Мы переглядываемся.
— Почему нет, — говорю.
— Так я приготовлю, — кивает старый трактирщик. — Можете хоть среди ночи приходить, стукнете в ставень, что под вывеской, я открою.
— Олли, — негромко зовет дед, — спасибо.
— Рад служить, господин, — так же тихо отвечает Олли. — И… рад, что вы встретились.
— Чудные дела, — говорю, когда мы выходим на улицу. — Вот уж не думал, что встречу здесь деда…
— Олли у меня капитаном стражи был. Соображает быстро, и глаз до сих пор верный. Надо же, как тебя выцепил! На Юличку, говорит, парень похож, — а ты ведь и не сказать, чтоб вылитый… так, в глазах что-то.
Судьба, думаю.
— Дорогу-то запоминайте… — Дед сворачивает в сбегающий на самый берег переулочек. — Пригодится. У нас при обители гостиница для странников, имен там никто не спрашивает и дел тоже. Если вдруг укрыться — лучше места не найдете.
— Плохо тебе там? — спрашиваю я.
— Душно. Тошно. Не для меня такая жизнь. Брат Покаяние, тьфу!
— Дед… а давай с нами! Ты даже можешь нас и не ждать, мы втроем тут, Ясек тебя проводит до нужного человека, а тот через горы переведет. Мама обрадуется…
— Я клялся, — глухо отвечает дед. — Иначе кто б меня за ворота выпустил, я ж по приговору там. Никуда мне уже не деться… не уйти.
Мы выходим к морю, сворачиваем на бегущую вдоль берега тропку. Здесь остро пахнет водорослями и солью, совсем рядом разбиваются о камни прозрачно-серые волны, и временами до нас долетают брызги. Вдалеке, у самого горизонта, белеют паруса.
— Свет Господень, — выдыхает дед, — как же я ненавижу эту коронованную сволочь…
4. Карел, наследный принц Таргалы
Сегодняшнее утро почему-то напоминает мне другое… Утро после совершеннолетия Карела. Нет, нынче он не бледный до лиловости и вряд ли будет плескать себе в лицо водой из фонтана… но некоторая помятость есть, есть. И тени под глазами… опять, что ль, не спал ночь? А что, очень может быть: Готвянь только начала просыпаться, на улицах лишь редкие рыбаки, спешащие на рынок, и ратуша в рассветном тумане кажется призрачной.
— Побродим? — спрашивает Карел. — Пройтись надо… засиделся.
— К морю, — предлагаю я. Вчера, возвращаясь из обители, мы с Лекой долго не могли свернуть с тропки над берегом: очень уж завораживает эта даль, этот запах, шорох волн… и почему-то всплывает в памяти степь перед рассветом.
— Пусть к морю. Мне лишь бы ногами перебирать… думается лучше.
— Что-то смурной ты какой-то, — говорю. — Совсем делами завалили?
Карел не сразу отвечает. Идет, уставясь под ноги… и вдруг отвечает:
— Знаете… кажется, я решился.
— На что? — спрашивает Лека.
— Поговорить с отцом. О мире с Подземельем. О том, что нельзя так больше, мы просто не выдержим, запас прочности вычерпан до дна…
— Ты никогда не говорил с ним об этой войне?
— Боже мой, нет! — Карел даже головой мотнул. — Это та тема, от которой он свирепеет. Но нельзя же все время молчать! Ведь все хуже и хуже… В конце концов, я уже совершеннолетний, а это включает право голоса в королевском совете.
— Карел, — Лека останавливается, — я хочу задать тебе один вопрос. Не в обиду и не для ответа. Ты осознаешь риск?
Карел пожимает плечами:
— Думаю, да.
— Не уверен, — бурчит Лека. — Ладно… в конце концов, он же твой отец. Хотя, скажу честно, не нравится мне эта затея.
— Предложи что-нибудь лучшее. — Карел почти кричит. — Хоть что-то! Что угодно, лишь бы был толк!
— Карел… все, что приходит мне на ум, еще хуже.
— Вот и молчи.
— Молчу, — вздыхает Лека. — Просто я боюсь, вот и все. Кошки душу дерут. Глупо, наверное.
