А.М.Горький
      Чудаки
      СЦЕНЫ
      ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
      К о н с т а н т и н М а с т а к о в.
      Е л е н а.
      В у к о л П о т е х и н.
      Н и к о л а й П о т е х и н.
      О л ь г а.
      М е д в е д е в а.
      З и н а.
      В а с я Т у р и ц ы н.
      С а м о к в а с о в.
      С а ш а.
      Т а и с ь я.
      ЗАМЕТКА ДЛЯ АРТИСТОВ
      М а с т а к о в - в каждый данный момент искренен. Увлекаясь - говорит очень просто, без пафоса, без аффектации и смотрит неотрывно в лицо собеседника. Раздраженный - беспомощен и слегка комичен. Красивые жесты, гибкое тело. Кокетлив, но - бессознательно. Слушая речи людей - склоняет голову набок и смотрит на них одним глазом, как птица.
      В у к о л П о т е х и н - как будто потерял нечто, но не хочет, чтобы люди заметили это. Его балагурство - назойливо; под желанием смешить людей скрыто старческое равнодушие к ним. Чувствует себя одиноким и при удобном случае мстит за это окружающим его. Но когда его слушают, доволен вниманием людей, молодеет, становится проще, симпатичнее.
      Н и к о л а й П о т е х и н - тяжёл, груб, к людям относится безучастно, любит подавлять их, рисуясь своей угрюмостью. Считает себя глубокой натурой. Вульгарен. От избытка самолюбия он неспособен любить; его отношение к Елене слагается из чувственного увлечения и зависти к Мастакову. В последней сцене искренен, как побитый.
      С а м о к в а с о в - добрый, бесхарактерный человек, надоел сам себе, ищет, кто бы взял его в руки. Ни на минуту не забывает своего прошлого, и ему неловко среди людей, которых он впервые видит близко и неясно понимает. Доктор Потехин внушает ему антипатию, близкую к физическому отвращению. Держится, как военный, часто слишком подчёркивая это.
      В а с я - прищуривает глаза, в надежде казаться умнее и острее.
      Е л е н а - беззаветно и честно любит мужа, убеждена, что в её позиции нельзя себя вести иначе. Знает также, что в этой игре она рано или поздно окажется проигравшей всё. Её сдержанность - внешняя, а внутри она всё время жарко горит. Очень пластична, одета просто и изящно.
      О л ь г а - ей за тридцать лет. Авантюристка, которая торопится найти что-нибудь прочное. Слишком много испытала для того, чтобы верить людям и огорчаться неудачами. Теряется перед Еленой, потому что не понимает её способа самозащиты. Торопливость мешает ей быть более стойкой, разгадать тактику Елены. Отнюдь не вульгарна. Эффектнее Елены и, конечно, опытнее её.
      З и н а - человек, который не смеет быть самим собой. Очень мила и красива.
      С а ш а - строгое, даже несколько суровое лицо человека, видевшего много горя и нужды.
      ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
      Дача в сосновой роще; сквозь редкие стволы видно стену дома, два окна, затянутые марлей, дверь и невысокую террасу. На первом плане стол, устроенный вокруг ствола большой сосны, кресло-качалка, плетёные стулья. Висит гамак. Поздний вечер, лунный свет. Когда поднимают занавес, среди деревьев видно серую фигуру доктора П о т е х и на, он в шляпе, широком пальто. Прислушивается, глядя в сторону дачи, и, пожимая плечами, уходит не спеша налево. Через несколько секунд на террасу выходят М а с т а к о в и О л ь г а, идут наискось и направо.
      М а с т а к о в (вполголоса, весело целуя руку Ольги). Какая добрая, милая...
      О л ь г а (оглядываясь). Ш-ш! Кто-то ходит...
      М а с т а к о в. Никого нет. Николай в городе, Елена у Медведевых... Дома только землемер, но он ищет противоречий, и всё ему чуждо, кроме них. (Целуя щёку Ольги.) Вот ты увидишь - я напишу пресмешной рассказ о нём...
      О л ь г а. Ну - я иду... Не провожай...
      М а с т а к о в. Подожди! Посиди со мной. Мне хочется рассказать тебе...
      О л ь г а (пытливо). Нас могут заметить, ты не боишься?
      М а с т а к о в. Мне хорошо, легко с тобой... Не хочется, чтобы ты уходила...
