Что-то изменилось в этом мире. Что-то в нём стало неправильно и нехорошо. Старик сгорбился… Вот раньше, когда он был моложе… Сейчас совсем не то!
      Только теперь до него дошло, что означало то странное чувство ошибки. Он не сообразил вовремя: Ригер вовсе не хотел разобраться с просьбой Легины, его желанием было никогда больше не слышать о ней. Старик застонал — он вспомнил, что король закончил тот разговор именно этими самыми словами. Что же с ним произошло, раз он сразу не понял этого?
      Может, пора уже на покой? — кольнула его как будто бы чужая мысль. И сам себе покачал головой: отдохнуть это хорошо, но кто вместо него потянет весь этот воз? Кому он сможет доверить дело всей своей жизни? Нет уж, тяни, пока можешь, — прошептал он себе под нос, в очередной раз передёрнувшись, вспомнив каккричал на него сегодня Ригер, и…
      …И, опешив, уставился на суетливо дергающегося в просвете дверей секретаря. Неестественно гримасничая, тот попытался что-то сказать, но только поперхнулся от слишком большого усердия.
      — Ну что ты там, как в падучей! — вскипел мажордом.
      От чужого сильного удара дверь распахнулась, открывая резко очерченную светом приёмной фигуру короля.
      "Пожар? Война? Рождение уродца?" — мелькнули и пропали дурацкие мысли. Последний раз Ригер появлялся в его кабинете… сколько лет назад? Или вообще никогда?
      — Это я! — если голос человека может быть одновременно гордым, довольным и напряжённым, то голос Ригера был именно таким.
      "Жалко, что так и не успел распорядиться осушить подвалы Дырявой башни. Не люблю сырости" — неожиданно для самого себя подумал лорд Станцель, с тоскливым предчувствием вспомнив каменные клетки, служившие тюрьмой для государственных преступников.
      Ригер приподнял ладонь, и так и не распрямившийся секретарь, бросив напоследок хозяину виноватый взгляд за то, что не успел предупредить его о появлении короля, исчез за плотно закрывшейся дверью. Это немного успокоило лорда Станцеля — не в характере нынешнего ренийского монарха было избавляться от свидетеля своего могущественного права казнить и миловать подданных.
      — А маловат твой кабинет! — Ригер критически окинул голые стены, потрескавшуюся мебель и кипы бумаг, грудами сваленных на всех горизонтальных поверхностях.
      Лорд Станцель только молча и с достоинством поклонился. Он вдруг почувствовал, как в нём горячей волной начал подниматься гнев, густо замешанный на дрожжах ещё слишком свежей обиды.
      — Что это у тебя за непорядок? — Ригер сжал губы на доносившийся с улицы бабий шум. Хлопнул ладонью о ладонь, ткнул согнутым пальцем в сторону окна и бросил в появившуюся щель двери "Убрать!" — и снова принялся любопытствующее разглядывать кабинет, словно не замечая упорного молчания его хозяина. Качнул ритмично застучавший маятник, снисходительно хмыкнул "Занятная вещица!" и, поняв, что мажордом и дальше будет молчать или отделываться одними "Да, мой король" и "Хорошо, мой король", заговорил первым.
      — Не сердись, дружище. Я сегодня погорячился.
      И неловкая пауза, словно эти слова были заготовлены заранее, а что говорить дальше, ещё не успел обдумать.
      — Я погорячился! — баритонистым речитативом повторил Ригер, на мгновение задумался — и теперь полностью довольный собой уселся в кресло напротив. — И ты садись! — щедро взмахнул он рукой, видя, что насупившийся мажордом продолжает стоять.
      Этот вальяжно-снисходительный жест оказался последней каплей. Лорд Станцель шумно набрал побольше воздуха.
      — Мой король! Твой покорный слуга всепочтительнейше просит прощения за то, что рассердил своего господина…
      — Ну-ну, — снисходительно прервал его Ригер, — ты не так уж и виноват.
      — …непродуманным ходатайством о просьбе его дочери…
      — А вот в этом ты не так уж и не прав! Затея Легины — блажь и бессмыслица.
