— Хватит, — остановил его кто-то. — Я увидел за окном тень. Тамуже видят.
      — Прячьтесь! — страшно прошипел Гилл.
      Все отбежали в тёмноту сада, за заснеженные стволы деревьев — наблюдать за творением рук своих.
      Картина была завораживающей. Яркие белые искры, разлетающиеся во все стороны ночи, живой треск и шипение… Когда потух последний огневик, все перевели дыхание, возвращаясь в тёмную и морозную реальность, и чуть ли не заново вспоминая, кто они и зачем сюда пришли.
      Потом без лишних слов, ещё находясь под впечатлением прошедшей феерии, бесшумными тенями выскользнули из садика. Дело было сделано…
      …Возле окна молчаливо и спокойно стояли две девушки. Нежданный фейерверк закончился, в непроглядной тьме виднелись разве что светлые пятна снега, но отойти от оконного проёма казалось чем-то вроде маленького предательства. Память ещё сверкала зрелищем рукотворного звездопада.
      — Не пойму я тебя… Что тебе ещё надо?… Да если бы мне такое… Если бы мне…
      Дженева переступила босыми ногами по холодному полу. Ответный шёпот раздался нескоро.
      — Не моё это. Просто не моё… И странно, что ты не можешь этого понять.
      Гражена замолчала — но темнота вокруг, скрывающая лица, настойчиво и мягко звала на бСльшую откровенность.
      — Я ведь даже не злюсь на него за то. Да и он такой человек — ну нельзя на него долго злиться, просто нельзя… Ну просто ничто во мне не будится! Не отзывается. Разве что только какое-то разочарование.
      — Может, он напоминает тебе Тэиршена?
      — Нет. Он совсем другой… Знаешь, он похож на эти огни: красиво, ярко, ух, ах!… Только всё так быстро, скоропалительно, и ни света, и ни тепла. А вот, к примеру, уголь… непривлекательный, чёрный весь… А горит — долго. И тепло от него.
      — Ты думаешь, он быстро прогорит?
      — Не знаю… Нет, я о другом. Ладно, — Гражена отвернулась от окна. — Давай уже спать. Завтра рано вставать.
      На следующий день в нужное время Гилл стоял в широком, пустынном коридоре, пряча в складках длинного плаща настоящий живой бутон, который он всеми правдами и неправдами раздобыл в дворцовой оранжерее. Заблаговременно радостное ожидание быстро закончилось: дверь напротив распахнулась, открыв взору трепетно-знакомый облик. Гражена перешагнула сквозь падавшую из окна полоску света яркого, морозного дня, отчего её стройная фигура в строгом тёмном платье, её тонко-очерченное лицо в ореоле воздушных чёрных волос на невыносимо долгое мгновение стали словно сотканы из лунного серебра.
      Гилл широко поклонился, нисколько не скрывая счастливой улыбки, и раскрыл навстречу ей ладонь с алым огоньком на тонкой, колючей ножке.
      — Здравствуй, моя красавица. Я не видел тебя целый день.
      Не останавливаясь, хотя и чуть притормозив движение, Гражена кивком поблагодарила его за цветок и так же кивком показала на причину, почему она сейчас не может взять его. Гилл шагнул к ней, намереваясь освободить её от ноши стопки толстых книг.
      — Не надо, — коротко бросила девушка. — Извини, я спешу. Мне нужно отнести это.
      Проходя рядом с ним, она вежливо улыбнулась ему и, неуловимо тонко качнувшись в сторону, чтобы всё ещё вытянутая его рука не могла достать её, предложила:
      — А розу — о, какое чудо! — дай ей. Она мне потом отдаст.
      Гилл автоматически бросил взгляд на Легину — и снова целиком и полностью повернулся к Гражене. Но та уходила пустым, длинным коридором.
      Когда она скрылась за поворотом, Гилл медленно перевёл глаза на уже оказавшуюся рядом Легину.
      — Привет, сестрёнка! Как у тебя дела? — обняв её за плечи, нарочито весело поинтересовался он.
      Легина вздрогнула.