      О л ь г а. Ага-а! Ты сколько времени не замечал, что я тебя люблю? Теперь я тоже начну бегать от тебя...
      М а с т а к о в. Господи, как всё это просто, легко и красиво...
      О л ь г а (освобождая руку). Ну, до свиданья... до завтра!
      М а с т а к о в. Нет, подожди... дай мне сказать...
      О л ь г а. Тише! Что ты кричишь?
      (Они прошли направо, их не видно. Из-за угла дома смотрит вслед им горничная Саша. Мастаков возвращается, улыбаясь, мягко жестикулируя. Слева идёт Потехин, надвинув шляпу на брови, держа руки за спиной.)
      П о т е х и н (подозрительно). Кого это ты провожал?
      М а с т а к о в (подумав, с улыбкой). Не знаю.
      П о т е х и н. И целовал?
      М а с т а к о в (смущён, смеясь). Целовал! Друг мой - разве об этом спрашивают?
      П о т е х и н (настойчиво). Мне показалось...
      М а с т а к о в (быстро). Тебе часто кажется... странное! Ты только сейчас из города? Что там нового?
      П о т е х и н. Ничего, конечно.
      М а с т а к о в. А в газетах?
      П о т е х и н. Есть две статьи о тебе...
      М а с т а к о в. Хвалят?
      П о т е х и н (с улыбкой). Н-ну... не очень... Больше ругают, пожалуй...
      М а с т а к о в (садясь в гамак). Значит - можно не читать.
      П о т е х и н (скучно). Ты читаешь только похвалы?
      М а с т а к о в. Если ругают - неприятно читать, а хвалят - вредно. Похвалы внушают эдакие (вертит пальцами над головой) вредные идеи. Когда меня впервые назвали талантливым, так я, брат, такой безобразный галстух купил себе, что жена (вздохнув) осмеяла меня беспощадно.
      П о т е х и н. Она где?
      М а с т а к о в (оглядываясь). Пошла к Медведевым. Жениху Зины плохо...
      П о т е х и н. Умрёт он.
      М а с т а к о в. Вероятно. И ты умрёшь, со временем.
      П о т е х и н (думая о чём-то другом). Ну, мы с тобой не скоро. А он скоро. Молодому неприятно умирать.
      М а с т а к о в (с лёгкой досадой). Кажется, я уже слышал однажды этот афоризм.
      П о т е х и н (так же). Особенно неприятно умирать... оставляя невесту...
      М а с т а к о в. Ты это испытал? Ух, скучный ты... странный ты человек! Юноша знает, что ему не жить, но - ведь он не стонет, не жалуется, он умеет скрыть свою тоску... и это благородное уменье, эта прекрасная сдержанность как будто раздражают тебя... и других! Вы ходите вокруг него и ворчите - умирает, умрёт...
      П о т е х и н (усмехнулся). Ты - слеп! Или, по обыкновению, сочиняешь.
      М а с т а к о в. Право, если бы этот Вася умер со смехом, с радостью, ты, пожалуй, возненавидел бы его!
      П о т е х и н (ворчит). Что за чепуха...
      М а с т а к о в (настойчиво). Уж наверное ты сказал бы, что он сошёл с ума...
      П о т е х и н (небрежно). Зина когда была здесь?
      М а с т а к о в (устало). Часов в пять... около этого.
      П о т е х и н (глядя в землю). Елена Николаевна пошла с нею?
      М а с т а к о в. Да.
      П о т е х и н. И не возвращалась?
      М а с т а к о в. Нет.
      П о т е х и н. Так! Гм! Значит, ты... (Тихо.) Константин, мы с тобой старые товарищи...
      М а с т а к о в (отмахнувшись). Иди, отдохни, старый товарищ. Ты устал. Береги себя. Твоя культурная деятельность...
      П о т е х и н (угрюмо). Не дури!
      М а с т а к о в. Иди, иди. Знаю я тебя! Ты хочешь говорить о задачах литературы, о сострадании...
      П о т е х и н. Слушай, это серьёзно... Оставим литературу.
      М а с т а к о в. Всё прочее - неинтересно. Вот твой отец...
      (Вукол Потехин в короткой куртке, шляпе и высоких сапогах стоит на террасе и, подняв голову, смотрит в небо.)
      М а с т а к о в. Куда это вы собрались? На луну?
