…Иртен был первым и долгое время единственным ребёнком у родителей Юза. Отец с молчаливой гордостью поглядывал на крепкого, бойкого и не по годам развитого пацанёнка, хороводившего всеми сверстниками в округе. "Хороший сынок у тебя растет, — говаривали соседи, заглядывая к нему на кружку-другую пива, — вот уж подспорье будет в старости. Не то, что наши обормоты". Трактирщик, рассудительно качая головой, не спешил судить, мол — поживём, увидим, — но его обычно угрюмое лицо мягчело. Он даже не особо пенял жене, что та из-за своей тщедушности не может нарожать ему ещё детей. Впрочем, "ещё дети" вскоре пошли, один за другим: упрямая Летта по прозвищу Я-сама, тихий Юз, телосложением похожий на мать, и под занавес смешливые и веснушчаные близняшки Атийка да Атайка. Теперь трактирщику нравилось, когда посетители из вежливости интересовались, сколько у него детей. Он делал вескую паузу, а потом не спеша басил: "Пятеро. Сын… вон видишь того молодца?… и ещё мелюзга… девчонки".
      Детство Иртена с появлением этой мелюзги закончилось. Он сам, своим решением оставил пацанячью уличную вольницу и взял на себя присмотр за малышами. И старшие сёстры редко так нянчатся, как делал он. Девчонок любил и баловал, только к Юзу относился построже: чай, мужчиной растёт. А когда уже и бестолковые близняшки выросли настолько, что за ними не нужно было постоянно присматривать и ходить вытирать сопли, его вызревшее и выросшее чувство ответственности переросло и в другую сторону, в помощь отцу. Соседи не ошиблись…
      Несмотря на какое-то резкое начало, дальше разговор братьев пошёл уже родственнее. Иртен, не жалея интересных подробностей, рассказывал о домашних и соседских делах, передавал приветы, любопытствовал житьём-бытьём Юза. Юз же больше слушал, чем говорил. Он с детства робел перед старшим братом; пока жил здесь самостоятельной жизнью, это чувство забылось, а сейчас снова всплыло.
      Главной новостью оказались беременность и предстоящее замужество Летты.
      — Свадьбу сыграют на праздники сытой осени. Нет, не у нас — в Кобыницах. И жить она там теперь будет. Не знаю, приедешь ли ты на свадьбу…
      — Чего бы и не приехать… Приеду; как же, чтоб сестра без меня…
      — Ну и хорошо, коли приедешь, — одобрительно кивнул Иртен. — Но это как получится. А уж к декабрю, к рождению племянничка ты уж точно должен быть дома… Что смотришь — забыл, какой разговор был? Когда мы отпускали тебя сюда? Оно, конечно, мир посмотреть — а, особенно, столицы — это молодым хорошо и даже полезно. Будет что в старости вспомнить. Да и к делу может что приложится… из твоих чародейских университетов. А дело у тебя дома!! - он сурово глянул на покрасневшего Юза и продолжил уже мягче. — Я ведь как говорил отцу: пускай мальчонка поедет, жизнь большую посмотрит, да и сам научится чему, большому. Ты ж не забывай, что это я тогда убедил отца разрешить тебе. (Под его взглядом Юз с натугой кивнул, соглашаясь). А сейчас, когда у нас в трактире на пару рук станет меньше, твой долг вернуться.
      — Что, прямо сейчас? — пробормотал Юз. — Прямо сейчас я не мо…
      — Да нет, зачем так? Я ж тоже понимаю, что такое последнее времечко мужской свободы. Я вот, со своей-то ладно живу, и пожениться тогда мы очень хотели — а вот вспомню, как грустно было знать, что прощаешься со своей холостяцкой волюшкой…
      — А это ты о чём?
      — Да не хохлись ты… Дело это для мужчины неизбежное. Тебе ж сколько лет? Пора тебя тоже оженить. Мы присмотрели пару хороших девчат. Приедешь, выберешь… Вот давай к зиме всё и уладим, — припечатал он ладонью стол. — Ты и к делу вернёшься, и с красавицами нашими познакомишься поближе. А может ты здесь себе уже кого нашёл?
