- Ах так! - сказал водитель. - Ну ладно! Записывайте номер: МТТ 40-20. Так-так-так! Только сначала покажите, что у вас в портфеле.
      - Это еще зачем?
      - Чтобы потом не было претензий!
      - Пожалуйста! - сказал я зло. - Смотрите: у меня здесь бумаги, книги, электробритва.
      - Электробритва работает или сломана?
      - Что значит "сломана"? Пока она работает!
      - Что значит "пока"? Я ее здесь включать не собираюсь.
      - Кто вас знает! - усмехнулся я. - Вы как раз небритый. Лицо одутловатое. Глаза бесцветные. На левой щеке бородавка...
      - Запоминаете внешность? - зловеще сказал водитель. - Ну ладно! Я вас тоже не забуду! Нос картошкой. Глаза круглые. Уши разные... В левом зубе пломба...
      - Ах, раз так дело пошло, - закипел я, - тогда уж давайте официально! Вот мои документы: паспорт, пропуск, свидетельство о браке. Берите! И знайте, что вы имеете дело с порядочным человеком. Давайте ваши!
      - Пожалуйста! - сказал он. - Вот водительские права, профсоюзный билет...
      - Справки с места жительства, конечно, нет, - отметил я.
      - Нет, - сказал он.
      - Ну ничего. Если надо - найдут!
      - Вас тоже при необходимости вызовут...
      - В случае чего пойдете по статье 47-й! - сказал я.
      - А вы по 52-й, пункт "б", - сказал он.
      Мы злобно посмотрели друг другу в глаза.
      - Слушайте, - неожиданно сказал я. - Ну как же вам не стыдно?
      - А вам?
      - Мне стыдно за нас обоих! - сказал я.
      - И мне! - сказал он и опустил глаза. - Забирайте свои документы...
      - А вы свои...
      - Портфель захватите...
      - Спасибо, - сказал я. - И забудем ваш номер: МТТ-40-20.
      - Забудем, - сказал он.
      Мы ласково похлопали друг друга по плечу.
      - Как я мог о вас плохо подумать? - удивился я, - У вас такое симпатичное лицо. Глаза серые. На щеке родинка.
      - Вы тоже красивый, - сказал он. - Глаза большие. Уши чистые. За зубами следите...
      - Я мигом вернусь, - сказал я.
      - Пожалуйста, - сказал он. - Я без вас буду скучать...
      Мы нежно улыбнулись друг другу, и я вышел из машины.
      Уже подходя к проходной, я обнаружил, что у меня нет пропуска.
      - Вот негодяй! - подумал я. - Значит, на всякий случай оставил мой пропуск себе... Ну ничего!.. Не удерет... На всякий случай я проколол ему задние шины...
      Убийца
      Кирюша Лапенков, высокий худой юноша лет двадцати пяти, сидел в диетической столовой и обедал. Настроение у Кирюши было скверное. Мрачное было настроение.
      Да и с чего, спрашивается, быть хорошему настроению у человека, болеющего гастритом, сидящего в душной столовой и поедающего обед за пятьдесят три копейки в составе: суп овощной протертый, тефтели паровые с картофельным пюре, кисель молочный?
      Какие мысли должна рождать в мозгу такая пища?
      Грустные мысли. Протертые мысли. Паровые. Желеобразные. Бессолевые.
      Но нет! Организм Лапенкова протестовал. И в тот момент, когда его желудок равнодушно принимал всю эту преснятину, мозг Кирюши вел активную, буйную деятельность. Мозг кипел. Он рождал острые, соленые мысли, мысли, пересыпанные перцем и аджикой, мысли шипящие и дымящиеся, как шашлык на шампуре.
      Вот они, мысли Кирюши Лапенкова, в кратком изложении:
      1. Повар - сволочь! Протираешь овощи - протирай, но не до дыр!.. Сам небось харчо жрет!..
      2. Участковый врач - халтурщик. Раз нашел у человека гастрит, так лечи. А он, кроме диеты, ничего не прописывает. За что им, коновалам, только зарплату повысили?
      3. Председатель месткома Точилин - прохиндей! Не дал путевку в Кисловодск. У вас, говорит, товарищ Лапенков, всего-навсего гастритик, а у нас есть товарищи уже с язвочкой. Им путевочку в первую очередь надо. Мерзавец! На следующие выборы месткома не приду. В знак протеста!
      4. Начальник отдела Корольков - убогий чинуша. И голос у него визгливый, как у бабы.
      "Вы почему, товарищ Лапенков, не отправили запрос в Керчь по поводу трансформаторов?" - "Потому что забыл!" - "А зарплату вы получать не забываете?"
      У, зануда! Тебе бы мою зарплату!