      — Что ко мне в гости не заходишь? Нет времени? Или не знаешь, где я живу? Ну тогда хоть скажи, где сама живешь. Я навещу тебя. Как-нибудь. И ты заходи. Моя мама будет рада тебе. Она гостей не любит, но ты — ты совсем другое дело… Чего грустная-то? — тряхнул он её, словно намереваясь этим оживить её. Одна мысль пришла ему в голову. — Если кто тут тебя обижает, ты только скажи. Я разберусь. Гина, поняла?
      Она выдавила из себя кивок.
      — Ну, приятно было с тобой поболтать. Заходи, если будешь в наших краях. А мне пора бежать.
      Руки Гилла упали с её плеч — и от этого словно и его мысли оставили её саму; Легина, по-прежнему не отводившая от него глаз, хорошо заметила это. Его лицо было таким, какое обычно бывает у человека, считающего, что никто на него не смотрит: задумчивое, чуть неуверенное и как будто не здесь.
      Он ушёл, торопясь и не оглядываясь.
      …Легина подошла к пыльному, рассохшемуся подоконнику, на котором нереально-ярким сном лежал начинающий уже увядать цветок. Медленно-медленно протянула к нему руки — но вдруг, сильно покраснев, от чего её обычно бледное лицо стало почти одного цвета с бутоном, отдёрнула их и быстро зашагала прочь.
      Оставив чужой сон на чужом подоконнике…

* * *

      Перед зимними праздниками в Венцекамень почти день в день вернулись Кастема и Айна-Пре. Кастема ещё распаковывал вещи, когда к нему заглянули первые гости.
      — Здорово, непоседа, — широко улыбнулся Чень. — Как съездил?
      — Нормально… Вы, как, разделите со мной обед? А то я проголодался, мочи нет. Тогда я скажу, чтобы Фаюнг накрыла на троих.
      — Прикажи уж на четверых, — поправила его Кемешь. — Скоро должен подойти Айна-Пре.
      — Хорошо… Как тут у вас, всё ли ладно?
      Чень сел в широкое, грубо сколоченное деревянное кресло.
      — Да не так, чтобы совсем всё ладно… Третьего дня случился пожар на причальных складах. Сгорела куча леса, который ещё осенью сплавили из Мохони… В левобережной Астарении на скотину напал мор. А крестьяне так торопятся резать ещё не заболевших коров, что весной детям и молока не будет… У старой леди Мерривей случился удар. Она очень плоха. Королева теперь в трауре. Это ведь последняя её фрейлина, с которой она приехала в Рению… Ну а ты что выездил? Мы тут наслышаны о твоих подвигах.
      — Да уж, — рассмеялся всё ещё возящийся с дорожными вещами Кастема. — Сага о том, как ренийский чародей перепил хассанеянских купцов. Ну, шутки шутками, — продолжил он сдержаннее, — а выигранных от пари денег хватило закупить достаточно дольденского хлеба. Так вот… Там ведь, что летом не вытоптали войска, то зимой ушло за долги.
      — Нет, так дело не пойдёт! Ты нам подробно расскажи, как всё было, — глаза Ченя нетерпеливо блестели.
      — Не приставай к человеку, — вступилась за товарища Кемешь. — Видишь, устал с дороги!
      — Да ничего. Сейчас всё и расскажу. Только пошли уже обедать. Есть хочу, жуть… А дело было так…
      В столовой комнате весело горел камин. Отблески огня играли на гранях стаканов. Сдержанно стоящая в стороне служанка с неодобрением поглядывала на слишком шумный разговор за столом. После первой перемены блюд в комнату без стука вошёл Айна-Пре, румяный и бодрый с мороза. Фаюнг ещё больше поджала губы на его запанибратское появление. Тут Кастема заметил, что на столе не оказалось четвёртого прибора. Почти смиренно он напомнил служанке, что она забыла сделать. Когда та демонстративно послушно скрылась за дверями кухни, Кемешь в осторожных выражениях выразила удивление её поведением. Кастема нарочито испуганно огляделся по сторонам и понизил голос до шёпота.