А я смотрю на Карела, упрямо сжавшего губы, — и вспоминаю обидные слова деда: «Щенок, он шагу не ступит против воли старого волка». Ты ошибся, дед. И, прах меня забери, я этому рад.
— Лека, это его страна, — говорю. — Он прав. Ты прав, Карел, слышишь? Уж кто-кто, а ты имеешь право беспокоиться о будущем Таргалы.
— Я и не говорю, что не прав. — Лека передергивает плечами. — Просто мне тревожно.
— Да и мне не так чтоб спокойно, — хмуро признается Карел. — Вы-то как, устроились? Может, все-таки ко мне?
— Если б ты только знал, как мы устроились, — улыбаюсь, вспомнив вчерашний ужин и сегодняшний завтрак, — ты сам сбежал бы к нам. Серьезно тебе говорю!
Улица выводит нас к порту. Здесь, верно, вообще не спали… Карел рассеянно обозревает бестолковую на наш неопытный взгляд сутолоку и сворачивает на мощенную ровной известняковой плиткой набережную.
Я приостанавливаюсь, рассматривая стоящий у причала корабль. Никогда не думал, что они настолько… так огромны. Потемневший борт нависает над головой, как крепостная стена, а свернутые паруса кажутся отсюда, снизу, вровень с облаками.
— Нравится? — Рядом останавливается молодой, чуть старше Карела, парень. — Моя. Игрушка!
Таким голосом Вагрик говорил о своем Ясмине…
— Хорошенькая игрушка, — бормочу я. — С такой управиться…
— Да ладно! — Парень довольно усмехается. — Ты, видать, приезжий? Надолго в Готвянь?
— Как получится, — неопределенно отвечаю я.
— А потом?
— В Корварену.
— Я думал, может, морем куда собрался. Ищу фрахт.
Я хочу спросить, что за штука такая — фрахт, но тут к нам подбегает мальчишка и дергает моего собеседника за рукав:
— Вик, слышь, Вик! Тебя в конторе какой-то хмырь спрашивает! Важный — страх! Конторские перед ним на цырлах!
— Вот прям-таки меня?
— Ну!
— Бывай, парень! — Вик хлопает меня по плечу, поворачивается и шагает прочь. А я бегу догонять ребят.
— Когда ты думаешь… этот разговор? — спрашивает Лека.
— Лучше, наверное, вечером… То есть, конечно, лучше было бы с утра, но на утро отец уже назначил прием старшин.
— Завтра утром, — быстро говорит Лека.
— Нет. Мне бы до вечера не раздумать… Лека, ну неужели я совсем уж трус: так выгадывать время для разговора с собственным отцом!
— Я бы назвал это дипломатией, — серьезно отвечает Лека. — Уж больно разговор серьезный.
— Сегодня вечером. — Карел поправляет берет и зло щурится.
— Тогда так… — Лека кладет ладонь Карелу на плечо, сжимает. — Мы будем ждать тебя. Возле ратуши, у фонтана. С обеда… мало ли, вдруг ты раньше… и — хоть до ночи. Хоть до утра, Карел, слышишь? Обещай мне… — Лека запинается.
— Что?
— Обещай, что ты выйдешь к нам после этого разговора, что бы ни случилось. Обещай, что тебе помешает выйти только арест.
— Арест?! Лека… ты спятил.
— Может быть. Так обещаешь? Карел?
— Лека, что за ерунда… Хорошо, обещаю. Но с чего ты…
— Я извинюсь, если окажется, что ерунда, — глухо отвечает Лека. — С удовольствием извинюсь.
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Брат библиотекарь провожает нас до садовой калитки.
— Знаешь, Серж, я…
— Анже! Ну отвлекись ты хоть на пару минут от этого дознания. Посмотри, что за благодать вокруг… Хочешь, я тебя с Серебряной Струной познакомлю? А то слов нет, как надоело его сагу по полпорции в день получать.
Пожалуй, я и в самом деле отвлекся на пару минут — на раздумья о знакомстве с Мишо. Но… нет, не ко времени! Не до того.
— Гнетет меня Лекина тревога, Серж. Будто и впрямь что случится. Да ведь и может: уж то, что Лютый на мир с Подземельем не пошел, мы знаем точно!