      В у к о л. Перепелов ловить. (Идёт к ним.)
      М а с т а к о в. Что за деятельная натура! Преклоняюсь пред вами, землемер. Как это ловят перепелов?
      В у к о л. Перепелов ловят сетью, во ржи, а человеков - на противоречиях.
      М а с т а к о в. Браво! Вы владеете афоризмом превосходно. Николай, учись! И книга в кармане?
      (Доктор раскуривает сигару, зажигает спички, стараясь незаметно осветить лицо Мастакова, пристально наблюдает за ним. Раскурив, уходит направо в рощу; плечи приподняты, голова наклонена.)
      В у к о л. И книга. На рассвете выкупаюсь, лягу на росистую траву и часок почитаю, - хорошо, а?
      М а с т а к о в. Чудесно! Особенно для вашего ревматизма.
      В у к о л. Будут петь птицы, выполняя закон природы... (хлопая по книге ладонью) а человек будет рассказывать мне утешительные сказки про святую Русь, а? (Мастаков смеётся, болтая ногами.) О бессребренниках-инженерах, о святом квартальном, о нигилистах, великих простотою души своей, о святых попах, благородных дворянах и - о женщинах, о мудрых женщинах! Как приятно читать эти сказочки в наше-то тёмное, безнадёжное время, а?
      М а с т а к о в (с интересом). Нравится он вам, автор?
      В у к о л. Великий сочинитель! Сердце у него иссохло от тоски и отчаяния, но - он утешает ближнего! Читаю и ласково улыбаюсь ему: ах, милый! (Подмигивая.) Знаю я, что всё это - выдумка и утешительного ничего нет, но - приятен душе человек, который, видя всюду зверей, скотов и паразитов, сказал себе: давай-ка я напишу им образы примерно хороших людей...
      М а с т а к о в (серьёзно, задумчиво). Да? Вот как вы? Это интересно...
      В у к о л. Разорвал душу свою на тонкие нити и сплёл из них утешительную ложь... (Подмигивая, усмехается.) Думал ободрить меня, русского человека... Меня? Промахнулся, бедняга!
      М а с т а к о в. Промахнулся? Почему?
      В у к о л (подняв руку, точно клянется). Не верю!
      М а с т а к о в. Ах вы, старый нигилист!
      В у к о л. Не верю! Храм сей, скверно построенный и полуразрушенный, Русью именуемый, - невозможно обновить стенной живописью. Распишем стены, замажем грязь и роковые трещины... что же выиграем? Грязь - она выступит, она уничтожит милые картинки... и снова пред нами гниль и всякое разрушение.
      М а с т а к о в (серьёзно смотрит на него, склонив голову, точно птица). Так...
      В у к о л. Не верю! Но - умиляюсь, когда человек говорит против очевидности, в добрых целях утешить и ободрить ближнего. Ведь в конце концов мы живём не по логике, а - как бог на душу положит. Вот и вы тоже, как он, противоречите действительности...
      М а с т а к о в. Я?
      В у к о л (подмигивая). Ну да, вы! Ведь тоже - выдумываете праведных-то людей, нет их на Руси вживе, а?
      (Саша сходит с террасы, стоит у деревьев. Лицо у неё печальное, она смотрит на Мастакова с упрёком.)
      М а с т а к о в (спрыгнув на землю). Это - неверно. Вы запираете жизнь в клетку какого-то обобщения, думая, что так она будет понятнее вам... И это - неверно! (Увлекаясь.) Ничего нельзя выдумать, и - не надо выдумывать...
      В у к о л (смеясь). Нельзя? Не надо?
      М а с т а к о в. Я верю, что победит светлое, радостное человеческое... я ищу вокруг себя этих явлений... жизнь - щедра, она мне их даёт!
      В у к о л. Даёт? Грошики, копеечки, а?
      М а с т а к о в (горячо). Мне нравится указывать людям на светлое, доброе в жизни, в человеке... Я говорю: в жизни есть прекрасное, оно растёт, - давайте любовно поможем росту человеческого, нашего! Человеческое - наше, нами создано... да!
      В у ко л. Не поверят вам... Русский - не любит верить, вера обязывает. Русский любит подчиняться обстоятельствам, - он лентяй. Мы любим сказать: ничего не поделаешь, против рожна не попрёшь... мы живём шесть месяцев в году... а остальные полгода мечтаем на печке о хороших днях... о будущем, которого не будет для нас...
