Т а и с ь я. А чего делать?
      Т я т и н. Дела - много. Вам учиться надо. Вот - Глафира, почти вдвое старше вас, а - читает, учится.
      Т а и с ь я. Учится, а сама говорит: ничего не знаю.
      Т я т и н. Узнают - не сразу. Что вы на меня смотрите... так?
      Т а и с ь я. Глаза у вас очень грустные.
      Т я т и н. Ну, это... Голова болит...
      Г л а ф и р а (вбежала, тревожно). Степан Николаич, - Пётр, должно быть, уборную искал и наткнулся на игуменью, прямо в приёмную к ней влез, а там Достигаев, - слышите, как кричат?
      Т я т и н. Н-ну... что же делать?
      Т а и с ь я. Ой... Задаст она мне...
      Г л а ф и р а. Молчи, ты... Сюда идут.
      Т а и с ь я. Спрячусь... (Убежала.)
      (Рябинин, за ним - Мелания, Достигаев.)
      Р я б и н и н (спокойно). Вам, тётка...
      М е л а н и я (бешено, задыхаясь). Я тебе не тётка.
      Р я б и н и н. Вам приказано защищать власть торгашей, ростовщиков, да вы и сама из этой шайки...
      М е л а н и я. На мне - чин ангельский, дура-ак. Шайка! Слышал, Василий, а?
      Р я б и н и н. А вот мы должны уничтожить бесчеловечную власть.
      Д о с т и г а е в. Это вам - кем же приказано?
      М е л а н и я. Кто приказал? Безумец - кто тебе приказал, кто?
      Р я б и н и н. История. Классовое, революционное сознание рабочих...
      М е л а н и я. Ленин приказал? Слуга диавола?
      Д о с т и г а е в. Дьявола можно оставить в стороне, вот - немцы как?
      Р я б и н и н (Тятину). Заплутался я. Как тут выйти, куда?
      Д о с т и г а е в. Позвольте... Минуточку! Прошу слова, давайте побеседуем тихо. Спокойно, мать Мелания, спокойно. Ругаться - просто, ругаться - легко, с этим - всегда успеем...
      М е л а н и я. Не ругаться надо, а...
      Р я б и н и н. Драться. Правильно, мамаша. Стенка на стенку. Ну-с?
      Д о с т и г а е в. Я вас, товарищ Рябинин, слушал на митингах и уважаю!
      Р я б и н и н (Тятину). Кажется, вот в таких случаях говорят: благодарю, не ожидал!
      Д о с т и г а е в. Нет, давайте серьёзно. Сознание рабочих? Допустим. Ну, а - мужичок? Как мужичок-то насчёт сознания? Вот вопрос!
      Р я б и н и н. Интереснейший вопрос. И - что же вы ответите?
      Д о с т и г а е в. А - вы? Это - к вам вопросец. Вот-с, видите, эсеровская газетка "Серая шинель" - знаете? Вот - в ней карикатурка на Ленина, на Красную гвардию. И о немецких деньгах пишется...
      Р я б и н и н. Глупость да подлость ещё не убиты, живут. Подлость на глупости растёт.
      М е л а н и я. Ну, чего ты с ним говоришь? Что он может понимать, разбойник? Вломился ко мне. Кабы тебя, Василий, не было...
      Р я б и н и н (Тятину). Вон она куда загибает...
      Т я т и н. Идём.
      Д о с т и г а е в. Тихо, Степаша, тихо! Оставим вопрос, товарищ Рябинин, пусть он стоит. А вот ответ - какой? На чём мужичок с помещиком помириться может? На земле? Трудно. Как вы думаете?
      Р я б и н и н. Трудновато.
      Д о с т и г а е в. А - рабочий с фабрикантом? Тут как будто иное дело, а? Как будто легче, а?
      Р я б и н и н. Так, так, так! Интересно придумано.
      Д о с т и г а е в. Я, конечно, шучу.
      Р я б и н и н. Понимаю. Любопытно шутите!
      Д о с т и г а е в. Я весёлый, уживчивый. А вы меня хотите бесповоротно уничтожить.
      Р я б и н и н. Именно так. Вас и всех, иже с вами.
      Д о с т и г а е в. Ну - и куда же мы?
      Р я б и н и н. Ваше дело. Пошли?
      Д о с т и г а е в. Минуту! Однако надо же и нас к месту определить! Правительства содержат для негодных людей...
      М е л а н и я. Тюрьмы, арестантские роты...
      Д о с т и г а е в. Больницы, сумасшедшие дома...
