— В Зару и, возможно, в Спалато.

Он кивнул и начал выкладывать передо мной стопки серебряных монет, аккуратно записывая суммы в гроссбух.

— Возьмите венецианских и генуэзских монет да немного пизанских. Серебро, оно и есть серебро, в каком бы месте вы его ни предъявили. Желаете взвесить деньги?

— Ну что вы, у меня и в мыслях не было так обижать вас. Стоит ли взять немного золота?

Он отрицательно покачал головой:

— Сейчас оно слишком неустойчиво. Никто не рискует. Держитесь за серебро, и оно не подведет.

Поблагодарив его, я пошел обратно в свою ночлежку.

Едва я улегся, чтобы вздремнуть, как услышал тихий стук в дверь. Вытащив нож, я спрятался за дверью и спросил:

— Кто там?

— Stultorum numerus… — донесся шепот из коридора.

— …infinitus est, — откликнулся я и распахнул дверь.

Домино тупо пялился на меня с минуту, а потом заорал:

— Господи, кого я вижу! — и кинулся обниматься. Он крепко сжал меня в объятиях, потом отстранился и окинул оценивающим взглядом мою наружность. — Ну, ты не особо постарел.

— Как и ты, — тактично ответил я.

Для его шестидесяти с хвостиком лет он выглядел прилично в своем роскошном — традиционно черно-белом — костюме с горностаевой накидкой, в которую он надменно завернулся, входя в номер. Я частенько задумывался, хорошо ли живут шуты в больших городах, особенно когда сам грелся у костерка в лесистой ложбине, ставя очередную нищенскую заплату на потрепанный костюм. Судя по всему, Домино уже лет двадцать не держал в руках иголку с ниткой.

— Какие же мы с тобой лгуны, Тео, — сказал он, когда я закрыл дверь. — Я отлично понимаю, что стою одной ногой в могиле. Хвала Господу, мое ремесло позволяет мне гримироваться. Ужасно не хочется, чтобы мое натуральное лицо омрачало наш славный мир. Клянусь Спасителем, нашим Главным шутом, я ужасно рад нашей встрече. Давненько мы не видались. Долго ли ты пробудешь в Венеции?

— Только до завтрашнего утра. Я отчаливаю на «Урсуле».

— Отчаливаешь? В такое время года? Ты соображаешь, что делаешь? И что за отвратительную растительность развел ты на своей дивной физиономии?

— Я путешествую инкогнито. Кстати, должен сказать, что ты выбрал на редкость изысканный способ для прибытия на тайную встречу.

— Ох, не болтай чепухи, — обиделся он. — Я же в Венеции. Веду себя так, как мне заблагорассудится. Если меня и заметили входящим в какую-то гостиницу в Кастелло, то просто скажут: «Ага, Домино опять пошел развлекать матросов!» А вот если бы я снял грим и шутовской наряд, то эти новости мгновенно долетели бы до ушей дожа.

— Ладно, извини.

— Принято. Итак, от кого ж ты здесь прячешься?

— Что тебе известно о смерти герцога Орсино?

Домино устроился на стуле и задумчиво потер подбородок.

— Интересный вопрос. Мы, конечно, слышали тут об этом. Вроде бы пару недель назад. Могу сообщить тебе, что никто не оплакивал его кончину, но она, похоже, застала всех врасплох, а посему я пришел к выводу: Венеция к ней не причастна.

— С чего бы вообще Венеции желать ему смерти?

— Ну, он считался сильным и умным правителем. А Венеция не жалует сильных и умных правителей на берегах Адриатики. Они имеют отвратительную склонность к независимости. Орсино мог бы весьма ощутимо помешать нашему грядущему предприятию.

— Что за предприятие?

— Уж не хочешь ли ты сказать, что ничего не слышал? — удивился он. — Чем же ты занимался в гильдии, залив уши воском? Я посылал донесения чуть ли не каждую неделю.

Я пробормотал что-то насчет славной компании в трактире, и Домино негодующе глянул на меня.

