Конферансье. Да.
      Отто. Ваша фамилия - Буркини. Вы итальянец?
      Конферансье. Нет. Русский.
      Отто. В двадцатых годах я часто бывал в Петербурге и видел в кабаре "Кривое зеркало" одного замечательного артиста... Тоже Буркини...
      Конферансье. Этой мой отец.
      Отто. Он жив?
      Конферансье. Умер.
      Отто. Жаль... Профессионал высокого класса. Помню, он работал замечательный номер с шариками... Начинал говорить, а изо рта вылезал шарик... Потом другой... третий... (Смеется.) Кстати, как он это делал?
      Конферансье. Имитация... Шарик был один и тот же... (Замечает на столе шарик.) Разрешите?
      Отто. Да. Конечно...
      Конферансье. Примерно так... (Достает изо рта шарик, кидает его в сторону. Слышен стук упавшего шарика. Открывает рот - шарик на месте.)
      Отто. Браво! Хороший трюк... Еще он смешно бил чечетку... Как-то так... (Показывает.)
      Конферансье (чуть улыбнулся). Похоже. Только левую ногу надо больше тянуть... Раз-два-три... Раз-два-три...
      (Показывает.)
      Отто наблюдает, потом пристраивается. Секунду они бьют чечетку вместе.
      Потом останавливаются, внимательно смотрят друг на друга.
      Отто (сухо). Прошу сесть!
      Конферансье отходит в угол, садится на стул.
      Ну, что будем делать, коллега?
      Конферансье нерешительно пожимает плечами.
      Сколько с вами артистов?
      Конферансье. Пятеро.
      Отто. Что за люди?
      Конферансье. Хорошие люди.
      Отто (резко). Конкретнее! (Чуть смутившись.) Извините, что допрашиваю, это необходимо.
      Конферансье. Да, да. Я понимаю... Мой партнер - комик Лютиков. Фокусник. Чтец. Танцор. И девочка...
      Отто. Жанр?
      Конферансье. Она не артистка... Она случайно с нами... В общем, это моя поклонница.
      Отто (усмехнулся). Вы ездите на фронт с поклонницами?
      Конферансье. Случается... У нас народ любит эстраду...
      Отто. У нас тоже... Я работаю в мюнхенском "Симплициссимусе"... Слышали про такое кабаре? Когда-то мы гастролировали в России. С большим успехом. У вас легко работать. Зритель наивен и доброжелателен. (Пауза.) Так что ж нам делать, коллега?.. Забавная ситуация, не правда ли?
      Конферансье. Для нас не очень...
      Отто. Для меня, честно говоря, тоже... Я бы не хотел, чтоб с вами обошлись как с военнопленными... Вы понимаете, о чем речь? Мы - артисты и должны поступать как люди, служащие искусству... Это - мой принцип!.. Я пользуюсь здесь кое-каким влиянием. Командир дивизии - мой поклонник... (Усмехнулся.) Вроде вашей девочки... Это он приказал передать вас в мое распоряжение. Поэтому вас не погонят в лагерь, не заставят рыть окопы и будут кормить... Вас еще не кормили?
      Конферансье. Нет.
      Отто. Будут! Конечно, без икры и водки... Вы там привыкли, я знаю... Говорят, у вас артисты на особом довольствии? Но сейчас - война... Уж извините, потерпите... Так вот, коллега, у меня есть давняя идея. Думаю, она вам понравится... Я хочу открыть в Мюнхене международное кабаре! Лучшие номера европейской эстрады... Французской, польской... русской... Интершоу!.. А?! Шикарная идея?
      Конферансье. Вы для этого решили захватить Европу?
      Отто. Что?.. (Засмеялся.) Это надо записать. Дарите репризу?
      Конферансье. Берите, мне она вряд ли пригодится...
      Отто (азартно). Я хочу сделать каскад комиков... Парад шутов. Уленшпигель, Пьеро, русский Петрушка... Живое народное веселье. Людям надо как-то сохранить импульс жизни! Когда-нибудь эта ужасная война кончится, и тогда они вспомнят нас добрым словом! Ну что? Идете в дело?
      Конферансье. После войны - с удовольствием...
      Отто. А сейчас - нет? Почему?
      Конферансье. Мне трудно будет вам объяснить. У нас немножко разный подход...
