— Договорились. Мне еще не приходилось видеть варягов без доспехов.
— Это ужасающее зрелище, но его массовость, наверное, смягчит удар. Я покажу тебе все мои шрамы. Ну ладно, Симон, настоящим воинам пора на покой. На рассвете нам снова вставать на защиту императорских угодий. Но теперь, когда мы знаем, что ты сможешь предоставить нам такое развлечение, у нас есть стимул вернуться сюда.
— А-а, значит, разговоров со мной вам было недостаточно! — в притворном негодовании вскричал хозяин. — Примите извинения, высокочтимые господа, за низкий уровень моих невежественных рассуждений, утомивших ваши просвещенные умы. Мне лишь хотелось поделиться с вами поучительными историями из собственной жизни.
— Да мы уже наизусть знаем байку о том, как ты сражался на мечах с Саладином, — со смехом бросил Генрих.
— А он и правда сражался? — воскликнул Кнут, с трудом напяливая на голову шлем и спокойно снося добродушные похлопывания своих старших товарищей.
Все они ушли, за исключением Станислава, который остался сидеть, мрачно уставившись на кувшин.
— Не верится, что они не допили вино, — сказал он. — Мне необходима ваша помощь, чтобы прикончить этот кувшин.
Я привык жить за счет подобных приглашений. И мы с Клавдием, подсев за его стол, продолжили пирушку.
— Да здравствует император, — сказал я, поднимая кубок.
— Да здравствует вся их семейка, — добавил Станислав, неуверенной рукой подливая себе вина. — Самая нечестивая пара братьев со времен… со времен… — Он выпил. — Никак не придумаю подходящий пример. Никто в этих краях не сравнится в вероломстве с династией Ангелов. О господи, как же я соскучился по дому!
— А где твой дом?
Он вздохнул.
— В одном городке неподалеку от Майнца. Отправился оттуда за Фридрихом Барбароссой[6] в последний крестовый поход. Ты ведь тоже, по-моему, потащился за ним, Симон?
— Конечно. У меня сохранилось много воспоминаний. Вот помню…
— Мы сейчас говорим не о твоих воспоминаниях, — прервал его Станислав. — Мы вспоминаем мою жизнь. Ты так часто выкладывал нам свои воспоминания, что я уже не помню, сколько дюжин раз мы их слушали. Какой же долгий был тот поход! Люди дохли, как мухи. Даже сам Фридрих не прошел до конца.
— Но ты-то выжил, — заметил я. — А потом обосновался здесь?
— Говорю же, это был чертовски длинный поход, и мне вовсе не хотелось сразу отправляться в обратный путь.
— И еще здесь появилась одна девица… — подначил Симон.
— Заткнись. Да, хвала Спасителю, нашлась одна девушка. Но потом она покинула меня. И теперь я торчу здесь, открываю ворота, поддерживаю пьяного императора, когда он не стоит на ногах, разгоняю зевак и подавляю мятежников, ежели они подберутся слишком близко к Влахернекому дворцу, да еще наблюдаю, как неожиданно порой власть тут переходит из рук в руки. В общем, от безделья не соскучишься. Не так уж плохо быть наемником. Платят хорошо, и я уже приобрел поблизости приличное хозяйство, где и обоснуюсь, выйдя в отставку. И больше никаких дурацких рыцарских подвигов. Все это фарс. Вы же видели моих приятелей варягов.
— Чем они тебя не устраивают?
— Вы хоть понимаете, что последние три императора пришли к власти благодаря свержению своих предшественников, а наши варяги даже пальцем не пошевелили, чтобы предотвратить все эти беззакония? Бог знает, что Исаак не был образцом добродетели, но имел все права на трон. А теперь этому ослепленному узнику остается лишь полеживать на боку в Диплокионе, спокойно дожидаясь, когда нынешний правитель запаникует после очередного дурного предзнаменования и прикажет удавить его.
