — карту небольшого участка Плато Синих Псов. Глобус Ланелы я видел впервые, и сориентироваться, где что находится, самостоятельно не мог, а потому послал А-Ту обратно с наказом привести Рани, мореходный опыт которого, как я надеялся, смог бы сейчас пригодиться. А пока решил более детально освоить управление. Мне как человеку, знакомому с основами компьютерной грамотности, разобраться с интерфейсом прибора оказалось несложно. Здесь тоже присутствовала система меню и подменю: достаточно дотронуться рукой до одного из парящих значков, как все надписи меняются, открывая различные опции. Довольно скоро я имел общее представление о системе межпространственного сообщения Ланелы, насчитывающей более двухсот порталов, отмеченных на карте яркими оранжевыми точками. Все они располагались на жёлтых линиях, которые я сначала принял за меридианы. Но, в таком случае, где же параллели? Наверное, это и есть Нити Дионы, какая-то единая энергетическая система Ланелы, созданная Иными Людьми. А две большие жёлтые точки на полюсах, скорее всего, энергостанции.

Я быстро освоил, как соединиться с любым другим порталом, и с интересом наблюдал за меняющимися в проёме пейзажами. Каждое переключение занимало несколько минут, на протяжении которых проём красиво переливался радужно-золотистыми разводами, а потом в нём медленно прорисовывался совершенно другой вид, совершенно иной уголок Ланелы.

Внезапно сипс резко взвизгнул, крутанулся на месте и поджал переднюю лапу.

— Аррутар, что с тобой? — встревожился я.

«Ранили. В лапу», — ответил он.

— Кто ранил? Где? Откуда? — я растерянно озирался, но ничего угрожающего не видел. Мы находились в «слепом» гроте, никаких проходов из него не вело. Единственный выход из пещеры тоже не вызывал опасений — там мирно шумел лес, щебетали не потревоженные птицы. Где же опасность? Запоздало сообразив, что представляю из себя хорошую мишень, я бросился на землю, выдёргивая из-за спины автомат.

«Здесь никого нет, — услышал я Аррутара. — Ранили другого меня. Не здесь, на Долгой Гриве. Слуги Громорога нашли обломки дракона. Я наблюдал за ними. Они меня обнаружили. Один из них выстрелил и ранил меня».

— Жаль, что я ничем не могу тебе помочь. Ты сможешь от них уйти?

«Человеку в горах не догнать Синего Пса. Даже если у Синего Пса три ноги. Но они идут по вашим следам. Они найдут пещеру».

Я понял опасения сипса. Аррутар-пёс может скрыться в горах, может забраться туда, куда не смогут подняться его враги. Но Аррутар-человек, к тому же хромой... Если он погибнет, что будет с Великим Синим Псом? Не распадётся ли этот удивительнейший симбиоз? Аррутар глухо зарычал. Его взгляд затуманился, тело подёргивалось.

— Что случилось? — спросил я, но пёс не отвечал. Он весь был там: на Долгой Гриве что-то происходило. Вдруг он коротко тявкнул, по его телу пробежала судорога, и он безвольно опустил голову.

— Аррутар! Что случилось?

«Дракон. Меня убил дракон».

Та-ак. Император поднял «ледры». Теперь даже у псов шансов спастись — мизер. Ощущение беспомощности овладело мной. Как же помочь Камнерогу? Где же выход?

Выход?! Да вот же он, рядом со мной! И выход, и вход: портал! Такой же, как в пещере Синего Пса. Но как, как определить по незнакомой карте, к какому приёмнику подключаться?! Пытаться наугад найти нужный — слишком долго, не успеть: вон их сколько! Где там АТу и Рани плетутся?! Ах, чёрт, они же не знают, что надо срочно: идут, наверное, не спеша! Бежать навстречу? Или сипса послать? Он быстрее! А, впрочем... Я выскочил из пещеры наружу, передёрнул затвор автомата и дал вверх длинную очередь. Затем вернулся обратно: пока Рани с А-Ту бегут сюда, не буду терять времени, попробую разобраться с картой сам.

Оранжевых точек множество. С какой же из них устанавливать соединение? Знать хотя бы, в каком месте я сам нахожусь. Где здесь юг, где север? Шар, он и есть шар: как хочешь, так и поворачивай!

— Слуги Громорога далеко от пещеры?

«На полпути. Дракон два раза пролетел над моим убежищем».

Послышался шум без дороги продирающихся сквозь заросли людей, и из кустарника появились встревоженные и запыхавшиеся А-Ту и Рани.

— Что случилось? Кто стрелял?

— Я стрелял. Рани, ты мне очень срочно нужен. Требуется разобраться вот с этим, — я указал на глобус.

— Что это за хренотень такая, буря мала? Ни разу ничего подобного не видел. Почему ты думаешь, что я смогу с этим разобраться?

— Это карта. Всей Ланелы.

— Всей? — удивлённо воскликнул он. — Но, дюжина морских тарков... Мне известно только побережье Полуденного моря, да и то не всё. Ну, и Серединное немного.

— Надеюсь, этого достаточно. Мне необходимо знать, где расположена Долгая Грива. Найди это место как можно скорее.

— К чему такая спешка?

— Некогда объяснять, Рани. Скорее!

Рани подошёл к порталу и стал внимательно рассматривать глобус.

— Ничего не могу узнать, — сказал он через некоторое время. — Слишком мелко.

Я увеличил масштаб и, следуя указаниям Рани, прокручивал изображение в разные стороны, а он изучал карту, стремясь найти знакомые абрисы.

— Стой! — вдруг остановил он меня. — Вот это, кажется... Да, точно! Ни с чем не спутать! Остров Полоумная Птица. Я узнал его по вот этой косе. Она называется Кинжал Убийцы. Полоумная Птица на двадцать силей полуденнее Дукорна. Крути на полночь до побережья, а затем на заход. Ага, вот Акулий Плавник, вот Остров Неудачников... бухта Надёжная... гряда Зубы Крысобаки... а вот и они, Мойилет и Суонар, вот плато Синих Псов... Вот она, Долгая Грива! Сейчас и Суродилу найдём!

— Всё, больше пока ничего не надо, — остановил я его, сосредоточившись на ярко мерцающей точке. — Аррутар, сейчас я открою Волшебные Врата в твоей пещере: приготовься уйти через них.

Проблем не возникло, соединение прошло успешно. Через несколько минут мерцание проёма стало блекнуть, и сквозь него проступила пещера Синего Пса. Перед порталом полукругом сидели псицы, а между ними весело возилось бестолковые бутузы-щенки: девять угольно-чёрных и один чуть кремовый, почти белый. Остальные сипсы сидели поодаль, ближе к входу в пещеру.

— Быстрее! — поторопил я, и псицы, взяв щенков зубами за загривки, первыми вошли в портал. За ними цепочкой потянулись остальные (всего я насчитал пятьдесят три собаки, с «моим» — пятьдесят четыре). Последним пещеру покинул Аррутар-человек, бросив взгляд на выход из неё: оттуда уже слышалась перекличка приближающихся солдат. Я отключил связь, и пещера пропала. Теперь и там, и здесь стояли металлические конструкции непонятного для непосвящённых назначения. А куда подевались Синие Псы — думайте-гадайте!

Аррутар послал нескольких сипсов на разведку вглубь каньона: Великий Синий Пёс искал новое место обитания. Свободные псы разлеглись на поляне, греясь на солнце. Рани и А-Ту с мальчишеским интересом рассматривали глобус портала: я показал им, как увеличивается и прокручивается изображение. С их стороны теперь то и дело доносились восклицания Рани: «Во-во, здесь, клянусь рогом синего кабарта, здесь мы схлестнулись с имперской галерой!», «А вот здесь нас така-ая штормина застала, буря мала!»

Мы с Аррутаром-человеком сидели на горячем от солнечных лучей валуне, ожидая результатов разведки. Я наблюдал за вознёй щенков. Белый, самый шустрый и нахальный, подкрался сзади к толстенькому и меланхоличному братишке, уже успевшему заснуть, схватил его зубами за хвост и, натужно пятясь, поволок. Но маленький лентяй, все четыре лапы которого безвольно волочились по траве, даже не удосужился проснуться: не открывая глаз, он только недовольно фыркал. Эта сценка позабавила и рассмешила меня.

— Жаль, но придётся от него избавляться, — раздался голос Аррутара.

— От кого? — не понял я.

— От белого.

— Но почему? Здоровый, резвый щенок. Мне кажется, даже более развитый, чем остальные.

— Щенки уже вступили в пору понимания. Этот не такой, как остальные. Он не слышит зов Великого Синего Пса, и тем может быть опасен.

— Ты его убьёшь?

— Придётся. Сам он не уйдёт.

— Это жестоко.

— Это необходимо.

— А если я его заберу?

— Зачем он тебе? — удивлённо поднял брови Аррутар.

— Для чего вообще человеку собака? — ответил я вопросом на вопрос. — Друг. Охранник.

— Я тебя плохо охраняю?

— Ты... Ты — это совершенно другое дело. Тебя я, говоря откровенно, вообще не воспринимаю как собаку. Так ты отдашь мне щенка?

— Бери. Я не хочу его убивать. Каньон кончился.

— Какой каньон? Какое отношение щенок имеет к каньону?

— Никакого. Я добежал до конца. Этот каньон очень маленький, за поворотом он заканчивается стеной. Здесь слишком тесно и слишком мало дичи для Великого Синего Пса. Надо искать другое место.

— Нет проблем! С помощью Волшебных Врат можно попасть во множество мест. Сейчас мы подберём тебе что-нибудь подходящее. Прошу! — жестом щедрейшего Гаруна аль Рашида я пригласил Аррутара к порталу.

Предвидя, что поиск подходящей территории (с учётом необходимости провести разведку) может затянуться надолго, я вновь послал А-Ту в лагерь.

— Передай, чтобы не волновались. И пусть разбивают стоянку. Лучше подальше от дороги. Пока неизвестно, сколько времени мы здесь пробудем. Да, и позови сюда Муму.

Ходило А-Ту не долго. За время его отсутствия я успел показать Аррутару несколько пейзажей, но ни одним из них он не остался доволен: отметал с первого взгляда, даже не выходя на разведку.

— Великому Синему Псу нужны горы, — наконец промолвил он.

— Так что же ты об этом сразу не сказал? Вы хотите горы? Их есть у меня! Пли-из!

Я выбрал на карте одно место, показавшееся мне необыкновенно заманчивым, и набрал соединение с ним. Пока проём мерцал, подошли А-Ту и Муму, который боязливо косился на огромное сборище невиданных им доселе зверей — Синих Псов.

— Наши разбивают лагерь, — доложило А-Ту. — Юная эд-ди Ан наказала передать: ей жаль, но ждать нас она не может: тело дюженника уже начало разлагаться. Нас обогнал торговый караван, к нему она и присоединилась.

— Что ж, в добрый путь, — сказал я несколько рассеяно, так как был поглощён открывшимся в приёмнике завораживающим видом: над островом (а я выбрал один из небольших островов в Серединном море, на котором, судя по карте, не имелось ни одного поселения) бушевал мощнейший шторм, вздымая высокие крутые валы и с размаху бросая их на прибрежные скалы. Огромная сизая туча, окрашенная заходящим солнцем в лиловые и бордовые разводы, обрушивалась вниз косыми струями дождя толщиной в палец, которые прибивали к земле всю растительность и широкими грязными ручьями стекали в море.

— Да уж, погодка не для прогулок! Ну что ж, зайдём в следующий раз, — пробормотал я и потянулся к управлению, намереваясь переключиться куда-нибудь в другое место.

— Погоди, Светлый, — остановил меня Рани. — Это ураган-скакун. Окоём чист, и очень скоро всё прояснится.

И действительно: всего через несколько минут о непогоде напоминала только прибитая трава, огромные лужи да удаляющаяся к горизонту туча. Я переступил через порог портала, и ветер, понемногу ослабевающий, но ещё достаточно сильный, тотчас взъерошил мне волосы.

Здешний портал стоял под открытым небом на ровной площадке на вершине могучего прибрежного утёса, откуда открывался безумно красивый вид и на остров, и на продолжающее волноваться море. Остров походил на пасторальную картинку: пляжи со светло-жёлтым, почти белым песком и изумрудно-голубыми лагунами; широкие пологие долины, густо поросшие джунглями; могучий горный массив с вулканом посередине, дымящим тихо и безобидно, как дедушка с трубкой у камина.

Я обернулся. Почти все мои спутники уже стояли тут же, на площадке. Один лишь Муму испуганно топтался перед проёмом с той стороны, беспрестанно осеняя себя Святым Косым Крестом в Круге.

— Чего ждёшь? Иди сюда! — поманил я его рукой.

Муму, не переставая креститься (или правильнее говорить «кружиться»?), шагнул мне навстречу с видом бросающегося в прорубь, затем глубоко выдохнул, переводя дух, и стал озираться, уже чисто механически продолжая выписывать в воздухе святую фигуру.

— Энто чаво, а, Светлый лад-лэд? — настороженно спросил он.

— Неудобицы, которые ты просил. Не знаю, кому как, а мне этот остров нравится. Как бы он ни назывался раньше, я переименовываю его в Априю — в честь своего рода, — сказал я и громко процитировал: «Здесь будет город заложён!»

— Да на что он нужен, город энтот! — замахал руками Муму. — Город — это... — он скрючил пальцы перед лицом и скорчил прекислую физиономию. — А вот дрогоут, это... — Муму расправил плечи, развёл в стороны руки и расплылся в широчайшей улыбке, всем своим видом изображая подобие плаката «Добро пожаловать!»

— Хорошо, — рассмеялся я, — уговорил! Будем строить дрогоут. Сходи, поищи для него подходящее место. Аррутар, и ты осмотрись. Если эти горы тебе не понравятся, подыщем другие.

Аррутар молча кивнул. Из портала вышли несколько сипсов и, спустившись вниз по обращённому к центру острова пологому склону утёса, разбежались в разных направлениях.

— Ну, дык, стало быть, я пошёл, — произнёс Муму и, по-хозяйски озираясь и потирая руки, тоже стал спускаться.

— Не задерживайся, скоро стемнеет, — крикнул я ему вслед.

Муму вернулся почти перед самым заходом светила, которое по какому-то странному оптическому феномену сначала очень надолго зависло у самого горизонта, касаясь его своим краем, а потом резко «провалилось», и всё окружающее увязло в непроницаемо-дегтярной тропической ночи. Лишь из проёма портала, оттуда, где солнце ещё и не думало садиться, как из открытой двери лился свет и ложился на камень утёса недлинным резко очерченным прямоугольником.

— Как тебе неудобицы? — поинтересовался я у старшего герасима.

— Светлый лад-лэд шутить изволит? — лицо Муму счастливо сияло. — Какие ж то неудобицы? Туточки, ежели телегу без присмотра оставить, дык она через неделю кустом цветущим обернётся! Недалече, силях в трёх, ручеёк течёт. Ма-ахонький, правда, но водичка — что твой мёд! Вот с ним рядышком можно и дрогоут спроворить!

— А ты что скажешь? — спросил я Аррутара.

— Остаюсь, — коротко ответил тот. И сразу же из портала цепочкой потянулись сипсы, тут же растворяясь во мгле, которая, судя по всему, не мешала им ориентироваться. Последней вышла матёрая псица и, подойдя к нам, положила у моих ног белого щенка-изгоя. Облизав его напоследок и шумно вздохнув, она также исчезла в ночи. Поймав порывавшегося бежать за ней щенка, я взял его на руки. Он немножко повырывался, но, осознав бесполезность этого, затих и только чуть поскуливал.

— Я думаю, Синие Псы успели осмотреть больше, чем Муму, — вновь обратился я к Аррутару. — Ты, случаем, не встречал на своём пути речку?

— Рек не встречал, только несколько маленьких ручьёв. Но в горах есть большое озеро.

— А хищников не заметил?

— В лесу живёт пара лагров. Я несколько раз чувствовал их запах. Но лагры никогда не нападает на людей первыми.

— Крысобак не чувствовал?

— Крысобак здесь нет.

— Вот это хорошо! Значит, не надо будет кажилиться, стены вокруг дрогоута строить, — довольно произнёс Муму.

— Желаю тебе хорошо устроиться. Мы вернёмся с рассветом, — сказал я вслед уходящему Аррутару.

ГЛАВА 5

МОЙ СОЛНЕЧНЫЙ ГОРОД

Серединное море, Априя,

28 кумината 8855 года

— Тоже мне, нашёл, кого в пример ставить! Да на дне моря видал я и твоих Мечпредержащих, и дома их каменные! При тутошней жарище ты в таком доме заживо зажаришься! Говорю тебе, буря мала, из дерева дома строить надо! И только из дерева! — горячился Рани.

— Они такие же мои, как и твои! — запальчиво отвечал ему Джой. — Ты на леса здешние посмотри: сплошной тонкостой! Ноги до колен стопчешь, пока найдёшь дерево толще моей руки! На всём острове строительного леса на один дом не сыщешь!

— А и не надо ничего искать! Пошлём мужичков в тайгу. Они там нарубят, чего надо, а потом через Врата — сюда!

— А пожары? — не унимался Джой. — Какой дом быстрее сгорит: каменный или деревянный? Деревянный дрогоут придётся по новому отстраивать ежегодно, если не чаще! Муму, а ты что скажешь?

— Я-то? — Муму поскрёб пятернёй густую бороду. — Я вот что скажу: как Светлый лад-лэд прикажет, так и строить будем.

При этих словах взоры всех членов главной архитектурной комиссии Одессы (так я решил назвать новый населенный пункт) обратились в мою сторону. Комиссия, в состав которой помимо моего «ближнего круга», входили старший и оба младших герасима, проводила выездное заседание на месте закладки первого камня нового поселения, на поляне под тенистым бананом.

— Первым делом, — сказал я, крутя в руках длинный гибкий прутик, — всеми имеющимися у нас силами построим один большой дом, чтобы в нём — временно — могли бы жить как можно больше людей. Позже в нём будет находиться администрация.

— А как же это... — встрял Муму. — Наперво бы дом для Светлого лад-лэда...

— Приятно, Муму, что ты обо мне заботишься. Но строить будем то, что я скажу. Мне пока есть где жить.

Пока в Одессе не решилась жилищная проблема, мы с «тушканчиками» решили жить в ковчеге, который мужички сноровисто разобрали и, пронеся по частям через портал, вновь собрали уже на острове. Точно так же, по частям, они переправили сюда все свои телеги. Большая поляна возле ручья была разбита на участки, которые закрепили за крестьянскими семьями. Установив телеги на месте будущих домов, селяне принялись обустраивать свои наделы: появились ограды, обозначив первую улицу нового города, зачернели первые вскопанные грядки огородов, заполоскалось на ветру сохнущая после стирки одежда.

— Под домом сделаем хранилище продовольствия, — продолжил я. — Для этого выкопаем яму: восемь на восемь локтей, глубиной шесть локтей. Вынутой землёй выравниваем главную улицу. Стены подвала выкладываем камнем. Позже откуда-нибудь из Заполярья наносим льда. Сверху делаем накат, и начинаем строить дом. Несущие конструкции будем делать из деревьев, которые заготовим в тайге, а стены — вот из этого, — я показал всем прут.

— Из прутика? — вытаращил глаза Джой.

— Да. Делаем плетёные стены и обмазываем их глиной. Глины здесь много. Думаю, вариант для здешнего климата оптимальный. Вопросы есть?

— Крыть нечем. Крышу, то есть... — сказал младший герасим Даду.

— Крыть? — я немного призадумался. — Среди вас гончар имеется?

— Имеется, имеется. Лито-старший гончар отменный!

— Соорудить ему печь для обжига, пусть займётся изготовлением черепицы. Бади, съезди в Суродилу, закупи лопаты, топоры... В общем, согласуйте с Муму, какой инструмент нужен. Да не забудь купить продовольствия побольше: земляные работы вызывают повышенный аппетит.

— Светлый лад-лэд хочет сказать, что мы должны кормить всю эту ораву? — демонстративно выпучил глаза Бади.

— Да. Именно это я и хочу сказать.

— Но при таком числе едоков наших денег надолго не хватит.

— Будет день, будет и пища. Будет тим, будет и тыщща, — беспечно отмахнулся я.

— Э-э-э... — почесал затылок Бади. — А может-таки лучше съездить и завоевать Отонар? Мне это представляется менее затратным делом...

— Нет, дорогой Бади. Теперь мне Отонар даром не нужен. Наше маленькое государство для императора — невидимка. Что может быть лучше?

Бади вздохнул и, загибая пальцы, принялся подсчитывать предстоящие немалые траты: наша колония насчитывала сто пятьдесят шесть человек. Кроме того, в ней были: один рик, тринадцать волов и один «несовершеннолетний» Синий Пёс белого цвета.

— Ну, какой же ты Синий Пёс? — сказал я однажды щенку, который в это время атаковал, обтявкивая и напрыгивая с разных сторон, «свирепого врага» — мой сапог. — Ты Белый Пёс, Бепс. Может, так тебя и назвать? Только, пожалуй, одну букву уберу: Бес. Бес! Ко мне, косолапина пушистая!

Так щенок получил кличку. Весёлый и добродушный, обласкиваемый всеми, Бес целыми днями носился по Одессе и всюду совал свой любопытный нос. Насытившись впечатлениями и изрядно устав, он прибегал под вечер, выпрашивал у Ил чего-нибудь вкусненького на ужин, заваливался тёплым клубком мне под бок и уютно сопел до самого утра. Впрочем, уставал не только он. Дела хватало всем: строительство Одессы шло ударными темпами. Мне тоже хотелось поработать физически, но в этом вопросе я не нашёл абсолютно никакого понимания у своих подданных.

— Ну не лэдское это дело, совершенно не лэдское! — увещевал меня начальник гвардии. — И уж, тем более, не лад-лэдское! Твоё дело — приказы приказывать. А ежели размяться хочешь — с моими оболтусами в воинском искусстве посоперничай, поучи их! Да мне и самому у тебя есть чему поучиться: видел тебя в деле, знаю что говорю.

«Своими оболтусами» Петя ласково называл свой отряд из шести крепких парнишек, которых он с боем вырвал из цепких хозяйственных ручищ Муму.

— Тута делов невпроворот, каждая пара рук на счету, а ты меня кадров лишаешь! — возмущался на общем совете старший герасим, уже успевший нахвататься от меня канцеляризмов. — Не-е! И думать не моги! Да чтобы в тот момент, когда все, горя трудовым энтази... энтузис... То исть, все работать будут, а энти здоровущие лбы — прохлаждаться?!

Однако, несмотря на его протесты, совет всё же решил, что необходимо создать маленькую, но многофункциональную боевую единицу: она же гвардия, она же полиция, она же армия, она же пожарный расчёт, она же подразделение МЧС. И надо сказать, что прохлаждаться парням не приходилось. Петя устроил им такую насыщенную жизнь, что, подозреваю, о времени, когда можно было целый день беззаботно махать лопатой или кайлом, они вспоминали как об отдыхе. Каждое утро теперь начиналось у нас с тренировки по боевому искусству, синтезированного мною из всех моих знаний в этой области. После тренировки и завтрака у гвардейцев наступало время огневой подготовки. К великому сожалению Пети, занятия велись чисто теоретические, так как с боеприпасами у нас ощущалась большая напряжёнка. Я же седлал Буцефала и отправлялся на прогулку. Не только для своего удовольствия, но и для разминки рика: нельзя допускать, чтобы Буцефал застаивался. Кроме того, я упражнялся в вольтижировке и достиг в этом очень хороших результатов: по моим командам рик послушно выполнял даже такие действия, которые, думаю, не смогла бы сделать даже самая умная земная лошадь. Ближе к полудню собирался общий совет, на котором оперативно решались насущные вопросы строительства и хозобеспечения. Два вопроса поднимались неизменно: Муму жаловался на недостаток рабочих рук, Бади — на быстро тающий «золотой запас» государства.

Дорога Суродила — Отонар,

3 вивината 8855 года

— А вдруг он того... и взаправду?.. — подручный конвой-лэда, обращаясь к начальнику, поглядывал на меня с опаской, нервно теребя в руках недоуздок своего рика.

— Только такой болван, как ты, может принять это ряженое пугало за атак-редера! — криво усмехнулся тот и презрительно сплюнул в мою сторону. — Этот — не только не атак-редер, он вообще не из Мечпредержащих. Тех я нутром чую! Мечпредержащим родиться надо! Да и где ты видел, чтобы атак-редер появлялся за Большой Стеной, не имея при себе хотя бы дюжину Неутомимых охраны?

— А тогда откудова у него мундир?

— Вот и я о том же думаю... А ещё думаю, что и Совету Самых Строгих Судей это будет интересно. — Конвой-лэд не спеша снял стальной шишак, вытер — солнце жарило вовсю — мокрые от пота волосы тряпочкой и, водрузив головной убор на место, лениво приказал. — Взять его...

Несмотря на то, что мой план, рассчитанный на слепое чинопочитание и глупость стражников, с треском провалился, я продолжал гарцевать на Буцефале посередине дороги, загораживая проезд конвою. По сигналу командира четверо всадников с алебардами наперевес выдвинулись вперёд и окружили меня. Четыре сверкающих лезвия, нацеленные мне в грудь, покачивались всего в нескольких сантиметрах. На возбуждённо всхрапывающего Буцефала нацеливались восемь рогов, увенчанных острыми бронзовыми наконечниками. Я повернул голову в сторону придорожных зарослей и чуть заметно кивнул. Тотчас оттуда раздался гулкий выстрел карабина, и шишак конвой-лэда с отбитой пулей макушкой покатился по дороге, дребезжа, как надтреснутое ведро.

— Убить его! — завопил конвой-лэд, выхватывая меч и воинственно им размахивая. — Занять оборону! Всей сволочи — лечь!

Вся колонна невольников, не менее ста человек, послушно плюхнулась на землю. Четверо солдат, хотя и дрогнувших при выстреле, всё же синхронно отвели чуть назад алебарды, намереваясь поосновательнее воткнуть их в меня. Однако я не стал дожидаться этого: выпрыгнул из седла, скачками совершил «круг почёта» по спинам их риков, нанеся каждому из стражников по одному рассчитанному удару, и вновь очутился на Буцефале. Сложная конструкция боевых сёдел не позволила всадникам упасть, но все они обмякли и выронили оружие.

— Йес! — рявкнул я, сопроводив выкрик соответствующим победным жестом. И получилось это так громоподобно, что окружавшие нас с Буцефалом рики испуганно шарахнулись в стороны. При этом один из них случайно полоснул другого по рёбрам острым бронзовым нарожником. Тот дико заржал и метнулся вдоль по дороге. Остальные трое, поддавшись панике, понеслись вслед.

Оставшиеся стражники, прикрывшись щитами, выстраивали своих риков в ударный клин: тактика кавалерии в условиях применения огнестрельного оружия была им незнакома.

— Что, трусы, попрятались как трупоеды суртийские? — брызгая слюной, завопил караван-лэд, чей рик теперь находился на острие клина. — А ну, выходите на бой! Меч в меч! Глаз в глаз!

— Принимаю вызов, — спокойно произнёс я. — Условия те же: проигрываешь — оставляете всё и уходите.

— А если выигрываю? — зыркнул на меня он.

— Тогда вот это золото — твоё. — Я позвенел кошельком и опустил его в свою седельную сумку. — Сейчас мне принесут меч...

Договорить я не успел. Дико взревев, конвой-лэд с места в галоп пустил своего рика и ринулся на меня с видом берсерка: перекошенное яростью красное лицо с прилипшими к нему мокрыми прядями волос, неистово горящие глаза, бешено крутящийся в мощной руке меч. Охваченный помимо боевого задора ещё и великой алчностью, он не стал ждать, пока мне принесут оружие, не захотел оставлять и малейшего шанса. Что ж, сам нарвался! У меня не оставалось другого выбора, и я включил Меч.

Всё дальнейшее произошло настолько быстро, что очевидцы до сих пор путаются и противоречат, описывая этот поединок. Рик конвой-лэда мчался полутонным тараном, выставив вперёд усиленные и удлинённые бронзой рога, намереваясь со всего хода всадить их в грудь Буцефала, который, хотя и изготовился к бою, вряд ли смог бы противостоять своему противнику: боевые навершия удлиняли рога сантиметров на сорок. Поэтому, когда расстояние между нами составило пару-тройку метров, я дал Буцефалу команду, и он совершил манёвр, который от него никто не ожидал: шаг с выпадом влево. Когда красивое в своей смертоносности, украшенное затейливой насечкой навершие проносилось мимо, я ударил по нему ногой с такой силой, что непроизвольно выгнулся назад. Прямо перед собой я увидел лезвие меча, ищущее моей крови, и встретил его своим Мечом. Перерубленный клинок противника, вращаясь бумерангом, улетел в придорожную траву. Рука супостата, готовая встретить сопротивление, а в результате лишившаяся и того груза, что в ней был, ухнула в пустоту. Конвой-лэда резко бросило вперёд. А в это время его рик, голова которого после моего удара неестественно вывернулась, потерял ориентацию и, запнувшись шипом боевого накопытника за какую-то колдобину, трижды кувыркнулся, каждый раз перекатываясь через своего хозяина, не сумевшего вовремя покинуть седло. На последнем кувырке конвой-лэд всё-таки слетел с рика и распластался в дорожной пыли. Больше он не встал.

В рядах стражников возникло замешательство. Подручный конвой-лэда привстал на стременах и крикнул, обращаясь более к кустам, нежели ко мне:

— Мы уйдём, если нас не будут заставлять сдать оружие!

Я кивнул и отвёл Буцефала на обочину, показывая, что путь свободен. Стражники перекинули переломанное тело своего командира через хребет до сих пор полностью не пришедшего в себя рика и, оставив арестантов и повозки с собранной податью, угрюмо тронулись в путь. Когда мимо меня проезжал подручный конвой-лэда, я сказал:

— Передай императору, что война ещё не окончена. Это говорю я, лад-лэд Олин Апри, сын лад-лэда Тарди Апри.

Тот хмуро глянул на меня, но ничего не ответил, только поторопил своего рика. Пропустив мимо стражников, я направился к арестантам, которые продолжали лежать на земле. Из зарослей вышли и тоже подошли скрывавшиеся там в засаде Джой, Рани, А-Ту и вся гвардия во главе с Петей.

— Прошу вас подняться, — обратился я к невольникам, разглядывая присутствующих. Толпа разношёрстная: и молодые, и старые, и мужчины, и женщины, и бепо.

— Вы — привольные? — раздался испуганный женский голос.

— Нет.

— Но вы ж того... грабите... — прозвучал уже другой голос.

— Мы не привольные, но кое для кого мы хуже них, — усмехнулся я. — Моё имя — Олин Апри. Я продолжаю войну, которую объявил императору мой отец Тарди Апри. А потому все императорские караваны я рассматриваю в качестве потенциальных военных трофеев. Другим же караванам меня опасаться не стоит. И вам тоже. Вы свободны и можете возвращаться по домам. Те же, кто не может вернуться, и те, кому идти некуда, могут присоединиться к нам.

Некоторые из невольников тут же радостно откланялись и дружным гуртом двинулись в направлении, противоположном тому, куда их гнали. Однако осталось гораздо больше: семьдесят два человека.

В качестве трофеев нам достались три телеги с продовольствием, две — с железной рудой, одна — с медной. Ещё в одной телеге, гружёной фаянсовой посудой, рулонами материи и литьём, мы обнаружили казну — небольшой сундучок с увесистым мешочком золотого песка и монетами различного достоинства на сумму (как потом мне доложил Бади) восемьсот шестьдесят четыре тима, девять катимов, три макатима и полушка с шестаком.

Одесса,

7 вивината 8855 года

— Вот ведь какая закавыка, Светлый, — начал Муму, когда ему дали слово на совете. — Кадров у меня, конечно, ноне поболее, работа не в пример споро идёт. Однако ж теперича воды на всех еле хватает: ручеёк уж шибко маленький! Приходится людей на дальний ручей посылать, от работы отвлекать.

Да, он прав. Недостаток питьевой воды может стать большой проблемой! Опреснитель соорудить, что ли? Однако вряд ли это намного улучшит положение. К тому же опреснённая вода довольно противная. Можно носить воду или лёд через портал, но это хлопотно и трудоёмко. Кстати! Аррутар говорил об озере в горах! Надо подняться и посмотреть: может быть, будет не очень сложно соорудить акведук или водопровод. Намного лучше иметь собственную воду и не зависеть в этом отношении от портала.

— Хорошо, я подумаю над этим, — ответил я. — А пока постройте плотину, чтобы за ночь вода накапливалась. Что ещё?

— Шкворней вот не хватает для строительства. Да скоб, да гвоздей.

— Муму, неужели такие мелочи надо выносить на совет? Договоритесь с Бади, он съездит в Суродилу и купит!

При этих словах Бади прижимисто вздохнул и сердито покосился на старшего герасима. А тот продолжил:

— Да ить оно, купить-то — дело нехитрое. А я вот что кумекаю: пошто деньги тратить, коли у нас руды три телеги стоит?

— О! — оживился Бади. — Вот это дело, вот это правильно! Построим кузницу, будем при своём железе!

— Да оно хорошо бы, — потеребил бороду Муму, — так ить кузнеца среди здешнего народца ни одного нет!

— Понятно. Бади, в следующую поездку в Суродилу наймёшь и привезёшь сюда кузнеца. Самого лучшего, сколько бы это ни стоило. Нанимай его пока на год, а там посмотрим. Когда повезёшь его сюда, то перед тем, как свернуть в каньон, не забудь завязать ему глаза: вдруг ему здесь не понравится, и придётся возвращать его обратно, — распорядился я. — Муму, у тебя всё?

— Ну, ешшо... того... — замялся тот. — Энто, Светлый лад-лэд, тяжко... то ись, на душе тяжко.

— У тебя?

— Не токмо. Ишшо кой у кого. Ить там, на Большой Земле, жёны осталися... робятишки, опять же...

— Проблема ясна... Сколько семей необходимо доставить?

— Дак это... Не у всех, конешно — есть и одинокие, и кто не шибко за своих беспокоится. Однако ж, дюжины две семей...

— Откуда?

— Из разных местов. Из Суродилы, из Отонара, из Толимба... из дрогоутов разных опять же...

— Петя, как ты оцениваешь состояние своего отряда?

— Могло бы быть лучше, — хмуро ответил начальник гвардии. — Я тут из новичков двоих присмотрел, для пополнения. А этот жмот... — Петя не договорил, мотнув головой в сторону Муму.

— Муму, выделишь этих двоих для службы в гвардии. Петя, даю гвардии первое задание: не привлекая внимания, доставить в Одессу все семьи, обеспечив в пути их полную безопасность. Разрешаю взять скорострелы, однако без крайней необходимости их не применять, беречь боеприпасы. Вопросы есть?

— Когда начинать? Сегодня? — оживился Петя.

— Завтра. Сегодня пускай твои орлы подготовятся, а у нас с тобой будет одно мероприятие. Проблемы в вооружённых силах есть?

— Ага, есть, — кивнул Петя. — Две. Во-первых, форма нужна. Для этого... как ты там говорил?.. престижу! И боевого духу! А то ходят обормоты обормотами, не гвардейцы, а крысобака знает, кто!

— Ты считаешь, что в Одессе это одна из самых насущных проблем?

— Ну, я же должен заботиться...

— Пока обойдётесь. Что во-вторых?

— Во-вторых, — продолжил Петя уже не так уверенно, — хотелось бы иметь риков. Пешком — что за гвардейцы.

