А.М.Горький
      Достигаев и другие
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      Д о с т и г а е в.
      Е л и з а в е т а.
      А н т о н и н а.
      А л е к с е й.
      П а в л и н.
      З в о н ц о в.
      В а р в а р а.
      К с е н и я.
      Д о н а т.
      Г л а ф и р а.
      Т а и с ь я.
      М е л а и и я.
      Ш у р а.
      П р о п о т е й.
      Т я т и н.
      Л а п т е в.
      К а л м ы к о в а.
      Р я б и н и н.
      Б о р о д а т ы й с о л д а т.
      К у з ь м и н.
      П о п И о с и ф.
      3 ы б и н - помещик.
      Г у б и н.
      Н е с т р а ш н ы е - отец и сын Виктор.
      Т р о е р у к о в.
      Ц е л о в а н ь е в.
      Л и с о г о н о в.
      М о к р о у с о в.
      Б е т л и н г.
      Ж а н н а.
      Ч у г у н о в а.
      К о н с т а н т и н |
      С о ф р о н | дети её.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      Купеческий клуб. Солидно обставленная гостиная, против зрителя портрет Александра Третьего во весь рост и в шапке, - тучная, чёрная фигура на голубоватом фоне, за нею - какие-то колонны, они напоминают ленинградскую Биржу. В глубине сцены - широкие двери в двухсветный зал, видно эстраду, на ней - стол, покрытый красным сукном, за столом, на стене - золотая рама, портрет Николая Второго вынут из рамы, в раме торчат два красных флага. Перерыв заседания, в зале остались и беседуют несколько маленьких групп, они постепенно тают, выходя в гостиную, а из неё - в двери налево, в буфет. Направо - дверь в карточную. В уголке, около неё, сидит на краешке мягкого стула, свёртывая козью ножку, старичок И о с и ф, поп, в мужицких сапогах, ряса выцвела, остроносый, лысоватый, в очках. Из зала выходят: П а в л и н, Порфирий Петрович Н е с т р а ш н ы й, бывший городской голова и председатель местного союза Михаила Архангела, он - с палкой, прихрамывает; Кузьма Л и с о г о н о в, фабрикант.
      Л и с о г о н о в. Ты, отец Павлин, погоди рассказывать, я пойду чайку спрошу. (Остановился, смотрит на портрет царя, вздохнул.) Что, ваше величество, сынка-то у тебя - рассчитали? Эхе-хе...
      Н е с т р а ш н ы й (садясь к столу, угрюмо). Есть у меня догадочка, что Лениным да большевиками кадеты пугают нас. Расчётец у них такой пугать.
      П а в л и н. Боюсь, что в этом случае - ошибаетесь вы. Ленин воплощение материализма, злого духа, - земной, грубейшей, диавольской мудрости...
      Н е с т р а ш н ы й. А ты, когда во второй Думе эсером был, небесную мудрость воплощал?
      П а в л и н. Ирония ваша едва ли уместна. Во второй Думе, если помните, духовенство было представлено весьма обильно, и в этом сказалась воля народа...
      Н е с т р а ш н ы й. Н-да... Пошли попы вприсядку...
      П а в л и н. Взглянув же углублённо, мы увидим, что эсерство, отказавшееся от террора, вполне способно к слиянию с кадетизмом, а сей последний является наименьшим злом и - как видим - заключает в себе дальнейшее тяготение направо.
      (Подходят и присаживаются к столу: Целованьев, хозяин городских боен, и Троеруков - мукомол, человек лет 50, очень похожий на Александра Третьего; о своём сходстве с царём Троеруков знает. В дверях зала Василий Достигаев беседует с Мокроусовым; Мокроусов - в штатском, он - заведует хозяйством клуба. Так же как и Достигаев, он мелькает на сцене в продолжение всего акта. Достигаев - старшина клуба - ручки в карманах, прислушивается ко всем разговорам, вступает во все беседы, оставаясь один, задумчиво посвистывает.)
      Ц е л о в а н ь е в. О чём беседа?
      П а в л и н. Вот, Порфирий Петрович говорит, что кадеты нарочно пугают нас Лениным с братией его; пугают, как я понимаю, того ради, чтоб торговое сословие подалось влево, к ним, кадетам, в их власть...
      Ц е л о в а н ь е в. А ты, отец Павлин, разве не кадет?
      П а в л и н. Никоим образом и никогда не склонюсь. Я вообще...
      Д ост и га е в (подошёл). Да, вообще-то вот - как?