      Отто. Только не надо демагогии и лозунгов! Пусть военные колошматят друг друга... У них своя профессия, у нас - своя... Надо честно заниматься своим делом, и тогда кровь и дерьмо к тебе не липнут! Скрипач играет Моцарта... Чей скрипач? Неважно! Лишь бы Моцарт звучал как Моцарт, тогда он не ваш, не наш, а принадлежит господу богу! Вы со мной не согласны?
      Конферансье. Про Моцарта судить не берусь, а наше ремесло конкретное...
      Отто. Поясните.
      Конферансье. Я своими шутками улучшаю настроение! Мне бы очень не хотелось, чтобы ваши солдаты в хорошем настроении стреляли в наших...
      Отто. Я же просил: без демагогии! Надеюсь, вы беспартийный?
      Конферансье. Да.
      Отто. Я тоже. Это должно нас объединять.
      Конферансье. Конечно. Но все-таки мы с вами в разные партии не вступили...
      Отто (хмыкнул). Эту репризу я записывать не стану. За нее могут и повесить... (Неожиданно нервно.) Здесь вообще вешают довольно часто, коллега! Если б в Мюнхене мне кто-то сказал про это, я бы никогда не поверил. Но теперь я все видел сам. Оказалось, мы, немцы, вешаем людей так же аккуратно, как белье на просушку... (Вскочил, начал расхаживать по комнате.) Что вы хотите от меня, Буркини? Я не по своей воле взял над вами шефство. Это - приказ. Теперь я за вас отвечаю. Вас надо куда-то деть... Я вам предлагаю работу, еду... Чего еще?!
      Конферансье (доверительно). Слушай, коллега! У нас есть такая опера "Князь Игорь"... Там князю хан говорит: "Хочешь, возьми коня любого, возьми любой шатер..." А наш знаешь что в ответ: "Отпусти ты меня, хан, за-ради бога!"
      Отто. Отпустить? Куда? Вы думаете, так просто перейти линию фронта?
      Конферансье. Это уж не твоя печаль. Отпусти! И нам проще, и тебе не мучиться... Давай дальше веселить ты - своих, я - своих и посмотрим, кто посмеется последним...
      Отто. Это невозможно. Лучше хорошо обдумайте мое предложение.
      Конферансье. Я - не тугодум. Что решил, то решил...
      Отто. Вам нравится рыть траншеи в мерзлой земле?
      Конферансье. А что? Я из мужиков... Люблю копать...
      Отто (неожиданно зло). Стыдно, коллега! Вы уже не молодой человек. Что вы корчите из себя героя?.. Вы что, не понимаете, чем вам это грозит?.. Вы работали в действующей армии... Для нас вы - политработник... (Достал пистолет.) А ну, встать! К стене! Руки на голову! (Заорал.) Считаю до трех... До двух... Вообще не считаю! (Нажимает курок пистолета. Раздается щелчок, из дула пистолета, медленно надуваясь, вылезает воздушный шарик и пищит. Пауза.) Скажите честно, вы сразу поняли, что пистолет не настоящий? Вы это сразу поняли?
      Конферансье (устало). Конечно...
      Отто. Однако побледнели достаточно натурально...
      Конферансье. Я думал, он водой брызнет, а этого не люблю. (С трудом опускается на стул.)
      Возникает пауза, в течение которой Отто с любопытством разглядывает Конферансье.
      Отто. У вас есть дети?
      Конферансье. Даже внук.
      Отто. Вы его очень любите?
      Конферансье. Идиотский вопрос.
      Отто. Тогда поклянитесь его жизнью, что наш разговор останется между нами.
      Конферансье. Я не склонен к мистике. Ни к какой мистике.
      Отто. А я - склонен. Я верю в клятвы, и, если вы дорожите жизнью мальчика, вы ее не нарушите... У меня тоже есть мальчик, и я не хочу, чтоб он осиротел... Клянетесь или нет?
      Конферансье. Хорошо... Клянусь.
