Эд Горман
      Финал всего этого
      Порой завоевать женщину хуже,
      чем потерять женщину.
      Французская поговорка
      Обними свою судьбу
      Французская поговорка
      Пожалуй, в первую очередь мне надо рассказать вам про пластическую хирургию. То есть я не всегда выглядел настолько привлекательно, как сейчас. Собственно, если бы вы увидели меня на снимках в фотоальбоме моего курса в колледже, вы бы меня не узнали. Я был на тридцать фунтов тяжелее, а в моих волосах накапливалось столько сала, что его хватило бы на увлажнение нескольких акров пашни в засуху. А очки, которые я носил, вполне могли бы заменить телескопы Паломарской обсерватории. Свою девственность я мечтал потерять еще во втором классе, в тот день, когда в первый раз увидел Эми Тауэрс. Но потерял ее только в двадцать три года, и даже это оказалось нелегкой задачей. Она была проституткой, и в ту секунду, когда настал решительный момент, вдруг сказала: "Простите, наверное, у меня грипп начинается или еще что-то, только меня сейчас вывернет". И ее вывернуло.
      Вот так я жил до сорока двух лет - недотепа, которого жестокие люди высмеивают, а порядочные люди жалеют. Я был дядюшка, которого никто не хотел востребовать. Я был тот, с кем встречу "вслепую" женщины обсуждают годами. Я был покупатель в магазине дисков, при виде которого смазливая кассирша всегда выразительно закатывает глаза. Тем не менее мне каким-то чудом удалось жениться на привлекательной вдове, чей муж погиб во Вьетнаме, и я унаследовал пасынка, который всегда перешептывался со своими приятелями у меня за спиной. Оказываясь поблизости от меня, они таинственно хихикали. Брак этот продлился одиннадцать лет и кончился в дождливый вечер во вторник, несколько недель спустя после того, как мы переехали в наш новый элегантный особняк в самом престижном районе города. После обеда Дэвид поднялся к себе в комнату курить травку и слушать любимые диски, и Аннет сказала: "Ты не сочтешь за личность, если я скажу, что полюбила другого?" Вскоре после этого мы развелись, а затем я незамедлительно перебрался в Южную Калифорнию, где, мне казалось, было достаточно простора еще для одного неудачника, не вписывающегося в свою среду. По крайней мере больше простора, чем в огайском городке с населением в сто пятьдесят тысяч.
      По профессии я брокер, и в тот момент в Калифорнии было много возможностей для владельца собственной конторы. Беда заключалась в том, что я устал подталкивать восьмерых других брокеров к достижению месячных целей. А потому нашел старую престижную фирму в Беверли-Хиллз и поступил туда простым, никем не допекаемым брокером. Прошло несколько месяцев, прежде чем я перестал поражаться кинозвездам среди моих клиентов. Впрочем, почти все они оказывались прохиндеями, и это очень помогло.
      Я старался наладить свою сексуальную жизнь, посещая все бары для одиноких по рекомендации моих более благообразных приятелей и осмотрительно штудируя колонки личных объявлений в газетах, которыми изобилует Лос-Анджелес. Но ничего на свой вкус я не нашел. Ни одна из женщин, сообщавших, что у нее нормальные запросы и она в отличной форме, ни разу не воспользовалась словом, которое меня особенно влекло романтичность. Они упоминали пешеходные и велосипедные прогулки, а также серфинг, они упоминали симфонии и кинофильмы, и картинные галереи; они упоминали равенство и влияние, и освобождение. Но никогда - романтичность, а меня больше всего влекла романтичность. Разумеется, были и другие возможности. Однако хотя я жалел гомосексуалистов и бисексуалов и возмущался теми, кто их преследует, стать одним из них я не хотел. И как я ни старался относиться с пониманием к садомазохизму и переодеваниям, и транссексуализму, во всем этом было что-то - при всей печальности - что-то комичное и за гранью постижения. Страх заразиться заставлял меня избегать проституток. Женщины, с которыми я знакомился при обычных обстоятельствах - в конторе, в супермаркетах, в прачечной самообслуживания в моем дорогом многоквартирном доме, - относились ко мне с такой мне знакомой неутомимой сестринской добротой...
