Однако кадровых изменений было недостаточно для того, чтобы восстановить влияние. В 1988 году председатель Советского комитета защиты мира Генрих Боровик, деверь Крючкова, призвал Всемирный Совет Мира стать «поистине плюралистической организацией». ВСМ потерял остатки доверия в 1989 году, когда признал, что более 90 процентов его дохода поступает из Советского Союза. Хотя в эпоху Горбачева в его деятельности и приоритетах и произошли некоторые изменения, непохоже, что активным мерам пришел конец. Международный отдел ЦК КПСС продолжает контроль «серых» или полулегальных активных действий через другие организации и каналы, где советское присутствие не столь явственно. При сотрудничестве с Международным отделом служба А продолжает и «черные», или тайные активные действия, в которых советское участие тщательно скрывается.

Главной областью применения активных действий как Международным отделом, так и службой А являются страны третьего мира. В конце восьмидесятых годов служба А стряпала от 10 до 15 фальшивок в год, приписываемых американским официальным источникам. Некоторые из них были так называемыми тихими подделками, которые без лишнего шума показывали влиятельным лицам в странах третьего мира для того, чтобы доказать наличие враждебных операций в их странах, проводимых ЦРУ или другими американскими учреждениями. Некоторые были состряпаны для использования в средствах массовой информации. Из этой группы можно назвать поддельное письмо директора ЦРУ Уильяма Кейси, в котором описывались планы дискредитации индийского премьер-министра Раджива Ганди 1988 года; поддельный документ Совета национальной безопасности с инструкциями президента Рейгана по дестабилизации Панамы 1988 года и поддельное письмо министра иностранных дел ЮАР «Пика» Боты 1989 года Государственному департаменту США в отношении секретного соглашения о военном, разведывательном и экономическом сотрудничестве с Соединенными Штатами.

По всей видимости, наиболее успешной операцией «активных действий» в третьем мире в первые годы эпохи Горбачева была попытка возложить вину за появление СПИДа на американские лаборатории бактериологического оружия. Эта операция состояла из открытой пропаганды и тайных акций службы А. Началось все дело летом 1983 года со статьи, опубликованной в просоветской индийской газете «Пэтриот». В ней и сообщалось, что вирус СПИДа был получен во время экспериментов по генной инженерии в Форте Детрик, штат Мэриленд. Поначалу особого впечатления статья не произвела, но затем была с большим шумом повторена в советской «Литературной газете» в октябре 1985 года. При этой повторной попытке сказка о СПИДе была подтверждена сообщением отставного восточногерманского биофизика русского происхождения профессора Якоба Сегала, который на основании «косвенных свидетельств» пытался продемонстрировать, что вирус был получен искусственным путем в Форте Детрик из двух естественных существующих в природе вирусов VISNA и HTLV—1. Эти косвенные свидетельства впоследствии были полностью опровергнуты, но тем не менее напичканная на сей раз научным жаргоном эта фальшивка о СПИДе не просто пронеслась по странам третьего мира, но даже вызвала интерес западных средств массовой информации. В октябре 1986 года консервативная британская «Санди Экспресс» на первой странице опубликовала большую статью, основанную на интервью с профессором Сигалом. За первое полугодие 1987 года эта история нашла широкое освещение более чем в 40 странах третьего мира.

Увы, на вершине своего успеха эта операция активных действий была скомпрометирована самим новым мышлением в советской внешней политике. В июле 1987 года Горбачев сообщил на пресс-конференции в Москве: «Мы говорим правду, и только правду». Он и его советники явно опасались, что разоблачение Западом очередной советской дезинформации поставит под угрозу новый образ СССР на Западе. Получив официальные американские протесты и опровержения истории о СПИДе от Международного научного сообщества, включая ведущего советского эксперта по СПИДу Виктора Жданова, в первый раз Кремль, казалось, был смущен своей успешной кампанией активных действий. В августе 1987 года американским официальным лицам в Москве было заявлено, что история со СПИДом получила официальное опровержение в Советском Союзе. Публикация статей в прессе по этой тематике почти полностью прекратилась. С сентября 1988 года она ни разу не упоминалась в советских средствах массовой информации. Но и в 1990 году эта история еще тревожила умы в странах третьего мира и у легковерной западной прессы. Еще одно интервью с профессором Сегалом и фильм о Форте Детрик, где, якобы, и вырастили вирус СПИДа, был показан в документальном фильме о СПИДе, снятом западногерманским телевидением в январе 1990 года для «Чэннел Фор» в Великобритании и «Дойче Рундфунк ВДР» в Кельне.