      Р я б и н и н. Наверное, вот ей, игуменье, да и многим из вас, вроде Нестрашного, придётся в тюрьме посидеть.
      Д о с т и г а е в. Весьма прельстительное будущее у нас, мать Мелания!
      М е л а н и я. Ах, зверь, ах ты, зверь адский...
      Д о с т и г а е в. Трудно будет вам, товарищ Рябинин, хозяйствовать без помощи опытных людей.
      Р я б и н и н. Найдутся. Ваши же, кто поумнее, станут честно работать с нами. Ну, довольно! Побеседовали.
      Г л а ф и р а. Чёрным ходом идите, парадное крыльцо заколочено.
      (Рябинин, Тятин ушли с Глафирой. Таисья выглянула из двери, скрылась.)
      М ел а н и я. До чего дожили! И арестовать нельзя...
      Д о с т и г а е в. Н-да. Нельзя. (Задумался.)
      М е л а н и я. О, господи! За что?
      Достигаев (соображает). Которые поумнее, спасутся, значит... Это всё-таки утешение... для дураков!
      М е л а н и я. Ходит разбойник у всех на глазах, а схватить его запрещено. Что же это?
      Д о с т и г а е в. Схватить - нельзя! Свобода.
      М е л а н и я. Будь она проклята отныне и до века!
      Д о с т и г а е в (ходит, ручки в карманах). Н-да... Хватать запрещается. И - бесполезно. В июле хватали, оно - снова вылезло! И даже как будто гуще. Ежели эдаких Рябининых найдётся тысяч пяток, десяток... А их может оказаться и больше... Н-да. Не схватишь. А вот, если ножку им подставить на крутом-то пути... на неведомой дороге?
      М е л а н и я. Эх, Василий! Не то вы делаете...
      Д о с т и г а е в. Хуже. Мы ничего не делаем.
      М е л а н и я. Солдат поднимать надо.
      Д о с т и г а е в. Не по силам тяжесть.
      М е л а н и я. Царю было по силам и бессильному!
      Д о с т и г а е в. Чёрт его, дурака, вогнал в эту войну! Нам с немцами надо в мире жить, учиться у них... Ума у царя не было, да - был хлеб! А у нас - ни ума, ни хлеба. Сожрала война хлебец-то. Иди-иоты!.. Мир надо заключить с немцами, а этот скопец, адвокатишко Керенский, ярится!..
      М е л а н и я. С ума ты сошёл! Как это - мир! С немцами-то!
      Д о с т и г а е в. Сначала - мир, а потом... Ага, хозяйка прибыла!
      М е л а н и я. Что это у тебя, Варвара, в доме? Притон какой-то! Большевики ходят...
      В а р в а р а. Что такое?
      Д о с т и г а е в. А где муж, Варя?
      В а р в а р а. На дворе с Алёшей, там кто-то чужой...
      Д о с т и г а е в. Рябинин гуляет...
      В а р в а р а. Нет? Ну, это, конечно, штучки Шуры и Тятина. Конечно, присутствие Тятина в доме - гарантия от разных неожиданностей со стороны его товарищей, но... Вообще, в доме чёрт знает что делается! Александра страшно компрометирует меня и Андрея... Я не знаю, что делать с ней... (Глухо звучит выстрел, второй.) Боже мой... Андрей... (Бежит.)
      М е л а н и я (крестясь). Кого это?
      Д о с т и г а е в (держится за спинку стула). Ну, опять, как в феврале... защёлкали!
      (Варвара и Алексей Достигаев ведут Звонцова, он - в изнеможении, задыхается. В руке Алексея - револьвер.)
      3 в о н ц о в. Я был вынужден... на меня бросились.
      В а р в а р а. Ранен?
      З в о н ц о в. Нет... Стрелял - я... Состояние самообороны... понимаешь?
      М е л а н и я. В кого стрелял-то?
      Д о с т и г а е в (сыну). Ты положи пистолет в воду.
      З в о н ц о в. Я был вынужден... Это естественно...
      В а р в а р а. Дайте воды!
      М е л а н и я. Да - кто бросился-то на тебя?
      Д о с т и г а е в (сыну). Я тебе говорю - положи пистолет! Вон - в полоскательную чашку положи!
      З в о н ц о в. Оставь меня, Варя... Подожди!
      М е л а н и я. Ничего не понимаю...
      В а р в а р а. Это был - Рябинин, да?
      З в о н ц о в. Ах, я не знаю... темно.