— А вот это уже по существу. Это уже — укрепление боеспособности. Бади, нам надо купить десяток боевых риков!

— А не на что! — воскликнул Бади почти радостно. — Светлый лад-лэд знает, сколько стоит жеребёнок? Нет? Самый захудалый — шестьдесят золотых! А жеребёнок боевого рика — так и не меньше сотни! Да и Большое Торговище только через две недели, тридцать первого вивината!

— Две недели? Это хорошо. Есть время, чтобы раздобыть деньги.

— Тыщщу золотых тимов? — округлил глаза Бади.

— Желательно больше. А почему Большое Торговище устраивается именно тридцать первого вивината?

— А когда ж ещё? — Бади посмотрел на меня с искренним недоумением. — Накануне праздника — самое время. Излишки продать, подарочков всем накупить, погреба свои пополнить винцом да пивом, чтобы достойно отблагодарить Обоих за урожай. Жеребята, опять же, подрастают, от мамкиного вымени отрываются.

Ах, вот оно что: праздник Благодарности Обоим За Урожай! И сразу же как наяву привиделись прекрасные глаза лэд-ди Та. Вспомнилось и то, как восхищённо сияли они, когда девушка зачаровано слушала чудесные истории из уст бродячего фигляра, и то, как печально угасали в них зелёные огоньки, когда Та рассказывала о предстоящей свадьбе...

— Итак, решено, — подытожил я. — За две недели необходимо раздобыть деньги на приобретение десяти боевых риков. Ещё у кого-нибудь есть вопросы? Нет? Тогда совет закончен, все за работу. Петя, останься.

Петю я взял с собой не просто в качестве спутника. Поднявшись вдоль русла ручейка высоко в горы, мы стояли с ним на краю скалы, откуда очень хорошо просматривались и Одесса, и её окрестности.

— Давай, Петя, подумаем вот над чем, — сказал я. — Предположим, что император узнал, где находится Одесса, и захотел на нас напасть. Как он сможет это сделать?

— А он владеет искусством управлять Волшебными Вратами?

— Надеюсь, что нет. Однако и не исключаю такой возможности. К тому же, иногда после грозы они включаются сами.

— Значит, надо обнести Врата укреплениями и поставить дённонощную охрану: за тем, кто себя бережёт, говорят, и Оба тоже присматривают. К тому же, больше на остров и не попасть никак. До ближайшего острова силей сто пятьдесят, далеко очень, так что сюда ни одна галера не сунется, разве какой пират шальной. Весь флот только вблизи берега держится.

— А почему флот держится у берега? Компаса нет? Заблудиться боятся?

— При чём тут компас? — Петя смотрел на меня удивлённо. — А Липкие Туманы? А водяные ямы? А Омуты Проклятого? А Никакие Просторы? Ты что, ничего об этом не слышал? Да ни один в здравом уме дальше дюжины силей от берега не отойдёт!

— Ну, хорошо. А «ледры» сюда долетят?

— Ежели их прямо на берегу заправить, то досюда, конечно, долетят. Вот обратно — уже нет: топлива не хватит. А поскольку подвести его на остров никак нельзя, то, прилети они сюда, так бы навсегда здесь и остались.

— А как насчёт камикадзе?

— Это что за звери такие?

— Не звери. Смертники. Может император пожертвовать, скажем к примеру, парочкой «ледров» и двумя отделениями Неутомимых, чтобы избавиться от своего врага?

— А ведь может, — подумав, вздохнул Петя.

— Короче говоря, нападение на остров императорских войск в принципе возможно, поэтому следует готовиться к обороне. Назначаю тебя министром обороны Априи. Что ты можешь предложить в новом качестве?

— Перво-наперво надобно увеличить армию. При нынешнем составе мы не продержимся даже против одного отделения Неутомимых. Во-вторых, мужичков подучить военному делу хотя бы немного: ополчение может стать серьёзной подмогой. В-третьих, надобно построить укреплённые позиции для прикрытия отхода, наблюдательные пункты с пересекающимися секторами обзора, лагерь в горах с периметром обороны, с запасом воды и продовольствия.

— Только продовольствия, — поправил я. — Воды здесь, по словам Аррутара, целое озеро. Так что мы с тобой сейчас ещё поднимемся и полюбуемся этой местной достопримечательностью.

Пришлось вскарабкаться ещё метров на триста вверх, прежде чем за очередным гребнем нашим глазам открылось бирюзовая гладь озера, зажатого между могучими скалами, недосягаемые вершины которых сияли белоснежными шапками. Ледники подтаивали под лучами солнца, и со всех скал в озеро стекало, слегка тревожа у берегов безмятежное зеркало поверхности, великое множество ручейков. Это меня несказанно удивило: почему при таком притоке воды из озера не вытекает хотя бы одной мало-мальски приличной речушки? Я решил проверить, в чём дело: опустившись на камень, расслабился и постарался почувствовать всю воду вокруг. Не сразу, но мне это удалось. Сначала всё перебивала мощная энергия океана. Лишь спустя время я смог вычленить энергию озера и обследовать его. Как я и ожидал, сток у озера имелся, но подземный. Метрах в пятидесяти от нас, под водой, у самого берега находилась пещера, через которую в океан уходили избытки воды. Вот бы заткнуть эту дырку! Ручеёк возле Одессы сразу бы превратился в полноценную речку! Но как это сделать? Своими размышлениями я поделился с Петей.

— А где, говоришь, эта дырка? — уточнил он.

— Вон там, — ткнул я пальцем. — Прямо под берегом, на глубине примерно локтей двенадцать.

— Это ж просто как пивка хлебнуть! Камешек вниз бросим — и порядок.

— Какой камешек?

— Да вон тот, на котором сипс стоит.

На огромном куске скалы размером не меньше того, на который опирается Медный Всадник, в гордой позе стоял крупный Синий Пёс.

— Аррутар! — громко крикнул я и призывно махнул рукой.

«Аррутар! Аррутар! Аррутар! Аррутар!» — многократно и совершенно отчётливо откликнулось в ответ эхо.

«Не кричи. Горы», — раздалось в моей голове. В несколько грациозных прыжков сипс спустился с камня и подошёл к нам.

— Рад тебя видеть, Великий Синий Пёс! — сказал я. — Давненько не виделись! Как тебе здесь живётся?

«Спокойно».

— Рад за тебя. И не хотел бы тебя беспокоить, но, боюсь, придётся. Завтра я приведу сюда людей, и будет немного шумно.

«Зачем?»

— Вот этот камень, на котором ты только что стоял, нам надо сбросить в воду.

«Зачем?» — вновь спросил сипс.

— Он перекроет пещеру, по которой вода уходит из озера. Ручей около посёлка станет полноводнее. Нам не хватает воды.

Синий Пёс некоторое время стоял в задумчивости.

«Идите за мной», — вдруг сказал он.

Аррутар привёл нас на небольшой скальный уступ, балконом нависающий над озером на высоте шести-семи метров, с которого отлично просматривалось место, где мы только что находились. Сипс подошёл к самому краю карниза и напряжённо замер, глядя в ту сторону.

— Зачем ты нас сюда привёл? Что ты хотел? — спросил я, но он ничего не ответил. Однако что-то происходило. Я проследил за его взглядом и замер в изумлении: тот самый монолит, который мы запланировали сбросить, шевелился! Постепенно набирая амплитуду, он раскачивался из стороны в сторону, из-под него ссыпались вниз мелкие камни и щебёнка. И вот он уже сдвинулся с места и, наращивая скорость, со страшным скрежетом стал скатываться вниз.

— Стой, не надо! — крикнул я. Поздно! Скала по наклонной плоскости устремилась вниз, сметая со своего пути валуны и сминая мелкий кустарник. Вот уже с громким «плюм-б-пшхх» вода сомкнулась над ней, и высокая волна, набирая мощь и ведя за собой своих младших сестёр, помчалась по озеру. Грузно ударившись об утёсы противоположного берега и окропив их брызгами на изрядную высоту, она отразилась и метнулась обратно. Последующие волны, проходя друг сквозь друга, проделали то же самое. Первый вал вновь пересёк всё озеро и обрушился на гряду, отделяющую водоём от спуска на равнину. Он мог бы легко преодолеть преграду и низринуться в долину гигантским водопадом, грозя смыть всё, что попадётся на его пути. Включая Одессу. Но каким-то чудовищным напряжением воли мне удалось остановить его. Словно наткнувшись на невидимую стену, вода взметнулась, а потом рухнула вертикально вниз. Вторая волна, несмотря на меньшую величину, потребовала такого же приложения сил, но часть потока я всё же удержать не смог. А на третью моих сил уже просто не хватило. Но она лишь чуть-чуть перехлестнула гребень, который для последующих волн уже оказался непреодолимой преградой: они лишь небольшими порциями выталкивали воду через узкое русло ручейка.

— Уф-ф! — вздохнул я, вытирая выступившую испарину. — Будем надеяться, что внизу никто не пострадал.

«Не подумал», — сказал Аррутар с виноватым видом.

— Не переживай раньше времени. Не так уж и много воды утекло, — постарался я его утешить, а потом спросил. — А как тебе удалось сбросить такую громадину?

«Так же, как тебе — остановить воду. Я — Камнерог».

Одесса почти не пострадала. Жертв не было. Часть воды впитала почва, часть приняло в себя большое болото в глубине острова. Поток снёс только один дом, построенный слишком близко к руслу, да несколько куч стройматериалов, приготовленных для возведения теперь уже не нужной плотины: ручей, через который раньше перешагивали, не замочив ноги, превратился в бурную горную речушку. Стоило подумать о строительстве моста. Да и название дать рукотворной реке. Или лапотворной?

Подземный Город,

21 вивината 8855 года

Суонар. Эта точка на карте портала, мерцающая ярче остальных, давно притягивала меня как магнитом. Однако соединяться с Суонаром я не решался: кто знает, что ожидает там, в сердце империи? Вдруг с той стороны портал охраняет отделение Неутомимых — а то и не одно! — с автоматами наизготовку? Открою переход — и вот уже несколько десятков головорезов с автоматическим оружием на улице ничего не подозревающей Одессы! Представить страшно. Но, с другой стороны, не исключена вероятность того, что в один из моментов портал, как уже случалось, сработает самопроизвольно. Кроме того, вдруг я ошибаюсь, полагая что императору неизвестен секрет переходов? Ведь, судя по всему, другой техникой Иных Людей он пользуется: тот же омолодитель. Или же он больше ничего не может задействовать без Камня Ол? Ведь именно из-за этого него у императора такой повышенный интерес к моей персоне. Но не может же этот камень существовать в единственном экземпляре, наверняка есть и другие — недаром об этом ходят легенды наподобие той, которую я вычитал в дневнике атак-редера. Правильно ли я делаю, не подвергаю ли излишней опасности своё маленькое государство и людей, которые доверили мне свои жизни, свою безопасность? Сомнения терзали меня, но всё же я решил рискнуть. Чтобы снег с крыши не падал на голову, его надо своевременно счищать.

К этой вылазке мы готовились долго. Для тренировки я даже, скрепя сердце, выделил гвардейцам две дюжины патронов. Петя настаивал, чтобы тактическим командиром в этой экспедиции назначили его. Поразмыслив, я согласился: он намного лучше меня знал и местность, и вероятного противника.

Столица, судя по глобусу, находилась на другой стороне планеты, почти диаметрально противоположно Одессе. Для вылазки было решено выбрать время, когда там царила глубокая ночь. И вот далеко за полдень я, внутренне волнуясь, но стараясь не подавать вида, вставил в углубление на консоли Камень Ол и, произведя соответствующие манипуляции, соединился с порталом Суонара. Проём заволокло знакомым мерцанием. Я с замиранием сердца ожидал, что же откроется с той стороны, готовый мгновенно отключить связь, если вдруг возникнет какая-либо опасность. Штурмовая группа залегла в нескольких шагах от установки, за специально возведённым каменным бруствером. Кроме пяти самых подготовленных гвардейцев, в группу входили Рани и Джой: первого я взял как лучшего в Одессе знатока географии, второго — в качестве снайпера. Помимо бруствера на скальной площадке мы возвели и другие укрепления, за которыми с луками и арбалетами наизготовку прятались три десятка одесситов.

Минуты, необходимые для соединения порталов, показались чуть ли не вечностью. Но вот мутноватые разводы рассеялись, сияние угасло. В проёме виднелось очень большое помещение непривычного дизайна. Каких-то отдельных элементов обстановки не замечалось. Казалось, внутри огромного яйца в нескольких местах набрызгали пеной для бритья из не менее огромного баллона. И всё это в зеленоватых, чуть ближе к цвету морской волны, тонах.

Петя выбросил вверх руку с тремя растопыренными пальцами: «Действовать по варианту номер три!» Тотчас два гвардейца с автоматами рывком добежали до проёма и встали по бокам, не проходя во внутрь, но держа в зоне обстрела как можно больший сектор. Короткий кивок — и к каждому присоединился гвардеец-арбалетчик, контролирующий тот же сектор из положения с колена.

— Давай! — скомандовал Петя. Они с гвардейцем бросились вперёд, прыжком влетели в портал и, кувыркнувшись через плечо, распластались на полу, держа под прицелом противоположные стороны. Через пару секунд Петя поднялся и мотнул нам головой: заходите, чисто.

Зал, в который мы попали, имел форму усечённого сверху и снизу сфероида около пятнадцати локтей в высоту и ста в диаметре. Окон здесь не имелось, но идеально ровный потолок светился мягким чуть зеленоватым сиянием, создавая прекрасную иллюминацию. Пол во многих местах вздымался этакими застывшими завихрениями: не понять сразу, то ли мебель, то ли авангардная скульптура. Такие же «завихрушки» разной формы располагались и вдоль стен, оставляя свободными лишь восемь простенков с дверями: прямоугольники со скруглёнными углами.

— Где мы? — спросил я Петю.

— Подземный Город, — произнёс он с благоговением, опуская автомат и оглядываясь.

— Чего это ты расслабился? — удивился я. — Со всех сторон двери: того и гляди, кто-нибудь ворвётся!

— Никто не ворвётся. Это Закрытые Двери. Сказывают, только единожды в год открываются, в День Без Даты. Да и то, может, врут.

Я подошёл к одной из дверей. Видимо, сработал какой-то датчик.

«ОНИ ЛАУ ТОСЕТ», — раздался мелодичный, но бездушный голос. Чего-то такого я, в отличие от моих спутников, ожидал. Те напряжённо озирались, поводя оружием в поисках источника звука.

— А хрен его знает! — ответил я.

«ТОСЕТ РО ТОКУТ», — так же бесстрастно ответил мне голос.

— Что это было? — спросил Рани.

— Пароль требует, — ответил я и, видя непонимание в его глазах, пояснил. — Слово секретное, по которому дверь открывается.

— Колдовство?

— Техника...

— Интересно, а здесь эта штука зачем? — раздался голос Джоя из середины зала. Я подошёл и увидел, что палец Джоя упирается в очередное восьмиугольное углубление на напоминающем стол возвышении.

— Пока не знаю. Однако тыкать сюда пальцем я бы всё-таки поостерёгся. — Джой опасливо отдёрнул руку, а я продолжил. — Рискну, пожалуй, и сюда вставить Камень Ол. Во всяком случае, пока ни к чему плохому это не приводило.

Едва я вставил камень, как над «столом» высветилось изображение, напоминающее мишень: большой центральный круг и, разделённые на секторы, ещё шесть концентрических. Сходство с мишенью дополняло ещё и множество светящихся зелёных точек — словно пулевые отверстия.

— Знаешь, на что похоже? — Петя в задумчивости стал теребить кончик носа. — На план Подземного Города. Я у своего атак-редера такой видал. Только там не всё было, что здесь есть.

Я присмотрелся к плану повнимательнее и спросил, уже зная ответ:

— Там была только вот эта часть, эта и эта немного?

— Ага. Откуда знаешь? — удивился Петя.

— Элементарно, Ватсон.

— Я не Ватсон. Я Петя, командир... — с опаской покосился он на меня. — Неужто запамятовал?

— Не бойся, не забыл, — засмеялся я. — Присловица такая. Так вот, смотри: красным обозначены закрытые двери, жёлтым — открытые. А вот наружные двери. Соображаешь, куда от них можно пройти, а куда нельзя? Проще, чем в журнале «Мурзилка»!

— Когда знаешь, тогда просто, — согласился он. — А это что за точки? Да ещё и двигаются...

— Элемен...

— Стой! Сам скажу! — загорелись глаза у нового последователя дедуктивного метода. — На плане только один круглый зал — и тот, в котором мы находимся, тоже круглый. Значит, мы здесь и есть. В центре девять точек — и нас девять. Значит, точки — это люди, которые сейчас находятся в Подземном Городе! А ну-ка, Ради, бегом вон до той стены! — приказал он одному из гвардейцев.

Тот бросился выполнять приказ, а Петя с восхищением следил за перемещением одной из зелёных точек.

— Вот и отлично, вот и сориентировались, — довольно потёр руки начальник гвардии. — Вот за этой дверью, к примеру, никого нет, пустой коридор.

— Вот её-то я и попробую открыть, так сказать, силовым методом, — с этими словами я подошёл к двери, включил Меч и резанул им в том месте, где, по моим представлениям, должно находиться запирающее устройство. И вот тут-то удивился даже я. Световое лезвие Меча, которое расчленяло АБСОЛЮТНО ВСЁ, скользнуло по полотну двери как луч фонарика, не причинив ему и малейшего ущерба. Последующие попытки дали точно такой же результат: никакой. И мне стало ясно, почему большая часть Подземного Города до сих пор недоступна императору: Иные Люди (а это сооружение, вне всякого сомнения, построили именно они), создав такую невероятную вещь, как Меч, создали и то, что может ему противостоять.

Я вернулся в центр зала, к карте Подземного Города и, глядя на неё, задумался. Итак, мы находимся в самом центре цитадели Иных Людей, почему-то покинутой гарнизоном, хотя враг, захватив кое-какие рубежи, всё же не занял её полностью. Центральное помещение, в которое мы попали, может быть, конечно, и конференц-залом. Но мне хотелось надеяться, что это всё-таки что-то вроде центра управления. Тогда здесь должен быть какой-то пульт. Где же он? Может быть, я перед ним и стою? Я дотронулся до изображения одного из секторов, внутри которого горели две зелёные точки, и картинка тут же изменилось: передо мной появилось объёмное изображение комнаты с двумя маленькими людскими фигурками.

— Ух ты! Глянь-ко: Пятьсот Девятнадцатый, приятель! — узнал Петя одного из них. — Ну, прямо как живой!

Пятьсот Девятнадцатый восседал посередине комнаты в позе Будды с совершенно непроницаемым выражением лица. Второй, человек в синем комбинезоне, таком же, как и техник, обслуживавший «пытальник» во время моего прошлого посещения Суонара, сидел перед ним на корточках и, судя по жестам и мимике, что-то азартно доказывал, время от времени указывая рукой на кучку мелких предметов, лежащих между ними..

— Чем они занимаются? — спросил я Петю.

— Похоже, в кости играют.

Почти точно такая же картина наблюдалась и во всех других подконтрольных императору помещениях Подземного Города. Лишь только я дотрагивался до сектора на карте, высвечивалась очередная комната, в которой один Неутомимый и один—два техника либо бездельничали, либо играли в кости или в местную разновидность «расшибалочки». Кое-где Неутомимые скучали в одиночку. Не оккупированные секторы являли взору однообразную безжизненность. Когда я «раскрыл» центральный зал, то, как и ожидал, обнаружил здесь девять маленьких человечков, увлечённо склонившихся над столом в центре. Увидев самих себя, все оживились ещё больше, возбуждённо запереговаривались, стали двигать руками-ногами, наблюдая, как человечки послушно копируют все движения. Крохотные личики полностью повторяли выражение ребяческого восторга моих спутников. Себя же я видел только с затылка. Стоило повернуть голову, как мой призрачный двойник уходил из поля обзора: в лучшем случае я успевал заметить боковым зрением только появляющийся кончик носа. Впрочем, остальные тоже сетовали на невозможность посмотреть на своё лицо: как ни исхитрялись, всё равно не получалось. Несколько минут все развлекались таким образом. Первым опомнился Петя.

— Смирно! — рявкнул он. — Спятили все, что ли? Гвардия, занять посты! По возвращении — дополнительный марш-бросок с полной выкладкой! На двадцать четыре силя!

Враз посерьёзневшие гвардейцы заняли посты по периметру помещения.

— Что ты с ними так строго? — обратился я к Пете. — Сам только что говорил, что зайти сюда никто не может...

— Какая разница? Разве мы не находимся на территории врага? — сказал он. — Что дальше будем делать? Возвращаемся?

— Отряд прикрытия можешь отпустить: пусть отправляются по своим рабочим местам. А штурмовая группа пока остаётся здесь, — распорядился я и вновь склонился над пультом, где маленький голографический Петя шёл к маленькому порталу и маленькой ручкой махал в проём, отпуская людей, которые до сего момента напряжённо ожидали результатов нашей вылазки. Мне вдруг захотелось потрогать себя-маленького, хотя и прекрасно понимал, что никаких осязательных ощущений от голограммы не будет. Но всё же протянул руку и... ненароком коснулся стола — того, маленького. И тут же повыше плана в воздухе засветились колонки слов на языке Иных Людей. Я коснулся надписи «Коммуникации».

«ИНКАТРО», — раздался знакомый механический голос без интонаций, после чего раскрылось подменю.

Я дотронулся до надписи «Двери».

«ТОНТЕ».

«Доступ».

«ЭПРЕН».

«Новый доступ».

«ИОЛИ ЭПРЕН».

Дальше я уже руководствовался указаниями компьютера.

«НАЗОВИТЕ СВОЁ ИМЯ».

— Олин Апри.

«ОЛИН АПРИ. ПОДТВЕРДИТЕ ПРАВИЛЬНОСТЬ ВВЕДЕНИЯ ИМЕНИ».

— Имя Олин Апри подтверждаю.

«НЕ ДВИГАЙТЕСЬ, ИДЁТ МЕНТАЛЬНОЕ СКАНИРОВАНИЕ.».

Послышался короткий жужжащий звук.

«ВВЕДИТЕ ПАРОЛЬ».

— Сим-сим, откройся.

«ВВЕДЁН ПАРОЛЬ СИМ-СИМ ОТКРОЙСЯ: ПОДТВЕРДИТЕ ПРАВИЛЬНОСТЬ ВВЕДЕНИЯ ПАРОЛЯ».

— Пароль «Сим-сим, откройся» подтверждаю.

«НОВЫЙ ДОСТУП ПРЕДОСТАВЛЕН ДЛЯ ОЛИН АПРИ, ПАРОЛЬ СИМ-СИМ ОТКРОЙСЯ».

Итак, у меня появился доступ к дверям. Надо проверить! Я вновь подошёл к той же двери и произнёс пароль. Створка бесшумно скользнула в сторону, открыв длинный пустой коридор с двумя рядами дверей. Я вновь вернулся к пульту.

«Коммуникации».

«ИНКАТРО»

«Двери».

«ТОНТЕ».

«Все двери».

«ЭЛИ ТОНТЕ».

«Закрыть все двери».

«ФОТЕЛ ЭЛИ ТОНТЕ. ОНИ ЛАУ ТОСЕТ».

— Сим-сим, откройся.

«ТОСЕТ ТОКУТ. ЭЛИ ТОНТЕ ФОТЕ».

После этой команды все двери на плане Подземного Города окрасились красным, а зелёные точки беспорядочно задвигались-заметались в пределах своих секторов.

— Отлично! — обрадовался я. — Петя, сейчас мы будем проводить зачистку.

— Это что значит? — не понял тот.

— Освобождаем Подземный Город. В комнатах по одному-два, максимум по три человека. Открываем комнаты поочерёдно и предлагаем сдаться.

— А как не захотят?

— Если не захотят, тогда, как говорится, а ля гер как на войне. Хотя... Погоди-ка, погоди! Появилась у меня одна мысль, как обойтись без кровопролития. Давай сделаем так: я пока разберусь с этой техникой, а вы сходите перекусить. Война войной, а обед — по распорядку!

— И тебя здесь одного оставить? Ни в жись...

— Ну хорошо, хорошо. Тогда пошли кого-нибудь, чтобы принёс что-нибудь пожевать.

— Всё запомнил? — ещё раз на всякий случай спросил я у Пети и, когда тот утвердительно кивнул, приказал. — Тогда вперёд! В смысле, стой, где стоишь.

За сценой освобождения первого помещения я следил по центральному пульту. Лишь только Петя появился в лаборатории № 11, как Пятьсот Девятнадцатый, успевший потерять самообладание за время сидения взаперти, выпустил в него пол-обоймы из своего автомата. Опасно завизжали рикошетящие от стен пули. Человек в комбинезоне распластался на полу, закрыв руками голову.

— Ты как-то... того... неласково старого приятеля встречаешь, — укоризненно покачал головой Петя.

— Хо-йо! Пятьсот Третий, ты, что ли? — Пятьсот Девятнадцатый опустил оружие. — Точно, Пятьсот Третий, чтоб мне сдохнуть! А говорили, что тебя эти съели... собаки синие. Вместе с Четыреста Девяносто Седьмым и атак-редером.

— Набрехали!

— Вестимо, набрехали, раз ты тут. Дай, я тебя обниму, бродяга!

Неутомимый раскинул руки, радостно бросился к Пете и... прошёл сквозь него.

— А, поди-ко, и не набрехали! — произнёс он, удивлённо оборачиваясь. — Ты что, ОТТУДА за мной пришёл? Пора?

— Нет, дружище, не пора нам ещё, не пора! Поживём ещё.

— Чего ж ты тогда такой... сквозной?

— Так меня здесь нету!

— Ну-у... Я так и понял. Потому-то тебя и скорострел не взял.

— Ничего ты не понял. Ты дальноговорники у Мечпредержащих видел?

— Ну-у. Машинка такая, слова далеко передаёт.

— Вот-вот! А есть и другая машинка, которая со звуком передаёт и видимость. Вот сейчас такая машинка и передёт сюда мои слова и мою видимость.

— Как это?

— Я и сам, честно говоря, не понимаю. Да и не стараюсь понять: есть такая штука, и есть. Но сейчас не о том. Я к тебе переговорщиком. Мой лад-лэд предлагает тебе сдаться без боя. Тогда он обещает тебе жизнь и свободу. Даже оружие тебе оставит. Только вот патроны придётся отдать. Те, которые ты не успел выпалить.

— Так это твой лад-лэд двери запер?

— Он, — кивнул Петя.

— А если я откажусь сдаваться?

— Тогда мне придётся завтра снова тебя посетить. С этим же предложением.

— Так что мне, ещё сутки здесь торчать?

— Вовсе не обязательно. Можешь прямо сейчас выйти. Но — без патронов!

— Мм-да уж... По всему видать, деваться-то мне некуда. Ладно, пусть с тобой вся нечисть будет, уговорил. Куда патроны девать?

— Рядом с дверью положи.

Пятьсот Девятнадцатый отстегнул от автомата рожок и положил его в указанном месте.

— И запасной тоже, — распорядился Петя.

Неутомимый безропотно вынул из подсумка второй магазин и положил его рядом с первым.

— И из ствола, — продолжал Петя. Неутомимый передёрнул затвор, и ещё один патрон покатился к двери.

— И из шапки оба — тоже туда же. А потом отойди на несколько шагов.

Солдат хмыкнул, достал «энзэшную» заначку, бросил к двери ещё два патрона и вразвалочку ушёл в конец помещения. С пульта я открыл дверь и отправился туда сам, чтобы поговорить с первыми «языками». Когда я подошёл, Петя уже беседовал со своим бывшим сослуживцем вживую.

— Что ж ты, такой бдительный, нож при мне оставил? — ехидно спрашивал тот, похлопывая себя по прикреплённым к бедру ножнам с внушительного размера тесаком. — А ежели я злость затаил? А ежели брошусь с ним на кого?

— Что ж мне, вплоть до зубочисток тебя обезоруживать? — усмехнулся Петя. — А коли уж тебе очень ножичком помахать хочется... Вон, попробуй на лад-лэда кинуться!

Нет, без сомнения, это льстит, когда подчинённый не сомневается в твоих способностях. Однако же есть и такое понятие, как должностные обязанности!

— Нечего сказать, хорош у меня начальник гвардии! — начал я выговор. — Вместо того, чтобы всемерно охранять мою персону, сам науськивает убийцу!

— Видишь, он испугался! — довольно усмехнувшись, обратился Неутомимый к Пете. — Ещё бы! Хороший нож да в умелых руках...

Ну не смог я вынести такого бахвальства! Какое-то ребяческое самолюбие взыграло!

— Нападай! — приказал я Пятьсот Девятнадцатому. Тот удивлённо повёл бровями, но отказываться не стал. Неспешно вынул нож и стал в боевую стойку: ноги полусогнуты, левая рука впереди, правая на излёте, а нож в ней так и вертится, беспрестанно меняя положение, чтобы сбить с толку противника. Приближаться ко мне он начал лениво, но последующий выпад сделал молниеносно. А спустя доли секунды мы с ним уже вновь стояли напротив, лишь несколько сменив позицию, и он удивлённо рассматривал свою пустую правую ладонь.

— А это... где? — только и сумел он произнести.

— Что ищешь? — раздался весёлый Петин голос. — Ножичек, что ли? Проверь: может быть, ты его и не вынимал вообще?

Пятьсот Девятнадцатый машинально хлопнул ладонью по бедру и ощутил под рукой ещё тёплую рукоятку своего оружия, которое я успел засунуть обратно в его ножны.

— Ну-у... — только и смог произнести он. А я, внешне совершенно спокойный, но «с чувством глубокого удовлетворения» внутри, повернулся ко второму нашему пленнику, который стоял ссутулившись, робко оглядываясь исподлобья.

— Кто таков? — грозно спросил я.

— Т-техник-исследователь второго ранга Л-лопо!

— Чем здесь занимаешься?

— Вот... — махнул он рукой в сторону стоящего в центре прибора-«завихрения». — Исследую м-малоизученный механизм.

— Видел я, как ты его исследуешь. Много денег продул?

— С барышом пока что, — покраснел тот. — А исследовать... Как без Камня-то?.. Ол-то?.. Камня нет, но приказ-то остался, никто не отменял. Вот и приходится время до утра коротать.

— А почему вы занимаетесь этим ночью?

— Не только ночью. Приказ императора — изучать механизмы круглосуточно. Вот мы здесь и работаем в две смены. То есть, сейчас-то, конечно, не работаем, но присутствовать всё равно приходится.

— И что ты тут изучаешь? Что это за механизм?

— Омолодитель, лэд.

— Лад-лэд! — рявкнул Петя с ударением на первом слове.

— Омолодитель, С-светлый лад-лэд, — повторил техник и съёжился ещё больше.

— Петя! Согласно Женевской конвенции, с пленными следует обходиться гуманно, — сделал я замечание начальнику гвардии.

— Так бы сразу и сказал, — пожал плечами тот и стал закатывать рукава. — Я бы и не стал люли-ляли разводить. Сейчас сделаем из него... гумано.

— Отставить! По возвращении проведу вам лекцию на тему «Гуманизм и его практическое применение». С обязательной явкой всего личного состава гвардии! Кстати, о гуманности: как ты считаешь, — вновь обратился я к технику, — Иные Люди были гуманными?

— Да, Светлый лад-лэд. Я думаю, что да. Иные Люди были в высшей степени гуманными существами.

— Тогда зачем им такой прибор, как омолодитель? Разве может быть у гуманных существ такое ужасное устройство, которое отнимает жизненную силу у одного человека и передаёт её другому?

— Я думал над этим, Светлый лад-лэд.

— И к какому выводу пришёл?

— К примеру, взять тот же нож... — задумчиво произнёс техник. — Им можно убить. А можно вырезать прекрасную статуэтку. Нож сам по себе не содержит ни добра, ни зла. Добро или зло несёт тот, чья рука этот нож сжимает. Так же и этот прибор. Для императора он — омолодитель. Для того, кто хочет нести добро, у него иное название.

— Вот как? Интересно. И какое же?

— Не знаю, как его называли Иные Люди. Я его назвал «соболезнователь». По всему получается, что действовал он так. Некто, владеющий специальными для того знаниями, целитель, ложился вот сюда. А другой человек, страдающий недугом, — сюда. Прибор позволял целителю ощутить болезнь и направить часть своей энергии к страдающему органу недужного для его излечения. Однако, если не ограничивать переход жизненной энергии, то в этом случае... В этом случае соболезнователь превращается в омолодитель: один умирает от истощения, второй получает огромный прилив жизненных сил.

— Ясно. Какие ещё устройства есть в Подземном Городе?

— Разные, Светлый лад-лэд. Только вот назначение остальных, насколько я знаю, до сих пор неизвестно. Никто не знает языка Иных Людей и их письменности, а действия наугад редко приводят к какому-то значимому результату.

— Светлый лад лэд! — вклинился в разговор Петя. — Ежели мы будем в каждой отштурмованной комнате разговоры разговаривать, то ужин по распорядку уже не получится.

— Резонно, — согласился я. — Поставь возле этой комнаты караул: здесь пока будем содержать пленных. А сам — на исходную позицию! Следующей штурмуем комнату напротив.

Освобождение всех последующих комнат разнообразием не отличалось: в каждую по внутреннему коммуникационному каналу посылался голографический Петя-парламентёр и после переговоров, самый долгий из которых продолжался четверть часа, гарнизон комнаты сдавался «на милость Светлости». К исходу дня (или, по-суонарскому, к исходу ночи), когда мы освобождали тринадцатую, последнюю, я уже устал, как от рутинной монотонной работы. Всего мы взяли в плен тринадцать Неутомимых и пятнадцать техников. Поведение пленных меня чуть ли не умилило: оказавшись в нашей импровизированной ка-пе-зе и чуть оправившись от стресса, они тут же присоединялись к одному из «кружков по интересам», увлечённых той или иной азартной игрой настолько, что, когда я приказал всех построить, даже раздался лёгкий недовольный ропоток, тут же пресечённый громким рыком начальника гвардии.

— Сейчас мы отпустим всех Неутомимых, — сказал я. — Техников мы также отпустим, но несколько позже. Всем Неутомимым построиться в главном коридоре!

Неутомимые, разобрав автоматы из аккуратно составленных пирамид, потянулись к выходу из комнаты. Только лишь Пятьсот Девятнадцатый задержался, о чём-то негромко переговариваясь с Петей. Тот покивал и направился ко мне.

— Тут вот какое дело, — сказал он. — Пятьсот Девятнадцатый и ещё трое с ним... Не хотят они возвращаться. Просятся к нам. Уж больно ты им по душе пришёлся.

— А как же присяга? Клятву на верность императору давали?

— Так ведь нет у императора врагов. Не было, я хотел сказать. И клятва вроде бы как не нужна была. Присягу принято лишь лад-лэдам давать.

«А и вправду, — подумалось мне, — что есть присяга, как не повод законно покарать того, кто не будет послушен? А императору закон не писан, он сам себе закон!»

— Устали мужики всю жизнь под палкой-то жить, — продолжал меж тем Петя. — Я тут им порассказал немножко, как мы в Одессе живём, вот они и...

— Когда ты успел? Ты же всё время переговоры вёл.

— Не всё. Пока ты технику на следующую комнату настраивал, мы тут немножко лясы поточили. Так как?

— Выходит, ты им всё разболтал про Одессу?

— Не-е! Про Одессу — ни слова. Так, туманными намёками. Есть-де одно такое ладство, где я при тебе начальником гвардии...