Официальный отказ от версии СПИДа в августе 1987 года был, однако, компенсирован не менее непристойными антиамериканскими активными действиями в третьем мире, некоторые из которых произвели впечатление на Западе. Одной из наиболее успешных публикаций была история о том, что американцы, якобы, расчленяют латиноамериканских ребятишек и используют их тела для пересадки органов. Летом 1988 года эту историю подхватила просоветская организация, расположенная в Брюсселе, — Международная ассоциация юристов-демократов (МАЮД). Впоследствии она очень долго муссировалась прессой в более чем пятидесяти странах. В сентябре 1988 года член Французской Коммунистической партии и Европарламента Даниэль Демарш предложила официально осудить практику торговли органами детей и в качестве оснований для своих обвинений сослалась на доклад МАЮД. При многих отсутствующих это предложение прошло открытым голосованием. В этой стряпне приняли участие группы, весьма далекие от КГБ, такие, например, как секта свидетелей Иеговы, которая в 1989 году напечатала статью о ней в своем журнале «Проснись» с тиражом в 11 миллионов экземпляров на пятидесяти четырех языках. Одна греческая газета написала, что в Соединенных Штатах можно запросто купить человеческое сердце по цене от ста тысяч до миллиона долларов каждое. Другие фальшивки, все еще имеющие хождение в странах третьего мира в 1990 году, включают в себя, например, слух о том, что Соединенные Штаты разрабатывают или уже разработали «этническое оружие», которое убивает только цветных. К 1990 году в результате политики нового мышления поток антизападной дезинформации значительно сократился в советской прессе, но не оказал серьезного влияния на масштаб операций службы А в странах третьего мира.

В начале эпохи Горбачева в КГБ произошли некоторые изменения по отношению к терроризму. Растущая неприязнь Москвы к некоторым из своих бывших друзей-террористов в третьем мире стала особенно очевидна на примере полковника Каддафи. Поворотной точкой в отношениях между Советским Союзом и Каддафи стала демонстрация ливийцев 17 апреля 1984 года у ливийского посольства, переименованного в Народное бюро и расположенного на Сейнт-Джеймс Сквер в Лондоне. Ливийский офицер службы безопасности открыл по демонстрации огонь из своего автомата из окна первого этажа и убил женщину-полицейского Ивонн Флетчер. Британия разорвала с Ливией дипломатические отношения и выслала из страны более шестидесяти ливийских чиновников и других сторонников Каддафи. С необычной откровенностью «Правда» писала тогда об убийстве: «Неожиданно началась стрельба… В результате была убита женщина-полицейский и ранено несколько человек… Более того, Вашингтон распространил сообщение о том, что с помощью одного из спутников-шпионов было перехвачено зашифрованное послание из Триполи в Лондон, в котором персоналу Народного бюро, якобы, отдавался приказ открыть огонь по демонстрантам. На следующий же день после этих новостей британские власти приняли решение разорвать дипломатические отношения с Ливией.» Хотя «Правда» поместила и официальное опровержение Ливии, у читателей не оставалось сомнений, что выстрелы прозвучали из Народного бюро.

Кстати говоря, КГБ было известно об убийстве Флетчер гораздо больше, чем то, что «Правда» нашла нужным рассказать своим читателям. 18 апреля 1984 года лондонская резидентура получила из Центра телеграмму с надежными сведениями о том, что стрельба была открыта по личному приказу Каддафи. В телеграмме говорилось, что для контроля за этой операцией из Восточного Берлина в Лондон вылетел опытный специалист ливийской разведки по этим делам. Впоследствии Центр благожелательно отнесся к тому, что президент Рейган назвал Каддафи «чокнутым хамом». Трехчасовая речь Каддафи на Народном конгрессе в марте 1985 года, в которой он призывал убивать «бродячих собак», была расценена в Центре как свидетельство того, что Каддафи сам окончательно сорвался с цепи. «У нас — всего народа — есть законное и святое право уничтожать своих оппонентов как у себя дома, так и за границей, при свете дня,» — заявил Каддафи. Он также объявил и о создании нового подразделения Мутараббисоун («Всегда готов!»), состоящего из 150 подготовленных террористов, для ликвидации оппонентов Ливии по всему миру.