      П а в л и н. Казалось бы, ежели царствующая персона признана не соответствующей значению своему и делу, - изберите другое лицо. У нас ещё сохранились и благоденствуют потомки Рюрика, удельных князей дети...
      (Лисогонов возвратился, официант несёт стакан чаю и - в чайнике коньяк.)
      Д о с т и г а е в. Потомки, пустые котомки...
      Т р о е р у к о в. Во сне живём...
      Л и с о г о н о в. В буфете Звонцова ругают - любо слушать!
      Ц е л о в а н ь е в. Н-да... комиссар Временного правительства, вроде губернатора нам...
      Т р о е р у к о в (лениво). А давно ли он в конторе у меня сидел, дожидался смирно, когда я его позову?
      Н е с т р а ш н ы й. Что скажешь, Достигаев?
      Д о с т и г а е в. Слушаю.
      Н е с т р а ш н ы й. Хитришь всё.
      Д о с т и г а е в. Учусь.
      Н е с т р а ш н ы й. Нельзя понять - куда ты метишь!
      Д о с т и г а е в. А ты, Порфирий Петров, куда?
      (Нестрашный молчит. Все смотрят на него, ждут. Не дождались.)
      П а в л и н. Между прочим, гражданин Звонцов в речи своей коснулся - и весьма обидно - церкви. Среди многих обычных и легкомысленных поношений, коими господа интеллигенты привыкли обременять духовенство, указал он и на то, что, дескать, нужно устранить из богослужения древнеславянский язык, дабы сделать глас божий более вразумительным душе пасомых - наивной душе народа нашего.
      Н е с т р а ш н ы й (угрюмо). Наивная! Тоже, сказал! Положи-ка палец в рот ей, наивной... сукиного сына дочери!
      Ц е л о в а н ь е в. С войны-то бегут и бегут.
      Л и с о г о н о в. Вся Россия дезертирует...
      П а в л и н (возбуждаясь). Причиною чего служит злокозненная проповедь о свободе мысли, воле народа и прочем...
      Н е с т р а ш н ы й. А во время второй Думы ты всё-таки с эсерами обнюхивался и сам всё это проповедовал.
      П а в л и н. Утверждение - голословное. Возвращаясь к речи господина комиссара Звонцова, должен сказать: мнение его о языке ниспровергается тем фактом, что католическая церковь пользуется в службе богу языком латинским.
      (Поп Иосиф, свернув козью ножку, закурил.)
      П а в л и н. Однакож крепость и сила римской церкви от сего не страдает, и даже удары еретиков, подобных Лютеру...
      Н е с т р а ш н ы й. Брось, отец Павлин! Речами накормлены мы вполне достаточно, даже до тошноты.
      Т р о е р у к о в. Погодите, дайте послушать.
      Н е с т р а ш н ы й. Сколько ни глотай воздух, сыт не будешь...
      П а в л и н (сердито). Вы, почтеннейший Порфирий Петрович, равно как и всё сословие ваше, волею грозной судьбы ввергаетесь в область политики, опаснейшую для неискушённых в ней. А потому вам необходимо знать, что всё понятное обнаруживает себя как вреднейшая людям глупость, истинная же и святая премудрость скрыта в непонятном и недоступном ухищрениям разума...
      Л и с о г о н о в. Верно. Ох - верно!
      Т р о е р у к о в. Как во сне живём. Чёрт те что...
      П а в л и н (напористо). Религия есть оружие против соблазнов и козней диавола...
      Н е с т р а ш н ы й. Я против религии не спорю.
      П а в л и н. И, как всякое оружие защиты, религия подлежит развитию и совершенствованию. Посему: если мы лишились светского главы - необходимо оную заменить духовной. В Москве поднят вопрос об избрании патриарха...
      Н е с т р а ш н ы й. Ты скажи, что нам делать, нам?
      Л и с о г о н о в. Нам, друг дорогой, хоть сатану давай, - был бы порядок, вот как дело-то стоит.
      Т р о е р у к о в (грустно). Что-то, друзья, будто не то делается нами! Всё беседуем. А вот - бабы... им революция не мешает. Они своё дело не бросают... Огурцы - посолили, капусту - заквасили, грибы...
      Д о с т и г а е в. Губин идёт...
      П а в л и н. Встреча с этим... лиходеем нежелательна! (Быстро идёт к двери направо, заметил Иосифа.) Ах, это вы, отец Иосиф, махорку курите? Как же это вы здесь - махорку, а?