— А я, чтоб ты знал, о тебе тревожусь. Гонишь… как там Лека твой говорил: «Как на вражьи похороны»?
Я улыбаюсь.
— Серж, я обещаю — обещаю, слышишь? — рассчитывать свои силы. Усталым я туда не полезу.
— И на том спасибо, — шутливо благодарит Серж. — Значит, к тебе и за работу?
— Да. Я отдохнул у брата библиотекаря, и до ужина полно времени. Жаль, что нет у нас хоть чего из вещей Карела…
6. Вечер в «Морском змее»
— Он выгнал меня, — произносит Карел — незнакомым, чужим и мертвым голосом.
— То есть? — Лека откровенно радуется: ведь взаправду ждал ареста Карела, и последний час мы всерьез обсуждали, как могли бы его вытащить. — Не захотел говорить?
— Да нет, — бесцветно возражает Карел, — поговорили.
Рука его поднимается к непокрытой голове — и падает. Прах меня забери!.. Я оглядываюсь на ратушу. Кажется, я понимаю, как они поговорили.
— Уйдем отсюда, — говорю. — Потом все разговоры. Карел, пошли с нами… Ну, встряхнись! Пойдем.
Его приходится брать за локоть и тащить.
— Куда? — наконец спрашивает он.
— В «Морского змея». К нам. Хочешь выпить?
— Да… Нечистый меня задери, да.
— Ну так вперед!
Я ускоряю шаг, свирепо глянув на Леку: «Молчи пока!» — но Лека, кажется, и сам уже понял.
Мы долго идем молча. Первым заговаривает Карел.
— Он выслушал. А потом… Свет Господень, таким я его не видел! Поговорили, да! — И Карел хрипло смеется.
Я распахиваю дверь «Морского змея», впихиваю Карела внутрь.
— Ты боялся моего ареста? — Карел берет Леку за плечи, трясет. — Нет, он всего лишь меня выгнал. Вытурил. Взашей, Нечистый меня раздери…
— Тебя, кажется, это удивило? — спрашивает Лека. — Выпьешь?
— Да. На оба вопроса — «да».
Мик, молодой хозяин, уже подбегает с вином. Видно, углядел — что-то не так.
— Еще вина, — приказывает Лека. — И закуски. Плотной.
— Сию минуту!
Карел выпивает кубок вина залпом, как воду. Вряд ли он чувствует вкус. У него трясутся руки, вино переливается на подбородок, капает на воротник.
— Налей еще, — просит он.
Мчится слуга, сгружает на стол еще два кувшина вина, поднос с холодным мясом, хлебом и сыром, тарелки с жареной рыбой. Я кладу на хлеб два куска мяса, протягиваю Карелу:
— На, заешь. Не надо тебе напиваться. Легче все равно не станет, серьезно тебе говорю.
— Не станет, — кивает Карел. Берет еще кубок. Выпивает. Роняет кубок на стол; недопитый глоток растекается по столешнице кровавой лужицей. Карел смотрит на хлеб с мясом и снова тянется к вину.
— Хватит! — Лека придерживает его руку. — Серега дело говорит. Заешь. И скажи все-таки: чему ты удивлен? Я говорил тебе, что толку не будет.
— Я… ну да, я удивлен. Я, Нечистый меня задери, больше чем удивлен… я поражен, ошеломлен и не знаю что еще. Он должен бы понимать, что ждет нас. А он… — Карел берет-таки хлеб, но до рта не доносит; руки дрожат, мясо падает на стол, в винную лужицу, расплескивая кровавые брызги. — Он чуть не убил меня. Он… Я видел его всяким, но никогда — таким. Или… или вы тоже считаете меня трусом? Бесхарактерным слизняком, гномьей соплей? — Карел смеется, хрипло, мотая головой… В глазах его блестят слезы. — Вот я удивлен, а ты, — он тычет трясущимся пальцем в Леку, — нисколечко! Он ведь отрекся от меня по всей форме — а ты не удивлен. Почему, а?
— Сказать тебе? — Лека смотрит на Карела долгим взглядом, наливает себе вина. — Хорошо. Я скажу, почему не удивлен, почему говорил, что толку не будет… Почему не стану звать тебя к себе домой, хотя очень этого хочу… Знаешь что, Карел, нечего нам здесь делать. Закончим ужин в комнате. Хозяин!