      — …и смиренно просит позволить ему уйти в отставку! — упрямо закончил старик, запнувшись только под конец, и то почти незаметно.
      — Чушь, — с ходу отмахнулся Ригер. — Если ты устал, отдохни. Если слишком много дел, возьми толкового помощника. Слышал, у тебя внук подрос. Говорят, надежды подает. Что ж ты его к настоящему делу-то не приставишь?
      Удар пришёлся точно в цель. Весы мажордома стремительно закачались, выбирая между собственным оскорблённым самолюбием и будущим Гилла. И хотя его выбор был уже сделан, ему понадобилось немало времени, чтобы осознать это. Ригер терпеливо дожидался, пока лицо лорда Станцеля не обмякло.
      — Ну вот и договорились, — удовлетворённо произнёс он. — Да я бы никогда бы и не поверил, что ты можешь бросить меня. Да ещё в такое время. Этот Эраиджи… Ничего, мы с тобой ещё покажем ему!
      — Конечно, мой король, покажем ему! — эхом повторил лорд Станцель. Он поднял было затуманившиеся глаза на короля, но тут же снова опустил их.
      — Я это знаю, — Ригер уверенно поднялся. — До завтра. Не провожай меня.
      Но на выходе он остановился.
      — Это правда, что твой внук… Гилл, да?… что эта поэма, которой зачитывается вся придворная молодёжь… что это он её написал? — и, получив от мажордома, напрягшегося от неизвестности, к чему клонит король, хриплое "Да, мой король", демонстративно хмыкнул. — Ну-ну!

* * *

      Какой хороший сегодня выдался день. Ригер давно не чувствовал в себе такой свежести и бодрящей лёгкости. Даже старые беды и нерешённые проблемы вдруг обмельчали. У него нет наследника? Ничего, ещё будет. Должна же когда-нибудь Энивре родить сына. Вечная тяжесть от непредсказуемых и неподконтрольных чародеев? Ничего, это он тоже решит. Кстати, предложенный мажордомом способ управиться с ними действительно весьма неплох. Вот будет у него сын… Но на это надо много времени — пока сын подрастёт, пока выучится у них. А сейчас вполне можно пробовать подобрать к ним другой ключик: кто, в конце концов, содержит их на жаловании? А?… Вот то-то и оно!
      С гордой улыбкой король пробежал взглядом по ряду затылков склонившихся у порога его опочивальни придворных и слуг: а смог бы тот же Эраиджи извиниться перед собственным подданным? Вряд ли. А вот он может!
      — Лишиена ко мне, — указал король затылку лорда Дихлеха и, вспомнив об опять стрелявшем днём виске, добавил. — А потом Тар-Легона. Утром приготовьте ванну.
      Спальня встретила его полумраком. Он скинул камзол и с раздражением подумал, что Лишиен заставляет себя ждать.
      От стены отделилась неразличимая в темноте высокая фигура.
      — Кто здесь?!
      В свет одинокой свечи вшагнул Айна-Пре.
      — Меня послали к тебе сказать. Тобой недовольны.
      Первой мыслью короля было — этого не может быть. Он спит и ему снится дурной сон. Никто не смеет так дерзко смотреть ему в глаза!
      …Ригер не выдержал и опустил взгляд в пол. Он почти качнулся от движения воздуха проходившего мимо него чародея. Перед его мысленным взором как живая встала картина медленно-медленно падающей с плахи головы Айна-Пре.
      — Я убью тебя, — беззвучно захрипел король.
      Кого? — ответила ему тишина.
      Ригер поднял глаза.
      В комнате никого не было.
      — Где он?! Как вы посмели его впустить ко мне?! - орал Ригер и так тряс сжавшегося лорда Дихлеха, что у того щёлкали зубы.
      — Кто, мой король? Кого, мой король?
      — Смеёшься?!
      — Никого не было! Никого! К-клянусь жизнью своей дочери! Никто не входил в спальню короля!
      — Не верю!!
      — И не выходил!
