ГЛАВА 7

В комнате не раздавалось ни звука, лишь потрескивали горящие факелы да из-за бетонной стены доносились приглушенные удары молота по наковальне. Цинцифицес сидел на кровати, подтянув ноги к груди и закрыв глаза.

— Но император еще жив, — наконец нарушил молчание Клавдий.

— Наверное, подходящее время пока не наступило, — откликнулся Цинцифицес.

— А они не упомянули, чего ждут? — спросил я.

— Больше они ни о чем не говорили, — сказал он. — Я не узнал эти голоса. Первый собеседник говорил по-гречески без акцента. Второй, по-моему, мог быть родом откуда-то с севера, но он говорил слишком мало, и мне не удалось точнее определить его происхождение. С тех пор я больше их не слышал. Я рассказал все Тиберию, рассудив, что это дело больше касается его, чем меня. Я не особо озабочен тем, кто правит этой вырождающейся империей. Тиберий, естественно, разволновался. Он поблагодарил меня и сказал, что передаст эти сведения остальным. Я напомнил ему, что не хочу ввязываться в это дело, и он обещал оставить меня в покое. Недели через две мне вдруг пришло в голову, что я давненько не встречал ни его, ни Деметрия. Я зашел в конюшни поболтать с Самуилом и в ходе разговора выяснил, что на ипподроме они тоже не появлялись уже неделю. Я прошелся по обычным местам их выступлений, но они точно сквозь землю провалились. Хозяйка гостиницы, где жил Деметрий, усердно распродавала его пожитки. Все это не на шутку встревожило меня, и я решил изменить облик, сбрив все, что поддавалось бритью. Кстати, теперь я постоянно мерзну. Потом я дотащился до Влахернского дворца, но не обнаружил никаких следов Талии, Нико или Пико. Такие вот дела. И вдруг заявился ваш трубадур — очевидно, расползлись кое-какие слухи, — но мгновенно удрал, точно черти за ним гнались, что было вполне разумно. Однако потом он по глупости вернулся, и с тех пор никто больше не видел трубадура.

— Но почему вы не предупредили самого императора? — спросил Клавдий.

Цинцифицес пренебрежительно глянул на него.

— Ученик, верно, Тео? — бросил он, и я заметил, как Виола резко вскинула голову, уязвленная его высказыванием. — Потому что император хорошо защищен от подобных мне сплетников. Внешний слой его защиты — дворцовые стены и гвардейцы, средний слой — льстецы и куртизанки, а внутренний — его собственная тупость, и эта защита покрепче любого шлема.

— А среди приближенных императора у тебя случайно нет доверенного человека? — спросил я.

— Тео… извини, Фесте, — поспешно поправился он, когда я поднял палец в знак предупреждения. — Я не уверен, что ты понял, какие дела здесь творятся. Как ты полагаешь, где я подслушал тот разговор?

— Ты уже говорил. Под трибунами.

— Под особенной трибуной, Фесте! Я находился прямо под Кафизмой, императорской ложей. Только обладатели самых высоких привилегий — а также богатства, положения и власти — сидят так близко к императору. Охраняемые императорской гвардией, эти сибариты возлежат там на шелковых подушках, слуги подносят им вина и яства, а они наблюдают за скачками, развлекаясь в свое удовольствие. Заговор против императора зародился в его ближнем круге, что, впрочем, вполне обычное дело. И если бы я притащился туда и стал разоряться про убийство, то они посмотрели бы на меня, засмеялись и сказали: «Неужели это старый шут Цинцифицес? А мы думали, он давно умер. Какой он забавный!» А после представления один из них действительно организовал бы мое тихое упокоение.

— То есть ты оказался тем мальчиком, который кричал: «Волк! Волк!», — сказал я.

— Вот именно, — захихикал он. — И именно тогда, когда мне нужно было, чтобы они отнеслись ко мне всерьез.

— Ходили ли какие-нибудь слухи о столь внезапном исчезновении сразу всех шутов? — спросил Клавдий.

— Меньше, чем можно было ожидать, — ответил Цинцифицес. — Император, очевидно, посетовал денек-другой о пропаже придворных карликов, но вскоре нашел утешение в добром старом вине и очаровательной юной флейтистке из Александрии. Императрица редко посещает половину супруга, поэтому никто, в общем-то, не осознал, что тогда же исчезла и Талия. А двое других шутов развлекали народ в этой части города. Вероятно, я был единственным человеком, заметившим их отсутствие.