— Да, господин.
— Все — к нам в комнату.
— Еще вина?
— Да! — Карел поднимается, широкие ладони тяжело ложатся на столешницу. — Еще столько же.
— Как прикажете, господин.
— Пойдем, Карел.
— Ты обещал сказать… почему ты не удивлен, а?
— Пойдем в комнату, там скажу.
Я отстаю от них на пару шагов. Говорю Мику и подошедшему на шум Олли:
— Не надо вина. Он и так разошелся, от вина только хуже станет.
— Что-то случилось, молодой господин?
— Да. Случилось… Вы все узнаете сами, почтенный Олли. Вся Таргала узнает… Или я не понимаю этого короля. Мы, наверное, уедем поутру, Олли. Спасибо вам.
— Что вы, молодой господин! Вам спасибо! По нынешним временам редко кто платит полновесной монетой… а вы ведь знали, что я принял бы вас и так.
Хлопает задняя дверь, на миг впустив вой ветра и далекий гул штормового прибоя. Олли подзывает служанку, кивает на наш стол:
— В комнату к молодым господам. Все, кроме вина.
Я выскакиваю во двор, переглядываюсь с Лекой. Карел стоит, запрокинув голову, ловит лицом редкую морось. Спрашивает глухо:
— Нужно ли ждать весну? Я и так знаю, что она принесет… Я не хочу этого видеть.
7. Ночь молчания
Мы покидаем Готвянь на рассвете. Я расплатился с Олли, он собрал еды в дорогу.
Карел молчит. Вчера он долго стоял во дворе «Морского змея», глядя в темное небо. А когда вошел-таки в комнату, попросил:
— Не говори ничего сейчас, Лека, друг… Хватит с меня на сегодня. О том, какой я малодушный трус, ты не скажешь ничего нового. А что я глупец — я понял и сам. Хватит. Остальные откровения оставь на завтра.
— Поешь хотя бы.
— Не хочу. — Карел упал на кровать, лицом в подушку, плечи его мелко затряслись. Лека покачал головой и молча погасил лампу.
Не знаю, заснул ли Карел, а мы с Лекой не спали. Сидели, прижавшись друг к другу плечами. Молчали. Смотрели на Карела — глаза привыкли к темноте, и его движение мы бы не пропустили. Но он не шевелился.
— Вставай, — сказал Лека, когда предрассветные сумерки опустились на мир звенящей дождем тишиной. — Вставай, Карел. Не надо нам здесь оставаться.
Карел сел, тряхнул головой:
— Ты о чем?
— Хочешь еще поговорить с отцом?
— Я?! Боже упаси, нет!
— А с матушкой?
Карел встал. Поймал Лекино плечо:
— Как ты догадался?
— Просто, — вздохнул Лека. — Представил себя на твоем месте.
— Неприглядное, должно быть, зрелище, — хмыкнул Карел. — Знаешь что? Зря ты вчера не дал мне напиться.
— Успеешь.
— Я хотел вчера… Мне стало бы легче.
— Ошибаешься.
— Я что, не имею права?! — вспылил Карел. — У меня что, не только чести не осталось, но и головы на плечах?! Свет Господень! Меня надо водить за ручку и вытирать сопли?!
— Знаешь что? — Я подошел к Карелу вплотную и взглянул ему в глаза… больные и бешеные глаза опозоренного рыцаря. — Это я вчера велел хозяину не приносить вина. Хочешь, дай мне в морду! Серьезно, Карел. Может, тебе станет легче.
— Не станет, — буркнул Карел. — Поехали, раз уж решили. Но вечером… Помните постоялый двор, в котором мы ночевали перед Готвянью? Так вот, там я напьюсь. Нам все равно надо где-то ночевать, а там… там самое отвратительное пойло из всех, что я пробовал в жизни. Таким только и надираться с горя. И — обещайте, что не станете меня останавливать.
— Ладно. — Лека затянул дорожный мешок, взвалил на плечо. — Если не начнешь буянить. Пошли.