      М а с т а к о в (снова влезая в гамак, заметил Сашу). Вы что, Саша?
      С а ш а (вздрогнув). Барыня приказали предложить вам чаю...
      М а с т а к о в (тревожно). Она пришла?
      С а ш а. Нет. Она сказала, уходя, чтобы в десять часов я предложила вам чай.
      М а с т а к о в. Пессимист, чаю хотите? Принесите сюда два стакана, Саша. И - хлеба.
      В у к о л. Как супруга-то заботится о вас!
      М а с т а к о в (тихо). Да-а...
      В у к о л. Превосходнейшая женщина!
      М а с т а к о в (оглядываясь). Возьмите меня перепелов ловить!
      В у к о л. Вот это хорошо! Идёмте-ка!
      М а с т а к о в. Кажется, С а м о к в а с о в интересный человек?
      В у к о л. Мы все интересные люди... (Саша принесла поднос с чаем.) Мы все для вас должны быть интересны.
      М а с т а к о в (простирая руки над головой Вукола). Заклинаю вас будьте!
      В у к о л (усмехнулся, пьёт чай). Да, С а м о к в а с о в... заблудился он... Офицер, командовал ротой, необходимо было помочь сестре, пошёл служить в полицию... В девятьсот пятом году бросил эту службу, говорит - противно стало. А теперь вот жалеет, что бросил...
      М а с т а к о в (с интересом). Жалеет?
      В у к о л. Видимо. Очень много говорит о своей глупости... Идёт он.
      С а м о к в а с о в (в тужурке военного покроя, офицерской фуражке, высоких сапогах. На плече перепелиная сеть, в руках клетка в холщовом чехле. Раскланялся с Мастаковым). Добрый вечер! Отличное время выбрали мы с тобой, землемер. Газеты читал?
      В у к о л. Я же не люблю их.
      С а м о к в а с о в. Победи. И я не люблю, а отравляюсь ими ежедневно...
      В у к о л. Ну, тебя немцы беспокоят, а меня - никто! В немцев я не верю, в японцев тоже...
      М а с т а к о в (очень любезно). Вы хотите чаю? Саша!
      (Саша молча уходит в дом.)
      С а м о к в а с о в. Благодарю! Вы тоже международной политикой не интересуетесь?
      М а с т а к о в (улыбаясь). Я? Нет. О ней пишут сквернейшим языком.
      В у к о л. И всегда - прозой. (Мастакову, указывая на Самоквасова.) Он очень боится немцев, японцев и, кажется, женщин. Ты ведь и женщин боишься, Мирон, а?
      С а м о к в а с о в. Я не боюсь, а... мне думается, что шутить не время... Нам, русским, пора бы посмотреть серьёзно на наше положение в Европе... (Несколько возбуждаясь.) Никогда ещё Россия не стояла в такой безнадёжной, в такой опасной позиции... И мне странно слышать, что вы, литератор, вы, так сказать, духовная охрана страны... (Мастаков, улыбаясь, смотрит, склонив голову набок, в лицо ему, - это смущает и несколько раздражает Самоквасова.) Вы должны знать все беды, грозящие родине вашей...
      М а с т а к о в (улыбаясь Вуколу). Вот ещё долг мой - видите?
      С а м о к в а с о в (горячо). Можно ли шутить, когда из нас снова хотят сделать заслон против монголов? Европа прикрывается нами с востока, а когда мы окончательно истощим силы в борьбе с жёлтой расой, Германия отнимет у нас Польшу, Прибалтийский край, выйдет через Балканы в Эгейское море...
      В у к о л. Захватит Марс, Венеру, Полярную звезду...
      С а м о к в а с о в. Если бы ты следил...
      В у к о л. Привык ты следить и командовать! Раньше - управлял движением извозчиков, а теперь - на государства посягаешь... брось!
      С а м о к в а с о в. Чудак, ты пойми...
      В у к о л. Брось политику и - купи гитару. Играй на гитаре. Это очень меланхолично и не нарушает тишины. Приятно будет видеть, как этакий бравый, усатый молодчина, сидя под окном, в час заката наигрывает чувствительно на грустном инструменте...
      М а с т а к о в. Браво, землемер! Это очень мило!
      С а м о к в а с о в (грустно). Эх, господа...