      — Иногда мне кажется, что это она хозяйка в этом доме. А не я.
      — Умеешь ты баловать слуг, — пожал плечами Айна-Пре. — Я себе такого не позволяю.
      — Что-то ты не в настроении, — пригляделся к нему Чень. — Рассказывай, что случилось. Как съездил? Нашёл то, что искал?
      Айна-Пре дождался, пока вернувшаяся служанка не закончила свою возню с тарелками и не вышла из комнаты, повинуясь полученному от хозяина знаку.
      — Кажется, нашёл… Но не уверен.
      — Рассказывай по порядку, — попросил Кастема.
      — Хорошо. Из всего того списка учеников чародеев вешкерийского Круга к тому времени, как я туда приехал, осталось только двое. Во-первых, хозяйка хутора, крепкая пожилая женщина, вся жизнь которой подчистую заполнена хозяйством, детьми и внуками. Про свою чародейскую юность вспоминать не любит. Там чисто… Во-вторых, бродячий фокусник, одноглазый Лис. Я его едва нашёл. Когда Круг распался, он поначалу пробовал использовать свои ещё не очень значительные умения… и даже пытался самотужки овладеть остальными чародейскими тайнами. Благо, ему досталась почти вся библиотека Круга. Судя по тому, что я от него услышал, он был настойчив и честолюбив. Сейчас он развлекает нехитрыми трюками деревенские ярмарки. Там тоже чисто.
      — Это всё? — после паузы спросила Кемешь.
      — Нет. Был ещё один. Дареджей.
      — Если верить нашим записям, он вот-вот должен был войти в Круг, — уточнил Чень.
      — Да. Он у них был одним из самых способных учеников. И, судя по всему, он ничего не забыл и ничего не простил. Дареджей много лет был у "вешкерских братьев", говорят, даже командовал сводными отрядами в Большом восстании. Потом на несколько лет исчез — и объявился в Местании, драгунским капитаном, а затем и полковником. В самом начале этой войны был тяжело ранен и попал к нам в плен. Долго болел, но так и не выкарабкался. Буквально за день до моего второго приезда в Вешкерию он умер. Сведения точные.
      — Значит, ты с ним не встретился? — нетерпеливо спросила Кемешь.
      — Нет.
      — Эх, плохо…
      — Плохо, конечно. Теперь уже и не узнать точно, его ли рук это дело…
      — Почему же, — поправил его Чень. — Если у нас больше «дыр» не будет, значит — его.
      — Да, придётся ждать, — нехотя согласился рассказчик. — Просто ждать. Впрочем, у меня есть ещё одна ниточка. К раненому Дареджею из Венцекамня приезжал какой-то родственник, скорее всего брат. По имени не то Челеней, не то Чебутар…
      — Черендар. Младший брат по матери, — уточнил Чень. — Я нашёл это в бумагах. Уже после твоего отъезда.
      — О! И я хочу найти его. Может, хоть через него мне удастся увидеть. Всё-таки кровное родство.
      — Черендар, Черендар, — задумчиво протянул Кастема. — Где-то я слышал это имя… Вспомнил! Они с женой держат трактир возле старого порта. Где-то рядом с часовой башней.
      — Точно! И мне говорили про трактирщика! Названия заведения не помнишь?
      — Нет.
      — Ничего, найду его, — кивнул тот, довольный полученными сведениями, и потянулся к ещё нераспечатанной бутылке. — Ну что, выпьем за удачу?
      — Нет, только не это! — буквально отшатнулся Кастема. — Извини, но я теперь на вино долго смотреть не смогу.
      — Да-да, точно, — доверительно понизил голос Айна-Пре. — Кстати, говорят, вы там под конец сыпали в "золотую гриву" соль и перец, чтобы было не так слащаво? И что потом во всей Асберилли не осталась ни капли вина?
      — А в реке — ни капли воды, — буркнул Кастема. — Ну всё, теперь такого понапридумывают…
      — А ты нам расскажи, как на самом деле было.
      — Да я только что рассказал. Хватит уже… — попробовал тот отделаться, но Чень его перебил.