Мы гоним коней навстречу рассвету, и впервые в жизни скачка не доставляет мне удовольствия. Пустая дорога летит под копыта, моросит нудный и холодный, истинно осенний дождь, а я думаю: Таргале не избежать войны. Если не мы, то империя. И глупо пропускать империю вперед. Но… куда же девать тогда нашу дружбу с Карелом?
ГНЕВ КОРОЛЯ
1. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Пробовать «самое отвратительное пойло» у меня нет ни малейшего желания. Поэтому я снова беру в руки серебряную змейку Лекиного амулета. Я слышу хриплый смех Карела… хлопает дверь, шуршит дождь… забрехал невдалеке пес…
— У Таргалы нет больше принца! Слышите, нет! Король будет править вечно, до самого конца!
— Заткнись! Еще не хватало тебе загреметь в каталажку.
— За что?! За правду?
— За оскорбление короны.
— Лека, друг… постой. Скажи — ты мне друг?
— Да! Да, да, да! Успокоился? Пойдем спать, Карел. Завтра ты пожалеешь, что сегодня перебрал…
Нет, не хочу я стать свидетелем этакого безобразия! Вряд ли Лека станет раскрывать свою тайну пьяному вдрызг собеседнику.
Дальше, дальше! В Корварену.
Вот они, ее белые стены и черепичные крыши, и жухлые яблони, и рано облетевшие клены. И разносится по пустынным улицам зычный голос герольда: «Карел, сын мой и наследный принц, лишается отныне прав на наследие мое, на имя мое и герб мой!» Герои моего дознания, идущие по улице Яблонь к переулку Веселого Ваганта, прекрасно его слышат.
— Я горжусь дружбой с тобой, слышишь, Карел? Клянусь в том Светом Господним и кровью своей!
— В тебе достаточно и храбрости, и чести, и твой отец только потому не видит этого, что привык судить людей по себе. Я пошел бы с тобой в любую драку, хоть на смерть, — только позови.
А ведь Мишо оказался прав, думаю я. Раскопал же… ведь ни один менестрель, кроме него, не рассказывает о том, что Лютый отрекся от сына еще тогда… до его плена в Подземелье. «Подземелье чтит принца Карела и всегда будет чтить, — слышу я гнусавый гномий голос, в котором печаль и торжество. — Мы помним, какой путь прошел он ради мира».
Память людей коротка, но я — я не забуду никогда, Карел. Я не знаю, что еще тебе предстоит, — теперь я вижу, нельзя полагаться на легенды, — но и того, что пережил ты в эти две ночи и два дня, хватило бы иному, чтобы сломаться.
Правда, тебе повезло на друзей.
2. Друзья
— Во всей этой истории есть, по крайней мере, одна хорошая сторона, — говорит Карел. Похоже, после отвратительной ночной попойки и дня бешеной скачки ему и впрямь стало легче. Они ведут уставших коней в поводу, сапоги шуршат в ворохах кленовых листьев, глашатай смолк, и на Корварену опустилась тишина. На улицах ни души — хотя какой чудный денек! Впрочем, улица Яблонь всегда пустынна, а переулок Веселого Ваганта оживает разве что после лекций.
— То, что тебе удалось напиться до свинского состояния и даже побуянить? Да, это достижение!
— А то! Но я о другом. Мне не придется жениться.
— Ну да, — Лека усмехается, — ты ж помолвлен… я все забываю спросить — кто невеста?
— А, какая-то кукла из ханджарских принцесс.
— Ясно…
— Что тебе ясно? — не слишком дружелюбно интересуется Карел.
— Сначала император выдает за тебя дочку, потом приходит на помощь зятю. — Лека передергивает плечами. — В итоге Таргала возвращается в материнское лоно Великой Хандиарской империи.
— А ты соображаешь, друг мой Лека, — тянет Карел.
— Пришло время откровенности, Карел. И боюсь, у тебя будет причина обидеться: ведь мы знакомы уже два месяца, а ты не знаешь обо мне правды.
— Ну и?
— Моя мать — Марго, твоя сестра.
— Свет Господень! — Карел останавливается. — А отец?
— Андрий, — пожимает плечами Лека. — А ты что подумал?
— Да так, извини. Я, наверное… постой! Так, значит, ты шпионишь для Двенадцати Земель?