      И о с и ф. Нечего покурить-то, нечего!
      П а в л и н. Воздержитесь! Здесь - не трактир.
      Н е с т р а ш н ы й (толкая его к двери). Иди, а то скандал будет...
      (Павлин, Нестрашный ушли, за ними Лисогонов, неплотно притворив дверь, выглядывает в гостиную. Губин идёт из зала - тяжёлый, толстый человек с оплывшим лицом и наглыми глазами. Его сопровождает Алексей Достигаев.)
      Г у б и н. Вот это и есть - она?
      А л е к с е й. Да.
      Г у б и н. Рыжая, в платье сопливенького цвета?
      А л е к с е й. Да, да... Жанна Густавовна.
      Г у б и н. Ничего, заметная стервоза! Вот эдакие бабёнки вредных лет...
      А л е к с е й. Вы хотели сказать: средних лет?
      Г у б и н. Я говорю как хочу. Вредных лет, значит - между тридцатью и сорока. Самые интересные. Понял?
      А л е к с е й. Не совсем.
      Г у б и н. Отец умнее тебя, хотя... тоже не Бисмарк! Ну, айда шампань лакать, баболюб.
      И о с и ф. Достопочтенный Алексей Матвеевич...
      Г у б и н. Чего?
      И о с и ф. Богом вас прошу - заплатите за гусей, коих вы перестреляли...
      Г у б и н. Ага! Это - ты? Так я же тебе сказал: подавай в суд.
      И о с и ф. Нет на вас суда, кроме божия...
      Г у б и н. Врёшь, есть! Пошёл прочь. И - подавай в суд. Не подашь приеду другой раз, ещё кого-нибудь застрелю... понял?
      И о с и ф. Я, Алексей Матвеевич, в газету пожалуюсь на вас.
      Г у б и н. Валяй! В газету! Архиерею! Валяй... (Ушёл в буфет.)
      (Иосиф вынул кисет, свёртывает папиросу, вспомнил, что нельзя курить махорку, и, спрятав кисет, огорчённо махнул рукой, снова сел в угол.)
      Ц е л о в а н ь е в. А боится Павлин Губина!
      Т р о е р у к о в. Кто его, чёрта, не боится!
      (Нестрашный вышел.)
      Л и с о г о н о в. Подставили ему ножку попы-то.
      Ц е л о в а н ь е в. Положим, это вот Порфирия Петровича тяжёлая лапка вышибла его из городских-то голов.
      Н е с т р а ш н ы й. При чём тут я? Архиерей это действовал, после того как Губин дьякона во время обедни за волосья оттаскал.
      Т р о е р у к о в. Его в сумасшедший дом...
      Н е с т р а ш н ы й. Теперь для сумасшедших города строить надобно.
      Л и с о г о н о в. Чу, шумят в буфете! Пойду, взгляну.
      (Все ушли. Остался Троеруков, осаниваясь, поглаживая бороду, смотрит на портрет царя и в зеркало на себя. Налил коньяку, встал, пьёт, крякнул.)
      И о с и ф. На доброе здоровье.
      Т р о е р у к о в (подумав). Да ведь я не чихнул.
      И о с и ф. Тогда - простите, ослышался!
      Т р о е р у к о в. Ты откуда?
      И о с и ф. Из слободы, из Комаровой.
      Т р о е р у к о в. Ага... А... чего ждёшь тут?
      И о с и ф. Игуменью, мать Меланию ожидаю, по её приказу. Обещала быть здесь.
      Т р о е р у к о в. Она - здесь. Коньяк - пьёшь?
      И о с и ф. Где уж нам! Самогонцу бы, да и того не сыщешь! Ох, разоряется Русь!
      Т р о е р у к о в. На-ка, выпей!
      И о с и ф. Спаси вас Христос! Будьте здоровы. Ух... Какая... неожиданная жидкость!
      Т р о е р у к о в (удовлетворённо). Ожёгся? То-то. На ещё...
      (Из буфета выходят: Бетлинг, за ним Достигаев и Мокроусов; перед ним, забегая то справа, то слева, - Лисогонов.)
      Б е т л и н г (пренебрежительно и ворчливо). Вы - не прыгайте! Вы спокойно...
      Л и с о г о н о в. Взволнован честью беседовать с вашим превосходительством...
      Б е т л и н г. Позвольте, я сяду. И вы - сядьте! Ну, что же вам угодно?
      Л и с о г о н о в. Мудрый совет ваш, ваше...
      Б е т л и н г. Вы - короче, без титула...
