Идея и правда была хороша. Своей экстравагантностью лишала смысла любые возможные слухи, касавшиеся её связи с Тэиршеном.
      Ведь кто даже вспомнит о нём, когда узнает, что Гражена отправилась к чародеям проситься в ученики?
      — И к чародеям в ученики набиваются, — Гражена от счастья хлопала в ладоши. — Вот это я и собираюсь делать!
      Этим же она объяснит леди Олдери свою причину приезда к ней. Ведь где они занимаются со своими учениками? В самом Венцекамне, а если точнее — в Королевском университете. Всем известно, что чародеи могут взять к себе в ученичество любого — и сына богатого лорда, и нищенку — лишь бы они были отмечены благоволением богов.
      — А есть ли это благоволение или его нет, это сразу не разберешь, — смеялась Гражена, — поэтому чародеи долго не принимают стучащегося к ним.
      — Чтобы быть уверенными в этом! — перехватила нить рассуждения Дженева. — И пока они не дали окончательный от ворот поворот, ни одна…
      — …ни одна леди Олдери не сможет даже заикнуться о том, чтобы попросить меня на выход! Кому же захочется идти против воли богов? И отец не посмеет забрать меня!
      — А там уже что-нибудь придумается!
      — И ты едешь со мной!
      — Слушай, как всё здорово получается!
      — Не то слово!
      Так, со смехом перебивая друг друга, чтобы продолжить ту же самую мысль, они легко и быстро приняли решение круто поменять свою жизнь.
      Как же просто это делается в шестнадцать лет!…
      А дальше события завертелись с головокружительной быстротой. Так же легко они приняли план дальнейших действий и, не откладывая и не сомневаясь, принялись его осуществлять.
      Первым делом новоявленные авантюристки отправились к жонглёру, чтобы договориться добраться до столицы в его компании и в его фургоне.
      Весело шлёпая по грязи (в нижнем городе дождь всё-таки прошёл) и радостно перебирая каждую деталь своего плана, который нравился им всё больше и больше, они забыли об осторожности — и заметили маэстро Брутваля, только когда почти налетели на него. Толстяк немедленно схватился обеими руками за воспитанницу, словно боясь, что она тут же опять куда-нибудь денется, тряхнул её и завопил во всю свою семипудовую стать:
      — Где!… Где шлялась дочь благороднейшего человека на свете?!
      Непослушная дочь обернулась к подруге и спокойно произнесла:
      — Иди, делай то, что мы решили. Я буду ждать тебя здесь, — и лишь потом повернулась к маэстро, одарив его самой очаровательной улыбкой, на которую только была способна.
      Дженева хмыкнула и побежала в сторону ярмарочной площади, благо она была уже буквально в нескольких шагах. Спугнутая дождём ярмарка доживала последние минуты; покупателей почти не было, а торчавшие ещё под навесами продавцы больше занимались сбором непроданных товаров, чем собственно торговлей. Помост для выступлений был пуст.
      Плясунья нырнула в переулок, в которой должен был стоять их фургон, и с радостью разглядела не только его, но и своих товарищей. Жоани только что закончил подсчитывать урожай монет и, судя по особо кислому выражению лица, был им недоволен. Дженева нахмурилась: если и так вечно недовольный жонглёр будет дополнительно расстроен неудачей, он может заупрямиться на любое её предложение или просьбу.
      — А, вот и наша гулёна вернулась. Хорошо развлекалась, пока мы все работали? — похоже, Жоани решил выместить на ней своё плохое настроение. — А может это чудо в перьях больше не хочет с нами работать?
      По опыту Дженева знала, что не стоит отвечать на ядовитые намёки жонглёра — надо либо молча перетерпеть это, либо легко-легко отшутиться. Но на сей раз её губы вдруг словно зажили собственной жизнью и выпалили правду — "Да!", прежде чем она успела зажать рот ладонью.
      Не ожидавший от неё такой дерзости Жоани опешил, а потом пугающе бесстрастно поинтересовался — правильно ли он понял её слова?
      Дженева готова была сама себе дать оплеуху. Какая глупость! Она испортила всё своими собственными руками! Как она теперь сможет договориться с ним о поездке в Венцекамень?