      — Лжёшь!
      — Спроси остальных — никто не мог пройти мимо нас!
      Ригер отшвырнул его к стене и бросился к Лишиену.
      — Догнать его и привести ко мне! — и, увидев в глазах Лишиена такое же искреннее непонимание, зарычал. — Того, кто только что вышел отсюда!
      — Стража! — метнулся тот назад, к выходу — и заодно подальше от рассвирепевшего неизвестно от чего короля.
      В комнату вбежали гвардейцы и остановились сразу у входа. На их лицах сквозь готовность выполнить любой приказ, бежать туда, куда скажут, и хватать любого, кто попадётся, светилось то же самое непонимание.
      — Ни-ко-го? — почти простонал Ригер.
      — Никого, мой король! — не в лад громыхнули бугаи и ещё крепче перехватили свои парадные алебарды.
      — Свечи. Сюда. Искать. (Лишиен подскочил к стекленеющему королю и что-то коротко прошептал ему. Тот чуть-чуть оживился.) И перекрыть все выходы из Туэрди! Никого не выпускать!
      Перерыли всю спальню. Перетрясли всё южное крыло дворца.
      Остаток ночи Ригер провёл в своём кабинете.
      — Мой король узнал злодея? — у лорда Станцеля, как и почти у всех сегодня в Туэрди, был уставший и невыспавшийся вид.
      Ригер сжал зубы и отрицательно замотал головой.
      — Кто же мог послать его? — задумался мажордом.
      — Никто его не посылал! — буркнул король. — Лучше займись охраной. Они обленились и зажирели.
      В кабинет вбежал курьер.
      — Меня послали сказать. Заболела принцесса Легина.
      Ригер подозрительно всмотрелся на печального-захлопотанного под стать вести посыльного. Тот сглотнул под пронизывающим взглядом короля и глупо повторил.
      — Послали меня…
      — Вон отсюда! — вспылил Ригер. — Я не лекарь.
      — Мой король устал? — Терсинек участливо вгляделся в лицо короля.
      — Да… Ты прав. Хватит на сегодня дел, — оттолкнул тот недочитанный отчёт.
      Отдохнуть… А как, если в голову постоянно лезет одно и то же?
      — Ты когда хочешь отдохнуть, что делаешь? — неожиданно для самого себя спросил король своего секретаря.
      — Э-э… Гуляю. Читаю.
      — Что читаешь?
      — Старых поэтов.
      — А новых?
      — Мой король имеет в виду… внука лорда Станцеля?
      Ригер впервые за сегодня улыбнулся. Секретарь заметил это и осмелел.
      — Хочет ли мой король, чтобы я почитал что-нибудь из его "Героической поэмы"?
      — Валяй! — расслабленно откинулся король.
      Выпрямившийся Терсинек откинул назад голову, став при этом заметно выше, и уверенно начал.
      — Героическая поэма. Глава третья. Дорогой забытой влекомый, печально пришпорив коня, герой прошептал: "Яд дракона однажды подточит меня. Исполнятся грозные строки, растает невидимый свет и больше не вспомнят потомки той магии древней секрет"…
      Непривычный ритм завораживал и горячил кровь. Ригер вслушивался в наивные рифмы — и не узнавал преобразившегося ими секретаря. Тот словно забыл о короле, делах, службе, уйдя в придуманный мир вечных скитальцев, печальных предсказаний и гордых побед над судьбой…
      — …тобой недовольны…
      — Ч-что? — дёрнулся король. — Повтори, что ты сказал.
      — Там по небу вольный… — сбился секретарь, — там по небу вольный летит. Мой король?…
      — Хватит, — Ригер почувствовал, что у него пересохло в горле. Как будто это он сейчас декламировал "Героическую поэму". — Достаточно. Лучше принеси мне пить.
      …Вернувшись с горячим чайником в руках, Терсинек первым делом бросил тревожный взгляд на короля и заметил, что тот так и сидит в той же самой позе. Впрочем, разнесшийся по залу резкий запах мяты всё же оживил его. Он потянулся к наполняемой чашке.
