После ужина, когда Питер ушел спать, Гэвин, Нора и Вильям решили немного выпить в гостиной. Вильям постоянно смотрел на Нору, не скрывая того, что считал ее человеком, вмешивающимся в чужие дела. Наконец Нора сжалилась над Гэвином и сказала, что собирается перед сном взглянуть на животных.

– Ты разрешаешь ей входить сюда? – спросил Вильям, когда она ушла.

– Отец, разве ты не понимаешь? Это и ее дом. Она ходит, где хочет.

– Тогда сделай с этим что-нибудь. Неужели я вырастил не мужчину, а тряпку?

– Вероятно. – Гэвин был вне себя от злости. – Конечно же, я не решусь указывать Норе, где она может, а где не может ходить в ее собственном доме.

– Тебе пора... Черт возьми, что это за шум? За дверью слышался безумно громкий стук. Гэвин тут же прошел к двери и открыл ее. В эту же минуту в гостиную ввалился Осберт. Он раздраженно кричал из-за того, что ему долго не открывали.

– Убери отсюда это создание! – крикнул Вильям.

– Это ведь Осберт.

– У него есть имя? – спросил Вильям с ужасным сарказмом.

– У них у всех есть имена. Вначале это звучит немного странно, но потом привыкаешь.

– Я не собираюсь к этому привыкать. Не здесь. Ты знаешь, каким был когда-то Стрэнд-Хаус?

– Конечно, знаю. Ты довольно часто рассказывал мне о нем.

– Это место было воплощением красоты и милосердия. А ты позволил им превратить его в зверинец.

– Это не зверинец, это заповедник – место, где находят покой и исцеление...

– Сентиментальная чепуха! Убери от меня эту птицу!

– Не маши так на него своей палкой, – резко сказал Гэвин. – Ты его испугаешь.

Но было уже поздно предупреждать. Вильям замахнулся своей палкой на Осберта, едва не задев клюв птицы. Осберт разозлился и приготовился к атаке. Тут вмешался Гэвин, попробовав удержать рассвирепевшую птицу, но Осберт вывернул свою шею назад и, вытянув ее, ущипнул Гэвина. Тот взвизгнул и быстро направился к двери. Вытолкнув Осберта из комнаты, он захлопнул за ним дверь.

– Здесь не место этому существу! – кричал Вильям. – Он очень злой.

– Он не злой, – сердито проговорил Гэвин, потирая руку. – Ему просто не нравится, когда на него нападают. Если ты этого не повторишь, все будет в порядке.

– Я? И ты еще смеешь обвинять меня?

Гэвин вздохнул.

– Это дом и Осберта, – заявил он, зная, как странно это, должно быть, звучало для человека, который учил его верить только в материальные признаки успеха.

– Они забили тебе голову чепухой, – резко констатировал Вильям. – Раньше ты никогда не сказал бы такой глупости.

– Нет, не сказал бы, – произнес Гэвин, как бы удивляясь самому себе.

– Итак, ты признаешь это? Слава Богу, ты видишь истину.

– Только о какой истине ты говоришь, отец? Я начинаю задумываться, одна ли у нас с тобой истина. Может быть, они разные, и уже давно.

Вильям не обратил на его слова внимания.

– Ты признаешь, что это место и эти люди портят тебе мозги. Подумай о том, что они делают с твоим сыном. Ты должен забрать его отсюда, пока не поздно и его еще можно спасти.

– Не думаю, что он нуждается в спасении от кого-то или чего-то, – возразил Гэвин. – Я рад, что он получает такие знания.

– Чепуха! Парень растет. Он должен научиться быть мужчиной. Твоя обязанность – увезти его отсюда и проследить, чем он будет дальше заниматься.

– Это не так просто. В письме я объяснял, что по закону о нем заботятся местные власти, и я не могу забрать его без их разрешения.

– К черту местные власти! Всю свою жизнь я имею с ними дело и никогда не позволял им брать надо мной верх.

– Да, я знаком с твоими способами работы с отделами планирования. Здесь есть небольшая разница.