      Потом какие-то свихнутые подонки обстреляли шоссе на Сан-Диего, и моя жизнь кардинально изменилась.
      Была подернутая смогом пятница. Под вечер я возвращался домой, усталый после рабочего дня, а впереди меня ждал долгий одинокий уик-энд, как вдруг справа и слепа от меня появились две легковые машины. Они, видимо, вели перестрелку. Вследствие, конечно, обездоленного детства. Они продолжали палить друг в друга, словно не замечая, что я оказался под их перекрестным огнем. Мое ветровое стекло разлетелось. Две задние мои покрышки лопнули. Машину снесло с шоссе, она взлетела вверх по склону холма и врезалась в толстый комель могучей сосны. Это последнее, что мне запомнилось.
      Мое выздоровление заняло пять месяцев. Оно завершилось бы быстрее, но как-то в солнечный день ко мне в палату вошел специалист по пластической хирургии и объяснил, что он будет делать, чтобы вернуть моему лицу его прежний вид, а я сказал:
      - Я не хочу прежнего.
      - Извините?
      - Я не хочу прежнего лица. Я хочу быть красивым. Красивым, как киногерой.
      - А! - сказал он таким тоном, будто я заявил ему, что хочу летать. Наверное, нам следует поговорить с доктором Шлаттером.
      Доктор Шлаттер тоже сказал "а!", когда я объяснил ему, чего хочу, но это "а!" звучало по-иному, чем у первого доктора. "А!" доктора Шлаттера сулило пусть маленькую, пусть неясную, но надежду.
      Он обо всем рассказал заранее, то есть доктор Шлаттер, и было даже интересно: оказалось, что пластическая хирургия восходит к древним египтянам, а итальянцы еще в XV веке осуществляли впечатляющие преображения. Он принес мне рисунки того, каким, он надеялся, я стану, он показал мне некоторые инструменты, чтобы я не испугался, увидев их в первый раз перед операцией, - скальпель и ретрактор, и долото - и объяснил, как мне следует приготовиться к моему новому лицу.
      Шестнадцать дней спустя я поглядел на себя в зеркало и с радостью убедился, что более не существую. То есть прежний. Операция, диета, отсос жира и краска для волос создали кого-то, кто должен был нравиться самым разным женщинам - не то чтобы меня это прельщало, разумеется. Только одна женщина что-то значила для меня, и, лежа в клинике, я думал только о ней и строил планы, касавшиеся только ее. Я не собирался расходовать мою красоту на любовные интрижки. Я собирался с ее помощью завоевать руку и сердце Эми Тауэрс Карсон, женщины, которую любил со второго класса школы.
      Прошло пять недель, прежде чем я ее увидел. Это время я провел, осваиваясь в брокерской фирме, заключая некоторые контракты и привыкая пользоваться новой телефонной связью, снабжавшей меня непрерывным анализом биржевых курсов. Внушительно для небольшого городка в Огайо, где я вырос и где влюбился в Эми.
      Я извлекал немало удовольствия из встреч со старыми знакомыми. Они, за редким исключением, не верили, когда я говорил, что я Роджер Дэй. Некоторые даже смеялись, давая понять, что Роджер Дэй, что бы там с ним ни произошло, никоим образом не мог обрести такую внешность.
      Мои родители доживали свой век во Флориде, так что старый дом - белый в колониальном стиле - был в полном моем распоряжении, и я приглашал туда кое-каких дам, чтобы потренироваться. Поразительно, какую уверенность в себе мое новое "я" подарило моему старому "я". Я считал само собой разумеющимся, что мы кончим в постели, как и происходило буквально в каждом случае. Одна даже прошептала, что влюбилась в меня. Я хотел попросить ее записать это на пленку. Даже моя жена никогда не говорила, что любит меня, во всяком случае, пот так прямо.
      Эми вновь вошла в мою жизнь на танцах в загородном клубе за два вечера до Дня Благодарения.