      Отто (подошел к двери, выглянул, не подслушивает ли кто, вернулся, начал переодеваться, говоря при этом быстро и деловито). Я попытаюсь вам помочь. Но для этого вам все-таки придется выступить. Один раз... Через неделю у нас большой национальный праздник. Ожидается приезд больших гостей из Берлина. Здесь, в городе, состоится концерт. Я включу вас в программу. Подготовите со своими артистами несколько номеров. Фокусы, пантомима... Ну, в общем, что хотите... Главное - повеселее... Я хочу показать вас своему генералу. Вы должны ему понравиться. Впрочем, это не трудно. Он смешлив, как ребенок. Далее я уговорю его выписать вам пропуск к линии фронта... Для выступлений. Вам дадут грузовик с одним шофером... Понимаете? Если вы убежите во время обстрела или бомбежки, мне уже будет безразлично. Я к тому времени буду далеко. Все! Вопросы есть?
      Конферансье. Девочку можете отпустить?
      Отто. Для вас это важно?
      Конферансье. Очень.
      Отто. Хорошо. Девочку отпустят сегодня же.
      Конферансье. Можно и завтра. Я бы хотел попрощаться...
      Отто (с усмешкой). О, да вы сентиментальны... Ладно. Девочку отпустят. Незачем ей присутствовать на репетициях. Пусть уж остается вашей поклонницей до конца. Видите, я даже забочусь о вашей репутации...
      Конферансье. Спасибо. Вы очень добры...
      Отто. Останутся актеры!.. Ну, кроме вашего танцора... Он - цыган. А цыгане у нас, как вам известно, подлежат... изоляции.
      Конферансье (вскочив). Ваня? Да вы что!.. Он - русский. Это он так... покрасился для номера.
      Отто. Поздно, коллега... Уже поздно! Его увели. Я же вам объяснял: на фронте некоторые номера не проходят!.. (Застегнул мундир, надел фуражку и теперь выглядит как обыкновенный офицер германской армии.) За работу, коллега! Не тратьте время на эмоции. За работу!
      Конферансье тяжело поднимается на эстраду. Звучит музыка. Где-то
      вдалеке, словно в его сознании, с танцем проходит Танцор.
      Конферансье молча провожает его взглядом, потом, повернувшись к залу,
      начинает говорить по-немецки, мучительно произнося слова.
      Конферансье. ...Гутен абенд, майне либен хери. Их бин конферансье... Майне наме ист Буркини... Николай Буркини...
      Свет на эстраде гаснет.
      Высвечивается правая сторона сцены. Сейчас это - гримуборные клуба, в котором проходит концерт. Фокусник перед зеркалом надевает костюм индийского факира, готовясь к своему номеру. Рядом с ним клетка с голубями. Здесь же
      Оно в клоунском наряде, нервно расхаживает по комнате, прислушиваясь к
      звукам, доносящимся со сцены. Оттуда слышны обрывки куплетов, исполняемых
      по-немецки. Пение сопровождается шумом зала, выкриками, свистом.
      Отто. Плохо, господа! Очень плохо!.. Так куплеты не поют. Так поют реквием... О боже, и слова путают... Это нарочно? (Фокуснику.) Я вас спрашиваю! Нарочно?!
      Фокусник. Трудно им, господин клоун. Аудитория чужая...
      Отто (зло). Профессионализм, коллега, в том и состоит, чтобы любую аудиторию делать своей...
      Из зала неожиданно доносятся громкий смех и аплодисменты.
      Фокусник. Ну вот... Аплодируют...
      Отто (удовлетворенно). Значит, когда хотят, могут.
      Вновь слышен взрыв смеха.
      Браво! Молодцы! Я же говорил: наша публика настроена на веселье, надо лишь нащупать контакт.
      Оглушительный свист. В гримуборную вбегают Конферансье, Лютиков и
      Поливанов. На них несуразные костюмы - полосатые сюртуки, короткие
      панталоны, канотье. Лютиков размазывает по лицу красноватую жидкость.
      Что случилось? (Лютикову.) Вы ранены?
      Лютиков (утираясь). Помидоры, господин Отто... Кидаются помидорами...
      Отто (с усмешкой). А я-то гадал, откуда такой успех? (Снял с плеча Лютикова расквашенный помидор.) Скажите спасибо, что вас не пристрелили на первом же куплете... В чем дело, господин Буркини? Мне были обещаны веселые номера!
      Конферансье. Стараемся как можем...
      Отто. Плохо стараетесь!.. Запомните, господа, если представление и дальше пойдет в таком же духе, я прерву концерт. И объявлю со сцены, что русские артисты занимаются саботажем. Вы понимаете, чем это грозит?!
      Конферансье (устало). Шли б вы на сцену, господин клоун... Не надо тянуть паузу.