– Быть решительным и не поддаваться запугиваниям, это сработает везде, в любом отделе. Я давно учил тебя этому и до сих пор думал, что ты выучил урок. Я гордился тобой. Теперь я начинаю думать, что ты ослаб. Хватит осторожничать. Возьми сына в свои собственные руки, завладей им.

– Мне не нравится это твое «завладей», – твердо сказал Гэвин. – Мой сын – не собственность. Он личность, со своими идеями, мыслями...

– Ерунда. Дети – это то, кого мы из них делаем. Посмотри, кого я сделал из тебя.

Гэвин повернулся к нему.

– Да, посмотри, кого ты из меня сделал, – с горечью сказал он. – Человека, которого никто не любит.

Он быстро вышел из комнаты, чувствуя, что больше не выдержит. В холле он наткнулся на Нору. По выражению ее лица он тут же понял, что она слышала весь его разговор с отцом.

– Ты права: человека, которого никто не любит, – горько повторил Гэвин слова, брошенные минуту назад отцу.

– Это не так, – прошептала она. – Я ошибалась. Я так сильно ошибалась...

Ее лицо светилось новым светом. Прежде чем он понял, что она намеревалась сделать, она приподнялась, и ее губы нежно коснулись его губ. Но тут они услышали, как Вильям застучал в дверь своей палкой. Он кричал и был готов продолжить спор. Нора вздохнула и поспешно удалилась. Гэвин пошел к отцу. И ни один из них не заметил, как с лестницы за ними подглядывал Питер.

Вновь Гэвин испытывал страдание и отчаяние. Они преследовали его каждую ночь в течение вот уже многих недель. Он погружался в темноту и начинал пронзительно кричать, но крик его был беззвучен.

И вдруг эту удушающую тишину прервал самый красивый и нежный голос, который он когда-либо слышал. Он почувствовал прикосновение рук и, проснувшись, понял, что смотрит широко открытыми глазами в лицо Норе, ухватившись за нее как за спасительную веревку. И она, действительно, была для него спасением. Сейчас он это понимал. Теперь он все мог понять.

– Гэвин, – говорила она, встряхивая его, чтобы он окончательно проснулся. – Гэвин, все хорошо. Я здесь. – Он продолжал смотреть на нее. Тогда она приблизила его голову к себе и обняла, погладила его взъерошенные волосы и прислонилась щекой к его мертвенно-бледному лицу. – Все хорошо, – шептала она. – Я здесь.

– Слава Богу, – хрипло отозвался он и прижался к ней, вдыхая аромат женской теплоты и ласки. У него не было желания обладать ею, он ощущал лишь невыразимое блаженство от обретенного покоя.

– Вероятно, это был какой-то ужасный сон, – прошептала Нора. – Кажется, он снится тебе довольно часто.

– Откуда ты знаешь?

– Я слышу, что почти каждую ночь ты кричишь во сне. Сегодня это было громче обычного. Вот почему я пришла.

Случись это в другое время, его напугало бы известие о том, что она слышит его крики во сне. Сейчас же, когда она поняла все без объяснений, ему стало легче.

– Что это был за сон? – спросила она чуть позже.

– Не знаю. Я проснулся в ужасном состоянии. Было очень страшно, но не знаю почему.

– Если бы ты мог вспомнить, то мы могли бы вместе побороть страх, – сказала она со вздохом.

Он застыл, пытаясь до конца понять эту новую для него мысль. Что касается борьбы, то он всегда делал это в одиночку. Понятие «вместе» он связывал с Лиз или Питером, этими двумя людьми, которых ему хотелось защищать. Мысль о том, что они могут сражаться вместе с ним по одну сторону, просто не приходила ему в голову. Теперь это было очевидным. Но очевидным было и то, что ему хотелось, чтобы только Нора, и никто больше, боролась за него.

– Вместе, – прошептал он, мысленно стремясь к этому. – Если бы мы только могли...

– Мы можем. Это совсем не трудно.

– За меня, – с трудом произнес он.

– Да. За тебя. Мы могли бы справиться с этим, если бы знали, чего ты боялся.

Старые, привычные слова были готовы слететь « с его уст. Он уже хотел сказать, что ничего не боится. Но здесь, сейчас, в присутствии этой честнейшей женщины, у него ничего не получилось бы.