      Я сидел за столиком и смотрел, как пары всех возрастов топчутся в кругу. Масса вечерних платьев. Масса смокингов. И масса саксофонной музыки оркестра из восьми человек на эстраде, единственном освещенном месте, а все танцующие - в интимной алкогольной полутьме. Она все еще была красива, то есть Эми, правда, не красотой юности, но той же царственной упрямой красотой, и с той же миниатюрной безупречной фигурой, которая вдохновила от десяти до двадцати тысяч моих юных меланхоличных эрекций. Я вновь ощутил тот головокружительный школьный восторг, в равных долях слагающийся из застенчивости, похоти и романтичной любви, который мог бы понять только Ф.Скотт Фицджеральд - кстати, мой любимый писатель. В ее объятиях я обрету смысл существования. Я ощущал это с тех пор, как начал провожать ее до дома в дымные осенние дни в третьем, четвертом и пятом классах. И я ощутил это теперь.
      С ней был Рэнди. Уже давно ходили слухи, что между ними не все ладно и их брак неминуемо распадется. Рэнди, бывший школьный кумир и футбольная звезда своего колледжа, был также звездой среди местных предпринимателей в восьмидесятые годы - специализировался он на постройке кооперативных домов, но к концу десятилетия перестал преуспевать и, по слухам, начал искать беспамятного утешения в виски и потаскухах.
      Они по-прежнему выглядели, как идеальная романтическая пара, и когда они вошли в круг, и Рэнди крутил Эми со всеми киноэффектами, многие вокруг расплылись в улыбках, и даже раздались аплодисменты. Эми и Рэнди будут королем и королевой всех школьных и иных вечеринок, которые почтят своим присутствием. Пусть их вставные челюсти прищелкивают, пусть простата заставляет Рэнди морщиться каждые тридцать секунд, но, черт побери, луч прожектора неотвратимо их найдет. И они, конечно, богаты - Рэнди происходил из семьи потомственных стальных магнатов и принадлежал к богатейшим людям штата.
      Когда Рэнди отправился в туалет - пойти направо означало бар, пойти налево означало туалеты, - я подошел к ней.
      Она сидела за столиком одна, кокетливая, ослепительная, занятая своими мыслями, и сначала меня не заметила, но когда ее взгляд встретился с моим, она улыбнулась.
      - Привет!
      - Привет, - сказал я.
      - Вы друг Рэнди?
      Я покачал головой.
      - Нет. Я ваш друг. Школьный.
      На секунду она казалась озадаченной, а потом сказала:
      - Бог мой! Бетти-Энн говорила, что видела тебя и...
      Бог мой!
      - Роджер Дэй.
      Она вскочила и подошла ко мне, и встала на цыпочки, и взяла мое теплое лицо в прохладные ладони, и поцеловала меня, и сказала:
      - До чего же ты красив!
      Я улыбнулся.
      - Заметно переменился, э?
      - Ну, ты ведь и не был настолько уж...
      - Был, был. Жирняга, очкарик...
      - Но не зануда.
      - Именно, зануда.
      - Ну, не совсем.
      - По меньшей мере на девяносто пять процентов, - сказал я.
      - Ну, может быть, на восемьдесят, но... - Она снова одарила меня восхищенным взглядом, и в полутьме ее обнаженные плечи над вырезом винно-красного вечернего платья выглядели блистательными и сексуальными. Мальчик, который провожал меня домой...
      - Всю дорогу, до тех пор, пока в десятом классе ты не познакомилась...
      - С Рэнди.
      - Верно. С Рэнди.
      - Он, правда, очень сожалеет, что тогда тебя избил. Рука у тебя хорошо срослась? Мы ведь как-то потеряли Друг друга из вида, правда?
      - Рука срослась нормально. Может быть, потанцуем?
      - Может быть? Обязательно!
      Мы танцевали. Я старался не думать о том, сколько раз я мечтал об этой минуте - Эми в моих объятиях, такая красивая и...
      - И ты в прекрасной форме! - сказала она.
      - Спасибо.
      - Поднимаешь тяжести?
      - И это. И бегаю. И плаваю.