      Отто. Так и объявлю - саботаж!!! (Неожиданно улыбнулся.) Соберитесь, господа, соберитесь... Халтура - не самое сильное оружие в борьбе с германской армией... (Фокуснику.) Ваш выход, господин фокусник.
      Фокусник поднял клетку с голубями, нерешительно направился к выходу.
      Конферансье. С богом, Витя... (Дружески похлопал Фокусника по плечу.)
      Из рукава Фокусника выпала карта.
      Отто (зло). Не роняйте реквизит И не дрожите так! Вы - индийский факир! Вы - ариец, черт бы вас побрал!! О мой бог, зачем я с вами связался?! (Поднимает высоко в руке помидор, меняется в лице и визгливо кричит, как бы входя в образ клоуна.) О-ля-ля! Майн либен томатен! Майн либен томатен!
      Уходит в сопровождении Фокусника.
      Пауза.
      Конферансье (отряхивая одежду). Сволочи! Людям жрать нечего, а они помидоры портят...
      Лютиков (сорвал с головы шляпу, швырнул ее в угол). Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу их, ненавижу себя, ненавижу эстраду!!! Это - худшая из пыток... (Поднял глаза к небу.) Господи, ну почему ты не послал меня в лагерь? Я ведь так немного просил: лагерь... Обыкновенный лагерь...
      Конферансье (тихо). Кончай истерику, Володя. Может, и будет еще лагерь, не торопись... Самое обидное, что немец по-своему прав. Пели мы действительно скверно. Танцевали и того хуже... (Поливанову.) Денис Андреевич, это я и вам говорю... Как медведь, ей-богу... Топ-топ! За вами все-таки академический театр, голуба моя! Надо держать марку!
      Поливанов (мрачно). В академическом театре кордебалет не предусмотрен. И вообще. Все! Баста! Я на сцену больше не выйду. Стар я уже ножками-то дрыгать... О душе подумать пора.
      Конферансье. Ну, успокойтесь, Денис Андреевич... Ну хорошо... Танцев больше не будет. Стихи прочтете, и все...
      Поливанов. Никаких стихов. (Отшвырнул книгу). Недостойны! Я ихнего Гёте читать отказываюсь...
      Конферансье. Ну почему "ихнего"?.. Он не только "ихний"... (Открыл книгу, читает.)
      Ночные страхи мчались с нами,
      Но был я весел, бодр мой конь.
      В моей душе какое пламя!
      В моей душе какой огонь!
      Это и по-русски звучит... Нет, Денис Андреевич, вам проще... За вами классика. А нам с Володей в интермедии кривляться...
      Лютиков (жалобно). Коля... Милый... Извини... Я интермедию играть не смогу...
      Конферансье (устало). Ты-то хоть меня не мучай! Есть приказ исполнить сценку про поезд...
      Лютиков. Какой поезд? Какой, к черту, поезд в таких условиях?
      Конферансье. Скорый поезд. В котором ты с полки упал... Это всем понятно. Будет смешно.
      Лютиков. Не будет смешно. Будет пошло и унизительно!
      Конферансье. Что ты предлагаешь?
      Лютиков. Не знаю... Умереть хочу. Понимаешь? Молча умереть. Мол-ча!!
      Конферансье. Не дадут они молча, Володя. У нас - разговорный жанр...
      Лютиков. Прекрати острить, черт бы тебя побрал!!
      Конферансье. Не ори! Почему я должен не острить? Это - моя профессия... И твоя, между прочим, тоже... (Тихо.) Послушайте, братцы, ну скажу честно: была у меня надежда. Думал, разбомбят наши этот концерт к чертовой матери. Не каждый раз в одном театре столько генералов собирается... Но, видно, не получилось... А теперь что поделаешь?.. Концерт все равно будет продолжаться. На сцену они нас вытолкнут... Насильно, но вытолкнут... А уж что это будет за зрелище, зависит только от нас с вами. Может быть - жалкое, а может быть - высший класс! Они должны почувствовать - выступают столичные актеры. И не шкуру свою спасают, а достоинство... Чтоб им, гадам, не по себе стало. Понимаете?! Хотите, господа, Гёте? Пожалуйста! Прозвучит Гёте! Но так прозвучит, что станет ясно: не ваш это поэт, а наш... С нами он сегодня! Великий наш русский поэт Иоганн Вольфганг Гёте!.. И не веселить вас нам хочется, а самим повеселиться... Душа у нас, у русских, веселая... И туда вам не пролезть. Полстраны захватили, а в душу не пустим! Шиш! Душа территория неоккупируемая... Вот так, господа офицеры, ядри вашу мать!!!