— А что, последнее время появлялись какие-то дурные предзнаменования?
Станислав рассмеялся.
— Здесь все, что хотите, считается предзнаменованием, и любому мелкому событию дается множество истолкований от множества конкурирующих прорицателей. И это в центре христианского мира! Поэтому я предпочитаю латинскую церковь. По крайней мере, она последовательна. И я предпочитаю иметь дело с наемниками, чем просто с честными людьми. Честность — понятие относительное, а с наемника вы получите то, за что заплатили.
Он осушил кубок и налил еще.
— А сами вы кто такие? Из каких краев? — спросил он.
— Исходно? Или недавно?
— Недавно.
— Я работал на севере, странствовал от города к городу, пока не надоел там всем. Вот и пришел теперь сюда.
— Кто-то, вероятно, сочтет и ваш приход неким предзнаменованием, — заметил он. — Тут шлялось по городу несколько шутов. Одна парочка часто выступала на ипподроме. Правда, их что-то не видно в последнее время. А императора развлекала пара карликов. Близнецы. Чертовски забавные создания.
— Мне рассказывали о них, — сказал я. — Так они еще здесь?
— Нет. Уже сбежали. Наверное, накопили достаточно деньжат и решили убраться восвояси подобру-поздорову. Алексей весьма щедр, когда он в хорошем настроении. Говорю тебе, приятель, если ты хоть чего-то стоишь, и тебе удастся пролезть к императору, то будешь жить припеваючи.
— Прекрасная перспектива, — сказал я. — Но как мне к нему пролезть?
— Хороший вопрос, — пробормотал он. — В данное время место мастера увеселений практически вакантно. Но всем заправляет известный евнух, Константин Филоксенит. В его ведении императорская казна, а значит, он отвечает как за императорскую скупость, так и за расточительство. Вероятно, именно он мог бы помочь, но до него трудно добраться, в его ведомстве слишком большой штат чиновников. Я вижу его ежедневно. Если хочешь, могу замолвить за тебя словечко.
— Я буду тебе очень благодарен.
Мы допили вино. Станислав, пошатываясь, встал из-за стола и посмотрел в окно.
— Уже стемнело, — сказал он. — У тебя слишком вкусное вино, Симон. Не подскажешь, в какой стороне мой дом?
— Я провожу тебя, — предложил Симон, накидывая плащ. — Доброй ночи, шут. Доброй ночи, Клавдий.
Он положил руку на плечо наемника и вывел его на улицу.
— Мне понравилось, — сказала Виола, когда мы устроились на отдых в нашей комнате. — Вполне приятные люди, хоть и наемники. Подумать только, в субботу мне предстоит увидеть множество обнаженных мужчин. Похоже, шутовская жизнь необыкновенно интересна.
— Да, они оказались приятными, — зевая, произнес я. — Интересно, не поручено ли было кому-то из них проверить нас?
Виола натянула веревку перед дверным проемом и устроилась в углу комнаты.
Ночь прошла спокойно. Я дал Виоле выспаться, и солнечные лучи уже играли на ее бородатом лице. Когда-то, присоединившись ненадолго к странствующим циркачам, я познакомился с настоящей бородатой женщиной. Она жила в отдельном маленьком шатре, а ее слуга стоял перед входом и собирал плату за просмотр. Она позволяла зрителям подергать ее за бороду, чтобы убедиться, что борода настоящая, а потом обычно еще болтала с посетителями. Ее болтовня побуждала их к повторным заходам, поскольку она обладала жизнерадостной натурой и богатым запасом историй. На мой взгляд, она могла бы прокормить себя, только рассказывая истории, но ей нравилось, что ее оригинальная внешность заманивает публику.
Проснувшись и выглянув в окно, Виола укоризненно посмотрела на меня.
— Почему ты не разбудил меня? — спросила она.
Я подвинул к кровати низкий табурет и поставил на него умывальный тазик.