      - Ну, просто чудесно! На следующей встрече одноклассников ты разобьешь все сердца.
      Я теснее прижал ее к себе. Ее груди касались моей груди. В брюках у меня стало тесно от могучей эрекции. Голова у меня шла кругом. Мне хотелось утащить ее в укромный уголок, не откладывая ни на секунду. От нее исходил чудесный запах чистой великолепной женской плоти, но еще чудеснее была ослепительно-белая улыбка на загорелом упругом лице.
      - Сучка!
      Я так погрузился в свои фантазии, что не был-уверен, правильно ли я расслышал.
      - Прости?
      - Да она. Вон там. Сучка.
      Сначала я увидел Рэнди, а уж потом его партнершу. Трудно забыть типа, который когда-то сломал тебе руку - он поднаторел в таких приемах - на глазах девочки, которую ты любишь.
      Затем я увидел его партнершу - и забыл про Рэнди.
      Я никак не думал, что Эми может показаться невзрачной по сравнению с кем-то, но партнерша Рэнди создавала именно это впечатление. От нее исходило сияние, что было даже важнее ее красоты - сочетание смелости и ума, которое покорило меня даже на таком расстоянии. В белом без бретелек платье она была настолько обворожительна, что мужчины просто застывали, и таращились на нее, словно на низко летящий НЛО или еще какой-либо необычайный феномен.
      Рэнди начал вертеть ее, как раньше Эми, но эта молодая женщина - ей нельзя было дать намного больше двадцати - танцевала куда лучше. Она была настолько грациозна, что, наверное, занималась балетом.
      Рэнди не выпускал ее из плена своих мускулистых объятий еще три танца.
      Девушка, несомненно, действовала Эми на нервы, а потому я старался не смотреть на нее - даже украдкой - хотя это было нелегко.
      - Сучка, - сказала Эми.
      И впервые в жизни мне стало ее жаль. Она всегда была моей богиней, а теперь ее терзало такое небожественное чувство, как ревность.
      - Мне надо выпить.
      - И мне.
      - Ты не будешь таким милым, не принесешь ли нам обоим?
      - Конечно.
      - "Блэк энд уайт", пожалуйста. Чистое.
      Когда я вернулся со стопками, она сидела за своим столиком и курила, выпуская длинные взлохмаченные струйки дыма.
      Рэнди и его принцесса все еще танцевали.
      - Воображает себя красавицей, черт бы ее побрал, - сказала Эми.
      - А кто она?
      Но прежде чем Эми успела ответить, Рэнди и его партнерша направились к нам.
      При виде меня Рэнди не слишком обрадовался. Он посмотрел на Эми, потом на меня и сказал:
      - Полагаю, имеется веская причина, почему вы сидите за нашим столиком?
      Сам без стеснения танцевал со своей последней подружкой на глазах у жены и озлился, что с ней сидит ее знакомый!
      Эми испустила ядовитый смешок.
      - Я его тоже не узнала.
      - Кого не узнала? - окрысился Рэнди.
      - Его. Красавца.
      Но я уже глядел не на них, а на девушку. Вблизи она была еще прелестней. Мы, старички, ее, казалось, забавляли.
      - Помнишь мальчика, которого звали Роджер Дэй? - сказала Эми.
      - Сахарную задницу, который провожал тебя домой?
      - Рэнди, познакомься с Роджером Дэем.
      - Ну, нет, - сказал Рэнди, - это не Роджер Дэй.
      - Сожалею, но это он.
      Я благоразумно не протянул руки. Он бы ее не пожал.
      - Где этот чертов официант? - сказал Рэнди, и я только теперь заметил, что он пьян.
      Его рев перекрыл даже царивший в зале шум.
      Он и девушка сели, и тут появился официант.
      - Давно пора, черт дери, - сказал Рэнди пожилому человеку с подносом.
      - Простите, сэр, сегодня у нас наплыв.
      - А мне какое дело?
      - Рэнди, пожалуйста, - сказала Эми.
      - Да, папочка, пожалуйста, - сказала ослепительная девушка.