Центр с неодобрением смотрел на готовность Каддафи предоставлять деньги, оружие и взрывчатку, полученные из соцстран, ИРА. В конце семидесятых годов британская пресса сообщила о том, что террористы Ирландской республиканской армии получили советское вооружение. Проведенное затем старшим сотрудником КГБ срочное расследование установило, что оружие пришло из Ливии. В то время Москва подошла к делу формально и заявила, что не несет ответственности за шаги Каддафи и его махинации с закупленным советским оружием. Однако к середине восьмидесятых годов позиция изменилась, и Советский Союз с большей обеспокоенностью следил за использованием террористами советского оружия.

В семидесятые и восьмидесятые годы ИРА неоднократно пыталась установить контакты с сотрудниками КГБ в Дублине и офицерами лондонской резидентуры, приезжавшими в Белфаст по своим, якобы журналистским делам. Обо всех попытках контактов сообщалось Центру, который не давал разрешения разрабатывать их. Резидентура в Дублине обычно очень неохотно шла на установление контактов с нелегальными группами, потому что считалось, будто в Ирландской республике тайну хранить нет никакой возможности. Офицеры КГБ говорили, что можно удивительно много узнать, просто зайдя в пивную, где бывали активисты Шон Фейн, и послушав разговоры. Однако Центр не был особенно доволен разведсводками из Ирландии. В феврале 1985 года начальник Третьего отдела Николай Грибин, который за несколько лет до этого написал книжку по Северной Ирландии, приехал в Дублин с инспекцией и постарался хоть как-то повысить эффективность работы тамошней резидентуры КГБ. К тому времени Центр все больше использовал Ирландию как полигон для молодых нелегалов. Там они оставались на шесть месяцев, чтобы познакомиться с жизнью в Ирландии и Британии перед тем, как получить назначение в более важные, с точки зрения КГБ, страны.

Частично нежелание Центра связываться с террористическими группами, которое особенно явно проявилось в середине восьмидесятых годов, проистекало из преувеличенного страха самим стать объектом террористических акций. В апреле 1985 года циркуляр из Центра, подписанный лично Крючковым, обращал внимание на серию взрывов в Болгарии, прозвучавших в августе-сентябре. Хотя виновные еще не были найдены, Крючков заявил, что сложность взрывных устройств указывала на возможное участие в них одной из западных «специальных служб». Природная склонность Крючкова ко всевозможным заговорам привела его к мысли о том, что Запад может попытаться использовать терроризм для дестабилизации советского блока. Он боялся, что использование болгарских эмигрантов для проведения террористических актов может создать нехороший прецедент для подобных операций в других социалистических странах. Крючков предложил, чтобы резидентуры связывались с местной полицией и подчеркивали необходимость международного сотрудничества против угрозы терроризма. Надо сказать, что такие консультации уже начались. Во время своего четырехлетнего пребывания на посту лондонского резидента с 1980 по 1984 год Гук примерно в десяти случаях связывался с полицией, передавая им информацию о террористах, обычно с Ближнего Востока. В основном Гук, конечно, сообщал о потенциальной угрозе советским объектам, но изредка передавал и разведданные о возможных нападениях на подданных других стран.

Примерно в то же время, когда Гордиевский получил циркуляр Крючкова о взрывах в Болгарии, ему пришла личная просьба от начальника управления С (нелегалы и специальные операции) Юрия Ивановича Дроздова (бывшего резидента в Нью-Йорке) выслать ему довольно чудной набор предметов, относящихся к терроризму и специальным операциям. Пожалуй, самой странной была просьба прислать ему копию художественного фильма «Побеждает храбрейший», который, как, видимо, считал Дроздов, может дать ключ к некоторым оперативным методам британской авиационной службы специального назначения. Помимо этого, он просил слать ему разведданные по левым террористическим группам, британским «специальным военным подразделениям», операциям с торговлей оружием и данные об убийствах при странных или загадочных обстоятельствах. Управление С также желало знать подробности о пуленепробиваемых жилетах, которые весили меньше двух килограммов и, как считалось, производились в Великобритании. Дроздов был верным поклонником писателя Фредерика Форсайта и настойчиво советовал Гордиевскому прочитать его роман «Четвертый протокол» — настольную книгу сотрудников. В книге описывались, как говорил Дроздов, заветные мечты эксперта КГБ по специальным операциям: взрыв советскими агентами небольшого ядерного устройства у американской авиабазы в Великобритании перед всеобщими выборами с целью привести к власти левое правительство.