      Стараясь спасти хотя бы крохи от своих намерений, девушка как можно незаметнее вздохнула и заговорила, вкладывая в свой голос максимум убедительности.
      — Жоани, как ты можешь думать обо мне, что я неблагодарная! Ты заменил мне отца. И всё, что я делаю, я делаю для того, чтобы ты был мною доволен, — Дженева запнулась. Говорить льстивую ложь оказалось слишком трудно, поэтому она перешла к тому, что было почти правдой. — Но мне сделали сегодня предложение, от которого я не смогла отказаться. Одна благородная дама назвала меня своей наперсницей! Настоящей наперсницей! И она уже ждёт меня.
      "И попросить ли его довезти нас? Нет, пока не надо", — решила новоиспеченная наперсница.
      Слово, кстати, было выбрано удачно (и хотя Гражена ни разу не назвала его, но разве её слова о том, что она считает её своей подругой и даже сестрой — разве это хуже?). Наперсничество — древняя традиция астаренов, благодаря которой простолюдин за оказанные благородному человеку важные услуги (или, иногда, в счёт будущих услуг, оговоренных заранее) мог высоко подняться по статусной лестнице. Более того — не одно нынешнее благородное семейство вело род от предка-наперсника. И не обрадоваться этому шансу могли только явные недоброжелатели того, кому он выпал.
      Жоани не обрадовался. Впрочем, по несколько другой причине: в его-то возрасте и с его-то опытом было смешно верить в романтические бредни о наперсничестве. Да, когда-то такое было. Но когда, в кои-то сказочные века? А сегодня просто кто-то подшутил над его наивной подопечной.
      — Ну а с драконом ты, чай, не познакомилась? Или, может, маленький народец подарил тебе вечный грош? Каких ещё глупых сказок ты наслушалась сегодня? — закончил он обычной издёвкой.
      Дженева почувствовала его укол: ну да, она пару раз попадалась на грубый обман. Жоани было это хорошо известно. Но сегодня-то всё было иначе!
      Или нет?…
      Жонглёр уловил её сомнение и удовлетворённо подытожил:
      — Будешь и дальше без спросу сбегать с представлений — узнаешь ласку кнута. А теперь марш к Юльде, она даст тебе занятие. Если голова не работает, пусть хоть руки делом займутся.
      — Не гони коней, Жоани. Ты отвечаешь за Дженеву, но ты не владеешь ею, — раздался резкий, уверенный в себе голос. Когда-то цветастая, а теперь выцветшая занавеска фургона откинулась и Ашаяль, мать Жоани, коротким движением старческой руки подозвала плясунью. Та послушно подошла к ней.
      — Говори. Что было?
      Запинаясь, Дженева очень вкратце и очень обтекающее рассказала матери Жоани о неожиданной встрече с дочерью местного барона, которая оказалась в весьма непростом положении, и о том, что ей удалось помочь ей справиться с некоторыми затруднениями. Дженева очень боялась, что проницательная Ашаяль потребует подробности и ей придется выдавать чужие тайны (а пытаться провести старую гадалку было просто нереально). Но та лишь изредка махала головой. Понять, что она при этом думает и что решит, Дженева тоже не могла. Так, не перебиваемая ни старухой, ни жонглёром, который побаивался свою мать, она закончила короткий рассказ.
      — Теперь она в начале непростого пути и надеется, что я смогу помочь ей. И я… я тоже этого хочу.
      Жоани негромко хмыкнул, давая этим знать о своём мнении по поводу услышанного. Ашаяль даже не повернулась к нему
      — И ты готова присоединиться к ней на этом, как ты сказала, непростом пути? — наконец спросила она.
      Дженева на мгновение задумалась (до сих пор она немного легкомысленно относилась к тому, что её придется по-настоящемубыть всё время рядом с Граженой, вплоть до того, чтобы проситься в ученики к чародеям) и утвердительно кивнула.
      — Да, готова.
      — Ты понимаешь, что сейчас можешь сделать большую ошибку? — продолжала неугомонная старуха.
      О, если бы ещё Жоани не напомнил ей о её прежних благоглупостях! Как было бы хорошо не думать о возможности ошибки. Но всё может случиться… Ох-х…
      Дженева обреченно кивнула.