      (Рябинин ведёт Тятина, за ними Таисья, схватив руками свою голову. Глафира принесла воды.)
      Р я б и н и н. Вы, гражданин Звонцов, что же это?..
      3 в о н ц о в (вскочил, в руке - стакан с водой). Я имел право... был вынужден. Вы сами схватили его, когда он бросился на меня.
      Т я т и н. Чепуха, Андрей...
      Р я б и н и н. Врёте вы! Никто на вас не бросался. Впереди шёл - я, а Тятин - сзади, сбоку. Сморкались вы из револьвера - в меня...
      А л е к с е й. Это - верно, вы - поторопились.
      (Достигаев дёргает сына за рукав.)
      Т я т и н. Глаша, дайте что-нибудь перевязать руку.
      (Глафира рвёт рубаху, которую шила. Рябинин снимает с него пиджак. Достигаев сердито шепчет сыну, Мелания - Варваре.)
      Р я б и н и н. Эх вы... стрелок!
      А л е к с е й. Это можно понять: темнота, неожиданность.
      Р я б и н и н. Трусость тоже...
      Ш у р а (в пальто, в шапочке). Что случилось? Тятин, что это?
      В а р в а р а. Ничего опасного!
      Д о с т и г а е в. Пустяки, Шурок! Видишь, он - на ногах.
      Р я б и н и н. А вам, пожалуй, веселее было бы, если б он протянул ноги-то, а?
      Т я т и н. В общем - чепуха! Даже не больно...
      Г л а ф и р а. Идёмте отсюда. Ко мне идёмте. Доктора надо. Таисья, беги наискосок, дом девятнадцать, доктор Агапов.
      (Таисья отрицательно мотает головой.)
      В а р в а р а (Глафире). Прошу... не распоряжаться. Как вы смеете!
      Г л а ф и р а. Ну, ну-у! Не ори... барыня!
      Ш у р а. Это - мой дом! Идите вон отсюда!
      Т я т и н (через плечо). Не надо волноваться...
      Р я б и н и н (уходя). Простить всё надо? Простить... Эх, Тятин-мамин... кисель!
      (Глафира увела Тятина, Шура - бежит за доктором, Варвара за ней в прихожую.)
      В а р в а р а. Подожди! Нужно уговориться... Что ты скажешь доктору?..
      Ш у р а. Иди прочь...
      Р я б и н и н (воротился, подошёл к столу, взял револьвер). Штучку эту я возьму себе, вам, граждане, она не годится, не умеете обращаться с ней. (Идёт.)
      Д о с т и г а е в (сыну, вполголоса). Отними!.. дубина!..
      (Алексей идёт за Рябининым нерешительно.)
      М е л а н и я (Звонцову). Ну, что... раскис? Стыдился бы. Не убил ведь. А если б и убил - господь простил бы. Нет, - Шурка-то какова, дрянь, а? Вон гонит. Кого? Тётку родную, а?
      Т а и с ь я (вдруг подскочила к ней). Ты... Ты - стерва! И-их, ты... падаль!
      М е л а н и я. Таиска... Да что ты?..
      Т а и с ь я. Ну, бей! Не боюсь! Бей...
      (Из прихожей на крик теснятся в столовую Варвара, Алексей, сзади всех - Рябинин.)
      В а р в а р а (изумлена). Ах ты, дрянь!..
      М е л а н и я (орёт, топая ногами). Диаво-ол! Цыц... Я тебя...
      З в о н ц о в. Алёша, да выгони же девчонку!
      Т а и с ь я. Старая собака! Волчиха! (Нашла слово удовлетворяющее.) Волчиха...
      М е л а н и я (в полуобмороке). Прокляну...
      Р я б и н и н. Браво, девушка! Так её... Браво, умница!
      Т а и с ь я. Волчиха-а...
      Занавес
      ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
      У Достигаева. Вечер. Большая, неуютная комната в задней половине дома, окна её выходят на двор или в сад. Камин, на нём горит спиртовая лампа, освещая мрачную репродукцию с Беклина: пузатые морские жители ловят морских девиц. Перед камином - карточный стол, А л е к с е й, посвистывая, раскладывает пасьянс. По обе стороны камина двери в тяжёлых драпировках; комната за левой дверью освещена слабо, за правой - совсем не освещена. Мягкая старинная мебель, на полу - ковёр, в одном углу - рояль, в другом полукруглый диван, за ним - фикус, перед ним - круглый стол, на столе незажжённая лампа. Рядом с диваном - маленькая дверь, оклеена обоями, теми же, как и стена, эту дверь почти не заметно. Из неё выходит А н т о н и н а с книгой в руке.