      Юз отчаянно замотал головой.
      — Ну, это может и к лучшему. Столичные барышни это ещё то… Свои всегда лучше! Но ты не переживай. Насильно тебя не оженят. А то на тебя сейчас смотреть жалко, — доверительно понизил он голос. — Словно…
      — Да нет, ничего! — опять замотал головой Юз. — Ты заночуешь у меня?
      Иртен глянул в открытое окно. Поздние июльские сумерки уже опускались на высохшую землю.
      — Дождя вам здесь не хватает… Нет, спасибо, я уже остановился в Гостинном подворье. Там всё получше, чем в твоей сараюшке. Как ты здесь живёшь, ума не приложу… Ну, тебя я повидал, новости рассказал, гостинчики отдал — пора и честь знать. Сюда больше не приду, занят буду. А ты ко мне на подворье заглядывай, знаешь где? Я здесь ещё три дня… Пошли, проводишь меня.
      Уже прощаясь, Иртен заговорщически подмигнул всё ещё расстроенному Юзу.
      — Не переживай ты так, уж девчонок мы тебе красивых присмотрели, ты мне поверь!… Ну а не понравятся эти, найдём других! Главное, не вешай нос!
      Он ободряюще хлопнул брата по плечу и шагнул в темный проём привратной арки.

* * *

      — Эй, школяр, что там тебе за красавиц предлагали? Не поделишься со стариком, а? — скрип закрывающихся ворот перекрыл хриплый смешок привратника. Старый инвалид, доживающий свой век в каменном проходе университетских ворот, оглянулся на недвижного Юза и ещё громче закашлял смехом.
      Юз тихо вздрогнул, словно просыпаясь.
      — Эх, дед, тебе уже мечтать о тюфяке помягче да о чае послаще. Твои красавицы внуков нянчат, и ты им не нужен.
      — И то верно, — другим тоном вздохнул старик. — Куда наши годы… Чего-й всё стоишь, или в город думаешь пойти?
      — Нет, — отмахнулся Юз и повернул в обратный путь, к себе в "сараюшку".
      Чувство тоскливой обречённости, которое он считал уже навсегда оставшимся позади, вдруг снова подмяло его под себя. Он не спеша шёл, опустив глаза к повторяющемуся узору кирпичной дорожки, но видел только хватку тоски да плещущееся недовольство собой. С каждым его шагом, с каждым порывом прохладного вечернего ветерка картина только что случившегося становилась всё более чёткой и зримой. В хаотически метавшихся мыслях уже вырисовывалась клетка, в которую он с разбега угодил.
      Что там Иртен говорил? Что он должен вернуться домой?
      Нет, никогда!
      Но как избежать?… Как?!
      Мысли, как назло, думать не хотели. Вместо этого они метнулись в унизительное воспоминание: а ведь все эти часы, проведенные с братом, он снова был таким, как раньше; как будто весь этот год в Венцекамне, все эти уверенно преодолённые ступеньки вверх по своей жизни — как будто всё это мгновенно исчезло, словно никогда и не бывшее. Брат веско говорил, он послушно поддакивал.
      Почему, ну почему он сразу не сказал, что не хочет возвращаться?!
      Юз почти застонал от натужной попытки найти ответ на этот вопрос — и не нашёл.
      Стены клетки росли и каменели.
      Он остановился посреди дороги. Идти сейчас в «сараюшку» не хотелось; там ещё слишком не выветрился душок разговора. Задрал голову к чистому небу, которое уже протыкалось ярким, ровным блеском звёзд. От их высокого и бесстрастного равнодушия его тоска чуть поутихла, но зато в пришедшем оцепенелом спокойствии стали явственно видны поистине вселенские размеры обречённости.
      И Юз опустил взор к земле.
      …Убежать, чтобы его не нашли?
      Впервые за весь этот вечер он почувствовал тонкую, но явственную вспышку гордости за себя. И вовсе не потому, что он смог увидеть выход, а потому, что тут же и полностью отмёл его. Сбежать это хуже, чем глупо.