      Сначала я подумал, что она шутит, намекая на возраст Рэнди. Но она не улыбнулась. Как и Рэнди. Как и Эми.
      Я сидел за их столиком и ошалело думал, почему Рэнди щеголяет своей дочерью, будто новой подружкой, и почему Эми так к ней ревнует.
      Спустя шесть виски и множество баек про Южную Калифорнию (жители Среднего Запада обожают байки про Южную Калифорнию, как когда-нибудь люди будут обожать байки про Юпитер и Плутон), Рэнди сказал:
      - Я же, кажется, как-то руку тебе сломал?
      Он был единственным человеком из всех, кого я знал, кто мог сидя пройтись бахвалящейся походкой.
      - Боюсь, что да.
      - И за дело. Нечего было обнюхивать Эми.
      - Рэнди, - сказала Эми.
      - Папочка, - сказала Кендра.
      - Так ведь это же правда, а, Роджер? Ты же только и думал, как залезть Эми под юбку. И сейчас, конечно не прочь.
      - Рэнди, - сказала Эми.
      - Папочка, - сказала Кендра.
      Но мне не хотелось, чтобы он замолчал. Он ревновал ко мне, и меня переполняла гордость. Рэнди Карсон, футбольная звезда, ревнует ко мне!
      - Мистер Дэй, вы танцуете?
      Я изо всех сил старался не обращать на нее внимания, так как знал, что тогда уже не остановлюсь. Не сумею оторвать от нее взгляда и сердца. Она была неотразима, эта юная девушка.
      - С величайшим удовольствием.
      Я встал из-за столика, но тут Эми посмотрела на Кендру и сказала:
      - Он уже пригласил меня на этот танец, дорогая.
      Я еще не успел опомниться, как Эми взяла меня за руку и вывела в круг.
      Долгое время мы молчали. Только, танцевали. Добрый старый бокс-степ. Совсем как в седьмом классе.
      - Я знаю, тебе хотелось танцевать с ней.
      - Она очень привлекательна.
      - О Господи! Только этого мне не хватало.
      - Я сказал что-то не то?
      - Нет... просто меня больше никто не замечает. Я знаю, сказать такое про собственную дочь - дерьмово. Но это правда.
      - Ты очень красивая женщина.
      - Для моего возраста.
      - Ну, послушай!
      - Но не полная очарования юности и свежести, как Кендра.
      - Чудесное имя - Кендра.
      - Его выбрала я.
      - И очень удачно.
      - Жаль, что я не назвала ее Джуди или Джейком.
      - Джейком?
      Она засмеялась.
      - Я ужасна, правда? Говорю так о собственной дочери? Об этой сучке. Последние два слова она еле выговорила. Она, не переставая, пила свое "блэк энд уайт" чистое, и теперь это начинало сказываться.
      Мы продолжали танцевать. Раза два она наступила мне на ногу. А я ловил себя на том, что ищу взглядом Кендру. Всю жизнь я ждал, чтобы вот так танцевать с Эми Тауэрс. А теперь это ничего не значило.
      - Я была галкой девочкой, Роджер.
      - А?
      - Нет, правда. По отношению к Кендре.
      - Наверное, небольшое соперничество между матерью и дочерью не такая уж неслыханная вещь.
      - Не в том дело. Я спала с ее мальчиком в прошлом году.
      - Ах, так.
      - Видел бы ты свое лицо. Свое поразительно красивое лицо. Ты смутился.
      - А она знает?
      - Про своего мальчика?
      - Угу.
      - Конечно. Я подстроила так, что она нас застукала. Я просто хотела показать ей... ну, что некоторые из ее друзей могут найти меня привлекательной.
      - И, полагаю, тебе было очень скверно?
      - Ну, нет! Мне было очень хорошо. Естественно, она наябедничала Рэнди, и он устроил бучу - ломал мебель, несколько раз ударил меня по лицу - и это было замечательно. Я снова почувствовала себя молодой и желанной. Понимаешь?
      - Не очень.
      - Но они со мной поквитались.
      - А?
      - Ну, как же! Разве ты не видел, как они сегодня танцевали?