      Лютиков. Тогда уж "муттер"...
      Конферансье (сбившись). Что?
      Лютиков. "Муттер", говорю, "ядрить" надо... Так смешней.
      Конферансье. Да... Конечно... "Муттер"... Ты все-таки настоящий автор, Володя, всегда точное слово найдешь...
      Поливанов. Неужели скажете? Не побоитесь?
      Конферансье (нерешительно). Не знаю, Денис Андреевич... Не знаю... Это уж как пойдет... По вдохновению. Как говорится, зритель подскажет... А сейчас давайте репетировать, братцы. Где он, текст-то... (Достает шпаргалку, пытается репетировать, заглядывая в бумажку.) Майне либен хери!.. Гештатен зи мир, зи бекант цу махен... Мит майне фроунд... Владимир Лютиков... Дас ист зер интеллигентише унд менш... Ком цу мир, Владимир Борисович... (Лютикову.) Ну, иди... Я же говорю: "Ком цу мир..."
      Лютиков идет ему навстречу, опустив голову.
      Ну что с тобой, Володя?
      Лютиков. ...Упал... дас штюрц махен...
      Конферансье. Ну, а слезы-то зачем?
      Лютиков (плача). Это я так... В образе... Упал с полки. Мне больно... Я плачу...
      Конферансье (обнял его). Ну, перестань, Володя... А то я тоже зареву. Это уж МХАТ получится... Ну...
      Поливанов (шмыгая носом). Комики называется... Не травите душу! А я тоже хорош. Сотни раз в "Любови Яровой" от конвоиров уходил, а здесь сижу как пень... (Решительно.) Ну ничего, сукины дети!.. Они у меня получат Гёте... Они у меня хлебнут искусства! (С яростью начал декламировать.)
      Ночные страхи мчались с нами,
      Но был я весел, бодр мой конь!!!
      Открылась дверь. В комнате появилась Вера. На ней красивое платье. Веру сопровождает подвыпивший немецкий Офицер. Вера, кокетничая, отбивается от
      его ухаживаний.
      Вера (офицеру). Ну хорошо... Ну ладно... Ну, без рук... Привел, и спасибо... Ну, подожди меня в зале!.. Я скоро приду... Ну... (Смеется.) Ну, потерпи, дурачок!..
      Офицер целует Веру, подмигивает актерам.
      Пауза.
      Добрый вечер! (Молчание.) Добрый вечер, Николай Сергеевич.
      Конферансье. Добрый вечер, фрау.
      Вера. Вы что, не узнали? Это я - Вера.
      Конферансье. Извините, не узнал. И зачем пришли, сударыня, ежели не секрет?
      Вера. На концерт...
      Конферансье. Полюбили, стало быть, эстраду? Спасибо. (Подошел к ней, смотрит прямо в глаза.) Я думал - вы добрая девочка, а вы, оказывается, существо злобное! Пришли посмотреть, как артисты мучаются? Ну, смотрите, веселитесь...
      Немец, смеясь, уходит.
      Вера. Зачем вы так, Николай Сергеевич? Я ведь знаю, почему вы согласились.
      Конферансье. Дурак, потому и согласился! Я тебя для чего посылал предупредить! Я думал, ты там давно... за линией фронта. У наших... А ты здесь... разгуливаешь.
      Вера. Я и здесь у наших... (Тихо.) Честное слово, Николай Сергеевич... Здесь, в городе, тоже наши люди есть. Они меня к вам и прислали...
      Конферансье. Зачем?
      Вера. Предупредить... Они сказали: пусть наши артисты в семь часов со сцены уйдут... (Шепотом.) Там они штуку одну в зал подложили... Понимаете? С часами... Ровно в семь - рванет!
      Пауза.
      Конферансье. А сейчас сколько?
      Поливанов (глянул на часы). Еще полчаса.
      Конферансье (решительно). Так!.. Ну что ж... Надо дотянуть... (Поливанову.) Денис Андреевич, стихи читать будете медленно...
      Поливанов. Уж будьте покойны... Такие паузы закачу - Качалов позавидует...