      В у к о л. И по щеке, на длинный седой ус, тихо сползает тяжёлая слеза одиночества...
      (Мастаков смеётся.)
      С а м о к в а с о в. Когда мы будем серьёзными людьми?
      В у к о л. А вот когда начнём перепелов ловить.
      М а с т а к о в (Самоквасову). Вы знаете, что я с вами иду?
      С а м о к в а с о в. Приятно знать. А всё-таки, господа, немцы требуют нашего внимания...
      М а с т а к о в. Да? А вы знаете, что европейцы упрекают нас в злоупотреблении серьёзными разговорами?
      В у к о л. Дамы идут...
      С а м о к в а с о в. Это вас, литераторов, упрекают...
      (Слева входят Елена и Зина. Самоквасов кланяется, не протягивая руки.)
      З и н а. Не бойтесь... давайте вашу лапу... я не злопамятна.
      В у к о л. К тому же вы ссорились не в последний раз.
      З и н а. Конечно.
      С а м о к в а с о в (смущён). Я - рад! Сердечно рад...
      (Елена тихо подходит к мужу, он, виновато улыбаясь, как бы невольно протягивает ей руку.)
      М а с т а к о в. Как ты долго!
      Е л е н а. Скучал?
      М а с т а к о в. Вот эти двое обижают меня политикой, философией, астрономией и всяческой мудростью... (Видит в руке у неё связку ключей на кольце и перчатку, нахмурился.) Что это у тебя... чьё это?
      Е л е н а (внешне безразлично). Вероятно - Ольги Владимировны. Я подняла на дороге, попало под ноги мне... Она была?
      М а с т а к о в. Да. Она была. Землемер, мы скоро пойдём?
      В у к о л (смотрит на часы). Через... через полчаса.
      М а с т а к о в (уходя). Пойду оденусь.
      С а м о к в а с о в (Зине). Мне это простительно... я иногда не понимаю значения слов... Вот, например, часто встречается слово - фикция. Что такое?
      З и н а (устало). Фикция? Это вы.
      С а м о к в а с о в. Нет, серьёзно.
      З и н а. Серьёзно. Вы.
      С а м о к в а с о в. Но... как же я... если женский род?
      З и н а (смеётся). Ах... Лена, послушай...
      С а м о к в а с о в (вспыхнув). Да... я понимаю, что когда мужчина за сорок ставит детские вопросы... это смешно образованной девушке... в двадцать лет. (Быстро отходит в сторону.)
      Е л е н а (задумчиво позванивая ключами). Что такое? (Тихо.) Он, кажется, снова рассердился?
      В у к о л. Барышня назвала его фикцией. Его!
      З и н а (улыбаясь). Разве это обидно?
      Е л е н а (Вуколу, мягко). Надо ли, чтобы он чувствовал себя чужим среди нас?
      В у ко л. Ба! Мы с ним друзья почти... Вы уж очень... тонко!
      Е л е н а (улыбаясь). А вы не слишком ли просто относитесь к нему?
      В у к о л. Это - не я! Это вон кто дразнит его всегда.
      (Елена не спеша идёт к Самоквасову.)
      В у к о л. Вот, я получил выговор из-за вас. (Зина молчит.) Что, как ваш больной?
      З и н а (сердито). Ведь вам неинтересно это?
      В у к о л. Почему?
      З и н а. Потому, что вы человек холодный, чёрствый.
      В у к о л (удивлённо). Вот тебе раз!
      З и н а (несколько сконфужена своей выходкой). Вам скучно жить, и вы...
      В у ко л. Милое моё дитя! В мои годы всем живётся невесело, но это в порядке вещей, а вот что вам в двадцать лет скучно...
      3 и н а. Мне не скучно, а у меня устали нервы!
      В у к о л. Тоже непохвально.
      З и н а (раздражаясь). Вы не понимаете... убить так много сил и два года времени на борьбу за свободу человека, измучить мать, и... и вот он изломан, полумёртв... Испытали ли вы это в двадцать лет?.. (Потехин идёт.) Испытали?
      В у к о л. Гм...
      З и н а (доктору). Ну, что?
      П о т е х и н. Спит. Температура упала... Это кто там ходит?
      З и н а. Елена и Самоквасов.
      П о т е х и н (безразлично). А батька, по обыкновению, злил вас?
      З и н а. Я, кажется, была невежлива с ним.
