Гордон Брук-Шеферд
      ПЕРЕЛЕТНЫЕ ПТИЦЫ
      (Перебежчики из разведки 1945 - 1985)
      Переводчик Бехтин Ю.В.
      ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА
      Книга принадлежит перу британского историка и писателя - автора нескольких книг по европейской истории XIX и начала XX веков. Однажды он заинтересовался советскими перебежчиками довоенного времени. Работа была не простой, потому что большинство их - уже к тому времени - ушли в небытие, и многие не без посторонней помощи. И Гордон Брук-Шеферд выпустил в 1977 году книгу на эту тему под названием "The Storm Petrels", что в буквальном переводе означает "Буревестники". Мы приучены к несколько иной образности этого слова, а у английского словосочетания есть другое образное значение предвестники неприятностей, мнимых или реальных. Действительно, перебежчики часто оказываются предвестниками зреющих или следствием происходящих кризисов в какой-то стране или в международных - как минимум двусторонних отношениях. Эта книга носит синонимичное название - "The Storm Birds" - и повествует о беглецах периода от войны до перестройки. Вышла она в 1988 году, а работал над ней автор, как явствует из следующего далее предисловия автора, четыре года.
      В книгах про работу спецслужб нередко имеет место прямое или косвенное участие самих спецслужб. В зависимости от режима в данной стране это может быть и прямой контроль, и выгодное подправление, и "помощь" архивными материалами и просто информацией, выгодно оттеняющей работу заинтересованных спецслужб и, соответственно, невыгодно - другую сторону. И эта книга, написанная в период "холодной войны", представляет собой отнюдь не лишенное предвзятости исследование. Автор стоит не над событиями, а с одной стороны событий. Так что, читая эту книгу, вы получите представление не о том, что и как произошло, а о том, что и как подается. О том, как это видят и подают на Западе.
      Следует заметить, что в ней есть сведения, весьма расходящиеся с тем, что издано "с нашей стороны". В частности, в главе "Разрушитель" говорится о несколько иной роли известного советского агента англичанина Кима Филби (поскольку в нашем звучании слова "агент" есть нечто уничижительное, у нас обычно говорят "советского разведчика") в деле одного несостоявшегося перебежчика, причем автор утверждает, что эти сведения публикуются впервые.
      Хотелось бы особо отметить один сомнительный мотив, проходящий через всю книгу. Часто переходы на другую сторону происходят по весьма банальным причинам психологического свойства. Скажем, человек попался на чем-то неблаговидном и поддался шантажу или не без оснований испугался неприятностей по возвращении домой, или психологически надломился на почве служебных и семейных неурядиц и завышенных амбиций, или совершил побег в результате беспринципности, цинизма, низменных привычек и побуждений, разрушения личности на почве злоупотребления алкоголем, в поисках за дешево "сладкой жизни" и т.д. (собственно, автор сам перечисляет почти все эти причины в своем предисловии), а из него потом начинают лепить в западных СМИ образ "выбравшего свободу", "борца с режимом", и сам перебежчик уже по заведенной схеме говорит о том, что в нем давно зрела мысль о побеге, и он сам себя начинает выставлять борцом с режимом чуть ли не с младых ногтей (хотя из биографии видно, как будущий перебежчик, несмотря на обуревавшие его сомнения, делал карьеру, карабкался вверх по лестнице, использую любые благоприятные возможности). Это психологически понятно: западному общественному мнению приятнее, если человек давно зрел для приобщения к западным ценностям (и, стало быть, это человек достойный), а не импульсивно перебежал через условную границу, и порой по не красящим его причинам (хотя психология "сукин сын, но наш" работает тоже безотказно). В этом отношении книга - не исключение, так что вы не всегда сможете составить мнение о подлинных причинах, толкнувших того или иного перебежчика на критический шаг. Вы скорее можете составить мнение о том, как совершен побег и как публично мотивирован - порой с задержкой в несколько лет, вплоть до двадцати, причем со временем задним числом объявляются всё новые мотивы. Скорее читателю самому, на основе субъективных мотивов в изложении перебежчика и автора, предстоит составить психологический портрет беглеца и психологию вызревания критического решения.