      Конферансье. Не переборщите, не переборщите... А потом уж мы с Володей наиграемся... (Радостно.) Ну что, братцы! Это другое дело... Я же говорил зритель подскажет... Ну Верка! Ну "буркинистка"... Ты у нас актрисой будешь. (Лютикову.) Как с немцем-то этюд сыграла? А?! А улыбка? "Мона Лиза", честное слово...
      Со стороны зала неожиданно доносится выстрел. Смех. Аплодисменты.
      Быстро входят Отто и Фокусник.
      Отто. Очень хорошо... Браво!
      Фокусник (в отчаянии). Да что ж это... товарищи?.. Как же можно... Стрелять в голубя... Это же - партнеры!
      Отто. Не отчаивайтесь, коллега... Зато эффектно... Голубь взлетел, потом упал... Обоюдная ловкость рук... Я видел, генералу понравилось... (Обращаясь ко всем.) Итак, господа, заканчиваем... Сейчас споют мои девочки, потом - финал...
      Поливанов. А Гёте?.. Господин хороший, я же учил...
      Отто (сухо). Не надо Гёте. Фокусник оставил хорошее впечатление, не будем портить. Достаточно!
      Конферансье. А наша интермедия? Про поезд... Господин клоун, вам она нравилась...
      Отто. Идиотская интермедия! Плоско и неостроумно...
      Лютиков. Ну уж позвольте... Вы меня как автора обижаете... Мы ее столько раз играли, в любой аудитории - на "ура"!..
      Отто (резко). Не надо "ура"... Здесь не место для "ура"! (Оглядывает всех.) Что случилось, господа? Откуда такое рвение? То вас не вытолкнешь на сцену, то не удержишь... (Заметил Веру.) Кто эта девушка?
      Конферансье. Наша поклонница, господин клоун... Я вам рассказывал... Вот, пришла посмотреть...
      Отто. Поздно смотреть... Концерт заканчивается...
      Со сцены слышны аплодисменты.
      Конферансье (решительно). Тогда уж разрешите мне...
      Отто. Не понял?
      Конферансье. Я говорю: позвольте уж мне закончить концерт, коллега. У меня как раз есть финальный монолог...
      Отто. В другой раз! (Направляется к сцене.)
      Поливанов преграждает ему дорогу.
      Поливанов. Нехорошо, голуба. Некорректно... Артист готовился, надо дать выступить...
      Отто. Прочь с дороги!
      Поливанов (кладет ему руку на плечо). Не надо кричать, голуба! Сядьте! А то у меня рука тяжелая, не удержишь...
      Отто (растерянно). Что вы делаете, господа? Я вызову охрану...
      Конферансье. Не стоит шуметь, коллега. За кулисами должно быть тихо... Концерт продолжается...
      Направляется к выходу.
      Лютиков. Я с тобой, Коля.
      Конферансье. Нет, Володя. Лучше монолог. Финальный монолог...
      Лютиков. О чем ты говорить будешь?
      Конферансье. Еще не знаю... Сколько просил, между прочим: напиши... Напиши монолог! Напиши! А ты - все тянул. Ну ничего... Сымпровизируем... (Оглядывается.) Предмет какой-нибудь бы для начала...
      Вера. Держите, Николай Сергеевич! (Кидает ему мячик.)
      Конферансье. Ну вот... Молодец, Верка... Об этом и поговорим. Помнишь? Для чего зритель приходит на эстраду? Участвовать...
      Ударяя мячиком об пол, поднимается на эстраду. Теперь он один в луче
      света. Зал встретил его шумом и улюлюканьем. Конферансье, улыбаясь,
      продолжает игру с мячом, прислушиваясь к тиканью часов, которое будет теперь
      сопровождать весь его монолог.