      Юз шагнул с дороги, в сухой шелест травы под ногами. Хотя в воздухе было ещё разлиты последние голубоватые остатки света, у земли была непроглядная темень. Он шёл почти на ощупь, как будто озирая выпиравшие камни и коряги не глазами, а подошвой обуви. Набрёл на открытую ложбинку с горкой свежескошенного сена и, подумав, зарылся в него.
      В стоге оказалось душно. Подумав ещё, Юз смахнул с себя траву и, закинув руки за голову, сосредоточенно уставился в привычный узор звёзд.
      Если он не вернётся к зиме домой, Иртен — к бабке не ходи! — приедет сюда сам. И увезет его.
      Чародеи?…
      Юз задумался… Нет, они ему не надежда. Раз родные говорят "домой!", чародеи не станут вмешиваться. А будет упираться, так ещё и сами пнут.
      Зацепиться за Венцекамень, женившись на местной?… Построить себе здесь дом?… Уговорить чародеев принять поскорее его в Круг?… Спрятаться от Иртена, когда тот сюда приедёт?…
      В какой-то момент Юз с какой-то обидой заметил, что чем дольше он думает, тем глупее придумывается. Он проморгал усталые глаза и попробовал ни о чём пока не думать, совсем, чтобы загнанный ум немного отдохнул…
      …Проснулся от холода. Пошевелился, пытаясь отыскать упавшее одеяло. Нащупав вдруг вместо него колючую траву, пробудился окончательно. Юз поднял голову и огляделся.
      Вокруг была глубокая, пугающая тишиной и непроглядностью, ночь. И промозглый холод. Видимо, совсем рядом река, решил Юз. И действительно, послушавшись к тишине, можно расслышать едва слышный плеск волн… Ну точно, где бы ещё сейчас смогли накосить столько сена, как не в сырой балке!
      Оставаться здесь до утра значило рисковать застудиться. Юз выбрался из стога и, потираясь от холода, принялся осматривать окрестности, чтобы разобраться, где он сейчас и как добраться домой. Словно поняв его затруднение, из-за тучки выскользнула надрезанная лепёшка луны.
      — Ага, вот башня… там, значит, овраг… а мне, значит, сюда, — сориентировался Юз в посветлевшей местности и зашагал домой. Вчерашние мысли, лопоча, тут же бросились его догонять.
      Как не хочется возвращаться в проклятый трактир… Эх, вот если бы его уже приняли в Круг… Вот тогда разговор с братом у него был бы совсем другим… Совсем другим!
      Юз хмыкнул. Так в чём дело? Время у него ещё есть. Зима-то ещё не скоро!…
      Поднявшуюся радость от найденного выхода, впрочем, тут же пристудило соображение: а ведь он пока не знает точно, как им воспользоваться. Не знает, как именно ученики становятся чародеями. Дома, уже засыпая, он твёрдо пообещал себе, что завтра же примется разузнавать об этом.
      С этой же мыслью проснулся утром. Яркий утренний свет, золотивший комнату, пришпорил его решимость. Юз на ходу перекусил и отправился на поиски сведущих в чародейском деле. Самой первой ему на ум пришла Дженева. Хоть в последнее время их отношения как-то подпортились, всё же именно о ней он вспомнил самой первой…

* * *

      Та бестолково промелькнувшая встреча в парке оставила по себе неожиданно долгий и не сказать, что приятный, осадок. Ныла уже ставшей привычной обида — она такк нему относится, а он… Дженева насупливалась, перебирая свои свежие ранки и ссадинки от него. Их было слишком много, чтобы не понять: что-то идёт не так. Надо что-то делать, что-то менять.
      Несколько дней Юз не появлялся на горизонте, и всё это время без него она основательно обдумывала будущий разговор с ним. Обдумала, приняла решение.
      Из-за горизонта Юз вынырнул, как всегда, тихо. Дженева как раз возвращалась с лекарского факультета, куда её отправила Кемешь за каким-то снадобьем для Гины — та сегодня была бледнее, чем обычно, и, казалось, всё норовила брякнуться в обморок. Торопясь обратно, за очередным поворотом Дженева увидела идущего в том же направлении Юза. Она вздрогнула от нечаянной радости — и великодушно махнула рукой на все заготовленные ею заранее серьёзные и сердитые слова.