      — Нечего, ничего! Мы ещё разпослушаем! — и даже подался вперёд, для большей убедительности.
      Кастема обречённо оглядел лица друзей.
      — Ладно, — сжалился Айна-Пре. — Не хочешь ты, я сам расскажу. Подробно и в деталях. А ты будешь только поправлять, если где не так.
      Изменившийся в лице Кастема издал нечленораздельный всхлип — из которого, впрочем, тут же родился негромкий смех. Дрогнул смехом и Чень. Кемешь тактично прикрыла ладонью губы, но её выдавали трясущиеся плечи. Последним засмеялся Айна-Пре.
      Их смех отражался друг в друге, набирая силу.
      Пока не превратился в оглушительный, дружный хохот.

* * *

      Друзья похожи на лето. Когда оно есть, ты воспринимаешь его как должное, как само собой разумеющееся, и даже позволяешь себе капризно жаловаться на жару или на надоедливых августовских мух. А когда лето уходит, тебе очень начинает его недоставать. И может даже ещё не все деревья пожелтели и опали, а ты уже мечтаешь, чтобы оно поскорее вернулось.
      Но между ними есть и важная разница. Если тёплое время года нельзя вернуть своими усилиями, то дружбу не только можно, но и должно.
      Примерно к таким суждениям пришла, в конце концов, Дженева. От той встречи в Бакалавратке у неё появилось неприятное чувство оставленности, которое никак не хотело перестать грызть её сердце. Вынужденное обдумывание его причины в один прекрасный день оформилось в такое простое решение всё исправить и всё вернуть.
      О, эта самоуверенность юности!…
      Приняв решение, Дженева принялась действовать. Результатом её действий оказалась их совместная, на троих, вылазка в первый день праздника зимнего солнцеворота. Которая, впрочем, очень скоро закончилась тем, что Лартнис, заведя их в незнакомое заведение не очень высокого пошиба, куда-то убежал "на минуточку". Минуточка длилась и длилась… Болтавшая за двоих Гражена глянула на опущенные плечи Дженевы.
      — Может, уже пойдём отсюда? Не нравится мне здесь…
      — Подожди. Вдруг Лартнис сейчас вернётся, а мы уже ушли. Будет не очень красиво… Так что там дальше, нашла леди Олдери те золотые пуговицы?
      — Нашла, — скучно вздохнула Гражена. — Потом их прислали от королевы. Их случайно увидели у Веринеи, среди её стеклянных бусинок, парчовых обрезков и прочих безделушек. Леди Олдери говорит, что маленькую принцессу уже прозвали сорокой, за страсть тянуть всё, что блестит. Потом перед тёткой извинились, но всё равно, осадок остался ещё тот…
      — Ага… Бывает… — односложно поддакнула Дженева и снова тяжело замолчала.
      Гражена открыла было рот, чтобы снова предложить уйти, но ей помешали.
      — Барышни, не хотите выпить с нами? — донёсся не очень трезвый голос с соседнего столика.
      Дочь барона лишь бросила в ту сторону взгляд, от которого завяла бы и трава.
      — Я заметила, он давно на тебя поглядывает, — зашептала немного оживившаяся Дженева. — Похоже, ты ему нра-авишься.
      — Я всем нравлюсь, — отрезала та.
      Тут на её лице от какого-то воспоминания заиграла ироничная улыбка. Заинтригованная Дженева ещё больше оживилась и принялась подначивать подругу рассказать её всё. Гражена не стала особо долго упираться. Коротко оглядевшись по сторонам в поисках излишне любопытных ушей и заговорщически понизив голос, она рассказала, как на днях её позвала к себе леди Олдери и в сдержанных выражениях передала ей свой недавний разговор с лордом Рэгхилом. В общем, судья решил, что он уже достаточно продемонстрировал как своё высокое положение и основательную благоразумность, так и добропорядочность своих намерений. И попросил у леди Олдери руки её юной родственницы.
      — А она что? — восхищенно выдохнула Дженева.
      — А она сказала, что решать мне самой и что она передаст мне его предложение.
      — А ты что?!
