Думаю, в тот день я звонил Эми раз двадцать, но она ни разу не ответила на мой звонок. Трубку чаще всего брал садовник-австралиец.
      - Очень печально тут, приятель. Такая чудесная была девушка. Примите мои соболезнования.
      Я плакал, пока у меня больше не осталось слез, а потом взял бутылку виски "Блэк энд уайт", принялся мало-помалу осушать ее в сером сумраке моего кабинета.
      Алкоголь обернулся вагнеровской оперой смены настроений - тоски, грусти, сентиментальности, ярости, а в завершение мне пришлось крепко обнять мой холодный твердый унитаз - меня рвало. Я не принадлежу к чемпионам по поглощению спиртных напитков.
      Она позвонила перед самой полуночью, когда я тупо смотрел на диктора кабельного телевидения. Ни единое его слово не доходило до моего сознания.
      - Теперь ты знаешь, что чувствовала я, когда ты убил Вика.
      - Она была твоей родной дочерью.
      - Какая жизнь предстояла ей в этом кресле?
      - Ее в него усадила ты! - Я вскочил и закружил на месте, как обезумевший зверь, ругая ее последними словами.
      - Завтра я иду в полицию, - сказал я.
      - Иди-иди. А я тоже пойду туда и расскажу им про Вика.
      - Ты ничего не можешь доказать.
      - Предположим. Но могу пробудить у них подозрения. На твоем месте я об этом не забывала бы.
      Она повесила трубку.
      Был уже ноябрь, и радио полнилось жестяными циничными напоминаниями о приближающемся Рождестве. Каждый день я ходил на кладбище и разговаривал с ней, а потом возвращался домой и усыплял себя "Блэк энд уайт" и валлиумом. Я знал, что это русская рулетка - такое сочетание, - но надеялся, что мне повезет, и я проиграю.
      Утром после Дня Благодарения она позвонила еще раз. Со дня похорон она не подавала признаков жизни.
      - Я уезжаю.
      - Да?
      - Да. Я просто подумала, что предупрежу тебя на случай, если тебе надо будет связаться со мной.
      - С какой стати?
      - А с той, что мы сращены бедрами, милый, фигурально выражаясь. Ты можешь посадить меня на электрический стул, а я тебя.
      - Возможно, мне наплевать.
      - Как драматично! Если бы тебе правда было наплевать, ты пошел бы в полицию два месяца назад.
      - Стерва.
      - Я собираюсь устроить тебе маленький сюрприз, когда вернусь. Так сказать, подарок к Рождеству.
      Я пытался работать, но не мог сосредоточиться и взял длительный отпуск. Выпивка превращалась в проблему. Алкоголизм был в семьях обоих моих родителей, так что часы черного беспамятства, полагаю, не явились такой уж неожиданностью. Я перестал выходить из дома. Я узнал, что все, что вам требуется - от кукурузных хлопьев до виски, - вам будет доставлено домой, были бы деньги. Раз в неделю приходила уборщица и бульдозером разгребала беспорядок. Я смотрел старые фильмы по кабелю, пытаясь забыться в беззаботности мюзиклов. Как они нравились бы Кендре! Утро за утром я просыпался на полу кабинета, видимо, попытавшись добраться до двери и не преуспев. Как-то утром я обнаружил, что обмочился. Собственно говоря, меня это оставило равнодушным. Я пытался не думать о Кендре, и все же думать я хотел только о ней. Плакал я, наверное, пять-шесть раз в день. За две недели я похудел на двадцать фунтов.
      Мысль о Сочельнике пробудила во мне сентиментальное настроение, и я решил остаться относительно трезвым и почиститься. Я сказал себе, что должен это сделать ради Кендры. Это был бы наш первый Сочельник вместе.
      Уборщица, кроме того, была прекрасной кухаркой и оставила в холодильнике отличное жаркое с гарниром из овощей и картофеля. Мне было достаточно разогреть его в микроволновке.
      Я как раз поставил для себя прибор на обеденном столе - и такой же для Кендры справа от себя, когда в дверь позвонили.
      Я пошел открыть и выглянул в темноту кружащих снежных хлопьев.
      Я знаю, у меня вырвался громкий хриплый звук, но не уверен, был ли то вопль.
      Я попятился от двери и позволил ей войти. Она даже походку изменила под походку своей дочери. И одежда - длинное двубортное пальто из верблюжьей шерсти и бордовый берет - больше соответствовала стилю Кендры, чем ее собственному. А под пальто было платье "ампир" с четырьмя пуговицами, того же цвета, что и берет - точно такое же платье часто носила Кендра.
      Но одежда была лишь бутафорией.
      Меня ошеломило лицо.
      Хирург отлично поработал, кем бы он (или она) ни был, отлично поработал. Нос стал меньше, подбородок теперь имел форму сердечка, а скулы стали чуть заметнее и, может быть, на полдюйма выше. С голубыми контактными линзами...
      Кендра. Она была Кендра.
      - Ты потрясен, как и следовало, Роджер, и я благодарна за это, сказала она, проходя мимо меня к бару. - То есть это ведь было болезненно, поверь мне. Ну, да ты же по собственному опыту знаешь, что такое пластическая хирургия.
      Она бросила пальто на кресло и налила себе стопку.
      - Стерва, - сказал я, выбивая стопку из ее руки, слыша звон хрусталя, разбившегося о камень камина. - Чертова осквернительница могил!
      - А может быть, я реинкарнация Кендры? - улыбнулась она. - Об этом ты не подумал?
      - Убирайся вон!
      Она встала на цыпочки, как когда-то Кендра, и коснулась моих губ своими.
      - Я знала, что ты разозлишься, когда увидишь меня. Но потом не выдержишь. Захочешь узнать, ощущаюсь ли я по-другому. Не Кендра ли я.
      Я пошел к двери, схватив на ходу ее пальто, потом стиснул ее запястье и вытолкнул в снежную холодную ночь, выбросив следом ее пальто. И захлопнул дверь.
      Двадцать минут спустя раздался стук. Я открыл дверь, зная, кого увижу. Было виски. Несколько часов виски, а потом, прежде, чем я сообразил, что происходит и вопреки всему, что было для меня свято и дорого, мы, каким-то образом, очутились в постели, и, обняв меня в темноте, она сказала:
      - Ты ведь всегда знал, что когда-нибудь я тебя полюблю, правда, Роджер?