— Хорошенькое дельце! Надираться до отупения, когда в мире происходят критические события… Готовится настоящее преображение, да-да, именно преображение.

— Ты хочешь сказать, что грядет очередной крестовый поход?

Он запальчиво фыркнул, резко выпустив воздух.

— Милый мой, да ты понятия не имеешь о той изумительной афере, что вершится сейчас в Венеции. Мошенничество исторического размаха. В лучших французских традициях граф Шампани и ее маршал Жофруа де Вильардуэн задумали отвоевать Святую землю, решив направиться прямиком туда либо завернуть для начала в Египет. Все в восторге от их задумки. Папа дает им свое благословение, что вполне естественно для Его Христианского Святейшества. И вот новоявленные крестоносцы скачут во весь опор в Венецию и просят нас переправить их за море. «Когда?» — интересуемся мы. «Да хорошо бы будущей весной», — ответствуют они. «Отлично, — говорим мы, — а много ли у вас сподвижников?» Они, выпятив грудь, толкуют о тридцати трех тысячах отважных сынов Франции, захвативших с собой любимых лошадей. И тогда наш дож, который много выигрывает от своей слепоты, не моргнув глазом, заявляет: «Отлично. Но сначала заплатите нам за перевозку восемьдесят пять тысяч серебряных марок». И к нашему изумлению, они мгновенно соглашаются! — Он усмехнулся. — Ах, Тео, вот уж мы посмеялись после их ухода. Во всей Европе ни за что не набрать такой огромной суммы. Да к тому же и герои-то их поразбежались. В общем, в результате множество разочарованных французов, столпившихся на берегах Венецианской лагуны, стали должниками нашего дожа.

Домино вдруг содрогнулся.

— Это ужасно, Тео. Крестоносцев превратили в наемников. Оказывается, Энрико Дандоло только и ждал, когда его выберут дожем. Все думали, что раз уж этому старому слепцу перевалило за девяносто, то он долго не протянет. Но они рано радовались. Сейчас он готов захватить полмира.

— К чему ты клонишь? Они не собираются идти в Палестину?

— Разумеется, нет, дурень. Венеция распрекрасно торгует с мусульманами, лучшего и не пожелаешь. Нет, ей хочется отхватить куда более аппетитный кусок.

— Понятно. Она хочет заполучить в свои владения всю Адриатику. Зару, Спалато, Дураццо[7], Орсино и прочие города на побережье.

— О нет, Тео, твоим мыслям не хватает размаха. Забудь о былой скромности, будь пожаднее.

Я недоуменно покачал головой.

— Выкладывай.

Он подался вперед и прошептал:

— Константинополь.

— Что?

— Да, Венеции так понравились ее былые привилегии в Византии, что она стремится вновь завоевать их. Подумать только, Тео! Впервые в истории готовится крестовый поход против христиан. Наши французские простофили с лихвой расплатятся с долгами за счет грабежей, Венеция станет владыкой морей, а Церковь, того и гляди, вновь воссоединится под началом Рима. — На опечаленном лице Домино впервые проступили все приметы прожитых им лет. — Я делаю все возможное для предотвращения трагедии, однако, боюсь, одной гильдии тут не справиться. Жадность и фанатизм — достаточно могущественные силы даже поодиночке, но ежели они объединятся… К походу готова целая армия погрязших в долгах воинов, у которых теперь появился отличный стимул к войне.

Он вздохнул.

— Ну да ладно, забудем пока о моих смешных заботах. Последнее время я что-то совсем приуныл. Вероятно, сезонное настроение. Нет ничего бесполезнее шута во время рождественского поста. Жду не дождусь Рождества. Я готовлюсь к праздникам, конечно. Мы не устраиваем здесь настоящего Праздника дураков, но зато у нас бывает вполне сносный Праздник осла, и, как обычно, я отвечаю за новогодние представления. А ты, значит, отправился расследовать смерть Орсино. Помнится мне, однажды тебя уже посылали в те края. Очаровательная тогда вышла история, я до сих пор частенько распеваю ее. Стихи тоже ты сочинил?

— Да, в основном.