      - Вполне нормально. Она же его дочь, хочу сказан.
      - Ну, значит, ты последнее время не разговаривал но душам со стариной Рэнди.
      - А?
      - Он прочитал статеечку в "Пентхаусе" о том, что инцест - вполне нормальная потребность, и нет ничего плохого в том, чтобы трахать членов своей семьи, при условии, что это по взаимному согласию, и вы принимаете предосторожности.
      - Господи!
      - Ну, и теперь она расхаживает по дому практически голая, а он гладит ее, похлопывает и прижимает, крепко и долго.
      - И она соглашается?
      - В том-то и соль. Они стакнулись, чтобы отплатить мне за то, что я спала с Бобби.
      - Бобби это...
      - Ее дружок. То есть бывший, я думаю.
      Кендра и Рэнди вошли в круг для следующего танца. Если мы с Эми и привлекали внимание, оно сразу переключилось на Кендру с Рэнди. Но теперь они танцевали не на публику, а интимно обнявшись. Я все ждал, когда Рэнди начнет тереться бедрами о Кендру, как школьники, когда свет пригашен.
      - Господи, они омерзительны, - сказала Эми.
      И я с ней согласился.
      - Знаешь, она постарается тебя соблазнить, - сказала Эми.
      - Ну, послушай!
      - Господи, ты что - шутишь? Она захочет присоединить тебя к своей коллекции, если сумеет.
      - Сколько ей лет? Двадцать? Двадцать один?
      - Двадцать два. Но это не существенно. Подожди и увидишь.
      Снова за столиком. Я выпил еще две стопки. Все происходило не так, как планировалось. Красавец Роджер вернется в родной город и заманит королеву школьных провожаний в свои объятия. Киногрезы. Но тут все было по-другому - сумеречно и комично, и потливо, и, в немалой степени, зловеще. Я словно видел, как Рэнди трогает и там, и там, и там почти обнаженное, чудесное тело своей дочери, и я словно видел, как Эми - довольно жалкое зрелище бросается на атлетического студента, специализирующегося по гормонам половых желез.
      Господи, я хотел всего лишь чуть-чуть по-старомодному разрушить семейный очаг... и поглядите, во что я вляпался!
      Кендра и Рэнди вернулись к столику. Рэнди обругал еще двух официантов, а потом сказал мне:
      - Вся эта пластическая хирургия... не понимаю, почему ты заодно не потребовал, чтобы тебя изменили в бабу. Ты же всегда слегка смахивал на бабу. Я по-дружески, ты понимаешь.
      - Рэнди, - сказала Эми.
      - Папочка, - сказала Кендра.
      Но для меня это был высочайший комплимент: Рэнди, идол школы, опять взревновал ко мне.
      Я не совсем понял, зачем Кендра вышла из-за столика, но она тут же оказалась около меня и сказала:
      - Почему бы нам не потанцевать?
      - Но Роджер устал, дорогая, - сказала Эми.
      Кендра улыбнулась.
      - А по-моему, у него еще осталась чуточка энергии, правда, мистер Дэй?
      Танцуя в моих объятиях, соблазнительная, нежная, ласковая, кроткая, хитрая Кендра сказала:
      - Знаете, она постарается вас соблазнить.
      - Кто?
      - Эми. Моя мать.
      - Возможно, вы не замечали, но она замужем.
      - Как будто это что-то меняет.
      - Мы старинные друзья, только и всего.
      - Я читала некоторые ваши любовные письма.
      - Господи, она их сохранила?
      - Все до единого. От всех мальчиков, которые были в нее влюблены. Они сложены на чердаке в картонках. Разложены по алфавиту. Едва она почувствует, что стареет, как вытаскивает их и перечитывает. Когда я была маленькой, она читала их мне вслух.
      - Наверное, мои были очень непристойными.
      - Очень милыми. Вот какими были ваши письма.
      Наши взгляды встретились, как пишут в дамских романах. Но встретились не только они. Каким-то образом тыльная сторона ее ладони скользнула по моим брюкам в паху, и вздыбилась эрекция, которой позавидовал бы самый похотливый пятнадцатилетний козлик. Затем ее рука вернулась на положенное в танцах место.