— Где ты видел шпионящего принца, Карел?! Я учусь. Правда, матушка чересчур высокого мнения о корваренском Университете… но зато мне понравилась Корварена.
— А ты? Честно говоря, на телохранителя ты непохож.
— А на друга?
— Он мой побратим! — Принц Валерий смотрит на Карела и передергивает плечами. — Понял?
— А почему вы тайно здесь? Если не шпионите? Лека… Валерий, ты ведь мог приехать официально, тебя бы приняли с почетом…
— Последний разговор с отцом не излечил тебя от наивности? Карел, я здесь тайно, потому что мой отец знает, чего можно ждать от моего деда. Так что — нет здесь никакого Валерия. Я — Лека. А это — Серега, мой брат. И то, что ты теперь знаешь обо мне… я тебя как друга прошу, Карел, пусть это останется тайной.
— Прежде всего — от короля Анри Грозного? Ладно. Нужна тебе моя клятва?
— Карел, ну что ты несешь! Я тебе верю и без клятв. А что до сих пор не говорил… ну извини. Я не тебя боялся.
— Понимаю. Знаешь, Лека, я буду звать тебя братом. Племянник — это как-то, знаешь… не то.
— Ладно… — Лека улыбается. — По рукам. Пойдем, Карел.
— Лека, брат… ты уверен, что твоя хозяйка захочет видеть меня в своем доме?
— На что ты хочешь поспорить?
— Боже мой, ни на что! Просто я… видно, я и в самом деле трус.
— От этого есть хорошее средство, братец. Давай-ка сходим сегодня к маэстро! Два часа работы шпагой — и ты вспомнишь правду о себе.
— Он меня не примет.
— Посмотрим.
Карел поправляет капюшон плаща. Хмыкает. Произносит, усмехаясь:
— Наша контрразведка никуда не годится.
— О чем ты говоришь, Карел?! У вас вообще нет контрразведки. Ваш Департамент Контроля вот уж пять лет как в полном составе работает на императорскую Когорту Незаметных.
3. Мадам, герольд и маэстро
— Мадам Урсула, добрый день! У нас гость — надеюсь, не будете против?
— Ну что ты, Лека, я всегда рада вашим… — Тут Карел скидывает капюшон и делает шаг вперед. Глаза мадам Урсулы расширяются: она узнала, и она уже слышала королевский указ. Мадам Урсула выпрямляется, становясь еще больше обычного похожей на норовистую лошадь, и заявляет с внезапной твердостью:
— Разумеется, я не буду против! Можете гостить в этом доме столько, сколько пожелаете, молодой человек! Я велю приготовить вам комнату. Полагаю, вы предпочтете второй этаж, рядом с друзьями?
— Да, благодарю вас, — только и успевает сказать Карел.
— Не стоит благодарности, — категорически произносит мадам Урсула. — Прошу к столу. Вы пришли удачно: обед как раз готов.
Со скудным обедом разделываемся быстро и молча. Карел пребывает не то в глубокой задумчивости, не то попросту в оторопи, говорливая мадам Урсула тоже не раскрывает рта — по всей видимости, прекрасно понимая состояние гостя.
И только на улице Яблонь, привычно потянувшись к берету и опустив руку, Карел выдавливает:
— Я боюсь идти во дворец. Я… Боже мой, я так хочу поговорить с матушкой, но… отец прав, я трус. Я боюсь встретить его.
— Тогда давай начнем визиты с маэстро, — говорит Лека. И мы возвращаемся на Веселого Ваганта, к университетской калитке, к привычной повседневной дороге.
«Объявляется лишенным чести и имени, герба и положения», — несет ветер вместе с кленовыми листьями. На площади перед Университетом, окруженный вагантами, герольд читает указ.
— Идем мимо, — цедит сквозь зубы Лека.
— Ну уж нет, — возражает вдруг Карел. — Я, Нечистый меня задери, хочу это послушать!
— Он уже заканчивает. А мы опаздываем.
— Ничего! — Карел зло усмехается и твердым шагом подходит к побледневшему герольду.
— Добрый день, сэр Эдгар. Не откажите в любезности, повторите для меня с самого начала.