— Весь честной народ давно уже пашет, — сказал я. — Да и не честной народ тоже. Я подумал, что ты захочешь умыться, прежде чем мы примемся за дела.
Она сняла парик и бороду, вздохнула с облегчением и окунула лицо в воду. Я протянул ей мыло и полотенце. Старательно вымыв щеки, она взглянула на меня и сказала:
— Должно быть, я выгляжу ужасно.
— Ужасно соблазнительно, — уточнил я.
Виола хмыкнула.
— Ты на удивление опытный супруг для того, кто слишком долго был лишен практики. — Она приклеила бороду и спрятала ее концы под париком. Потом опять взглянула на меня. — Когда же я вновь стану женщиной? Ведь наше путешествие закончилось.
— Мне думается, что было бы полезно пока сохранить в тайне твою женскую ипостась. Благодаря этому к нашей компании в случае необходимости всегда сможет присоединиться третий человек. Ты ведь захватила с собой женские наряды и косметику для быстрого превращения.
— А когда я снова смогу участвовать в представлении?
— Скоро, ученик. Мне нужно, чтобы ты опять понаблюдала за зрителями. А еще нам надо сегодня проверить квартиру Талии.
Я устроился на Амастрийском форуме, а Клавдий бродил поблизости, поглядывая на лошадей и не забывая придерживать кошелек. Помимо торговцев лошадьми на этот рынок стекался всякий сброд. В центре площади находилось некое изваяние честных мер и весов, строгое напоминание местным купцам. Еще более наглядная строгость проявлялась в использовании этой площади для публичных казней. Один из менее добросовестных здешних торговцев уже загорал на центральной виселице, тихо покачиваясь на ветерке.
Редко мне доводилось видеть более мужественное сборище. В этих краях торговля лошадьми издавна считалась мужским занятием, также как и конокрадство. Лошади были самых разнообразных статей и пород, в одних явно проглядывали признаки арабских кровей, других — низкорослых тяжеловозов — вывели в северных краях. Некоторые из животных наравне с солдатами получили шрамы в сражениях, и именно они привлекали внимание многочисленных военных покупателей.
Представление мое продолжалось несколько часов и прошло довольно сносно. Кое-кто из постоянно меняющихся зрителей поинтересовался, в какой гостинице я обосновался, вселив в меня надежду, что его интерес был вызван желанием воспользоваться моими услугами, а не перерезать мне горло, пока я сплю.
Я уже укладывал реквизит, когда какой-то тщедушный, пройдошного вида мужичонка лет пятидесяти бочком подошел ко мне, плотно запахнувшись в потрепанный плащ.
— Судя по всему, тебе, шут, может понадобиться удача, — скривив рот, тихо прошамкал он.
— А кому ж она не нужна? — ответил я.
Он суетливо покивал головой.
— Верно, верно, кому ж она не нужна! Но удача, знаешь ли, не бывает случайной. Ее нужно приманивать.
— Неужели?
— А то. Конечно, нужно. Как, ты полагаешь, люди становятся богатыми?
— Получают наследство? Или добывают богатство ловкостью рук?
Мужичонка отрицательно покачал головой.
— Ты ничего не понимаешь. Это удача. И она не бывает…
— …случайной. Ты уже говорил об этом.
Он улыбнулся, обнажив потемневшие десны, не обремененные зубами.
— Мне известно, как поймать удачу, — сказал он. — И я могу помочь тебе.
Я глянул на него внимательнее. Он был лысым, золотушным доходягой с оборванным правым ухом.
— А почему ты, приятель, не попробовал помочь самому себе? — поинтересовался я.
— Нет-нет, нельзя получить удачу для себя. Но если дать верные талисманы людям, то они могут стать удачливыми.
— И тогда тебе полагается подарок. Он мотнул головой и пояснил:
— Происходит просто удачный обмен. Ты даешь что-то мне, я даю что-то тебе.