      Л и с о г о н о в. Говорят, что большевик этот - Ленин - выдуман для устрашения нашего...
      Б е т л и н г. Как это - выдуман?
      М о к р о у с о в. Разрешите сообщить: Ленин, после ареста его шайки, бежал в Швецию. Он - лицо действительное.
      (Из буфета, из зала выходят люди, окружают Бетлинга, смотрят на него. В толпе, у стены - Тятин. Вышла Мелания, села в кресло. К ней подходит поп Иосиф, кланяется, подаёт бумагу, беседует. Мелания уводит его в зал. Через некоторое время попик быстро пробирается в буфет.)
      Б е т л и н г. Ну да! И, конечно, Швеция выдаст его нам. Вот вы, член городской управы, увлекаетесь политикой, а в городе по улицам нельзя на автомобиле ездить. Видите? Напоминаю вам, что для политики у нас есть Временное правительство...
      Л и с о г о н о в. Простите! Конечно, мы - дикари, и кому надо верить - не знаем.
      Б е т л и н г. Вот вы снова вскочили и... мелькаете, прыгаете...
      Л и с о г о н о в. Утверждают, что большевики завелись даже в нашем городе.
      Б е т л и н г. Нельзя придавать значения болтовне каких-нибудь базарных торговок.
      Л и с о г о н о в. Это жена комиссара Звонцова говорит.
      Б е т л и н г. Что? Не верю. Я знаю её, она благоразумная женщина.
      М о к р о у с о в. Осмелюсь доложить: большевики в городе есть.
      Б е т л и н г. Есть?
      М о к р о у с о в. Так точно.
      Б е т л и н г. Гм... Ну и что же они?
      М о к р о у с о в. Проповедуют социализм, так же как и социалисты-революционеры.
      Б е т л и н г. Ну, ну, милейший, у нас всегда что-нибудь проповедуют... Большевики... В Петрограде их арестовали, а что же у нас? Надо арестовать!
      М о к р о у с о в. Спрятались, ваше превосходительство.
      Д о с т и г а е в. Некоторые из нас, граф, сомневаются в силе Временного правительства.
      Б е т л и н г. Почему? Ведь вот оно арестует, ловит! Водворяет порядок...
      Н е с т р а ш н ы й. Вопрос - кто ловит и для чего? Ловят - адвокаты, профессора, интеллигенты и вообще всякая нищая братия.
      Б е т л и н г (утомлён). Но - почему же так резко? Там есть почтенные люди, например - князь Львов и этот... как его?
      Д о с т и г а е в. Князь-то он Львов, да львы-то у него - как будто ослы.
      Б е т л и н г (насильно улыбаясь). Это остроумно... но зачем же так? Мы должны доверять Временному правительству...
      Н е с т р а ш н ы й. Иные называют его - беременное; будто бы социалисты изнасиловали его.
      Б е т л и н г (беспомощно). Я так не думаю...
      Ц е л о в а н ь е в (Нестрашному). Ну, и здорово Достигаев срезал графа.
      Н е с т р а ш н ы й. Н-да... Ловок и на язык и на руку.
      Ц е л о в а н ь е в. А-яй, здорово!
      Б е т л и н г (Достигаеву). А как здоровье компаньона вашего, Булычова?
      Д о с т и г а е в. Он помер с месяц тому назад.
      Б е т л и н г. Ах да, я забыл! Сожалею. Умный человек, своеобразный.
      Л и с о г о н о в. Не так умён, как дерзок.
      Ц е л о в а н ь е в. К нам, в родовое купечество, он вскочил из приказчиков.
      Н е с т р а ш н ы й. На дуре женился, а у неё - деньги. Вскочил в наш круг, возгордел счастием, начал показывать свои качества да и оказался самодуром, вроде Алексея Губина.
      Б е т л и н г. Ах, вот как?
      Н е с т р а ш н ы й. Вообразил, что лучше его - нет людей и весь свет на нём клином сошёлся...
      Б е т л и н г (с тоской). Почему же не начинают заседание?
      (От него постепенно отходят, гостиная пустеет. Он сидит, глядя на портрет царя, отирая рот платком. Оглядываясь на людей, подходит Троеруков, говорит вполголоса.)
      Т р о е р у к о в. Позвольте узнать, ваше превосходительство, верно, что портрет на меня похож?
      Б е т л и н г. Да, есть некоторое...
      Т р о е р у к о в. Ваше превосходительство, вы наш почетный староста, прошу вас: поддержите ходатайство моё...