      А н т о н и н а. Какой холодище... До чего всё бездарно! Начали революцию в феврале и всё ещё не могут кончить. А уже наступает ноябрь... Что?
      А л е к с е й. Я ничего не сказал.
      А н т о н и н а. В штатском ты - жалкий. Похож на полицейского чиновника, выгнанного со службы за взятки и кутежи... (Зажигает лампу.) Ты не помнишь - сколько времени французы делали революцию?
      А л е к с е й. Не помню.
      А н т о н и н а. Всё надо делать быстро и красиво или - ничего не надо делать. (Смешала карты.)
      А л е к с е й (не сердясь). Свинья.
      А н т о н и н а. Знаешь, я, кажется, застрелюсь.
      А л е к с е й. Это не ты взяла у меня револьвер?
      А н т о н и н а. До чего противно пьян явился ты ночью... ф-фа!..
      А л е к с е й. Д-да... Выпили. Офицерство жутко пьёт. Знаешь, почему не выходит газета? Нестрашный перехватил вагон с бумагой и где-то спрятал его. Говорят, что, как только откроется Учредительное собрание, он устроит погром большевикам, совету рабочих. У него будто бы есть люди, и это они укокали блаженного Пропотея.
      А н т о н и н а (закурив папиросу). Всё это интересно... Шуре...
      Д о с т и г а е в (из комнаты слева). А где Лизавета?
      А л е к с е й. Пошла с Виктором наверх смотреть пожар...
      Д о с т и г а е в. Иди, спроси её... позови! Да принеси ко мне в кабинет словарь на букву "Д". (Оглядывается.) На кой пёс рояль, если на ней никто не играет? Тут биллиард должен быть, - самая холодная комната! Зря послушал я Лизавету, купил этот дурацкий барский дом...
      А н т о н и н а. Ты, папон, напрасно обижаешь Лизу...
      Д о с т и г а е в (собирая карты). Играли?
      А н т о н и н а. Это Алексей, пасьянс. Лиза Виктору не интересна, Виктор женщинами сыт.
      Д о с т и г а е в. Удивительно, - в кого ты родилась такой бесстыдницей?
      А н т о н и н а. Лиза понимает, что Виктор охотится за моим приданым, и дразнит его, а он боится, что она его скомпрометирует в твоих и моих глазах...
      Д о с т и г а е в (тасуя карты). Нет, ей-богу - замечательно! Никаких взглядов у тебя нет, а людей ты видишь голыми...
      А н т о н и н а. У меня, папон, есть взгляд:
      Прозябает человек,
      Заедает чужой век,
      А зачем он прозябает
      Он и сам того не знает...
      Д о с т и г а е в. Всё - стишки, шуточки, опереточки! А отец должен понимаешь: дол-жен! - сопоставлять, соображать, приспособлять, да! И вот ходишь ты перед отцом твоим с папиросой в зубах, и... ничего дочернего нет в тебе. Ничего нет! Поразительное дело! Тоже и Сашка Булычова... Не ночевала сегодня?
      А н т о н и н а. Не ночевала.
      Д о с т и г а е в. Жаль - помер Егор, пощипала бы дочка печёнку-то ему? Хотя... чёрт его знает, как бы он взглянул на этот фокус! Вон оказалось, что у него даже и не печёнка была, а... другое какое-то. Н-да, Шурочка!.. К большевикам приспособилась. Сестра из дома выгнала. Ну, хорошо, ты - на время - приютила её, а дальше что? Куда она?
      А н т о н и н а. Вероятно, дальше с большевиками.
      Д о с т и г а е в. До тюрьмы, до ссылки? Кстати, - не знаешь, почему её товарищи как будто притихли, а?
      А н т о н и н а. Не интересовалась.
      Д о с т и г а е в. Поинтересуйся, спроси её, узнай.
      Е л и з а в е т а (из левой двери). Ой, какую вы тоску зелёную развели!
      В и к т о р Н е с т р а ш н ы й (весь новенький, в смокинге, говорит докторально). Разрешите закончить...
      Д о с т и г а е в. Разрешаю, валяй!
      В и к т о р. Я развиваю простую мысль: нигде в мире не читают так охотно, как у нас, можно сказать, что книга водка - главное питание страны...
      Д о с т и г а е в (раскладывая пасьянс). Гм... Хотя врёшь, но продолжай.