      Вот возьмем Гордиевского, которого автор выдает за одного из самых "идейных" перебежчиков. Он и в начале рассказывает, как тот зрел для борьбы с режимом и перехода на Запад, и заканчивает повествование в том же ключе. А в середине выпадает один важнейший элемент: вроде бы "созревший" Гордиевский должен был бы сам сделать шаг навстречу спецслужбам, однако именно англичане сделали первый шаг к нему навстречу. По каким признакам? И как всё началось? Что-то автор не договаривает (или ему не сказали) о подлинных причинах перехода. Но очевидно, что англичане имели кое-что предъявить Гордиевскому.
      Однако на первое место у автора выходит не изложение подлинных или мнимых мотивов, а, как правило, перечисление того, что сумел выдать-продать живописуемый персонаж.
      Правда, автор не всех персонажей выставляет в качестве "идейных перебежчиков", к тому же почти во всех мотивациях присутствует фактор манящего материального изобилия и перспективы личного благополучия в условиях этого изобилия.
      В конце концов, достоинства "разлагающегося Запада" ощущали многие, так же как и многих смущала наша вера в светлое будущее при хронически неустроенном настоящем, однако из десятков тысяч работников наших зарубежных учреждений меняли родину на блага лишь десятки. Даже после того как у нас исчезли жестокие карательные меры против родственников перебежчиков (скажем, типа "АЛЖИРа" - Акмолинского лагеря жен изменников родины). Однако во всех случаях перебежчики доставляли более или менее крупные неприятности своим родителям, родственникам, друзьям, бывшим коллегам - и они отдавали себе отчет в этом, и автор местами не обходит стороной этот фактор. Например, Носенко (папа - знаменитый в те времена министр морского флота, который был похоронен в кремлевской стене, обеспеченное детство и юность в голодное время, МГИМО, ГРУ, КГБ, побег без видимых психологических оснований) никогда не узнал, как там оставшиеся в Советском Союзе жена, две дочери, мать, брат, которым он, безусловно, испортил жизнь. Или Шевченко изображает трогательную заботу о семье вплоть до последнего взгляда на спящую жену (бедные западные женщины, надо думать, всплакнули, если прочли об этом), - а потом забыл всех и сразу же обзавелся новыми узами...
      И ещё одна нравственная сторона вопроса. Мало того, что многие уносят с собой на ту сторону секреты. В конце концов, секреты не вечны и не должны быть вечными, и в сформировавшихся обществах по истечении определенного периода - скажем, через тридцать или больше лет, - раскрываются, хотя при этом иногда проливается и неблагоприятный свет на данное государство. Но перебежчики из спецслужб стараются выложить и всю известную им агентуру. А это означает долгие годы тюремного заключения и даже казни в демократических странах, а в странах с авторитарными режимами - непременные казни, вплоть до массовых, "до седьмого колена".
      В такого рода книгах, где бы они ни издавались, трудно рассчитывать на объективный подход. Так же и здесь. Автор сочувственно относится к перебежчикам с Востока на Запад, принимая на веру все их (или приписанные им) живописания насчет побудительных причин и, в основном, избегая неприятных ярлыков в отношении их (слово "предательство" мелькнуло где-то по рассеянности один раз), но навешивает ярлыки "предателей" на своих соотечественников, хотя у тех из них, про которых он пишет, побудительные мотивы скорее идеалистов, не ведавших о довоенных реалиях в нашей стране, но никак не искателей "сладкой жизни" и длинного доллара (или фунта стерлингов). 28 июня 2001 года Джордж Блейк, который, наряду с Кимом Филби входил в так называемую "кембриджскую пятерку", выступая на пресс-конференции по случаю выхода в Москве книги "Письма из тюрьмы её величества" сказал, как бы оправдывая свою жизненную позицию, такие слова: "Мы очень сожалели, что не увидели коммунизма при нашей жизни"... Даже если считать, что эти люди ошибались, то ошибались, согласитесь, красиво. Надо сказать, что и автор в предисловии отдает дань уважения британцам из высоких слоев общества, пленившимся идеей - коммунистической. Позже, дает он понять, на службу Советскому Союзу шли за деньги или под воздействием шантажа. За коммунизм уже не работали.