— Интересно, какое же событие должно произойти перед убийством императора? — задумчиво произнес я.

— Я тоже озадачивался этим вопросом, — сказал старик. — Возможностей для нападения было уже предостаточно, особенно если учесть, что убийце известны пароли императорской стражи. Ведь император участвует в охотничьих вылазках, званых пирах, в должное время появляется в храме Святой Софии и регулярно раздает милостыню. Черт возьми, даже я, наверное, смог бы убить его при желании.

— Мне нужно попасть во Влахернский дворец. Как шуты пробираются туда?

— Я бы начал с выступлений на ипподроме, — сказал он. — Ты уже побывал там?

— Попробую выступить на скачках через три дня. После того как внесу входную плату.

— Сколько нынче запрашивает Самуил? — полюбопытствовал Цинцифицес.

— Золотую монету и десятую часть сборов.

— Неужели? Давненько у них не менялись расценки. Я играл по таким же.

— Это вполне объяснимо.

Он набросил одеяло на свое хилое тело.

— Я устал, — заявил он. — Вы найдете сами дорогу назад?

— Думаю, да, — сказал я. — Одолжишь нам свечу?

Цинцифицес махнул рукой на стоявший на столе огарок. Я зажег его, и мы осторожно спустились в туннель по импровизированной лестнице.

— Должно быть… — начал Клавдий, но я поспешно приложил палец к губам.

Отойдя на приличное расстояние, я тихо сказал:

— Голоса здесь разносятся далеко. Неизвестно, насколько острый слух у Цинцифицеса, но не стоит рисковать. Что ты хотела сказать?

— Должно быть, во время сильного дождя его тайная келья становится настоящей ловушкой, — сказала Виола, вглядываясь в сгустившийся за нами мрак. — Я, наверное, сошла бы с ума от страха в подобной ситуации.

— Проповедник и шут в одном лице, божий человек и безумец, — сказал я. — Возможно, он с самого начала был не в себе. Именно поэтому трудно понять, как заварилась вся эта каша. Но в его словах, безусловно, есть доля правды.

— А тебе не кажется, что событие, которое должно предшествовать убийству императора, — это приход венецианского флота?

— Умница. Да, по-моему, это самое вероятное предположение. И спасибо, что не высказала его перед Цинцифицесом. Мы не знаем, с кем он любит поболтать.

— Но к чему так долго ждать?

— Судя по тому, как обстоят здесь дела, император Алексей — лучший друг будущих захватчиков. Он совершенно перестал заботиться об обороне города. Когда крестоносцы начнут осаду, горожане осознают, что у них нет флота для отражения атаки противника, и в городе вспыхнет мятеж против нынешнего правителя. И вот тогда, учитывая дальнейшую бесполезность императора, наш неизвестный убийца, видимо, подкрадется и устранит его. Крестоносцы лихо войдут в город к радости освобожденного населения, учинят традиционные три дня насилия, грабежей и мародерства, а затем возведут на трон своего послушного ставленника.

— Похоже на правду, — согласилась Виола. — Но зачем шутам вмешиваться в это? Мне казалось, что гильдию не волнует, кто именно сидит тут на троне.

— Ты совершенно права. Однако при любых обстоятельствах мы стремимся избежать кровопролития. Здешние шуты действовали большей частью на свой страх и риск, поскольку для получения инструкций от гильдии требовалось слишком много времени. Нико и Пико обычно были за старших. Тиберий поднял тревогу, и они, должно быть, решили попытаться остановить ход этого заговора. Но их успели остановить раньше.

Мы подошли к выходу из подполья Цинцифицеса. Перед подъемом Виола окликнула меня.

— Прежде чем мы вылезем на свет божий, я хочу кое-что сделать, — сказала она и, притянув меня к себе, подарила мне пылкий поцелуй. — Это лишь для начала, — сказала она, когда мы наконец оторвались друг от друга, чтобы перевести дух. — Мне поднадоело играть мужскую роль.

— Согласен, — сказал я. — Но здесь не самое подходящее место для продолжения.