— Похоже, то, что тебе дают, вовсе не идет тебе на пользу, и твой вид является для меня бесплатным предостережением против такого обмена.
Мужичонка быстро распахнул полы плаща. Вся его подкладка ощетинилась поразительным набором пришитых к ней талисманов: осколками костей, клочками волос, сушеными лягушками, ящерицами, частями других животных, крошечными пузырьками, шкатулками, колечками и всевозможными оберегами.
Он разразился хорошо заученной скороговоркой:
— Для восстановления мужской силы: суньте это под тюфяк, и все наладится. — Его палец при этом коснулся каких-то странных комочков, напоминавших пару гниющих бычьих яичек. — А вот свеча из могилы святого Стефана: натрете ею порог вашего жилья, и никакое зло не посмеет переступить его. Вот большой палец святого Симона Кананита. Менструальная кровь черной колдуньи, нет нужды говорить вам о ее могуществе. Подлинное личное кольцо святого Эдуарда Исповедника[7], подаренное им нищему. Тот нищий, находясь на смертном одре, передал его мне. Оно исцеляет все виды припадков. Вот жабий камень: положишь его рядом с предложенным тебе питьем, и он определит любую отраву, а сунешь его в чужое питье — и выпивший его не доживет до утра, если согрешил.
— А если не согрешил?
Мой благодетель вновь явил мне свои десны.
— Все мы запятнаны первородным грехом. Не волнуйся, камень действует безотказно.
— Ладно, приятель, сейчас я спешу, но если ты назовешь мне свое имя, то я разыщу тебя, когда мне потребуются подобные услуги.
Резко отступив от меня, он запахнул плащ на своем тощем теле.
— Никаких имен, никаких имен, — пробормотал он. — Враги мои дорого заплатили бы, чтобы узнать, где я обретаюсь, и с радостью укокошили бы меня за эти сокровища. Если тебе понадобится удача, то я сам найду тебя.
Он захромал прочь, несколько раз боязливо оглянувшись. Я сделал знак Клавдию. Он легкой походкой прошел мимо, даже не глядя на меня.
— Видишь продавца реликвий, который болтал со мной? — шепотом произнес я. — Проследи-ка за ним.
Незаметно кивнув, Виола отправилась следом за оборванцем.
Я быстро уложил свое снаряжение и переждал, пока она дойдет до конца площади. Потом накинул плащ на шутовской костюм и последовал за ней.
Таково одно из обычных испытаний в нашей гильдии: ученику поручается слежка за определенным болваном в людном городе. С одной стороны, проверяется, сумеет ли он незаметно проследить за объектом. А с другой стороны, ученик должен заметить, что за ним самим ведется слежка.
Я достиг южного конца площади как раз в тот момент, когда Виола сворачивала в квартал многочисленных торговых палаток. Мне удалось избежать всех местных сцилл и харибд, заткнуть уши на пение сирен, взывавших ко мне из винных бочек, — иными словами, я отверг все предложения заманчивых покупок и сделок, ласк, азартных игр и выпивки, не теряя из виду мою любимую жену, игравшую роль низкорослого бородача.
Но вот она вдруг исчезла, свернув на одну из особенно извилистых узких улочек, давно забывших о солнечном свете. Я осторожно высунул голову из-за угла, держа наготове кинжал в ожидании возможной засады. Однако никто не набросился на меня, и я, осмелев, направился вдоль по улочке.
Давно затих вдали шум торговых палаток, и по мере моего углубления в городские трущобы сумрак становился все гуще. Наконец между двумя домами появился просвет с видом на гавань Кондоскалия, где располагались верфи императорского флота.
За спиной у меня раздалось сухое покашливание. Вооружившись кинжалом, я развернулся, готовый дать отпор любому враждебному выпаду, но увидел Клавдия, который стоял, уперев руки в бока, и сердито поглядывал на меня.