– Я не знаю, чего боюсь. Сон спрятан так глубоко. Я... боюсь отыскать его в своей памяти.

– Почему? – тихо спросила она. – Почему ты боишься отыскать его?

– Потому, что в нем могло бы быть такое, чего я не смог бы выдержать. – Он содрогнулся. – Если бы... если бы там не было тебя.

– Я здесь, – сказала она, гладя его волосы. – Я всегда буду здесь.

Он слушал ее, а в голове у него промелькнул еще один страшный сон. Ему показалось, что он сможет потерять ее. Все то, о чем они говорят сейчас, неизбежно приведет их к расставанию.

– Хорошо, – сказал он. – Все позади. И сон тоже. Мы не можем вернуть его, да и нужды в этом нет.

Он слышал эти свои пустые и фальшивые слова и мог только догадываться, какими они казались ей. Она не ответила, отпрянула назад и посмотрела ему прямо в лицо. Ее добрые глаза были полны разочарования, как будто перед ней был трус. В его словах звучала безнадежность.

– Как скажешь.

Он крепко держал ее, боясь отпустить хотя бы на минуту. Мучительные мысли не покидали его. Он спросил:

– Возможно было разобрать, что я кричал?

– До этого раза нет. Был просто невнятный крик. Но сегодня ночью ты ясно говорил: «Я не хочу идти. Не хочу идти!..» Ты без конца кричал одно и то же. Что это значит?

Гэвин говорил себе, что это ничего не значит. Но стена отрицания начала разрушаться, и сквозь трещины он мог видеть то, что так долго скрывал. Он видел, как шестилетнего мальчика отрывают от матери. Мальчик отчаянно кричит. Тот детский плач и всхлипывания врезались в память Гэвина. Он слышал эти отчаянные мольбы оставить его с единственным человеком, которого он любил. Гэвин так четко все это слышал, что даже закрыл уши. Но ничто не могло спасти его от того ужасного звука, так как он был внутри Гэвина. Он остался внутри мальчика, до сих пор живущего в сердце Гэвина-мужчины. Он всегда там был и всегда там будет.

– Да, у того, что я кричал, есть значение. Когда моя мать оставила отца, она взяла меня с собой. Мы были счастливы. Я любил ее, а она – меня. Но мой отец убедил суд, что она была плохой матерью, и пришел к нам, вооружившись распоряжением суда. Он заставил меня пойти с ним. Я не хотел. Я просил, умолял оставить меня с мамой, но он силой увел меня...

Гэвин вздрогнул, а Нора еще крепче обняла его, как бы стараясь защитить.

– О Боже! – прошептала она.

– Больше я ее никогда не видел, – мрачно сказал Гэвин. – Вскоре она умерла.

На этот раз Нора была не в силах что-нибудь сказать. Она могла лишь тихо качать того несчастного ребенка, до сих пор жившего в этом мужчине, стараясь его успокоить. Нора была против насилия, но она ожесточилась, когда подумала о Вильяме, о том, что он опустошил душу мужчины, который сейчас был рядом с ней.

– И это тебе снилось? – нежно спросила она.

– Да. Я скрывал правду всю свою жизнь. Это был единственный способ выжить. Я помню это чувство беспомощности. Мою жизнь можно было перевернуть независимо от моих чувств, и я ничего не мог с этим поделать. И поэтому я поклялся, что никогда больше в своей жизни не буду беспомощным.

– Так вот почему...

– Да, вот почему я такой, какой я есть – властный, жестокий...

– Нет, не жестокий. Когда-то я так думала, но сейчас я знаю, что это не так.

– Надеюсь, ты права. Но оттого, что ты знаешь об этом, не становится легче.

– Всегда полезно знать о себе правду.

– Может быть. Я еще пока не могу это сказать. Я знаю только одно: спрятать правду не получилось. Она все равно начала выходить наружу. Думаю, мы оба знаем причину.

– А что ты думаешь? – осторожно спросила Нора. В глубине души она знала ответ, но очень надеялась, что Гэвин тоже научился понимать это. Ей очень хотелось узнать, как далеко он продвинулся в своем понимании.