      — А я… — посерьёзнела Гражена. — Я представила, как всю оставшуюся жизнь перед моими глазами будет мелькать его длинная фигура… и есть я буду не то, что люблю сама, а то, что любит он. В общем, я сказала леди Олдери, что полагаюсь на её деликатное умение подсластить любую пилюлю.
      — Да ну?!
      — Ага, — улыбнулась Гражена. — Так что теперь тёткины званые обеды, похоже, будут лишены его многословного присутствия.
      — Нет, ну какие красивые барышни! — раздалось совсем рядом.
      Гражена едва успела затормозить взглядом неопрятного взлохмаченного парня, который явно собирался шлёпнуться за их стол.
      — Терпеть не могу пьяных! — нарочито громко и по слогам продекламировала Гражена, гневно глядя в воздух, поверх всех голов.
      От стойки раздался сердитый южный говор хозяйки.
      — Габри, не приставай к другим посетителям, или я позову мужа, забыл уже, сядь на место или… — её немного крикливый голос потихоньку становился всё тише и тише, пока от него, в конце концов, не осталось только недовольное бурчание. Но слова её и так уже возымели действие. Со словами "хорошо, хорошо, тётка Олли", присмиревший Габри вернулся к своей компании. Инцидент был исчерпан.
      — Терпеть не могу пьяных, — глухо повторила Гражена.
      — Давай-ка мы действительно уйдём отсюда, — запоздало согласилась Дженева. — Прямо сейчас! А Лартнису я ещё скажу насчёт того, куда он нас привёл… Нет, подожди, не вставай, — изменила она решение. — Пусть онисначала уйдут.
      Гражена согласно кивнула: тот парень сейчас поднял свою компанию и они все вместе отправились на выход. И правда, будет благоразумно не сталкиваться с ними лишний раз.
      — И вот что я тебе ещё скажу насчёт Лартниса, — решилась посуровевшая Гражена. — Похоже, война его испортила. Так что ты, подруга… не обманывай себя. И не переживай ты так, — уже мягче продолжила она, заметив, как вдруг опустились плечи Дженевы. — Кто-то уходит, кто-то приходит.
      Дженева промолчала на многозначительность последних слов. А ведь точно — надо было соглашаться с тем предложением насчёт праздников, которое туманно прозвучало от Юза.
      Они посидели ещё немного, откровенно скучая и обсуждая унылую мысль — что, если вдруг праздники продолжатся так же, как и начались… Расплатились с хозяйкой, получив от неё со сдачей кучу наставлений не шутить с огнём, легкомысленно гуляя в одиночку там, где их могут обидеть, а с ними не будет тех, кто сможет их защитить, и вообще они по виду благородные барышни, а заходят в такие места… — короче, девушки едва вырвались из её немного приставучей заботливости.
      На ярко освещенной улице было шумно и многолюдно, несмотря на ударивший к вечеру крепкий морозец. Дорогу им часто пересекали группы нарядно одетых людей. Из соседних зданий доносились звуки весёлых скрипок и топот танцующих ног.
      — Домой идём?
      — Да куда же ещё? Поздно уже. — Гражена поплотнее закуталась в тонкий плащ. — Ты дорогу помнишь? Я плохо знаю Старый порт.
      Дженева внимательнее огляделась по сторонам.
      — Вроде помню. Да тут и заблудиться-то трудно. Нам пойдут все дороги, что поднимаются вверх, от реки… Что там твоя Терестина, когда свадьбу играют?
      — Пока точно не знаю. Слышала, летом вроде хотят…
      Улицы постепенно пустели от праздношатающегося люда, да и горящих фонарей становилось поменьше. Район, честно говоря, был ещё тот. А праздничный шум и суета, дававшие чувство безопасности, остались позади. От настороженной тишины вокруг болтовня девушек сама собой превратилась в шёпот. Дженева даже пару раз испуганно оглядывалась на чудящиеся ей звуки торопливых ног.