      — И ты всё равно хочешь пойти с ней? Не боишься?
      Похоже, Ашаяль решила её добить — её же собственными сомнениями.
      — Нет, не боюсь! — Дженева в сердцах топнула ногой. Да, она боится! Но это же не повод отказываться!
      — Если хочешь — иди. Если нет — оставайся, — выдала своё решение старуха.
      — Я… я пойду!
      — Делай, что знаешь. А я устала и хочу отдохнуть. Жоани, дай ей денег на дорогу, — напоследок приказала она сыну. Тот только взмахнул руками, но перечить не посмел. Старуха в последние годы редко входила в дела маленькой труппы, но если она это делала — её решение было окончательным. Упавшая на место занавеска поставила точку в разговоре.
      Это было не совсем то, чего хотела Дженева. Соглашаясь на предложение Гражены сопровождать её, она не подумала, что так быстро придётся с людьми, которые стали её второй семьей — тем более, что она рассчитывала на долгое совместное путешествие в столицу. А вместо этого… Да, с одной стороны её отпустили, а с другой-то — почти выгнали! Дженева прекрасно понимала, что право на уход из труппы было дано Ашаялью вместе с негласным требованием сделать это сейчас же.
      Непонятная горесть захлестнула её. Закусив губу, чтобы не расплакаться, она вытащила из фургона мешок, в котором была сложена и её одежда, и остановилась, опустошённая. Может, и правда лучше остаться?… Да, нужно не забыть переодеться!
      Неслышно подошла Юльда и обняла её.
      — Смотри, береги себя. Помни, чему я тебя учила… Ой, девочка, как же ты будешь одна!… Никогда не носи все деньги в одном месте. Ой, ну куда же ты уходишь от нас!… - перемежая последние советы с причитаниями, она отодвинула Дженеву в сторону и стала сноровисто откладывать её небогатый скарб.
      — Пойди, попрощайся с Жоани. Он ведь любит тебя как дочь.
      Дженева кивнула, но прежде нырнула в темноту фургона и достала свою любимую флейту. Держа её в руках подобно талисману, она осторожно приблизилась к жонглёру и приготовилась к ливню упрёков и обвинений в неблагодарности. Но тот только махнул ей рукой — делай, мол, как знаешь. Стараясь не смотреть ему в глаза, Дженева произнесла приличествующие случаю слова с просьбой о прощении всех её прошлых провинностей, сбиваясь, поблагодарила его за заботу и всё такое. Жоани терпеливо выслушал её и, скривившись, опять точно так же махнул рукой.
      Быстрые сборы, недолгие проводы. Сухие прощальные слова Ашаяли, короткие всхлипы Юльды, выдавленные, наконец, жонглёром слова "Иди себе…" — и вот то, что составляло целое, разорвалось; с одной стороны будто уменьшившиеся фигурки Юльды, Жоани и даже снова выглянувшей из фургона Ашаяли, с другой — она сама, с небольшой сумкой на плече и с флейтой, по-прежнему спрятанной за выпрямленной рукой. И если бы не упрямая мысль — а не выгоняют ли её на самом деле? — Дженева, может быть, бросила бы на землю сумку и пробурчала, что они неправильно её поняли: уж очень больно оказалось уходить. Больно и страшно.
      Дженева победила приступ малодушия. Первый шаг в неизвестность, от которой боль расставания — расставания навсегда, понимаете, навсегда! — выросла неимоверно, чуть ли сравнясь с её силами — но уже в следующее мгновение боль отступила от сердца, покатилась куда-то в сторону, всё быстрее и быстрее, пока не растаяла в привычном (и ещё не тронутом ржавчиной от опыта поражений) ожидании непременно имеющих вскорости быть чудес и приключений. Шестнадцать лет — это не шутка!
      Вот так, с растущей надеждой, она возвращалась к Гражене — и только увидев её, вспомнила о неудаче своей части миссии. Та мило беседовала со своим учителем и казалась бесконечно довольной. Пока замедлившая ход Дженева напряженно подбирала слова о своей незадаче, Гражена, не зная того, пришла ей на помощь:
      — Я надеюсь, ты не очень расстроишься. Мы не едем с твоими друзьями. У маэстро Брутваля тоже есть друзья, которые помогут нам добраться до цели, — и она одарила толстяка улыбкой королевы.