— Это верно, — сказала она, оглядываясь вокруг. — Я предпочла бы, чтобы крысы не подсматривали за нашими любовными объятиями. Такие уж у меня причуды.

Я приподнял плиту и выглянул в щель. В переулке было пусто. Я выбрался из подземелья.

— Вылезай, моя Эвридика, — сказал я, протягивая руку. — Твой Орфей успешно вывел тебя из подземного мира.

— Не шути так, — быстро сказала она. — Нашел тоже, с чем сравнивать. К тому же ты оглянулся назад, прежде чем я вылезла. Это плохой знак.

Она быстро выбралась из ямы и закрыла ее плитами. Мы незаметно влились в поток уличных торговцев.

Не обнаружив никакой слежки, мы добрались до «Петуха», для разнообразия тихо поужинали и удалились на покой.

— Сегодня я буду дежурить первым, — заявил я, усаживаясь около входа.

— Так и быть, — сонно сказала Виола. — Значит, теперь нам известно, с чем придется бороться. Мне следовало бы испугаться. Но по-моему, я больше боюсь нашего представления на ипподроме. Много ли там будет публики?

— В лучшие времена там собирается многотысячная толпа.

— Ах, всего-то? Что же я тогда, глупая, волнуюсь! Ведь мне довелось разок-другой сыграть перед несколькими десятками зрителей.

— Просто твои движения должны быть более размашистыми, можно сказать, великими, герцогиня. А в остальном практически все то же самое.

— Кто говорит, что я вступила в неравный брак? — притворно вздохнула она. — После нескольких месяцев с тобой я уже стала великой герцогиней.

— Вот-вот, и не забывай об этом, — сказал я, и она уснула с улыбкой на губах.

В такое время я привык бодрствовать. Естественное явление для шута, вернувшегося с вечернего представления. Разыгравшееся воображение мешает уснуть, а измотанное тело лишает желания двигаться. Вино успело оказать на меня расслабляющее воздействие. И, сидя в нашей залитой лунным светом каморке, я тихонько делал упражнения на растяжку, поглядывая на мою возлюбленную, спящую крепким сном. Мне так хотелось, чтобы она скорее вновь стала женщиной, Виолой, моей драгоценной супругой, и я гадал, когда же у нас появится такая возможность.

Итак, что нам известно на данный момент? Кто-то убил шестерых моих коллег. Друзей. А в одном случае еще и любовницу, правда, наша связь длилась недолго. Неразумно, конечно, было заводить интрижку, но я вернулся из последнего заморского похода с крестоносцами лишь слегка поцарапанный и на волне бурной радости оттого, что избежал смерти, устремился в ее объятия. Я так и не понял, какие чувства она испытывала ко мне. Но потом находившийся под моим присмотром царек закончил свой кутеж в этом городе, и мне пришлось следовать за ним. Я не успел проститься — она тогда давала уличные представления, и мы обычно встречались лишь на закате. Я оставил для нее прощальную записку, и с тех пор мы больше не виделись. Мне оставалось лишь надеяться, что она все поймет. Но теперь я уже не узнаю, поняла ли она.

В те времена шутовская братия здесь процветала. Император Исаак обожал развлечения. Он сменил на престоле Андроника, наводившего ужас на подданных, и они так обрадовались этой замене, что прощали Исааку даже весьма посредственное правление. В политических целях он взял в жены венгерскую княжну, что было вполне обычным явлением. Ей тогда исполнилось всего девять лет, что, к сожалению, также было не редкостью. К тому времени, когда она достигла женской зрелости, Исаак накопил большой любовный опыт в игрищах со всем многообразием особ женского пола, что являлось более чем обычным при византийском дворе. Могло быть гораздо хуже. Андроник, скажем, без малейших угрызений совести затащил бы малолетнюю новобрачную на супружеское ложе.

Позже в этом городе появились Нико и Пико, и еще был остряк по имени Чаливур, которому все мы передавали донесения. Он пристрастился к порочной императорской жизни, и, вероятно, именно это спустя пару лет привело к его безвременной кончине. Тогда придворная жизнь в Константинополе напоминала бесконечное пиршество, но настали новые времена, и теперь славный город разваливался на глазах, ослепленному Исааку предоставили уютную темницу, а всех шутов поубивали.