— А я-то надеялась, что ты действительно доверил мне самостоятельное дело, — сказала Виола. — Но потом, естественно, заметила, что меня преследует какой-то закутанный в плащ идиот. Видимо, ты решил устроить мне своеобразное испытание.
— Ты угадал, ученик, — ответил я, не в первый раз задаваясь вопросом, осуществимы ли отношения «учитель и ученик» в случае супружеской пары. — И ты успешно пройдешь его, если скажешь мне, куда скрылся тот пройдоха.
— Вон в ту лачугу у пристани.
— Отлично. Давай навестим его.
— Ты имеешь в виду, что он действительно важен для нас? Я подумала, что ты просто хотел, чтобы я потренировалась в слежке.
— Еще как важен. Я узнал одно кольцо из его коллекции. Это кольцо гильдии. По-моему, оно принадлежало Деметрию.
Я двинулся было дальше, но Виола схватила меня за руку и втащила в ближайший трактир.
— Раз уж ты у нас такой опытный, — прошептала она, — то, несомненно, заметил, что за тобой тоже кто-то следил.
ГЛАВА 6
Время, сей преображатель и вечный зиждитель различий…
Город Византий. Хроника Никиты Хониата[9].Я глупо уставился на нее, потом осторожно выглянул в проход, из которого появился.
— Он ушел, — сказала Виола. — Твой преследователь предпочел не сворачивать за тобой в этот темный переулок. Должно быть, он переоценил твои умственные способности, решив, что ты его обнаружил. А возможно, заметил, что за ним тоже следят. У меня складывается впечатление, что в этом городе все следят друг за другом. Неудивительно, что он такой многолюдный.
— Ты заслуживаешь дополнительной благодарности, ученик, — признал я. — Так кто же следил за мной?
— Откуда мне знать? — сказала она. — Я видела лишь монашеское одеяние, но не лицо.
— Интересно. Может быть, отец Эсайас?
— Ряса была другой. Разумеется, это не значит, что под ней был не он. Ты думаешь, что какие-то церковники сели тебе на хвост?
— Учитывая монашескую маскировку, следить мог кто угодно, кроме церковников. Уж они-то наверняка оделись бы мирянами. Ладно, хорошо, что этот обряженный в рясу незнакомец пока перестал осложнять нам жизнь. Так что давай скорей навестим лачугу нашего пройдохи.
Решив не предупреждать заранее о визите, я ворвался в его хибару с ножом в руке. Скромный мошенник как раз разжигал благовония в металлической чаше. Я схватил его за шкирку и помахал ножом у него перед носом.
— Смотри-ка, какая удача, — сказал я. — Я передумал. Меня заинтересовали твои безделушки.
— Конечно, конечно, — выдавил он. — Забирай все, что угодно, только не тронь меня.
Клавдий закрыл дверь и встал на страже. Я отпустил трясущегося торговца реликвиями, настороженно поглядывая на его руки. Он суетливо развязал веревку на поясе и наконец распахнул полы плаща. Я показал ему на предмет, уже упомянутый мной, — оловянный перстень с черепом, залитым черной эмалью.
— Отличный выбор, — залепетал он. — Предохраняет от врагов, приносит…
Он заткнулся, когда я вновь поднес нож к его носу.
— Взгляни-ка лучше сюда, — сказал я, показывая ему вторую руку.
Он судорожно втянул воздух, увидев подобное кольцо на моем пальце.
— Оно ни от кого не предохраняет, — сказал я. — А возможно, даже притягивает врагов. Я снял его с пальца одного мертвого шута, забрав также его одежду и пожитки. И с тех пор сам стал шутом. Порой мне удается шуточками поднять настроение людям. А порой я поднимаю им настроение вот так. Я слегка коснулся его шеи лезвием ножа, и он тут же заскулил.