      Только сейчас Дженева заметила, что на месте прежнего, метавшего гром и молнии, полновесного маэстро Брутваля была только половина его — сдувшаяся, поникшая, вспотевшая фигура. Он в который раз потёр ладонью лоб и бросил испуганный взгляд на подошедшую плясунью, словно ожидая и от неё новых бед.
      — Это Дженева, моя старая подруга. Маэстро Брутваль, самый преданный из всех учителей, — представила она их друг другу и без паузы продолжила. — Мы отплываем сегодня вечером. Я уже говорила тебе, у маэстро есть очень хорошие знакомые.

* * *

      Хорошими знакомыми маэстро Брутваля оказались его дальние родственники, два брата-погодка из Рина. Они столкнулись с ним ещё утром, в дверях трактира, когда немного рассерженный нетерпеливостью своей подопечной, учитель отправился ловить её в книжную лавку. Не догадываясь о том, какие мысли ему придётся сегодня передумать во время безуспешных поисков дочери благородного барона, потерянной по его недосмотру, и какие картины грядущих наказаний за это, одна хлеще другой, будут вставать перед его внутренним взором, Брутваль задержался поболтать с родичами. Нет, потом, он, конечно, проклинал их, всех вместе и по отдельности, за роковую задержку, но это было потом. А пока он важно хвастался благородным домом, в котором живёт, его богатством и роскошью, а также тем, что по законному праву мудрости стал советником его хозяина, и снисходительно выслушивал их рассказы о житье-бытье — в частности, жалобы о том, как им не повезло с клиентами, зафрахтовавшими их маленькую флотилию речных судёнышек, и что они до вечера должны найти либо новый груз, либо пассажиров, которым надо отправиться вниз по реке — не знает ли он таких? И когда — светлые звёзды! — наконец-то найденная Гражена огорошила его свои решением пойти в чародеи, а также напомнила учителю, в порыве отчаяния возопившему небесам, его же слова о том, что могут сделать ревнивые боги тем, кто мешает их воле, маэстро Брутваль с перепугу — лучше уж рассердить хозяина, чем разгневать мстительных богов! — рассказал ей о представившейся оказии добраться до Венцекамня. Взамен воспитанница пообещала ему благосклонность небес и дорогу вместе с ней. Не долго думая, Брутваль согласился сопровождать её. Впрочем, ему больше некуда было деваться.
      Выросшая группа авантюристов нашла братьев там, куда сразу и отправилась искать — на берегу реки, у причала. Те уже готовились к отплытию. Узнав, какую новость принес им Брутваль, братья заметно обрадовались и заломили такую цену, что тот несколько минут просто голосил, перекрывая все звуки в округе и пугая бродячих собак. Когда он, наконец, выдохся, началась упорная торговля. Сбив цену до уровня, всего лишь в два раза превышавшую разумную, охрипший Брутваль решил остановиться на достигнутом. Ударили по рукам. Всё это время Гражена не теряла времени: она раздобыла рваный лист серой бумаги, слипшиеся от старости чернила, тростниковый стилус (для разнообразия хорошо зачищенный), и, высунув от усердия кончик языка, принялась сочинять объяснительное письмо отцу. Задача оказалась весьма непростой, хотя бы потому, что у неё был только один лист, значит, писать приходилось сразу и начисто. Подошёл учитель, пыхтя от остатков торгового запала, и назвал цену проезда. Если у него и была надежда на то, что у Гражены не окажется денег и поэтому они никуда не поедут, он не выдал своего разочарования, когда она, не говоря ни слова, достала из пояса нужное количество монет. Сама же Гражена молча похвалила себя за то, что взяла с собой все свои «приданные» монеты, которые по обычаю дарили девочкам на каждый праздник щедрого солнца, и снова вернулась к посланию.
      Поставив точку — и вздохнув от того, что написано было много, а сказано мало — она нашла посыльного и приказала ему отнести письмо на постоялый двор Дубаря. По её расчету, именно с него отец начнёт её поиски. И хорошо, если завтра. А если он уже скачет по улицам города? Его-то не проведёшь байкой о её вдруг загоревшемся желании стать чародеем.