      После долгого перехода по тёмной улице, которая была больше похожа на ущелье, они увидели впереди светлоё пятно от фонаря и припустили к нему, почти бегом. Дальше уже шла более-менее знакомая часть города. А вот и люди снова появились: под дверями какого-то дома стояла маленькая толпа; похоже, они кого-то оттуда ждали. Переведя дыхание, девушки замедлили ход и принялись шутливо подначивать друг друга за страх, которому только что поддались.
      От толпы отделилась фигура и шагнула к ним в тусклый свет фонаря.
      — Какая встреча, красавица!
      …Потом Дженева пыталась понять, была ли эта встреча случайна или же Габри с приятелями проследили за ними. Этот вопрос так и остался открыт; она не пришла к какому-то определенному выводу. Но в тот момент ей было совсем не до этого. Пустая улица, желтый круг грязного снега под единственным фонарём, стоящая осторонь в темноте кучка людей с неизвестными намерениями — и явно довольный новой встречей тот самый пьяный парень, который приставал к ним ещё в трактире…
      Гражена, не останавливаясь, смерила его взглядом, не предвещающим ничего хорошего.
      — Иди проспись!
      Слова её вышли довольно грубыми. Габри тут же не преминул воспользоваться этим для продолжения разговора.
      — Такая красивая барышня — и такая грубая. А мы как раз хотели пригласить тебя с нами в гости.
      — Вот ещё! — презрительно бросила Гражена и отвернулась от него.
      — Нет, п-подожди! — бросился за ней вдогонку парень и попробовал схватить уходящую девушку. В его движениях не было особой агрессии, скорее просто пьяная бесшабашность и бесцеремонность. Гражена, не останавливаясь, довольно зло оттолкнула его назад. И от её толчка ему словно передалась часть её злости. Габри собрался и сделал новый бросок в сторону уверенно шагающей Гражены, и на этот раз более удачно. У него получилось крепко схватить её и повернуть к себе лицом.
      — С нами так н-нельзя! — крикнул он и тряхнул её. — Слышишь, красавица, не дури!
      …Кровь бросилась Гражене в лицо. Она вдруг увидела себя в Астагре, в том знойном безветренном воздухе, где прямо над ней нависало такое же пьяное лицо Тэиршена, услышала его интонации "слышь, красавица, не дури"… Как будто её жизнь сделала полный круг и вернула её на старое место…
      Только она самасейчас была другая! И эта другаяГражена уже не пропала бы бесследно в омуте страха и бессилия!…
      Гражена почувствовала, как гнев поднялся в ней, поднялся могучей и огненно-радостной волной. На этой волне она сделала какое-то лёгкое и простое движение, высвобождаясь из захвата, и, не задумываясь, что делает, вложила всё своё огненно-радостное тело проснувшейся тигрицы в простой удар. Мерзкое, пьяное лицо отлетело в сторону, и вместе с ним отлетел и Габри.
      Раздался глухой стук удара непокрытой головы обо что-то твердое. Габри замер бесформенным кулем неопрятного вида.
      Этот глухой стук разбудил компанию, до сих пор спокойно наблюдавшую происходящее. С лёгким вздохом изумления, в котором тут же проявились рассерженные нотки, товарищи Габри двинулись к стоящим девушкам. Сначала медленно. Потом всё быстрее.
      — Бежим! — испуганная Дженева дёрнула подругу за рукав. Но та, кажется, даже не услышала её. В ней играло опьяняющее бешенство, неугасимо разгоревшееся от долгожданной расплаты за давнее унижение.
      Дальше всё произошло очень быстро.
      Гражена с едва слышным рычанием огляделась вокруг.
      Дружки Габри целеустремлённо двигались к ним. На лицах тех, кто попадал в свет фонаря, было явственно видно намерение поквитаться за незаслуженную обиду их друга.
      Гражена бросилась к заснеженной куче мусора, ждущей не то весны, не то пожара, и с хриплым рыком выдернула оттуда крепкую палку.
      Увидев это, парни только ускорили свой шаг. Теперь и в темноте их лица светились злостью.
      — Ну, бешеная, берегись, — прохрипел шедший впереди толпы.