— Итак, это кольцо принадлежало шуту по имени Деметрий, — продолжил я. — Я ищу его. Он хранил для меня одну вещь, и настала пора забрать ее. Ради этого я готов на все, даже на убийство.
Я взмахнул ножом, перерезая нитку, на которой висело кольцо, и оно упало. Не дав ему коснуться земли, я подбросил его в воздух концом ножа. И поймал его уже мизинцем, где кольцо заняло место рядом со своим двойником. Продавец реликвий с ужасом следил за моими трюками. Я вновь нацелил на него нож и приказал:
— Выкладывай все начистоту.
— Я тоже снял его с мертвого шута, — сказал он. — С Деметрия.
— Когда? Где?
— В начале ноября, в лесу за городом.
— Кто завлек его туда? Говори все, что знаешь.
— Они были одеты как монахи, но определенно не принадлежали к церковной братии, — сказал он. — Я бродил по лесу, собирая травы и проверяя заячьи силки. Тушеная зайчатина у меня в доме не переводится. Но императорские леса неприкосновенны. Никому нельзя пользоваться ими, ни охотникам, ни корабельщикам, никому. Поэтому, услышав шум, я спрятался.
— Сколько их было?
— Трое, они тащили тело. Я сразу понял, что это Деметрий. Он много лет выступал в нашем городе, и я узнал расцветку его костюма. Только так его и можно было узнать. Потому что от лица осталось лишь кровавое месиво. Они притащили с собой лопаты. Выкопали яму, опустили его туда и закопали.
— Они что-нибудь говорили?
Он задумался.
— Один из них сказал: «Мертвого дурака и могила не исправит», и все они рассмеялись.
— Ты узнал бы этот голос, если бы снова услышал его?
— О нет, нет, — запричитал он, отчаянно мотая головой.
— Но разговор шел на греческом языке?
— Конечно, конечно.
— С акцентом или без?
— Я не заметил никакого акцента.
— Продолжай.
— Я вспомнил о кольце и серьге. И прикинул, что ему они больше не нужны.
— Может, ты нашел у него еще что-то?
Продавец реликвий порылся в куче неприглядного хлама возле тюфяка и извлек оттуда старый кожаный кошелек.
— В нем не было денег, — заявил он весьма неубедительным тоном. — Но там лежал клочок бумаги. Я не понял, что на нем написано.
Я забрал у него кошелек и открыл. Там лежала бумажка с едва различимыми буквами. Записку написали по-немецки. Глянув на нее, я передал листок Клавдию и открыл дверь.
— Ты никогда не видел меня, — бросил я напоследок. — Не забывай об этом, иначе мы обязательно встретимся еще раз.
— Убирайтесь, — прошипел он.
Мы вышли на свет божий.
Пройдя к пристани, мы уселись на край причала. Клавдий повернул листок к свету и прочел:
— «Сегодня вечером не смогу. Т.». Тиберий?
— Или Талия, — ответил я. — Возможно, нам не суждено узнать, кто это написал.
Перед нами высились судостроительные верфи. Они пребывали в запустении. В былые времена Византия выводила в Босфор по двести кораблей, готовых дать отпор любому арабскому флоту. Сейчас здесь насчитывалось едва ли штук двадцать старых развалин, половина стояла в сухих доках, и все явно нуждались в ремонте. Однако мы не заметили вокруг них даже охраны, не говоря уже о конопатчиках, кипятящих смолу в огромных чанах, о канатчиках, плетущих снасти, и плотниках, ремонтирующих корпуса и палубы.
— Этот город созрел для захвата, — заметил я.
— Его охраняют войска, — возразила Виола. — И стены.
— Стены тоже отчаянно нуждаются в ремонте, — сказал я. — Да и бдительность охраны вызывает сильные сомнения. Отрядам, охраняющим Анастасийские стены, платят так нерегулярно, что они уже готовы разбежаться. В этом городе творятся очень темные делишки.