      Б е т л и н г. Но - позвольте: что же я могу?
      Т р о е р у к о в. Вы - можете! Пустяки, ваше превосходительство! Вы, как патриот, намекните, что если сына убрали, так и отцу неприлично тут висеть. А я бы взял его себе, перекрасил одежду на штатскую, на купеческую...
      Б е т л и н г (возмущён). Извините, но вы... вы - с ума сошли? Вы... фантазёр! (Встал, идёт к дверям буфета. Троеруков испуганно скрывается в комнату направо. Навстречу Бетлингу из буфета: Жанна, Елизавета, Достигаев, Зыбин.)
      Ж а н н а (говорит с акцентом). Нужно покупать автомобили. Ах, ты здесь? Я тебя искала.
      Б е т л и н г. Послушай...
      Ж а н н а. Немножко мольчи! Я говорю: нужно делать шик, это удивляет простые люди. Богатство - удивляет, не правда?
      З ы б и н. И рабочий народ живёт спокойно, довольствуясь удивлением.
      Ж а н н а. Вы всегда делаете иронию, это плохое дело! Ты всё сидел здесь, как этот...
      З ы б и н. Орёл на скале.
      Ж а н н а. Нет - куриса! Он ужасно много сидит.
      Е л и з а в е т а. И что же - высиживает?
      Ж а н н а (грозит ей пальцем). Н-но!
      Б е т л и н г (раздражённо). Ты обещала придти через две минуты. А меня взяли в плен эти... коммерсанты, один нетрезвый, другой - сошёл с ума, остальные грубияны.
      Ж а н н а. Вот, он снова сидит! Лиза - что вы смеётесь?
      Б е т л и н г. Политика, политика! Все точно грибами отравились. Что они могут понимать в политике, эти монстры? Я - устал!
      З ы б и н. Теперь даже рабочие, солдаты воображают...
      Б е т л и н г. Ах, перестаньте, друг мой!
      Е л и з а в е т а. После заседания будут танцевать?
      М е л а н и я (вышла, садится в кресло у дверей в зал). Нашла время для пляски, умница!
      Е л и з а в е т а (весело). Почему же? Старики поговорят, разойдутся, а мы бы...
      В а р в а р а (из буфета). Лиза - не видала, где Андрей?
      М о к р о у с о в. В маленькой гостиной.
      Ж а н н а. Ты - расстроена, Барбиш?
      В а р в а р а. Я? Нисколько.
      3 ы б и н. Варвара Егоровна, добрый вечер! Что, вы уже решили отрубить мне голову?
      В а р в а р а. Я - нет! Это Нестрашный и его чёрная сотня решает.
      Ж а н н а. Я не хочу политики! Я не хочу, чтобы ты, Варья, рубила голову мосье Зыбин. За что? Он - весёлая голова... Ты - умная голова, а русский народ - добрый! Он не хочет рубить голови своим дворьяне.
      (Звонок в зале.)
      Б е т л и н г. Наконец! Идём, Жанна.
      Ж а н н а. Я всегда думаю, когда говорью - дворьяне. Я дольго говорила: дворники, дворнягьи - маленьки собачки. Это очень смешно!
      (Идут в зал. Проходя мимо Мелании, Елизавета не поклонилась ей.)
      М е л а н и я. Здравствуй, Лизавета!
      Е л и з а в е т а. Ах, извините! (Проскользнула в зал.)
      М е л а н и я. Варвара - подожди.
      В а р в а р а. Я вам нужна, тётя?
      М е л а н и я. Зову, значит - нужна! Чего это муженёк-то твой городил насчёт церкви, болван? Ты что не учишь его? Училась-училась, а учить не умеешь! Политики! Без церкви-то всем вам башки оторвут.
      В а р в а р а. Вы не поняли! Андрей говорил о приближении церкви к народу, о том, что богослужение нужно сделать проще, но эффектнее...
      М е л а н и я (пристукивая посохом). Страшнее надо, страшнее, угрознее! Еффекты для театров оставьте.
      В а р в а р а. Простите, мне нужно мужа...
      М е л а н и я (отмахиваясь). Иди, иди! Другого бы поискала мужа-то, поумнее. Беги! Добегаетесь, смутьяны!
      (Встала, хочет идти в зал. Нестрашный и Мокроусов выходят из буфета.)
      М о к р о у с о в. Подходящего человека не успел найти, Порфирий Петрович.
      (Мелания остановилась, слушает.)