      Пока Юз оборачивался на её счастливый оклик, Дженева успела нагнать его.
      — Давно тебя не было видно у нас, — смеялась она. — И где пропадал?
      — Дела были, — неопределённо пожал плечами Юз.
      Она оглядела его: сейчас он казался гораздо более сдержанным, чем тогда. Но совсем не спокойным. И это вдруг кольнуло её непонятной, острой и жалостливой, печалью.
      — Ты извини, что я тогда ничем тебе не помогла… Ну не знаю я этого! А ты, как — узнал, что искал?
      Юз кашлянул — мол, не приставай, всё у меня в порядке.
      — Я тут порасспрашивала у Кемеши, как стать чародеем… — медленно начала Дженева, готовая тут же замолчать, если предостерегающее выражение лица Юза станет ещё более предостерегающим. И продолжила уже бойчее. — Так вот что она сказала об этом… В смысле, ничего точно она не сказала, только намекнула, что, мол, когда ученик уже готов стать чародеем, он сам поймёт, как это сделать.
      Юз промолчал эти её слова, но, как ей показалось, выслушал внимательно. Неудобная пауза затягивалась. Дженева не выдержала первой.
      — Как по мне, так это странно. Сказали бы сразу. Чего туману напускать?
      — Что ты несёшь? — устало пробормотал Юз.
      — Ой, мне же надо спешить! — спохватилась Дженева. — Я же несу Гине лекарство!
      — А… что с ней?
      — Не знаю. Кемешь говорит, ничего страшного. Но всё равно, пошли быстрее. А то я с тобой заговорилась, а они ведь ждут.
      — Ну вот и иди, раз ждут.
      Короткая фраза прозвучала довольно грубо. Дженева даже растерялась, не зная, что делать: не то поязвительнее ответить ему, не то откровенно поговорить с ним… Принять окончательное решение помогло совсем другое соображение: что это такое, там Гине плохо, а она тут собирается заняться препирательствами! Дженева пробормотала — ну тогда ладно, ты не отставай! — и быстрым шагом принялась догонять потерянное время.
      Когда она вернулась, больная выглядела получше. Кемешь приняла от запыхавшейся Дженевы мешочек с сухими травами и принялась объяснять сосредоточенной Легине, как дома делать отвар и когда его принимать. Этот пустяк — то, что она, оказалось, могла и не спешить сюда, — добавил свежих дрожжей и в без того подпорченное настроение Дженевы.
      В дверях появился Юз; мельком оглядевшись по сторонам, он направился не к ней, а к увлечённо перешёптывающимся Кемеши и Легине. Дженева сжала кулаки, но тут маятник снова качнулся в сторону надежды: Легина собирается на выход. Сама Кемешь предложила ей пойти домой, отлежаться. Значит, сейчас появится подходящий момент поговорить, наконец, с Юзом. Главное, не упустить его. Ну скорее же!…
      О, нет… Дженева чуть не застонала: Легина уходит не одна, Юз вызвался проводить её. Он заботливо помогает ей встать, она с благодарностью опирается на его руку. Дженева с ошарашенным удивлением не узнаёт во вдруг помягчевшей и посветлевшей Легине прежнюю, зажатую и холодную. Через мгновение Легина стала такой, как всегда, но ревность мелкой змейкой уже ужалила сердце.
      Впервые.
      Улучив удобный момент, Дженева перехватила Юза и оттащила его в сторонку.
      — Ты чего это? — хриплым шёпотом выпалила она.
      Юз устало выдержал её сверлящий взгляд. Помолчал.
      — Вот одного не могу понять… Чего ты тут делаешь? В смысле, что ты здесь забыла, в этой учёбе?… Сколько времени ты здесь, а так ничего и не поняла, ничему не научилась. А, впрочем, твоё дело…
      …И позже, в который раз в своей памяти заново переживая этот их разговор, Дженева уцепила одну деталь, которую, увы, не разглядела вовремя. Потом ведь Юз не сразу повернулся от неё. Он ведь ещё немного постоял. Молча, приглашающее глядя на неё, словно ожидая какого-то ответа. Только не дождался…
      Дженева опомнилась, когда Юза в комнате уже не было, а в прищуре Кемеши виднелись явно вопросительные интонации. Не желая сейчас ни о чём ни с кем говорить, Дженева вылетела на улицу. Секундное размышление, по какой дорожке сейчас скорее всего идут Юз и Легина, — но лишь для того, чтобы самой стремительно рвануться в противоположном направлении.