— Я… да, конечно… — Герольд покрывается малиновыми пятнами. — Но я…
— Это ваш долг, не правда ли? — мягко подсказывает Карел.
— Да, р-разумеется… с-сейчас, мой… сейчас. Да. — Герольд трясущимися руками расправляет пергамент с указом. — «Сим утверждается… по слову короля и воле его… да будет нерушимо в веках. Карел, сын мой и наследный принц, лишается отныне прав на наследие мое, на имя мое и герб мой… и объявляется лишенным чести и имени, герба и положения… ибо недостоин сей высокой доли… по трусости своей и м-малодушию… и не желаю от сего дня ни видеть его, ни слышать о нем. Анри, король Таргалы».
— Благодарю вас, сэр Эдгар.
— Не за… т-то есть всегда к вашим… простите…
Кто-то позади герольда издевательски хохочет. Бог весть, кому предназначается этот смех… но Карел не опускает взгляда. Он кивает герольду, поворачивается и, расправляя плечи, идет к фехтовальному залу. Лека, криво улыбаясь, печатает шаг локоть к локтю с ним. И я вдруг понимаю — и это странно, — что готов отдать жизнь за любого из них. Маэстро встречает нас у входа в зал. Хмур он больше обычного — и, кажется, малость пьян.
— Гадал, придешь ли, — кивает он Карелу. — Уважаю. Между прочим, ка мне вчера адин хмырь падкатился. Велел тебе передать, если придешь, что в Ханджее тебя примут с пачетом и ат абещания насчет Ирулы не атказываются.
— Вот как? — бесстрастно спрашивает Карел. — Еще что?
— Этим паручение исчерпывается. Но я еще скажу — мне интересна, что ты атветишь. Лична мне.
— Хорошо. Из уважения к вам, маэстро Джоли, — и только! — я отвечу. К Нечистому в задницу Ханджею, Ирулу и неуемные аппетиты императора. Мое место — здесь. Вам ясно? Так и передайте.
— Я? Нет. Палагаю, эти типы найдут другой спосаб узнать твой атвет. — Маэстро сверкает глазами. — Я гаржусь знакомством с табой, Карел! Клянусь, ты прав. Толька так с ними и нада. Если теперь ты не можешь платить за уроки, я буду заниматься с табой проста так.
— Вы не любите своих, маэстро Джоли?
— Я не люблю императара. Иначе… А, к Нечистаму их всех! Время идет, и его нельзя упускать. В пазицию!
4. Посол империи
— Зайдем в «Ваганта»? — спрашивает Лека.
— Нет. Я не хочу никого видеть.
Калитка скрипит, мы выходим в укрытый сумерками переулок, внезапный ветер швыряет в лицо пригоршню осиновых листьев…
— Вам передали приглашение, принц?
Перед нами стоит… наверное, тот самый «хмырь», что «подкатился» вчера к маэстро. Лица не разобрать в тени широкополой шляпы. Неброский, но добротный дорожный плащ поверх черной куртки, штаны заправлены в высокие сапоги, и пояс оттянут, похоже, не только кошельком, но и парой кинжалов. Тонкие пальцы ласкают эфес шпаги, взблескивают камни в перстнях.
— Я не принц. — Карел отступает вбок, уходя от калитки к стене.
— Не будем играть словами. Кем бы ни были вы сегодня, передо мною — будущий король Таргалы.
— Под рукой великого императора? — Карел зло щурится.
— Да, — кивает имперец. — Мы окажем помощь принцу в обмен на лояльность короля. Или это хуже, чем нынешние разор и запустение? Или принц предпочтет забыть о великом будущем и безропотно отправиться в изгнание? Шататься по дорогам, голодать и безвестно сложить голову? Оставив свою страну на растерзание подземной нечисти?
— Я предпочту остаться здесь, — голос Карела звенит металлом, — и не советую вам становиться на моем пути.
— Горе лишило вас рассудка, принц, — вкрадчиво говорит имперец. — Я помогу вам, пусть против вашей воли, но ради вашей же грядущей славы.
Кончик шпаги Карела, почти невидимый в сумерках, целится имперцу в горло:
— Проваливайте!