      Н е с т р а ш н ы й. Будучи у меня, в союзе Михаила Архангела, везде успевал, а теперь - не успеваешь? Странно, брат...
      М о к р о у с о в. Народ ненадёжен очень.
      Н е с т р а ш н ы й. Сам-то надёжен ли?
      М о к р о у с о в. Оскорбляете, Порфирий Петрович! Он - осторожный человек, прячется...
      М е л а н и я. Как же это, где же он прячется, ежели на митингах каждый день орёт?
      М о к р о у с о в. Я разумею - по ночам. И один никогда не ходит.
      Н е с т р а ш н ы й. Ну, ладно! Ты всё-таки... Ты - патриот, не забывай!
      М е л а н и я (Нестрашному). Присядь-ка на минутку. (Сели за стол у двери направо, шепчутся.)
      Н е с т р а ш н ы й. Следует. Только людишки-то у меня в союзе рассеялись. Теперь - такое время: всякому до себя.
      М е л а н и я. Ну, много ли надо?
      (Звонцов выглянул из двери и быстро скрылся.)
      Н е с т р а ш н ы й. Да, конечно, сделаем. Ну, кажись, начинается говорильня. Идёшь?
      (Пошли. Из дверей зала - Тятин; Мелания и Нестрашный смотрят вслед ему. Он сел за стол, вынул блокнот, пишет. Выскочил Звонцов, отирая лицо платком, попятился.)
      Т я т и н (встал). Любезный братец...
      З в о н ц о в. Некогда мне!
      Т я т и н. Ничего, успеешь совершить подвиги ума и чести.
      3 в.о н ц о в. Это что за тон?
      Т я т и н. Ты пустил слух, будто бы я научил Шуру похитить какие-то деньги у отца и деньги эти спрятаны мною...
      З в о н ц о в. Не смей... трогать... меня... трясти! Скандал устроить хочешь?
      Т я т и н. Правду говоря, не плохо бы! Да я тебя и оскандалю...
      3 в о н ц о в. Не напечатают! Выгонят из газеты.
      Т я т и н (оттолкнув его). Экая ты дрянь!
      З в о н ц о в. Я не знаю, кто выдумал эту сплетню, но я её не повторял. Деньги! Чего теперь стоят деньги? Я не скрою, твоя позиция неожиданна для меня. Ты так искусно прятал твои убеждения.
      Т я т и н. Это не относится к делу.
      З в о н ц о в. И - вдруг... Странно! Ты - интеллигент... Мы, интеллигенты...
      Т я т и н (усмехаясь). Они - интеллигенты!
      З в о н ц о в. Мы являемся законными преемниками власти этих быков...
      Т я т и н. Агитируешь?
      З в о н ц о в. Мы, люди, которым самодержавие идиотов было так мучительно...
      Т я т и н. Брось! Я не играю в дураки. И оставь Шуру в покое. Вы там травите её. Смотри, я - смирный человек, но до времени. (Идёт в буфет.)
      З в о н ц о в (отирая лицо платком). Негодяй!
      (Варвара и Достигаев очень быстро выходят из зала.)
      В а р в а р а. А как же тётка Мелания?
      Д о с т и г а е в. Подумай - сама догадаешься, умница. (Быстро прошёл в буфет.)
      З в о н ц о в. О чём он?
      В а р в а р а. Это тебя не касается. Почему ты не позвал меня на совещание по продовольствию?
      З в о н ц о в (сухо). Не нашёл.
      В а р в а р а. А - искал?
      З в о н ц о в. Поручил Мокроусову, но, очевидно, этот болван...
      В а р в а р а (зловеще). Пытаешься действовать самостоятельно? Андрей, твоё выступление было неудачно. Очень. Пойми: большевики - это уже не "ослы слева", и знамя их не "красная тряпка", как сказал о них и о знамени Милюков, нет, это уже знамя анархии...
      З в о н ц о в. Ты страшно горячишься. И - говори тише, кругом - люди. И почему нужно говорить сейчас? Начинается заседание.
      В а р в а р а. Слушай: мы между двух анархий, красной и чёрной.
      З в о н ц о в. Ну да, да! Я понимаю это, знаю...
      В а р в а р а. Нет! Ты не понимаешь ни трудности нашей позиции, ни выгод её...
      З в о н ц о в. Ах, боже мой! Как ты любишь учить! Но я именно так и говорил о большевиках.
      В а р в а р а (страстно). Нет, не так! Надо было резче. Надо бить по черепам каменными словами. Твоё ликование по поводу неудачи большевиков в Петрограде - неуместно и бестактно. Лозунг "Вся власть Советам" - вот чем ты должен действовать на толстую кожу...