* * *

      Занятая собой, Легина не заметила раздрайной сценки. В данный момент она была приятно озадачена доставшимся ей вниманием. Конечно, на отсутствие должной заботы принцессе нельзя было пожаловаться; каждый её чих тут же отзывался приступом волнения у дам-воспитательниц — только неискренность их навязчивой опеки давно не вызывала у неё ничего, кроме скуки с примесью раздражения.
      А вот эта разыгравшаяся вокруг неё суета имела совсем другой вкус. Легина не была ещё точно уверена, но почти готова была признаться себе — этоей нравится. В этом было что-то такое, чего хотелось бы в своей жизни и потом, ещё.
      Легина скосила взгляд в сторону сдержанно вышагивающего рядом Юза. Хоть и простолюдин, а по отношению к ней всегда ведёт себя должно. Не пристаёт со своими грубыми шутками, как Тончи, не раздражает бесцеремонностью, как Дженева, не пугает её одним своим видом, как Миррамат. И главное — он сумел как-то уловить её врождённую высоту! Он один. Остальные её соученики были слишком невосприимчивы к духу благородства…
      Словно почувствовав, что она сейчас думает о нём, Юз вопросительно приподнял брови. Легина с удовольствием отметила, что у него даже в этом несколько фамильярном движении проскользнула почтительность.
      — Благодарю за щедрость и заботу, — произнесла она стандартную формулу.
      — Кх… Не за что. Всё оно… того… то есть…
      — Всё в порядке, — снисходительно улыбнувшись, пришла ему на помощь Легина. Хоть и есть у него дар благородства, да только не отшлифованный. Вот и должного разговора не ведает… — Дальше я хочу пойти сама.
      — Ты уверена? — насторожился Юз. — Что дойдёшь нормально? Я-то по своим сёстрам хорошо знаю, что это и чем может обернуться… когда у них…
      — Уверена! — покраснела Легина. — Мне лучше. Я сама.
      Он дрогнул плечами и послушно остановился. Они как раз подошли к университетским воротам. Тот самый инвалид, оценивающее оглядев спутницу Юза, нарочито осклабился — мол, надули тебя, парень, с обещанной красотой. Затараторив что-то о своих делах в городе, Юз перегнал выходящую Легину, и нёс ей какую-то околесицу до тех пор, пока они не пересекли линию ворот. Когда исчезла опасность того, что Легина бросит случайный взгляд на привратника, его разговорчивость сдулась буквально на полуслове.
      Легина опять-таки ничего не заметила. Её мысли снова были заняты другим. Теперь она привычно обдумывала, будут ли и сегодня её встречать. Она потому и не хотела никаких сопровождающих, дабы её не увидели с кем бы то ни было — расплатой за недавно выигранную Легиной битву за право не ехать с двором королевы в Лесное Зараменье оказался всплеск невнятной подозрительности у дам-воспитательниц.
      Рассеянно попрощавшись с Юзом, Легина зашагала извилистыми улочками Верхнего города, внимательно выглядывая в редких прохожих знакомые величавые фигуры. Но вместо них её выискивающий взгляд наткнулся на другую знакомую фигуру.
      Гилл. На другом конце улицы. Нелепо привалясь к глухой стене кряжистого здания — и чуть ли не сползая по ней…
      В голове взорвалась мысль — он ранен!! - и превратила её в единый порыв ветра. Уже в следующее мгновение она увидела себя в нескольких шагах от него. Когда и как успела преодолеть разделявшее их расстояние, так и не поняла.
      Зато ударом жаркой крови в лицо осознала, почему резко остановилась, не долетев до цели.
      Она ошиблась. Гилл вовсе не был ранен. Он был пьян.