      5. Сосед по квартире Рубинин - подонок и извращенец. Каждую ночь у него музыка орет и женщины повизгивают. Оргии устраивает! И хоть бы раз пригласил, каналья!
      6. Лето нынче ужасное. Жара, духота! Говорят, солнечная радиация усилилась. Полысеем все к чертовой бабушке!
      7. Вообще народ как-то измельчал... Стал хлипкий и пузатый... Сегодня шел по улице - ни одной красивой девушки не встретил... Вырождается род человеческий помаленьку!
      8. В футбол наши играть определенно не умеют. Распустить бы команды, а Лужники - огурцами засеять... Все же польза была бы...
      9. По телевизору все время какую-то муру передают... В комиссионку отнести его, что ли?
      10. Эх, жизнь.............!"
      На десятом пункте мысли Лапенкова приостановились в своем развитии. Но произошло это вовсе не потому, что этот пункт был наиболее ярким и всеобъемлющим. Просто Лапенков вдруг заметил, что сидящий рядом за столиком бородатый мужчина пристально его разглядывает. Кирюша этого не любил. Под чужим взглядом он терялся и нервничал. Поэтому, быстро допив кисель, Лапенков встал и направился к выходу. Однако спиной он почувствовал, что бородач тоже поднялся и идет за ним.
      Так они прошли вместе по улице шагов десять, и все время Лапенков чувствовал на своем затылке сверлящий взгляд бородача. Тогда Лапенков остановился и обернулся.
      - Извините, - сказал бородач, подходя к Лапенкову. - Извините. Разрешите представиться: Валабуев, художник!
      - Лапенков, - тихо сказал Кирюша, слегка пожимая протянутую руку.
      - Не сердитесь, что задерживаю вас, - сказал бородач, - но дело в том, что меня, как художника, поразило ваше лицо... Это то, что я искал...
      - В каком смысле? - растерянно спросил Лапенков.
      - В прямом! - сказал бородач. - У вас выдающееся лицо... Низкий скошенный лоб, тяжелые надбровные дуги, острый нос, губы тонкие, нервные... А скулы какие! Ведь это черт знает какие скулы!..
      - При чем здесь скулы? - начал нервничать Лапенков. Что вы хотите, товарищ?
      - Я хочу вас попросить позировать мне, - сказал художник. - Ваше лицо мне нужно для картины... Это не займет у вас много времени... Всего несколько сеансов... И я заплачу!
      Приветливая улыбка на лице бородача и ласковое "заплачу" как-то успокоили Лапенкова. Он смутился и спросил:
      - А кого же вы хотите с меня рисовать?
      - Убийцу! - сказал художник и улыбнулся.
      Наступила пауза.
      - То есть как это? - наконец осторожно спросил Лапенков. - Почему убийцу? С какой стати?
      - Это не совсем убийца в обычном понимании этого слова, - продолжая улыбаться, сказал бородач. - Это - браконьер. Понимаете, картина называется "Убийство". Композиционно она решается так: опушка леса, а на переднем плане - косуля и охотник. Нежная, трепетная косуля, обагренная кровью, лежит на траве, а над ней склонился охотник. Браконьер с дымящимся ружьем. У него низкий скошенный лоб, тяжелые надбровные дуги, тонкие нервные губы искривились в садистской усмешке...
      - Не, не! - запротестовал Лапенков. - Я отказываюсь... Что вы на самом-то деле?.. Я люблю животных... И потом у меня семья, соседи...
      - При чем здесь соседи? - поморщился художник. - А что касается животных, то именно из любви к ним я и взялся за это полотно. Я считаю охоту занятием аморальным! Моя картина будет публицистична от начала до конца. Это будет полотно-протест! Почему же вы отказываетесь помочь мне в этом благородном деле?
      - Я не отказываюсь, - пробормотал Лапенков, - но как-то странно. Вы меня нарисуете, а что потом скажут?.. Лапенков - мерзавец, скажут...
      - Ну зачем же так примитивно, - снова поморщился художник. - Картина не фотография, это все прекрасно понимают... А если кто и узнает вас, то ничего, кроме уважения, к вам это не вызовет...
      - Это почему же? - не понял Лапенков.
      - Потому что не каждого рисуют художники, - сказал бородач. - Это, если хотите, большая честь... Неужели вы этого не понимаете?
      - Подумать надо! - вздохнул Лапенков.
      - Хорошо! - сказал художник. - Пошли ко мне домой... Это пятнадцать минут ходу... Вот вам и время на раздумье...
      Он взял Лапенкова под руку и повел по улице... Шел он быстро, широким, уверенным шагом... Лапенков едва поспевал за ним. Приходилось семенить ногами и даже иногда подпрыгивать... Оттого и мысли в лапенковской голове были тоже какие-то семенящие и подпрыгивающие...