— Неужели это как-то связано с исчезновением шутов? — спросила она.
Я пожал плечами.
— В круг наших интересов входит сохранение мира. С устранением шутов исчезает и один из источников добрых советов и благонамеренных действий. Но я не думаю, что все происходящее здесь вызвано тем, что кто-то решил уничтожить пятерых шутов и трубадура.
Я встал, потянулся и, прогнувшись назад, коснулся пяток. Виола наблюдала за мной с любопытством.
— Физические упражнения помогают тебе размышлять? — спросила она.
Я задумался на мгновение, ответил:
— Нет, — и выпрямился.
— Что же дальше? — спросила она. — Ты хочешь найти Талию и карликов?
— Нет, — сказал я. — Они все жили возле Влахернского дворца. Туда мы направимся завтра. А сейчас давай сходим на ипподром и выясним, что нужно сделать, чтобы получить разрешение выступить на скачках.
Мы прошли вдоль морских стен и свернули на север перед началом Вуколеонской набережной. Там красовалась мраморная композиция, изображающая смотрящих в море быков и львов. Это были самые бдительные стражи, каких мы видели со времени прибытия в город.
Южный конец ипподрома был оформлен величественным резным фасадом с огромными мраморными арками шириной никак не меньше шестисот футов. Обрывистый склон холма, служившего основанием этому грандиозному сооружению, вынудил древних архитекторов укрепить его массивными колоннами. Под прикрытием арены располагались обширные конюшни, примыкающие к склону, их нужды обеспечивались множеством опытных кузнецов, плотников и строителей колесниц. Именно туда я и предпочел зайти, минуя главный северный вход.
Если защита города явно не была первостатейной заботой нынешнего императора, то о развлечениях заботились с прежним усердием. Лошадей всячески холили, обеспечивая самый лучший уход и лечение при малейших следах повреждений или признаках болезни. Далеко не сразу удалось нам найти нужного человека, но после настойчивых расспросов мы в итоге разыскали его. Объем бицепсов этого могучего детины на вид равнялся объему моего торса, а его торс казался таким же мощным, как колонна Аркадия. Густая борода оставляла для обозрения лишь незначительную часть лица, покрытого копотью кузнечных печей. Одет он был в плотные кожаные штаны и защитный кожаный шлем. По его обнаженному торсу струились обильные ручейки пота, оставляя бледные полоски на прокопченном теле. Он равнодушно посмотрел на нас.
— Меня зовут Фесте, — крикнул я, перекрывая громкий шум мастеровой деятельности. — Это мой подручный, Клавдий. Говорят, шутам надо переговорить с тобой насчет выступлений на скачках.
— Верно говорят. Меня зовут Самуил. Кто тебя послал? — спросил он зычным раскатистым басом.
— Да никто не посылал, — сказал я. — Но в прежние времена я работал с Деметрием и Тиберием. Они могли бы дать хорошую рекомендацию моим дарованиям.
Он нахмурился при упоминании других шутов.
— Они уже давно не показывались у нас, — сказал он. — Откуда мне знать, действительно ли ты работал с ними?
— Если желаешь, я устрою сейчас небольшое представление.
Он кивнул. Сняв плащ, я бросил его Клавдию и продемонстрировал ряд номеров, жонглируя различными предметами, поскольку здесь было так шумно, что песни или шутки все равно не произвели бы должного впечатления. Он вяло следил за моим выступлением.
— Отлично, — сказал он. — Если заплатишь входную плату, то можешь приходить на скачки через три дня.
— А велика ли плата?
— Для начала заплатишь мне золотой гистаменон, а потом добавишь десять процентов от выручки.
— Не дороговато за одно выступление?
Он улыбнулся.
— Постоянно платить не придется. Если приживетесь здесь, то останутся только проценты.
— Вполне справедливо. А по какому случаю скачки?