      Противоречивые чувства охватывают нашего человека, привыкшего к некоторым штампам насчет "кто есть кто", когда читаешь такие истории, как биографию Хохлова. Он прошел славный, если всё изложенное верно, военный путь, принимал участие в уничтожении немецкого гауляйтера Кубе в Минске, участвовал в партизанских боях, был награжден высокими военными наградами но отказался пойти на убийство человека, которого по "идейным" причинам приговорили к смерти с одобрения наших высоких инстанций.
      А вот в отношении Пеньковского, "солдата свободного мира", и у автора явно проглядывает брезгливость, когда он излагает его карьеру, его непомерное и неудовлетворенное тщеславие и низменные инстинкты. Но весьма доволен тем, что тот успел продать... Не жалует автор комплиментами и некоторых других персонажей.
      Есть и по-своему трогательные истории о дважды беглецах - вначале с Востока на Запад, а потом обратно, несмотря на понимание грозящей кары.
      В переводе книга претерпела сокращения за счет порой слишком длинных биографических сведений, которые интересны западному читателю, но до оскомины знакомы российскому (советскому), а также за счет таких газетных штампов и передержек, что местами книга кажется сценарием на колхозную тему, написанным в Голливуде. Вот, например, в главе "Канберра" есть такой перл: приезжает новый посол и говорит центральному персонажу этой главы - с его же подачи, - что, дескать, "ЦК КПСС запрещает вашей собаке бегать по посольству". Самое смешное, что на Западе такому поверят. И вообще эта глава полна сплетен о внутрипосольской жизни, и они опущены (хотя бы уже потому, что поданы обиженной стороной - собственно, как и почти вся аргументация книги). А вот политгеографическое открытие автора: "Киев столица русской (можно перевести "российской") Украины". И тому подобное...
      Наконец, сокращена книга и за счет несколько развязной риторики и штампов времен "холодной войны". Например, автор пишет о поездке советской делегации и непременно добавляет нечто типа "для ведения пропаганды" и т.п. Можно подумать, американские или британские официальные лица и тем более разведчики выезжают за рубеж бабочек ловить. Перевод книги делался, смею вас уверить, при достаточном знании предмета, посему откровенная чепуха выброшена. Но позицию автора, естественно, никто не правил, просто можно порекомендовать читателю относиться к его политическим оценкам с учетом его субъективности и времени "холодной войны", когда была написана эта книга и тем более когда были написаны или произнесены цитируемые им фразы.
      Кое-где мы не удержались от мелких возражений, но если бы всё делать по большому счету, то возникла бы параллельная книга. Например, автор посвящает одну главу научно-технической разведке (или, как чаще говорят, промышленному шпионажу) и приводит образцы нашей техники, якобы списанные с американской, однако если бы он смог со знанием дела сопоставить упоминаемые изделия, то понял бы, что нет смысла умыкать чертежи телеги для строительства автомобиля, тем более что реализация занимает годы, Промышленный шпионаж, как и разведка, выполняет определенную, осмелимся сказать, положительную роль, роль мониторинга - он делает прозрачными планы другой стороны и препятствует получению ею опасного преимущества. А в главе про Гордиевского автор пишет, что он был одним из советников Горбачева во время его неофициального визита в Великобританию в 1984 году - это заместитель-то резидента? В общем, ещё раз напоминаем, что это книга не о том, как оно непременно есть, а о том, как оно видится автору.
      Заранее приношу извинения за возможные искажения некоторых фамилий и названий, но англичане будут не англичанами, если не изуродуют в изданиях про Россию несколько русских имен собственных.
      У читателя книга может породить некоторые недоуменные вопросы, на которые в 1988 году наверняка не рассчитывал автор. Если вы помните последние провалы западных шпионов - уже не в Советском Союзе, а в России, - то, возможно, вспомните и кампании на Западе насчет того, что, мол, русские берут невинных бизнесменов, не имеющих никакого отношения к разведкам. Обратите внимание, как невинных бизнесменов использовали, взять хотя бы дела Пеньковского или "Фэрвела" (единственный персонаж, которого почему-то автор не называет настоящим именем, хотя оно известно обеим сторонам).
