Как указывали контакты Гордиевского в ЦК КПСС, в руководстве партии создалось общее мнение, что интервенция в Польше вслед за Афганистаном разрушит все надежды на разрядку и контроль над вооружениями на многие-многие годы. В Центре предвидели и серьезнейшие трудности, с которыми могут столкнуться советские оккупационные войска. Считалось, что западные разведслужбы сотрудничали с «Солидарностью» для того, чтобы организовать хорошо вооруженное подпольное сопротивление и вести партизанскую войну против Советской Армии. Центр пришел к выводу, что единственным решением возникшей проблемы является военный переворот в Польше. Армейскому руководству КГБ верил гораздо больше, чем партийному. Большинство польских офицеров прошло подготовку в советских военных академиях, а многие старшие офицеры были и ветеранами польской армии, базировавшейся во время войны в Советском Союзе. По расчетам Центра, как только армия восстановит порядок и раздавит «Солидарность», появится реальная возможность провести чистку в партии и избрать надежный Центральный Комитет.

Кандидатом КГБ на руководство переворотом был генерал Войцех Ярузельский, член Политбюро ЦК ПОРП, который долгое время находился на посту министра обороны. В феврале 1981 года Ярузельский стал премьер-министром. Прямой, подтянутый, в темных очках и с непроницаемым выражением лица, Ярузельский считался загадочной фигурой для большинства поляков. Поначалу он, правда, произвел хорошее впечатление, назначив известного «либерала» Мечислава Раковского на должность заместителя премьер-министра по профсоюзным делам. Раковский посвятил себя созданию «системы партнерства» с «Солидарностью». В октябре 1981 года после очень активной советской поддержки Ярузельский сменил дискредитированного Каню на посту первого секретаря ЦК партии и призвал к новому «национальному согласию» и единому фронту «Солидарности» и церкви. В начале ноября он встретился в Варшаве с Валенсой и архиепископом Глемпом.

На самом деле Ярузельский вел двойную игру. В Центре считалось, что ко времени избрания его первым секретарем он уже договорился с Москвой о военном перевороте и начал детальное планирование. Последние детали были оговорены на двух заседаниях секретных переговоров в Варшаве с генералом Крючковым и маршалом Виктором Куликовым, главнокомандующим войск Варшавского Договора. Однако аппарат ЦК КПСС доверял Ярузельскому меньше, чем ПГУ. Высокопоставленный партийный чиновник Валентин Михайлович Фалин, бывший тогда заместителем заведующего Отделом международной информации, заявил на встрече с офицерами КГБ, что пока еще не известно, сможет ли Ярузельский контролировать ситуацию. Фалин также сообщил, что на секретных переговорах с Ярузельским обсуждался вопрос об отсрочке очередного призыва на армейскую службу из-за боязни, что многие активисты «Солидарности» смогут ослабить военную дисциплину. Призыв прошел без особых помех. Коллеги в секретариате Крючкова и польском отделе ПГУ сообщили Гордиевскому, что Ярузельский дважды запрашивал Москву о согласии на переворот. Брежнев был нездоров, жить ему оставалось только год, и он избегал принятия далеко идущих решений. Наконец Андропов и другие члены Политбюро убедили его, что решение это откладывать дальше невозможно.

Введение в Польше военного положения 13 декабря 1981 года было спланировано и осуществлено блестяще. С большим облегчением Центр приветствовал сноровку Ярузельского, польского высшего командования и СБ. Нависшая за несколько дней до этого плотная облачность над Польшей помешала американским спутникам-шпионам наблюдать за подготовкой армии и милиции к перевороту. Да и сами поляки были порядком удивлены. Большинство руководителей «Солидарности» были арестованы у себя дома. Утром 13 декабря поляки проснулись и увидели на каждом перекрестке армейские посты, а на каждом углу — прокламации, объявляющие о введении военного положения. Сам Ярузельский, видимо, полагал, что спас Польшу от советского вторжения. Мобильные подразделения вооруженной полиции ЗОМО быстро подавили забастовки протеста и народное недовольство. К концу года армия явно взяла ситуацию в свои руки. Оптимисты поляки писали на стенах и заборах: «Зима — ваша, весна будет наша!», однако весна в Польшу не пришла до 1989 года, когда под руководством Тадеуша Мазовецкого было сформировано правительство «Солидарности», а однопартийная система не канула в прошлое.