      Дженева заорала и бросилась к стене заборов и домов, стучась в запертые двери и калитки.
      Гражена перехватила древко поудобнее. В её родных краях палка была распространенным оружием, особенно среди простонародья. И хотя ей самой, мягко говоря, очень редко удавалось попрактиковаться в этом воинском искусстве, она достаточно часто видела и шуточные, и настоящие схватки. Сейчас память преданно подсказывала и правильную стойку, и правильную хватку.
      Только на что она могла рассчитывать, против почти десятка молодых мужиков явно негалантной наружности?…
      Метавшаяся Дженева, почти потерявшая от страха голос, разглядела в темноте приближающуюся в их сторону фигуру крепкого мужчины — и с хриплым полувсхлипом-полувоплем кинулась в его сторону. Впрочем, он и сам, похоже, всё заметил и припустил к ним. Дженева повернулась и бросилась назад, к подруге.
      — Ну? Кто первый? — в голосе Гражены плескалась неподдельная ярость. — Кто, х-холопы?
      — Ты сама, девка, напросилась!! Давай, ребята!…
      По поданному знаку они рассредоточились широкой дугой. Гражена отскочила назад, чтобы не оказаться захваченной в кольцо. Но и они двигались вперёд и в стороны, предусмотрительно оставаясь вне её досягаемости.
      Дженева подскочила прямо к парням, и, чуть ли не плача "ну ребят, ну не надо, ну пошутили и хватит", попыталась затормозить собой их неумолимое движение. Её тут же и молча отшвырнули в сторону.
      Ощерившись, Гражена закружила палку сумасшедшей мельницей. Нападающие дрогнули и остановились. Гражена издала победно-яростный вопль — они поняли, с кем имеют дело! — и снова перехватила оружие на верхнюю стойку. Сейчас она готова была сразиться со всем миром.
      Но заминка произошла не из-за продемонстрированного ею боевого приёма (хотя он, и правда, получился впечатляющим). За спиной Гражены на сцене появилось новое действующее лицо — и те парни сразу поняли, что его потенциальное действие может оказаться значительно более серьёзным, чем от двух сопливых девчонок, пусть одна из которых и не на шутку вооружена сломанным черенком от лопаты. Айна-Пре приближался как стремительно катящийся с горы здоровенный камень: кто не успел уйти с его дороги, он сам разбирать не станет!
      — Это что здесь? — рявкнул чародей.
      …То, что дальше произошло, было невозможно, невероятно и просто глупо. Услышав знакомый голос, Гражена с воплем взвилась в воздух и прыжком повернулась в обратную сторону — теперь направляя своё импровизированное оружие против подошедшего защитника!
      — К чёрту! — рявкнула она ему в ответ. — Т-ты!!
      И это было так странно, что все вокруг на мгновение оцепенели. Замерли в своём танце, наверное, даже редкие снежинки… А когда это мгновенное оцепенение, длившееся, казалось, целую вечность, схлынуло — всё изменилось, хотя внешне сцена оставалось такой же: стоящие друг напротив друга удивлённый Айна-Пре и яростная Гражена с грозно поднятым оружием; Дженева, почти убитая тем, что вдруг сделала подруга; с тихим стоном пытающийся встать Габри и его нелепо остановившееся дружки.
      Внутреннее чувство изменения оказалось таким сильным, что его почувствовали даже нетрезвые и распалённые злостью парни. В этой ситуации, в новом противостоянии они были лишними.
      Глупее не бывает!…
      Конечно, можно было и дальше разбираться за нанесённую им обиду — но это чем-то было похоже на попытку погреться в лучах вчерашнего солнца. То, как их противник легко и не задумываясь подставил им спину, лишало их возможную забаву всякого интереса.
      Для сохранения своего лица бросаясь негромкими эпитетами вроде "точно бешеная…", "ещё укусит…", они, не сговариваясь, развернулись, подхватили Габри и не спеша отправились дальше по своим делами.
      Их уход со сцены заметила только Дженева: ни Гражена, ни Айна-Пре, похоже, уже ничего не видели, кроме друг друга.