      В у к о л (успокоительно). Э, не беспокойтесь этим... нервы у меня не очень чуткие. (Отходя.) Мирон, пора идти!
      П о т е х и н (тихо). Отец иногда бывает тяжёл для собеседника.
      З и н а. Мне кажется, что все люди играют роли. Он - мизантропа.
      П о т е х и н (прислушиваясь к голосу Елены). Фамилия у него весёлая Потехин, а человек он - скучный.
      С а м о к в а с о в. Такой жизни я не понимаю!
      П о т е х и н (усмехаясь). Однако в старину прозвища не зря давали.
      Е л е н а. Немножко доброго внимания друг к другу, и всё станет понятным.
      М а с т а к о в (идёт). Ну, что же? Перепела или философия? (Жене.) Иду! Ты не беспокойся!
      Е л е н а (удивлена). О чём?
      С а м о к в а с о в. Ну-с, пошли!
      М а с т а к о в (неловко). Как - о чём? Обо мне, конечно! (Целует руку.) До свиданья!
      Е л е н а. До рассвета?
      М а с т а к о в. Да.
      (Все трое идут направо. Елена, словно смущённая лаской мужа, тихо опускает руку, глядя на неё со странной улыбкой. Потехин, дымя сигарой, следит за игрой её лица. Задумчиво покачиваясь на стуле, Зина тихонько напевает что-то печальное. Издали долетает смех Мастакова.)
      П о т е х и н. Славная ночь. Тепло как...
      Е л е н а. Да. Хорошо.
      П о т е х и н (глухо). Я третью ночь сплю на воздухе... на террасе под окном...
      Е л е н а. Комары не кусают?
      П о т е х и н. Нет. (Вздохнул, оглянулся.)
      (Саша мелькает среди деревьев, всё время следя за Еленой. Её не замечают.)
      З и н а (не вставая). Пойду домой. Лень идти. А - надобно...
      Е л е н а. Хочешь, мы с доктором проводим тебя?
      З и н а (позёвывая). Если вы хотите... не трудно вам...
      П о т е х и н (живо, неловко). Что вы! Приятно... мне, конечно...
      З и н а. Вот неожиданный взрыв любезности!
      П о т е х и н. Какая же тут любезность? Просто спать не хочется.
      З и н а (кланяясь). Да? Извините мне ошибку...
      Е л е н а (улыбаясь). Бедный доктор, он даже покраснел. А знаете, этот Самоквасов интересный человек... Ему среди нас неловко...
      П о т е х и н. У него есть что-то общее с моим отцом.
      З и н а (насмешливо). Скучают оба. Ничего не делают и скучают. От скуки думают о сложных вопросах...
      Е л е н а. Мы все, Зина, скучные немножко. И всё от скуки думаем.
      П о т е х и н. На даче - отдыхают... Отдых сам по себе повеселее занятие.
      (Они ушли. Саша убирает посуду со стола, взяла в руки ключи, перчатку, с отвращением швырнула их на стол, побежала вслед за Еленой и кричит.)
      С а ш а. Елена Николаевна! На минуту... воротитесь... (Скрывается за деревьями и вскоре выходит вместе с Еленой, говоря ей торопливо, со слезами и обидой в голосе.) Простите меня... я вас люблю, но я лучше уйду... мне тяжело...
      Е л е н а (стараясь скрыть тревогу). Что такое? Говорите прямо, Саша... вас обидел кто-то?
      С а ш а. Ах, нет... я не знаю, как это сказать... Вы научили меня смотреть на Константина Лукича так хорошо... и вот... я боюсь сказать...
      Е л е н а. Меня боитесь?
      С а ш а (подбежав к столу, схватила ключи и бросила их к ногам Елены). Видите? Это она... это её ключи... она забыла их здесь...
      Е л е н а (глухо). Нет. Неправда. Это я принесла их. Я нашла на дороге...
      С а ш а (подавленная, тихо). Всё равно. Она была здесь... они целовались... мне стыдно сказать, что я видела... они...
      Е л е н а (прислонясь к дереву, выпрямилась и говорит тихо, с гневом и гордостью). Ступайте прочь! Между мною и моим мужем вы, девчонка... как вы смеете? Ложь!
      С а ш а (умоляя). Это не ложь... вы же знаете! Ведь вы знаете!..
      Е л е н а. Я ничего не хочу знать... идите!