По списочку Дроздова было видно, что ему очень хотелось побольше узнать о специальных операциях и террористической деятельности, и только. Но Гордиевский догадывался, что его втягивали, по крайней мере, в предварительное планирование специальных операций КГБ в Великобритании. Дроздов запрашивал лондонскую резидентуру о возможности снять в аренду пустые склады и вызвал у Гордиевского подозрение, что попросту разыскивал место для хранения оружия и специального оборудования. Кроме того, он запрашивал и информацию, которая могла понадобиться только для организации крыши для некой операции КГБ.

Очевидно, боязнь Крючкова распространения терроризма на Советский Союз перевешивала привлекательность планов Дроздова по новой волне рискованных «специальных операций» на Западе. После того, как Крючков сменил Чебрикова на посту председателя КГБ в октябре 1988 года, необходимость сотрудничества между Востоком и Западом против международного терроризма стала главной темой в целой серии его статей и интервью.

С угоном транспортного «Ила» с Кавказа в Израиль в декабре 1988 года, по словам Крючкова, «для нас начался новый этап работы». В предшествующие пятнадцать лет было предпринято пятнадцать попыток угона воздушных судов, которые предотвращали ценой человеческих жизней. В прессе о них, однако, практически ничего не писали. Когда в декабре 1988 года армянские угонщики потребовали посадить самолет в Израиле, КГБ, по словам Крючкова, «был не против, так как мы были уверены, что найдем взаимопонимание (с Израилем)». В результате, вместо кровопролития «не пострадал ни один ребенок, ни один оперативный работник и даже ни один террорист». Министр иностранных дел СССР Эдуард Шеварднадзе публично поблагодарил Израиль за помощь в мирном окончании инцидента и возвращении угонщиков. КГБ присоединился к благодарности. Один из заместителей Крючкова — генерал Виталий Пономарев — провел беспрецедентную пресс-конференцию по факту угона с западными корреспондентами. На встрече он заявил, что «это был первый пример такого сотрудничества между Советским Союзом и другими странами». Еще один заместитель Крючкова, генерал Гений Агеев, предоставил ТАСС подробности инцидента, сообщив, в частности, что главарь группы угонщиков и наркоман Павел Якшьянц получил от КГБ наркотики, «потому что мы думали, это его успокоит».

В ряде выступлений в 1989 году Крючков призвал к сотрудничеству между КГБ и ЦРУ и другими западными разведслужбами по борьбе с терроризмом: «Одно террористическое крыло направлено против Соединенных Штатов, другое против Советского Союза. Мы все заинтересованы в преодолении этого ужасающего явления нашего века. Если мы примем самые решительные меры, мы покончим с этим злом быстро. Останки терроризма могут сохраниться, но это будут всего лишь останки, а не сам терроризм.» В июльском выступлении перед Верховным Советом и позже в газетном интервью Крючков подчеркнул возрастающую опасность ядерного терроризма как одну из важнейших причин для разведывательного сотрудничества стран Востока и Запада: «На слушаниях в Верховном Совете я ошибочно сказал, что в мире исчезло несколько тонн обогащенного урана. Не несколько тонн, а несколько сот тонн, и мы не знаем, куда они ушли, хотя и можем догадываться. Сегодня в мире знания распространяются так быстро и технический потенциал настолько высок, что ядерное устройство собрать довольно просто и можно шантажировать им не один город, а целую нацию. Я не могу исключить и возможность использования ядерного оружия. В мире так много преступников. Короче говоря, мы все готовы сотрудничать в нашей борьбе против терроризма и торговли наркотиками.» В октябре 1989 года Крючков объявил о расформировании Пятого управления, которое занималось диссидентами (и чьи функции в разбавленной форме перешли во Второе главное управление), и создании нового управления по защите советского конституционного строя, которое должно координировать борьбу против «оргии терроризма, захлестнувшей мир с начала семидесятых годов». Крючков также сообщил, что в семидесятых годах КГБ выявил в Советском Союзе «более тысячи пятисот человек с террористическими замыслами». Тогда же Крючков направил двух недавно вышедших в отставку старших офицеров КГБ, генерал-лейтенанта Федора Щербака, бывшего заместителя начальника Второго главного управления, и генерал-майора Валентина Звезденкова, бывшего эксперта по борьбе с терроризмом из того же управления, принять участие в закрытой конференции со старшими сотрудниками ЦРУ в Калифорнии и обсудить методы борьбы с терроризмом.