– Из-за Питера, – ответил он. – Мой отец долгие годы старался превратить меня в свое подобие...

– Но это ему не удалось, – вставила она. – Ты подобен ему лишь на поверхности, а в глубине – ты щедрее и не так самолюбив, как он.

– Не знаю. Я знаю одно: он был слишком близок к успеху. Когда я сказал Питеру, что он должен сражаться с миром, как настоящий мужчина, что этому необходимо научиться, я поймал себя на мысли, что такие же слова когда-то говорил и мне мой отец. Теперь я могу ожидать худшего. Я превратился в него – в человека, которого не заботит судьба собственного ребенка.

– Гэвин, ты слишком суров к себе...

– Наверное, мне пора таким стать. Сколько раз я говорил тебе, что Питер должен уехать со мной, потому что он мой? Я говорил это, не задумываясь о его чувствах. Неудивительно, что он в страхе отвернулся от меня. Он относится ко мне так же, как я всегда относился к своему отцу, а это самое худшее. И вот это мне нужно исправить. – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза. У него был опустошенный взгляд. – Я слишком близок к тому, чтобы повторить свою историю, ведь так? Я уже почти уничтожил его, как когда-то уничтожили меня. Но я не допущу этого. Я должен это остановить.

– Как? – спросила она.

– Нужно уехать. Далеко. И он забудет меня.

– Гэвин, это не поможет.

– Но это – единственный способ. Я должен разорвать возникший порочный круг и освободить Питера от себя. Я оставлю его с тобой.

– Нет, – вырвалось у нее. – Ты не должен уходить. Не сейчас.

В полумраке он пристально вглядывался в нее.

– Не сейчас? – осторожно переспросил он. Она ничего не сказала, но глаза ее сказали все.

Гэвину больше не нужно было скрывать свои чувства. Наверное, впервые в жизни он сделал то, что подсказывали ему его инстинкты. Он не боялся, не задавал себе вопросов. Им владело лишь чувство необходимости сделать это. Гэвин медленно обнял ее и поцеловал. В эту самую минуту он погрузился в глубочайший покой. Он ощутил его и душой и телом.

В его объятиях Нора обмякла. Она пылко целовала его. Гэвину казалось, что ее поцелуи были полны чувства, которое ему хотелось бы назвать любовью, но не смел даже надеяться на это. И чем дольше они были в объятиях друг друга, тем понятнее становилось объединявшее их чувство. Но Гэвину было горько и обидно обнаружить эту сладкую правду именно в тот момент, когда ему надо было оставить Нору. Однако он ни о чем не сожалел. Даже если ему пришлось бы прожить тысячу лет в одиночестве, без Норы, он считал бы, что все эти годы стоят одного этого момента, стоят той невыразимой радости, когда ты сознаешь, что самая совершенная женщина на земле подарила тебе свою любовь.

Гэвин выпустил Нору из своих объятий и посмотрел на нее с любовью и наслаждением. Думая о предстоящем одиночестве, он старался запечатлеть в памяти ее лицо.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Думаю, я не знал, что такое любовь, до тех пор, пока не встретил тебя. Нора... Нора... скажи, что любишь меня.

– Я люблю тебя навсегда, – тихо сказала она.

– О Боже! Почему это должно было произойти, когда уже слишком поздно?

– Гэвин, не должно быть слишком поздно. Мы сделаем так, что все будет хорошо.

– Пока я здесь, Питеру не будет хорошо. Разве ты не понимаешь? Я должен уехать. Это – единственный способ спасти его. До тех пор пока я здесь, он будет страдать.

– Ты не можешь знать, что...

– Нет, могу, потому что я помню свои собственные чувства. Я прятал их все эти годы. И сейчас мне кажется, что я испытываю их первый раз в жизни. Но в одном я отличаюсь от своего отца: я понимаю, что происходит, и могу все это остановить. Я должен остановить. Я не имею права позволить Питеру страдать так же, как страдал я. Он – слишком тонкий и чувствительный человек. Страдания нанесут ему гораздо больший удар, чем мне.