      — Когда мы отправляемся? — подошла она к маэстро Брутвалю. Тот путано объяснил, что задержка только из-за подготовки мест для них. — Пусть они поторопятся.
      Но вот раздался сигнал на посадку и дело сдвинулось с мёртвой точки. Новоприбывших пассажиров разместили в одной из лодок, и пока девушки с тихими визгами привыкали к неустойчивой опоре под ногами, караван тронулся в путь. С первого судна раздались звуки «отчальной» песни.
 
Эй, сестра-волна, легче.
Шире, брат-поток, крепче.
Э-э-а-а!
Ветер на крыле, ветер.
День да впереди светел.
Э-э-а-а!
 
      Уставшее за день солнце нависло прямо над горизонтом. Смеркалось. От реки тянуло влажным холодом.
      Сидя на грубо сколоченной скамейке рядом с пустой уключиной от весла, Гражена поинтересовалась у маэстро Брутваля, в чём же заключалась пресловутая подготовка их мест. И пока учитель, как обычно, пыхтел перед ответом, которого он не знал, Дженева показала на установленный на тонких деревянных шестах парусиновый тент над их головами. Все остальные лодки такой роскошью похвастаться не могли.
      — А ещё они освободили от груза, — добавила она.
      Гражена огляделась — и правда, их часть лодки выглядела откровенно пустой. Очень пустой. Чего-то явно не хватало… Чего именно — она поняла сразу, как только Дженева стала вытаскивать из неизвестно когда появившейся у неё корзинки каравай хлеба, полголовки сыра и другую, не менее заманчивую снедь. Пустой желудок наконец-то достучался до её сознания. Когда она по-настоящему ела в последний раз? Вчера? Довольно урча, Гражена тут же принялась помогать накрывать «стол». Оживился и маэстро Брутваль.
      — И когда это ты ушпела жапаштись? — спросила Гражена подругу, на радостях забыв об Этикете, строго-настрого запрещавшем говорить с набитым ртом.
      — Ну, времени и у тебя было много, а вот знаний о том, что самое главное в дороге — мало, — хихикнула та. — Я даже успела перезнакомиться с нашими попутчиками. И узнать, почему мы плывём в ночь.
      Такое действительно случалось редко. Обычно по реке двигались только в светлое время суток, останавливаясь для ночлега на берегу. Но вот только сейчас, между желанием принять участие в сегодняшней ярмарке и необходимостью на следующее утро доставить кое-какой товар в Воденицу, расположенную в сорока верстах от Астагры, оказалась ночь на реке. Братья рисковали — в темноте легче сесть на мель или налететь на скалистый островок, которыми богата Яса в этих местах.
      — А ты не знаешь, что там такого в Воденице, что они не могут подождать один день? — выслушав весь рассказ, лениво поинтересовалась Гражена. В борта лодки обнадёживающе бились речные волны, она хорошо поела и потихоньку начинала входить во вкус свободы и возможности самой распоряжаться собой. Жизнь с каждой минутой казалась всё лучше и лучше.
      Дженева на мгновение замялась. Она уже пожалела, что завела этот разговор. Завтра в Воденице должна была состояться пышная свадьба детей местных баронов. Повернувшись в другую сторону она, как бы между прочим, в нескольких словах объяснила причину и сделала вид, что ушла в созерцание игры речных струй.
      Темнело прямо на глазах. В наступившей тишине слышалось лишь шлёпанье волн да резкий скрип вёсел в уключинах.
      — Я устала. И хочу спать, — раздался надменный голос Гражены.
      Маэстро Брутваль, успевший до этого пару раз украдкой зевнуть, с большим трудом приподнялся с деревянного сундука, на котором он сидел, и вытащил оттуда несколько одеял. Пряча лицо от спутников, Гражена укуталась в грубую шерстяную ткань, улеглась на жёсткое дерево скамьи, с тревогой подумав о возможности бессонной ночи, вздохнула… и провалилась в сон, в спокойный сон без сновидений.

* * *

      Пробуждение пришло толчком.