      Дочь барона всё так же стояла, занеся оружие и дрожа от ярости.
      Чародей смотрел на неё с выражением какого-то удивлённого недоумения; не то, что бы замерев, но просто не двигаясь с места и ничего не говоря.
      Вдруг его лицо дрогнуло, а уже в следующее мгновение он бросился в поклон глубокого извинения — и так и замер. Гражена зарычала… и, словно немного очнувшись, опустила руки. Потом со всего размаха и с такой силой метнула уже ненужную палку на кирпичный забор, находившийся на приличном расстоянии, что та жалобно треснула.
      Айна-Пре остался стоять недвижно склоненным и даже не поднял опущенной головы.
      Не говоря ни слова, Гражена шагнула в сторону, обходя стоящего у неё на пути чародея, и решительно зашагала вперёд. Всё ещё не пришедшая в себя Дженева немного пометалась на месте, не зная, что ей делать — бежать ли за Граженой или извиняться перед чародеем — наконец решилась и, всё оборачиваясь на уже выпрямившегося и удивлённо смотрящего вслед Гражене Айна-Пре, неловко побежала вслед за подругой.
      Догнала она её, размашисто шагающую, нескоро, когда уже улицы снова стали оживлёнными и шумными.
      — Гражен, ну подожди, — выдохнула она, — да подожди же ты…
      Гражена резко остановилась и обернулась к подруге.
      — Чего тебе?
      — Да подожди же ты…
      — Чего ты? — уже мягче повторила та.
      — Ох, не могу, ноги дрожат… — Дженева прислонилась к стене какого-то здания и бессильно съехала вниз. — Если бы ты знала, ка-ак я испугалась.
      — Да? — хмыкнула Гражена. — Трусиха.
      — Да куда уж мне до тебя. Ох… Ну ты, конечно… Ну ты, конечно была — ого-го! Как эти — ну помнишь, мы читали? Древние женщины-воительницы!
      Польщённая сравнением Гражена подошла к подруге и села рядом с ней, так же опёршись о стену.
      — Терпеть не могу пьяных, — в который раз за этот вечер повторила она, но теперь уже гораздо миролюбивее. — Ну что, пойдём? Люди же смотрят.
      — Да, сейчас… Если только встану, — со смехом призналась Дженева.
      Гражена засмеялась вслед ей и, легко поднявшись на ноги, помогла подруге принять вертикальное положение.
      — И хорошо, что Айна-Пре оказался там, — негромко, как о чём-то неважном пробормотала отряхивающаяся Дженева.
      — К чёрту твоего Айна-Пре! — ощетинилась дочь барона.
      — А извиниться перед ним тебе бы всё-таки стоило, — решилась Дженева, подняв свой взгляд прямо в её глаза.
      Гражена глухо посмотрела в её посерьезневшее лицо. И отрезала:
      — Обойдётся.

* * *

      Барон Трене Гордый, отец Гражены, не любил хвастунов. Если кто-то при нём начинал распространяться — мол, я умею то-то и то-то, а ещё вот что могу — Трене нарочито равнодушно бросал: "А во вчерашний день сбегать можешь?". И что-то было в этих словах, от чего собеседник скучнел и переводил разговор на другое.
      Гражена ещё маленькой восприняла этот урок — не пытаться выдавать из себя больше, чем ты есть. В глубине души она даже гордилась тем, что отец никогда не предлагал ей самой сбегать во вчерашний день.
      Но одержанная ею в тёмном переулке тройная победа впервые пошатнула веру в мудрость ясного понимания невозможности вернуться в минувшее.
      О, несомненно, было очень приятно знать, что ты не только не испугалась нападения мужичья, но и смогла достойно отразить его.
      И какой сладкой песней разливалось во всём теле осознание: у неё наконец-то получилось доказатьАйна-Пре! О, каково было вспоминать, как дрогнуло его недоумённое лицо, как он склонился пред ней!
      Но всё это меркло перед неимоверным чувством облегчения и освобождения, которое вдруг и щедро родилось от третьей победы; победы над тем, кого не было тогда в том переулке; победы над тем, что давно минуло.