Паша Дугин украдкой взглянул на часы. Было самое начало седьмого. Корпоративная новогодняя вечеринка только началась, а стол уже практически пуст. Правда, остатки закуски еще высились кое-где редкими островками благополучия, но с того угла, куда забился Паша Дугин, благополучие казалось абсолютно недостижимым. Пашин взгляд соскользнул со своей быстро опустевшей тарелки на импровизированную скатерть из бумажных полотенец в пятнах шпротного масла, переполз на пустую салатницу и остановился на бананах. Рука потянулась к желтым плодам автоматически. Но банан оказался изрядно подгнившим. Дугин чертыхнулся и брезгливо отодвинул его в сторонку.
      - Чего закис? - Сосед справа пихнул Пашу локтем в бок. - С наступающим тебя, Дугин!
      - Спасибо, - кивнул Паша и опустошил свою рюмку. А может, и не свою…
      - Как дела-то вообще?
      - Не поверишь - отвратительно! - Паша натянуто улыбнулся. Фамилию соседа он хоть и с трудом, но смог вспомнить - Червяков, а вот имя заклинило где-то на выходе. Странно, ведь почти три года вместе отработали. Пусть и не часто встречались, но все же…
      - Я к тебе давно приглядываюсь, Дугин, - Червяков не унимался. - Вот и сегодня все собрались, понимаешь, все веселятся, а ты сидишь, как на похоронах.
      - У меня вчера канарейка умерла, - буркнул Паша и сам себе удивился. Что за канарейка? Откуда канарейка? Никакой канарейки у него отродясь не было.
      Червяков икнул, пробормотал что-то неразборчивое и придвинулся плотнее к раскрасневшейся даме, сидевшей от него по другую руку. Дама, имени которой Паша тоже не мог вспомнить, мерзко хихикнула и погрозила Червякову пальцем. Чем бы завершился этот молниеносный контакт - неясно, но тут с другой стороны большого стола медленно поднялся директор фирмы «ПариС», чтобы традиционно попросить «минуточку внимания» и предложить мужчинам выпить «за наших прекрасных дам». Шум сразу стих. Мелодия телефонного звонка оказалась в наступившей тишине слишком громкой. Все завертели головами.
      - Чей это телефон, в конце-то концов?
      - Извините! - Паша суетливо вырвал мобильный аппарат из тесных объятий кармана. Потом слишком долго выбирался в коридор из своего угла. А телефон все звонил и звонил. И под прицелом недовольных глаз Паше показалось, что прошла целая вечность…
      - Маришка, привет! - тяжело выдохнул он в трубку. - Как я рад тебя слышать!
      - Не верю! - сказала она в ответ, и ее смех раскатился серебряным колокольчиком по всему цифровому каналу от Москвы до Омска. - Почему так долго не отвечал, если рад?
      - Мобилу не мог найти, - нашелся Паша. - Завалилась, оказывается, за диван. Ты где? Я по тебе скучаю…
      - Павлик, мне плохо слышно. Здесь музыка слишком громко играет. Но я так счастлива! Меня приняли. Ты не поверишь, сама Митко-ва вчера похвалила мой репортаж. Это просто чудо! Меня берут в штат редакции новостей, и мы решили отметить это дело в ресторане. Не помню, как он называется. То ли «Хорда», то ли «Загон». Но место клёвое и совсем не гламурное. Тебе бы здесь тоже понравилось.
      - Не сомневаюсь, - пробормотал Паша.
      - Что? Я тебя не слышу. Говори громче!
      - Я говорю: отлично! - крикнул Паша, прикрывая микрофон ладонью. - Поздравляю, говорю!
      - Спасибо, Павлик, ты не обижаешься, что я сразу не позвонила? Я тебя люблю. Я тебе потом перезвоню, да? Чего молчишь? Алё, Павлик, ты меня слышишь?! Алё?!
      Еще с полминуты Паша слушал короткие гудки, а потом тоже нажал «отбой» и уперся спиной в простенок между туалетом и подсобкой.