— Я так и думал. Они в твоем стиле. Надеюсь, у тебя найдется время для легкой болтовни за трапезой? Тут поблизости за мостом есть одна приличная таверна на постоялом дворе.

Я согласился, и мы не спеша прогулялись под руку до Арсенала, где сосредоточились судостроительные доки, и зашли в одну из ближайших таверн, в зале которой целую стену занимали исходившие паром котлы, подвешенные над огромным очагом. Запивая отличную уху молодым вином, мы продолжали непринужденный разговор. Когда я коснулся вопроса об угрозах, исходящих от Рима, Домино грохнул кулаком по столу и воскликнул:

— Никогда!

Вокруг нас воцарилась тишина, Домино явно узнали. Тогда он мгновенно изобразил надменный поклон, так причудливо размахивая руками, что незамедлительно запутался в собственном плаще. Его старательные попытки распутаться вызвали легкий смех, перешедший в настоящий хохот, когда он наконец растянулся на полу. Когда Домино закончил этот номер, исполненный в присущей только ему манере, все посетители таверны, включая меня, дружно зааплодировали.

— Вполне достаточно для отвода глаз, — пробурчал он, вновь садясь за стол. — Да, дружище, расстроил ты меня своими новостями. При всей смехотворности нашей роли я сумею постоять за гильдию, можешь на меня положиться. У меня здесь влиятельные покровители, и мне известны кое-какие здешние секреты. Пожалуй, стоит получить от них выгоду прямо сейчас. Я слишком стар, чтобы ждать. Лучше всего начать обрабатывать замужних синьор. Моя репутация в этом городе настолько подпорчена, что мужчины сами поручают мне обхаживать их жен. И если я склоню на нашу сторону женскую половину, то и мужская, разумеется, последует ее примеру.

Домино замолчал, слегка помрачнев.

— Я совсем выдохся, Тео, — тихо сказал он. — Я уже подготовил себе замену, но тут слишком многому нужно научиться. Какой замечательной могла бы стать жизнь в этом городе! Самой лучшей со времен древней афинской демократии. Венеция чем-то даже напоминает Афины, но эта последняя сумасбродная затея…

Он умолк.

— К чему тебе замена? Вот глупости, у тебя впереди еще много лет.

— Нет, немного. Отец Геральд — благословенна его мудрая расчетливость — послал мне ученика. Все здесь считают его моим воспитанником, что должно помочь ему в будущем. Я учу его мило разговаривать с дамами. Он способный малый, но в этом деле слишком много разных нюансов и альянсов. Влияние Византии очевидно, что не удивительно. Нужно знать, о чем говорить с приверженцами Дандоло, Тьеполо, Дзано и множества других влиятельных семейств. Я постараюсь продержаться до тех пор, пока не склоню их на сторону гильдии, но после этого Домино удалится на покой.

— Ты заслужил спокойную старость.

— Неужели? — задумчиво сказал он. — Впереди еще так много дел, что кажется нелепым уходить со сцены в разгар событий. Но такова жизнь. Это нескончаемая драма. Только в сказках бывает счастливый конец.

— Да и то не всегда.

— Верно, не всегда. Что ж, Тео, ты помоложе меня, помоги же старому дуралею подняться на ноги. Нынче я испил до дна горькую чашу тоски по прошлому, и мне хочется еще разок обнять тебя на прощание.

Я вывел его на улицу, и мы прогулялись до моста, за которым начинались кварталы Кастелло. Мы постояли немного, глядя, как дрожащие отблески света играют на блестящих мраморных плитах.

— Не существует остроумного способа прощания с настоящими друзьями, Тео, — сказал он. — Не хватило бы и целой ночи, но такова уж наша жизнь. Возвращайся обратно тем же путем и порадуй меня известиями об успешном завершении твоего задания. Есть песни, которым я еще не научил тебя, есть несколько фокусов и хитроумных трюков, которые ты сможешь передать молодым шутам, чтобы я мог продолжать жить в них.

— Ты и так будешь жить в них, Модести, — заверил я его. — О тебе ходят легенды.