      Легина замерла, с какой-то нечеловеческой отрешённостью оглядывая бесцеремонно выпирающие постыдные детали — оглупевшее лицо, бессмысленный взгляд в щелях багровых век, слабость подкашивающихся колен, елозенье ладоней по стене в тщетной попытке зацепиться за что-нибудь, разодранную одежду, бьющий в нос запах дешёвого вина… Проходящих мимо людей, бросающих на него короткие равнодушно-презрительные взгляды, открытые двери трактира напротив…
      Гилл пьяненько замычал что-то жалостливое. Легина качнулась, одновременно и одинаково страстно желая и убежать, чтобы не видеть всего этого, и как-то помочь ему.
      От тёмного проёма входа в трактир отделились двое парней. Скупо переговариваясь о чём-то левом, они уверенно, как к старому знакомому, подошли к Гиллу. Для постороннего взгляда могло показаться, что они потряхивают нетрезвого приятеля, желая привести его в чувство, но Легина хорошо видела их сорочье охлапывание карманов и пазух Гилла. Один из них, тот что был посуетливее, ловко выдернул кошелёк из застёгнутого кармана и, не сдержавшись, дёрнул головой по сторонам.
      — А ты чего тут зыришься?… - успокоёно возвращаясь к своему занятию, буркнул он всё ещё недвижной Легине. — Иди куда шла…
      Ленивая угроза в его голосе разбудила принцессу.
      — Вы всё вытащили, что хотели? Тогда уходите!
      Тут уже они оба, как по команде, повернулись к ней. Хилая фигура, больше похожая на заморыша, чем на девушку, никак не походила на источник прозвучавшего негромким хлыстом приказа. Она ведь даже не удосужилась сжать кулачки или нахмуриться.
      Если бы это был взрослый человек, пусть даже и не крепкий телом, они бы скорее всего свалили от беды подальше; но услышать приказ от заморыша…
      — Слушай, ты!…
      — Ша! — одним словцом оборвал заводящего товарища тот, что выглядел поопытнее. — Взяли, ушкандыбали. Тыр дело тихое. А тут визгу не оберёшься.
      — Нет, стойте! — вдруг передумала Легина. Она нырнула за воротник туго застёгнутого платья и вытащила единственную ценную вещицу, которая была сейчас при ней — золотую цепочку. — Хотите это?
      Во взглядах, мгновенно приклеившихся к блестевшей червонным золотом нити, ответно заблестело жадное желание заиметь её. Не дожидаясь его оформления в словесное согласие, Легина кивнула и сжала приманку в ладони.
      — Берите его под руки и ведите, куда я скажу. Там получите.
      И снова не дождавшись ответа, Легина повернулась и пошла, указывая дорогу. Дом Гилла был на другом конце города, но вот их как бы общий дед жил неподалёку. Сзади уже слышался шум, какой бывает, когда не очень сильные люди подхватывают неловкую тяжесть.
      И хотя цель лежала недалеко, Легина вдосталь успела прочувствовать весь упавший на неё стыд. Ей казалось, что все вокруг понимают: тот пьяный и неопрятный парень, которого волокут за ней два вора, — её груз, её ноша. Хорошо, хоть ноша вела себя тихо — не кричала, не буянила. Но и без этого было невыразимо стыдно.
      У чёрного входа в дом лорда Станцеля Легина остановилась.
      — Пришли, хозяйка? — тяжело перевёл дыхание тот, что выглядел поопытнее.
      — Стойте тихо, — приказала Легина. Засунув руку по плечо в щель забора, она принялась давить на щеколду калитки.
      — Это кто там балует? — донёсся изнутри предостерегающий бас.
      — Ракенык, это я, Гина… Открой дверь. Скорее.
      Калитка скрипнула. На пороге появился садовник — высокий бородач, на спор разгибавший подковы.
      — Помоги Гиллу. Ему стало плохо. Отведи его.
      — Да уж вижу, — понимающе хмыкнул Ракенык, принимая Гилла, словно хрустальную вазу. — Как говорится — коли вечером приятели, утром лекари.
      Под его взглядом из под нависающих бровей парни сжались. Но повеселели, когда Легина кинула ближайшему из них оговоренную плату, и без слов растворились в пустоте переулка.