За исключением меня, моей бородатой герцогини и старого проповедника, обитающего в дренажной системе.

Итак, надо найти способ пробраться во дворец императора, познакомиться с его ближайшим окружением и выяснить, кто решил организовать убийство, а потом…

Да, что же потом? Неужели неудача моих коллег означает, что меня ждет на этом пути тот же успех? Может быть, убийство нынешнего императора будет даже полезно гильдии, если на трон взойдет более разумный преемник.

Но в таком случае смерть моих товарищей останется неотомщенной.

Впрочем, месть не являлась частью моей миссии. Я лишь надеялся, что она станет вознаграждающим последствием, но интересы гильдии были превыше всего.

И если шестеро наших братьев умерли напрасно, то надо иметь мужество смириться с этим. Несправедливость порой свойственна этому жестокому миру.

Я уже собрался разбудить Клавдия, когда из коридора донесся еле слышный звук крадущихся шагов. В ожидании незваного гостя я вооружился ножом. Полоска лунного света, льющегося в окно, помогла мне увидеть, как рука, появившаяся из-за входного занавеса, медленно опустилась вниз, к натянутой перед входом веревке. Появившаяся вслед за ней нога аккуратно переступила через это препятствие.

Поймав лезвием ножа лунный лучик, я направил его в глаз Азана. Он невольно моргнул, но, обнаружив источник отраженного света, захлопал глазами уже вполне осознанно.

— Добрый вечер, — сказал я.

— Хм, заглянул вот к вам проверить, все ли в порядке, — поспешно сказал он.

— Весьма любезно с твоей стороны, — сказал я. — У нас все отлично. И я надеюсь, что положение останется неизменным.

— Естественно, — согласился он. — Что ж, тогда я пошел спать.

— Приятных сновидений, — вежливо напутствовал я его.

— Опять не повезло, но попытка не пытка, — пробурчал он, удаляясь.

— Переходи на дневную работу, — бросил я ему вслед.

Клавдий зашевелился.

— Все в порядке? — спросила Виола, протирая глаза.

— Очередной ночной визит Азана. Твой черед дежурить. Спокойной ночи.

Мне хотелось закончить проверку бывших мест обитания моих покойных товарищей, поэтому ближе к полудню мы перешли по мосту через Ликос и направились в северную часть города. При пересечении северо-западного ответвления Месы мы столкнулись с определенными сложностями, попав в стремительный поток телег и повозок. А перебравшись на противоположную сторону, заметили странное оживление.

Откуда ни возьмись, вдруг вылетел отряд императорских стражников и, выставив бронзовые щиты, начал теснить народ с проезжей части. Я оттащил Клавдия в безопасное место, и мы стали наблюдать, как стражники остановили все движение, повернув вспять наездников с помощью кнутов и дубинок. На редкость быстро им удалось расчистить участок дороги, ведущий к бронзовой статуе древнего императора: его имя давно стерлось из людской памяти, а сам он все стоял в полном боевом снаряжении, призывно простирая левую руку к северным пределам империи.

— Советую вам не скупиться на приветствия, — крикнул обывателям капитан. — Не хотите же вы прогневить ее!

Народ изобразил вялое ликование, ставшее более восторженным, когда стражники начали охаживать дубинками нерадивых молчунов. Вскоре послышался стук копыт, производимый кавалькадой лошадей, и приглушенный ропот: «Ну наконец-то дождались! Императрица подъезжает!»

Из-за угла вынеслась резвая четверка роскошных белых лошадей, везущих белую колесницу, затейливо украшенную золотом. Возничий был облачен в блестящий наряд из красной кожи, отделанный разномастными крашеными перьями, однако меч его выглядел очень внушительно, как, впрочем, и атлетически натренированные руки, способные с легкостью проткнуть этим оружием любого насмешника, осмелившегося усомниться в изысканности его вкуса. Я предпочел промолчать. Подождем более удобного случая.

Императрица Евфросиния вальяжно раскинулась на мягком сиденье, задрапированном алым шелком. Она ввела скандальный обычай появляться на людях без покрывала и теперь щеголяла перед народом своими еще вполне аппетитными прелестями. Ее золотое платье с длинными рукавами покрывала рельефная вышивка и неограненные самоцветы.