— Жаль, Теофил, что ты не видел меня в мои лучшие годы.

— Ты хочешь сказать, что в молодости был еще более великолепен?

Он улыбнулся, обнял меня и пошел на мост. Я провожал его взглядом, пока он не скрылся в темноте. Он уже стал легендой, подумал я, возвращаясь обратно в гостиницу. Его тайная деятельность привела к знаменитому примирению папы Александра III с императором Фридрихом Барбароссой. Какому бы дожу ни приписали эту заслугу, мы предпочитаем оставаться в тени. Но у нашего тайного общества есть свои легенды. Смогут ли они обеспечить его бессмертием? Важно ли это? Я задумался. Сохранятся ли легенды обо мне в истории гильдии?

На следующее утро, собрав сумки, я направился к причалу, у которого стояла «Урсула». Когда я добрался туда, мастер конопатчиков уже проверил работу своих подручных и нашел ее удовлетворительной. Владелец корабля расплатился с ним, и он ушел. Сонный священник приковылял к причалу и благословил корабль вместе с командой. После соответствующей оплаты он тоже удалился. Затем на пристань решительной походкой вышел представитель дожа, чтобы проверить экипировку команды и ее вооружение. В плавание на «Урсуле» отправлялось около тридцати человек. Я пристроился к ним и показал мой меч, когда этот чиновник подошел ко мне. Он пренебрежительно фыркнул.

— Не часто, похоже, вам приходилось ходить под парусами, — заметил он.

Я признал его правоту. Он показал на мое оружие:

— К тому времени, когда вам понадобится меч, будет уже слишком поздно. Главное — остановить врага, пока он не взошел на борт. Вы не захватили с собой лук?

— Нет, но я довольно метко стреляю.

— Тогда вам стоит раздобыть его. Учитывая, что вы единственный пассажир, я пропускаю вас, но постараюсь запомнить вашу личность.

Он удалился, и мы взошли на борт. Я спустился в трюм проведать Зевса. Его привязали в импровизированном стойле с хорошим запасом соломы, но по его виду было ясно, что если де Бернадон и усмирил его нрав на какое-то время, то это время давно закончилось. Пройдя на корму нижней палубы, я оставил там свои вещи и поднялся наверх, чтобы посмотреть, как мы отчаливаем.

Баркас с двадцатью восемью гребцами вывел нас от пристани в гавань. Рулевые весла были аккуратно опущены в воду, а на передней мачте подняли полотнище большого треугольного паруса. Он медленно надул брюхо, и нас понесло на восток.

Венецианский лоцман знал гавань вдоль и поперек и, ловко маневрируя, неспешно вел нас по фарватеру, пока мы не прошли мели Сан-Никколо. Большой парус спустили и подняли несколько маленьких. Судно заметно прибавило скорость и вскоре вышло в Адриатическое море.

Через полтора дня мы остановились на ночь в Каподистрии. Утром проходящий корабль забрал лоцмана обратно в Венецию, а мы отправились дальше. Не отдаляясь от берега, помощник капитана в соответствии с изменением ветра отдавал матросам приказы поднять или спустить паруса. На радость всем, плавание проходило спокойно. К моему удивлению, после наступления темноты корабль продолжал идти своим курсом, хотя звезды были полностью скрыты облаками. Я добрел до полубака и обнаружил, что штурман и его помощник склонились над маленькой коробкой, освещенной факельным светом. Приветливо кивнув, штурман жестом подозвал меня. Я заглянул внутрь коробочки и увидел металлическую иголочку, закрепленную на каком-то штырьке. Она слегка перемещалась из стороны в сторону, и штурман отдавал команды своему помощнику, который бежал вниз, к рулевым, чтобы подправить курс корабля.

— Арабское изобретение, — сказал штурман. — Я не понимаю, как оно действует, но острие иглы всегда показывает на север. Если вы достаточно смелы, чтобы довериться этому устройству, и достаточно сообразительны, чтобы понять, в каком направлении нужно идти, то вполне можете обойтись без звезд.

Я выразил свое изумление.