      С а ш а (опустясь на стул, плачет). Господи боже мой... Господи!
      Е л е н а (несколько секунд смотрит на неё, подходит и кладёт руку на голову ей). Простите меня, Саша... это я от стыда... от слабости... Я знаю, простите... Мне ударило в голову, и я немного обезумела... Это глупо гордость перед вами...
      С а ш а. Что это, господи? Зачем он? Разве она лучше вас? Такой хороший человек...
      Е л е н а. Будем молчать об этом... что тут скажешь, что? Как нехорошо, что я обидела вас...
      С а ш а. Ах, вы никого не обидели! Вас обидели!
      Е л е н а. Мне трудно верить... не хотелось убедиться...
      С а ш а. Ведь не могла я не сказать вам...
      Е л е н а. Да, милая девочка...
      С а ш а (тоскуя). Зачем это он сделал?
      Е л е н а. Не будем говорить об этом... Я несколько... растерялась...
      С а ш а. Вы - видели! Отчего вы не помешали им?..
      Е л е н а. Я? Оставим это, Саша... Не могу говорить... дайте мне воды... и шаль.
      (Саша быстро ушла. Елена ходит, как слепая, и говорит тихонько.)
      Е л е н а. Ты ведь ждала этого... что же? Ты знала, да...
      (Слышен тихий свист - она выпрямилась и сурово смотрит встречу звука. Из-за деревьев выходит Мастаков, быстро подходя к жене, он говорит ласково и радостно.)
      М а с т а к о в. Гуляешь? Одна? Чудесно! Давай посидим, я немножко устал. (Елена делает движение в сторону от него, он не замечает.) Я убежал от них, не могу. Один всюду видит злые козни Германии, другой - изнемогает от желания сказать что-то значительное, оригинальное... оба они - маньяки, и - чёрт их побери! (Взял за руку и ведёт жену к скамье, не замечая её слабых сопротивлений.) Шёл полем и думал о тебе...
      Е л е н а (тихо). Обо мне? Да?
      М а с т а к о в. О том, какая ты хорошая.
      Е л е н а. Послушай, не надо...
      М а с т а к о в. Почему? Нет, надо! Иногда мне хочется осыпать тебя всеми нежными словами, какие знаю...
      Е л е н а (заглядывая в лицо ему, со страхом). Зачем ты говоришь это?
      М а с т а к о в. Мне так хочется, и ты не мешай!
      Е л е н а (тревожно). Ты хочешь сказать что-то? Да? Подожди... прошу тебя! Или нет - лучше скажи... говори скорее!
      М а с т а к о в (играя её пальцами). Конечно, я буду говорить. Я тебя люблю, видишь ли, такой хорошей, спокойной любовью... как мать, люблю я тебя иногда, хотя ты одних лет со мной... Это - странно? Это - правда, Лена!
      Е л е н а (готовая к удару). Да... ну, что же?
      М а с т а к о в. Сядь, а я лягу и положу голову на колени тебе...
      Е л е н а (бессильно опускаясь на скамью). Подожди... я помогу тебе сказать...
      М а с т а к о в. Ничего, не беспокойся, мне хорошо. Кто это топает?
      (Саша изумлённо останавливается со стаканом воды, в руках.)
      Е л е н а. Саша... Дайте, пожалуйста... идите!
      М а с т а к о в. Превосходная девушка эта Саша! Изящная, умненькая и точно фарфоровая. Ты прекрасно сделала, поставив её близко к себе... у неё так быстро растёт сознание своего достоинства, - а это драгоценно! Мне хочется говорить ласковые слова всему миру, я чувствую себя страшно богатым... Ты капаешь на лицо мне, Елена, точно слёзы падают...
      Е л е н а. Извини...