      Минуточку, господа, минуточку!! Концерт не кончился... Я говорю: концерт нихт цу енде... Не надо вставать с мест. Господин переводчик, переведите господину генералу... Пожалуйста! Я сейчас монолог буду читать... Очень смешной! Зер лустиге монолог... Обхохочетесь!.. (В зал.) Сядьте, господин офицер... И вы там, в дверях который... Немен зи платце... Битте! (Кто-то запустил в него помидором - Конферансье вздрогнул, вытирает с лица красную жидкость.) Ну вот, опять... Опять вы дер томатом мне в дер рожу. Ну зачем, господа? Не ваш помидор, не вы сеяли... А кинуть каждый дурак может... Нет, нет... это я так... к слову... (Испуганно.) Я вам говорю, господин офицер... Я не голубь. Не улечу. Успеете пальнуть... Я вам как раз сам предложить хотел игру... У нас традиция - играть со зрителем... Вам понравится. Правило, стало быть, такое... Я обязуюсь вас сейчас рассмешить... Всех! А если нет, вы меня пристрелите... Тут же. На сцене... Поняли? Либо я вас - "ха-ха", либо вы меня - "пуф-пуф"! Ну, слава богу, заулыбались... Поняли, да? Понравилось? Ну конечно... Я ж ваш вкус знаю... Молодцы! Люблю, когда зритель активный... Так что усаживайтесь... Успокаивайтесь... И вы, герр фельдфебель, садитесь поближе... И товарищей позовите... Им тоже будет полезно!.. Сейчас... Сейчас начну... (Играет мячиком.) Кстати, сколько сейчас времени, никто не скажет?.. Без десяти семь? Хорошо... А вы, извиняюсь, кто будете?.. По-русски так хорошо изъясняетесь... Ах, вы местный бургомистр? Ну что ж... Очень приятно, что и вы здесь... Очень кстати. Вы тогда, господин, помогайте своим гостям... Нюансы поясняйте... А то ведь русский юмор, он особый... Без пол-литра, как говорится, не разберешь, где смех, где слезы... Итак, господа, я конферансье. Их бин конферансье. Майне наме - Буркини. Майне хаймат... Родина моя... Деревня Бурки Смоленской губернии... Веселая такая деревня... Чего-там генерал засмеялся? Чего?.. Переведите, бургомистр. Говорит: сожгли ее?.. Да... Ну что ж... Это смешно. Остроумная реплика... Только тут неувязочка у них. Нельзя ее сжечь. Не получается... Потому что я ее выдумал. А выдуманные деревни не горят!! Так что стоит моя деревня и людей веселит... Время, правда, сейчас не очень... Тяжелое время! Но ведь кому-то надо быть веселым и в тяжелые времена, иначе время становится невыносимым...
      Тиканье часов усиливается.
      Вот оно как тянется, проклятое. Тик-так... Тик-так... Жизнь прожил, а и не замечал, какие они длинные... минуты эти... Все спешил... шутил... Как говорится, минутки не прожить без шутки!.. (Пританцовывает.) Вот и пропрыгал... Но не жалею! Врачи говорят: смех полезен. Минуты смеха жизнь продлевают... Или наоборот... Это уж как бог распорядится... (Танцует.) Ну, сколько там натикало, бургомистр?.. Уже семь?! Пора бы посмеяться-то... Чего затихли, господа? Я не люблю тишины в зале... Мы еще не на кладбище... Смейтесь же! Ну? Черт вас подери!!! Ну, кто-нибудь!!! (В отчаянье кричит.) ГОСПОДИ, БОЖЕ МОЙ! ВЕСЕЛЫЙ МОЙ БОЖЕ!! ЕСЛИ ТЫ И ВПРАВДУ ТАМ, НА НЕБЕ, - САМ МЕНЯ СЛЫШИШЬ, ХОТЬ ТЫ-TО УЛЫБНИСЬ... ВЕДЬ ТАК СТАРАЛСЯ... ЛОВИ!!!
      Кидает мячик вверх. Оглушительный взрыв.
      Темнота.
      Потом начинает звучать музыка. Свет разгорается. Сцена пуста. Только
      мячик одиноко прыгает на эстраде.
      Из глубины эстрады появляется мальчик во фраке и в галстуке-бабочке.
      Это - Коляша.
      Коляша (поймав мяч). Итак, наш концерт продолжается... Вас приветствует Николай Буркини, потомственный конферансье... Мне поручено представить вам всех участников сегодняшнего концерта... Называется это - парад-алле. Или алле-парад... Потому что этим можно заканчивать, а можно начинать все снова... Итак, приготовились. (Взмахнул рукой.) Свет! Музыка! Встречайте артистов!!