Но Крючков и установил границы этому беспрецедентному сотрудничеству разведывательных служб в мирное время, которое он сам же предложил: «Разведка — это игра без правил. Есть некоторые особенности, которые, к сожалению, не дают нам возможности заключить соглашение о том, как и по каким правилам мы должны проводить разведывательные операции друг против друга. Но я думаю, что даже в нашем деле мы всегда должны соблюдать нормы приличия.» Одним из последствий такого ограниченного сотрудничества, предложенного Крючковым, был некоторый спад в традиционной демонизации западных разведслужб. Еще в последние годы брежневского правления, обвиняя ЦРУ, советская пресса обычно рисовала «омерзительный оскал монстра, пожирающего деньги ничего не подозревающих налогоплательщиков, чудовища, попирающего все нормы морали и оскорбляющего достоинство целого народа». Но эта неосталинистская шпиономания нашла и своих противников. Самыми яркими радикальными критиками Крючкова в ПГУ во время семидесятых годов были эксперт по Великобритании Михаил Любимов, уволенный в 1980 году, и эксперт по Соединенным Штатам Олег Калугин, который был самым молодым генералом ПГУ. В 1980 году его отправили в Ленинград, с глаз долой.

Хотя Любимов и поровну возлагает вину на разведслужбы Востока и Запада, с особой язвительностью он высмеивает самомнение КГБ: «Даже малейший успех выковывается в бронзе. Секретные службы похожи на зверюшек и птиц из сказки Льюиса Кэрролла, которые бегают по кругу и на вопрос, кто победитель, хором отвечают: „Мы!“ Как и его коллеги на Западе, КГБ нагнетал шпиономанию, „подрывал конструктивные дипломатические усилия“ и „сыграл свою роль в ухудшении международного положения“. Любимов полагает, что спутниковая разведка оказала „стабилизирующий эффект“, снизив вероятность внезапного нападения обеих сторон. Но в 1989 году он стал первым бывшим резидентом КГБ, который призвал в советской печати к сокращению ПГУ и всего огромного внутреннего аппарата КГБ. В 1990 году Любимов опубликовал „Легенду о легенде“ — фарс о дорогостоящей тайной войне между КГБ и ЦРУ. „Московские новости“ предположили, что из его книги получится „хороший мюзикл“.

Олег Калугин начал публичную критику КГБ после его увольнения с должности заместителя начальника ленинградского КГБ в 1987 году вслед за его попытками начать расследование нескольких случаев взяточничества с политическим подтекстом. В 1988 году он предпринял едва прикрытую атаку на паранойю, царившую в ПГУ во время 14-летнего пребывания там Крючкова: «Всего лишь несколько лет назад с высоких трибун нас заставляли поверить, что корни наших безобразий таились не в пороках системы, а во враждебном окружении, в усилении давления на социализм сил империализма, в том, что антиобщественная деятельность отдельных лиц и государственные преступления, которые они совершали, были последствиями враждебной пропаганды и провокаций ЦРУ.» Вот за подобные высказывания в 1980 году Крючков и уволил Калугина из ПГУ. Хоть и критикуя американские тайные операции, Калугин нападал и на традиционную демонизацию ЦРУ со стороны КГБ. Будучи начальником линии ПР в Вашингтоне в конце шестидесятых и начале семидесятых годов, Калугин сильно задумался над разведданными о том, что ЦРУ придерживалось гораздо более реалистичных взглядов на исход вьетнамской войны, чем Пентагон: «У меня было много встреч с сотрудниками ЦРУ, хотя они мне и не говорили, что работают там. Они были утонченными, образованными собеседниками и избегали крайностей в своих суждениях. Хоть меня и не вводили в заблуждение их дружеские улыбки, я полагал, что они все же не были обременены классовой ненавистью ко всему советскому.» Калугин воздает хвалу директору ЦРУ Уильяму Уэбстеру как человеку, «который не боится осложнить отношения с Белым домом, когда чувствует, что защищает правое дело». Очевидно, к Крючкову он относится с меньшей теплотой. В 1990 году Калугин назвал реформы Крючкова косметическими. «Рука или тень КГБ присутствуют абсолютно во всех сферах жизни. Все разговоры о новом образе КГБ не больше чем камуфляж.»