      В и к т о р. У нас огромный книжный рынок, но нет издательства, которое широко понимало бы социально-воспитательную роль книги...
      Д о с т и г а е в. Социально? По-оехали с горы!
      В и к т о р. Которое догадалось бы монополизировать издательское дело и взяло бы на себя, - конечно, при финансовой помощи и указаниях правительства, - обязанность бороться против социалистической и вообще против антигосударственной литературы, всех этих Марксов и так далее. Очень странно, что перед войной, когда наша промышленность оживилась...
      Д о с т и г а е в. Так, так, так...
      В и к т о р. Вы - иронизируете?
      Д о с т и г а е в. Я? Не туда сунул валета и - наказан за это. (Мешает карты.)
      (Алексей - возвратился, шепчется с мачехой, она отрицательно качает головой.)
      В и к т о р (несколько обижен). Я совершенно убеждён, что право идеологического питания страны должно принадлежать тому слою общества, в руках которого сосредоточена промышленность и торговля...
      Д о с т и г а е в. Право сажать на диэту, значит? Например: ешь одну телятину? Читай только жития святых? Эх, Виктор, Виктор, - твоими бы устами да бордо пить, тёпленькое, сант-эстеп, ласковое такое винцо!
      Е л и з а в е т а. Принести?
      Д о с т и г а е в. Виктор - по-русски значит победитель? Просто всё у тебя, ясно и - правильно: монополия - полезна, социализм - штучка вредная, сухая трава - сено. Однако надобно соображать не только о качестве, но и о количестве... Вот есть такие доктора, ядами лечат, - понимаешь? - ядами! Берут каплю наисильнейшего яду, распускают её в бочке чистейшей воды и дают больным воды этой по одной капле в сутки...
      В и к т о р (неохотно). Это вы... очень остроумно...
      Д о с т и г а е в. Ну, положим, не очень. И это - не я, а - доктора. А рассуждаешь ты - без учёта большевичков...
      В и к т о р. Учредительное собрание раздавит их...
      Д о с т и г а е в. Ой-ли?
      В и к т о р. Неизбежно уничтожит.
      Д о с т и г а е в. Та-ак! Но - ежели уничтожим всех мух - из чего слонов будем делать?
      Е л и з а в е т а. Ох, Вася, не люблю, когда ты говоришь, как сумасшедший. Вино - сюда или в столовую?
      Д о с т и г а е в. В столовую. (Смотрит на Виктора, Алексея, дочь.) Ну, вы тут идеологически пожуйте чего-нибудь, а в столовой выпьем... Лизавета, погоди-ка... (Ушёл вслед за женой.)
      В и к т о р. До чего... живой человек Василий Ефимович!
      А л е к с е й (угрюмо). Поживи с ним, - узнаешь, до чего!
      В и к т о р. Вам нравится моя идея?
      А н т о н и н а. Идея? Какая?
      В и к т о р. Монопольного книгоиздательства?
      А н т о н и н а. Разве это - идея? Это - торговля. Вы собираетесь торговать книгами, книгами торгуют так же, как сапогами, утюгами...
      В и к т о р. А вы все мечтаете о высоких целях? Я допускаю, что - с какой-то высшей точки зрения - торговля книгами вульгарное дело. Но высшая точка только потому полезна, что, падая с неё, мечтатели разбиваются насмерть.
      А н т о н и н а. Эта сентенция мне знакома. Не помню, у кого я прочитала её.
      А л е к с е й. Не злись, Антошка!
      А н т о н и н а. Я не злюсь. Мне холодно. (Ушла в маленькую дверь.)
      В и к т о р. Дьявольски избалованы купеческие дочери.
      А л е к с е й. Не все.
      В и к т о р. Наиболее интересные.
      А л е к с е й. То есть - богатые.
      В и к т о р. Ты - проиграл вчера?
      А л е к с е й. Да... чёрт! И платить - царскими. А где я возьму царских? Мачеха - не даёт.
      В и к т о р (закуривая). Офицеры играют в карты подозрительно счастливо.
      А л е к с е й. Напился я... Кто-то снял с меня часы, подарок отца. И револьвер пропал...
      В и к т о р. Как думаешь: Антонина выйдет за меня?
      А л е к с е й. Конечно. Куда же ей ещё?
      В и к т о р. Тебе не кажется, что Александра Булычова дурно влияет на неё?
      А л е к с е й. Едва ли... Антошка тянет куда-то в другую сторону.
      Г л а ф и р а. Просят в столовую.
      В и к т о р (удивлён). А эта зачем у вас?