      - Вы действительно потрясающе красивы.
      - Спасибо. Но вам доводилось видеть мою фотографию "До"?
      Она улыбнулась.
      - Если вы думаете о школьном альбоме, то да. Но фото "После" нравится мне гораздо больше.
      - А вы искусны в дипломатии.
      - Искусна я не только в ней, мистер Дэй.
      - Почему бы не называть меня Роджером?
      - Буду рада.
      Мне хотелось провести остаток вечера в клубе особенно весело, но ничего не вышло. К тому времени когда мы с Кендрой вернулись к столику, Эми и Рэнди уже были сокрушительно пьяны, и у них заплетались языки. Я извинился, что отойду на минутку, а когда возвращался, увидел, что Эми на веранде разговаривает с субъектом, очень смахивающим на преуспевающего жиголо типа сверхмужчины. Позднее я узнал, что его имя Вик. За столиком милый старина Рэнди успел оскорбить еще нескольких официантов и пригрозил измордовать меня, если я не перестану лапать его жену и дочь, но язык у него так заплетался, что эффекта не получилось, особенно когда он начал расплескивать виски, и стопка выскользнула из его пальцев, а осколки разлетелись по всему столу.
      - Пожалуй, пора и домой, - сказала Кендра и приступила к сложной процедуре упаковки своих родителей и погрузки их в новехонький "мерседес", который, к счастью, вела она.
      Перед тем как сесть за руль, Кендра сказала:
      - Возможно, увидимся попозже.
      И я остался гадать, что именно означало это "попозже".
      После душа, одной стопочки перед сном, значительной части программы Дэвида Леттермена и медленного проваливания в сон я узнал, что означало "попозже".
      Предшествуемая резким стуком, в ветреную ночь, она оказалась за дверью, облаченная в макинтош, которым, как я вскоре узнал, исчерпывалась вся ее одежда.
      Она ничего не сказала, а просто встала на цыпочки, сложив дивные губы трубочкой в ожидании поцелуя. Я одолжил ее, обнял за плечи, увлек внутрь, несколько смущаясь своей пижамы и халата.
      До спальни мы не добрались. Она легонько толкнула меня в огромное кожаное кресло перед угасающим камином и осторожно села мне на колени. Вот тут-то я и обнаружил, что под макинтошем на ней нет ничего. Ее мудрые и прелестные пальцы быстро привели меня в состояние готовности, и я оказался в ней, но к экстазу в моем вздохе примешивался страх.
      Наверное, будущие наркоманы ощущают то же самое, впервые испробовав героина - наслаждение от его упоительного воздействия и в то же время страх стать безвольным рабом чего-то, над чем они уже никогда не будут властны.
      Я бесповоротно влюблялся в Кендру и понял это с той первой секунды в кресле, когда почувствовал душистую легкость ее дыхания и ощутил теплое шелковистое великолепие ее женственности. Когда мы в первый раз оторвались друг от друга, я снова растопил камин, достал вино и сыр, и мы лежали под ее макинтошем, глядя на языки пламени, пляшущие за стеклом.
      - Господи, просто поверить не могу, - сказала она.
      - Чему поверить?
      - Тому, до чего мне с тобой хорошо. Правда.
      Я долгое время молчал.
      - Кендра...
      - Я знаю, о чем ты хочешь спросить.
      - О твоей матери.
      - Вот именно.
      - Если ты пришла ко мне только потому...
      - ...потому, что она переспала с Бобби Лейном?
      - Да. Потому, что она переспала с Бобби Лейном.
      - Хочешь, чтобы я ответила честно?
      Собственно, я этого не хотел, но что я мог сказать? "Нет, я хочу, чтобы ты ответила нечестно"?
      - Да, конечно.