      Не всякий читатель заметит примечательный факт: мягкость наказаний и ценность человеческой жизни по британскому праву. Вот в результате бегства Гузенко (главы "Шифровальщик и "Профессор") в Канаде разоблачена шпионская сеть из девяти человек, все попадают в тюрьму, а "самому видному из них" (члену парламента от компартии) дают... шесть лет. В Великобритании по следу Гузенко судят "самого опасного из агентов" - ученого-атомщика и приговаривают его к десяти годам тюрьмы, причем выпускают за три с половиной года до истечения срока "за примерное поведение". Жена его тем временем спокойно работает в Кембридже. Сравните с Соединенными Штатами, где за это давали электрический стул, или с нашими славными тридцатыми, когда расстреливали и "врага народа", а за одно и его жену, и сына, а то и мать. Да и года до 1985-90 годов тоже обычной нормой был расстрел за ущерб гораздо меньший и в не столь острое время...
      Нельзя не обратить внимания на такой факт, не красящий порядки (хочется надеяться, былые) в наших спецслужбах, когда перебежчик сообщает сведения, особенно об агентуре, о которых он, казалось бы, по своему рангу и полной, казалось бы, непричастности к конкретному предмету, и видом не должен был видывать и слыхом не слыхивать. А всё болтовня. Единственное утешение, что на перебежчиков могли списать часть сведений, которые были получены по иным каналам и которые поэтому нельзя было раскрывать. Но разве только часть...
      И последнее: если книгу прочтет человек, которому есть что прокомментировать по существу того или иного дела или персонажа, был бы признателен за отклик. Электронная версия тем и хороша, что никогда не поздно добавить в неё что-то или подправить её.
      ОТ АВТОРА
      Двенадцать лет назад я отложил в сторону свое занятие европейской историей ХIХ и начала ХХ века, чтобы заняться пионером из пионеров - первым советским перебежчико, который был жив и здоров и жил в Париже, человеком, годившимся в герои романа. Борис Баянов (Бажанов) был не только первым, но и самым важным из перебежчиков того времени: прежде чем укрыться в 1928 году в Британской Индии, он был одним из секретарей Сталина. За тридцать с лишним часов беседы с ним я узнал многое о последующих беглецах. Моя книга "The Storm Petrels" ("Буревестники"), которая вышла в 1977 году и охватывала период до 1941 года, явилась предшественницей настоящей - "The Storm Birds" (тоже "Буревестники"), темой которой являются советские перебежчики беглецах периода с 1945 года до горбачевской эры.
      Главным различием в поиске материалов для этой книги по сравнению с той состояло в наличии большого числа главных персонажей, которые жили и которых можно было увидеть. другие умерли естественной смертью или были убиты. При работе над этой книгой мне удалось о многом поговорить, в Америке и Европе, не менее чем с восемью советскими перебежчиками. У меня создалось впечатление, что в этой Запад добивался все больших и больших успехов, что, однако, привлекло к себе куда меньше внимания, чем провалы Запада.
      На этой сцене доминируют три гиганта. Гигантом я определяю советского перебежчика из разведки (они - главный объект моего внимания), вклад которых превышал их нормальные профессиональные возможности и которые сыграли определенную стратегическую роль в послевоенной истории.
      В эту категорию я без колебаний отнес только троих. Первый - Олег Пеньковский, разоблачения которого вышли далеко за пределы кубинского ракетного кризиса 1962 года. 5.500 секретных и совершенно секретных документов, которые он сумел переснять и передать Западу, имели настолько большое военное значение, что определили планирование в западном альянсе на годы, а в некоторых вопросах - на десятилетия.
      Второй гигант - это потрясающий случай с "Фэрвелом", работавшим на Францию. Его главный вклад за восемь лихорадочных месяцев работы, пока он сам не сломал себе жизнь, носил научно-технический характер. Но масштаб его разоблачений возрастает в связи с тем фактом, что, когда его материалы были предъявлены другим странам НАТО, это привело к более тесному сближению Франции при президенте Миттеране с западным альянсом. Как и в случае с Пеньковским, подлинная история его провала, рассказанная здесь впервые, затмевает всякие шпионские романы.
      Третий гигант - это Олег Гордиевский, который в качестве без пяти минут резидента в Великобритании был самым старшим офицером советской разведки из когда-либо работавших на Запад. Он также единственный из тройки, кому удалось выжить. Его стратегическая значимость лежит в основном в политической области. Он был первым, кто показал, как реально действует кремлевский механизм в начале 80-х годов и насторожил свою аудиторию насчет опасных параноических тенденций в Кремле. Одним из важнейших его разоблачений явилось то, что в результате таких тенденций Запад, сам того не подозревая, мог вплотную подойти в ноябре 1983 года к опасности ядерной конфронтации с Советским Союзом. Предупреждения Гордиевского были услышаны, на них обратили внимание на самом высоком уровне. Оборудование всем этом подробно сказано ниже.