      А л е к с е й. Её Звонцова тоже выгнала, а у нас прислуга разболталась. Мачеха сманила Глафиру тотчас же после смерти Булычова. Что, тебе твоя новая мадам - дорого стоит?
      В и к т о р. Не дёшево. Но - хороша, не правда ли?
      А л е к с е й. Да. Идём?
      В и к т о р. Чрезвычайно искусная любовница.
      А л е к с е й. Слушай: зачем отец твой газетную бумагу спрятал?
      В и к т о р. Ты знаешь, что дела моего родителя не интересуют меня. А вот твой эпикуреец "папон" шутит ветхозаветно и утомительно. И эта его манера прятаться в ерундовых словах всем известна, никого не обманывает...
      (Ушли. Одновременно: из правой двери - Глафира, из левой - Елизавета, в руке - ваза с яблоками.)
      Е л и з а в е т а. Вы что, Глаша?
      Г л а ф и р а. Может - убрать нужно что-нибудь?
      Е л и з а в е т а. Всё в порядке. Вот, несите в столовую, я сейчас приду. (Идёт к двери в комнату Антонины, дверь заперта, стучит.)
      А н т о н и н а. Это - ты? Что?
      Е л и з а в е т а. От Виктора запираешься? Вот болван, а? Уверен, что я готова открыть ему объятия, гусь копчёный! Ты что всё прячешься, Антошка? Нагрузились вы с Шурой книжками и живёте... безрадостно, как мыши! Брали бы пример с меня: глупая, а живу легко, и всё прощается мне...
      А н т о н и н а. Должно быть - не всё, вон как утром отец кричал и топал ногами на тебя.
      Е л и з а в е т а. Но ведь простил же! (Взяв падчерицу за плечи, встряхивает её.) Ой, Антошка, если б ты видела этого полковника Ермакова! Вот мужчина! Он и в штатском - воин! Глазищи! Ручищи! Знаешь, эдакий... настоящий, для зверского романа! Убить может! Когда я его вижу - у меня ноги дрожат... Нет, ты - вялая, холодная, ты не можешь понять... Василий Ефимович, конечно, должен ревновать, он - муж! Должен!
      А н т о н и н а. Должен. В слове этом есть что-то общее с глаголом лгать. Долг, долгался...
      Е л и з а в е т а. Ну вот, началась философия! Это ты у отца научилась словами играть. Но ведь он играет... для того, чтобы всех обыгрывать. А тебе бы, Антоня, послать все глаголы к чёрту да и жить просто, без затей! Ах, Тонька, кого я понимаю, так это Екатерину Вторую, царицу, вот умела выбирать собачек ко двору! (Прислушалась.) А отец... ты его не ценишь, не понимаешь...
      (Достигаев - за портьерой в тёмной комнате.)
      Е л и з а в е т а (потише, но с жаром). Он - милый, с ним легко. Первый умник в городе, да! Он... как это? Еропукеец, что ли?
      Д о с т и г а е в. Епи-ку-реец! Эх ты, изверг невежества!.. Что вы тут делаете?
      Е л и з а в е т а. Тебя хвалим.
      Д о с т и г а е в. Это вы и при мне можете, я - не стыдлив. Ты, лиса, иди-ка в столовую, там чёрт попа принёс неведомо зачем. Говорит поп, что в совете рабочих получены какие-то важные вести из Петрограда... будто бы случилось что-то чрезвычайное. Тебе, Антошка, Булычова-то не говорила, что затевают большевики?
      А н т о н и н а. Вы второй раз спрашиваете меня об этом.
      Д о с т и г а е в. И третий спрошу. Куксишься всё, дуешься, а - на кого? Выходила бы замуж за Виктора-то... за победителя! Парень в меру глуп и крепко богат, - чего ещё надо? Вертела бы им, как Варька Булычова Андрюшкой. Варька-то целится на эту, на француженку... как её? Читал в словаре вчера... забыл! Голову ей отрубили? Ну?
      А н т о н и н а. Мадам Ролан.
      Д о с т и г а е в. Ну да. Учитесь, а ничего не знаете. А то ещё была... Рекамье, на кушетке лежит. Время требует, чтоб к нему... приспособлялись. Ну... ладно! Пожар со спиртного завода на лесной двор перемахнул, зарево - огромное! Ставни у нас с улицы закрыты, а всё-таки в зале на полу красные полосы лежат... неприятно! И в столовой неуютно. Поди-ка, Антошка, распорядись, чтобы все сюда шли... подальше от улицы! (Антонина ушла.) Ну, что, лиса?