— Поручиться за них можешь?

— Как за себя! С деревянных мечей вместе!

— Что за деревянные мечи?

— Нас в один день в Суонар доставили, в детскую казарму. Почитай, всю жизнь на одних нарах провели.

— Хорошо. Под твою ответственность.

— И ещё одна просьба есть, Светлый, — Петя немного замялся. — Остальных-то вот... тоже жалко! Накажут их. Ох, и накажут!

— Ты что, предлагаешь всех забрать?

— Нет, за всех я не поручусь. Да не все и захотят. Но вот сделать так, что они вроде бы как не сдавались, а вроде бы как достойно отступили...

— У тебя есть мысль, как это сделать?

— Есть. Такая: выдаём им по несколько патронов, и они отступают, вроде бы как от нас отстреливаясь. Те, что за воротами Города, увидят: тяжёлый бой, даже с потерями — четырёх-то недосчитаются! А?

— А если кого-нибудь случайно поранят?

— Командир! — укоризненно покачал головой Петя. — Вспомни, сколько раз сегодня по мне стреляли!

Только тут я понял, что предлагает Петя: имитировать бой Неутомимых с нашим отрядом, присутствующим в виртуальном виде. Идею вцелом я одобрил, но несколько модифицировал.

Камера внешнего обзора позволяла видеть прибывшее по тревоге подкрепление. Около полусотни Неутомимых напряжённо ожидали развития событий в длинном тоннеле перед входными дверями Подземного Города — вполне достаточное количество свидетелей грядущего героического сражения. По каналу коммуникации я следил, как Петя прохаживался перед строем бывших пленных и выдавал им версию произошедшего за последние часы.

— Вы все бдительно несли службу, неустанно охраняя доверенные вам посты. Вдруг все двери медленно — повторяю, МЕДЛЕННО! — стали закрываться. Только входная быстро захлопнулась. Вы все успели выйти в коридор и занять здесь оборону. Вдруг вот эта дверь (запомнили, которая?) отворилась и вошёл Призрачный Зверь. Светлый, где Зверь?

Я включил транслятор, и рядом с Петей возник пушистый Бес, бестолково озираясь и зевая спросонок: его только что принесли из Одессы, где он уже бессовестно дрых после ужина, не дождавшись хозяина. В настоящий момент он квёло сидел рядом со мной.

По строю пробежал недовольный ропот.

— Издеваешься, да? — кисло усмехнувшись, спросил кто-то.

— Светлый, присутствующих Призрачный Зверь не впечатляет, — констатировал Петя.

Я немного поколдовал над пультом и увеличил изображение. Голографический Бес коснулся головой потолка.

— Ну, большой. Ну и что?

— Страшно будет попозже, — пообещал Петя. — Вот в этом подсумке — патроны. По три штуки на каждого. На очень короткий бой хватит. Ваша задача — как можно быстрее смыться, лишь только откроется входная дверь, чуточку постреляв при этом. И не советуйте никому из встречающих сюда заходить. Сами видите, в коридоре ничего интересного нет, а в другие комнаты мы никого не пустим. Если кто-то останется здесь после того, как входная дверь снова закроется, то будет очень долго скучать. Вопросы есть?

— А если спросят, куда техники подевались? — спросил кто-то из строя.

— Скажете: чудовище скушало. Всех техников, а с ними Пятьсот Девятнадцатого, Пятьсот Двадцать Третьего, Пятьсот Двадцать Четвёртого и Пятьсот Тридцатого. Всё. Бывайте. Чтоб вам устать до отключки!

Петя вышел из коридора. Я закрыл за ним дверь, и коридор превратился в шлюз для пропуска людей в одном направлении. Я немного поработал над изображением Беса: уменьшил глаза, запустил в них красные огоньки, увеличил пасть, удлинил зубы, а в довершение перекрасил шерсть в зелёный цвет.

— Голос! — скомандовал я щенку, и тот вяло тявкнул несколько раз. Я повысил уровень громкости и смодулировал из этого «тяфф» такой мощный и ужасающий рык, что снаряжающие автоматы Неутомимые непроизвольно оглянулись, некоторые даже передёрнули плечами: до того уж мерзкое создание слепил я из своего любимца. Дальше пошло маленькое издевательство над щенком. Петя дразнил его, всячески тормошил, строил ему страшные гримасы, оставаясь между тем за кадром. Бес сердито заливался лаем и наскакивал на него. А что в это время происходило в гулком коридоре, трудно представить. Неутомимые с недовольными лицами зажимали ладонями уши. Я открыл двери, и они бросились на выход, ведя беглый огонь по «ужасному монстру». Едва последний из Неутомимых пересёк порог, я закрыл дверь и выключил трансляцию.

— Ну вот, все пожелания выполнены, — сказал я, успокаивая возбуждённого Беса, продолжающего недовольно рычать на Петю.

— Ещё одно есть, командир! Последнее, — Петя широко махнул рукой, указывая на своих новобранцев. — Разреши представить: Пятьсот Девят...

— Опять цифры! — недовольно поморщился я.

— Так об этом я и хотел попросить! Дай парням нормальные боевые имена.

— Хорошо. Вася, Коля, Дима, Гена, — я поочерёдно тыкнул в сторону каждого пальцем.

— Хо-йо! — восторженным дружным рёвом отозвались новые крестнички, отработанным движением синхронно кинув ребром к груди сложенную дощечкой руку.

— Нет-нет, ребятки, так не пойдёт! Вы теперь это императорское «хо-йо» забудьте навсегда. Вы теперь на почётной службе у Светлого лад-лэда Олина Апри, и здесь принято делать так, — Петя набрал в грудь побольше воздуха и с громовым «йес!» сделал отмашку правым локтем. — Понятно? Сейчас потренируемся...

Одесса — Подземный Город,

23 вивината 8855 года

Техников в Одессе никто не охранял и ни к чему не принуждал: я дал им полную свободу в пределах острова, ограничившись лишь собеседованием с каждым. Задавая осторожные вопросы, я сумел выяснить то, что на данный момент волновало меня более всего: император не только не умел пользоваться системой внепространственного сообщения, но и вообще не подозревал о её существовании.

Все техники оказались весьма и весьма толковыми ребятами. До сих пор не могу понять, каким образом при отсутствии на Ланеле системы образования люди императора выявляли способных ребятишек, но факт остаётся фактом: юных вундеркиндов набирали по всему континенту, обучали их и формировали в Суонаре местную Силиконовую долину. Жили они, так же, как и Неутомимые, в казармах, и лишь за большие успехи поощрялись суточным отпуском в Мойилет. Поэтому от уныния, овладевшего ими после пленения, на следующий день не осталось и следа. Они ходили по городу, знакомились с горожанами и, что немаловажно, с горожанками, наблюдали за местным бытом и даже принимали участие в работах. А на третий день под окна моей резиденции на колёсах пришли все военнопленные в полном составе с требованием предоставления им политического убежища.

— И пусть Светлый лад-лэд не думает, что мы только и умеем, что в азартные игры играть! — горячился на импровизированном митинге молодой техник, которого звали Вази. — Если надо, мы можем и землю копать, и лес валить, и в море на промысел выйти!

— Что ж, рад, что вы такие умелые, — сказал я в ответ. — В таком случае, получите у старшего герасима инструменты. Вон тот холм я отдаю вам. Задача такая: построить школу-университет и жильё для себя. Впредь называться сие место будет Сорбонна, университетский городок.

Возбуждённо переговариваясь, будущая интеллектуальная элита Априи удалилась возводить храм науки. Я же вновь направился в Подземный Город, где в последние дни проводил большую часть времени, пытаясь выяснить предназначение многочисленного наследия Иных Людей. На головном компьютере Города обнаружилась директория, аналогичная «Info», однако даже с её помощью разобраться в насыщенных специфическими терминами текстах я не мог. Как прикажете, например, практически использовать прибор, носящий название «квазистатический модулятор интегральной трёхлинейной дисперсии пластинчатых конгломератов в параллельном темпоральном потоке»? Вот и я не знал. Однако не отчаивался найти среди многочисленных устройств что-нибудь менее заумное, чему можно будет найти применение. В том числе, и в войне против императора.

В сопровождении двух гвардейцев я подошёл к порталу и набрал Суонар.

— Стой! Кто идёт? — раздался окрик, лишь только соединение состоялось. По моему настоянию, в Подземном Городе учредили два круглосуточных поста: один — возле портала, второй — у входной двери. Под это дело Петя пытался выторговать у меня ещё восемь человек в ряды гвардии. Сошлись на четырёх.

— Лад-лэд Апри и смена караула! — ответил я.

— Пароль?

— «Остров». Отзыв?

— «Большая земля». Да хранят тебя Оба, Светлый! — В проёме показался гвардеец Коля.

— И тебе удачи. Как дежурство?

— Спокойно.

— Сдать пост!

Сменив часовых и отправив прежнюю смену на отдых, я подошёл к пульту и первым делом глянул через камеру внешнего обзора. В тоннеле, который представлял собой идеальный полуцилиндр с гладкими, словно бы полированными стенами, за брустверами из мешков с песком расположилось очередное отделение Неутомимых. За прошедшие дни служивые уже утратили былую бдительность, спало напряжение, и они беспечно наблюдали за командой техников, собирающих какое-то устройство, о назначении которого приходилось лишь догадываться.

«Ничего страшного, — успокоил я себя. — За сотню лет не смогли открыть ни одной двери, и сейчас ничего не получится!»

Как я потом корил себя за излишнюю самоуверенность! Но это случилось позже. А пока я вновь раскрыл план Подземного Города и задумчиво вздохнул: над чем поломать голову в этот раз? Всего подземная станция, если считать вместе с центральным залом, состояла из девяноста семи помещений, из которых половина (центральные три кольца) служили жилыми комнатами. Во всех остальных находились различные устройства — от одного до десятка. Наконец, решив, что вероятность найти что-то полезное наиболее велика среди тех приборов, под которые выделена целая лаборатория, я заглянул в комнату номер двадцать семь. Устройство, находящееся в ней, называлось, как сообщил компьютер, «субатомный трансфертор-модулятор объектов без признаков технологии тэш». Часа четыре я бился над описанием принципов его работы, с трудом продираясь сквозь дебри терминов, зачастую не имеющих аналогов ни в ланельском, ни в русском языках. Кому придёт в голову в узкоспециализированных книгах подробно разъяснять, что такое, например, Интернет? И здесь точно так же: мимоходом, тут и там употреблялись термины наподобие «технологии тэш», но что это такое, подробно не объяснялось.

Но когда я, наконец, понял назначение прибора, у меня аж дыхание перехватило. Это же аппарат для копирования! И не бумажек-документиков, а любых объектов! Естественно, которые «без признаков...» И управлять-то им проще простого. Вот три отделения-бункера. В этот кладётся расходный материал, в этот образец. Потом — крэкс, пэкс, фэкс! — и из третьего отделения вынимаешь точную копию! Интересно, автоматные патроны относятся к «объектам с признаками»? Наштамповать хотя бы пару ящиков — то-то бы Петя обрадовался! Но для того, чтобы проверить это, требовались материалы, и я решил заняться дальнейшим освоением техники на следующий день.

Возвращаясь в Одессу, я размышлял: стоит ли посвящать кого-либо ещё в суть моего открытия? Уж слишком велико искушение: имея такой агрегатик, можно жить, мягко говоря, весьма небедно.

Одесса,

24 вивината 8855 года

...Спать ещё хотелось, но пришлось подыматься по двум очень важным причинам. Во-первых, очень хотелось кушать, а, во-вторых, справить малую нужду. Даже не знаю, что больше. Все ещё спали, со всех сторон раздавались посапывания и храп. Потянувшись и зевнув до хруста, я протопал к выходу, но дверь открыть не смог. Я громко попросил помочь мне, но в ответ раздалось только сонное бормотание. Пришлось пописать в углу. Немного полегчало. Лужа пахла неприятно, и я закрыл её какой-то тряпкой. А кушать всё ещё хотелось. Тут я вспомнил про свою заначку и вытащил из тайника большую мозговую кость. Увы! Обглодана дочиста... Остался только запах, который ещё больше растравил голодный желудок. Я тяжело вздохнул и стал бродить по помещению, пока не наткнулся на свисающую сверху руку, которая пахла как-то по-особенному, по-родному. Вот оно! Если её потормошить, сразу будет еда! И я не сильно, но требовательно куснул руку за большой палец...

...Я резко проснулся и рывком сел. Тряхнул головой. Надо же, какая ерунда приснилась! Рядом раздалось поскуливание. Я повернул голову и увидел, что подле кровати, весело молотя по полу хвостом, сидит и восторженно смотрит на меня белый пушистый Бес. Я огляделся. В углу валялась, постепенно намокая, куртка Бади. Из-за дорожного сундука высовывалась обгрызенная мозговая кость. А на моём большом пальце отчётливо виднелись четыре точки — след тяпнувших меня маленьких клыков.

— Бес? — ничего не понимая, пробормотал я. — Ты...

Услышав, что я к нему обращаюсь, щенок вскочил, подпрыгнул на месте, радостно тявкнул, хвостик почти исчез из вида: прямо вентилятор какой-то! И в этот момент на малое мгновение я увидел себя со стороны, его глазами: помятый, всклоченный, с подзаплывшими полуоткрытыми глазами и вообще прекрасный как небожитель.

Та-ак! Вот оно как интересно-то! Это что же, входит в условия игры? Каждый Предназначенный должен собрать собачью стаю своего цвета? Аррутар — синих, я — белых... Что ж, будем надеяться, что каких-то больших проблем мне это не создаст. Поживём, посмотрим, посоветуемся с более старшими и опытными товарищами... А пока пройдёмся прогуляемся.

Я вышел из ковчега. Бес выпрыгнул следом и с заливистым лаем кинулся гоняться за какими-то пичужками. Короткие утренние сумерки только-только начиналось. Солнце ещё не показалось из-за линии горизонта, но уже через несколько минут оно резко «выпрыгнет» оттуда, так же, как «проваливается» по вечерам, и зальёт всё своим сиянием. Тогда и прозвенит утренний колокол. А пока все в Одессе ещё спали. Впрочем, нет, не все. Возле недостроенного здания кузницы я увидел знакомую фигуру: Муму, как всегда, поднявшись пораньше, уже прикидывал объёмы работ, планировал новый рабочий день. Я направился к нему.

— Муму, мне сегодня понадобятся кое-какие материалы, — сказал я после обмена приветствиями. — Разные. Понемногу, по несколько фунтов.

— Какие именно, Светлый?

Я перечислил всё необходимое для изготовления патронов. Муму задумчиво поскрёб затылок:

— Железа-то у нас аж два воза. Меди воз. Угля для кузни заготовили изрядно. А вот свинца токмо маленький кусочек, тот, что из твоих запасов, фунта не потянет. Сера... С серой дела похужее. Можно у бабки Тинихи выпросить, она целительством занимается и из ея мазюку вонючую делает — всяких букашек вредных травить. Однако ж немного, жменьку-другую. А что касаемо селитры... — он беспомощно развёл руками, — ...не обессудь, Светлый, не имеется. Хоть и вещь в хозяйстве полезная: земелька ею уж шибко хорошо добрится.

— Ну что ж, на нет и суда нет. В таком случае подыщи-ка мне хорошее полено. А насчёт серы и селитры озадачим Бади, когда он поедет в Суродилу.

Испытания трансфертора-модулятора прошли успешно. Одного полена хватило на пять копий, но и этого пока более чем достаточно. Воодушевлённый успехом, я вернулся из Подземного Города пораньше и вместе с Бади, одетым в курточку с чужого плеча (своя, постиранная, ещё не успела высохнуть), заперся в ковчеге, дабы обсудить вопрос государственной важности.

— Твой пёс, Светлый, позволяет себе тарк знает что! — начал было жаловаться мне бывший главный интендант, недавно возведённый мною в должность министра финансов и экономики Априи. — Изгадил всю мою курточку! Надобно бы его держать на ули...

Бади осекся на полуслове, потому что я выложил на стол и открыл коробочку с лежащим в ней сокровищем.

— Ты видел это?

— Конечно, видел. Там, у дороги, после нападения.

— Сколько это может стоить?

— Это?!.. Но это же бесценно!

— Понятно. И всё же?

— Если продавать тайно, то тридцать-сорок тысяч золотых можно выручить.

— Ты сможешь в Суродиле найти покупателя?

— Найти-то можно. Но ведь, мне помнится, Светлый лад-лэд взял Осколок Солнца лишь на хранение...

— Не волнуйся, Осколок Солнца я продавать не собираюсь. Однако вот это, — я мотнул головой в сторону коробочки, — ты должен продать в Суродиле,..

— Но...

—...вот это, — я достал вторую коробочку с братом-близнецом первого бриллианта, — ты должен продать в Отонаре,..

Лицо Бади вытянулось, а глаза округлились.

—...а вот это, — я выложил ещё три коробочки, — в Рубилоне, Нитуге и Амисе. Впрочем, можешь продать алмазы и в любом другом городе, но не больше одного в каждом.

— Они настоящие?

— Настоящей не бывает.

— Но откуда?..

— Будем считать, что я нашёл клад в Подземном Городе.

— Тогда это поворачивает оглобли у дела совсем в другую сторону! Только вот уж больно страшно с такими сокровищами разъезжать! Распорядись, Светлый, чтобы Петя мне охрану выделил.

— Распоряжусь... — ответил я задумчиво, потому что думал в это время совсем о другом. Я вдруг обратил внимание на одно обстоятельство, которому раньше не придал значения. Бриллианты я копировал вместе с коробочкой. Сам алмаз целиком состоит из углерода, которого в полене предостаточно. Коробочка — понятно, деревянная. Но бронзовый замочек на ней из чего получился?! В отделение для расходного материала я не клал ни кусочка металла! Получается, прибору всё равно, из чего делать копии: он преобразует вещество на атомном уровне! Это надо будет проверить. Возможно ли из того же полена сделать, к примеру, автомат?

Когда в Одессе уже наступил поздний вечер, в Суродиле ещё только-только начинало светать. Провожая возле портала Бади с четырьмя гвардейцами в коммерческую поездку, я не переставал про себя удивляться парадоксам человеческой цивилизации. Углерода в окружающем мире — не меряно! А какие страсти, какие кровавые драмы подчас возникают вокруг его небольшого кристаллического кусочка!

Одесса,

25 вивината 8855 года

Очередь заступать на караул в Подземный Город подошла Васе и Диме. Я шёл во главе смены часовых, а за нами выделенный младшим герасимом Даду мужичок бодро катил перед собой тачку с дровами: я решил попробовать скопировать автомат.

Проём портала привычно открылся в зал управления, который за последние дни стал для меня чуть ли не вторым домом, однако предупреждающего окрика часового, который я ожидал услышать, не последовало. Такого ещё ни разу не случалось. Неужели уснул на посту? Ну, покажу ему сейчас, устрою разбор полётов! Я уже приготовился шагнуть внутрь, как услышал за спиной резкий окрик «стой!» и передёргивание затворов вслед за ним. Я обернулся и увидел автоматы наизготовку в руках гвардейцев. Дима бросился вперёд, прикрыл меня своим телом и, держа портал под прицелом, оттеснил меня за одно из укрытий, после чего два раза выстрелил в воздух.

— Сейчас подкрепление прибудет! — сказал он.

— А не зря тревогу поднял? — засомневался я. — Может, просто задремал человек?

— Не может, — уверенно ответил он. — А бы и задремал, то от выстрелов бы непременно проснулся...

Через несколько минут возле портала уже собралась вся гвардия во главе с Петей. Узнав, в чём дело, он коротко кивнул, одобрительно хлопнув Диму по плечу, и скомандовал:

— Дидо и Вася — пара, Коля и Ради — вторая, Дима — со мной. Вариант номер три. Остальные прикрывают.

Гвардейцы ворвались в Подземный Город и осмотрелись, после чего Петя сделал мне знак, что можно войти. Недалеко от портала ничком лежал один из часовых. Из-под его головы вытекала небольшая лужица крови.

— Петя, проверь второго! — Я бросился к лежащему, втайне надеясь, что он всё-таки жив, хотя сознание подсказывало противоположное. Перевернул часового. Никакой смертельной раны не видно: кровь натекла из носа и разбитого рта. Лицо перекошено страдальческой гримасой. Смерть наступила достаточно давно: тело успело остыть.

Из коридора вернулся Петя.

— То же самое! — зло бросил он. — Кто?! Где они?!

Я быстро подошёл к пульту и включил план Подземного Города. На ней высветились лишь девять зелёных точек: семь ярких — мы с Петей и гвардейцы — и две тусклые, еле заметные — мёртвые часовые. Чужих в Городе нет. Я включил внешний обзор. В тоннеле что-то происходило, там царило напряжённое возбуждение. Странное, похожее на зенитный пулемёт устройство нацелилось на ворота четырьмя толстыми штырями. Технический персонал и Неутомимые укрывались широкими щитами наподобие тех, с которыми полиция разгоняет демонстрации. Без сомнения, это как-то связано со смертью часовых. Похоже, что незнакомое устройство — это какой-то излучатель. Не имея возможности проникнуть внутрь, император решил снаружи уничтожить всех, находящихся на станции. Технически убить всё живое, находящееся в замкнутом металлическом объёме, вполне реально. Какое физическое явление для этого используется — сейчас не важно: надо уводить людей, пока устройство не накопило достаточной мощности для нового залпа.

— Петя, все в Одессу! Здесь никого не оставлять!

— А как же посты?

— Всех! Бегом!

Захватив тела погибших, мы быстро ретировались. Более-менее спокойно я вздохнул, только оказавшись по ту сторону портала.

— Почему мы отступили? — спросил Петя. — Там же никого!

— Потому и отступили. Страшен враг, которого не видишь. Прежде чем воевать, надо придумать, как.

— Невидимый враг? Это колдовство?

— Нет, не колдовство. Опять техника...

— А если так ничего и не случится? — спросил меня Петя. — Сидим, время теряем...

Уже более получаса мы пристально наблюдали через проём портала за курицей, расхаживающей внутри плетёной клетки, которую мы с большими предосторожностями с помощью длинного шеста поместили в Подземном Городе. Судя по поведению техников возле излучателя, они готовили установку ещё для одного залпа. А может быть, и не для одного. Объём станции большой, для залпа энергии много накопить надо. Вот так же, видимо, и с Иными Людьми обошлись. А уцелевшие ушли и унесли тела павших — именно поэтому на станции нет даже останков. По всему получается, Иные Люди на Ланеле ещё могут быть, вероятность этого не так уж и мала. Но кто они? Где они? Уж не веломудры ли?

— Должно случится, Петя, должно. А пока сидим, ответь на вопрос, который мне следовало задать тебе уже давно: какими силами располагает император?

— Раньше-то армия большая была, а сейчас не очень: шесть гроссов Неутомимых да двенадцать полков имперской пехоты. Кроме того, в каждом ладстве по четыре дюжины стражников. В каждом прибрежном ладстве по пять-шесть галер береговой охраны.

— А техника?

— Техника только в Суонаре. Десять «ледров» и десять бронеходов. То есть, «ледров» сейчас уже девять, один-то мы...

В это время курица тревожно закудахтала, резко завертела головой. Потом захлопала крыльями, стала в панике метаться по клетке и вдруг рухнула без движения, широко распластав крылья.

— Это что? — ошарашено спросил Петя.

— Вот так император убил часовых. Заменить курицу. Внутрь никому не входить. Найдите А-Ту и пошлите ко мне.

А-Ту я послал в горы за Аррутаром. Делать Подземный Город нейтральной территорией я не собирался. Сдавать — тем более. Наилучшей мыслью мне показалась идея завалить тоннель, чтобы отрезать императору доступ к станции. Сможет ли Аррутар организовать небольшое локальное землетрясение?

Великий Синий Пёс откликнулся на мой призыв и, всё так же прихрамывая, спустился в Одессу. Как показали наблюдения, атаки на Подземный Город не прекращались. Удары наносились регулярно с периодичностью один раз за четыре с половиной часа. Дождавшись окончания очередного, мы с Аррутаром вошли в станцию. Я показал ему через камеру стоящую снаружи установку и объяснил, чего хочу.

— Сможешь ли ты обрушить тоннель так, чтобы станция при этом не пострадала?

— Смогу. Но не отсюда. Я должен своими глазами видеть то место, которое надо обрушить.

Дело усложнялось. Для того, чтобы завалить тоннель, необходимо открыть входную дверь, а там — блокпост Неутомимых. Придётся вступать с ними в бой, а этого не хотелось: уж очень силы неравные. Как-то бы без кровопролития их оттуда выкурить... Выкурить?! А что, это идея!

В коридоре мы установили несколько больших котлов на треногах, заполненных смесью из мелких стружек смолистого дерева, которое Муму называл хойей, и сбором различных трав, рекомендованном им же.

— Гореть особо не должно, — говорил он мне с видом знатока, — но шаять будет — будь здоров! Ну, начинать, что ль?

Я кивнул. Муму принял у помощника факел и поочерёдно ткнул в каждый котёл. Стружки занялись сразу. Коридор стал заполняться дымом, едко защипало глаза. Мы поторопились ретироваться в центральный зал. Я занял место за пультом управления и спешно закрыл все двери. Камеры внешнего обзора показывали, что снаружи пока всё без перемен. Камеры, установленные в коридоре, позволяли видеть, как помещение всё больше заволакивалось дымом, который, густея, уже мешал рассмотреть что бы то ни было.

— А енто что за полосы такие? — указал пальцем Муму. Я посмотрел туда, куда он показывал. Ёлы-палы! Это же струи воды! И как я не предусмотрел того, что здесь обязательно должна быть противопожарная система! Я лихорадочно стал искать на пульте управление ею. Чтобы найти и отключить, понадобилось минуты полторы. За это время дым в коридоре основательно поредел.

— Ништо! — успокоил меня Муму. — Немножко водички не помешает! Сейчас ишшо боле задымит!

Действительно, воды в котлы попало не слишком много, их содержимое быстро разгорелось с новой силой, дым повалил ещё гуще, и вскоре всё скрылось за его белой завесой. Выждав ещё некоторое время для увеличения его концентрации, я открыл входную дверь. Неутомимые, вскинувшие было автоматы, смешались при виде вывалившихся на них густых клубов. Их командир что-то крикнул, и Неутомимые стали отступать спинами вперёд, держа всё же ворота на прицеле. Но едва едкий дымный фронт достиг первых рядов, отступление превратилось в паническое бегство.

Я включил вентиляцию, и в коридоре прояснилось. Стали видны стоящие в ряд котлы, из которых, как из труб парохода, идущего на полной скорости, тянулись к выходу мощные белые клубы. Я открыл все выходящие в этот коридор двери, и из них выскочили две команды. Первая группа — гвардейцы под руководством Пети — заняла огневые рубежи Неутомимых. Правда, с другой стороны. Вторая группа людей, которую возглавлял Муму, быстро залила тлеющую смесь заготовленной водой. Выведя специально захваченных из Одессы волов, мужики опутали смертоносную установку верёвочной паутиной, впрягли животных, и принялись затаскивать устройство. Малое время спустя оно уже находилась внутри станции. Мы с Аррутаром стояли на пороге. Несколько минут он напряжённо вглядывался в окружающие нас горные породы.

— Я готов, — наконец сказал он, — уводи людей.

Гвардейцы отошли и стали за нашими спинами. Идеально ровный коридор просматривался насквозь: далеко впереди, не менее чем в полукилометре, светился крошечный полукруг дневного света. Я увидел на его фоне неясные тёмные фигуры: Неутомимые возвращались. Послышалась далёкая автоматная очередь, по стенам чиркнуло несколько пуль. И в это время раздался еле уловимый гул, ощутилась лёгкая вибрация. Полированную поверхность стен вдруг избороздили многочисленные трещины, потолок начал искрашиваться мелкими камешками. Неутомимые развернулись и бросились назад, к выходу в каньон.Через некоторое время размер падающих камней стал увеличиваться, тоннель заполнился частой дробью их стука об пол. И вот уже, поднимая тучи пыли, валятся огромные глыбы, становится трудно дышать. А потом раздалось громовое «тр-р-рух-х!» — это обрушились целые пласты. Теперь перед нами возвышалась, заполняя весь объём бывшего тоннеля, крутая осыпь из глыб базальта. Пыль, понемногу оседая, покрывала всё вокруг толстым слоем. От Отонара нас отделял полукилометровый завал. Однако я не сомневался, что император — даже если он предположит, что Подземный Город больше не существует — обязательно предпримет попытку пробиться сюда: «омолодитель» для него слишком ценная вещь. Но, если он и сумеет вновь добраться до входа в Подземный Город, то случится это очень нескоро.

Одесса,

30 вивината 8855 года

Итак, война продолжалась. Бади сумел выгодно продать все бриллианты, и теперь Априя в средствах не нуждалась. А вот в людях ощущалась нехватка. Для того чтобы освободить Ланелу, необходимо создать сильную армию, которая сможет противостоять имперской. Поэтому наши налёты на конвои стали регулярными. Материальные ценности мы, конечно же, тоже конфисковывали — не оставлять же их для императора! Но главной целью рейдов оставалось освобождение каторжников. Те из них, кто хотел, уходили с нами. Из тех же, кто желал вернуться, я без труда сформировал сеть внешней разведки, и теперь я имел довольно полные, регулярно обновляющиеся сведения о том, когда и где движутся невольничьи караваны и карательные отряды Неутомимых, где располагаются заставы имперской пехоты. Та же разведка донесла, что император объявил вне закона «лицо, выдающее себя за лад-лэда Олина Апри» и назначил за мою голову огромную награду. Многие лэды, прельстившись ею, наспех сколотили себе дружины из уголовников, стюганов и прочих «романтиков с большой дороги» и рыскали по торговым путям, самонадеянно ища встречи со мной и попутно грабя всех подряд, сваливая это на «издержки военных действий».

Народ начал роптать. Подогревая бунтарские настроения, я запустил в виде слухов информацию о вирусе бесполия. Люди стали настороженно относиться к монетам, бешеным спросом стали пользоваться перчатки. Вдобавок ко всему, я совершил крупную экономическую диверсию. А произошло это так.

Однажды, роясь в памяти компьютера Подземного Города, я наткнулся на «Руководство по пользованию неприрученным Мечом». Что означает термин «неприрученный», я не понял, но на чертеже изображалась точная копия моего оружия. Как оказалось, энергетический луч в форме клинка — это, так сказать, «парадная форма», причём не особенно эффективная. Нажимая различные комбинации кнопок, можно включить и такой луч, который выкосит всё в радиусе сорока метров, и такой, которым можно производить тончайшие операции. Пробовать Меч в качестве глобально разрушающего средства я пока не стал, а вот в качестве ювелирного инструмента...

В результате из под моего необычного резца вышел «тим априйский бриллиантовый». Получился он у меня далеко не с первого раза: любой ювелир гарантированно бы сбрендил, увидев здоровенную сверкающую кучу изуродованных мною собратьев Осколка Солнца. Да и технологии изготовления он смог бы позавидовать. Мне не приходилось опасаться, что неосторожным движением навсегда испорчу камень. Сделав несколько удачных, на мой взгляд, резов, я дублировал заготовку и, в случае, если основная монетка оказывалась запоротой, просто отбрасывал её в сторону и возвращался к резервной копии, не забывая сдублировать её ещё раз.

Муки творчества продолжались изрядное время. Зато монетка удалась на славу. На аверсе алмазного диска я выгравировал рогатую голову Буцефала и надпись: «Один тим априйский». На реверсе красовался мой родовой герб с тремя ласточками и, по кругу, девиз: «Бороться, искать, найти, не сдаваться» — ничего более оригинального в голову не пришло. Оригинальность заключалась в том, что написал я это по-русски. На изготовление априйского катима и априйского макатима ушло гораздо меньше и времени, и алмазов. На лицевой стороне катима теперь красовалась голова Беса. Долго думал: какой рисунок поместить на макатиме? В конце концов, решил просто изобразить красивое женское лицо. Получившийся портрет почему-то до чрезвычайности походил на лэд-ди Та...

Любил ли я её? На этот вопрос я не мог ответить себе однозначно. Но какая-то нежная грусть щемила в груди каждый раз, когда я вспоминал её. Нет, право, если и не жениться на ней, то уж вытащить-то её из этого забытого Обоими дрогоута всё же непременно стоит!

Конкурсная комиссия в составе меня утвердила предложенные образцы, и я запустил их в серию по принципу изготовления в геометрической прогрессии: скопировал образец, затем подложил к нему получившийся дубликат и при дальнейшем копировании получил уже две копии. С них — четыре, потом восемь, шестнадцать и так далее. Словом, как в той притче о шахматной доске и рисовых зёрнышках. Очень скоро то отделение трансфертора-модулятора, в который помещались образцы, заполнилось до самого верха, и я его уже не открывал: только подкладывал новые порции дров из тачек в отделение для расходных материалов да выгребал из третьего бункера бриллиантовые монеты и ссыпал их в те же тачки.

На Бади гора алмазных монет произвела гораздо меньшее впечатление, чем я ожидал. За те несколько дней, в течение которых ему в качестве министра финансов пришлось оперировать огромными суммами, он полностью переменил отношение к деньгам. Они для него стали лишь средством достижения государственных целей. Сдержанно порадовавшись моей новой «находке», он по-деловому спросил:

— Какую цену априйского тима установим? Слишком большую загибать не стоит, иначе спросом пользоваться не будут.

— Двадцать золотых — нормально?

— Многовато. Думаю, один к шести — самый раз. К тому ж мне кажется, что, когда кончатся эти деньги, Светлому не составит труда найти в Подземном Городе новый клад, — заговорщически подмигнул мне Бади.

Забегая вперёд, скажу, что золотой тим рухнул под натиском априйского, внеся тем самым хаос в устоявшиеся экономические отношения. Этому способствовали и слухи о заразе, и передающиеся шёпотом старые легенды о Тарди Апри и новые — о благородном привольном Олине, сыне Тарди, продолжающем дело отца. Легенды, как это всегда с ними бывает, с каждым пересказом обрастали новыми, подчас фантастическими подробностями, но определённая доля истины в них всё-таки оставалась.

Оставив Бади за нелёгким делом оприходования поступивших в казну априйских тимов, я вновь вернулся в Подземный Город. В конце «Руководства по пользованию неприрученным Мечом» стояла фраза: «При необходимости приручить Меч следует обратиться к директории...» Я заглянул по указанному адресу. После подсказанной компьютером комбинации нажатий кнопок рукоятка распалась на две половинки, открыв моему взору нишу среди переплетения сложных электронных плат, где покоился маленький слиток блестящего металла сложной формы, что-то — я не мог понять, что именно — мне напоминающий. Вот это-то и есть настоящий Меч! А всё остальное — только лишь пульт управления.

Следуя инструкции, я прошёл к «биоэнергообменнику с ограниченными реституционными свойствами» (в народе — «омолодитель»), вставил Меч в указанное гнездо, включил установку и лёг на место пациента. Раздалось лёгкое гудение, пахнуло озоном. Резко отяжелели веки, по всему телу прокатилась волна сладкой истомы, и я заснул.

Меня мучили кошмары. Сначала мне привиделся веломудр Илен. Я сидел, зажатый в «пытальнике», а он стоял надо мною с горящим Мечом.

— Вот и всё, Водорог, — хмуро говорит он. — Ты выполнил своё Предназначение. Мне нужен Меч. Ты его принёс. Прощай. Тебе больше нечего делать на Ланеле.