      — Ну, куда нести больного?
      Легина коротко задумалась. Чем меньше людей сейчас увидят Гилла в таком состоянии, тем лучше.
      — Беседка сейчас свободна?
      — Как уж не свободна. Свободна… — кивнул садовник и двинулся направо, в своё зелёное и заросшее хозяйство.
      Мощь Ракеныка была бы незаменима в кузнечном или в воинском деле; в тонком же искусстве выращивания роз и подстригания травы его бычьи руки служили скоре помехой, чем подспорьем. Вот уж судьба крепко промахнулась, предначертав ему родиться сыном, внуком и правнуком садовников в благородном доме. Он и правда старался, но лорд Станцель давно махнул рукой и только терпеливо ждал, когда подрастёт и войдёт в дело пятое поколение.
      Ракенык внёс Гилла в тенистую беседку и аккуратно уложил его калачиком на скамейку. Тот недовольно замычал и попытался слезть с жёсткого и короткого ложа.
      — О! Раз чувствует свои бока, значит скоро… хм… поправится. Ты посиди с ним, сударышня, а я схожу, принесу что надо. И не бойся прикладывать к нему силу, коли что. Это сейчас не человек, а животное. Неразумное, опасное и для себя, и для других, животное. Поняла?
      Тяжело сглотнув подступившую тошноту, Легина кивнула. Садовник скоро вернулся, принеся ведро воды, полотенца и здоровенную склянку со снадобьем. Вдвоём они влили в Гилла полстакана кисло пахнущей жидкости, а всё остальное — на себя: он так отбивался, будто покушались на его честь.
      — Ф-фух… И ведь не скажешь, глядя на него, что сила есть. Так ведь, сударышня?…
      Снадобье подействовало. Гилл поуспокоился и словно уснул. Он стал выглядеть почти нормальным, только усталым-усталым. Легина, присев на корточки, мокрым полотенцем принялась вытирать ему лицо и шею. Ракенык поскрёб свой мощный затылок и пошёл искать для неё табуреточку.
      Он отсутствовал так долго, что Легина в какой-то момент почти физически ощутила, как опала сила потока событий, в который она вдруг оказалась вовлечена. До сих пор она только наблюдала, принимала решения, действовала. Сейчас же само собой образовалось незаполненное действием пространство. И через его тишину и одиночество пульсирующей кровью пробивалось требование сделать, наконец, выбор.
      В последнее время сомнительность двойной жизни, которую она вела, нарастала, как снежный ком. Легина ещё старалась поменьше задумываться об этом, но земля под ногами подрагивала всё заметнее. А эта встряска ненароком сорвала завесы, которыми она отгораживалась от необходимости сделать выбор.
      Выбор одной жизни из двух.
      Или Гина, или Легина.
      Вместе уже не получается.
      Легина закусила губу. Надо выбирать. Только как?
      Можно попробовать взвесить на весах, что она теряет и что приобретает в том или другом случае. И посмотреть, что перевесит.
      Хмыкнула, вдруг поняв, что как она ни отстранялась от выбора, многие обрывки мыслей в этом направлении были ею уже продуманы. И сейчас нужно только всё собрать до кучи и решить, что со всем этим делать. Легина медленно подошла к выходу из беседки и, прислонившись к косяку, задумчиво опустила голову. Сразу от ступеньки начиналась давно не чищенная дорожка, над которой с обеих боков кустились заросли бывшей живой ограды.
      Итак, если она выберет Гину. Какой тогда будет её жизнь?
      В том-то вся и загвоздка, что она не знает этого точно. Слишком много возможностей, слишком много неопределённостей. Это одновременно и пугало, и бодрило. Она может продолжать учиться у чародеев. Может стать чародеем. Или не стать. Может выйти замуж. Даже за Гилла. Но если и не за него?… Тоже ведь можно. Маловероятно, что она останется в Венцекамне: эту каменную громадину Легина с детства недолюбливала. Но можно уехать в другой город. Или построить себе усадьбу в пустынном и живописном месте. Завести хозяйство, рожать детей, помогать мужу в делах, управляться по дому, учить грамоте крестьянских детишек, рассказывать о далёких странах и давних обычаях своим… А вечерами всей семьёй пить чай за большим столом.