      Е л и з а в е т а (искренно). Я тебе - не лиса, я с тобой - честная.
      Д о с т и г а е в (шлёпая её ладонями по щекам). Ду-ура! Иной раз и честно, да неуместно.
      Е л и з а в е т а. Я тебе, Вася, прямо говорю, и не первый раз: с тебя - хватит, а мне - мало!
      Достигаев (сел). Ну... до чего же ты, подлая, бесстыдна!
      Е л и з а в е т а. И не подлая, и не бесстыдная! Я правду говорю - ты умный, ты знаешь - правду!
      Д о с т и г а е в. Да... чёрт тебя возьми вместе с правдой этой! Глупа ты... до святости, изверг естества! Ты - солги, да чтоб приятно было! Обидно мне или нет, что я - стар для тебя? Слышишь, как я с тобой говорю? Видишь, ну?
      Е л и з а в е т а. Вижу. Всё вижу. И - понимаю. А лгать тебе - не стану. Солгу - ты поймёшь, и разрушится наша дружба, а твоя дружба мне дороже, чем твоя любовь...
      Д о с т и г а е в. Эх, Лизка...
      Е л и з а в е т а. Я от тебя никуда не отойду, и никто меня не сманит, никто! Я - знаю, другого такого, как ты, нет!
      (Глафира - с подносом, на нём две бутылки, бисквиты в вазе, яблоки.)
      Д о с т и г а е в. Ну... ладно! Молчи. И - вот что: Павлина - ты не дразни, оставь эту глупую твою привычку. Вообще - дразнить никого не надо, не такие дни. Лишнего не болтай. И пора бы тебе иметь взгляды. Оглядываться надо. Время опасное...
      Е л и з а в е т а. Не умею я учиться, Вася! Да я и без науки ничего не боюсь, как та девица, которая поёт:
      Трижды замуж выходила,
      Не боялась ничего,
      И четвёртый выйду - тоже
      Ничего не побоюсь...
      Д о с т и г а е в. Ты - не шути, не время для шуток! Взяла бы словарь, почитала. Вот, примерно, Дарвин, англичанин, он проводит такой взгляд: надо приспосабливаться! Всё живёт, потому что приспособилось, а не просто: родилось, выросло и живёт... беззащитным дураком! (Антонина - с тарелками.) Тебя с Антошкой надобно посадить на идеологическое питание... на диэту! Почему не идут сюда?
      А н т о н и н а. Там спор с Павлином.
      Д о с т и г а е в. Э, болваны... (Идёт. Елизавета - под руку с ним.)
      Г л а ф и р а (из тёмной комнаты). Шура прислала товарища сказать, что она и сегодня не ночует здесь и не беспокоились бы вы. А если хотите видеть её - товарищ проводит вас. Она - в совете. Очень желает видеть вас.
      А н т о н и н а. Нет, не пойду. Такая слякоть, холод. Придёт же Шура завтра... послезавтра? Ну - когда-нибудь? (Глафира молчит.) Начинается что-то серьёзное, Глаша?
      Г л а ф и р а. Мне неизвестно.
      А н т о н и н а. Вы тоже уйдёте к ним, да? А мне вот некуда идти. Ни с вами, ни против вас... не способна.
      Г л а ф и р а (грубовато). Может - ошибаетесь вы? Посмотрели бы поближе на людей, которые верят и решают...
      А н т о н и н а. Мне верить - нечем. У меня нет этого, чем верят. Я говорю, конечно, не для того, чтоб вы пожалели меня.
      Г л а ф и р а. Я понимаю, что жалость мою вы за обиду себе приняли бы. Нет, я не жалею. А трудно мне понять - как это, почему? Жил человек свободно, читал книги какие хотел...
      А н т о н и н а. И оказался ни к чему не способен, да?
      Г л а ф и р а. Вы... не одна такая, много таких...
      А н т о н и н а. Это вы - утешаете?
      Г л а ф и р а. Нет, зачем же?
      А н т о н и н а. А где эта смешная монашенка?
      Г л а ф и р а. Она своё место найдёт...
      А н т о н и н а. Ну, прощайте, Глаша!
      Г л а ф и р а (удивлена). Я ведь не сегодня ухожу.
      А н т о н и н а. Скажите Шуре... нет, лучше я напишу ей...
      Г л а ф и р а. Сейчас?
      А н т о н и н а. После. (Ушла к себе.)