Он взмахивает Мечом, и пылающий клинок, оставляя за собой светящуюся трассу, несётся к моей шее. Однако в последний момент под «пытальником» открывается люк, и я проваливаюсь в кромешную темноту. Крепления ослабевают — и вот уже я в свободном полёте, ничего не видя, продолжаю куда-то падать. Сердце колотится в бешеном ритме. Вдруг резко вспыхивает свет, и я оказываюсь на плато Синих Псов. На меня, дико визжа, несётся огромная стая крысобак. Я бросаюсь прочь. Ноги до половины голени увязают в щебне, бежать неимоверно трудно, но скальные останцы, тем не менее, мелькают мимо как вагоны скорого поезда. Одни из них обдают меня нестерпимым жаром, от других веет полярным холодом. Солнце и луна мелькают на небосклоне словно заснятые рапидом. На вершине Зуба Дракона стоит дворник дядя Саша и большой фанерной лопатой как мухобойкой сбивает атакующие его «ледры». Внезапно я оказываюсь в тупике, стенки которого крутые и мягкие, словно обитые дерматином. Вжавшись в стенку, я с ужасом наблюдаю за приближением своры крысобак. Вот самая шустрая подскакивает ко мне и, ухватив за большой палец правой руки, принимается с урчанием его жевать. Остальные начинают выстраиваться в очередь, вежливо интересуясь друг у друга, кто крайний. Боль становится невыносимой.

— Мама! — ору я в отчаянии. И она, моя мама, появляется. Она вырисовывается из облаков на фоне лазурного неба подобно образу Девы Марии и, погрозив пальчиком, говорит мне:

— Вот видишь, что бывает с теми, кто не кушает суп из-за того, что в нём плавает варёный лук?!

Проснулся я весь мокрый от пота, судорожно сжимая «пожёванный» палец. Я потряс рукой, стараясь прогнать боль, и, как в детстве, подул на больное место. Но дыхание перехватило, едва взгляд упал на ноготь. Он сверкал серебром! И я понял, что мне напоминала форма Меча: это точная копия слитых воедино ногтя и фаланги пальца. «Омолодитель» заменил мне кость на прибор. Вот, оказывается, как следовало понимать термин «приручение»: буквально. А так как пульт остался в рукоятке, следовательно, управлять Мечом можно, посылая ему ментальный сигнал, как любому другому органу: Меч стал частью моего организма.

Испытывать «прирученный Меч» инструкция советовала в таком месте, которое «исключит жертвы и разрушения». Это согласовывалось с моими планами. Отложив испытания на завтра, я, чувствуя себя усталым и разбитым, с трудом добрёл до нашего ковчега и рухнул на свою койку.

— Что случилось, Светлый? — забеспокоился Бади.

— Ничего страшного, дружище. Отдохну, высплюсь, и всё будет нормально. Скажи мне вот что: ты маникюр делаешь?

— Как можно! — густо покраснел Бади. — Я же солидный и уважаемый горожанин!

— А что в этом постыдного?

— Не знаю... Может, и ничего. А... что это такое?

— Ногти, спрашиваю, стричь-красить умеешь? — усмехнулся я.

— А то! — обрадовался он. — Как и всякий уважающий свою профессию цирюльник! А слово-то какое красивое: «ма-ни-кюр»! Надо обязательно запомнить!

— Мне надо покрасить ноготь...

— Только один? Ну что ж, если таково желание Светлого... В какой цвет? Красный? Оранжевый? Или... — он хитро подмигнул, —...в серебряный?

— В естественный, — ответил я.

— Как?! — подскочил Бади, увидев мой ноготь. — Ты стал Мечпредержащим?! Всесветлым?

— Успокойся. И не называй меня Всесветлым. Просто сделай так, чтобы этот ноготь не отличался от других. Сможешь?

— Без сомнения, Всесвет... без сомнения! — и он суетливо принялся искать сумку со своими цирюльницкими инструментами.

Дорога Суродила — Отонар,

33 вивината 8855 года

Поздним априйским вечером мы с Буцефалом, щеголяющем в новеньких, сверкающих серебром нарожниках и накопытниках, вышли на знакомую поляну в каньоне под Суродилой, где ещё только-только занимался хмурый рассвет. Погода здесь не радовала: небо скрыто тучами, ветер сильно раскачивает деревья и пригоршнями бросает в лицо мелкие капли. Видимо, дождик моросил уже давно, потому что всё кругом промокло, тут и там матово блестели лужи. Еле заметная, почти скрытая густой порослью травы и кустарника тропинка, по которой мы с А-Ту впервые прошли сюда больше месяца назад, за прошедшее время успела превратиться в торную дорогу: слишком часто ею приходится пользоваться.

«Это плохо, — думал я. — Ещё принесёт нелёгкая кого-нибудь из людей императора. Надо будет здесь в целях маскировки поставить дрогоут. Маленький, на одну семью. Правда, места под него маловато, со всех сторон лес подступает, надо будет расчистить. Вот это дерево в центре поляны срубить...»

Стоило мне только так подумать, как это самое дерево, своими высотою и толщиною напоминающее хороший кедр, покачнулось под очередным порывом ветра и, шумя листвой и треща ломающимися ветками, рухнуло на землю. Я подошёл к пню и увидел знакомый, ровный до зеркального блеска срез.

«Та-ак!.. Вот как интересно! — я бросил взгляд на свой серебряный ноготь. — А если я захочу все сучья обрезать?»

Дерево, до того опиравшееся на множество толстых, выдержавших падение веток, шлёпнулось на землю идеальным цилиндрическим бревном.

«Вон ту маленькую веточку перерезать так, чтобы не задеть соседние! Срезать верхушку того дерева! Разрезать комель на части! Вырезать деревянный шар!»

Меч повиновался мне в точности. Оказалось, что это не только оружие, но и удивительный инструмент. Лишь только я представлял себе какую-нибудь фигуру, как Меч мгновенно вырезал её из дерева (другого материала просто не было под рукой) именно такой, какой она виделась в моём воображении. Не совершая ни единого движения, я мог полностью преобразить всё в радиусе примерно сорока метров. Это меня просто потрясло! Ещё некоторое время я испытывал действие Меча, а потом сел в седло и направил Буцефала к выходу из каньона. Рик пошёл бодрой рысью, и вскоре показался океан, весь в белых барашках волн. Вдалеке на дороге виднелся хвост направляющегося в Суродилу каравана. Это оказалось очень кстати: вместе с караваном мне проще миновать заставу у въезда в город. И я поспешил его догнать. Караван-лэд, с которым следует договариваться о предоставлении места, как правило, находится в голове колонны, поэтому мне пришлось съехать с дороги и обгонять телеги и повозки по обочине. Когда я проезжал мимо одного из ковчегов, меня кто-то окликнул.

— Юная лэд-ди Ан? — удивился я, увидев в окошке знакомое лицо. — Но какими судьбами? Почему ты здесь, а не в отонарском дворце?

За время, пока мы не виделись, Ан на удивление похорошела, словно цветок распустился. И даже тонкая белая полоска шрама на шее лишь подчёркивала её нежную хрупкость и незащищённость.

— К счастью, инфант-лэд отверг меня, — сияя, сказала она.

— К счастью? — переспросил я.

— Да, к счастью. Твой слуга, описывая Мидо, был, оказывается, ещё весьма деликатен. При личной встрече инфант-лэд производит впечатление ещё более... удручающее. Я ужаснулась при мысли, что мне всю жизнь придётся провести рядом с ним. Ко всему прочему, он глуп и жаден. Узнав, что Осколка Солнца у меня нет, он просто-напросто велел меня выпроводить! Это так замечательно! Никогда бы не подумала, что настанет момент, когда чья-то жадность приведёт меня в восторг! Очень вовремя я подарила Осколок Солнца тебе.

— Отдала на хранение, лэд-ди, только на хранение.

В это время с нами поравнялся всадник на пегом рике — молодой красивый юноша в доспехах городской стражи.

— С кем ты беседуешь, милая? — спросил он лэд-ди. — Познакомь нас.

— С удовольствием, любимый, — улыбнулась ему Ан. — Мой жених, дюженник Торинской городской стражи лэд Атон из Торина. Он же — караван-лэд. Мы познакомились в Отонаре.

Парень выставил правую руку ладонью вперёд для знакомства.

— А это, — продолжила девушка, — лад-лэд Олин Апри. Тот самый мой спаситель, о котором я тебе рассказывала.

Лицо юноши вытянулось, едва лишь он услышал моё имя, взгляд посуровел. Поднятая рука стала медленно опускаться, пока не легла на рукоять меча.

— Я предполагал возможность такой встречи, — произнёс он напряжённым голосом, — однако молил Обоих, чтобы она не произошла. Знай, что моё сердце преисполнено благодарности к тебе, Светлый, за спасение моей невесты. Однако честь воина и Кодекс городской стражи диктуют совсем иное. Лад-лэд Олин Апри! Именем императора ты арестован!

— Атон, что ты делаешь? — ужаснулась Ан. — О, да будут Оба со мной в этом испытании! Если бы я только могла предположть, что ты так поступишь!..

— Это мой долг, — произнёс он бесстрастным голосом. Лишь только красные пятна, выступившие на его лице, говорили об обуревавших его противоречивых чувствах. Он обнажил меч и поднял его над головой. По этому сигналу караван остановился, с обоих сторон к нам понеслись верховые стражники и, наставив оружие, обступили с трёх сторон, образовав полукольцо вокруг ковчега.

— Лэд-ди Ан! Я рад, что у тебя появился такой надёжный и честный защитник. Рядом с ним ты в безопасности, поэтому сейчас самое время вернуть то, что тебе принадлежит. — Я достал из седельной сумки коробочку с бриллиантом — на всякий случай взял с собой несколько копий — и протянул девушке. — Советую побыстрее продать. Есть предположение, что очень скоро эти вещи начнут быстро падать в цене.

— Что это? — грозно спросил дюженник.

— Осколок Солнца, — сквозь слёзы тихо произнесла Ан.

— Это... это благородный поступок, — лицо юноши уже пылало пожаром. — Но это ничего не меняет.

— Он не сдастся, Атон, он не сдастся! — умоляюще прошептала девушка. — Умрёт, но не сдастся. Либо ты убьёшь его, либо он убьёт тебя! Я не хочу, чтобы он убил тебя, Атон!

— Мне нравится твой жених, Ан. Нельзя убивать только за то, что человек честно выполняет свой долг. Я обещаю, что не убью его. Но к остальным это не относится! — Я грозно обвёл взглядом хмурые лица стражников, после чего, не делая ни единого движения, перерезал подпругу пегого рика. Атон, неловко взмахнув руками, сверзился наземь. Один из стражников взревел и вскинул над головой меч. В ту же секунду его оружие ссыпалось вниз мелкими дольками, отбарабанив звонкую дробь по бронзовому шлему хозяина. Стражник поднёс к лицу то, что осталось от меча — рукоять с гладко обрезанным у самого основания лезвием — и глаза его округлились.

— Колдун... — громко прошептал он, а потом заорал во всю мощь своей глотки. — Колдун!! Спасайся кто может, Оба с нами!!!

Вся стража бросилась наутёк. Остался лишь Атон. Тяжело поднявшись и придерживая левой рукой ушибленное при падении правое плечо, он приближался с направленным на меня мечом.

— Сдавайся, — негромко сказал он, упрямо глядя мне в глаза. Тут он перевёл взгляд на своё оружие, лицо его приобрело удивлённое выражение. Он вскрикнул и отбросил меч, который упал в придорожную лужу и зашипел, поднимая клубы густого пара.

— Сколько времени осталось до окончания твоего контракта в Торинской городской страже? — спросил его я.

— Мой контракт заканчивается через месяц... — рассеянно ответил он, переводя взгляд то на меня,то на свою обожжённую ладонь.

— Не продлевай его. Я возьму тебя в свою гвардию.

— Почему ты уверен, что я буду тебе служить?

— Не мне, лэд, не мне. Ланеле, — с этими словами я тронул Буцефала и поскакал вперёд.

Суродила,

33 вивината 8855 года

По поводу того, что на заставе у въезда в город у меня могут возникнуть проблемы, опасался я зря. Правительство Суродилы, до сих пор не имея на престоле лад-лэда и находясь после войны Валдава и Лейтеса в несколько неустойчивом положении, приказ императора выполнило, но только «для галочки»: у ворот наскоро соорудили похожий на автобусную остановку навес и посадили туда пару стражников. На стенке сооружения трепетал выбеленный лист пергамента с крупной надписью: «За поимку лица, выдающего себя за лад-лэда Апри, награда шесть гроссов золотых тимов». Ниже красовался выполненный углём портрет косматого и злобного мужика. Может быть, я и субъективен, но мне показалось, что портрет ничего общего с оригиналом не имеет.

— Стой, кто едет? — вяло поинтересовался из-под навеса один из стражников, даже не соизволив выйти наружу.

— Лэд Ланс из Бомбея, — ляпнул я.

— Из Бомбея? — переспросил тот. — Чёй-то не слыхал про такой. Это в каком ладстве?

— В Индийском, — не погрешил я против истины.

— А-а... Ну, ладно-ть, проезжай. Поспешай, не то зрелище пропустишь.

— Что за зрелище?

— Дык, Красного Лучника ноне казнят. За хулу на императора. Ему перво-наперво язык вырвут, потом заставят свой же язык съесть, потом...

— Где казнь? — перебил я стражника.

— Дык, где всегда. На Торговой площади, напротив дома Строгого Судьи.

Я хлопнул Буцефала по шее, и он галопом понёс меня к месту казни.

Торговая площадь оказалась переполненной народом. Лэды и горожане побогаче наблюдали за происходящим из сёдел своих риков, стоящих в загородке рядом с судейской ложей. Остальную часть площади заполнял люд попроще, зажатый в тиски между налегающими сзади зеваками и стражниками, которые зуботычинами и взятыми поперёк алебардами удерживали толпу на расстоянии от плахи. Строгий Судья уже зачитал приговор и сворачивал пергамент, на котором он был написан. Палач в кроваво-красном одеянии и страшной маске с огромной зубастой пастью, демонстративно щёлкая ужасного вида кривыми щипцами, приближался к Красному Лучнику, привязанному к одному из столбов возвышающейся на помосте виселицы. Голову осуждённого зажали в металлическом приспособлении, которое не позволяло ни пошевелить ею, ни закрыть рот. Однако в очередной раз палач, как ни тужился, щёлкнуть щипцами не смог: я их намертво заварил. Тут же сверху ему на голову упала перерезанная верёвка с петлёй. В раздражении бросив клещи на помост, он повернулся и пошёл к столику, на котором лежал пыточный инструмент, не видя, что Красный Лучник уже сбрасывает с себя обрезки пут. У столика палач принялся было перебирать инструменты, но тут же отдёрнул руку и уставился на них: они раскалялись у него на глазах, быстро приобретая красный цвет. От горячего металла столик вспыхнул и занялся ярким огнём. В это же время одеяние палача и страшная маска ссыпались с него кусочками размером не более почтовой марки. Из большой кучи разноцветных лоскутков остолбенелой и отнюдь не прекрасной обнажённой статуей возвышался ни кто иной, как Тринез, доносчик на должности.

— Повернись! — раздалось над площадью. Палач обернулся и увидел перед собой Красного Лучника, сжимающего в руке брошенные щипцы. Тринез взвизгнул. И это оказалось последним, что он успел сделать в своей жизни. Железо щипцов впилось ему в висок. Тело доносчика, развернувшись от мощного удара, ничком рухнуло на горящий стол. В довершение всего виселица с дробным грохотом рассыпалась на множество ровненьких полешек.

— Дорогу! — я тронул рика и направил его к помосту. Несмотря на жуткую давку, толпа расступалась и пропускала Буцефала.

— Стоять! — заступил путь Буцефалу один из стражников у плахи. Я мельком взглянул на него, и он испуганно отступил, растерянно сжимая в руках два чурбачка — всё, что осталось от его алебарды, остальные части которой упали на землю. Подъехав к помосту, я встретился глазами со взглядом Красного Лучника и коротко мотнул головой, указывая на спину своего рика. Поняв меня, он ловко вскочил на круп Буцефала.

— Стреляйте! Быстрее стреляйте в них! — раздался истошный крик Строгого Судьи. Рядом с ним, стоя шеренгой, уже натягивали луки двенадцать стрелков городской стражи. Один продольный рез — и вот уже вся энергия натянутого лука уходит не на то, чтобы пустить стрелу, а на то, чтобы побольнее хлопнуть своего хозяина привязанным к тетиве обломком.

— Я лад-лэд Олин Апри. Если кто-нибудь будет нас преследовать, то пожалеет об этом, — громко сказал я и направил рика обратно в толпу. Люди раздавались перед нами и смыкались позади, загораживая дорогу стражникам, которые, впрочем, не очень-то и стремились в погоню.

— Ну вот, опять я перед тобой в долгу, — сказал Красный Лучник, едва мы покинули Суродилу.

— Не будем считаться. Куда ты теперь?

— В Суродилу.

— ?!

— Надо выручить Огня. Я знаю, где он: в стойлах казарм городской стражи.

— Справишься в одиночку?

— Я не один. Со мною почти две дюжины отчаянных ребят. Сегодня ты очень облегчил им задачу.

— Они собирались тебя выручить?

— Да.

— И что вы собирались делать дальше?

— В привольные податься хотели...

— Со мной пойдёте?

— Ты в самом деле Олин Апри? Тот самый, с Острова Свободы?

— Откуда ты знаешь про остров?

— Сокол в клюве весточку принёс.

— А что ещё тебе сокол поведал?

— Что император — мразь порядочная. Его враги — мои друзья.

— Так ты согласен?

— Да.

— Хорошо. Ждите меня на дороге в Отонар... — я прикинул в уме время, необходимое для того, чтобы добраться до места и обратно, — через четыре дня.

Божья Столешница,

34 вивината 8855 года

Когда до дрогоута Реути оставалось совсем немного, я нагнал весёлую нетрезвую компанию из восьми верховых, которые орали на всю Божью Столешницу частушки совершенно непотребного содержания. В тот момент, когда я подъезжал, выдавалась оригинальная вокальная версия того, где и как был зачат император. Увидев меня, собутыльники ничуть не смутились.

— Эй, дружище! — завопил один из них, рыхлый белобрысый парень, изрядный, судя по виду, любитель постучать ложкой. — Подгребай сюда! Если ты не друг императора, то получишь глоток превосходного икорийского пива! А ежели ты, совсем наоборот, его друг, то получишь восемь мечей в пузо! В любом случае поимеешь свой интерес!

— Кто это здесь угощает превосходным икорийским пивом? — поинтересовался я, подъезжая поближе. — Уж не славный ли лэд Пиро?

— Откуда меня знаешь? — выкатил он соловые глазки.

— Сокол в клюве весточку принёс. Откуда и куда направляешься?

— В Суродилу с дружками ездили покутить. Хотели на все праздники, то есть все четыре дня гульнуть, да вот ворочаемся: деньжата подзакончились. К тому ж по пути дельце кой-какое есть. А сам-то ты кто такой?

Я назвался.

— Чё, тот самый Апри? Не, точно? Очембуриться можно! Эй, Геко, доставай новый бурдюк! И не забудь потом поставить курильницы Тому и Другому — тебе свезло выпить в компании с самим Светлым лад-лэдом Олином Апри!

Не хотелось обижать его отказом, а потому я немного отпил из поданного мне бурдюка. Пиво, действительно, оказалось весьма неплохим. После меня к ёмкости надолго присосался сам Пиро, и бурдюк основательно похудел.

— Куда сам-то путь держишь, Светлый? — поинтересовался он некоторое время спустя, с сожалением передавая пиво собу...рдючникам.

— За невестой.

— Э-эх, и я за невестой, — тяжело вздохнул он.

— Почему так грустно? — поинтересовался я.

— А на кой тарк нужен он мне, четвёртый хомут на шею? — доверительно прошептал он мне, предварительно удостоверившись, что приятели его поотстали от нас, заняты дележом пива и ничего не слышат. — Меня первые-то три жёнушки уже заездили — во как! И пилят, и пилят! И пилят, и пилят! Всю, говорят, мужскую доблесть уже пропил. На ложе, говорят, только для тепла в студёную ночь и годишься!

— Так зачем снова женишься?

— Обещал по пьяному делу да по доброте душевной...

— Девушке?

— Да нет, папаше её, лэду реутскому. Настрогал мужик девок полон дом... Хорошо ещё, что не бепо.

— Вот что, Пиро. Вижу, человек ты неплохой, а потому лукавить и что-то скрывать от тебя я не буду. Дело в том, что я еду за...

— Да помню я, помню! Не шибко-то и пьян. Ты едешь за своей невестой.

— Мою невесту зовут юная лэд-ди Та из Реути.

— Чев-во? Та?! Эта самая Та? — он схватился ладонями за виски и запричитал. — Ой, горе горькое, горе на мою головушку!

— Подожди! Что за горе? — несколько смешался я. — Я-то думал, что ты, наоборот, обрадуешься. Сам только что говорил, что не нужна тебе ещё одна жена, что жениться больше не хочешь. Так или нет??

— Так-то оно так! Да ведь теперь что получается? Получается, что должен я тебя на поединок вызвать, за честь свою лэдскую вступиться! Не хочу я этого, видят Оба, воистину не хочу.

— А другого выхода нет?

— Есть, конечно, как не быть, — он утёр нос рукавом. — Другой выход — отступного с тебя потребовать, сто золотых тимов. А тебе это надо? Чем деньги тратить, тебе много проще проткнуть меня мечом, как бурдюк с пивом, на который я, признаться, давно уже похож стал!

— Не прав ты, Пиро. На чужой крови своего счастья не построить. Попридержи-ка рика, подождём твоих приятелей.

— Знаете, что это такое? — спросил я у тех, когда они приблизились, показывая алмазную монету.

— Я надысь в Суродиле видал. Энто тим априйский, за него десять золотых дают, — вглядевшись, признал валюту один из них.

— Вообще-то априйский тим стоит шесть золотых. Я беру вас в свидетели и вручаю лэду Пиро из Икорики двадцать априйских тимов в качестве откупного за его бывшую невесту лэд-ди Та.

— Эгей-го! Вот славненько-то! Пиро, поворачиваем оглобли обратно в Суродилу! Гуляем до конца праздника! — радостно завопила вся компания, привыкшая, видимо, считать деньги Пиро своими.

— Извини, Светлый, — конфузливо пожал плечами Пиро. — Но придётся тебе дальше снова одному ехать. Счастья тебе с новой женой, да плодятся у вас только мальчики!

И, развернув своего рика, он громко гикнул и умчался догонять уносящуюся вдаль кавалькаду.

Дрогоут Реути,

34 вивината 8855 года

Для меня существует какая-то странная закономерность: ни одно планируемое мною дело не проходит в точности так, как я его себе заранее представлял. Результат обычно оказывается или хуже, или лучше. А если он получился в точности таким, как я хотел — значит, всё происходило совсем не по моему сценарию. Вот и сейчас хлынувший ливень полностью опарафинил торжественное пришествие новоиспечённого Грея. Фурора моё появление не произвело. Из окон и дверей выглядывали улыбающиеся селяне, во дворе весело прыгали ребятишки. Но привлекали их отнюдь не моя промокшая фигура и не Буцефал, чавкающий по лужам огромными лаптями из грязи, налипшей на новые накопытники. Они радовались редкому в здешних местах дождю. Конечно, я бы мог разогнать над собой тучи. Однако прибытие не промокшего человека в день, когда с утра с неба не прекращает лить, вызовет обоснованные подозрения.

Встретивший меня у дома лэда слуга поинтересовался, кто я и чего хочу.

— Лэд Олин, — представился я, не добавляя родового имени. — Приехал с делом к лэду Лоди.

Лэд Лоди, по-простому одетый престарелый мужчина с грубыми руками крестьянина, принял меня приветливо, усадил за стол и велел прислуге принести пива, закуски и высушить у камина мой промокший плащ. После того, как мы выпили по первой кружке и немного подкрепились, хозяин спросил:

— Дозволь узнать, лэд, какое дело привело тебя в мой дрогоут?

— Хочу взять в жёны твою дочь, лэд, — заявил я напрямую.

— Это дело хорошее! Оч-чень хорошее! — обрадовался Лоди. — За такое не грех и заветной бутылочке головку скрутить! Специально для такого случая у меня припасено вино урожая сорок восьмого года. Помнишь тот год, лэд? Чудо, а не год! Три дня солнышко светит — день дождик идёт, три дня солнышко — день дождик. Винные ягоды налились — что у моего соседа Пиро щёки! Эй, кто там за дверью!

В комнату вошла моложавая женщина и вопросительно посмотрела на лэда.

— Моя старшая жена лэд-ди Ли-Лоди, — представил он её, после чего распорядился. — Пошли слугу, пусть принесёт бутылку вина из дальнего погреба для дорогого гостя! Да-да, не делай круглые глаза! Именно из дальнего! И передай юным лэд-ди: пусть готовятся к смотринам!

Женщина взволнованно охнула, суетливо всплеснула руками и спешно покинула нас.

— А может, не стоит? — начал было я. — Дело в том, что я...

— Э-э, нет, гостюшка дорогой! Об этом даже и не заикайся! Слыхал я, что нынче у вас в городах какие-то новые порядки, но у нас всё делается только так, как исстари повелось. Так, и только так! Раз уж положены смотрины, значит, так тому и быть! И никуда без этого!

Волей-неволей пришлось блюсти традиции: сначала обильно отобедать, запивая нехитрую, но вкусную крестьянскую еду превосходным сладко-терпким вином, затем побеседовать о погоде и видах на урожай. Разохотившийся хозяин вновь послал слугу в погреб за вином, к которому велел подать жареных земляных орехов. Всё это время из соседней комнаты слышались какие-то звуки, шебуршание, приглушённые голоса и хихиканья. Временами дверь, ведущая туда, чуть приоткрывалась, в образовавшейся узкой щели мелькали чьи-то глаза, слышался возбуждённый шёпот.

Наконец лэд решил, что пора заканчивать прелюдию и начинать непосредственно сами смотрины. Он хлопнул в ладоши, и в комнату вошли три бепо с музыкальными инструментами: один держал в руках небольшой барабанчик, второй — похожий на домбру струнный инструмент, третий — что-то вроде дудки-жалейки. Они расселись у дальней стены и принялись негромко наигрывать протяжную и грустную мелодию. Под эту музыку в комнату, мелко-мелко семеня ногами, так, что длинное, до полу, платье совершенно не шевелилось, павушкой вплыла лед-ди Ли-Лоди. За ней вереницей точно так же вплыли девушки. Правда, о том, что три появившиеся фигуры — именно девушки, можно было лишь догадываться: каждая в поднятых кверху руках сжимала край куска украшенной причудливыми узорами ткани, которая шатром ниспадала к пришитому снизу обручу, полностью скрывая того, кто находился внутри. Лэд-ди стала в сторонке и завела невесёлую песню о том, как тяжело родителям расставаться со своим чадушком. Девушки начали танцевать. Видимо, танец репетировался не раз и не два: двигались они на удивление слаженно. Поначалу я недоумевал: как они вообще могут передвигаться? Из такого «шатра» ничего не может быть видно. Кроме пола. И только тогда обратил внимание на множество непонятных непосвящённому значков, нарисованных на полу там, где танцевали юные лэд-ди.

Песня и «танец вслепую» продолжались минут десять. За это время лэд успел пару раз наполнить наши бокалы. Затем под непрекращающуюся музыку Ли-Лоди провозгласила:

— Как нежный цветок лилии из водной пучины, как тёплое солнышко ранним утром из-за окоёма, предстань юная лэд-ди Ми пред светлые очи доброго молодца!

После этого одна из танцовщиц разжала руки, ткань с лёгким шуршанием скользнула на пол, явив обнажённую девушку, которая продолжала танцевать с отрешённым выражением лица. В танце она грациозно поворачивалась, нагибалась и приседала, застывая ненадолго в самых разнообразных позах. Я несколько смутился и хотел было обратиться к лэду, но вовремя передумал. Что бы я сейчас ни сказал — всё было бы невпопад, ибо здешних свадебных обычаев я не знал. Понял лишь, что «товар» здесь полагается показывать не только лицом. Чтобы потом претензий не возникало. Решив принимать всё так, как оно есть, я ещё хлебнул вина из бокала и продолжал смотреть на действо. Лишь только небрежно и якобы не нарочно закинул ногу на ногу, что, впрочем, сразу вызвало протест лэда Лоди.

— Нет-нет-нет, уважаемый лэд! Так не годится! Как же мы узнаем, нравится ли тебе невеста?! Ты уж, будь добр, сядь степенно, как обычаю приличествует!

Пришлось уступить его требованию. В чужой монастырь...

Вслед за первой девушкой из своих коконов, как цветы из бутонов, появились юные лэд-ди Ва и Ни. Я с удивлением повернулся к Лоди:

— А где же юная лэд-ди Та?

— Та? Очень сожалею, лэд, но тут ты опоздал! У Та жених уже есть. Да ты не расстраивайся! Эти-то чем хуже? Все девки как на подбор, ядрёные. А хочешь — всех троих забирай! Говорят, когда сёстры в жёнах за одним — семья дружнее. А хочешь, и младших отдам? На вырост?

— Жених лэд-ди, кажется, лэд Пиро? — спросил я.

— Он самый...

— Я встретил его на дороге в Суродилу...

— Вот видишь!

—...и дал ему откупного за лэд-ди Та.

— Не стоит ли нам подождать приезда лэда Пиро, чтобы он подтвердил при свидетелях, что не имеет более притязаний на руку юной лэд-ди Та? — Лоди растерянно теребил мочку уха.

— Ты не веришь моему слову?

— Как можно не верить слову лэда?! Однако ж необходимо соблюсти приличия. А до того мы бы с тобой приятно провели оставшиеся праздничные дни. Мой дрогоут полностью в твоём распоряжении!

— Боюсь, слишком долго ждать придётся. Думается, лэд Пиро не появится здесь, пока не спустит в Суродиле всё, что получил в качестве откупного. Поэтому, вот, оставляю тебе калым, — я выложил на стол и пододвинул к лэду деревянную коробочку, — и увожу с собой Та.

— Что такое «калым»?

— Подарок родителям за то, что они родили и вырастили прекрасную девушку.

— Подарок? Мне? — он открыл коробочку, и тут же его грубые руки затряслись от волнения. — Это что?.. Это же бриллиант! Но ведь он же стоит неимоверных денег! Как же так? Ведь это же я... Это ведь мне положено давать приданое за дочерью!.. И у лэд-ди есть приданое! Есть! У всех! Я работал. Я собирал, отказывал себе, но копил...

— Значит, ты заслужил того, чтобы Оба обратили на тебя свой светлый взор. Теперь тебе хватит на приданое для всех твоих дочерей. Думаю, и для себя кое-что останется.

— Да, да, конечно. Да хранят тебя Оба, лэд! Теперь у всех моих девочек будет хорошее приданое. Правда, даже с приданым жениха найти ой как непросто, каждый наперечёт! По всей Божьей Столешнице уж точно ни одного нет. Только в Котуре молодой лэд подрастает, да и то не скоро в возраст вступит.

— А ты отпусти своих невест вместе с Та. Пусть съездят в гости, посмотрят, где будет жить их сестра. В моих владениях женихов предостаточно. Думаю, что такие красавицы долго в девицах не засидятся.

— Очень хорошая мысль, лэд, — сказал хозяин, но взгляд его стал задумчивым. — Только вот, извини, не спросил сразу: а где они, твои владения?..

Божья Столешница,

35 вивината 8855 года

Дождь шёл всю ночь и прекратился только к утру. Дорогу развезло, и ковчег, в котором ехали Та и три её сестры, волы тащили медленно, с большим трудом. Сестрички Та весело щебетали в предвкушении грядущих в их жизни перемен, но сама она оставалась грустной и задумчивой.

— О чём грустишь, юная лэд-ди? — поинтересовался я у неё. — Мне казалось, что ты, напротив, будешь радоваться. Скоро ты увидишь море, услышишь его шум и крики чаек, вдохнёшь свежий солёный воздух...

— Море — это ещё не всё, что нужно для счастья.

— А что бы ты хотела? Вот представь, что встретился тебе добрый волшебник, который пообещал выполнить любое твоё желание. Что бы ты попросила?

— Я бы попросила его отыскать то сердце, которое с моим в единое сольётся.

— А чем же я парень не хороший? Статен да румян, рик подо мной вороной, рога серебром сверкают... у рика, конечно же. Копыта... Вот с копытами неувязочка: из-под грязи блеск не пробивается.

— Так я и знала! — ещё больше нахмурилась Та. — Не надо быть ясновидящим, чтобы догадаться, что ты встретил того уродливого фигляра, и он тебе всё рассказал под кружку пива... Нельзя никому открывать свои мечты: обязательно над ними кто-нибудь посмеётся! Но ты меня купил, и я не в праве сердиться...

Я ехал и молча смотрел на раскачивающиеся передо мною рога Буцефала в дурацких, совершенно не нужных навершиях. А ведь она права! С её точки зрения всё выглядит именно так. Ничего другого она и не могла подумать. Я нагнулся и, сняв с рика нарожники, раздражённо выбросил их в придорожную траву.

— Прошу, юная лэд-ди, не считай себя купленной. И не таи обиды ни на меня, ни на фигляра: ни он, ни я не желали тебе ничего плохого. Не получилось из меня Грея. Непросто совместить сказку и жизнь: для этого, видимо, кроме желания, ещё и дар особый нужен. Так что прости меня, и вместе с сёстрами будьте моими гостьями! А захотите вернуться домой — неволить не буду.

ГЛАВА 6

ЛАНЕЛА В ОГНЕ

Одесса — Долгая Грива,

12 сопоната 8855 года

Ранним утром я открыл портал, чтобы впустить отряд, ушедший накануне в рейд на дорогу Нитуг — Амис. Первым в открывшийся проём вошёл лейтенант Арус (в пику имперской армии я ввёл в своей новые звания и более привычные мне названия подразделений) и направился ко мне с докладом. За ним потянулась цепочка освобождённых людей, которые удивлённо указывали друг другу на два солнца: одно, закатное, виднелось в рамке портала, а другое только-только начинало всходить над Одессой. Лишь только последний из них зашёл, в проём устремились пришедшие со мной рабочие и принялись разбирать груз.

— Операция прошла успешно, генерал, — отрапортовал Арус. — Освобождено семьдесят четыре человека. Из них сорок два выразили готовность присоединиться к нам: двадцать девять мужчин, три женщины, десять бепо. Кроме того, захвачено четыре телеги с грузом. Конвой сдался без боя, а потому мы его отпустили, как ты и приказывал.

— Молодцы. Благодарю за службу. Вновь прибывших отведите к старшему герасиму, пусть он их распределит.

— И ещё, Светлый: конвой-лэд передал для тебя вот это. — Лейтенант протянул мне дальноговорник. — Он сказал, что это послание от императора, и что ты знаешь, как с этой штуковиной обращаться. А ещё он сказал, что действует она на сто силей.

Вот как! Император приглашает меня на переговоры. Ну что ж, надо сходить на Долгую Гриву, поинтересоваться, что он хочет мне сообщить.

Когда грузчики перенесли всю военную добычу в Одессу, лейтенант произвёл перекличку и увёл своих солдат. Убедившись, что на Априю вернулись все, я перенастроил портал на Долгую Гриву, и вскоре передо мною открылось бывшее убежище Аррутара. Я шагнул в холодный сумрак пещеры, и вновь, как и в прошлый раз, от перепада давлений заложило уши.