      М а с т а к о в. Да, так я шёл и думал о тебе, вдруг - сложился недурной рассказ. (Смеётся радостно.) Слушай: живёт старуха, она - умная, она видит, что все кругом её - рабы. Но - у неё есть вера в лучшее... смутная вера... и есть у неё комические черты. Её муж - тоже раб. Дочь молчаливая, религиозная, углублённая в себя. В селе является человек с возмущённой душой, какой-то бродяга, бездомный батрак, но - яркий, точно огонь. Он нравится старухе, она видит, что он - не раб, не просто озорник, нет, он - тоскует о чём-то... и она говорит дочери - смотри, к нам пришёл хороший человек. (Мастаков вскочил, сел и смотрит перед собой, жестикулируя; говорит, как в бреду.) Такая прямая старуха, тёмное лицо, высохшая грудь, тонкие губы и немножко зелёные глаза - видишь, какая? Ей кажется, что дети её дочери и этого человека будут настоящими людьми, смелыми и гордыми... Она предлагает бродяге жениться на её дочери. Её муж против, конечно, и этот человек тоже не хочет связывать свою свободу, - не хочет, а девушка задела его душу. Тогда старуха - помолясь богу - пойми это! - разрешает ему и дочери жить не венчаясь. Это я сумею рассказать... да! Ночью она стоит на коленях, умоляя бога возложить на неё грех дочери: "Господи! да не унизится образ твой и подобие твоё да не будет оскорблено в человеке"... не этими словами, Лена, но - эта мысль! Любит бога и не может без скорби и гнева видеть, как в человеке попирается божественное... это я знаю! Эти чувства я знаю! Да... Потом - проступок дочери становится известен отцу - он хочет бить девушку... "Не смей! - говорит старуха, здесь я, мать, виновата! Я, мать, не хочу, чтобы дочь моя - моя плоть рождала людей ничтожных... Я - мать!.." Это хорошо, Лена?
      Е л е н а (тихо). Да, хорошо.
      М а с т а к о в. И - возможно?
      Е л е н а (тихо, убеждённо). Да. Нужно, чтобы это было возможно в жизни.
      М а с т а к о в. Мать! О ней мало говорят, Лена... позорно мало! Матери Гёте - не поняты. А ведь каждая женщина - мать - почти символ... Я буду много писать о матерях... Ты знаешь, что в твоём отношении ко мне есть материнское? Я это иногда чувствую удивительно ясно и сильно... Иногда ты бываешь слишком серьёзна... это немножко скучно... знаешь ли! Ты мало смеёшься, Лена. Но зато с тобой так спокойно, просто... ах, спасибо, Лена! Тверда и непоколебима земля, по которой ты ходишь...
      Е л е н а (задыхаясь от радости и горя). Слушай... ради бога! Ради твоей души - говори мне всегда всю правду... всегда всю правду! Ложь - это такая пошлость... так не идёт к тебе!
      М а с т а к о в. Правда? Иногда она такая дрянь... точно летучая мышь, - кружится, кружится над твоей головой, серенькая, противная... Зачем они нужны, эти маленькие правды, чему они служат? Никогда я не понимал их назначения... Ну, вот - моя старуха, - это ложь, скажут мне, уж я знаю, что скажут. Таких старух нет, будут кричать. Но, Лена, сегодня - нет, а завтра - будут... Ты веришь - будут?
      Е л е н а. Да. Помоги им быть, и - они будут! Не о той правде я говорила... Может быть, иногда ты не хочешь сказать мне чего-то, жалея меня... Ради красоты, которую ты так любишь, - не жалей меня! Это унизительно...
      М а с т а к о в (задушевно). Я тебя не жалею... нет! (Снова ложится на колени её.) Милая моя Лена, сегодня я удивительно близок тебе...
      Е л е н а (тревожно). Сегодня? Почему именно сегодня - скажи!
      М а с т а к о в (закрыл глаза). Не знаю... Не скажу... Xотя, может быть, догадываюсь... Как славно, живо бьётся твоё сердце...
      Е л е н а. Хочешь, я помогу тебе? Скажу за тебя?
      М а с т а к о в (сквозь дрёму). Подожди... мне хочется молчать... Как это хорошо... тишина... и бьётся хорошее, преданное мне сердце... Думая о тебе... я всегда нахожу что-то новое... новую тему... мысль... удивительно, Лена...
      (Он задремал. Саша идёт с белою шалью в руках.)
      С а ш а (громко). Простите - я забыла...
      Е л е н а (шёпотом). Ш-ш... Спит!..
      (Саша, видя его позу, опустила голову.)
      Е л е н а (нахмурив брови). Прикройте ему ноги... тихонько... (Улыбаясь невольно.) Смотрите, какое лицо... милое...
      (Саша медленно идёт прочь. Елена тихонько покачивает на коленях голову мужа. Потехин выходит с левой стороны, увидал людей на скамье, присмотрелся и, выпрямившись, угрюмо идёт к дому, шаркая ногами.)