      — Как раз столько мяты, как любит мой король, — мурлыкал Терсинек, — и мёду не пожалел. Мой король не останется недовольным…
      Не раздумывая, Ригер отдёрнул руку, но всё же опоздал. Чашка треснула под струёй кипятка. Тряся не так уж сильно ошпаренной ладонью, Ригер взвыл — и вовсе не от боли.
      Это же чувство сорвало его с места и погнало прочь из кабинета — прочь!
      Прочь от замерших в поклонах и испуге придворных, прочь от предков-королей на огромных, в полстены, портретах, — прочь!…
       Прочь от страха сломаться под нажимом подло-невидимой и вездесущей воли!

* * *

      Ноги вынесли короля в дворцовый парк. Здесь, под открытым небом, среди наливающихся соком аккуратных деревьев и ровных зеленеющих линий кустарников ему стало легче. Кое-где одинокие фигурки слуг сгребали оставшийся после зимы мусор. Впереди уходила в даль почти сливающаяся в один силуэт парочка придворных. Ригер помотал ладонью с покрасневшими пальцами в холодном весеннем воздухе.
      Да что, на самом деле, с ним? Ничего ж серьезного не произошло… Ну, разбилась чашка. А остальное-то… ведь всё просто намерещилось.
      Нет, не всё — ещё тотночной гость… А может, и этоему показалось?
      Ригер бросил ладонь и, крепко зажмурившись, затряс головой.
      Бред!
      — Няяяв!
      Ригер остановился и уставился на сидевшего посреди дорожки серо-полосатого пушистого котёнка. Ещё бы пару шагов — и он наступил бы на удачливого добытчика здоровенного дохлого голубя. Короля почему-то внутренне передёрнуло от вида разорванных перьев и мёртвой пустоты между не до конца прикрытыми веками.
      — Брысь! — буркнул он и, видя, что зверёныш и не думает двигаться, топнул ногой. — Брысь ты!!
      Ничуть не испугавшийся котёнок поставил одну лапку на дохлую птицу, а выпущенными коготками второй замахнулся на человека.
      — Няв! Нняу-ньо-ньоу-ньии!
      — Не-до-воль-ны? — переспросил отпрянувший король.
      — Няфф!! - почти по собачьи рявкнул котёнок.
      …Ригер опустил отведённую для удара ногу и бочком, бочком, стараясь ни на мгновение не выпускать из вида серый комочек с презрительными глазами, начал отступать… Ему пришлось приложить немало силы воли, чтобы, наконец, отвести взгляд в другую сторону — и не побежать при этом… Вы думаете, я не понимаю, что вы от меня хотите? — зашептал он сам себе. К чёрту! Не сломаете!…
       Якороль!
       Ярешил!
      И будет так, как ярешил.
      …Не сломаете! — рычал он и угрожающе тряс в открытый воздух сжатыми кулаками.
      …Не заставите! — крутился в приступе ярости, топча прошлогоднюю листву и молодую траву.
      На его пути оказалось дерево, а в руках — палка, и он залупил бесстрастный ствол.
      Палка треснула у него в руках. Он выдохся.
      Тупо оглядел измочаленное древко, отшвырнул его от себя и, качаясь, сделал несколько бесцельных шагов… Не сломаете, — бессильно-упрямо повторил он.
      В наступившей тишине проснулся и мгновенно набрал холодную силу резкий треск. Ригер обернулся на него — и замер перед стремительно приближающимся к нему нежданно громадным ворохом ветвей.
      Избитое им дерево рухнуло, содрогнув землю и с размаху хлестнув по лицу замершего короля самым кончиком самой верхней ветки своей сухой кроны…
      — …Мой король, ты цел? Да что же это?… Лекаря, да скорее же!… Говорили же, спилить все старые деревья! Глянь, какая труха!… Мой король, пойдём отсюда!… Да где же этот лекарь?!
      Разноголосый шум, мелькание напуганных и участливых лиц. Жив.
       Пока жив.
      Ригер провёл рукой по щеке. На ладони остались следы крови.