      Но переданная этими перебежчиками информация, будь они гигантами или нормального роста, - это только часть истории каждого. Я пытался развить здесь и другую сторону, показать, что они представляли из себя как индивидуумы и какие мотивы двигали ими, когда они решали отвернуться от режима, в котором они являлись привилегированными членами. В некоторых случаях, включающих прежде всего Гордиевского и "Фэрвела", импульс был исключительно идеологического свойства - нравственное неприятие коммунизм из-за коррупции, обмана и террора, на которых он вырос.
      В большинстве других случаев действует более сложная мотивация. Великий Пеньковский, например, действовал отчасти из-за крушения карьеры, а отчасти - из-за болезненного тщеславия. Его также тянуло на Запад, как почти всех других, магнитом более полной и свободной жизни, чем та, которую мог предложить Советский Союз, даже если человек состоял в спецслужбах. Например, один из первых послевоенных перебежчиков - Юрий Растворов - был любителем веселой жизни, для которого эта самая лучшая жизнь (плюс перспектива сбежать от нелюбимой жены) явилась доминирующим мотивом. Он влюбился в эту жизнь, будучи единственным советским членом токийского теннисного клуба, и переметнулся на Запад, можно сказать, перепрыгнув через сетку (спустя более чем тридцать лет он по-прежнему любил эту игру, живя в Соединенных Штатах).
      Семейная ситуация и отсутствие или наличие любви на стороне - другой фактор, который всегда надо учитывать. Еще более сильный фактор - голый , особенно страх быть уничтоженным во время повторявшихся сталинских и ранних послесталинских чисток в советских спецслужбах. В конечном счете именно этот страх подтолкнул молодого шифровальщика Игоря Гузенко прихватить с собой тлгы и бороться за свою жизнь на улицах Оттавы в сентябре 1945 года. Он же заставил супругов Петровых (оба - офицеры КГБ) предоставить себя в Канберре в руки австралийских властей девять лет спустя (так получилось, что Петровы - единственные, о ком эта книга не предлагает ничего нового; в случае с женой, однако, история её бегства, вышедшая на первые полосы газет всего мира, до сих пор остается уникальной человеческой драмой в этом жанре).
      Хотя у меня в голове не было никакой циклической темы, но одна появилась за четыре года работы над книгой. Она выражена заголовком последней части - "Полный цикл". В техническом смысле слова вся история послевоенного шпионажа между Востоком и Западом двигалась по кругу от одной точки к другой, контрастной по отношению к первой, и эта вторая точка Гордиевский, высший западный агент своего времени, занявший в 1981 году почти такой же пост в подразделении КГБ по Великобритании, какой занимал за 40 лет до этого в британской спецслужбе по Советскому Союзу Ким Филби, в то время самый важный советский агент.
      Но колесо крутится куда размашистее. В послевоенный период британский истеблишмент лишился своих весьма привилегированных фигур. Такие люди как Бёрджесс, Маклин и Блант перешли на сторону Советского Союза из идеологического убеждения, что коммунизм - это та единственная дорога, по которой должно идти человечество. Русские, переходившие на Запад в то время, были фигурами не из элиты, можно сказать из рабочих, они сбежали по личным мотивам или из страха за собственную жизнь. Но к концу 70-х и в начале 80-х появились перебежчики из советского истеблишмента, которые совершили переход, потому что отвергали режим, и идеология явилась их главным импульсом. Кремль получает взамен агентов, которые, несмотря на их профессиональные достоинства, являются человеческими субъектами, попавших в советские сети из-за жадности или других изъянов в характере. Типичные экземпляры - Джефри Прайм в Британии и Рональд Пелтон или Эдвард Ли Ховард в Соединенных Штатах. Очевидно, в ту и другую стороны движутся и исключения. И все же правило состоит в том, что к Западу обращаются лучшие русские и из лучших побуждений.