— По случаю дня рождения какого-то императорского родственника. Обычный повод. Тут будут скачки на колесницах, а в перерывах между заездами — выступления акробатов, музыкантов и еще одного изобретателя, желающего продемонстрировать свой полет. Да не волнуйся, места всем хватит.
— Договорились. Увидимся через три дня.
— Как он смел затребовать с нас так много? — сердито прошипел Клавдий, когда мы вновь оказались на улице.
— Имеет право, — спокойно ответил я. — Вполне обычная и даже умеренная плата. Им нужно, чтобы на скачках выступали лучшие исполнители, а если шут не способен набрать денег на входную плату, выступая на здешних базарах, то он, скорее всего, недостоин внимания.
Мы вышли на небольшую площадь, заполненную прилавками с фруктами, орехами и местными пряностями. Перед уличным проповедником, стоявшим на большом камне и произносившим назидательные — или, по крайней мере, достойные внимания — речи, собралось довольно много слушателей. Этот пожилой на вид оратор явно не принадлежал к клану христианских священников, поскольку ему недоставало богатого облачения, в которое одевались даже младшие церковные служки в этом городе. Наряд его состоял из потрепанной шерстяной хламиды с многочисленными заплатками. Он был чисто выбрит, а к тому же совершенно лыс, и его череп выглядел настолько круглым, что его голову можно было бы катать вместо шара.
Он пространно цитировал Евангелие от Матфея, рассказывая притчи и наставления и вполне уместно применяя их как к слушателям, так и к случайным прохожим. Завидев нескольких вышедших на площадь конторских служащих — мелких чиновников из обширной византийской бюрократии, ведавших налоговыми сборами, он немедленно указал на них и крикнул:
— «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее осуждение!»[10]
Чиновники нахмурились и поспешно покинули площадь, вызвав насмешки в толпе. Интересно, имелся ли среди слушателей хоть один настоящий фарисей?[11] Поскольку это был Константинополь, все было возможно.
А потом он обратил свой взор на торговцев пряностями и заголосил:
— И «что даете десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; это надлежало делать, и того не оставлять»[12].
— А он весьма сведущ в Писании, — заметил Клавдий, когда мы проходили мимо. — Интересно, знает ли он что-нибудь, кроме святого Матфея?
Должно быть, он услышал нас, поскольку его указующий перст направился в мою сторону. У меня в запасе имелись остроумные ответы на любые порицания в адрес шутов, какие только он мог припомнить, но когда он перехватил мой взгляд, то просто сказал:
— А тебе, шут, прежде чем ты начнешь корчиться в вечном адском пламени, я советую припомнить наставления святого Луки, глава первая, стихи третий и четвертый. Живи согласно им, и ты обретешь спасение.
Я глядел во все глаза на него, на его длинную руку и все еще нацеленный в меня указательный палец и не придумал ничего лучшего, как высунуть в ответ язык.
— Прими мои извинения, шут, — крикнул он. — Заметьте, братья, вот случай поистине святого шутовства, ибо язык его онемел от святости!
Толпа расхохоталась. Они хохотали надо мной. Это изрядно разозлило меня.
— Неужели ты оставишь его безнаказанным? — с любопытством спросила Виола.
— Пойдем, — резко сказал я и, схватив ее за руку, притащил с площади в ближайшую таверну.
Мы устроились там за стоявшим в углу столом.
— Надо же, какое разочарование, — пожаловалась она. — Я так ждала твоей остроумной реплики, чего-нибудь интересного. Неужели его слова настолько поразили тебя, что ты вдруг лишился дара речи? О каких стихах он говорил?
— Евангелие от Луки, глава первая, стихи третий и четвертый, — сказал я.
Она задумалась.
— Я не могу даже припомнить, о чем там речь. Это же, по-моему, что-то вроде введения?
— Верно, — сказал я и процитировал: — «…То рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил, чтобы ты узнал твердое основание того учения, в котором был наставлен».