      — Ладно, ваша взяла, — треснувшим голосом прошептал король, невидяще глядя куда-то в гущу поломанных веток. — Легина пойдёт к вам.

* * *

      Дворец отгудел своё. По всем углам Туэрди вдосталь нагулялись сквозняки слухов и охов. Шушукались не столько о неведомом злодее (в его существовании сомневались слишком многие), сколько о выходках Ригера. На обрушенное им дерево не ходил поглазеть только самый ленивый поварёнок, а среди придворных острословцев появилась мода здороваться вопросом "Ни-ко-го?", причём особым шиком считалось повторить исходную интонацию. Апогеем стало появление стишка о том самом предке нынешнего монарха, которому не удалось удержать корону "на своей голове, очень бедной голове". Его передавали друг дружке многозначительным шёпотом, как злободневную новость, а не как дело почти забытой старины.
      За воротами же Туэрди волна слухов была пожиже и обсуждали там, в основном, детали собственноручной поимки королём дерзкого злоумышленника, забравшегося в королевскую сокровищницу. Впрочем, это обсуждение быстро сошло на нет: простой люд любил нынешнего монарха и был готов ждать от него и не таких подвигов. Жалели лишь, что король не расщедрился на публичную казнь преступника.
      А невольная виновница всей этой кутерьмы так ничего о ней не узнала. Поднявшийся в тот же вечер сильный жар спрятал девочку от окружающего мира, уложив её в пуховую постель под тяжёлым балдахином. Легина покорно выпила положенное количество микстур, отдала положенную дань жаркому и вяжущему бреду ночей и в положенное время старенькая лекарша, почти безотлучно находившаяся всё это время при девочке, торжественно объявила о миновавшей опасности и разрешила принцессе вставать, а также принимать гостей, буде у неё появится такое желание. Легина равнодушно выслушала и эту новость, и прозрачную болтовню нянюшки о том, как хорошо нынче на улице, под весенним-то солнышком. Проснулся Рыжик, забавно вылез из-под складок одеяла и притрусил в руки к девочке. Нянюшка не преминула взять его живую возню в союзники, мол, правильно, Рыжик, поднимай хозяйку, хватит уж, и так сколько дней в постели провела. Легина промолчала и этот демарш. Нянька ушла к дверям комнаты шептаться, причем довольно раздражительно… К тебе пришёл мажордом, — вернувшись, очень мягко сказала она, причём настолько мягко, что Легина в очередной раз не смогла не подивиться её умению быстро менять голос… Он и раньше пытался прорваться к тебе, как будто не знал, что ты больна и что тебе не до него, — продолжала нянюшка. У Легины что-то вздрогнуло в груди, но она подавила это что-то… Так я, значит, скажу ему, чтобы он пришёл позже, — затараторила нянюшка.
      — Вот ещё! — в комнату ворвался сердитый громкий голос. — Ты бы лучше, старая, окна открыла. И шторы тоже! Устроили тут… берлогу! Заперлись… как в склепе!
      Всплеснув руками, нянька попыталась было помешать непрошенному появлению лорда Станцеля и его сердитому срыванию всех тех защит от сквозняков, которые она предусмотрительно понавешала в комнате больной. Без толку. Не обращая на неё внимания, лорд Станцель распахнул, наконец, створку окна и только тогда повернулся к растерянно щурившейся на яркий свет Легине.
      — Хоть один умный человек тут, и тот собака! — пропечатал старик и благодарно дёрнул за ухо Рыжика, радостно лаявшего на устроенный им шум и тарарам. — Ну что, королевишна? Кто ж весной болеет? Последнее это дело. Глянь, какая на улице красотища, а ты тут упряталась в тряпишный мешок.
      — Мне и тут хорошо, — Легина ещё подтянула на плечи одеяло. — Чего тебе надо?