Как и остальной мир, КГБ не сумел предвидеть скорость и сроки распада коммунистического блока в Восточной Европе, который начался в 1989 году. Но, возможно, он первый почувствовал, что советский блок, созданный в конце Второй мировой войны, был обречен. В начале и середине восьмидесятых годов в Центре чувствовались отчаяние и фатализм в отношении будущего Восточной Европы, которые лишь усугубились к концу десятилетия. К началу эпохи Горбачева Гордиевский слушал непрекращающиеся жалобы о ненадежности коммунистических режимов и замечания вроде «лучше бы нам начать политику советской крепости, и пошли они все!» Хотя вряд ли такое говорилось серьезно, но подобные высказывания были соломинками на ветру перемен, задувшем в 1989 году и позволявшем странам Восточной Европы «усилить курс».

Однако уже ко времени, когда в марте 1985 года Горбачев сменил Черненко на посту Генерального секретаря, три восточноевропейские страны по разным причинам давали Центру серьезный повод для беспокойства. Первой была Польша. ПГУ было потрясено быстрым ростом «Солидарности» в 1980—1981 годах. Хотя сноровка, с которой Ярузельский, польская армия и СБ осуществили военный переворот и задавили «Солидарность» в декабре 1981 года, вызвала в Центре восхищение, КГБ лучше, чем большинство западных наблюдателей, понимал, что передышка была временной.

Главным источником беспокойства Центра был быстро растущий авторитет в Польше папы Римского, который затмил польское правительство. Прошли те времена, когда любой советский лидер мог повторить презрительный вопрос Сталина в конце Второй мировой войны: «А сколько у папы дивизий?» Оглядываясь назад, многие польские эксперты в Центре относили начало польского кризиса к избранию в октябре 1978 года папой Римским польского кардинала Кароля Войтылы, который позже получил имя Иоанна Павла II. Когда семь месяцев спустя папа Римский приехал в Польшу, почти четверть всего населения страны пришла на встречу с ним, а остальные следили за триумфальным девятидневным турне по телевидению. К концу своего визита папа Римский отправился в свой родной город Краков, где, как он говорил, «мне дорог каждый камень». Многие тогда рыдали на улицах. Тогда же и проявился контраст между политическим банкротством режима и моральным авторитетом церкви.

В Центре мнение об участии КГБ в покушении на папу в 1981 года разделились. Около половины собеседников Гордиевского были убеждены, что КГБ больше на мокрое дело такого рода не пойдет, даже через болгар. Остальные, однако, подозревали, что Восьмой отдел управления, занимавшийся специальными операциями, запустил туда руку, а некоторые просто жалели, что покушение не удалось.

Отсутствие авторитета коммунистического правительства в Польше проявилось еще раз, когда Иоанн Павел II вернулся на родину в 1983 году, призывая оппонентов режима обратиться за защитой к церкви. В октябре 1984 года польская церковь приобрела еще одного мученика, когда религиозный отдел СБ похитил и убил священника — отца Ежи Попелюшко, поддерживавшего «Солидарность». На похоронах присутствовало до полумиллиона человек. У его могилы Валенса воскликнул: «Солидарность» жива, потому что ты отдал свою жизнь за нее!» В попытке отстраниться от этого преступления, Ярузельский приказал провести открытый суд над убийцами, лишь вызвав новое беспокойство в ПГУ. В конце 1984 года циркуляр из Центра приказал провести в 1985 году серию активных действий, направленных на дискредитацию папы Иоанна Павла П.

В Восточной Германии у Центра были не те заботы, что в Польше. Хотя Центр и не питал никаких иллюзий о популярности коммунистического режима в ГДР, в начале правления Горбачева он не предполагал, что коммунизм здесь может так быстро рухнуть. Больше всего Центр беспокоило растущее нежелание лидера ГДР Эриха Хонеккера подчиняться указке Москвы. Когда в 1971 году с поста Генерального секретаря ЦК СЕПГ ушел 78-летний Вальтер Ульбрихт, Москва хотела посадить на его место Вилли Штофа. Когда вместо него избрали Хонеккера, разозленный Штоф сообщил Москве, что национализм Хонеккера поставит советско-германские отношения под угрозу. Так оно и получилось.