С большой площадки перед пещерой открывался знакомый вид на Плато Синих Псов, вновь подсвеченный бордовыми лучами заходящего светила. Интересно, почему здесь все закаты красные?

Я нажал кнопку вызова.

— Это ты, Апри? — раздался голос императора.

— Ты хотел говорить со мной?

— Ты Предназначенный, я это понял. Настоящий Олин Апри, он же Четыреста Двадцать Первый, сын моего врага, вырос у меня на глазах туповатым солдафоном, не способным на какие бы то ни было решительные самостоятельные действия. Скажи, Водорог, тебе ничего не говорит вот эта фраза? — тут он произнёс что-то на совершенно незнакомом языке. Даже со своими придворными он говорил на другом.

— Абсолютно ничего.

— Значит, мы с тобой из разных миров: в моём это довольно расхожая поговорка.

— Ты только для этого вызвал меня на разговор? Узнать, не земляки ли мы?

— И для этого тоже. Ностальгия, знаешь ли... Но основное не это. До меня дошла информация о твоих геройствах в Суродиле. Появление на Ланеле второго Мечпредержащего — это событие.

— Первый, я догадываюсь, ты сам?

— Естественно.

— А твои атак-редеры и иже с ними?

— Чванливые балбесы, придворные лизоблюды и интриганы с накладными ногтями.

— Как тебе удалось стать настоящим Мечпредержащим? — поинтересовался я.

— Одного из Иных Людей мне удалось захватить живым. Кое-что интересное он успел рассказать на «пытальнике», но слишком быстро ушёл по Светлому Пути. Ты, я догадываюсь, уже знаешь об их наследии больше меня.

— Так это ты уничтожил Иных?

— И я тоже. Хотя в основном в этом были заинтересованы инхи. Но чего стоит цивилизация, которая не может за себя постоять? К тому же, это была всего лишь небольшая колония.

— Как вы их уничтожили?

— Это было достаточно просто. Они сами поселились в ловушке. Хватило всего лишь двух бесшумных углекислотных бомб, чтобы они уснули раз и навсегда. После этого оставалось только проветрить каньон. Кстати, это я придумал. Остроумно, да?

— Кто такие инхи?

— Цивилизация, которая облюбовала эту планету. Если ты говоришь со мной, значит, находишься где-то недалеко. Взгляни на небо. То, что вращается вокруг луны — не спутник, а космический корабль на стационарной орбите. До него полмиллиона силей. Можешь представить его размеры? Можешь представить себе мощь цивилизации инхов, способной создать такое? И они захватят эту планету рано или поздно. Спешить им некуда: десяти миллиардам инхов, находящимся в глубоком анабиозе, сто-двести лет — не срок.

— Если все в анабиозе — с кем же ты тогда контактируешь?

— Не все. Есть дежурные группы, состав которых меняется через год. То есть, и для них время — не проблема.

— И поэтому они с восторгом приняли твой план с эпидемией бесполия?

— Ты и об этом узнал?Ты становишься серьёзным противником. Я предлагаю объединиться и создать альянс против инхов.

— Хочешь укусить руку, которая тебя кормит? Вся военная техника, на которой держится твоя власть, надо думать, именно с этого космического корабля?

— Они отдали мне всё своё самое примитивное вооружение. Можно сказать, музейные экспонаты. И в этот же музей постараются запихнуть меня, как только я перестану быть им нужным. Апри! Открой мне двери Подземного Города! Мы вместе найдём оружие, которым Иные не воспользовались из-за каких-то дурацких этических принципов! Я разнесу ко всем таркам этот корабль, который уже столетие висит надо мной как каменная глыба на краю обрыва! Пол-планеты за открытые двери!

— Десять миллиардов жизней за твоё спокойствие? Ты жесток. Удивляюсь: как ты попал в Предназначенные?

— Столетие назад я был, так же, как и ты сейчас, соплив и наивен. И тоже стремился преобразить мир. Однако очень быстро понял: настоящий мир один — тот, что внутри меня. Внешний исчезнет вместе с моей смертью, так что не стоит о нём особенно заботиться.

— «После нас хоть потоп»? Идеология типичного эгоиста. А меня вот почему-то заботит судьба этого мира, хотя моим он стал совсем недавно. Поэтому я не только не открою тебе Подземный Город, но и сделаю всё от меня зависящее, чтобы ты туда не попал.

— Вот как? Ты меня разочаровал. К тому же, ты теперь слишком много знаешь. Изыди...

Лишь только император произнёс эти слова, раздался довольно мощный взрыв: вздрогнули горы, поползли лавины. Взорвался дальноговорник. Хорошо, что он находился в нескольких десятках метров от меня: сам-то я пользовался прибором, который ранее принадлежал атак-редеру Эдону.

Одесса,

16 сопоната 8855 года

Утром мы с Петей вновь встречали отряд, со вчерашнего вечера ушедший в очередной рейд: от разведки поступил сигнал, что из Амиса в Суонар следует небольшой конвой с каторжниками. Портал я открыл в условленное время. С того момента прошло уже около часа, но никто не появлялся. Наконец на тропинке показался бегущий одинокий боец. Стало понятно, что произошло что-то непредвиденное.

— Что случилось? — бросился к солдату Петя, едва тот пересёк порог портала.

— Это... там... ну... это...

— Перестань мямлить, сержант! Докладывай, как надлежит военному!

— Есть докладывать, как надлежит военному, господин полковник! — подобрался тот. — Докладываю. Вчера, пятнадцатого сопоната, перед заходом солнца лейтенант Рови с отделением в двенадцать бойцов-скорострельщиков отправился в рейд по захвату конвоя.

— Это я энаю! Что случилось?

— Мы устроили засаду на дороге и, как только конвой приблизился, напали на него. Но вместо каторжников в колонне оказались переодетые Неутомимые, которые встретили нас плотным огнём из скорострелов. Отряд захвачен в плен. Есть потери. Мне удалось... спастись.

— Сколько было Неутомимых?

— Около трёх дюжин.

— Лейтенант жив?

— Кажется, да. Не уверен.

— Понятно... Свободен, — отпустил солдата Петя и, обернувшись ко мне, хмуро спросил. — Что думаешь, Светлый?

— Сможем мы их догнать? — спросил я.

— Вряд ли. Засаду мы сделали очень близко от Суонара. А если и догоним — вряд ли справимся. Три дюжины Неутомимых — серьёзная сила.

— Наше положение может очень осложниться. Если Рови посадят на «пытальник», то он расскажет о порталах, и вскоре у каждого из известных ему будет стоять по блокпосту. Координат Априи Рови не знает, но, тем не менее, имперские галеры будут искать нас по всем морям. Думаю, что пора переходить к более активным действиям. Готовь диверсионную группу: наведаемся в логово врага. Пять человек, не больше, но самых надёжных.

— Наведаемся? Уж не хочешь ли ты сказать, что сам собираешься возглавить группу?

— Да.

— Но я как начальник гвардии отвечаю за твою безопасность и не могу позволить...

— Это приказ, полковник!

— Но ты же не можешь...

— Отвечай, как надлежит военному!

— Есть подготовить разведывательно-диверсионную группу, генерал!

В группу Петя включил себя и четверых капитанов гвардии — своих бывших сослуживцев по отряду Неутомимых. Вопреки всем армейским доктринам получилось, что в тыл врага отправлялся почти весь Генштаб.

— Почему такой состав? — возмутился я. — Случись что — и армия обезглавлена!

— А случись что с тобой — и армия вообще не нужна, — резонно возразил Петя. — К тому же, сам приказал: самых надёжных.

Мойилет — Суонар,

17 сопоната 8855 года

Когда мы подошли к задворкам трактира «Дует ветер», близилась полночь. Пробираться приходилось скрытно, прячась от патрулей, которые во множестве ходили по улицам Мойилета: император объявил военное положение. С того места, где меня взяли в плен, я, отсчитывая шаги, повёл группу по памяти тем же маршрутом, которым ранее вели меня Неутомимые. Вскоре мы подошли к маленькому кособокому домишке, в дверь которого я постучал условным стуком.

— Кого Оба послали? — раздался знакомый равнодушный голос.

— Тех, кто бережёт вместе с ними, — ответил я, одновременно готовясь вырезать дверь, если, паче чаяния, окажется, что пароль изменился. Однако всё прошло гладко. Загремели засовы, и человек совершенно неприметной наружности пустил нас внутрь дома. Не задавая вопросов, он распахнул дверь чуланчика, за которой начиналась металлическая винтовая лестница. Спустившись по ней, мы оказались в узком подземном ходе с осклизлыми стенами, который скудно освещался маленькими электрическими светильниками. Длинный, без ответвлений ход заканчивался ведущей вверх лестницей с несколькими пролётами каменных ступеней. Поднявшись по ним, мы прошли ещё немного и остановились перед мощной железной дверью, которая, как я помнил, вела в тюрьму.

Петя осторожно потянул дверь за ручку. Заперто. Он занёс кулак, намереваясь стучать, но я остановил его. Приложил ухо к щели и прислушался. Из-за дверей доносился разговор:

—...значится, назначили ему пятьсот плетей. Дык я себе всю руку отмахал, плечо болит! — жаловался один голос.

— Всему тебя учить надо! — ответил другой. — Ты вот как делай: первые полсотни ударов бей усердно, с оттяжкой. А уж потом, когда кожа полопается и вся спина окровавится, можно хлестать и в четверть силы, только вид создавая: никто уж ничего и не заметит, а ты силы сбережёшь!

Я провёл невидимым лучом Меча сквозь дверь. Засовы с той стороны, гулко сбрякав, упали на каменный пол.

— Что за тарковы выходки? — раздалось оттуда, и я услышал, как кто-то подошёл к двери. — Силк, ты посмотри, что творится!

Больше ждать мы не стали. Петя распахнул дверь, а Дима буквально влетел внутрь, сбив тюремщика ударом ноги. Остальные вломились следом. На мою долю драки не досталось: когда я вошёл, на полу без движения уже лежали шесть человек в серой форме тюремщиков. Этой тюрьмы я не помнил: в камеру меня вели с завязанными глазами, а на допрос несли на носилках уже ничего не соображающего, накачаного наркотиками. «Зверинец» же находился где-то в другом месте.

Полтора десятка камер, расположенных по обе стороны длинного коридора, запирались на толстые засовы с большими навесными замками. Лишь одна дверь оказалась приоткрытой. Петя сделал знак Гене, и они ворвались в камеру. Послышался звук удара, за ним — тонкий вскрик и шум упавшего тела.

— Дима, найди ключи и отопри все камеры, — распорядился я и следом за гвардейцами вошёл в камеру. Здесь стоял смрад, издаваемый деревянной бадейкой, приспособленной под отхожее место. У стены стоял топчан из толстых, грубо оструганных досок, на котором, опутанный верёвками, лежал с закрытыми глазами лейтенант Рови. Тут же стоял поднос. На нём тускло блестели различные склянки, между которыми я заметил шприц с остатками розоватой жидкости. На полу лежал седой человек в зелёном балахоне. Он пошевелился и сел на голом каменном полу, держась руками за лицо.

«Странно, что он вообще шевелится, — подумал я. — Те, в коридоре, хоть и здоровее намного, а „отдыхают“ в полном нокауте».

— Чёй-то пожалел я его, — словно отвечая на мои мысли, сказал Гена. — Старенький, да без оружия...

— Как это жестоко! Как это жестоко — бить человека по лицу! — произнёс лежащий старческим дребезжащим тенорком, медленно опуская руки. И я узнал его. Именно этот старик поставил мне инъекцию наркотика перед допросом. Судя по пустому шприцу на подносе, Рови тоже уже успел получить дозу.

— А это не жестоко? — я покрутил шприц перед носом старика.

— Это... Да, это, конечно... Очень, очень... Но это же по приказу императора! Сам я не желаю ничего плохого этому человеку.

— Да ведь и я, лейб-лекарь, тоже на тебя зла не держу, — ответил ему Гена. — Будь по-другому, ты, может быть, и не встал бы уже.

— Так это сам лейб-лекарь? — удивился я.

— Он, — кивнул гвардеец.

— Вот именно! — гордо задрал старичок свою бородёнку. — Я лейб-лекарь императора лэд Тико Тони, и требую уважения к моему званию, к моим знаниям и, в конце концов, к моему возрасту. Я пожалуюсь императору, и вас примерно накажут. Кто здесь старший? Как звать? Чин?

— Старший здесь я, лад-лэд Олин Апри. Генерал.

У старичка мигом отвалилась челюсть и пропала спесь.

— Апри? Здесь? Ты меня убьёшь?

— Нет. Объявляю тебя военнопленным, а потому отвечай на вопросы. Его пытали? — кивнул я в сторону Рови.

— Н-нет. Я ещё только лишь подготовил его для допроса.

Я про себя облегчённо вздохнул и продолжил:

— Когда за ним придут?

— Скоро. Вот-вот должны...

— Ещё вопрос. Куда выходят двери тюрьмы?

— Одни — в подземный ход, по нему, догадываюсь, вы и проникли сюда. Вторые — в караульное помещение подземной части дворца. Там Неутомимые, отдыхающая смена.

— Понятно. Гена, отвечаешь за лейб-лекаря. Доставить его в Одессу.

В камеру заглянул Коля:

— Готово, Светлый, всех отомкнули!

— Наших сколько?

— Шестеро. С лейтенантом — семь. И, кроме них, ещё дюжины две острожников. Что с ними делать?

— Потом разберёмся. Забирайте всех и отходите. Лейтенанта придётся нести на руках, сам он дня два ходить не сможет. Со мной в группе прикрытия остаются Петя и Дима.

За ведущими в караулку дверями никакой тревоги не чувствовалось. Видимо, там привыкли к раздающимся отсюда ударам и крикам, а потому и беспокойства не проявляли. Однако, по словам лейб-лекаря, сюда вскоре придут, чтобы доставить лейтенанта на «пытальник» и, увидев разгром, кинутся вслед, а с нами — усталые, измождённые люди. Надо задержать погоню.

Пока я аккуратно по всему периметру заваривал Мечом ведущие в караулку двери, Петя и Дима растащили до сих пор валяющихся кулями тюремщиков по камерам и заперли их там. Пока-то до них доберутся, пока те расскажут, что произошло! Выйдя через заднюю дверь в потайной ход, я также добросовестно заварил и её.

Я отходил последним и, уже подходя к концу подземного хода, к железной винтовой лестнице, подумал:

«Жаль, Аррутара нет. Завалить бы эту нору к чёртовой бабушке! А может, и без Аррутара справлюсь?»

Я подождал до тех пор, пока последний человек поднимется по лестнице, а потом представил, как из потолка подземелья вываливается огромный кусок базальта. И монолит рухнул, сотрясая всё вокруг. Заискрили передавленные провода, погас тусклый электрический свет, поднялась пыль. Я включил Меч в режиме светового луча и увидел гладкую стену на том месте, где только что проходил подземный ход.

— Светлый, что случилось? Ты цел? — послышался сверху встревоженный голос Пети.

— Всё нормально, сейчас вылезу. Ещё только одно дело сделаю, — бодро ответил я. Внутри меня опять взыграл живущий в душе пацан, и, подталкиваемый им, я вырезал на стене большими буквами: «Здесь был Олин Апри. Горячий привет императору. 17 сопоната 8855 года», и только после этого поднялся наверх.

На полу домика валялся без чувств его хозяин: видимо, проявил излишнее любопытство. Прикрыв дверь домика, я оглянулся и увидел здоровенный прямоугольный провал прямо посередине улицы: изрядный кусок грунта рухнул вниз вместе с тем куском скалы, который перекрыл подземный ход. Ай-яй-яй, что ж это я так неосторожно! Хорошо ещё, что ночь на дворе, по улицам никто не ходит!

Одесса,

18 сопоната 8855 года

Тико Тони временно поместили в караульном помещении — лёгкой летней времянке, у которой даже пола не было. Дверь караулки запоров не имела, и гвардейцы, поместив сюда лейб-лекаря, просто подпёрли её снаружи палкой. Когда я зашёл внутрь, Тико степенно сидел на кровати, сложив на коленях руки. На столике стоял поднос с нетронутой пищей.

— Отчего не кушаешь, лэд? — спросил я его. — Или боишься, что еда отравлена?

— С такого разбойника, как ты, станется. Я узнал тебя. Месяца два назад я готовил тебя к допросу, и сейчас ты хочешь мне отомстить.

— Я не воюю со стариками. Снимаю с тебя статус военнопленного. Ты свободен. Правда, пока не окончится война, только в пределах Априи. Так что ты совершенно напрасно утруждал себя, делая подкоп.

— Откуда ты узнал про подкоп? Твои люди подглядывали за мной?

— Посмотри на свои руки, лэд. Вчера они были чистыми и ухоженными...

Лейб-лекарь бросил взгляд на свои ногти — обломанные, с чёрной «траурной каймой» — и спрятал пальцы в кулаках.

— Будешь меня допрашивать?

— Допрашивать? Вовсе нет. Допрашивают узников, ты же, повторяю, свободен. Я просто хочу поговорить с тобой как приличествует благородным лэдам.

— А если я не пожелаю с тобой разговаривать?

— Мне останется только сожалеть об этом.

— Так я что... я могу идти?

— Изволь.

Старик поднялся и, расправив складки своего балахона, гордо вышел наружу. Впрочем, уже к вечеру этого же дня А-Ту доложило мне, что лейб-лекарь попросит аудиенции.

Одесса произвела на лэда Тико такое же впечатление, как и на техников.

— Светлый лад-лэд, я удивлён! Я никогда не видел так много счастливых лиц, — возбуждённо заговорил он прямо с порога. — Дозволь мне жить в твоём ладстве!

— Счастливых лиц могло бы быть ещё больше, не будь многие озабочены тем, что в их семьях постоянно рождаются бепо. Изобретённое тобой средство, вызывающее бесполие, просто ужасно, — сказал я почти наугад.

— Любое новое знание — это прогресс, движение вперёд, — обидчиво возразил лэд Тико. — Нет ужасных изобретений и открытий, а есть люди, которые используют открытия в своих ужасных целях. Император — это по его приказу я заражал монеты. Не надо ничего говорить, лад-лэд: я заранее знаю, что ты можешь мне сказать. Конечно, я мог отказаться, мог пожертвовать своей жизнью ради спасения человечества. Но я слаб, я не смог этого сделать. К тому же, долгая жизнь без болезней — это такое искушение... И я не сумел устоять. Да, я такой же преступник, как и император. Мне сто сорок два года, и многие Неутомимые отдали свою жизнь, чтобы мы с ним продолжали... существовать.

Лейб-лекарь побарабанил пальцами по коленям и, глядя на меня исподлобья, спросил:

— Должен ли я сделать вывод, что моё присутствие здесь только терпится и не слишком желательно?

— Совсем наоборот, — возразил я. — Мне крайне необходим человек с такими глубокими знаниями, как у тебя. Кстати: это правда, что ты, кроме самого средства, изобрёл и противоядие?

— Да, это так, — ответил Тико. При этих словах лицо А-Ту озарилось надеждой.

— Правда, бесполым она уже не поможет, — продолжил учёный, и А-Ту, услышав это, помрачнело, — но мужчина или женщина, принявшие противоядие, получают иммунитет к бесполию, который передаётся и их потомству. Всех это средство, конечно, не спасёт: доза препарата, необходимая для излечения только лишь одного человека, готовится более трёх месяцев и стоит неимоверно дорого. Однако же ещё можно вылечить лучших людей, которые станут основой другого, более лучшего человечества.

— Как это до боли знакомо! — невесело усмехнулся я. — Кто будет выбирать этих лучших, лэд? И по какому принципу? Теория «чистой расы» несостоятельна. И не будем об этом спорить. Ответь лучше, возможно ли изготовить хотя бы одну дозу здесь, на острове?

— Если бы ты, лад-лэд, видел мою лабораторию в Суонаре, то даже не стал бы задавать этот вопрос. Конечно же, без необходимых ингридиентов, без оборудования и приборов здесь это сделать невозможно.

— В твоей лаборатории в Суонаре есть готовая вакцина?

— Да, но всего две дозы.

— Это хорошо, — удовлетворённо сказал я.

— Разумеется, хорошо! — кивнул лейб-лекарь. — Как только ты победишь императора, они будут твоими. У тебя и одной из твоих жён не будет проблем с потомством.

Я не стал посвящать Тико в свои планы. Просто продолжил распросы.

— Когда ты изобретал своё средство, смог ли ты выделить вещества, наличие которых в организме делают мужчину мужчиной, а женщину — женщиной?

— Да, я нашёл такие вещества. Я назвал их мужиум и жениум. Но откуда ты об этом знаешь? Я не говорил об этом никому! Вообще никому, даже императору!

— Мне много чего известно. И я могу поделиться с тобой своими знаниями, но при одном условии.

— При каком? — подозрительно спросил лейб-лекарь.

— Все силы, всю оставшуюся жизнь ты должен положить на то, чтобы исправить сделаное тобой, вернуть несчастным бепо радость отцовства и материнства.

— Не знаю, как и быть, Светлый... — лэд Тико развёл руками. — Конечно, в принципе такое возможно: мои исследования это подтверждают. Но сделать это без лаборатории, без помощников...

— Лаборатория у тебя будет. Помощников найдём. Кстати, вот первый, — я указал на А-Ту.

— Бепо? — удивился лейб-лекарь. — Но бепо запрещено...

— Выброси из головы: в Одессе этот запрет не действует. К тому же, кто более рьяно может взяться за решение этой проблемы, как не бепо?

— Утверждение не лишено здравого смысла. Что ж, задача поставлена...

— И ещё один вопрос меня интересует. Нейроперекоммутацией Неутомимых тоже ты занимался?

— Было бы глупо отрицать, потому что делается это на «омолодителе», а управляться с ним умел только я.

— Скажи, а обратную операцию ты бы смог сделать? В моей армии служат несколько человек из бывших Неутомимых, которые приближаются к критическому возрасту. Я бы очень не хотел их потерять.

— Да, я бы смог это сделать. Мало того, я единственный человек на Ланеле, который бы смог это сделать, хотя это и потребовало бы неимоверных усилий. Безусловно, я бы помог тебе, лад-лэд, но — увы! «Омолодитель», существовавший в единственном экземпляре, вместе со всем Подземным Городом погребён внутри скалы при землетрясении.

— Подземный Город цел, и я имею туда доступ, — сообщил я лейб-лекарю и увидел, как побледнело его лицо. — Так ты поможешь мне?

— Нет... — с трудом выдавил он из себя.

— Однако ж, лэд! Обещать что-либо, зная при этом, что выполнения обещанного с тебя не потребуют — это как-то не благородно!

— Я больше не хочу этого делать! На одну операцию по нейроперекоммутации требуется энергия двух человек. Вся! — слабым охрипшим голосом произнёс лейб-лекарь. — Ты готов к этому, Светлый? Готов пожертвовать жизнью двоих, чтобы излечить одного?

Я в задумчивости прошёлся по каморке:

— Двоих... То есть, ты подключал их к «омолодителю» по очереди?

— Да. И только иногда, очень редко, второй оставался в живых.

— А если в качестве доноров для операции взять не двоих человек, а двадцать? Двести? И от каждого взять лишь понемногу энергии, жизненной силы?

— Ну конечно же! — его лицо прояснилось. — Это так просто! Почему же я сам не пришёл к этому выводу?!

— У тебя не было такой цели.

Итак, это не вымысел и не слухи: вакцина от бесполия действительно существует. То, что её мало — не проблема: на «ксероксе» препарат можно будет размножить в любом количестве. Главное — раздобыть образец, который находится в Суонаре, в лаборатории лейб-лекаря. Проникновение на территорию имперской столицы стало насущной необходимостью. Но как это сделать? Именно этот вопрос со всех сторон рассматривался на заседании Генштаба. Первый путь — тайный подземный ход — более недоступен. Дима предложил применить уловку врага и попасть в Суонар под видом конвоя. Однако, вспомнив простреливаемый со всех сторон коридор за воротами Большой Стены, я напрочь отверг этот план. Оставался ещё лифт, но он бдительно охранялся. Спуститься по нему, не устроив переполох, невозможно. К тому же, управлялся лифт снизу. А ну как остановят нас на середине? Что тогда делать?

— Так ведь спускаться — это тебе не подниматься! — высказал своё мнение Петя. — Проще простого: по верёвочке!

— И ты сможешь найти надёжную верёвку длиной в полтора силя? — спросил я. — Даже если бы мы нашли такую, то спускаться в целях безопасности пришлось бы поодиночке. Сколько времени это займёт? И будет ли уверенность в том, что внизу не поджидает дюжина-другая арбалетчиков, которая превращает в дикобраза каждого, кто спустится? Нет, вариант с верёвкой нам не подходит. Проникнуть в Суонар необходимо быстро и всем сразу. Но в одном ты прав: спускаться — не подниматься. Твои слова натолкнули меня на одну идею.

На «изобретение» парашюта ушло несколько дней, в течение которых на большом пляже мы организовали целое небольшое производство. Я раскраивал Мечом лежащие на песке полотнища впрок наштампованных палаток, а два десятка мобилизованных для этого женщин сшивали куски воедино.

Вся моя идея чуть не накрылась большим медным тазом, когда встал вопрос: из чего делать стропы? Пеньковые верёвки, которые использовались в крестьянском хозяйстве, решительно не годились, а капроновых, естественно, взять негде. Я в задумчивости расхаживал взад-вперёд по берегу моря (на ходу мне всегда лучше думается), а женщины отдыхали, ожидая дальнейших моих указаний. Они о чём-то болтали между собой, а одна из них, молоденькая симпатичная девушка по имени Ду, пользуясь свободной минуткой, принялась расчёсывать костяным гребнем свои роскошные, волнами ниспадающие ниже колен огненно-рыжие волосы. Я невольно залюбовался ею. Чем-то она мне показалась похожей на эллинку из Древней Греции. Наверное, точно так же много веков назад юная гречанка расчёсывала свои роскошные локоны на берегу Средиземного моря, а потом, в минуты грозной опасности для своей Родины, вместе со своими соотечественницами без колебания остригла их и отдала мужчинам, чтобы те свили из них верёвки и починили снасти боевых галер.

Стоп! Верёвки! А ведь это выход! Если из волос сплести шнур, — именно сплести, а не свить! — получится как раз то, что требуется. И при этом совершенно не обязательно стричь всех женщин Одессы: достаточно нескольких волосков.

Моя просьба несколько озадачила Ду, но, конечно, отказать в таком пустяке она не могла.

— Я буду рада, если это чем-то поможет Светлому лад-лэду, — пролепетала она.

Я аккуратно, стараясь, чтобы ущерб оказался незаметен, срезал прядь волос с её головы, а затем отпустил женщин. Хихикая и перешёптываясь, они ушли в Одессу, а я отправился в Подземный Город, и через несколько часов у меня уже имелся огромный ворох рыжих шелковистых локонов.

На следующий день работы по изготовлению парашюта пошли гораздо медленнее. Мне нужен был всего лишь один прочный шнур, который потом можно будет «растиражировать». Но ведь не посадишь же двадцать человек плести одну верёвку! Единственно, как можно ускорить процесс — плести с двух сторон. Поэтому, выбрав из женщин тех, у кого плетение получалось наиболее удачно и сноровисто, я оставил четверых, чтобы работали попеременно: всё-таки работа тонкая и утомительная. К концу дня работницы успели изготовить полуметровый кусок золотистого шнура толщиной с бельевую верёвку. Я попробовал его на прочность и остался доволен. В дальнейшем женщины приноровились к работе и шнур стал нарастать по метру в день. Муму, заглянувший поинтересоваться, для какой надобности я затребовал у него работниц, долго восхищённо цокал языком, а потом сказал:

— Хороша верёвочка! Ох, хороша! В любом хозяйстве сгодится! Вот тока бы подлиньше, локтей в двадцать хотя бы...

— Мне нужно только на десять локтей и очень срочно, — сказал я.

— Да ништо! Забирай свою, мне девки ещё сплетут! Так, девки? — подмигнул он им неумело.

Одесса,

24 сопоната 8855 года

Испытание прошло успешно. Тяжёлый большой мешок с песком, сброшенный на парашюте с высоченной отвесной скалы, мягко шлёпнулся у её подножия.

— Удивительно! С такой высоты слетел — и целёхонек! — восхитился присутствующий на испытании Петя.

— Это ещё что! Вот вернёмся из похода — дельтаплан сделаю, — пообещал я. — Летать будем без всяких «ледров». Ощущения — как у птицы! Летишь, а кругом безмолвие, облака, внизу просторы необъятные открываются!..

Однако одного удачного исхода для испытания мало. Поэтому я раз за разом поочерёдно посылал Петю и Диму с мешком на вершину.

— Долго ещё? — спросил Петя, когда парашют приземлился в четырнадцатый раз.

— Что, устал?

— Твои бы слова да хотя бы Один Из Них услышал! Если бы устал... — вздохнул он грустно. — Просто надоело уже туда-сюда ползать!

— Думаю, достаточно мешок терзать, — сказал я. — Сейчас сам попробую.

— Ты?! Сам?! Оттуда?! Прыгать?! Не позволю!!!

— Петя! Парашют именно для того и предназначен, чтобы человек мог спуститься с любой высоты. Я должен его испытать.

— Всенепременно?

— Всенепременно!

— Тогда — только после меня!

В этом вопросе Петя оказался непреклонен. Пришлось ему уступить. Я застегнул на нём ремни парашюта и сказал:

— Ну, с Обоими!

Петя молча мотнул головой, тяжело сглотнул, повернулся и стал взбираться на скалу.

Приземлился он грамотно, так, как я его инструктировал.

— Как ощущения? — спросил я.

— Как у птички, — сказал он хрипло, глядя на меня совершенно ошалевшими глазами. — Теперь мне понятно, почему они на лету гадят...

Плато Синих Псов,

34 сопоната 8855 года

Наш отряд передвигался по Плато Синих Псов исключительно по ночам, пользуясь ярким сиянием ночного светила: близилось полнолуние. Если вдруг набегали тучи, я отгонял их, стараясь, чтобы выглядело это как можно более естественно: совершенно незачем привлекать внимание императора. От Долгой Гривы до Суонара пролегало силей восемьдесят. Мы преодолели их за три короткие летние ночи. Темнота уберегала нас от патрульных «ледров», рёв которых мы изредка слышали днём, когда, укрывшись камуфляжными полотнищами палаток, отдыхали после ночного марша. Кроме того, ночью не жарко, и команде грузчиков легче тащить свою ношу.

Оказалось, любой портал можно разобрать и собрать. Сведения о том, как это делается, я почерпнул в том же компьютере станции и составил для техников подробную инструкцию. По моему приказу техники разобрали на части один из дальних порталов, которым мы не пользовались, на телегах доставили его части к другому порталу, ближайшему, находящемуся более чем в двухстах силях, и через него переправили в Одессу. Несколько дней техники тренировались в сборке-разборке привезённого портала, и вскоре могли делать это уже чуть ли не с завязанными глазами. Заодно опытным путём определили, что портал продолжает исправно работать на удалении до полутора силей от Нити Дионы.Узнав об этом, «родной» портал Одессы мы тоже перенесли с прибрежного утёса в другое, более удобное место.

Теперь же грузчики, среди которых находилось и несколько отобранных мною техников, пользуясь самодельной сбруей, несли части портала и всё необходимое снаряжение на своих плечах: ни рики, ни, тем более, волы не смогли бы передвигаться по гравийным осыпям плато. Да и демаскировали бы животные нас изрядно.

Памятуя про крысобак, я взял с собой взвод лучников и взвод арбалетчиков, чтобы в случае нападения хищников не привлекать к себе внимания пальбой из автоматов. Лучники двигались в авангарде, арбалетчики замыкали колонну. Командовал ими Красный Лучник. Предосторожность не оказалась напрасной. На вторую ночь на нас напала стая этих хищников, состоящая из десятка довольно крупных особей, но тут же вся полегла, сражённая точными бесшумными выстрелами.

К концу третьей ночи мы подошли к Суонарскому каньону и, вновь замаскировавшись под палатками, стали ждать наступления темноты.

Суонар,

35 сопоната 8855 года

Десантирование прошло без проблем, хотя вероятность их была высокая: опыта прыжков было недостаточно, тем более ночных. Уже далеко за полночь десять парашютистов — семь гвардейцев, два техника и я — приземлились в безлюдной части каньона. Стояла безветренная погода, и разбросало нас не очень сильно. Полёт в темноте показался бесконечно длинным. Тем более, что большую его часть пришлось напряжённо ожидать: когда же будет контакт с землёй? Хотя время было и неурочное, появиться здесь вроде бы никто не должен, парашюты после приземления я приказал надёжно спрятать.

Чуть более, чем через четверть часа все уже собрались в условленном месте и сразу же двинулись марш-броском по направлению к лаборатории лейб-лекаря, большого двухэтажного здания из базальтовых блоков. Опыты здесь проводились не всегда безопасные, а потому располагалась лаборатория в значительном отдалении от основного города, что существенно облегчало нашу задачу. Массивные замки и толстые запоры не стали преградой — я просто рассёк их Мечом. Отряд стремительно ворвался внутрь. Одинокий охранник не успел ничего предпринять, как был обездвижен Димой, усажен на стул и крепко связан предусмотрительно захваченными гвардейцем кусками парашютных строп.

Ориентируясь по нарисованному лейб-лекарем плану, мы продвигались по его лаборатории, буквально забитой различными приборами, ретортами, пробирками и прочими научными причиндалами.

«Жаль, нет возможности переправить всё это в Априю! — посетовал я про себя, а потом решил. — Всё-не всё, но хотя бы что-то!» И, несмотря на дефицит времени, отобрал по одному образцу тонкостенной химической посуды, бережно завернул их в ветошь, упаковал в подходящий ящик. Теми же парашютными стропами (а запас их хозяйственный Дима изрядно) я обвязал ящик так, чтобы его можно было нести за спиной, и поручил этот хрупкий груз одному из техников: пусть бывшие Неутомимые и сильнее, но этот, прекрасно осознавая, какую ценность он несёт, будет намного аккуратнее.

В кабинете лейб-лекаря, внутри массивного деревянного шкафа мы обнаружили маленький ящичек, в котором хранились две пробирки с притёртыми пробками. Первая цель рейда достигнута! Я достал два специально для этого изготовленных деревянных пенала на шнурках и переместил пробирки в них. Один из пеналов я повесил на шею себе, другой отдал Пете.

Выйдя из лаборатории, мы направились в сторону военного городка. Ангар и арсенал располагались в большом помещении, вырубленном прямо внутри скалы. Наружу выходили только одни большие ворота с маленькой калиткой в одном из створов, возле которых на широкой взлётно-посадочной площадке одиноко маячил часовой. Мы подкрались как можно ближе и затаились. Я услышал, как Коля осторожно взводит арбалет.

— Отставить! — шепнул я. — Ждём смены караула, чтобы потом иметь максимально возможный запас времени.

Подошли мы не совсем удачно: смены пришлось ждать довольно долго. Наконец появился развод. Прозвучала перекличка, и часового сменили. Шаги развода стихли. Я тихо подкрался к часовому со спины и резко ткнул пальцем в нужную точку под ухом, выведя солдата тем самым на несколько часов из строя. Коля тут же занял его место, а двое гвардейцев оттащили бесчувственное тело в непроглядную тень под скалой и сами остались там же в качестве отряда прикрытия.