      - Наверное, это послужило первым толчком. То есть чтобы прийти сюда и переспать с тобой. - Она засмеялась. - Моя мамочка крепко за тебя зацепилась. Я весь вечер следила за ее лицом. У-у-у! Как бы то ни было, я подумала, что это хороший способ поквитаться с ней. Переспать с тобой, хочу я сказать. Но еще до конца вечера... Господи, Роджер, это чистейшее безумие, но я влюбилась в тебя до невероятия.
      Мне хотелось сказать, что и я тоже. Но я не мог. Пусть внешне я стал новым Роджером, но внутри был старой моделью во всех отношениях стеснительным, нервничающим и изнывающим от ужаса, что мое сердце будет растерзано.
      На заре мы в третий раз занялись любовью в моей широкой кровати, и с подоконника снаружи за нами следили сойка и алый кардинал, а утренний ветерок вздыхал, запутавшись в сосновых ветвях.
      После третьего раза мы минут двадцать молча лежали, обнявшись, пока она не сказала:
      - Мне придется быть неромантичной.
      - Сколько угодно.
      - Гусиная кожа.
      - Гусиная кожа?
      - И мочевой пузырь.
      - И мочевой пузырь?
      - И утреннее дыхание.
      - Ты меня совсем запутала.
      - А. Я замерзаю. Б. Мне абсолютно необходимо посикать. И В. Можно мне воспользоваться твоей зубной щеткой?
      В следующие три недели она провела у меня по крайней мере дюжину ночей, а в те ночи, когда по той или иной причине нам не удавалось встретиться, мы вели нескончаемые телефонные разговоры, как и все недавние влюбленные. Неважно, что говорить, лишь бы слышать ее голос, лишь бы она слышала твой.
      Только изредка я немного трезвел, и меня тут же захлестывала волна страха. Я потеряю ее и останусь вовеки неутешен. Мой слух, обоняние, вкус, осязание были насыщены ею - но придет день, и ничего не останется, и я буду вовеки один, сокрушенный невыразимой тоской. Но что, черт дери, мне было делать? Уйти самому? Невозможно. Она была спасением и источником жизни, и мне оставалось только цепляться, пока не отвалятся пальцы, и я не останусь один в безграничном темном океане.
      В том году восьмое декабря обернулось нелепо солнечным днем, из тех, которые внушают нам, будто весна уже близка. Два часа я потратил на колку дров за домом и переноску их в дом. Топливо для новых свиданий. И вот, когда я в очередной раз оказался внутри, в дверь позвонили. Посмотрев наружу, я увидел Эми. Она выглядела замечательно - даже лучше, чем тогда в клубе - если бы не синяк под глазом.
      Я впустил ее, спросил, не хочет ли она кофе, но она отказалась и села в кожаное кресло, которым мы с Кендрой все еще иногда пользовались.
      - Мне необходимо поговорить с тобой, Роджер. - Под пальто из верблюжьей шерсти на ней оказался белый свитер с высоким воротом и сшитые на заказ джинсы. В белокурых волосах голубая лента - вид у нее был очень сексуальный на провинциальный манер.
      - Я слушаю.
      - И мне необходимо, чтобы ты был со мной честным.
      - Если ты будешь честной со мной.
      - Синяк?
      - Синяк.
      - Кто еще, кроме Рэнди. В прошлый вечер вернулся домой пьяный, я отказалась спать с ним, и он меня ударил. Он спит с кем попало, и я боюсь, он что-нибудь подхватит. - Она покачала головой с глубокой серьезностью, на какую я не считал ее способной.
      - И часто он?
      - Спит с кем попало?
      - Бьет тебя.
      Она пожала плечами.
      - Часто. И то, и другое, хочу я сказать.
      - Почему ты не уйдешь от него?
      - Потому что он меня убьет.
      - Господи, Эми, это смешно. Ты можешь прибегнуть к защите закона.
      - По-твоему, закон остановит Рэнди? Особенно когда он пьян? - Она вздохнула. - Просто не знаю, что мне делать.
      Я вернулся, чтобы украсть эту женщину у мужа. Но теперь я не хотел ее красть. Даже позаимствовать ее не хотел. Мне было только жаль ее, и я несколько растерялся.
      - Ну, а теперь расскажи мне про Кендру.
      - Я люблю ее.