      Грянул веселый марш. Эстраду залил мигающий свет. Из глубины сцены
      прямо на зрителей пошли актеры. Они были в ярких театральных костюмах. Они
      приветствовали зрителей, пели, жонглировали, танцевали, представляя
      различные жанры эстрады. Их становилось все больше и больше... Вся сцена должна заполниться поющими и танцующими актерами, и тогда в этом красочном параде артистов возникают афиши, плакаты, голоса и лица тех, других, которые
      не вернулись и которым посвящается эта пьеса...
      КОМИЧЕСКОЕ ПОСЛЕСЛОВИЕ К ФАНТАЗИЯМ ГОРИНА
      Подумай, прежде чем подумать!
      Ежи Лец
      С драматургом Григорием Гориным связаны у меня ощущения, по своей наивности и первозданности восходящие разве что к самым первым юношеским потрясениям. Когда я увидел на заборе афишу его первой пьесы "Забыть Герострата!", я был сражен и подумал только: "Надо же, пьеса! Настоящая! И кто сочинил? Григорий!.."
      Возникший "поток сознания" по своей культуре чувств, глубине и литературной ценности был именно таким. Никак не глубже. Мой сверстник (ну, честно говоря, он меня моложе на несколько лет, но, в принципе, мы - одно поколение), юморист обернулся писателем!..
      Наверное, мои первозданные, если не сказать - примитивные, эмоции пока что никак не могут послужить основой для солидного послесловия, но коль скоро издательство "Советский писатель" посчитало возможным воспользоваться моими услугами, я постараюсь по мере сил углубить свои нехитрые мысли, чтобы не разочаровывать хотя бы издательство, потому что Горина я разочаровал только наполовину, поставив из шести его пьес три, - одну в театре, две - в кино.
      Теперь, когда я, как и всякий уважающий себя режиссер, рассказал много интересного о себе самом на страницах чужой книги, позволю высказать несколько слов об ее авторе.
      Хочется нам того или нет, но Горин - явление. Притом не случайное, не какой-нибудь там метеорит, промелькнувший однажды и вдруг на небосклоне современной драматургии. Горина надо осмыслить как нашу закономерность. Она (наша закономерность), кажется мне, впитала в себя веселость целого, не очень складного и не слишком удачливого поколения. "Мы - дети полдорог, нам имя - полдорожье",- скажет потом наш сверстник поэт Андрей Вознесенский. В комическом послесловии должна быть своя печальная нота.
      В конце пятидесятых в мировую цивилизацию, в том числе во многие московские вузы, ворвалась масса плохо одетых молодых людей с горящими и голодными глазами, чтобы дерзать, где можно и где нельзя, зубоскалить и "хохмить" (не лучшее слово, не слишком его почитаю, но ведь памятник эпохи!). Самые веселые и зубастые не ограничились узким кругом, а начали безумствовать на виду у целой страны, в первых потешных КВНах, живьем транслируемых в околоземное пространство. Вот откуда-то оттуда, из этого бурлящего водоворота доморощенных шуток и эстрадно-сатирических радиореприз взял и вынырнул однажды врач-терапевт Григорий Горин, поработавший несколько лет на московской "скорой помощи".
      Хочется написать еще, что истинный русский классик должен до литературной деятельности обязательно поработать в медицине, но этого уже могут не напечатать.
      Гр. Горин подарил современному театру плеяду прекрасных комедий, органично и своеобразно продолжив в моем субъективном представлении традиции М. Булгакова и Евг. Шварца. Может быть, стоит еще помянуть в качестве горинского предтечи Ник. Эрдмана. И далее двинуться смело в глубь веков, выискивая других забавных и мудрых единомышленников. Уйти, мне думается, можно очень далеко и остановиться лишь в нерешительности перед Уильямом Шекспиром: тоже был настолько уверенным в себе драматургом, что сюжетам и фамилиям героев серьезного значения не придавал - пользовался готовыми мифами, пускал в строительство своего театра отдельные сюжетные блоки, сооруженные его предшественниками. Наш знаменитый французский современник Жан Ануй, не в обиду ему будет сказано, вслед за Шекспиром широко использовал подобную технологию в создании собственного театра. Может быть, и Горин имеет полное право работать так, как ему хочется?..
      Драматурги имеют свои амплуа. Есть жанристы многих разновидностей и сортов, но есть и философы. Последние оперируют реальными историческими и литературными объектами, причудливо сопоставляя и исследуя уже знакомые нам вселенские категории. Они намереваются высечь из привычных объектов мироздания новую истину. Не будем им мешать.