      (Глафира, нахмурясь, смотрит вслед ей, делает движение к двери, но отмахнулась и пошла в комнату налево; уступает дорогу Павлину, Алексею, Виктору.)
      П а в л и н (возмущённо). Прискорбно, весьма прискорбно, молодые люди, что вы так легкомысленно, с кондачка относитесь к слухам, столь грозным.
      В и к т о р. Но - объясните: где же Керенский, войска?..
      А л е к с е й. Министры?
      П а в л и н. Объяснить я ничего не могу. Но верю в самое невозможное...
      В и к т о р. Ну да, это верование - ваша профессия...
      П а в л и н. О, боже мой, боже! Что приходится слышать! Повторю вам, да подумаете: разумом наделены мы от бога не для упражнений в бесплодном высокоумии, хотя подобает нам и ереси знать, да искуснейшими явимся противу еретиков...
      Д о с т и г а е в (входит с бутылкой в руке). Значит: в Петрограде образовалось новое правительство, рабочее? Ну, что ж? Деды и прадеды наши из рабочих вышли, отцы с рабочими жили - трудились, почему же и мы не сумеем?
      П а в л и н. Ох, Василий Ефимович, как неприятно шутите вы...
      Д о с т и г а е в. Открой вот эту бутылочку, Алёшка, да не взболтай, винцо нежное! (Обнимает Павлина за талию, ходит с ним.) Ты чего боишься, пастырь душ наших?
      П а в л и н. Помилуйте, - что за вопрос? Власть над Россией захвачена неизвестными людями, из коих большинство - инородцы, иноверцы, а вы...
      Д о с т и г а е в. А я не верю в это и ничего не боюсь!
      П а в л и н. Не может быть, чтоб не боялись, противуестественно это...
      Д о с т и г а е в. Подожди, - в чём дело? Жили мы шутя, за счёт дураков, ну вот: перебили дураков на войне, а которые остались - поумнели и просятся к нам в долю, в компаньоны.
      П а в л и н. Дразните вы меня, Василий Ефимович.
      Д о с т и г а е в. Нет, ты - сообрази... Например - немцы. Чем немец силён? Тем, что по Дарвину живёт...
      П а в л и н. Ох, полноте! Давным-давно опровергнут Дарвин этот!
      В и к т о р. Совершенно верно.
      Д о с т и г а е в. Опровергнут? Не слыхали об этом. Ну, пускай он опровергнут, а привычка к нему всё-таки осталась, и немцы отлично... приспособляются. Немец социалиста не боится, он и социалисту кушать дает. И - что же мы видим? У нас в шестом году кадеты уговаривали народ: не плати царю налогов, не давай солдат! Народ и ухом не повёл... да! А вот, немецкие рабочие, социалисты, в четырнадцатом году, глазом не моргнув, дали денег на войну.
      П а в л и н. Позвольте... невразумительно это!
      В и к т о р. Я тоже не понимаю: что общего видите вы...
      Д о с т и г а е в. Ага? Вот видите? Нет общего-то!
      В и к т о р. Но каков же смысл вашего примера?
      П а в л и н. Постойте... что такое?
      (Шум, возня где-то в доме.)
      А л е к с е й. Это - в кухне. Пришёл кто-то.
      П а в л и н (встревожен). Вот видите... вламываются!..
      (Виктор - спокоен.)
      Д о с т и г а е в (сыну). Иди, взгляни, кто там?
      П а в л и н. Я говорю - всего можно ожидать.
      Д о с т и г а е в. Для гостей - не поздно.
      П а в л и н. Кто теперь в гости ходит? О, господи! Вскую оставил нас еси?
      Е л и з а в е т а (вбегает, вполголоса, тревожно). Вася - представь: Порфирий Петрович и - Губин.
      Д о с т и г а е в (удивлён). Гу-бин?
      Е л и з а в е т а. Да, да!
      П а в л и н. Разрешите удалиться, ибо считаю безумием риск встречи...
      Д о с т и г а е в. Постой, дай сообразить...
      Е л и з а в е т а. Ввалился, как слон.
      П а в л и н. И, конечно, нетрезвый. Нет, уж я...
      Д о с т и г а е в. Ты, Павлин Савельев, посиди, не сожрёт он тебя! Нет, ты останься...
      Е л и з а в е т а (берёт попа под руку). Я буду защищать вас...
      (Входят: Губин, Нестрашный, Алексей.)
      Г у б и н. А-а, Павлин... Ну, ладно, не бойся... Не до тебя. Здорово, Василий...