      — Как чего? Я пришёл проведать своего друга, — он сел на краешек кровати. — Вот если бы я болел, мне было бы очень приятно, если бы ты пришла меня навестить…
      …Разговор никак не клеился. Лорд Станцель постоянно натыкался на новые и ещё сырые кирпичи, которыми девочка выкладывала стену между ними, но, не понимая причин, не пытался силой разнести досадную преграду. Легина же слишком хорошо помнила, что именно емуотец тогда кричал те слова… Дело немного пошло на лад, когда мажордом удивлённо заметил, что Легина сейчас выглядит не только худой и уставшей, но и повзрослевшей. Девочка оживилась и потребовала подробностей. В числе последних оказалось и разрешение короля на учёбу у чародеев. А так как по капризу судьбы и акустики королевского кабинета Легина тогда не разобрала, из-за чего отец вспылил, то эту новость она приняла гораздо лучше, чем самого лорда Станцеля.
      — А как я буду учиться? И когда? Одна или с кем-то ещё? — засыпала она его нетерпеливыми вопросами.
      — Э-э, не спеши, я всё тебе расскажу, — улыбнулся довольный лорд Станцель. — Когда? Вначале тебе надо будет поправиться. (Подавшаяся вперёд Легина даже кивнула). Как? Как и все остальные ученики чародеев. Я ведь даже сам видел их уроки. Занятно, право!…
      Лорд Станцель долго рассказывал принцессе обо всём, что сам успел разузнать — благодарный ей за тот интерес, с которым она, в отличие от Ригера, выспрашивала его все собранные им сведения. После неожиданно полученного от Ригера разрешения он уже успел встретиться с Кастемой, получить от него согласие от лица всего Круга и оговорить многие детали. Жалко только, что в вопросе клеймёного вора Кастема проявил обычно несвойственное ему упрямство: Легина будет учиться вместе со всеми или вообще не будет учиться. Мажордом уступил…
      Рассказывая о других учениках, лорд Станцель долго колебался, но всё же решился и осторожно открыл ей этот факт. К его сожалению, Легина восприняла его несерьёзно. Точнее, она не обратила на это никакого внимания, а излишне настаивать, привлекая его, мажордом не решился. Гораздо больше она заинтересовалась двумя своими будущими соученицами — Граженой, дочерью провинциального барона, и особенно Дженевой, бывшей плясуньей.
      — Она правда была плясуньей? — широко распахнула глаза принцесса. — Как королевские лицедеи?
      — Да, где-то так, — замялся старик. — Но не совсем.
      — Она, наверное, была во многих странах. Если я попрошу её рассказать мне о том, что она видела, она мне расскажет?
      — Да, вот ещё что! — вспомнил мажордом. — Мы решили ("мы" это был, в общем-то, он сам при небольшом участии Кастемы), что ты будешь учиться инкогнито.
      — Как? — всполошилась девочка. — Я не буду так, как все остальные?
      — Нет. Наоборот. Ты будешь именно как все. Понимаешь ли: принцесса Легина, дочь правителя всей страны — вот это именно не как все. А, скажем, Гина, внучатая племянница королевского мажордома, совсем другое дело. Ты же, право, не будешь против побыть немного моей родственницей? — заговорщически подмигнул он ей.
      Девочка рассмеялась.
      — Гина? Хи-хи… Хорошо, дедушка!
      — Ах ты моя озорница, — покачал головой новоявленный дедушка — и с разочарованием заметил, как вдруг и непонятно почему лицо девочки стало темнеть. Легина откинулась на подушки и отвернула голову.
      — Я устала, — пробормотала она после паузы.
      Словно из воздуха тут же материализовалась нянька и со словами "Утомил дитятко, старый пень, проваливай ужо!" принялась победно выталкивать его из комнаты. Лорд Станцель задержался.
      — Я думаю, Дженева расскажет тебе обо всех дальних странах и городах, которые видела.
      Легина посмотрела на него долгим взглядом.
      — Ладно, иди… дедушка.
      Лорд Станцель кивнул — и постарался не показать внезапно кольнувшую его мысль-сожаление о Легине: а ведь некрасивой уродилась.
      И, спрятав эту правду на дне своих глаз, вышел из комнаты…

Глава 5. Прочные нити, тонкие узоры