      Гражена широко открыла глаза в густую ночную темень и попыталась понять, отчего так бьется сердце. Понимание пришло тут же, и она закусила губу, чтобы не застонать. Вчера суета милосердно заслоняла от неё главное. А ночью все завесы исчезли и оно встало перед ней в полный рост: её прошлые мечты и надежды — вдребезги и навсегда разбившиеся о предательство того, кого она любила больше себя самой.
      Её предали. Лучше бы её убили.
      Её предали.
      Боги, как же это больно!
      С головой замотавшись в одеяло (даже не обращая внимания на сомнительнее запахи, исходившие от него), она беззвучно рыдала — может быть, впервые в жизни.
      Когда от слёз у неё заложило не только нос, но и уши, она почему-то испугалась, что может оглохнуть, и этот неприятный страх отогнал желание плакать. Немного успокоившаяся Гражена выбралась из кокона одеяла, и, приподнявшись, стала оглядываться по сторонам. Тишина глубокой ночи ещё больше напугала её. Куда она едет? И что собирается делать, когда приедет на место?
      Мелькнула трезвая мысль, что это всё ночные страхи и с рассветом они исчезнут. Но до рассвета было ещё далеко. Гражена едва слышно застонала и снова спряталась под одеяло. Плакать. Она спешит к чужой свадьбе — от неслучившейся своей.
      …Когда пришёл долгожданный рассвет, она забылась в тяжёлом сне, но неприятные, злые образы продолжали и там грызть её сердце…
      И пошли друг за дружкой дни путешествия, почти не отличимые друг от друга. Монотонность дневных переходов с редкими и недолгими остановками сыграла злую шутку с Граженой, затянув её в трясину унизительных воспоминаний и навязчивых мыслей. Её обманули. Её предали. Как с ней могли так поступить? Что она сделала, чтобы заслужить такое? Но дневные бесконечные круговороты мыслей, изъедавшими её изнутри, казались мелкими неприятностями по сравнению со злыми предрассветными часами. Как бы поздно она не засыпала, ей ни разу не удалось избежать ни их, ни того липкого страха и чувства безнадёжности, которые они каждый раз приносили с собой. Гражена отдалилась от спутников. Особенно её раздражал Брутваль, с медвежьей грацией пытавшийся отговорить её от принятого решения. Дженева заметила это и постаралась взять на себя всё его внимание. Поначалу она откровенно скучала, выслушивая его обычные разглагольствования вперемешку с хвастовством, но когда он по многолетней менторской привычке начал поучать её Поведению, Достойному Юной Дамы из Благородного Семейства, Дженева вполне оценила это: жизнь бродячих артистов научила её не раскидываться возможностями разузнать правила любой игры — от игры на трещотке до игры в Знатную Даму. Брутваль, впервые в жизни почувствовавший от кого-то искренний и живой интерес к его нотациям, тоже не замедлил воспользоваться случаем восстановить своё самоуважение, покачнувшееся было после того злосчастного дня, и стал важно поучать её всему, что только знал сам. Если же Дженева уставала от потока Правил или хотела хотя бы подобия уединения, она брала свою любимую флейту и садилась на корму. И тогда над речной гладью раздавались грустные и протяжные мелодии. Хрипловатый голос флейты был несилён, да ещё и поверхность воды глушила звук, так что очень скоро девушка заметила, что, когда она играет, гребцы с других лодок стараются держаться поближе к их судёнышку. Она делала вид, что не замечает слушателей, что её флейта поёт сама для себя, но, тем не менее, каждый раз напоследок специально для них играла весёлые песенки. Это не замедлило окупиться добродушными знаками внимания со стороны попутчиков и более удобными местами для ночлега, которые теперь отводились девушкам и их спутнику. Изредка к ней приходили мысли о том незнакомце по имени Кастема. Они, впрочем, почти сразу превращались в вопросы, на которые никогда не находилось ответов. Странная встреча, странный человек, странный разговор… И эти слова — "дорога будет лёгкой". К чему они были? О чём? Она пару раз пыталась заговорить обо всём этом с Граженой, но та лишь фыркала при одном упоминании о встрече в заброшенном саду. Тогда Дженева навесила на воспоминание ярлык "ничего не понятно" и запрятала его подальше в память.

Глава 2. Время перемен