Имперец отступает на шаг и коротко свистит. Из дверей «Веселого ваганта» выскакивают трое. Еще пятеро возникают из укрывшей стену Университета густой тени. Неприметные, неброско одетые типы со шпагами в руках.
— Живыми, — приказывает имперец. — Всех.
Карел скалится. Свет Господень, думаю некстати, как похож он на отца! Одно лицо… и кто бы подумал, что настолько разнятся души! Любимая шпага Карела, оружие бретера или авантюриста, сливается с сумерками и превращается в ветер. За нею мелькает серая молния Лекиного клинка. Я иду вперед и встречаю атаку… и время замедляется, и мир исчезает за звоном клинков, за злым дыханием, за росчерками шпаг…
5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене
Вот оно, думаю я, вертя в пальцах Серегин амулет. Верно говорят — рано или поздно, так или иначе, но правда явится на свет. Карел хочет мира — и отец отрекается от него. И что же? Тут же, невероятно быстро можно сказать, сразу же — приглашение в империю, напоминание о свадьбе, намеки на будущее могущество под рукой тестя-императора. Так надо ли теперь гадать, кто стоял за Смутными временами?! По мне — все понятно. Имперец не счел нужным даже выждать время, чтобы хоть казалось, что известие дошло до императора, что приглашение стало ответом. Нет, он действовал бесстыдно и нахраписто — все равно что заявить открыто: твои беды, Карел, — наших рук дело, и мы добьемся твоей покорности, не добром, так силой. И что было бы с Карелом, не окажись рядом Валерия и Сереги?! Поистине сам Господь свел их вместе…
Вот они, доподлинные корни Смутных времен…
…— Все целы? Не зря я вас учил! Маладцы, какие маладцы!
— Лека, что у тебя с рукой?
— Пустяки, царапина.
— Дай стяну пока.
— Если бы не вы, маэстро… Свет Господень, вовремя же вы подоспели!
— На звон шпаг, ребята… на звон шпаг. Примите савет бывалаго ваяки, парни, — исчезните. Аставаться в сталице теперь — самая что ни на есть дремучая глупасть.
— Да… вы правы, маэстро Джоли. Спасибо вами за этот урок, и за все прежние. Прощайте… надеюсь, не навсегда!
— Пращай, Карел. Удачи тебе, принц…
Я ловлю обрывки разговоров. Это потому, что на самом деле я устал, сильно устал, а ведь обещал Сержу… Хватит уж на сегодня, Анже! Но руки медлят, серебряный волк не хочет отпустить меня… Еще чуть-чуть, ладно?
…— А чего мне ждать от Двенадцати Земель?
— Нам нужна свободная Таргала, свободная и сильная. Ты веришь мне, Карел?
— Тебе — да. Но твой отец король может думать иначе.
— Карел. — Лека передергивает плечами, морщится. — Клянусь Светом Господним и кровью своей, что бы ни задумал ты для спасения своей страны, я пойду с тобой и помогу тебе, и мой отец король одобрит это. Командуй, Карел.
— Я не могу покинуть Корварену, не повидавшись с матушкой. И… надо бы мне взять кое-что из моей комнаты.
— Так пойди и возьми.
— Я ныне нежеланный гость во дворце. Мне придется пробираться тайно… по-воровски. — Карел встает. — Но, клянусь Светом Господним, я пойду!
— Я с тобой.
— Серега, не надо. Я знаю дворец, я пройду там с закрытыми глазами. Ты только помешаешь.
— Один ты не пойдешь. И потом — у нас найдется кое-что для этой вылазки.
6. Ночная вылазка
— Ух ты! Ничего себе! — Карел вертит головой, разглядывая темную комнату «глазом совы». — Вот это да! Свет Господень, ну и штука! С такой можно пройти мимо любой охраны!
— Да, если она ослепла, оглохла и разбита параличом. Никогда не переоценивай магию, Карел. Это только подспорье, а полагаться все равно нужно на себя. Мы с Ясеком проводим вас до дворца.
— Зачем?
— Вам нельзя идти туда с оружием — но идти безоружными по Корварене тоже не дело.
— Да, пожалуй… — Карел заметно конфузится, и я снова думаю: отпусти его сейчас одного — на раз в неприятности влипнет! — Я должен был и сам об этом побеспокоиться.