      Мое внимание привлекали перебежчики из советской разведки (Аркадий Шевченко, одно время заместитель Генерального секретаря ООН, представляет здесь исключение, и я вставил его сюда из-за его личной и политической значимости). Время от времени я касался и западных перебежчиков. И здесь читатель найдет кое-что новое. Так, глава про Волковых, несчастную пару, которую в 1945 году "выловил" Филби и которая была немедленно уничтожена в КГБ, заканчивается первой вдумчивой "оценкой ущерба", нанесенного предательством Филби, в ней также много новых деталей по делу Волкова.
      Что касается главных из числа лиц, подозреваемых на Западе в сотрудничестве с советской разведкой, то дело Пеньковского разбивает тезис о виновности сэра Роджера Холлиса. Холлис, в свое время глава Ми5, был из числа немногих в этой организации, кто по оперативным требованиям обязан был знать о личности полковника и его значимости ещё до визита того в Лондон. Ни один секретный агент не удержался бы от уведомления Кремля об опасности, тем более после того как ему стали бы известны масштабы и важность материалов Пеньковского. Важно, что все те авторы, пишущие про шпионаж, которые полагают Холлиса советским шпионом, бросают тень и на достоверность верительных грамот Пеньковского, иначе их уравнение просто не сходится. Надеюсь, в будущем нам придется читать меньше таких алгебраических упражнений.
      В заключения я хочу поблагодарить всех тех, и особенно советских перебежчиков, кто уделил мне так много своего времени за последние несколько лет, и всегда, я могу сказать, охотно и с желанием помочь. На меня произвели впечатление откровенность перебежчиков в изложении их историй, их хладнокровие и смелость. Запад перед ними в значительном долгу. Но моя благодарность им носит личный характер, и оттого она ещё теплее.
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ИСКРЫ ВОЙНЫ
      1
      Встреча в Чеккерсе
      Воскресным полднем 7 октября 1945 года британский океанский лайнер "Куин Мэри" после шестидневного плавания из Нью-Йорка пришвартовался в Саутгемптоне. Из сотен пассажиров, что пересекли Атлантику на её борту, наиболее примечательной личностью был премьер-министр Канады Уильяма Лайон Маккензи Кинг. И примечательной не из-за каких-то особых его личных достоинств. Проницательный, лишенный всякой щепетильности политик, Кинг умудрился продержаться в своей вотчине у власти, вместе со своей Либеральной партией Канады, более восемнадцати лет. Однако за пределами своей вотчины он держался нервно и неуверенно и был в некотором роде пигмеем в компании гигантов, приведших западных союзников к победе над нацистской Германией и её сателлитами. Его значение состояло в том, что, как лидер военного времени, он был все ещё там на заре мирного времени.
      Двое из тех гигантов, в тени которых он пребывал, уже ушли из большой политики. Весной победного года не стало американского президента Франклина Делано Рузвельта. Его преемник Гарри Трумэн пока ещё прилаживался к рычагам власти в Белом доме, которую он потом станет осуществлять с неожиданной твердостью. Другого гиганта, Уинстона Черчилля, в разгар лета бесстыдно столкнули со сцены его собственные избиратели (что сильно удивило Сталина, не говоря о бесчисленных наблюдателях, и, должно быть, сделало диктатора тем более удовлетворенным тем, как вершится его политика, политика по-советски). Новый премьер-министр Великобритании, лидер лейбористской партии Клемент Эттли был отнюдь не новичком в мировой политике, поскольку в качестве заместителя Черчилля большую часть войны он был причастен ко всем трагедиям и триумфам того мирового конфликта. Однако и он пока ещё только нащупывал свою линию поведения на вершине власти и, во всяком случае, был по своей натуре ровно настолько же сдержанным, насколько бойким был его предшественник. Третьему западному гиганту военного времени, лидеру "Свободной Франции" генералу Шарлю де Голлю ещё нужно было закрепить свою власть во Франции мирного времени. Так что репортеры окружили высадившегося премьер-министра Канады скорее как один из символов недавней победы, чем как самостоятельную политическую величину.
      - У меня нет никакой собственной программы, - заявил он журналистам. Я только хочу спокойно поговорить о делах с возможно б(ольшим кругом лиц.
      В качестве акции по дезинформации это внешне ничем не примечательное заявление находилось вполне на уровне той пропаганды, которой все упражнялись во время войны.