– Что ты будешь делать? Ты не должен возвращаться к своей прежней жизни, в которой только собственность имела значение. Эта жизнь снова засосет тебя и озлобит. Не делай этого, Гэвин.

– Нет, вопрос решен. Сейчас у меня в голове все очень смутно, но одна вещь мне ясна. Я должен передать свою половину дома Питеру – тогда заповедник будет в полной безопасности. Затем я кое-что продам и разберусь с тем, что останется, если что-то останется. Может быть, когда-нибудь я смогу вернуться, когда Питер простит меня, и я стану именно таким отцом, который ему нужен. Может пройти очень много времени, но однажды я вернусь. А сейчас я передаю его тебе.

Нора посмотрела на Гэвина. Ее глаза засветились по-особому.

– Ты так любишь Питера, что оставляешь его? – шептала она. – Ты действительно его так любишь?

– Да, – сказал Гэвин.

– Боже, как я была неправа по отношению к тебе.

Он постарался улыбнуться.

– Никогда не думал, что услышу от тебя это. Поцелуй меня, любовь моя. Поцелуй меня так, как будто это твой единственный в жизни поцелуй.

Она обняла его и долго всматривалась в его лицо, стараясь запечатлеть в своем сердце каждую черточку. Нора знала, что он был человеком с железной волей. Она представила себе ужасную картину их предстоящего расставания. В ее поцелуе, в той нежности, е которой она коснулась его губ, был страх перед ожидавшей ее впереди пустотой. Своими мягкими и осторожными движениями она старалась рассказать ему о своей любви. Она чувствовала, что он отвечал ей тем же, по тому, как он обнял ее и приблизил к себе. Мужчина, которого она когда-то знала, был бы совершенно неспособен на такую нежность. Но сейчас она понимала его гораздо лучше, знала, что в нем всегда жили любовь и нежность, они лишь ждали своего часа, ждали, когда их выпустят на свободу. Нора старалась убедить себя, что они обязательно встретятся вновь. Его поцелуй говорил ей то же самое. Они долго сидели, молча прильнув друг к другу, стараясь обрести уверенность и силы, которые помогли бы им справиться с одиночеством, ожидавшим каждого из них.

Гэвин завтракал рано. Один. На завтрак был только кофе. Услышав, что другие обитатели дома идут завтракать, он ушел в кабинет и позвонил в дом для престарелых, где жил Вильям, а потом – Энгусу Филбиму.

Уверенный, что держит себя в руках и не сорвется, он пошел в комнату к отцу. Медбрат только что закончил приводить его в порядок после сна и усадил в коляску. Гэвин поблагодарил молодого человека, и тот ушел.

– Ты как раз вовремя, – сказал отец. – Нам нужно о многом поговорить.

– Нам больше не о чем разговаривать, – холодно сказал Гэвин. – Извини, отец, но я не могу пригласить тебя остаться.

– Что значит «пригласить»? Я уже здесь.

– Но ты покинешь этот дом, как только за тобой приедет «скорая помощь». Я обо всем договорился. В твоем доме знают, что ты возвращаешься.

Вильям с отвращением смотрел на него.

– Понятно. Отделываешься от меня, потому что не хочешь, чтобы я видел, как ты сдаешь свои позиции?

– Ты уезжаешь потому, что уезжаю и я. Мы оба больше не принадлежим этому дому.

– О чем это ты говоришь? Я никогда не понимаю и половины из того, что ты говоришь.

– А это потому, что ты никогда не слушаешь. Если бы тебя интересовало то, что я думаю, ты бы понял, что я не просто твоя копия. Но ты не хотел этого знать. В течение тридцати лет ты старался с моей помощью отомстить моей матери за то, что она ушла от тебя. Я только сейчас понял это. Но все кончилось. Вчера вечером мой сын преподал мне хороший урок. Он слишком независим в своих собственных оценках и не позволит тебе мучить его. Жаль, что я не могу сказать то же самое о себе.

Гэвин ждал, станет ли Вильям отвечать, но старик молчал. Лишь красные пятнышки, появившиеся у него на лице, выдали его реакцию на слова сына.