      З в о н ц о в. Ты ужасно настроена!
      В а р в а р а. Красивые речи твои...
      З в о н ц о в. Удивляюсь! Чего ты боишься?
      В а р в а р а (шипит в лицо ему). Ты - глуп! В тебе нет классового чувства...
      З в о н ц о в. Позволь! Чёрт возьми! Что я - наёмник твой? И - при чём здесь классовое чувство? Я - не марксист... Какая дичь!
      (Быстро идёт в зал, Варвара изнеможенно садится на стул, бьёт кулаком по столу, Елизавета идёт навстречу Звонцову из зала.)
      Е л и з а в е т а. Дрюдрюшечка, солёненький мой, как люблю тебя!
      З в о н ц о в (сердито). Позволь... В чём дело?
      В а р в а р а. Ведёшь ты себя, Лиза...
      Е л и з а в е т а. Ай! Ты - здесь? Да, Варя, я плохо веду себя. "Жизнь молодая проходит бесследно", и - очень скучно всё! Но ты - не бойся. Я Андрея не отобью у тебя, я его люблю... патриотически... нет, как это?
      З в о н ц о в (хмуро). Платонически. Пусти меня!
      Е л и з а в е т а. Вот именно - протонически! И - комически. Андрюша, после всей этой чепухи - можно танцы, а?
      В а р в а р а. Ты с ума сошла!
      Е л и з а в е т а. Милые губернаторы! Вы всё можете! Давайте устроим...
      З в о н ц о в (строго). Это невозможно. (Освободился, ушёл.)
      Е л и з а в е т а. Выскользнул... Ну... устроим маленький пляс у Жанны. Варя, приглашаю! Бог мой, какое лицо! Что ты, милая? Что с тобой?
      В а р в а р а. Уйди, Елизавета!
      Е л и з а в е т а. Дать воды?
      В а р в а р а. У-уйди...
      (Елизавета бежит в буфет. Варвара несколько секунд стоит, закрыв глаза. Мелания и Павлин - из зала. Варвара скрывается в дверь направо.)
      М е л а н и я. Жарко. Тошно. Надоело всё, обрыдло, ух! Сильную бы руку на всех вас...
      П а в л и н (вздохнув). "Векую шаташася языцы".
      М е л а н и я. Говорил с Прокопием?
      П а в л и н. Беседовал. Натура весьма разнузданная и чрезмерно пристрастен к винопитию...
      М е л а н и я (нетерпеливо). Для дела-то годится?
      П а в л и н. Ничем не следует пренебрегать ради просвещения заблудившихся, но...
      М е л а н и я. Ты - прямо скажи: стихи-то подходящи?
      П а в л и н. Стихи вполне пригодны, но - для слепцов, а он... зрячий...
      М е л а н и я. Ты бы, отец Павлин, позвал бы к себе старика-то Иосифа, почитал бы стихиры-то его да и настроил бы, поучил, как лучше, умнее! Душевная-то муть снизу поднимается, там, внизу, и успокаивать её, а болтовнёй этой здесь, празднословием - чего добьёмся? Сам видишь: в купечестве нет согласия. Вон как шумят в буфете-то...
      П а в л и н (прислушиваясь). Губин бушует, кажется. Извините удаляюсь.
      (Открыл дверь в зал, оттуда вырывается патетический крик: "Могучая душа народа..." Из дверей буфета вываливаются, пошатываясь, Губин, Троеруков, Лисогонов, все выпивши, но - не очень. Мокроусов, за ним старичок-официант с подносом, на подносе стаканы, ваза печенья.)
      Г у б и н. Чу, орут: душа, души... Душат друг друга речами. И все врут. Дерьмо! А поп огорчился коньяком - даже до слёз. Плачет, старый чёрт! Я у него гусей перестрелял.
      Т р о е р у к о в. Сядем здесь под портретом...
      Г у б и н. Не желаю. Тут всякая сволочь ходит.
      Л и с о г о н о в. Скажите, Лексей Матвеич...
      Г у б и н. И не скажу. Больно ты любознателен, поди-ка, всё ещё баб щупаешь, а?
      (Троеруков хохочет. Мокроусов открыл дверь направо, официант прошёл туда.)
      Л и с о г о н о в. Лексей Матвеич - вопрос: помиримся с немцами или ещё воевать будем?
      Т р о е р у к о в (печально). Царя - нет. Как воевать?