      Маккензи Кинг прямо с пристани направился в официальную загородную резиденцию британского премьер-министра в Чеккерсе. И вовсе не за тем, чтобы перевести неторопливый взгляд с мирных пейзажей Букингемшира на мировую арену. Они с Эттли провели и весь оставшийся день, и вечер, и утро следующего дня, обсуждая событие, которое Кинг только перед этим обсуждал в Вашингтоне с президентом Трумэном - событие, которое не не могло не потрясти. 7 сентября, ровно месяц назад, шифровальщик, сбежавший двумя днями раньше из советского посольства в Оттаве с массой рассказов сверхсекретного разведывательного содержания в голове и битком набитыми карманами официальных документов, подтверждающих его рассказы, после ряда приключений, от которых встают дыбом волосы, вступил в конце концов в контакт с канадскими службами безопасности. Одна история, подтверждаемая оригиналами телеграмм его посольства, стояла по своей значимости над всеми прочими. Среди названных им шпионов на Западе, работавших на русских во время войны, был, по его словам, один британский ученый, который участвовал в самой секретной программе военного времени - "проекте Манхэттен, то есть проекте создания Западом атомной бомбы. Как казалось, оставалось не много секретов производства этого важнейшего, стратегически решающего оружия, относительно которых Кремль был в неведении.
      Для трех Западных лидеров, с самого начала вовлеченных в эти разоблачения, удар пришелся на трех уровнях. Во первых, это был шок: как это вообще могли привилегированные и высокообразованные представители западного общества, подобно британскому профессору и многим разоблаченным канадцам, предать свои страны - не говоря уж о том, что они сделали это скорее по идеологическим убеждениям, чем из-за боязни шантажа или жадности до денег? В этом отношении Запад, и особенно Британию, ожидали впереди ещё более неприятные сюрпризы.
      Важнее этого отталкивающего факта было беспокоящее доказательство того, что во время войны Россия шпионила за своими союзниками как за вражескими разведывательными объектами. Это вело к столь же неприятному выводу: союзники военного времени, как лидеры капиталистического мира, никогда не теряли в глазах Кремля образа врага. Конечно, к осени 1945 было уже очевидно, что великий союз, который опрокинул Гитлера, быстро разваливался на почве разногласий по поводу устройства освобожденной Европы и разделения её на два соперничающих силовых блока. Острая борьба между Россией и Западом вокруг послевоенного режима, который должен быть установлен в Польше - борьба, в конечном счете без особого труда выигранная Сталиным, явилась срезом общего конфликта. Но одно дело ссориться по поводу раздела военной добычи - вещь привычная и недолговечная среди союзников по сражениям, а другое - ощущать смертельный и, похоже, нескончаемый вызов, исходящий от Востока в момент, когда в воздухе ещё стоит звон победных колоколов. Ведь ещё только 2 сентября этого же года Япония, сопротивление которой рассыпалось в прах через месяц после атомной бомбардировки Хиросимы и Нагасаки, подписала акт о капитуляции на борту американского линкора "Mиссури". Таким образом, прошло менее недели после окончательной победы над державами "Оси" и, значит, установления мира на земле, когда бомба другого порядка взорвалась в Оттаве, но её взрыв все ещё приглушали, а о её существовании знала лишь горстка западных министров и должностных лиц.
      Наконец, следует особо сказать об ущербе, причиненном тем британским ученым западному лагерю. Пока Запад был единственным обладателем самого мощного оружия разрушения, в его руках была угроза, нависавшая с воздуха и способная противостоять подавляющему советскому военному преимуществу на земле. В конце концов Россия и сама создала бы это оружие, поскольку в науке нет устойчивых барьеров. На Западе это понимали, и, пока союзнические отношения переживали период расцвета, там напряженно размышляли над тем, каким образом можно было бы поделиться ядерной информацией с Москвой. К мысли об открытом подходе к русским то и дело возвращался президент Трумэн, когда вдруг бегство шифровальщика показало, как много русские уже знали и каким путем они получали информацию. Подозрения насчет ядерного и другого шпионажа русских в военное время и без того давно существовали, но теперь появились доказательства этого, и это способствовало тому, что и Трумэн, и Эттли окончательно освободились от иллюзий в отношении Москвы (на Кинга, человека неопытного в иностранных делах, утрата иллюзий нашла позднее).