Ульбрихт терпел у себя распоясавшихся советских дипломатов и сотрудников КГБ, а Хонеккер не стал, и это привело к ряду инцидентов. После того, как немецкие власти обнаружили в середине семидесятых годов одного сотрудника КГБ и центра Карлсхорста за рулем пьяным и арестовали его, начальник восточногерманского центра КГБ генерал Анатолий Иванович Лазарев пожаловался в Москву на «нацистские методы» обращения тамошних властей с дружественной державой. Тогда Хонеккер пожаловался на Лазарева. По его настоянию генерал Лазарев был отозван в Москву. В 1983 году после настоятельных жалоб Хонеккера о якобы заносчивом поведении, в Москву отозвали советского посла Петра Андреевича Абрасимова. После возвращения в Москву, Абрасимов стал руководить туризмом. И Эрих Мильке, министр государственной безопасности ГДР, и Маркус Вольф, долгое время находящийся на посту начальника Главного управления разведки (ГУР), жаловались Центру, что Хонеккер препятствует установлению тесного разведывательного сотрудничества между СССР и ГДР. Положение осложнялось еще и тем, что сами Мильке и Вольф были на ножах. В Центре шли бесконечные дебаты о том, как укрепить влияние Мильке и Вольфа против Хонеккера и как не дать им самим окончательно рассориться. Часть из этих дебатов проходила в кабинете Грушко, и на них присутствовал Гордиевский. Несмотря на все это, в 1985 году Центр не предполагал, что перестройка в Советском Союзе внесет еще один элемент напряженности в отношения с Германской Демократической Республикой.

Из всех восточноевропейских государств Центр с особой тревогой смотрел на прогнивший неосталинистский режим Николае Чаушеску в Румынии. К началу горбачевского правления он уже наполовину отошел от ОВД. Подробная справка по Румынии, составленная в 1983 году Одиннадцатым отделом ПГУ (по связям с Восточной Европой), предсказывала в ближайшие годы возможность экономического краха страны, уже стоящей на пороге банкротства. В этом случае, указывалось в справке, потеря режимом контроля может привести Румынию к связям с Западом. Ко времени, когда Горбачев пришел на смену Черненко, на эту возможность смотрели очень серьезно. За последние два года пребывания в Лондоне в качестве заместителя резидента и резидента, Гордиевский получил несколько запросов из Центра по отношению западных стран к Румынии. И все же диктатура Чаушеску пала почти последней на волне демократических революций 1989 года. Пала она быстрее, но и с большей кровью, чем в других странах Варшавского Договора.

Ко времени начала падения коммунистических режимов в Восточной Европе Центр, по всей видимости, уже смирился с распадом того, что в своих служебных документах по привычке называл «социалистическим содружеством». Но распад этот нес в себе угрозу тщательно сконструированной сети разведывательного сотрудничества стран советского блока, которое началось еще в период холодной войны. Во всех странах Восточной Европы без исключения местные службы безопасности, построенные по образу и подобию КГБ, рассматривались как один из главных инструментов репрессий и поэтому стали главной целью демократических реформ. К началу девяностого года большинство из них потеряло свою прежнюю силу. Отчаянно борясь за выживание, службы внешней разведки в большинстве стран Восточной Европы, которые до того оставались неотъемлемой частью служб безопасности и почти в точности копировали ПГУ КГБ, превратились в независимые учреждения.

К началу 1990 года КГБ уже не мог, как раньше, рассчитывать на безграничную помощь восточногерманского ГУР в своих операциях против НАТО и Западной Германии, на чешскую СТБ и польскую СБ в своей работе против Франции и на болгарскую ДС в своей деятельности против Югославии, Турции и Греции. Разведывательный союз с Восточной Германией был уже обречен, так как в объединенной Германии внешнее подразделение ГУР, как и внутреннее ССД, очевидно, прекратят существование. Разрушение аппарата КГБ в Карлсхорсте потребует грандиозных усилий, но тогда Советский Союз потеряет свою крупнейшую разведывательную базу за пределами страны. Конец советско-восточногерманского разведывательного союза ставит под угрозу некоторые собственные операции КГБ. Центральная служба данных и идентификации КГБ, известная как СОУД (Система оперативно-управленческих данных), построена на использовании восточногерманского компьютера. К ней имели доступ кубинские и другие разведслужбы стран Варшавского Договора.