— Мы дойдем до Зары послезавтра, — продолжил он.

— Я хотел поговорить с вами об этом, — сказал я. — На самом деле мне нужно проехать немного дальше Зары.

— Правда? И куда же именно вы направляетесь?

— В Орсино.

Он ненадолго задумался.

— Меня это устраивает. Я не хотел останавливаться в Заре, там сложный проход. С Орсино будет проще. Если вы не против, я охотно доставлю вас туда на шлюпке.

— Я-то как раз не возражаю, только не знаю, обрадуется ли такой новости моя лошадь.

Он усмехнулся.

— Я полагаю, вы хотели прибыть туда тайно.

— По вполне очевидным причинам. У меня есть конкуренты, которых я предпочел бы держать в неведении относительно места моего назначения. В наши дни рынки весьма неустойчивы.

— Понятное дело. Их неведение вы себе обеспечили, а заплатив за перевозку, вы также купили и наше благоразумное молчание. Честно говоря, нас не особо волнует, чем вы занимаетесь. Ладно, если ветер не сменится, мы подойдем к Орсино вечером.

Перед нами расстилалось совершенно темное море. Внезапно на восточном берегу загорелся огонек, потом появилось еще несколько. Вскоре берег озарился отблесками целого ряда костров.

— Что это? — спросил я его. — Какие-то своеобразные сигналы?

Он странно посмотрел на меня.

— Ну да, естественно. Неужели вы совсем потеряли счет времени и не знаете, что происходит?

— Похоже, потерял.

— Сегодня ночью костры жгут по всей Европе. Канун Рождества.

На следующий день, поглядывая на проплывающие мимо нас прибрежные острова, команда обменялась пожеланиями счастливого Рождества. Кок приготовил роскошную вечернюю трапезу, главным блюдом которой стал бобовый суп, сдобренный кусками свиной солонины. Последовав примеру моих попутчиков, прежде чем съесть галеты, я проверил их на предмет червей. Один из матросов со смехом показал на меня:

— Смотрите-ка, а он бывалый путешественник, этот немец.

— Да, приятель, я бывал даже в путешествиях, где черви считались самой лучшей закуской, — с усмешкой ответил я.

— Значит, мы плавали на одних и тех же кораблях, — согласился он.

Именно тогда к нам спустился помощник штурмана и сообщил, что мы приближаемся к цели моего путешествия. Я поспешно собрал свои вещички и вышел на палубу, куда уже привели Зевса. Паруса были спущены, и, когда якоря опустились на дно, «Урсула» остановилась. Для нас подготовили шлюпку. Я обмотал шарфом голову Зевса, чтобы он не видел нового средства передвижения, и хитростью заманил его в утлую скорлупку. Непростая задачка, смею вас заверить, но как-то мне удалось ее выполнить. Потом я и сам забрался в шлюпку вместе с тремя членами команды. Поблагодарив всех оставшихся, я помахал им на прощание, и лебедка начала медленно проворачиваться.

Достигнув воды, мы отвязали веревки, и двое матросов сели на весла, а третий взялся за румпель, чтобы направлять нас в нужную сторону. Около мили мы покачивались на морских волнах и подошли к берегу с западной стороны от города. Я развязал Зевсу глаза, и он, увидев впереди твердую землю, мгновенно с радостным ржанием выпрыгнул из лодки. Расплатившись за последний этап моего лодочного путешествия несколькими серебряными монетами, я вытащил сумки на берег и водрузил их на спину Зевса. Лодка отчалила, и с тех пор я больше не видел ни «Урсулу», ни ее команду.

Зевс соизволил разрешить мне сесть в седло, и мы рысцой приблизились к юго-западным воротам обнесенного стенами города. Солнечный диск начал проваливаться в воду. Вскоре мы оказались на городской площади, и я увидел развевающийся на ветру флаг с изображением огромного, злобного на вид медведя, который покровительственно баюкал город в своих лапах и настороженно всматривался в даль — не рискнет ли кто напасть на него. Вряд ли он знал, что нападение уже началось.

Я вернулся в Орсино.