– Я переписываю половину этого дома на имя Питера, а Нору оставляю за хозяйку, она обо всем позаботится. В Лондоне я сброшу с себя еще один тяжкий груз. Я не буду больше пытаться сохранить нашу фирму «Хантер и сын». Я сделал все, что мог. Но этого явно недостаточно. Теперь мне все безразлично. Я собираюсь продать все, что могу, и заплатить долги. Тебе не стоит волноваться. Останется еще вполне достаточно для того, чтобы обеспечить тебе спокойную жизнь. И это все. Мне больше неинтересно сражаться за успех напоказ, когда на самом деле за ним ничего нет.

Вильям бросил на него злобный взгляд.

– Предатель! Мне следовало этого ожидать от ее сына. Ты – предатель.

– Да, – спокойно согласился Гэвин. – Предположим. Я предал твой мир. Теперь я должен попытаться найти свой собственный.

В дверь постучали. Вошла Нора и сказала, что приехал Энгус. Гэвин быстро спустился вниз, оставив на короткое время Нору с Вильямом. Старик смотрел на нее с неприязнью.

– Ты, – сказал он, – ты это сделала.

– Нет. Все это сделали вы.

Энгус подготовил документы о передаче половины поместья Стрэнд-Хаус во владение Питеру. Нора становилась его опекуншей до его совершеннолетия. Энгус волновался.

– Можно вас спросить? – осторожно осведомился он у Гэвина. – Вы предпринимаете этот шаг, потому что боитесь... полного банкротства?

– Нет, я не банкрот. – Гэвин попытался улыбнуться. – По крайней мере что касается финансовой стороны дела, я – не банкрот. Нет, у меня... другие причины.

К этому времени подъехала машина «скорой помощи», Вильям сидел в коляске в холле, нахмурившись.

– Я не стану прощаться. Сыну, который выбрасывает своего отца на произвол судьбы, мне нечего сказать, а ему – мне.

– Никто тебя не выбрасывает на произвол судьбы, отец, – терпеливо объяснил Гэвин. – Ты снова будешь жить в покое – там, где все, а я в этом не сомневаюсь, будут бегать вокруг тебя. – (Медбрат поспешно подавил усмешку в подтверждение этих слов.) – Очень скоро я навещу тебя, – добавил Гэвин.

– Не утруждай себя. Я не хочу видеть неудачника.

– Да, я – неудачник. Но не в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие.

– Никакого другого смысла нет. И ты когда-то это знал. Ты позволил им добраться и до тебя и испортить твои мозги. Да, ты – ее сын.

– Надеюсь, – сказал Гэвин. – Слишком долго я был твоим. Но у меня достаточно воспоминаний, чтобы понять, что матери было бы здесь хорошо. Она полюбила бы Нору.

– Ты несешь какую-то чепуху. Я не буду тебе отвечать. Ты подвел меня, и это единственное, что меня беспокоит.

– Только это, правда? Я рад, что все понял и больше не смогу навредить сыну. До свидания, отец.

– Увезите меня отсюда, – сказал Вильям медбрату с отвращением.

На крыльцо вышла Нора и встала рядом с Гэвином. Они вместе наблюдали за отъездом машины «скорой помощи».

– Извини, – сказала она.

– Не извиняйся. Гора с плеч. Пойдем. – Гэвин взял ее за руку и повел в дом, где на столе лежали документы. – Это – мои копии, – пояснил он, передавая ей бумаги. – Позаботься о них и о Питере. Последнее я мог бы и не говорить. Ведь ты заботишься о нем гораздо лучше меня.

– Я все еще не верю этому, – быстро произнесла Нора. – Теперь, когда ты так много понял, ты должен остаться. Ты нужен Питеру.

Гэвин покачал головой.

– Мне бы хотелось так думать. Если бы он хоть чем-нибудь дал мне понять, что идет мне навстречу... что любит меня... было бы другое дело. Временами мне казалось, что мы начинаем сближаться, он улыбался, и мы понимали друг друга. Но эти случаи бывали очень редко. И я не знал, как за них зацепиться, чтобы продвигаться дальше. Я ни на шаг не приблизился к его сердцу. Я все еще там, откуда начинал. Я ему не нужен, а навязывая себя Питеру, я сделаю только хуже.