Петя, Дима и я скинули камуфляжные комбинезоны. Гвардейцы остались в форме Неутомимых, на мне же вновь красовался парадный мундир атак-редера. Мы быстро пересекли освещённое пространство перед ангаром, подошли к воротам, и я взрезал запоры калитки. Внутри, прямо напротив ворот, виднелись в полутьме хищные нечёткие контуры «ледров»: лишь стояночное место дежурной машины подсвечивалось неяркими электрическими светильниками. К ней-то сразу же и направились оба техника и, проникнув внутрь, принялись обезвреживать систему самоуничтожения. Два гвардейца залегли под прикрытие шасси соседних «ледров» и взяли под прицел ворота.

Справа, в помещении, куда вела большая арка, стояли десять бронеходов, сухопутных военных машин, которые своими выпирающими по бокам полукруглыми боевыми башнями напомнили мне крейсера времён Цусимского сражения. Слева такая же арка вела в арсенал, где длинными коридорами стояли высокие штабеля разнокалиберных ящиков. Рядом с воротами располагалась диспетчерская, куда мы и направились с Петей и Димой. Здесь перед пультом управления с многочисленными приборами стояли два кресла, в одном из которых беззаботно, целиком полагаясь на внешнюю охрану, спал дежурный офицер в чине гроссера.

— Встать! — заорал я мерзким голосом. Дежурного как будто катапультой из кресла выбросило! Вытянувшись по стойке «смирно», он пулемётно хлопал глазами, беззвучно открывая и закрывая рот.

— Кому спишь?! Молчать, я тебя спрашиваю! — щегольнул я перлами армейского дебилизма. — Служба мёдом показалась?! Сгною! Расстреляю по законам военного времени!!

— Ви... ви... ви...

— Молчать! Вызвать дежурную группу погонщиков!

— С-слушаюсь!.. — дрожащими пальцами дежурный принялся тыкать в кнопки коммутатора. Установив соединение, он произнёс в микрофон:

— Дежурные погонщики «Летающего дракона — шесть», срочно прибыть в ангар! Приказ атак-редера... — он оглянулся на меня в растерянности: он должен был назвать имя маршала, по чьему приказу вызываются пилоты, однако меня он, естественно, видел впервые.

— По приказу императора! — рявкнул я.

— По приказу императора, — послушно повторил дежурный.

— Как скоро они будут здесь?

— Согласно «Уложения об обязанностях дежурных и постовых», обязаны явиться не позднее, чем через четыре минуты.

— Петя, предупреди Колю, чтобы пропустил погонщиков, — приказал я. Тот кивнул и направился к выходу.

И тут я вздрогнул от неожиданно раздавшейся за моей спиной короткой автоматной очереди. Резко обернувшись, я увидел тихо сползающего на пол окровавленного дежурного. Стрелял Дима. Однако помешать гроссеру он всё-таки не успел. Уже в падении тот дотянулся рукой до тревожной кнопки и нажал её. Сразу же по всему гарнизону дико взревели многочисленные разноголосые сирены, за оглушающим воем которых я скорее прочитал по губам, нежели расслышал последние слова офицера:

— У них номера... не имена...

Вот чёрт! Никогда не знаешь, где проколешься!

Мы выскочили из диспетчерской и бросились к «ледру», возле которого суетились техники.

— Успели? — спросил я у них.

— Успели. «Дракон» готов к полёту.

— План сорвался, пилотов не будет, — сообщил я неприятную новость. — Из вас кто-нибудь умеет управлять «ледром»?

— Вообще-то я знаком с управлением, — неуверенно произнёс один из них, которого звали Нико. — Но только лишь теоретически. Техников за штурвал не пускают.

— Придётся тебе приобретать навыки в боевой обстановке. Другого выхода у нас нет. Вперёд!

Гвардейцы распахнули створы ворот. Мы забрались внутрь «ледра». Нико сел на место первого пилота, и двигатель взревел. «Дракон» медленно выкатился на стартовую площадку. Со стороны казарм уже подбегали поднятые по тревоге имперские пехотинцы. Увидев «ледр», они залегли и открыли по нам огонь. Летательный аппарат — цель отнюдь не мелкая, однако не только пробоины в обшивке не появлялись, но даже ударов пуль по корпусу не раздавалось, как будто по нам палили холостыми зарядами. Двигатель взревел громче, и Нико не слишком уверенно, но всё же оторвал «ледр» от земли и стал набирать высоту.

— Полетай немного вокруг, приноровись, — громко, чтобы перекрыть шум мотора, приказал я Нико.

— Но они сейчас поднимут другие «ледры» и станут нас атаковать! — забеспокоился тот.

— А ты далеко от ангара не улетай, и если что — будем их бить прямо на взлётной площадке. Ещё лучше — взорвать первого же появившегося «дракона» прямо в воротах, чтобы другие не смогли выкатиться. Петя, с вооружением «ледра» знаком?

— Конечно! Я же не мурзилка тупая! Каждый Неутомимый этому обучен.

— Садись на место второго пилота. Дима, займи кабину кормового стрелка.

На панели приборов ожил динамик:

— Говорит военный комендант Суонара атак-гроссер Дуго. Вызываю «Летающий дракон-шесть», вызываю «Летающий дракон-шесть»! Кто пилотирует машину? Кто пилотирует машину? Приказываю немедленно вернуться на базу! Приказываю немедленно вернуться на базу! В противном случае будете уничтожены! Повторяю: уничтожены! Даю обратный отсчёт: двенадцать, одиннадцать, десять, девять...»

Нико побледнел и, развернув «ледр», с ускорением повёл его прочь.

— Нико? — удивился я его действиям. — Я же приказал: возле ангара!

— Там... там... — сбивчиво начал было объяснять он, но тут внизу оглушительно грянуло. Взрывная волна так мотнула аппарат, что нас всех разбросало по стенкам салона. Технику с большим трудом удалось выровнять машину.

— Устройство взрывное... Я его в арсенал отнёс, между ящиками положил, — сообщил мне Нико, как только сумел стабилизировать полёт «ледра».

— Предупреждать надо! — покачал головой я. — А вообще — молодец, хорошо придумал. Лети к Малому каньону.

Малый каньон отделён от Большого узкой, локтей семьдесят, естественной стеной-перепонкой, сквозь которую пробит тоннель, и с той, и с другой стороны охраняемый заставами пехотинцев. Именно в Малом каньоне находились императорские копи. По данным разведки, здесь содержалось в неволе одновременно до трёх тысяч человек. Освобождение этих несчастных и было второй целью нашего рейда.

Мы сделали несколько кругов над постройками рудников, прекрасно видимых в ярком лунном свете. Отдельно от промышленных построек в несколько рядов стояли убогие длинные бараки без окон. Лишь только один большой дом, стоящий на отшибе, выглядел прилично.

— Дом надсмотрщиков. Сборище сволочей и мрази со всей Ланелы, — прокричал мне Нико и, кого-то цитируя, добавил. — «Хочешь жить в Суонаре? Стань подонком, и тебя возьмут в надсмотрщики». Меня недавно в наказание на неделю отправляли на копи. Думал: конец мне, не выживу!

Он резко развернул «ледр» и пошёл бреющим полётом прямо на дом, из окон которого, хорошо видимые в свете бортового прожектора, таращились на нас широченные тупые физиономии: у каждого, как на подбор, короткая стрижка начиналась почти сразу после бровей.

— Получайте, гады! — с ненавистью крикнул Нико и нажал гашетку. Под «ледром» ярко вспыхнуло, и к дому, оставляя за собой дымный шлейф, понеслась ракета. Миг — и обиталище надсмотрщиков разлетелось в клочья вместе с хозяевами, а горящий праведным гневом Нико едва справился с управлением, в самый последний момент взметнув аппарат вверх. Мог ли я осуждать парнишку? Даже если забыть о том, что идёт война... Мне не ведомо, что пережил он за эти двенадцать дней, за эту долгую ланельскую неделю.

Из бараков, привлечённые звуком взрыва, стали выходить люди. Увидев, что произошло, они заволновались, в нескольких местах завязались драки: заключённые напали на дежурных надзирателей. Иногда вспыхивали пистолетные выстрелы. Я выглянул в иллюминатор другого борта. Со стороны тоннеля, на ходу растягиваясь в цепь, уже бежали имперские пехотинцы. Я похлопал Нико по плечу и, когда он оглянулся, показал в ту сторону, а потом ладонью изобразил снижение и бреющий полёт. Тот кивнул и стал выполнять манёвр. «Огонь!» — дал я отмашку Пете. Тот вжал в ручку гашетку «большого скорострела» — крупнокалиберного пулемёта, и «ледр» затрясло частой дрожью. Цепь смешалась, в ней началась паника. Пехотинцы, беспорядочно огрызаясь длинными очередями, бросились обратно к тоннелю и скрылись в нём. «Ледр» опустился возле тоннеля. Прикрывая лицо от поднятых аппаратом туч пыли, я вышел из машины наружу. За мной высадилась и вся диверсионная группа. В машине остался только Нико. Он прикрывал нас, изредка посылая в отверстие тоннеля короткие пулемётные очереди. Я отчётливо представил места, где в скальной породе должны пройти разрезы, чтобы получившийся кусок, упав сверху, наглухо закрыл проход. Монолит тут же рухнул, и всё вокруг вздрогнуло. Показалось, что кто-то ударил кувалдой по подошвам: меня подбросило на несколько сантиметров. Точно так же подбросило и «ледр». К счастью, плюхнувшись обратно, он не повредился и продолжал работать, всё так же поднимая своим огромным винтом пылевую бурю настолько плотную, что для того, чтобы увидеть Нико в кабине, мне пришлось подойти почти вплотную. Я показал ему рукой вверх. Он кивнул и поднял аппарат. Теперь его задача состояла в том, чтобы опустить в долину детали портала и всех, кто до сих пор оставался на плато. Он улетел, а мы направились к лагерю.

Нас встретила тесная стена донельзя худых, оборванных людей, сжимающих в руках кирки, лопаты, колья. Суровые и гневные взгляды были обращены на нас. А если быть точнее — на меня. И если уж быть совсем точным — на одетый на мне маршальский мундир. На его фоне даже форма Пети и Димы впечатления не производила. Несмотря на большое количество собравшихся, установилась почти полная тишина, нарушаемая лишь далёким стрекотанием «ледра» да еле слышным воем сирен из Суонара.

— Убить гада! — раздался злой негромкий голос, который, однако, услышали все.

— Стойте! — Петя поднял руку и вышел вперёд. — Это же Светлый лад-лэд Олин Апри!

— Сами видим, что лад-лэд, — ответил тот же голос. — Именно поэтому он сейчас и сдохнет!

— Моё имя здесь неизвестно, — негромко сказал я Пете. — Мы перехватываем все конвои. Новичков здесь нет уже давно, передать вести с воли некому.

— Мы переоделись в мундиры слуг императора для того, чтобы вызволить вас, — обратился я к каторжникам.

— Врут они всё! — Из толпы вышел сурового вида человек с киркой в руке. — Заврались так, что сами запутались. То он лэд, то он совсем не лэд, а только переоделся лэдом! Убить его — и вся недолга!

С этими словами он быстрым, почти неуловимым для простого глаза движением метнул в меня кирку. Петя кинулся вперёд, намереваясь прикрыть меня. Но тут произошло нечто удивительное. Пролетев половину пути и сделав один полный оборот, кирка вдруг резко замерла в воздухе, словно воткнувшись в какую-то невидимую преграду. Как будто ангел-хранитель ещё раньше Пети закрыл меня своей грудью. Повисев мгновение, кирка упала вниз, звякнув о камни. Все застыли в изумлении. Я тоже удивился, но вида не подал.

— Зря ты горячишься, Инел, — из толпы выступил человек, в котором я узнал одного из Неутомимых, захваченных нами при штурме Подземного Города. За эти дни его мундир успел превратиться в лохмотья. — Знаю я кое-кого из этих людей. Не будут они врать.

— Пятьсот Шестидесятый! — воскликнул Петя. — Ты здесь откуда?

— А мы все здесь, Пятьсот Третий. Все тринадцать. Не прошла твоя сказочка про Призрачного Зверя, не поверили нам. Всех через «пытальник» прогнали, а затем — сюда. Так что передай техникам: нет смысла им сюда возвращаться — тоже на копях окажутся.

— Да они сюда и не рвутся, им у нас больше нравится. И жить, и работать.

— Можете мне не верить, ваше право, — громко обратился я к каторжникам. — Однако выслушайте. Мы пришли, чтобы освободить вас и вывести отсюда. Потом — выбор за вами. Кто хочет, может вернуться домой. Кому-то, возможно, понравится в моём городе. Кто-то может вступить в армию, которую я собираю для войны с императором. Но в любом случае здесь я никого не оставлю: тоннель завален, выхода отсюда нет.

Когда сквозь портал проходил последний из освобождённых, в Суонаре уже наступило утро.

— Едоков-то, едоков-то... — не переставал озабоченно бормотать Муму, встречающий бывших каторжан с той стороны.

— Муму, собери у портала всех техников и команду грузчиков. Мы будем через два-три часа, — распорядился я.

В каньоне кроме меня оставалось ещё три человека: Петя, Нико и ещё один техник, Далу. Остальных я переправил в Одессу. Техники сноровисто начали разбирать портал, а мы с Петей, наплевав на всяческие чины-субординации, принялись на пару таскать и загружать в чрево «ледра» части установки.

Спустя чуть больше часа, когда мы уже почти закончили погрузку, в утренней тишине со стороны тоннеля раздался громкий перекатывающийся звук: монолит, которым я закупорил вход в долину, распался-раскатился на мелкие блоки очень правильной формы. Сделать такое мог только настоящий Мечпредержащий. Стало быть, сам император пожаловал нас своим визитом. Мы уже взлетели, когда большая, похожая на бульдозер строительная машина одним махом вытолкала эту кучу блоков из тоннеля наружу: словно ребёнок-великан в капризном раздражении разрушил замок из кубиков.

После взрыва в арсенале преследовать нас было не на чем. Мы без помех добрались до Долгой Гривы и приземлились на площадку возле пещеры Аррутара. Смолк рёв мотора, и звенящая тишина ударила по ушам. Нико, выйдя из «ледра», обошёл его кругом, внимательно осматривая.

— Странно. Ни одной вмятины от пули, ни одной царапины, словно по нам и не стрелял никто, — пробормотал он.

Соединив здешний портал с Одессой, я дал указание уже поджидающей там команде перенести на остров груз «Летающего дракона» и его вооружение. Сам летательный аппарат, к сожалению, в узкий проём портала не смог бы пройти даже частично разобранный.

— Что будем делать с «ледром», Светлый? — спросил Нико. — Самое разумное — сжечь его, чтобы не оставлять имперцам. Хотя и жаль, конечно...

Безусловно, лишаться такой техники было безумно жалко. Пожалуй, лучше спрятать его где-нибудь недалеко, а потом, расставив по пути следования ёмкости с горючим, короткими перелётами перегнать его на Априю.

— Сделаешь вот что, — распорядился я. — Возьми с собой пару толковых техников. После того, как демонтируют вооружение, «ледр» отогнать и спрятать неподалёку где-нибудь в лощине. Замаскировать камуфляжными полотнищами, ветками и, на всякий случай, заминировать.

Я наблюдал, как техники снимают пулемёты и ракетные установки с «Летающего дракона», когда в моём кармане завибрировал дальноговорник. Что это? Император проводит селекторное совещание по поводу нашей вылазки? Очень интересно, какие у них впечатления! Я включил устройство и прижал его к уху.

— Жаль, что ты выжил, Апри! Но мне известно, где твоя нора, — практически без интонаций произнёс император. — Там я тебя и достану. И порежу на куски, как ту скалу. Жди.

Не дав мне ответить, он отсоединился. Его слова заставили меня задуматься. Откуда ему известно, что я ношу с собой дальноговорник? Действительно ли он знает, где находится Одесса, или просто «берёт на пушку»? Недавно мне докладывали о том, что далеко на горизонте замечен какой-то корабль, но я не придал этому особого значения. Скорее всего, подумал я, какого-нибудь шального пирата не менее шальным ветром занесло. К тому же, с такого расстояния рассмотреть что-либо на берегу, увидеть скрытый за тропическими зарослями город практически невозможно: небоскрёбов здесь нет. Разве что...

Я быстро перешёл в Одессу и нажал на дальноговорнике красную кнопку. В приборе тотчас заработал бипер. Чёрт побери! Так и есть: где-то на острове находится дальнометка! Радиус действия дальноговорника сто силей, так что кораблю и не надо подходить близко, чтобы засечь маяк!

Я пошёл искать Рани и нашёл его на строительстве большого рыбачьего баркаса, где он с упоением махал топором, что не мешало ему периодически отдавать указания. Пришлось отвлечь его от работы.

— Мне сообщили, что недавно в море видели корабль, — сказал я ему. — Тебя это не удивляет?

— Почему ты решил, что это должно меня удивить? На то он и корабль, чтобы по морю ходить!

— Но ведь отсюда до ближайшего острова сто пятьдесят силей. А как же Липкие Туманы, водяные ямы, Омуты Проклятого, Никакие Просторы?

— Всё это сказки. Сказки, которые рассказывают прихвостни императора, сами в открытое море ни разу не ходившие. Зачем рассказывают? Да чтобы запугать людей, не пустить их море. Потому что море — это Свобода! Конечно, в нём таится множество опасностей, не без того. Но все они просты и понятны. А все эти байки... — он пренебрежительно махнул рукой.

Одесса,

36 сопоната 8855 года

Пеленгатор дальноговорника громче всего пищал, когда был направлен на горы. Дальнометка была спрятана где-то там. Несмотря на то, что местоположение нашего острова император, судя по всему, уже знал, её всё же следовало уничтожить: нельзя оставлять работающий маяк, по которому смогут ориентироваться имперские галеры.

Свиснув Беса, я отправился с ним на поиски. Поднимаясь всё выше по склону, я иногда включал дальноговорник, чтобы свериться с направлением. Идти пришлось не слишком далеко. Как только закончился пояс густых джунглей и открылась бескрайняя панорама Полуденного Моря, бипер заработал на полную мощность. Однако точное место, где лежал маяк, прибор показать не смог. Ориентируясь по возрастающему или убывающему тону сигнала, то приближаясь, то удаляясь, я смог определить лишь приблизительное место тайника — круг диаметром метров тридцать, сплошь усыпанный множеством камней различного размера. Найти на такой площади крошечный приборчик представлялось почти неразрешимой задачей. Сразу же вспомнилась поговорка об иголке в стоге сена.

— А, впрочем — ничего страшного, — сказал я Бесу, присаживаясь на плоский камень. — Главное — найти правильный путь, который приведёт нас к решению. Мы с тобой сделаем вот что. Приведём сюда мужичков с инструментом. Они будут грузить камни на тачки и отвозить в сторону. И как только сигнал станет ослабевать — стоп! В одной из гружёных тачек как раз и находится то, что мы ищем! Правильно?

Бес всем своим радостным видом показал: да, да, правильно! И вообще, правильно абсолютно всё, что ты говоришь! Особенно, если говоришь это именно мне! Вот только хорошо бы при этом ты ещё и по головке меня гладил!

— Жаль, что ты не ищейка, — сказал я ему.

Да, конечно, очень жаль, что я не ищейка, только вот за ушком почеши! И вот тут, сбоку!..

— Эй, а может, попробуем? Сколько времени ты ещё собираешься дармоедничать? Уже большой мальчик, пора и поработать.

С большим трудом я успокоил Беса, посадил перед собой и попытался внушить ему зрительный образ: некто крадётся через лес, осторожно выходит на это место и, озираясь, прячет что-то в камнях — вот такую вот ма-аленькую таблеточку.

Щенок гавкнул и прыгнул на меня. Я уже подумал, что он просто вновь хочет поиграть, но Бес вдруг быстро-быстро принялся подкапывать камень, на котором я сидел. Неужели он понял меня, неужели нашёл? Я откинул камень, но дальнометку так и не увидел бы, если бы не Бес. Он продолжал скрести лапами и пытался ухватить что-то зубами. Но ему это не удавалось — мешали окружающие камешки.

— Молодец, парень, — похвалил я его, поднимая маячок. — Большую вкусную косточку ты сегодня честно заработал!

Лишь только я рассёк таблетку Мечом, бипер в дальноговорнике смолк. Глядя на две половинки прибора, лежащие на моей ладони, я досадовал на свою оплошность: что стоило проверить «чистоту» острова пораньше?! Надо было... Впрочем, нет, нет и нет! Терпеть не могу это словосочетание — «надо было». Что сделано, то сделано. В данном случае — что не сделано, то не сделано. Не надо плодить химер. Следует решить, что делать дальше.

Как это ни жалко, но Априю придётся оставить и строить новый город в другом месте. Лучше — два, потому что Одесса очень разрослась за последнее время: на сегодняшний день в ней уже более пяти тысяч населения. Думаю, что некоторый запас времени (учитывая здешние скорости, не менее двух месяцев) у нас есть, поэтому стоит сформировать рабочие бригады и послать их на строительство жилья, а не бросать людей прямо сейчас «в открытое поле». А пока новые города не построены, стоит озаботиться укреплением обороны Одессы.

Итак, что мы имеем? О существовании порталов император не знает. Воздушного флота у него больше нет. Следовательно, нападения следует ожидать только с моря. Необходимо создать линию береговой обороны с дотами, в которых установить ракетные пусковые установки и крупнокалиберные пулемёты, которые надо накопировать как можно быстрее. Срочно перегнать на остров «ледр», накопировать топлива и начать обучение группы пилотов. Кандидатов в пилоты подбирать тщательно. Нельзя допустить, чтобы среди них оказался, к примеру, тот человек, который пронёс на остров дальнометку...

Предстоящие мероприятия планировал я долго. По всему получалось, что дел предстоит не меряно, и браться за каждое из них надо незамедлительно.

Одесса,

11 лакината 8855 года

Одесса пока ещё была очень маленьким поселением, и поэтому до последнего времени необходимость в телефонной связи внутри города не возникала. Если же кто-то переправлялся через портал, то сразу же оказывался вне зоны приёма. Однако в новых условиях оперативная связь могла оказаться жизненно важным фактором. Поэтому я накопировал дальноговорник и раздал всем, находящимся на ключевых постах. Предварительно техники изменили волну, на которой работали приборы. Свою, отдельную волну получили вооружённые силы Априи. Каждый гвардеец теперь имел модифицированный аппарат, который крепился на голове и не занимал рук.

Стоило позаботиться о большей эффективности разведки, поэтому ещё одну волну выделили для неё. Теперь каждый из моих резидентов — а были они уже во всех городах и наиболее крупных дрогоутах побережья Полуденного моря — имел по дальноговорнику. Сведения, собранные резидентурой, передавались по цепочке, последним звеном которой служил дрогоут, возведённый нами вокруг суродильского портала. Я соединялся с ним как минимум два раза в день, и Енил, крестьянин, которого вместе с семьёй мы поселили там, передавал мне информацию.

— Невесёлые новости сегодня, Светлый, — сказал он мне в этот раз. — Те «чёрные вороны», у которых мы третьего дня отбили сто пятнадцать человек... Конвойных-то тогда, как обычно, отпустили на все четыре стороны, а они что устроили: по-новой отловили тех, кто решил вернуться домой. Да, к тому же, ограбили два торговых каравана. Да два дрогоута разорили. Теперь они сызнова идут на Суонар, а с ними больше ста двадцати невольников да восемь возов с поклажей. А на месте последней ихней ночёвки наши люди нашли платок. Так на нём три слова были написаны. Кровью написаны. Грамотные люди те руны разобрали. «Апри, спаси. Ан», — вот что было написано там. А ещё, Светлый, награду за твою голову повысили. Теперича обещают двенадцать гроссов золотых тимов, титул лад-лэда и чин атак-гроссера.

— Вот и отпускай этих сволочей по-доброму! Моя б воля, я бы им всем головы поотворачивал как курёнкам! — проворчал Петя и склонился над картой. — Светлый, покажи, где сейчас находится конвой.

Получив сведения, я собрал заседание Генштаба, на котором, кроме нас с Петей, присутствовали все четыре капитана — командиры рот — и техник-консультант Нико.

— Где-то здесь, — ткнул я пальцем. — До Мойилета им осталось силей сорок, один дневной переход.

— Ближайший портал у нас где?

— Ближайший — в пещере Аррутара.

— Далековато... — покачал головой Петя. — Только от пещеры до берега больше двадцати силей. Да ещё по тракту силей тридцать пять—сорок...

— У нас же там «ледр» стоит! — вспомнил капитан Дима. — На нём мы их в момент догоним! Взвод скорострельщиков там поместится, а больше и не надо: невелика сила — две дюжины «воронов»!

— Не долетим, — подал голос Нико. — Горючего осталось силей на пятьдесят, не больше.

— На пятьдесят, говоришь? — задумчиво прищурился Дима. — Тогда можно сделать так. На «ледре» один взвод доставляется к краю плато. Дальше мы планируем на дельтапланах: стена высокая, рядом с нею всегда можно восходящие воздушные потоки поймать, так что пролететь мы сможем далеко, может быть, даже до места...

— Не забудь, что сейчас там глубокая ночь, а твоя рота всего лишь только третий день, как начала осваивать дельтапланы, — остановил я его. — Так что разрешения на подобную операцию не даю. Побьётесь все к тарковой бабушке!

— Ну, пусть без дельтапланов! — легко согласился он. — Тогда так. На «ледре» один взвод доставляется прямо на тракт. Потом марш-бросок и — в бой! «Ледр» поднимается и всё это время ждёт нас вверху, на плато. Как только мы возвращаемся, сразу же связываемся по дальноговорнику, и он нас забирает.

— Марш-бросок на сорок силей туда и столько же обратно? Это сколько же вас ждать? — поинтересовался я. — Нет уж, лучше подольше запрягать, но побыстрее ехать.

Со взводом гвардейцев-скорострельщиков во главе с Димой (пришлось на корню пресечь возникший между капитанами спор о том, чьи люди более достойны отправиться на это задание) а также техниками Нико и Лидо мы, толкая перед собой тачки с дровами, переправились в Подземный город. Уже оттуда я открыл портал на Долгой Гриве. Техники в сопровождении двух гвардейцев, освещая себе дорогу факелами, спустились в долину, и менее чем через час «Летающий дракон» опустился на площадку перед пещерой Аррутара. Большую, литров на десять бутыль, предусмотрительно захваченную с собой, заполнили топливом из бака «ледра», и я принялся за копирование. Первый получившийся дубликат я добавил в отделение для образцов — к сожалению, больше туда не входило — и дальше копировал по две бутыли, которые гвардейцы тут же относили к «дракону» и заливали в его казавшееся безразмерным чрево.

Час спустя ко мне подошёл Дима.

— Светлый, извини, что отвлекаю, — сказал он, — но там, снаружи... Я думаю, ты должен это увидеть.

Мы вышли из пещеры, и я сразу увидел то, что хотел показать мне капитан: вдалеке шла на снижение «летающая тарелка», переливаясь сине-фиолетовыми огнями. Если предположить, — а основания для этого были — что снижается она над Суонаром, то размеры этого диска были просто фантастически большими — не менее десяти километров в диаметре.

— Что это, Светлый? — удивлённо спросил стоящий рядом Нико.

— Не могу назвать серию этого дредноута, но рядом с этой «леталкой» твой «дракон» — мелкая мошка. Неизвестно, какие у неё планы, но на всякий случай в полёте будь осторожен. Напрямую над плато лететь не стоит. Сначала — до моря, прячась за скалами. Там снизишься локтей на сто и пойдёшь вдоль стенки. Бортовые огни не включай.

— А если луна за тучами скроется?

— Не скроется, это я гарантирую.

Я вернулся и продолжил копирование. Примерно через полчаса Нико доложил, что, хотя бак ещё далеко не полон, но заправлено достаточно для полёта до цели и обратно. Топлива летательный аппарат потреблял невероятно много: сколько же придётся копировать, чтобы он смог перелететь через полпланеты?!

— На сколько силей полёта хватит? — спросил я.

— На сто пятьдесят.

Да уж, прожорлив дракон чрезвычайно! Чтобы произвести топлива на сто силей полёта, потребовалось полтора часа. Несложные арифметические подсчёты показывают: для того, чтобы перегнать аппарат на Априю, потребуется более трёхсот часов непрерывной работы «ксерокса»!

С задания «ледр» вернётся с почти пустыми баками. Стоит, на всякий случай, ещё подзапастись горючим. Отправив группу на задание, я ненадолго соединился с Одессой и сделал два звонка по дальноговорнику: Муму — распорядился подкинуть дровишек, и Пете — прислать ещё трёх человек на подмогу. После этого я вновь принялся за работу.

Одного гвардейца я оставил наблюдателем на площадке перед пещерой, выдав ему бинокль с алмазными линзами. Прекрасная, кстати говоря, получается из бриллиантов оптика! Двое других относили туда же вновь появляющиеся бутыли с топливом, чтобы вернувшийся «ледр» можно было оперативно дозаправить и вновь отогнать в укромное место. Когда они вернулись, в очередной раз перенеся пару бутылей, один из них подошёл ко мне и, козырнув, доложил:

— Светлый, дозорный передаёт, что слышен звук приближающегося «ледра». Кроме того, замечено неопознанное движение со стороны Суродилы.

Я поспешил выйти на площадку. Звук турбин слышался уже отчётливо. «Дракон» был уже виден, но приближался он не вдоль гряды, как я инструктировал, а напрямую, над плато. За ним, выше и сзади, бесшумно двигалась «летающая тарелка». Не та, что зависла над столицей — она по-прежнему хорошо просматривалась вдали — а много меньшего размера, что-то вроде десантного катера. Её плоский, несколько вытянутый восьмиугольный корпус точно так же сиял сине-фиолетовым, заливая этим светом несущийся перед ним «ледр». То, что догнать летательный аппарат ей не составляет труда, стало ясно, когда она стала облетать его со всех сторон, то опасно приближаясь, то отходя на некоторое расстояние, то описывая вокруг спираль. Когда «дракон» очень неуверенно, рывками, перешёл в режим вертолёта и стал садиться на площадку, тарелка неподвижно зависла в полусотне метров над пещерой. Нико нервничал, и посадил аппарат очень неудачно, на самом краю площадки, чуть не уронив его в пропасть. Боковой люк распахнулся. Оттуда выскочили Атон и один из гвардейцев. Они стали помогать выйти перепуганной, бледной от страха Ан, которая, как назло, зацепилась за что-то подолом платья и чуть не упала. Я бросился к ним на помощь. И в этот момент из тарелки ударили два энергетических луча. Один был нацелен в «ледр», второй — в батарею подготовленных к заправке бутылей. Бутылки взорвались все разом, рванув не хуже осколочных гранат, выбросив вверх большое кольцо чёрного дыма. Один из тех гвардейцев, которые оставались со мной, упал, второй сморщился от боли, зажав ладонями рану на бедре. Остальные не пострадали, так как были прикрыты корпусом «ледра», тоже, к моему удивлению, не получившему никаких повреждений, чего нельзя было сказать о десантном катере: у того справа был выдран изрядный кусок обшивки, из дыры в корпусе вырывались языки пламени. Видимо, что-то у них случилось и с управлением, потому что тарелка, висевшая до этого неподвижно, стала «рыскать» с амплитудой в несколько метров. Я крутанул головой в поисках помогшей нам «зенитки», но ничего не увидел. Однако особо оглядываться было некогда. Горящие ручьи топлива уже подбирались к «дракону», да и тарелка в любую секунду вновь могла открыть огонь.

— Все — в пещеру! Помочь раненым! — скомандовал я и бросился к упавшему гвардейцу. У того из груди торчала «розочка» — отбитое горлышко бутыли с длинными острыми краями. Припомнив то немногое, что я знал о военно-полевой хирургии, я не стал вытаскивать осколок, чтобы не усиливать внутреннее кровотечение, взял гвардейца за руку и перекинул её через своё плечо. С другой стороны бойца подхватил Атон.

Площадку очень кстати заволокло густым дымом, и мы без потерь добрались до убежища и скрылись в Подземном Городе ещё до того, как катер вновь начал обстрел. Я пересчитал вернувшихся.

— Капитан, где ещё двое? — спросил я у Димы.

— Остались со спецзаданием. За них не волнуйся! Подробно доложу потом.

Я кивнул и тут же переключил аппарат на Одессу.

Раненый гвардеец был без сознания. Дышал он редко, со страшным клокотанием, а изо рта непрерывной струйкой стекала кровь.

— Всё, не жилец... — глядя на него, грустно произнёс Атон.

— Ну, это мы ещё посмотрим! Дима, срочно вызвать сюда техника Лопо! Атон, несём его вон туда! — указал я в сторону коридора, где находилась комната с «омолаживателем», а точнее — «биоэнергообменник с ограниченными реституционными свойствами». То есть, с восстанавливающими свойствами. Вот и проверим, насколько восстанавливающими.

«Навыков целительства у меня, к сожалению, нет, но ситуация такая, что терять нечего, хуже уже не будет», — думал я, укладывая бойца в кресло «омолодителя».

Прибежал запыхавшийся Лопо.

— Включай агрегат, — приказал я, вставляя в паз Камень Ол. — Попробуем вытащить бойца.

— Но... я никогда не работал в этом режиме, не знаю, как это делается, — растерялся тот.

Чертыхнувшись про себя, я залез в меню прибора и начал лихорадочно искать нужную опцию. «Вот оно!» — вздохнул я облегчённо, когда передо мной высветилось: «Регенерация биологического объекта в автоматическом режиме». Однако после запуска операции меня ждало разочарование. «Регенерация объекта в автоматическом режиме в данный момент невозможна. Подключите блок АСПР93 или индивидуальную базу данных объекта», — высветилось красное предупреждение. Ну, ёлки зелёные! Где ж его искать, блок этот? Пока найдёшь, человек уже в мире ином окажется! А база данных, по-видимому, должна подготавливаться заранее, данные со здорового человека снимаются. Нет, надо искать другие режимы. Я ещё полистал меню. Вот: «Регенерация биологического объекта сенсорной направленностью». Похоже, то, что надо. Я запустил операцию. Вновь загорелась надпись, но на этот раз зелёным: «Система готова к работе. Ожидается подключение источника сенсорных импульсов». Источник — это я. Пора занимать место целителя.

— Контролируй процесс. Осколок вынешь, когда скомандую, — обратился я к Лопо и лёг во второе кресло, послушно принявшее форму моего тела.

Сначала я ощущал только лёгкую вибрацию. Был слышен тихий расслабляюще-убаюкивающий звук. А потом резко упала боль. Страшная, разрывающая грудь, горящая, как расплавленный свинец. Нет, такой боли не бывает, не должно быть! Прочь, прочь, боль! Уйди! Прочь!!

Что-то со стеклянным звоном упало на пол, и боль отступила.

— Лопо, я же приказал: осколок вынимать только тогда, когда я скомандую! — произнёс я, не открывая глаз.

— Я ничего не трогал, Светлый! Клянусь светом Обоих! — раздался взволнованный голос техника. — Осколок сам вылез, как будто его кто изнутри вытолкнул! И рана... она затягивается! Затягивается прямо на глазах! И румянец!.. Светлый, у него на щеках появился румянец!

Я с трудом сел. Голова кружилась, в ушах звенело, глаза не открываются. Прямо как после сдачи крови. И воспоминания об ощущениях — далеко не из приятных. Ладно ещё, болевой шок не заработал. А ведь мог бы!

— Генерал, а у тебя хорошо получается, — услышал я Димин голос. — У нас ещё один раненый. Рана не страшная, но, может, ты и его в строй поставишь?