      И стать Гиной очень легко — нужно всего лишь отказаться от любых претензий на престол. Отец потом вряд ли бы особо претендовал на её право самой распоряжаться своей жизнью.
      Это была бы в чём-то приятная жизнь, но какая-то мелкая и низкая. Без остроты. Без малейшего намёка на славу. Вместо этого придётся учиться печь пироги и штопать носки. Она наверняка раздобреет, как её мать.
      А что насчёт Легины? Да, это шанс на власть и на славу. Но сколько ей придётся драться за этот шанс… В отличие от богатой на дороги Гины, все возможности Легины заключались в трёх словах: можно стать королевой. При этом ей точно и окончательно придётся отказаться от Гилла. От замужества по любви. От захватывающего ученичества у чародеев… Хотя вот Кемешь может остаться в её жизни… Чего ещё не будет, так это друзей. У неё, впрочем, их и раньше не было, но тут придётся отказаться от последней капли надежды, вдруг они когда-нибудь появятся. У королей друзей не бывает. Только слуги… И опять-таки потеря Гилла, самая горькая потеря…
      — Пи-ить… В-воды ктонить… дайте…
      Вздрогнув от неожиданности, Легина обернулась на слабый стон. Гилл уже приоткрыл глаза; в них светились истинное страдание. Она заметалась в поисках подходящей посуды, но ничего, кроме опустевшего сосуда из-под лекарства, не было. Быстро ополоснув его, набрала из ведра тёплой и уже не совсем чистой воды. Гилл жадно припал к поданному питью; его зубы мелко стучали о стекло. Допив, он откинулся назад и даже не заметил, что его затылок звонко ударился о быльце скамейки.
      — П-пасиб… А ты кто? Я тебя знаю? — тускло оглядел он Легину. Та промолчала. — А т-ты знаешь её? Ну, её? Её…одну. Может, ты это она?… Нет, не она…
      Легина почувствовала, как у неё задрожали губы.
      — Не она, — разочарованно повторил Гилл и, икнув, повернулся на другой бок. Судя по засвистевшему дыханию, он тут же уснул.
      Легина как стояла, так и осела на пол.
      Сквозь мучительное бездумие, сквозь режущую бесслёзность глаз прорвалась мысль.
       Ей уже доводилось проходить через такое. Она пройдёт и сейчас.
      Встав на одном усилии воли, Легина невидяще огляделась вокруг себя.
      Всё та же пыльная беседка в пожухлом плетении плюща…
      Борясь с желанием забиться в какую-нибудь щель или хотя бы снова осесть на землю, Легина подошла к дверному косяку и вытянутой рукой опёрлась о его шершавую поверхность. Было хреново: противной слабостью дрожали ноги, одежда вдосталь пропиталась противными ручейки липкого пота и вонючими пятнами снадобья, бесцеремонно вернулось отпустившее было недомогание.
      Полуденная жара сменилась предвечерней духотой. В уснувшем воздухе не чуялось ни намёка на ветерок. Легина тяжело оторвалась от опоры. Подождала, проверяя, устоит ли сама на ногах. Потом добралась до ведра с водой и попробовала смыть с себя дурноту и пот.
      Из тишины донеслись спешащие семипудовые шаги. Легина выпрямилась и наспех привела себя в порядок. Еле успела — в крохотный проём входа бочком, бочком протиснулась огромадная фигура Ракеныка и с размаху бухнула перед Легиной толстый берёзовый чурбан.
      — Вот! Садись теперь на здоровье, сударышня!… Ты прости уж, что задержался! Экономка, будь она неладна, насела: режь да режь ветки! Мол, близко к окнам подобрались, могут уже и побить!… Нет, ну сколько этим летом бурь налетало, ничего не разбилось, а тут вот прямо с места не сойди, а сделай!… Вот уж настыра так настыра…
      Люди, наделённые недюжинной физической силой, обычно со снисходительным добродушием оглядывают с высоты своих башнеобразных фигур суету мелких собратьев по человечеству.