– Но уезжать сейчас, когда мы... когда мы только... – Она остановилась. Ей было тяжело говорить.

– Знаю, – сказал он, ощущая такую же боль, что и она. – Но Питер для меня важнее всего. Может быть, когда он станет старше, ты и я снова будем вместе. Я буду жить ради этой встречи.

Он приблизил ее к себе и поцеловал. Обнявшись, они думали, скоро ли наступит тот день, когда они снова окажутся в объятиях друг друга.

– Я люблю тебя, – прошептал Гэвин. – Но, пока у меня есть силы, я должен уехать. Помоги мне, любовь моя.

Нора согласно кивнула и улыбнулась, стараясь казаться бодрой. Каждый из них думал об одном и том же: ради Питера они должны быть такими сильными, какими только могут быть.

– Я упаковал в чемодан совсем немного. За остальным пришлю потом. Сейчас я должен пойти и сказать ему.

Питера он нашел играющим с Бустером и Маком.

– Я хочу поговорить с тобой, – обратился к нему Гэвин. Питер закрыл за собой загон и с интересом посмотрел на отца. – Я пришел попрощаться. Я уезжаю. Ты останешься здесь, с Норой. Я обещаю, что никогда даже не попытаюсь забрать тебя отсюда. – Гэвин смотрел сыну в лицо, надеясь на ответ. А Питер был в недоумении, как будто не понимал того, что слышит. – Ты понимаешь? – спросил Гэвин. – Ты в безопасности и можешь оставаться здесь столько, сколько захочешь. – Он глубоко вздохнул. – Я не был хорошим отцом, но я старался. Мне хочется, чтобы ты знал: я сделал все, что мог. И когда я потерпел неудачу, это произошло совсем не потому, что я не любил тебя. Я всегда любил тебя и всегда буду любить, но... – произнести следующие слова оказалось самым трудным, – может быть, Тони Акройд был тебе лучшим отцом, чем я. – Гэвин вздохнул. – Я думаю, мы с тобой просто опоздали.

Если бы Питер подал хотя бы какой-нибудь знак словом или взглядом, что это не так, Гэвин тут же изменил бы свое решение. С болью в сердце он стоял и ждал чуда. Но Питер лишь очень внимательно смотрел на него. Лицо его ничего не выражало. Гэвину предстояло сделать самое трудное. Он нежно поцеловал Питера в щеку, повернулся и пошел.

Нора ждала Гэвина в холле. При виде его сердце Норы ушло в пятки. Он быстро поцеловал ее и пошел к машине.

Нора вышла на крыльцо, чтобы проводить его.

Через минуту она увидела рядом с собой Питера. Он стоял совершенно неподвижно и, не отрывая глаз, смотрел на отца. Гэвин помахал им рукой, остановился на минуту, стараясь запечатлеть в памяти это мгновение, и открыл дверцу машины.

И в эту самую минуту раздался душераздирающий крик:

– ПАПА – Гэвин быстро повернулся и посмотрел на Питера. По щекам мальчика текли слезы. – Папа! – кричал он. – Папа, пожалуйста, не уезжай!

Гэвин был не в силах пошевелиться. Он ощущал радость и не мог поверить в то, что, наконец, произошло. Но потом неуверенно сделал шаг вперед. В это же самое время Питер сорвался с места и, перескакивая через ступеньки, бросился в объятия к Гэвину.

– Не уезжай, – попросил он. – Останься со мной, папа.

Гэвин подхватил его на руки и заглянул ему в глаза.

– Ты этого действительно хочешь? – взволнованно спросил он.

Вместо ответа Питер еще крепче обнял его. Гэвин смотрел на подходившую к ним Нору. Он освободил одну руку, чтобы обнять и ее. И так, обнявшись втроем, они стояли довольно долго.

– Думаю, ты не вправе оставить нас, – сказала наконец Нора. Она и Питер взяли его за руки и повели в дом. – На этот раз ты вернулся, чтобы остаться навсегда, любовь моя. – Нора плотно закрыла дверь. – Добро пожаловать домой!

Примечания