Пришлось прочувствовать ещё и глубокую резаную рану бедра. Это было уже не так ужасно, как проникающее ранение грудной клетки, но всё равно ощущение далеко не из приятных. Нет уж, больше мне такого экстрима не надо! С завтрашнего дня засажу Лопо за «омолаживатель», пускай составляет базы данных на всех одесситов. В первую очередь — на гвардейцев. Как это делается, тоже выясним завтра.

Я лежал на берегу океана, прямо в полосе прибоя. Одна за другой волны набегали на меня, а затем откатывались обратно в пучину, унося с собой мою усталость. Дима сидел на песке чуть подальше и докладывал о том, как прошла операция по освобождению невольников.

— Всё произошло довольно быстро. Нико посадил «ледр» на поляну, где конвой остановился на ночёвку. Они остолбенели, когда увидели «дракона». Ну, мы их тут же и повязали. Двое, правда, за арбалеты схватились было, но ребята их тут же положили: не ждать же, пока они в нас стрелять начнут! Остальные сами оружие покидали. Старшой ихний успел кому-то по дальноговорнику позвонить, поэтому, думаю, и леталка эта за нами погналась. Вот и всё. Двоих, как ты приказывал, мы с собой забрали, а остальных отпустили. Ещё кое-кто просился, но — куда?

— Что с «воронами»?

— Понятия не имею. Там остались. Думаю, мужички с ними сами разберутся.

— Для чего ты оставил там двух гвардейцев?

— Так я ж говорил уже: ещё кое-кто решил к нам примкнуть. Вот они их и проводят до портала, того, что за Толимбом.

— Не дети малые, могли бы и сами дойти. Мы бы их встретили в условном месте. Что-то ты темнишь, капитан...

— Есть немножко... — замялся тот. — Понимаешь, Светлый, всё-таки две дюжины риков... не оставлять же их помирать!

— И что вы сделали?

— Есть у меня в роте гвардеец один, Санк. Так вот он долгое время в привольных ходил и множество их уловок знает. Приручить рика, конечно же, даже он не может, а только ведома ему одна травка, от которой рики просто дуреют и ничего не соображают: бери их голыми руками и делай что хочешь. Вот мы и решили взять этих риков себе, а потом к тебе за помощью обратиться. Ну, чтобы ты их тоже... как тогда Буцефала. Мне Петя рассказывал.

— Почему со мной не согласовал?

— Так ведь, понимаешь, Светлый... Увидел там этих красавцев — и решил. На согласования времени не оставалось.

— И ты хочешь меня уверить, что твой Боло за несколько минут нашёл на ночной поляне столько этой травы, что её хватило на то, чтобы одурманить две дюжины риков?

— Виноват, генерал, — смутился Дима. — Всё это, в самом деле, задумалось заранее. И траву дурманную с собой взять я гвардейцу приказал. Так ведь не для себя же! Для укрепления боеспособности.

— Трое суток домашнего ареста за несанкционированные действия! И молись Обоим, чтобы гвардейцы твои невредимыми вернулись!

— Есть трое суток ареста! — козырнул Дима. — Так как с риками-то, Светлый? Поможешь?..

— Петя немного напутал. С риком поработал не я, а Аррутар.

— Нет, Петя ничего не напутал. Он так и рассказывал: Аррутар с помощью Синего Пса. Но теперь-то, Светлый, у тебя свой пёс имеется.

— Попробую. Только получится ли?

— Как есть получится! — обрадовался Дима.

Позже я вновь соединился с Долгой Гривой. В пещере было довольно темно, а вход в неё после обстрела энергетическими лучами почти завален горой камней. Лишь высоко вверху оставалось крошечное окошко, через которое проникал слабый дневной свет, периодически заслоняемый жирными чёрными клубами дыма от догорающих обломков «Летающего дракона». Я залез по осыпи и выглянул наружу. Над Полуденным Морем стояла лёгкая дымка, но плато просматривалось превосходно. Ни катера, ни тарелки уже не было. По небу плыли редкие облака. Несколько штук я согнал в одно и вылепил из них сжатую кисть руки, оттопыренным мизинцем указующую на Суонар.

Одесса,

15 лакината 8855 года

По мере взросления Беса наши ментальные контакты становились всё более частыми. Это было очень непривычное ощущение: словно бы смотришь на одном экране сразу два фильма и пытаешься разом вникнуть в содержание обоих. Впрочем, это пример несколько упрощённый, потому что в действительности в этом процессе были заняты не только зрение и слух, но и все остальные органы чувств. «И как это получается у Аррутара с его полусотней Синих Псов?» — не переставал удивляться я. Бесу было проще, чем мне: он с ходу отметал лишние ощущения и ориентировался только по тем, которые ему были необходимы на данный момент, обращая внимание на моё присутствие в своей голове только тогда, когда я к нему «обращался». Я же сделал для себя массу открытий. Оказывается, очень увлекательно гоняться за собственным хвостом, который почему-то всегда успевает убежать в отличие от вкусных толстых лягушек... Ну, и тому подобное. Контакты чаще всего возникали на фоне эмоциональных всплесков, которых у Беса, с восторгом познающего окружающий мир, конечно, было гораздо больше. Очень часто мне во время какого-нибудь разговора приходилось отвлекаться то на злобно цыкающего похожего бурундучка зверька, то на удивительный хвост, который прыгал сам по себе, без ящерицы, то на что-то непонятное, что непременно следовало обнюхать.

Однако очень скоро я приспособился и из сигналов, поступающих от Беса, стал почти машинально выделять только действительно важные. Впервые у меня получилось дать мысленный приказ Бесу, когда он намеревался поиграть с метровой гюрзой.

Поздним вечером мы с Петей обсуждали план размещения вооружений в возводимых на побережье дотах, когда ко мне поступил «звонок» от Беса.

— Петя, стоп! Погоди маленько... — я прикрыл глаза, сосредотачиваясь на контакте со щенком.

— Что с тобой, Светлый? Тебе плохо?

— Нет, всё нормально. Но немного помолчи.

...Я учуял знакомый запах. Точно такой же запах исходил от той дальнометки, которую я обнаружил на острове: где-то недалеко был тот, кто её сюда принёс...

— Обнаружены шпионы императора. Срочно вызови наряд гвардейцев! — скомандовал я.

...След был свежий и вёл к небольшой времянке, стоящей на краю города между двумя высокими эвкалиптами...

— Вместе с ними срочно — на улицу Цветочную, последний дом! И оставайся на связи со мной.

...Из окошка времянки был виден огонёк светильника и слышались два неразборчивых мужских голоса. Участок земли был из вновь выделенных, обнести оградой его ещё не успели, поэтому я без помех смог подобраться вплотную к жилищу и отчётливо слышал происходящий там разговор.

—...служить императору после всего, что здесь увидел и услышал! ..

Моя память прочно зафиксировала и имена, и голоса всех без исключения жителей Одессы. Этот взволнованный голос принадлежал одному из недавно прибывших, который представился как Орул-скорняк.

— Петя? — поднёс я к уху дальноговорник.

— На связи, Светлый! Продвигаемся к заданному месту.

— Первый объект захвата: Орул-скорняк. Блондин, рост чуть выше среднего, телосложение плотное, лицо круглое, глаза голубые, шрам на левой брови, справа над губой крупная родинка.

... — Тебе что, мало денег обещано? — поинтересовался второй...

Я узнал по голосу прибывшего в одной партии с Орулом человека, который назвался Видо-писцом. Ещё тогда я обратил внимание на его руки: косточки набиты, как у каратиста. Но мало ли кто чем занимается? Монахи Шаолиня, к примеру, тоже вполне могут за себя постоять.

— Второй объект захвата: Видо-писец. Высокий шатен, телосложение сухощавое, но мускулистое, глаза карие, лицо овальное, особых примет нет. Возможно, владеет приёмами боевых единоборств.

... — На те золотые, которые ты получишь, — продолжал Видо, — ты сможешь безбедно прожить до конца своих дней даже не возвращаясь к своему ремеслу. И всё это только лишь за то, чтобы увести из-под носа Апри какой-то камешек, который толком даже и не охраняется! Разве это сложно для такого мастера, как ты, которого и в императорской сокровищнице, святая святых дворца, поймали лишь благодаря нелепой случайности? Право же, меня удивляет милосердие императора! В моём доме один раз тоже поймали вора, так он проклял тот день, когда появился на свет.

— Милосердие?! О чём ты?! Здесь от милосердия даже запаха нет — сплошная корысть. Ход его мысли прост: замучить вора — пользы не будет, а коль сумел он проникнуть в сокровищницу — сумеет и нужный камешек выкрасть. А чтобы не сбежал — отца в заложники! Милосердие, скажешь тоже... А чума бесполия? А пришельцы со второй луны?

— Ничего этого нет! Бесполые были всегда. И две луны также были со времён Сотворения. Все эти байки — хитрый ход Апри: на самом-то деле он никакой не освободитель, а простой политический интриган, который мечтает занять трон императора.

— Я видел Олина Апри. Он совсем не похож на такого человека. Он щедр, он заботится о простых людях.

— Все ему подобные до поры до времени хотят казаться хорошими. Он жертвует многим, чтобы получить всё. Он и не скрывает, что хочет свергнуть императора. И, если ему удастся это сделать, кто, по-твоему, взойдёт на трон?! Вот то-то же!

— Не верю я тебе. Зарёкся я легавым верить. Тем паче, таким, как ты, тайным. Одиножды поверил,..

— У императора есть отряд для особых операций? — спросил я у Пети.

— Ходят слухи, что есть. «Полуночные призраки». Но сам я с ними не сталкивался. А что?

— Есть подозрение, что Видо — из их числа. Будьте осторожны: в таких подразделениях учат использовать любую вещь в качестве оружия.

...так на каторге оказался. А если даже и так, как ты говоришь! По мне, уж лучше император Олин, чем нынешний, у которого даже и имени-то нет. Многие так и считают, что «Император» — это его имя. Апри не стал бы брать в заложники моего отца. Думаю, он вообще бы не стал пользоваться ни услугами вора, ни услугами наёмного убийцы.

— Ты что, был на каторге? — удивился Видо. — Но таких, как ты, оттуда не отпускают, и оттуда никто не сбегал.

— Тебе-то откуда это знать? — невесело усмехнулся Орул. — Кто их там считает, каторжников? И кто считает их трупы, которые даже не хоронят, а просто бросают в дальнем конце Малого каньона на растерзание стервятникам? Два самодельных ножа и фляга с водой — вот и всё, что у меня было, когда я ночью почти на ощупь взбирался по скале на плато. Местами я пробирался почти на одних ножах, втыкая их в трещины между камнями. Где-то на полпути один из ножей сломался, и я чуть не рухнул вниз. Это просто чудо, что я тогда выбрался. Дважды такое не повторяется. А про то, как я скитался по Плато Синих Псов — это уже история на особицу. И за это я должен благодарить императора?

— Надо понимать, что выполнять приказ императора ты не собираешься?

— Я хороший вор. А чтобы быть хорошим вором, надо хорошо знать людей. Когда я разговаривал с императором, я видел его глаза: они говорили мне совсем не то, что слышали мои уши. «Твоего отца я уже убил, — говорили они. — И с тобой будет то же самое. Но сначала ты принесёшь мне камень!»

— И что ты сейчас намерен делать?

— Я ведь ещё ни в чём не провинился перед лад-лэдом Апри...

— А это ведь как посмотреть! Уже одно то, что ты знаешь о том, что я собираюсь сделать, и не сообщаешь...

В этот момент контакт с Бесом — самый длительный из всех, которые были — оборвался: щенок переутомился.

— Поторопитесь! — скомандовал я. — Похоже, намечается убийство. Орул — жертва шантажа, постарайтесь, чтобы он не пострадал. Реальный противник — Видо, с ним — по обстоятельствам. Где-то там крутится Бес, позаботься о нём.

— Всё понял, Светлый. Уже подходим. Халупа перед нами. Всё тихо, внутри темно. Сейчас штурманём!

— Стоп! Внутри темно? Там же только что горел свет... На штурм не идти. Дом окружить, после чего предложить Видо сдаться. Вызвать подкре...

И тут раздался очень громкий взрыв: сначала я его услышал по дальноговорнику, а затем, несколько мгновений спустя, звуковая волна докатилась до центра Одессы.

— Петя, что там у вас случилось?!

— Хорошо, Светлый, что ты нас предупредил. Халупа разлетелась вдребезги, но наши все целы. Включая твою псинку.

— Осмотрите место происшествия.

— Уже осматриваем... Разнесло всё основательно... Кругом куски досок... Обнаружили тело... Осматриваем... Без признаков жизни. Судя по твоим описаниям, это Орул. Больше никого нет. Второй ушёл. Скорее всего — в лес: он начинается в нескольких шагах отсюда. Организовываем преследование.

— Отставить преследование! В лучшем случае вы его просто не найдёте. В худшем — будут потери с нашей стороны. Не забывай, с кем имеешь дело.

— Так ведь уйдёт, гад!

— Не уйдёт. Возвращайтесь, — я отключился от связи и зло проворчал, — Куда он денется... с подводной лодки...

Одесса,

17 лакината 8855 года

Капитан Дима за последние дни весь извёлся, ожидая возвращения своих подчинённых. Внешне он старался это никак не показывать, но уже только лишь то, что с начала дня он уже третий раз просил меня соединиться с толимбским порталом, красноречиво свидетельствовало о его душевной тревоге. И как будто бы тень слетела с его лица, когда он увидел, как они перешагивают порог портала, радостные и довольные тем, что сумели хорошо выполнить порученное им задание.

Гвардейцы и примкнувшие к ним восемь освобождённых добирались до портала, находящимся под Толимбом, шесть суток — довольно быстро, если учесть, что передвигаться приходилось скрытно, да при этом ещё и перегонять две дюжины одурманенных, плохо соображающих риков. На животных было жалко смотреть: табун напоминал компанию чересчур перебравших забулдыг. Они брели, качаясь и спотыкаясь, с мутным бессмысленным взглядом, на телах у некоторых виднелись наскоро подлеченные Санком раны — видимо, результат вспыхивавших между ними беспричинных драк.

— А почему они такие тощие? — спросил я у Санка. — Неужели под Толимбом пастбищ нет?

— Не в пасбищах дело, Светлый. Дурные-то они сейчас дурные, да только вот тоска по хозяину никуда не делась. Отказываются они от еды-то, вот ведь какое дело... Жаль животинок. Им, ежели сейчас не помочь, жить осталось дня два-три, — парень большим пальцем смахнул из уголка глаза набежавшую непрошенную слезу.

Я посмотрел на сидящего у моих ног щенка и спросил его:

— Ну что, Бес, попробуем помочь лошадкам?

Накануне я провёл эксперимент, добровольными участниками которого стали Вася и Петя. Меня очень заинтересовал сам факт возникновения ментальных контактов со щенком, и в связи с этим возник закономерный вопрос: не присутствие ли Пса наделяет его хозяина телепатическими способностями? С утра мы, чтобы никто не отвлекал, заперлись в здании администрации, и втечение пяти часов в присутствии Беса я пытался прочитать мысли гвардейцев и послать им свои. После многочисленных попыток Петя, наконец, воспроизвёл фразу, которую я ему посылал: «В лесу родилась ёлочка». После этого мне удалось, хотя и не с первого раза, передать ему ещё несколько фраз. Внешне щенок в этом никак не участвовал — валялся кверху пузом, иногда порывался поиграть со мной. Однако стоило лишь удалить его из зоны видимости (Вася уносил его за перегородку), как тут же все попытки становились безрезультатными. Это подтверждало мои предположения. С обратной связью дело обстояло намного хуже: то, что возникало перед моим мысленным взором, я никак не мог связать во что-то единое целое.

Помнится, наткнулся я в одном научно-популярном журнале на статью, в которой утверждалось, что мысли человека можно читать, наложив на его горло чувствительные датчики: дескать, голосовые мышцы непроизвольно сокращаются, когда он мысленно произносит слова. Может быть, конечно, и так. Но дело-то в том, что словами обычный человек думает крайне редко, лишь в том случае, когда сознательно пытается контролировать свой мыслительный процесс. А в основном мысли — это образы, взаимосвязи между ними, ассоциации, присущие только данной конкретной личности. Постороннему разобраться в этом фейерверке эмоций очень и очень сложно, для этого нужен немалый опыт.

— Петя, сделаем так, — сказал я. — Ты задумаешь какую-нибудь фразу и, чтобы можно было проконтролировать, шепнёшь её Васе. После этого повторяй про себя только лишь её одну. Давай!

Петя поскрёб пятернёй затылок, потом склонился к васиному уху и что-то прошептал. Тот хмыкнул и кивнул в знак того, что понял. Я вновь сосредоточился и, не прошло и минуты, как в голове завертелось: «...по распорядку... Война войной, а обед по распорядку... Война войной, а обед...»

Я поднял глаза и увидел, что Петя — губки бантиком, руки аккуратно лежат на коленях ладонями вниз: ну прямо не полковник, а идеальное воплощение пай-мальчика — с самым невинным видом рассматривает потолок.

— Давно подозревал, — с укоризной произнёс я, — что вам набивать своё брюхо гораздо интереснее, нежели заниматься научными экспериментами!

Гвардейцы смущённо хрюкнули.

— Ладно уж, отправляйтесь на обед!

— Есть отправляться на обед! — вскочив, козырнул Петя. — Капитан Вася!

— Я!

— На обед стройся! Левое плечо вперёд — шагом-м-м... арш! Песню запе... вай!

— «В лесу-у-у родилась ё-ё-ёлочка!» — затопали они строевым шагом к выходу.

— Раздолбаи... — весело проворчал я им вслед.

— Начнём, пожалуй, с командирского рика. Какого ты себе выбрал? — спросил я у Димы.

— Вон того, серого.

— Веди его сюда.

Дима подвёл за недоуздок шатающегося скакуна. Я долго не мог поймать блуждающий взгляд животного. Наконец мне это удалось, и спустя малое время стали доступны мыслеобразы рика. Они представились мне в виде очень запутанной пространственной схемы, где каждое понятие было представлено в виде сложного объёмного тела только ему присущих формы и цвета. Понятия соединялись между собой ассоциативными разноцветными цепочками. Хорошие ассоциации мне виделись в различных оттенках жёлтого цвета, плохие — в синих тонах, нейтральные — в зелёных.

Если рики так преданы, то хозяин должен в их сознании ассоциироваться по большей части с чем-то хорошим. Приняв этот постулат за отправную точку, я принялся мысленно передвигаться от первого попавшегося мне понятия по наиболее светлым ассоциативным цепочкам. Найти оказалось легко, путь был не длинным: «голод» — «кушать» — «трава» — «овёс» — «кормушка» — «дом» — «хозяин». Понятие «хозяин» представлялся в виде сложного лучистого тела ярко-жёлтого цвета, с которым связывалось большинство положительных эмоций. Гораздо труднее было найти мыслеформу, которая ассоциировалась у рика с Димой — для этого мне пришлось изрядно поплутать по лабиринтам сознания животного. Наконец, это удалось: найденный образ представлял собой нечто амёбоподобное светло-синего цвета. Найденные два тела я поменял местами. Изменив дислокацию, они тут же поменяли и цвета, которые напрямую зависели от цвета ведущих к ним ассоциативных цепочек.

После этого я выстроил линию желаемых поступков рика на ближайшее время: «спать» — «проснуться» — «Дима-хозяин» — «радость» — «голод» — «кушать».

Рик закрыл глаза, подогнул ноги, лёг, вытянув вперёд рогатую голову, и уснул. Контакт прервался.

— Думаю, получилось, — сообщил я Диме, напряжённо ожидающему результатов. — Когда рик проснётся, ты должен быть рядом. И приготовь ему покушать чего-нибудь повкуснее. Овса, например. Подводите следующего!..

Переориентация риков на других хозяев оказалась не слишком утомительным занятием. Скорее, наоборот: словно головоломки разгадываешь и получаешь удовлетворение от того, что всё замечательно выходит, а результат сходится с ответом. К концу дня Дима и девятнадцать гвардейцев из его роты стали счастливыми владельцами риков. Ещё четырёх скакунов я распорядился выделить для полковника и командиров остальных рот. Энтузиазма в диминой роте это, конечно, не вызвало. Тем более, что риков командиры выбирали себе сами. Тем не менее, приказ единодушно был признан справедливым.

Одесса,

18 лакината 8855 года

Утром за мной зашёл Петя.

— Пойдём, Светлый, на Совет. Все уже собрались, тебя ждём.

— Подожди, какой Совет? — ничего не понял я. — На сегодняшнее утро Совет не запланирован!

— Внеочередной, по поводу чрезвычайного происшествия: старшего герасима обидели.

— Кто?

— А неизвестно. Никто никого не видел. Однако же кое-какие следы остались.

Мы поспешили к зданию администрации. Петя на ходу рассказывал мне то немногое, что сам узнал об инциденте:

— С полчаса назад это было. Сержант Ради вывел отделение новобранцев на утреннюю пробежку. Бегут они, стало быть, по центральной площади. Глядь — мужик лежит на земле. Ну, думают, пьяный. Ан, нет: пьяные то всё больше нараскоряку валяются, а этот — столбиком. Ближе-то подошли — а это Муму в отключке полной, да ещё и зашнурован от подбородка до самых пяток. Сивушного запаха нет. Да и не солидно бы при такой-то должности. Ну, понятно, развязали его, в сознание привели. А он и вспомнить-то ничего не может, только глазами хлопает да руками разводит. А под верёвку-то записочка была заткнута. Ради, конечно, как положено, доложил обо всём по команде. Как до меня дошло, так я и распорядился Совет собрать.

Члены Совета с нетерпением ждали моего прихода. Муму, похоже, уже не в первый раз рассказывал:

— Иду, стало быть, к стойлам риковым, которые на Речной улице ныне строим. Думаю, сколько ещё досок надобно, да крепежу, да инструменты какие потребуются. И вдруг — раз! — и уже, значит, Ради меня по щекам хлопает. И тело всё затекло — не пошевелиться! А как я с Речной на площадь попал — убей, не помню!

На столе лежала та самая записка — кусок похожей на бересту коры с нацарапанными на ней рунами.

«Лад-лэд Апри! — прочитал я вслух. — Пока это только предупреждение. Я не хочу жить затравленным зверем на этом поганом острове. Да и тебе моё присутствие радости не доставит. Я предлагаю безоружный поединок до полной победы с лучшим бойцом твоего лэдства сегодня в полдень на площади. В случае моей победы ты обязуешься живым и невредимым переправить меня на материк. Белый флаг над главным зданием будет означать, что ты согласен и даёшь слово лэда, что так и будет. Иначе я буду вынужден каждую ночь убивать по одному твоему подданному. Видо.»

— Вот мерзавец! — возмутился Петя. — Сейчас подниму гвардию. Прочешем лес, найдём этого...

— Не стоит, — возразил я. — Слишком мало у тебя людей для того, чтобы джунгли прочёсывать. А если это действительно «полуночный призрак», человек из спецслужбы, то подозреваю, что твои бойцы в двух шагах от него пройдут и не заметят.

— Я замечу, — сказал Джой. — Я неплохой охотник и, думаю, сумею его выследить.

— Джой, я не ставлю под сомнение твои охотничьи таланты. Однако охота на зверя и охота на человека — разные вещи. И боюсь, что этого Видо как раз на людей и натаскивали.

— А если Аррутара попросить? — предложил он. — Уж сипсы-то быстрёхонько его найдут!

— Найти-то, скорее всего, найдут. Но сколько Синих Псов могут поплатиться за это жизнью?

— Так ведь людей-то жальче...

— Да, людей жаль ещё больше. Поэтому я решил принять его вызов.

— Правильно! — обрадовался Петя. — А я его тут встречу с полудюжиной автоматчиков!

— Никаких автоматчиков! Если я поднимаю флаг, то это означает, что я обещаю ему неприкосновенность, что я даю слово лэда.

— Но народ-то об этом не знает! — приглушённым голосом сказал Петя.

— Достаточно того, что об этом знаю я.

— Ну, тогда хотя бы разреши мне лично ему шею свернуть!

— Этот Видо напал на моего подданного, пренебрежительно отозвался о Априи и пытается меня шантажировать. Я считаю это личным оскорблением, и сам отвечу наглецу. К тому же, он пробрался на остров с намерением меня убить. Вот пусть и попробует.

Конечно, это была не война, и о поединке не распространялись. Однако, как известно, даже вся земля слухом полнится — что уж говорить о маленьком островке! К полудню на центральной площади было не протолкнуться. Цепочка гвардейцев, отгораживая большой круг в центре, с трудом сдерживала одесситов. Ещё две цепочки держали свободным проход, по которому уверенно и не спеша шёл Видо, не обращая и малейшего внимания на раздающиеся из толпы гневные крики. Я вышел ему на встречу. Едва мы сошлись глаза в глаза, шум стих.

— Ты подобрал мне соперника? — спросил он вместо приветствия.

— Подбирать нет необходимости. Я сам могу постоять за свою честь.

— Не ожидал, — произнёс он совершенно бесстрастным голосом. — Но тебя не смущает, что ты лад-лэд, а я — никто?

— Нет.

— Меня тоже это не смущает. Смущает меня другое: кто после поединка откроет Врата?

— Я открою их заранее. Однако не уверен, что тебе придётся ими воспользоваться.

— Я в этом был бы вполне уверен, будь у меня другой противник. Я верю слову лад-лэда. Чернь же мне ничего не обещала. Переживёт ли слово своего хозяина?

— Если этот человек победит в поединке, он должен беспрепятственно покинуть остров через Врата! Это приказ! — громко обратился я к окружающим и, повернувшись к шпиону, спросил. — Ты удовлетворён?

— Да.

По моему распоряжению техники принесли и смонтировали прямо на площади один из порталов. Это заняло некоторое время, втечение которого Видо с закрытыми глазами сидел в центре круга в позе медитирующего. Я включил аппарат, и его проём привычно замерцал, открывая проход в иные широты. Петя установил возле портала пост из двух автоматчиков, и я вернулся в центр площади.

— Что с той стороны? — спросил Видо.

— Материк. Как и было в твоих условиях.

— А точнее?

— Сориентируешься на месте. Если попадёшь туда.

— Постараюсь. Начнём?

Я кивнул.

— Рад, что ты предоставляешь мне возможность вернуться с выполненным заданием, — сказал Видо, и впервые за всё время его губы чуть дёрнулись в полуулыбке-полуусмешке. После этого он напал на меня.

Благодаря ежедневным тренировкам в состояние боевого транса я уже мог входить в любой момент по своему желанию, что и не замедлил сделать. Окружающий мир вновь приобрёл тягучесть, но движения Видо ничуть не замедлились: это состояние и для него не было секретом.

В этом бою я впервые ощутил, как могут мешать излишне накачанные мышцы: соперник оказался более проворным. Мне пришлось предельно сконцентрироваться, чтобы не пропустить ни одного из градом посыпавшихся ударов, зачастую весьма коварных. Стиль ведения боя был мне незнаком и не напоминал ни один из тех, что я знал. Видо передвигался удивительно пластичными непредсказуемыми рывками, нанося удары руками и ногами из самых, казалось бы, неудобных положений. Это был серьёзный соперник, здесь я ещё не встречал бойца такого уровня. На три-четыре его атаки я едва успевал отвечать одной. Пару раз на его контратаках я пропустил по весьма болезненному удару, в то время как мои удары Видо неизменно блокировал либо уходил от них. Однако одно несомненное преимущество я всё же имел. Я не уставал и мог вести бой как угодно долго, а мой противник, рассчитывая очень быстро расправиться со мной за счёт мощного натиска, полностью выдохся уже через несколько минут. Об этом я догадался, когда он, словно ища пути отступления, бросил короткий взгляд в сторону портала. В таком бою и этого краткого мига бывает более чем достаточно: чуть отвлёкшись, он тут же пропустил удар ногой в грудь, который отбросил его на пару шагов. Видо уже почти упал навзничь, но в самый последний момент одновременно ударил по земле руками и ногами и, сделав невероятное сальто назад, вновь очутился на ногах. Я, было, решил, что он вознамерился сменить стиль боя, потому что теперь он стоял в иной стойке: ноги полусогнуты, правая рука направлена на меня «лапой тигра», ладонь левой руки лежит на предплечье правой. Сделал шаг в мою сторону. Второй. Что-то странным мне показалось в его поведении, но раздумывать времени не было. Упав на руки, я крутанул тело и обеими ногами сделал подсечку. Видо рухнул и больше не встал. Лежащее на земле тело уже не имело ничего общего с жизнью. Это меня удивило: слишком сложный был поединок, чтобы окончиться так просто! Не мог он умереть от такого удара!

— Отнесите тело в здание администрации, — приказал я подбежавшим гвардейцам. — И вызовите туда же Тико Тони.

Сам же я подошёл к порталу и уже намеревался его отключить, но меня остановил Петя.

— Подожди минутку, Светлый, — он пересёк границу портала и свистнул. Из зарослей вышли шестеро автоматчиков и направились к нему. — А ты правильно сделал, что сам против этого Видо вышел. Смотрел я на ваш бой и думал: мне бы с ним не справиться! Очень уж вёрток!

— Ты мне зубы не заговаривай! Что делали твои гвардейцы на той стороне портала?

— Не хотели идти против твоего слова, — Петя смотрел мне в глаза с полной уверенностью в своей правоте. — Случись что, Априю бы он покинул беспрепятственно. Однако ж безопасности на материке ты ему не обещал...

— Ты сомневался в исходе поединка?

— Начал было, Светлый, есть грех. Особенно после того, как ты пару плюх пропустил.

Вот ведь моральная дилемма! Ругать или хвалить Петю за этот поступок? Формально он, конечно, прав. Шпионов и диверсантов по законам войны следует уничтожать без суда и следствия. И уж отпускать Видо нельзя было ни в коем случае. Внутри меня всё протестовало против такого решения проблемы. Однако получается так, что на одной чаше весов — слово лэда, а на второй — пять тысяч человеческих жизней. Что весомее?

— Для чего ты вызвал меня, Светлый лад-лэд? — с этим вопросом в дверях администрации появился лейб-лекарь Тико Тони.

— Профессор, я прошу тебя осмотреть это тело. Меня интересует, от чего наступила смерть?

— Ну что ж, посмотрим, посмотрим... — склонился над трупом Тико Тони. — Очень знакомые признаки! А ну-ка, молодые люди, давайте снимем с него одежду.

Последняя фраза относилась к Джою и Пете. Те без особого желания, но всё-таки принялись помогать лекарю.

— Что ж, дальше можно не раздевать, — сказал профессор, как только была снята курточка. — Так я и предполагал. Обрати внимание, Светлый лад-лэд, вот на это приспособление, что закреплено у этого человека на предплечье. Вот эта маленькая и вполне безобидная на вид коробочка на самом деле есть очень подлое оружие. Внутри неё находится очень упругая пружина, с помощью которой на тридцать-сорок шагов совершенно бесшумно выстреливаются тонкие иголочки, пропитанные сильнейшим ядом, сырьём для которого послужили выделения слюнных желёз синего паука с тропического острова Тейдет. Точно такая же игла торчит в запястье правой руки осматриваемого тела. Несколько удивляет положение илы и угол, пол которым она воткнута в тело. Можно предположить, что выстреливаемая игла была несколько погнута, отчего траектория её полёта оказалась непредсказуемой для стрелявшего.

Одесса,

19 лакината 8855 года

После дня, проведённого в суете и хлопотах, несказанное удовольствие — скакать на Буцефале по вылизанному океаном берегу, подставляя разгорячённое лицо солёному бризу. Застоявшийся скакун, радостно всхрапывая, мчит что есть духа по мокрому песку, а ветер сдувает все заботы и тревоги, делая голову лёгкой, а мысли — радостными.

Возвращаясь обратно, Буцефал уже привычно завернул к облюбованной мною лагуне, где я обычно купался после прогулки. Выпрыгнув из седла, я сбросил одежду, и рик бдительно стал на страже подле неё, зорко оглядывая окрестности и грозно фыркая, чтобы отпугнуть всякого, кто позарится на вещи хозяина. Правда, место здесь абсолютно безлюдное, пугать совершенно некого, и единственный результат этого фырканья — его слюни на моей курточке. Но не станешь же бранить преданное животное за излишнее усердие! Так что с мокрой курточкой приходилось мириться.

Дно лагуны пологое, до глубокого места идти приходилось долго. Когда тёплая вода достигла колен, я нырнул в набежавшую волну и поплыл, иногда задевая руками песок. Отплыв подальше, я немного понырял, а затем лёг на воду и расслабился под лёгкое покачивание, глядя на первые появляющиеся на небосклоне звёзды. И тут я услышал плеск, отличный от мерного шума волн. Повернувшись к берегу, я увидел голову плывущего ко мне человека. Разглядеть, кто это, не позволял наступивший короткий приморский сумрак. На берегу рядом с моей лежала ещё она кучка одежды: Буцефал не счёл нужным предупредить меня о неожиданном визитёре, и теперь с прежним усердием охранял обе. Лишь только когда пловец оказался достаточно близко, я понял, кто ко мне приближается: это была Та.

— Длани Обоих над тобой, Светлый!

— И тебе Их покровительства! Что ты здесь делаешь?

— То же, что и ты. Купаюсь. Поплыли во-он туда, навстречу волнам!

Некоторое время мы молча плыли рядом.

— О чём задумался, Светлый? — спросила она.

— Думаю, что бы такое придумать,.. чтобы было проще подвозить каменные блоки, из которых мы строим береговые укрепления, — ответил я.

Я лукавил: разве можно думать о каких-то каменных глыбах, когда рядом парит обнажённая нимфа, в которую — только сейчас признался себе — я влюблён, а воображение услужливо дорисовывает всё то, что полускрывает морская вода?

Ночь, как всегда, упала мягко и внезапно, как прыгнувшая из засады тигрица. В нахлынувшем мраке пропал океан, пропал остров, и лишь высоко в небе на сгустившейся дымке расплылись неяркие кляксы звёзд. Все направления стали равнозначными. Моя попытка посветить Мечом привела лишь к тому, что глаза вообще перестали хоть что-либо различать.

— Светлый, ты знаешь, куда плыть? — испуганным голосом спросила Та.

— Конечно! — ответил я с уверенностью, которой на самом деле не ощущал.

— Это хорошо... А то мне вдруг стало страшно. Даже руки ослабели...

— Подплывай ко мне. Держись за мои плечи и не бойся.

Девушка подплыла и, ухватившись за мои плечи, прижалась ко мне. Спиной я чувствовал её тёплое тело, которое сотрясала мелкая дрожь. Я, правда, и сам заволновался, но тут же сказал себе: не паниковать! Ничего страшного не случилось. Сил у меня — не занимать, понадобится — и всю ночь могу на воде продержаться. Правда, за это время нас может снести незнамо куда. Да и Та — выдержит ли она такое длительное купание? Эх, какой-нибудь бы знак с берега, какой-нибудь сигнал!..

— Буцефа-а-ал! — заорал я что было мочи, и сразу же далеко справа от меня раздалось тревожное ржание. Я повернул и поплыл на звук, время от времени вновь и вновь окликая рика. Та сразу успокоилась, но всё же сама плыть не решалась.

— Как романтично! — сказала она. — Ты, как сказочный герой, спас меня от смерти.

— Предлагаю и дальше действовать по сценарию сказки: герой признаётся принцессе в любви, ведёт под венец и... жили они долго и счастливо! — под шуткой и нарочитым весельем я скрывал охватившее меня волнение.

— А ты в самом деле любишь меня? — спросила она тревожно.