      - Вот и поговорили…
      В длинном коридоре темно, тихо и пусто. Пусто и в груди. А еще темно и холодно. И ничего уже нельзя изменить…
      Маринка хотела быть репортером. Настоящим. А город хоть и большой, но все равно оказался слишком мал для настоящей мечты. Поэтому она и уехала. И теперь уж точно станет хорошим репортером. Паша в этом не сомневался. Не сомневался он и в том, что Маринка сегодня счастлива. Она узнала, что мечты иногда сбываются. Так почему же его сердце почти не бьется? Ведь знал: в новом Маринкином мире он будет лишним. Нет для него там места. Знал, что больше уже никогда не сможет ее увидеть. И от этой мысли его очень скоро скрутит так, что хоть на стенку лезь…
      За дверью раздался дружный смех. Пашины коллеги никогда не отступали от плана. Накануне любого мало-мальски значительного праздника с рабочих столов в самом большом кабинете офиса снимались все компьютеры. Силами немногочисленных мужчин эти столы сдвигались к центру, а потом к работе подключались дамы и накрывали общий стол тем, что под руку попадалось. В основном попадались спиртные напитки.
      Набросив пуховик, Паша вышел на улицу. Курить в офисе не разрешалось. И все курильщики топтались на маленьком крыльце даже в самый лютый мороз. Впрочем, Пашу мороз никогда не смущал. Тем более сегодня. Декабрь вообще выдался теплым. Даже перед Новым годом мороз не усилился. И ветерок дул как-то вяло. Сил у него хватало только на то, чтобы сметать с верхушек сугробов сухой снег и бросать скупыми горстями под ноги редких прохожих.
      Паша натянул капюшон и прогулялся до улицы Химиков. Огляделся по сторонам. Было темно и скучно. О приближающемся празднике напоминала только витрина соседнего продуктового магазина, украшенная мишурой и цветными шариками. Он представил, как вернется сейчас в офис, со всеми вежливо попрощается, а потом будет идти четыре квартала по совершенно пустой улице до остановки общественного транспорта. Потом подъедет его маршрутка, он забьется в ее теплое и сырое нутро и еще полчаса будет петлять по городу. Из центра, где перемигиваются гирлянды и взлетают в холодное небо большие зеленые елки, на окраину, где сплошная тоска и горы черного снега по обочинам дорог…
      Отбросив сигарету, Паша доверил выбор судьбе. Трижды он подбрасывал и ловил двухрублевую монету. Трижды выпадал орел. И Паша вернулся к коллективу из множества юных и не очень юных женщин, которым было сегодня не до него. Только добрая девушка Аля его заметила, махнула рукой и пересела поближе. И даже поинтересовалась: не случилось ли чего? На самом деле, звали ее не Алей, а Аэлитой, она давно была не девушкой, а замужней женщиной, что, однако, не мешало Паше ей слегка симпатизировать. Он понимал, как нелегко человеку жить с таким именем…
      Аэлита подперла кулачком подбородок и коротко вздохнула:
      - Ой, кажется, я опять сегодня набралась. Ты меня осуждаешь?
      - Нет.
      - Но у тебя совсем пустая рюмка…
      - Странно, - сказал Паша и наполнил рюмку чем-то прозрачным и теплым из ближней бутылки. - Хороший ты человек, Аля… Знаешь, а давай я буду называть тебя только Аэлитой. И никаких, понимаешь, Аль… Хочешь, Аэлита, я буду твоим Сыном Неба? Давай выпьем, Аэлита!
      - Давай, Сын Неба. Только за что?
      - За сбычу мечт, естественно, - усмехнулся Паша.
      С гусарским азартом он опрокинул в себя прозрачную жидкость и закашлялся. Жидкость вошла как-то криво.
      - Еще мы выпьем за сбытчиков мечт, - добавил Паша, когда смог говорить. - Потому что работа у них собачья. Представь: сбылась мечта у человека. А он даже не подозревает, что не само собой все произошло, а кто-то ему в этом деле посодействовал. Понимаешь?
      - Понимаю, - кивнула Аэлита.
      - Э-э, нет, ничего ты не понимаешь, - покачал головой Паша.
      Напиток, по его расчетам, уже поступил в желудок, но благотворное тепло не спешило разливаться по всему телу. Наоборот, только разрастался холод в груди…
      Осознанно Паша Дугин помнил себя с трех лет. А до этого возраста память сохранила лишь отдельные яркие моменты. Как на карусели катался, например, и обмочился с испугу. Или как женщина-врач в большом белом кабинете зачем-то запустила руку ему в трусы, быстро и деловито там пошарила, мягко сжимая мошонку и перебирая ее пальцами. Что потеряла врач в его трусах - он тогда не понимал. Но крепко запомнил это ощущение, когда одновременно и странно, и стыдно, и приятно до сладких мурашек. Впрочем, этими и другими интимными подробностями своего детства Паша не делился ни с кем. Да и вообще о своем детстве он предпочитал не вспоминать…