      Г у б и н. Воевать - не в чем. Сапог нет. Васька Достигаев с Перфишкой Нестрашным поставили сапоги солдатам на лыковых подошвах.
      (Ушли в гостиную направо. Мелания - крестится, глядя в потолок. Из зала выходят Нестрашный, Целованьев, затем - Достигаев.)
      Н е с т р а ш н ы й. Наслушался. Хватит с меня. Мать Мелания, ты тоже не стерпела?
      М е л а н и я. Я отсюда речи слышу, душно там. Что делается, Порфирий Петрович, а?
      Н е с т р а ш н ы й. Об этом - не здесь говорить. Ты бы заглянула ко мне. Завтра?
      М е л а н и я. Можно. Послал господь на нас саранчу эту...
      Н е с т р а ш н ы й. Надо скорее Учредительное собрать.
      М е л а н и я. На что оно тебе?
      Н е с т р а ш н ы й. Мужик придёт. Он без хозяина жить не может.
      М е л а н и я. Мужик! Мужик тоже бунтовать научен. Тоже орёт, мужик-то.
      Н е с т р а ш н ы й. А мы ему глотку землёй засыпем. Дать ему немножко землицы, он и...
      Д о с т и г а е в. Допустим, Перфиша, что глотки мы заткнули, живот мужику набили туго, а - что делать с теми, у кого мозги взболтаны? Вот вопрос.
      Н е с т р а ш н ы й. Это ты, фабрикант, опять про рабочих поёшь?
      Д о с т и г а е в. Вот именно! Я - фабрикант, ты - судовладелец, кое в каких делах мы компаньоны, а видно всё-таки, что медведи - плохие соседи.
      Н е с т р а ш н ы й. Перестань... Все знают, что ты прибаутками богат.
      М е л а н и я. В шестом-седьмом годах показано вам, как надо с рабочими-то... Забыли?
      Н е с т р а ш н ы й. Достигаев, кроме себя, ничего не помнит...
      Д о с т и г а е в (с усмешкой). Никак это невозможно - о себе забыть. Даже святые - не забывали. Нет-нет да и напомнят богу, что место им - в раю.
      М е л а н и я. Заболтал, занёсся! Научился кощунству-то у Егора Булычова, еретика...
      Д о с т и г а е в (отходя). Ну, пойду, помолчу, язык поточу.
      Н е с т р а ш н ы й. Иезуит. Ходит, нюхает, примеряется, кого кому выгодней продать. Эх, много такого... жулья в нашем кругу!
      М е л а н и я. Сильную руку, Порфирий, надобно, железную руку! А они вон как...
      (Выходит Губин, за ним Троеруков, Лисогонов.)
      Т р о е р у к о в. Не ходи...
      Г у б и н. Идём, я хочу речь сказать. Я им скажу, болванам...
      (Увидал Нестрашного, смотрит на него молча. Тот стоит, спрятав руки с палкой за спину, прислонясь спиною к стене. Несколько секунд все молчат, и слышен глухой голос в зале: "Могучие, нетронутые, почвенные силы сословия, которое...")
      Г у б и н (как бы отрезвев). А-а-а... Порфирий? Давно не встречались! Что, брат? Вышиб меня из градских голов, а теперь и тебя вышибли? Да и кто вышиб, а?
      М е л а н и я. Лексей Матвеич, время ли старые обиды вспоминать?
      Г у б и н. Молчи, тётка! Что, пёс, смотришь на меня? Боишься?
      Н е с т р а ш н ы й. Я дураков не боюсь, а на разбойников сила найдётся...
      Г у б и н. Не боишься? Врёшь!.. Помнишь, как Егор Булычов по морде тебя...
      Н е с т р а ш н ы й. Поди прочь, пьяница... (Замахнулся палкой.)
      М е л а н и я. Одумайтесь...
      Г у б и н (орёт). Ну, ладно! Давай мириться, Перфишка! Сукин сын ты... ну, всё равно! Давай руку. (Вырвал палку у Нестрашного.)
      (Выскочил Мокроусов. Из двери буфета выглядывают люди, из зала вышел какой-то человек и строго: "Господа, тише!" Троеруков, сидя у стола, самозабвенно любуется портретом. Нестрашный хотел уйти в зал, - Губин схватил его за ворот.)
      Г у б и н. Не хочешь мириться? Почему, а? Что я - хуже тебя? Я, Лексей Губин, мужик самой чистой крови-плоти, настоящая Россия...