      Вот они, мысли Кирюши Лепенкова, в кратком изложении:
      "Откажусь! К черту!.. Почему?.. Потому!.. Зачем людей смешить?.. Почему смешить?.. Ну, не смешить - пугать?.. Зачем людей пугать?.. А чего их не пугать?!.. Пусть знают! С кем! Имеют! Дело! Они все думают, что у меня лицо как лицо! Тьфу, лицо!.. А у меня лоб скошенный!.. Ага, задрожите, голубчики! И Точилин! И Корольков! И Рубидин!.. И все!.. С таким лицом шутки плохи!.. Попробуй! Обидь! А я с ружьем! На картине!.. Над косулей!.. Ничего! Они не дураки! Сегодня над косулей - завтра над тобой!.. Попробуй обхами! Попробуй не дай путевку!.. Ненавижу всех!.. И это зафиксируем!.. Картина-протест!.. Смотрите, люди, до чего довели человека!.. Всех на выставку свожу - звериный лик свой покажу!.. Да и самому на себя со стороны посмотреть интересно. Роковой мужчина!.. Девицы! Будут! Замирать! От! Страха! И! Любить!.. Эх!"
      - Пришли! - сказал художник, остановившись перед подъездом большого кирпичного дома. - Ну как, согласны?
      - Согласен! - вздохнул Лапенков.
      - Я так и думал, - сказал художник. - Прошу вас...
      Квартира у художника оказалась огромная и светлая. Три комнаты, через которые прошел Лапенков, были уставлены красивой старинной мебелью и книжными полками. Стены были увешаны картинами, иконами и какими-то диковинными масками. С потолков свешивались огромные старинные люстры с множеством стеклянных подвесок. Было очень уютно и, главное, прохладно.
      - Садитесь, пожалуйста, - сказал художник, пододвигая к Лапенкову огромное кожаное кресло. Кирюша робко сел и с удовольствием почувствовал спиной приятный холодок кожи.
      - Коньяку выпьете? - спросил художник.
      - Нельзя мне, - грустно сказал Лапенков. - Врачи...
      - Плюйте на них, - сказал художник. - Мне тоже нельзя, а я принимаю понемножку - и ничего...
      Он вышел в другую комнату и вскоре вернулся, везя перед собой на колесиках маленький деревянный столик. На столике стояли два больших бокала с каким-то желтым соком, блюдечко с нарезанным лимоном, коробка шоколадных конфет, маленькие бисквитики, большая темная бутылка с яркой наклейкой и две пузатые рюмки.
      Лапенков зачарованно смотрел на все эти прелести и, к своему удивлению, проглотил слюну, хотя ел совсем недавно.
      - Пейте, не смущайтесь, - сказал художник, наливая рюмки. - Это "Камю"... Отличнейший коньяк... А сейчас я включу музыку. Я, знаете, люблю работать под музыку... Особенно Легран вдохновляет... Вы не возражаете?
      - Нет, что вы... Конечно, - смутился Лапенков.
      Они выпили. Художник чуть-чуть пригубил, а Лапенков выпил всю рюмку коньяку и весь бокал с соком. Коньяк был крепкий и ароматный, сок апельсиновый и холодный. Кирюше как-то сразу сделалось хорошо и радостно, тем более что он увидел, как художник вновь наполнил его рюмку.
      - Курите, - сказал художник и положил на столик пачку сигарет в золотой обертке. - Это "Бенсон"... Я их очень люблю...
      - Врачи запрещают, - робко сказал Лапенков, но потом обреченно махнул рукой и закурил. Сигареты были удивительно приятные и крепкие. От них закружилась голова.
      - Ну вот, а теперь за работу, - сказал художник.
      Он включил магнитофон, достал большой альбом и толстый пластмассовый карандаш, а затем сел в кресло напротив Лапенкова.
      Из динамиков, висевших на стенах, полилась музыка. Она была какая-то удивительно спокойная музыка, тихая и чуть-чуть печальная. Сам не понимая почему, Кирюша вдруг почувствовал в груди какое-то блаженное томление. Он выпил вторую рюмку коньяку и уже сам налил себе третью.
      "Вот дурак-то я, - подумал про себя Лапенков. - Еще отказывался... Хорошо-то как, господи!.."
      Художник несколько минут внимательно смотрел на Лапенкова, потом неожиданно отложил блокнот, закурил, встал и прошелся по комнате.
      - Послушайте, Лапенков, - наконец сказал он, глядя Кирюше прямо в глаза, - что у вас случилось с лицом?
      - А что? - удивился Лапенков и провел рукой по щекам. - Чего случилось?
      - У вас резко изменилось лицо, - сказал художник. - Черты, в общем-то, те же, а выражение совсем другое... Не то, что было там, в столовой...
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.