— Да, милая. Я понял, что люблю тебя уже давно. С тех пор, как мы с Ас... с тех пор, как я впервые увидел тебя. А ты? Ты любишь?

Та долго молчала. Я ощущал, как часто бьётся её сердце.

— Поверь, мне очень жаль тебя огорчать, — наконец сказала она. — Любая женщина посчитает меня сумасшедшей. Но я не... Ты красивый, сильный, умный, знаменитый, богатый. Но я ничего не могу с собой поделать! Моё сердце ждёт кого-то другого.

— Прости, я ничего не понимаю: для чего же тогда ты пришла сюда?

— Разум борется с моим сердцем. Он шепчет, что лучше тебя я никого не встречу, что никогда не найду того, кого ищу с таким бестолковым упорством, никогда не узнаю счастья любви. И я боюсь, что он, мой разум, прав. Поэтому я хотела попросить тебя дать мне счастье другого рода: счастье материнства.

Ещё несколько гребков — и моя рука задела дно. Совсем рядом послышалось радостное ржание Буцефала. Я подхватил обессилевшую Та на руки и вынес на берег.

Эту тёплую ночь мы провели прямо здесь, у голубой лагуны. Я ощущал себя и счастливым, и подавленным рядом с любимой девушкой, которая одновременно и принадлежала, и не принадлежала мне.

Одесса,

22 лакината 8855 года

Я любил проводить свободное время, которого у меня оставалось не так уж и много, в библиотеке Сорбонны, полновластным хозяином которой стал Асий. Всего лишь две недели назад я привёз его из Суродилы вместе с первым сундуком фолиантов, а сейчас многочисленные полки уже сплошь уставлены рукописными изданиями и книгами, отпечатанными на примитивных станках. Начало библиотеки положило собрание из Дома Отдохновения, которое я, по частям привозя в Одессу, копировал в двух экземплярах: один — в библиотеку, другой — в «спецхран», под который отвёл одно из помещений Подземного Города. Господин Есуча, первоначально категорически было воспротивившийся «давать почитать» свои книги, резко изменил своё мнение, едва лишь узнал о суммах, которые я обязывался заплатить в качестве залога и абонентской платы. А платил много я ещё и потому, что чувствовал вину перед господином Есучей: мне удалось переманить на Априю его шеф-повара, мэтра Аника. Правда, в Доме Отдохновения осталось несколько его учеников, но всё-таки шеф-повар — это шеф-повар!

Фонды библиотеки регулярно пополнял и помощник старшего библиотекаря Касерен, благодаря Асию пристрастившийся к чтению. Он уже знал наперечёт все книготорговые лавки Ланелы и очень часто требовал направить его то в один, то в другой конец планеты. Возвращался он всегда с ворохом вновь приобретённых книг, после чего надолго засаживался за систематизацию и каталогизацию новинок.

— Вчера профессор Тико Тони провёл операцию по возвращению последнего из наших Неутомимых в исходное состояние, — рассказывал я Асию новости, удобно расположившись в большом кресле. — Мы подсчитали необходимые затраты биоэнергии. Оказалось, если в качестве доноров для каждой операции взять не менее двадцати шести человек, то это нисколько не скажется на их здоровье. От желающих помочь нашим гвардейцам отбою не было. Особенно много среди добровольцев было женщин, потому как Неутомимые после операции становятся необычайно, я бы даже сказал, чрезмерно сексуально озабоченными и заводят себе гаремы из четырёх-пяти подруг, что при нашей демографической ситуации весьма неплохо. Я дал указание технику, который обслуживает омолодитель, подобрать для последней операции не менее сорока человек с тем, чтобы немножечко «подкачать» и самого профессора, так что сегодня с утра он носится по Сорбонне как электровеник. Кстати, и тебе бы не повредило.

В это время дверь в библиотеку приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулись две лохматые головы, в которых я признал Коко и Лидо, молодых техников.

— А вот, наконец, и наши эйнштейны!

— Извини, Светлый, припозднились. Там такая драка, такая драка! Рыбари с пахарями схлестнулись — клочки во все стороны!

— Где дерутся? — я встал, намереваясь идти восстанавливать порядок.

— Так всё уже! Уже не дерутся. Муму всех утихомирил. И зачинщиков выявил, на арбитраж сегодня приведёт.

— Ладно, вечером разберёмся, кто, зачем и почему, — сказал я, вновь опускаясь в кресло. — А сейчас приступим к работе.

Техники уселись за стол, разложив перед собой письменные принадлежности. Наша совместная работа заключалась в том, что техники под мою диктовку писали учебники: Коко — «Курс общей химии», а Лидо — «Алгебру и начала анализа». Молодые люди уселись за стол, разложив перед собой принесённые письменные принадлежности. Писать на Ланеле было принято тонкой кисточкой, однако я предложил использовать для этой цели птичьи перья. Мои писарчуки попробовали и решили, что ими пользоваться значительно удобнее. Асий положил перед каждым по стопке чистых листов из ослепительно-белого пластика: в тетради неведомого лингвиста оставались неиспользованные страницы, которые я с избытком накопировал для образовательных целей.

— Усердно и старательно пишите, да без помарок, — погрозил он им пальцем. — Не то абонемента лишу на месяц, а то и более!

— Подумаешь! — обиженно швыркнул носом Лидо. — За прошлый раз всего-то одну кляксу за две дюжины страниц поставил, а он уж всеми карами небесными стращает!

— Приступим, — сказал я. — Коко, пиши: «Кислоты — сложные вещества, при диссоциации которых в водном растворе образуются ионы водорода и кислотного остатка». Лидо, тебе: «Третье свойство. Обе части неравенства можно умножить (или разделить) на одно и то же отрицательное число (при этом необходимо изменить знак неравенства на противоположный)».

Арбитраж проходил вечером в административном здании, которое уже использовалось по прямому назначению. Когда я подошёл, любопытствующего народу было — не протолкнуться. Передо мной, правда, расступились, и я прошёл к помосту-сцене, куда был водружён стол. Первым, что мне бросилось в глаза, был укреплённый на стене большой стяг рода Апри: Ил наконец-то удосужилась выполнить своё обещание. За столом уже грозно восседал Муму, рядом понуро стояли два зачинщика беспорядков, рыбарь Сопо и пахарь Ломи, оба — молоденькие парнишки, только-только вышедшие из подросткового возраста.

— Ну что, смутьяны, признавайтесь перед всем честным людом: кто свару затеял? — пробасил Муму, как только я занял место рядом с ним. — Из-за чего драка завязалась?

— Из-за него всё, — обиженно произнёс Сопо. — Ни с того, ни с сего обозвал всех рыбарей мокрозадыми!

Та часть зала, где собрались представители рыбацкой общины, возмущённо загудела.

— Да?! Ни с того, ни с сего?! — взвился Ломи. — А кто пахарей земляными червяками обозвал?

Теперь недовольно загудела другая часть зала, где находились, преимущественно, земледельцы.

— А кто...

Между ними завязалась длительная перепалка, из которой я понял, что какой-то серьёзной причины для драки не было. Молодая кровь играла, энергия через край била. Как выяснить, кто круче — пахари или рыбаки, если одни всё время в поле, а другие — в море?

— Значит, так! — прервал я затянувшиеся взаимные обвинения. — С вами всё ясно. В том, что началась драка, виноваты оба, и оба наказываетесь внеурочными работами. В выходной день к полудню подойдёте на Сусликово поле. Да не одни. Каждому собрать команду из своих приятелей: не меньше дюжины человек из тех, что покрепче да попроворнее. Всё, арбитраж закончен!

Люди, ожидавшие увидеть грозную расправу, расходились неудовлетворённые зрелищем, не подозревая, что настоящее зрелище ждёт их впереди.

Одесса,

24 лакината 8855 года

Оба выходных дня молодые пахари разравнивали большое поле, засыпая ямы, срезая кочки, засыпая мраморной крошкой канавки, проложенные по моей разметке. Молодые рыбари в это время клеили многослойный шар из рыбьего пузыря. Другой шар сшивали из шестигранных кусочков чрезвычайно прочной шкуры рыбы-пузана. И те, и другие недоумевали: для чего это нужно? Потом сообща решили, что сделано это специально: бесполезная работа — самое противное наказание.

К вечеру второго дня я проверил качество работ. Поле было ровное, не придраться. Мяч, туго накачанный кузнечными мехами, был достаточно упруг и хорошо держал воздух. Пока бригада плотников заканчивала натягивать на сооружённые ими ворота рыбацкую сеть, я успел сходить в Подземный Город и сделать несколько копий мяча: вдруг этот невзначай прохудится?

Я собрал вокруг себя обе команды и вкратце объяснил футбольные правила. Слушали они меня весьма угрюмо, а на лицах читалось: ты господин, поэтому твои прихоти нам придётся выполнять волей-неволей!

Пробный матч между командами «Рыбарь» и «Пахарь» начался вяло, игроки еле бродили по полю, ожидая, когда мяч сам подкатится к ним. Капитан «Рыбаря» Сопо, не встречая особого сопротивления, протрусил к воротам соперника и без труда вкатил в них мяч. После этого игра остановилась. Все стояли и смотрели на меня.

— Ну вот, закатили они мяч в наши ворота. И что потом? — спросил Ломи.

— Потом? Потом Сопо будет гордиться тем, что рыбари круче пахарей, — подначил я, — и говорить всем, что пахари — тюфяки, которые по мячу ногой попасть не могут. И что вратарь у них — дыра-дырой. А мне волей-неволей придётся это подтвердить — я же всё это только что видел!

— Кто тюфяки? Это мы-то тюфяки?! Да мы им сейчас этих мячей накатаем — не унесут!

Что с этого момента началось! На крики, ор и свист на Сусликово поле один за другим подходили из города одесситы, которые, узнав, в чём дело, тоже начинали вносить посильную лепту в дело оглашения окрестностей воплями. Равнодушных не осталось, и двадцать четвёртое лакината вошёл в историю Ланелы как день рождения футбола.

Одесса,

3 тимината 8855 года

—...и не бойтесь рожать как можно больше детей, потому что отныне рождаться будут только мальчики и девочки. Живите дружно и счастливо. Ступайте же, и радостно отпразднуйте это событие в кругу друзей и близких! — такими словами я закончил обряд бракосочетания, который проводил по праву лад-лэда. Сегодня мужем и женой стали пять пар. За три из них я радовался особенно: супругами решили стать Джой и Ил, Атон и Ан, Бади и Ен. А кроме пар, на церемонии присутствовала ещё и пятёрка: капитан Вася решил узаконить свои отношения сразу с четырьмя девушками, причём подобрал их, как говорится, на все случаи жизни — одна худенькая, одна толстушка, одна высокая, а одна так и совсем крошечка.

Праздников на Ланеле было маловато, поэтому я задумал ввести новые. Сегодня учреждался День Свадеб, который решено было проводить раз в два месяца. После торжественной свадебной церемонии намечался праздничный футбольный матч между командами «Рыбарь» и «Гвардеец». Потом — выступление ансамбля ланельской народной песни и танца под совместным руководством Ил и Та, а затем — общий праздничный обед, над приготовлением которого уже второй день колдовал мэтр Аник с десятью поварятами: даже лад-лэд на это время был посажен на сухой паёк.

Однако попировать нам не пришлось. Ко мне с весьма озабоченным видом подошёл дежурный по гарнизону капитан Вася с дальноговорником в руке.

— Светлый, патруль дельтапланеристов докладывает: в море замечены приближающиеся к острову три корабля, — сообщил он. — Странные какие-то. Без парусов и вёсел. И очень большие.

Это меня озадачило. Неужели в распоряжении императора имеется что-то посерьёзнее боевых галер? Впрочем, почему бы и нет?

— Объявить боевую тревогу, — скомандовал я. — Гарнизону занять места согласно боевого расчёта. Найти Муму, и передать приказ: действовать по плану «Три линии». Лишних гражданских лиц срочно эвакуировать в Новгород и Парму.

В ближайшие двадцать минут всё в Одессе напоминало потревоженный муравейник, а потом улицы обезлюдели, замерли. Через два имеющихся портала гражданские жители очень организованно эвакуировались в новые населённые пункты, которые городами пока можно было назвать весьма условно. Гвардия уже заняла места в первой линии обороны — четырёх добротно построенных каменных дотах, оснащённых крупнокалиберными пулемётами и ракетными установками. Вторую линию — окопы и дзоты — обороняли ополченцы, с которыми Петя успел провести всего лишь несколько учебных занятий: я очень надеялся, что им в бой вступить не придётся. Третью линию, на самый крайний случай, мы оборудовали в горах.

Я прошёл в командный бункер, из амбразуры которого уже хорошо просматривались три идущие в линию корабля: металлические, непривычно-обтекаемых форм и по здешним меркам просто громадные — локтей сто двадцать в длину. То, что суда военные, угадывалось с первого взгляда: какая-то хищность просматривалась в их плавных обводах. Последние сомнения отпали, когда в палубах раскрылись люки, и оттуда поднялись боевые установки. На мирные цели гостей надеяться не приходилось.

— Ординарец, как связь? — поинтересовался я.

— Связь с дотами устойчивая, — доложило А-Ту, сидевшее за селекторным пультом, сконструированном техниками на базе дальноговорников.

— Вызови четвёртый, — приказал я.

— Капитан Коля, дот четыре, — раздалось из динамика.

— Говорит генерал Олин. Приказываю: как только корабли будут в зоне досягаемости, произвести предупредительный огонь из большого скорострела. Если не среагируют, вести огонь на поражение.

— Есть предупредить, а если не среагируют — огонь на поражение!

— Генерал! Говорит капитан Дима, дот два. А если я в него излучателем пульну?

— Когда ты успел его зарядить? — удивился я. Для зарядки излучателя, захваченного нами в «подземной войне», требовалось несколько часов работы генератора.

— Техники тут прибамбасик один притащили, так теперь за двадцать минут заряжается.

— Отлично. Держи на прицеле ближайший к тебе корабль. Стрелять по команде.

— Есть стрелять по команде!

Корабли подошли уже совсем близко. Один из них, дав мощный реверс, остановился и лёг в дрейф. Два других продолжали движение, и минут через пять оказались в зоне досягаемости. Длинная очередь из пулемёта вспорола перед ними воду, но корабли и не подумали остановиться. Их боевые башни развернулись в сторону, откуда вёлся огонь, и несколько ракет устремились к берегу. Там, где находился четвёртый дот, оглушающе рвануло.

— Коля, как у вас? — забеспокоился я.

— Нормально. Громко немножко. Один боец легко ранен.

— Всем — огонь! — крикнул я. Тотчас грянуло по всему берегу, вода вокруг кораблей вскипела от разрывов. Секунды спустя раздалось пронзительное шипение работающего излучателя, и яркое лиловое сияние окаймило все выступающие части левого корабля, на миг сделав его похожим на контурный рисунок. Он потерял направление, ушёл вбок и стал описывать широкие круги возле берега: им уже больше никто не управлял. Правый же корабль, получив несколько прямых ракетных попаданий, сбавил ход и задымился, но дуэли не прекращал. Подойдя к берегу, насколько это позволяла глубина, он развернулся и открыл беглую стрельбу из всех огневых установок. Часть борта откинулась, и по образовавшемуся пандусу из трюма в воду съехали два бронехода или не все уничтожило взрывом в арсенале, или же инхи пополнили арсенал императора. Бронеходы оказались ещё и амфибиями. Взбурив воду, они двинулись к берегу, ведя непрерывный огонь из всех башен. Корабль, получивший ещё несколько серьёзных пробоин, прикрывал их огневой завесой, но уже не покачивался на волнах: его ватерлиния локтя на три ушла под воду, киль прочно завяз в прибрежном песке. Первый, лишённый управления корабль постепенно сносило прибоем. Описывая очередной круг, он прошёл в опасной близости от второго. Стало очевидно, что ещё через круг корабли столкнутся. Вспыхнула паника, расчёты побросали свои орудия. Люди в панике прыгали в воду и отчаянно гребли прочь от обречённого судна, гибель которого не заставила себя ждать. С жутким скрежетом корабли столкнулись: один протаранил другого точно посередине, и на месте, где они только что находились, вспух гигантский чёрно-бордово-жёлтый клубок, от которого во все стороны стал расползаться по волнам рваный круг огня.

— Перенести огонь на бронеходы! — скомандовал я, и море вокруг машин забурлило от пуль и ракет. Однако опыта моим людям недоставало, и бронеходы без ущерба для себя выползли на пляж, где уже начиналась «мёртвая зона» для наших дотов. Дверцы машин открылись, и из каждой горохом высыпались и рассредоточились по естественным укрытиям два отделения Неутомимых. Бронеходы медленно поползли на Одессу. Пехота двигалась следом короткими перебежками.

— Светлый, десант идёт на ополчение! — раздался из динамика голос Пети. — Не выстоят мужички! Разреши им на подмогу рвануть?

— Приказ гвардии! — произнёс я в микрофон. — Всем оставаться на местах согласно боевого расчёта. Принять меры по предотвращению нападения на огневые точки со стороны берега. Не прекращать вести наблюдения за оставшимся кораблём. Как только он окажется в зоне досягаемости, вести огонь на поражение.

— Есть оставаться на местах... — голос Пети не смог скрыть его раздражения.

— Есть... есть... есть... — эхом отозвались командиры остальных дотов.

— Капитан Атон, принять командование дотом! Я — на вторую линию. Кстати, как дать понять противнику, что я намерен вступить в переговоры?

— Есть принять командование дотом! — откликнулся тот. — Переговорщик должен нести по флагу в каждой руке.

— Какого цвета должны быть флаги?

— Любого, только не красного. Противник должен видеть, что в руках нет оружия.

— А что означает красный флаг?

— Красный — вызов на поединок.

Муму я нашёл в окопах, где он руководил центром второй линии обороны. Флангами командовали младшие герасимы, Даду и Рубо. Ополченцам удалось подбить один бронеход из ракетной установки, и сейчас он жирно чадил посередине долины. Второй спрятался за пригорком и зло огрызался оттуда. Неутомимые залегли и вели обстрел наших позиций.

— Как обстановка? — спросил я.

— Да не шибко-то, — тяжело вздохнул старший герасим. — Пуляют, стервецы, уж больно метко. Пораненных много, а кой-кого уж и насмерть положили.

— Ясно. Распорядись, чтобы мне сделали два флага. Пойду с ними побеседую.

— Да нешто тебе самому можно? Никак нельзя! А пальнёт кто сдуру? Давай кого другого пошлём. Вот хоть бы меня!

— И что ты им скажешь?

— А то и скажу... Не дело, скажу, робите! Пошто, скажу, народ губите? Ни Тот, ни Другой сие хорошим делом не посчитают, кару на ваши головы ниспошлют!

— Нет, Муму, не убедят их такие слова. Тут другое говорить надо...

Впрочем, что говорить Неутомимым, я и сам точно не знал.

«Может быть, рассказать им о том, каким образом император искалечил их? Или о том, что, по его воле, грозит Ланеле?» — размышлял я, шагая навстречу противнику, сжимая в руках два флажка, изготовленных ополченцами из подсобных материалов. Стрельба с обеих сторон прекратилась, как только я, размахивая флагами, поднялся из окопа. Навстречу мне поднялся Неутомимый в форме атак-гроссера.

— Кто такой? Чего хочешь? — нагло и грубо спросил он.

— Моё имя Олин Апри...

— Олин Апри?

— Да.

— Огонь! — скомандовал он, резко выбросив руку в мою сторону. Отовсюду разом грохнуло, и на меня обрушился град пуль.

«Ах вы, гады! На парламентёра!..» — пронеслась в голове злая мысль. И тут же со всех сторон послышались крики боли. Неутомимые вскакивали и срывали с себя все металлические предметы, которые раскалялись и уже дымились, соприкоснувшись с любой органикой. Со стороны окопов нарастал громовой боевой клич «Йе-е-е-е-ес!», перенятый ополчением у гвардии: возмущённые одесситы шли в рукопашный бой. Вероломное нападение на переговорщика вызвало прилив народной ярости. Растерянных и обезоруженных Неутомимых тут же повязали. С большим трудом удалось удержать народ от самосуда.

— Но как же тебя не убили, Светлый?! — изумлялся Муму. — Ведь в упор, почитай, стреляли. А стрелки они, говорю ж, очень целкие!

Я вспомнил те мгновения, когда представлял мишень для более чем двух десятков автоматчиков. Вновь, как наяву, увидел язычки пламени из многих дул, летящие в меня пули, поднятые ими пылевые фонтанчики, ложащиеся вокруг меня по кругу... по слишком правильному кругу...

Обстрелянный в Суонаре «ледр», на котором я прилетел на Долгую Гриву, после приземления не имел ни одной пулевой отметины. Энергетический луч десантного катера не только не причинил «ледру» вреда, но и, отразившись, нанёс урон самим атакующим. Даже маленькую отравленную иглу, выпущенную в меня шпионом-убийцей, с той же силой завернуло обратно. И сейчас я тоже не получил ни малейшей царапины. Потому что Меч — только сейчас понял я — не только оружие, но и самая совершенная защита.

В это время со стороны моря раздался глухой рёв, заставивший всех обернуться. С третьего корабля, до сих пор лежащего в дрейфе, стартовал «Летающий дракон», обшивка которого ослепительно сверкала золотым. Поднявшись вверх всего локтей на тридцать, он чуть наклонился вперёд и в режиме вертолёта, не включая турбины, полетел к берегу. К этому времени командиры дотов успели сориентироваться и отдать приказ: заговорили крупнокалиберные пулемёты, взвыли ракеты, которые, правда, прошли очень далеко от цели. И вновь как громадный рассерженный морской змей зашипел излучатель. Однако и его разряд не достиг цели: частые лиловые разряды обтекли летательный аппарат по большой сфере, не причинив ему и малейшего вреда. Стрелять оказалось бессмысленно: до «дракона» также не долетала ни она пуля, ни одна ракета, его не брало излучение. В Одессу прибыл император. Из «ледра» огонь демонстративно не вёлся. Аппарат сначала завис над полем боя, затем очень медленно опустился. Дверцы машины открылись, и оттуда в одиночестве вышел император в том же самом мундире, в котором я видел его в первый раз. В руке он держал красный флажок, и, пройдя несколько шагов, небрежно воткнул его в землю. Сложив руки на груди, он стоял и ждал.

— Энто кто? — удивлённо спросил меня Муму. — Вызывает на единоборство... Кого, знать бы?

— Меня, — ответил я. — Это император. Я выхожу к нему. Никому не вмешиваться. Если со мною что случится — в бой не вступать, всем покинуть позиции и отходить к Вратам, переправляться в Парму и Новгород. А потом — разобрать порталы.

Погода, бывшая с утра чудесной, начала меняться на глазах. Резко поднялся холодный ветер, хлещущий попеременно с разных направлений. Со всех сторон, стремительно сжимая кольцо, небо затягивали тучи, мрак которых то и дело прорезали раскалённые щели молний. В краткое время лёгкие волны океана превратились в грозные штормовые валы, которые рушились на берег с такой силой, что он испуганно сотрясался.

Я шёл навстречу императору, а он всё так же стоял и молча смотрел, как я приближаюсь. Я остановился шагах в десяти от него и тоже молчал. Говорить было не о чем: мы оба прекрасно понимали, для чего встретились здесь. Чьё-то присутствие на Ланеле было лишним. А чьё именно — Предназначение определит в ближайшие мгновения. Поединок неизбежен. Каким он будет? Не будем же мы, право слово, размахивать световыми клинками как киношные рыцари джедай! И возможен ли поединок в принципе, если Мечи парируют все удары, направленные на его владельца? Но все ли? Может быть, какой-нибудь особый удар одного Меча способен пробить оборону другого? Или же всё гораздо проще: бой выигрывает тот, кто ударит первым? Тогда следует немедленно бить! Но сделать этого я не мог.

Моё внутреннее напряжение уже достигло звенящей стадии, когда я понял, что император наносит удар — какое-то еле уловимое изменение выражения его лица подсказало мне это. Даже краткого мига не оставалось мне на размышления. Всё, что произошло позже, происходило без вмешательства моего сознания. Мне казалось, я просто наблюдаю за событиями извне, вижу и императора, и себя откуда-то со стороны и сверху.

Впрочем, нет, не казалось. Я действительно смотрел на происходящее с высокой скалы удивительным зрением Белого Пса, лишённым цветовых восприятий, но насыщенного богатейшей палитрой нюансов световых ощущений, которым в людском языке нет названий и вряд ли будут. Две крохотные людские фигурки стояли внизу под скалой неподвижно, но вокруг каждой из них бешено пульсировала, постоянно меняясь, похожая на куст перекати-поля сфера из зубчатых разрядов, каждый из которых, казалось, жил своей жизнью. Набрав силу, эти ослепительные сполохи срывались с поверхности сферы — то в виде луча, то в виде секущей плоскости, а то и, собравшись вместе, толстым жгутом — и устремлялись к противнику, однако неизменно встречали защиту, адекватную атаке. Тысячи и тысячи ударов наносились и отражались совершенно бесшумно: даже собачий слух ничего не улавливал. А люди, к тому же, и не видели, что происходит. В тревожном ожидании смотрели они, затаив дыхание, на двух человек, напряжённо замерших друг против... нет, враг против врага, и ждали, когда же что-нибудь начнётся, совершенно не подозревая, что поединок уже идёт. Не видели они и того чёрного света, который медленно, но неуклонно накапливался вокруг этих колючих сфер после каждого выброса энергии, после каждого защитного блока. Не видели, однако не почувствовать не смогли, и вскоре самые восприимчивые из них, схватившись за виски, в безотчётной панике бросились прочь. А ещё малое время спустя необъяснимый ужас охватил всех без исключения. Были позабыты и война, и враги: всё побросав, люди единой толпой бросились прочь. А чёрный свет всё сгущался и сгущался, и вскоре его тёмное сияние стало резать глаза Беса. Ещё миг — и раздался лёгкий хлопок, словно лопнул большой и тонкий пузырь. Защитные сферы вокруг нас исчезли, и накопившийся вокруг них чёрный свет низринулся внутрь. Разом отказали все органы чувств. Я очутился в пространстве, напрочь лишённом света, звуков, запахов, словно бы летел в тёмном, глухом Ничто без верха и низа...

ЭПИЛОГ

Пермь,

15 апреля 2005 года

До чрезвычайности промозглая погода! Мышиного цвета туман клубится над городом, но не опускается вниз, вобрав в себя лишь верхушки высотных зданий. Только изредка щупальца его крадучись тянутся вниз, но, коснувшись земли, тотчас растворяются, словно рассеянные некой волшебной силой. Водосточные трубы извергают такие водопады, какие не увидишь и при ином летнем ливне. В такую погоду никуда идти не хочется. Но куда же деться от забот наших суетных! Вздыхаю, поднимаю воротник курточки и выхожу из подъезда. В задумчивости шагая по знакомой дороге, привычным жестом вытаскиваю из кармана зажигалку и пачку сигарет «Честерфилд». Но курить отчего-то не хочется. Совсем. Даже наоборот, просто передёргивает от мысли о вонючем сигаретном дыме. А не бросить ли эту пагубную привычку? Давно мечтаю об этом, но всё никак не соберусь. Решено! Но просто так выбросить почти полную пачку жалко. Да и урны поблизости нет. Поворачиваю обратно и подхожу к дворнику дяде Саше, который в задумчивости опирается на широкую лопату, грустно взирая на груды мокрого мусора.

— Держи, дядь Саш, — протягиваю ему «Честерфилд».

— О! Вот это дело! — он радостно сдвигает на затылок заношенную чёрную шапку, которую его жена Татьяна называет «гнездо из кролика». — А я вот тут как раз стою-кумекаю: где бы это куревом разжиться? Танька, стерьвь, мой загашник накрыла, а до получки-то ещё аж два дня. Я у тебя парочку стрельну? Не обидишься?

— Всю пачку забирай, я бросил.

— Бросил — это хорошо, это дело! Вам, молодым, здоровье ох как беречь надо! Это нам, старикам... Слышь, а может, ты мне по доброте душевной и на это дело одолжишь?.. — разводит он мизинец и большой палец, старательно прикрываясь собственной спиной так, чтобы сия фигура не попала в зону видимости окон дворницкой квартиры.

В это время откуда-то сверху раздаётся громкий шорох-скрежет, огромный снежно-ледяной пласт съезжает с покатой шиферной крыши пятиэтажки, шумно летит вниз, с громким хлопком падает на тротуар и разбивается на множество мелких кусков. Я смотрю на образовавшийся лабиринт из трещин, и какие-то странные ассоциации пытаются, но не могут проникнуть в мою память. Что-то смутное, далёкое-предалёкое...

— Вот ить, твою мать, — сквозь зубы ругается дядя Саша, выводя меня из задумчивости. — Ить скока разов я им в домоуправлении говорил... Сам-то не могу на крышу лазить. Эта у меня, как её... люмбага. А ну как шёл бы кто щас внизу? Что б было бы? А?

Пермь,

20 октября 2005 года.

Мне опять снился всё тот же сон: чёрно-фиолетовое ночное небо в незнакомых созвездиях, большая зеленоватая луна, возле которой виднелся маленький серебристый шарик. Я грустно выл на них, а они лили сверху свой свет, который красиво серебрился на моей шерсти...

Так и не понял, что заставило меня проснуться, но сон исчез резко, как неловким движением скинутая со стола чашка. И даже в глазах, когда я их открыл, не было обычной после пробуждения липкости. В комнате, погружённой в зеленоватый сумрак, царила, прямо-таки звенела тишина. Подле моей кровати, мерно покачиваясь, стоял высокий полупрозрачный призрак, сквозь которого неясно просвечивали ровные ряды квадратиков на обоях. Первое, что в его облике привлекало внимание — горящие ярким зелёным огнём глаза. И лишь потом — невообразимая худоба: такие истощённые фигуры я видел только на документальных фотографиях, запечатлевших узников фашистских концлагерей. На призраке мешком болтался мундир неизвестной армии. По всем канонам жанра я должен бы испугаться, запаниковать, броситься искать какие-нибудь палки, чтобы смастерить из них подобие креста, или, на худой конец, просто забиться под кровать. Но почему-то необычный гость не вызвал у меня даже малейшей тревоги. Только раздражение.

«Какого чёрта! Среди ночи... — пронеслось в голове. — Поспать не дают! Сколько же времени сейчас?»

Я приподнялся на локте, повернулся к прикроватной тумбочке и бросил взгляд на электронные часы, стоящие на ней. На табло замерли большие, яркие зелёные цифры: 04.16. Именно свет этих цифр чуть-чуть рассеивал темноту комнаты. Он же отражался и в глазах призрака.

— Чё надо? — задал я ему не слишком умный вопрос.

— Приказано передать, — хрипло, как и положено приведению, произнёс фантом, — что Предназначение не выполнено. Тебя призывают обратно. Куда идти — знаешь. Семьсот Пятьдесят Пятый приказ выполнил!

С этими словами он чётким движением кинул ребром к груди сложенную дощечкой руку, резко повернулся, чуть не упав при этом, и, покачиваясь, замаршировал до двери комнаты, а потом и сквозь неё.

— Э! А куда? — крикнул я вдогонку, но ответа уже не получил.

Сидя на кровати, я тяжело ворочал мозгами, пытаясь хоть немного осмыслить произошедшее. Какое-то предназначение не выполнено. Кем не выполнено? Меня призывают. Куда призывают? В армию? Как давно военкомат стал привлекать к работе посыльными привидений? Работают они, что ли, эффективнее? Результативнее разыскивают уклоняющихся от воинской обязанности? Этот, что ко мне заявился, уже семьсот пятьдесят пятый приказ выполнил! И, главное дело, я, по его словам, должен знать, куда мне идти. По тому адресу, который в мобилизационном предписании указан? Нет, абсолютно ничего не понимаю! Раньше обкурил бы это дело сигареткой, глядишь, и прояснилось бы чего-нибудь в голове. Но курить я бросил весной: вдруг, ни с того, ни с сего, стало до невероятности противно это занятие. Ладно, пойду хотя бы чашечку кофе сварю! Может, что вспомнится. Хотя, навряд ли. Уже несколько месяцев живу с ощущением, словно что-то забыл сделать, но что — хоть убей, не помню! В комнате было прохладно: опять какие-то перебои с отоплением. Однако одеваться не хотелось: всё равно снова ложиться, рано ещё. Поэтому я накинул на себя одеяло наподобие плащ-палатки, нашарил ногами тапочки и направился на кухню. Дверь, ведущая в прихожую, стала открываться неожиданно тяжело, словно сделана не из фанеры, а из толстенной свинцовой плиты. В медленно расширяющийся проём проник неяркий зеленовато-жёлтый свет. Я выглянул из-за полотнища продолжающей с тихим шорохом отворяться двери и остолбенел: в коридоре тихо шумел лес! Ночной летний лес... Но откуда он глубокой осенью у меня в квартире?!

Над лесом распростёрлось удивительно красивое чёрно-фиолетовое небо в ярких огоньках звёзд, по которому медленно плыли редкие перистые облака, подсвеченные сверху луной... Оп-па! Не луной, а двумя лунами: большой желтовато-зелёной и маленькой серебристой. Именно их я видел в своём сне, который приходил ко мне с пугающей регулярностью. И в этот момент на меня вновь снизошло. Я вновь вспомнил всё. Воспоминания не пришли ко мне — я мгновенно погрузился в них, словно в безбрежное море. В памяти резко всплыли все те невероятные события, которые произошли со мною 15 апреля с 10 часов 33 минут до 10 часов 31 минуты — именно в таком порядке! Мигом заполнился пробел в памяти, угнетавший меня последние месяцы. Ланела! Та! Вы снова со мной, снова рядом! Я иду к вам!

Пермь, 2005 г.

ГЛОССАРИЙ

Атак-гроссер — одно из высших воинских званий имперской армии Ланелы. Воинские звания по возрастанию: полудюженник, дюженник, гроссер, редер, атак-гроссер, атак-редер.

Дрогоут — деревня, укреплённое поселение.

Инфант-лэд — титул первого ребёнка мужского пола, имеющего права наследования престола лад-княжества.

Кабарт — морское животное, разновидность нарвала.

Лад-лэд — глава лад-княжества (оно же ладство, оно же лад-лэдство), основного административно-территориального подразделения Ланелы.

Ланела — фонетический эквивалент слов «земля» и «Земля», название планеты.

Лэд — титул, означающий принадлежность к высшему сословию.

Лэд оди-тун — придворный титул лица, в чьи обязанности входит обеспечение весёлого досуга для своего сюзерена.

Лагра — крупное животное семейства кошачьих.

Привольные — лишённые подданства, разбойники.

Сепантикулятор — несуществующий придворный чин, придуманный Сэси для повышения своего авторитета.

Рик — верховое и вьючное домашнее животное.

Сатинат — третий месяц календаря Ланелы. Месяцы по порядку: балинат, тодунат, сатинат, куминат, вивинат, сопонат, лакинат, тиминат, лилонат, соминат, тикинат, дидинат. Каждый месяц состоит из трёх недель по двенадцать дней. Год начинается со Дня Без Даты.

Силь — мера длины, около 860 метров. 1 силь = 12 касилей = 1728 макасилей (локтей).

Стюганы — люмпены, жители городских окраин.

Тарк — нечистый, чёрт.

Тим — основная денежная единица Ланелы. 1 тим = 12 катимов = 144 макатима. Более мелкие монеты: полушки (1/2 макатима), четвертаки (1/4) и шестаки (1/6). Двенадцать тимов составляют золотой тим.