В начале 80-х годов напряженность в отношениях между Востоком и Западом достигла опасной черты, напоминавшей кубинский ракетный кризис. В Америке шли президентские выборы, и Москва полагала, вспоминая опыт с президентом Никсоном, что антисоветская риторика победителя-республиканца Рональда Рейгана вскоре сойдет на нет. Но, когда Рейган наконец занял место в Белом доме, Кремль полностью осознал, что его враждебность к Советскому Союзу была не хитрой тактической уловкой предвыборной кампании, а его глубоким убеждением. На своей первой пресс-конференции Рейган осудил советское руководство за его стремление к мировой революции и слиянию всех стран в единое социалистическое или коммунистическое государство. «Они присвоили себе право на любое преступление, ложь и обман, чтобы добиться этой цели… Пока что Советский Союз использовал разрядку только в своих целях,» — говорил Рейган. Первый госсекретарь Рейгана Александр Хейг (на смену которому в июне 1982 года пришел Джордж Шульц) настойчиво стремился начать отсчет новой эпохи в советско-американских отношениях: «На заре новой администрации воздух свеж, погода тиха, друзья и противники внимательны и полны сил. Это лучшее время подать сигналы друг другу. Наш сигнал Советам заключается в простом предупреждении, что время их необузданного авантюризма в третьем мире закончилось, что терпение Америки смотреть на козни ставленников Москвы на Кубе и в Ливии иссякло.» Эту мысль обязан был повторять «каждый сотрудник государственного департамента при каждой встрече с советскими официальными лицами».

Администрация Рейгана была убеждена, что в результате роста советской военной мощи за последнее десятилетие «американский сдерживающий фактор был поставлен под сомнение». Оборонный бюджет вырос на десять процентов в реальном исчислении и вдвое превысил цифры, приводимые Рейганом в своей предвыборной кампании. Рейган занял гораздо более жесткую позицию по контролю над вооружениями, чем Картер, публично осудил договоры ОСВ и, очевидно, не торопился возвращаться за стол переговоров, пока не укрепит ядерные ударные силы Соединенных Штатов. В свое время Картер приостановил работы над ракетой MX и бомбардировщиком В—1. Рейган снова дал им ход. Несколько примитивно, но настойчиво называя Советский Союз «империей зла», Рейган проглядел один очень опасный советский порок — его параноидальную интерпретацию шагов Запада. Андропов расценил политику рейгановской администрации как попытку создать себе возможности для нанесения успешного первого удара. И вот, в начале 80-х годов велеречивое осуждение империи зла и маниакальная боязнь Москвы западных заговоров создало гремучую смесь. В мае 1981 года Брежнев осудил политику Рейгана в секретном обращении к крупной конференции КГБ в Москве. Однако наиболее драматичным было выступление Андропова. Он заявил, что американская администрация активно готовилась к ядерной войне, создалась возможность нанесения Соединенными Штатами первого ракетно-ядерного удара. Таким образом, Политбюро пришло к выводу, что приоритетом в советских разведывательных операциях должен быть сбор военно-стратегических сведений о ядерной угрозе, исходящей от Соединенных Штатов и НАТО. С огромным удивлением аудитория услышала, что КГБ и ГРУ в первый раз будут в тесном сотрудничестве вести разведывательную операцию под кодовым названием РЯН, то есть ракетно-ядерное нападение.

Хотя это апокалиптическое видение ядерной угрозы, исходящее от Запада, было поддержано начальником ПГУ Крючковым, многие американские эксперты в Центре рассматривали его как паникерское. Вне всякого сомнения, Андропов с тревогой относился к политике Рейгана, но считалось, что инициатива в операции РЯН исходила из высшего военного командования. Главным же его инициатором в Политбюро, по всей видимости, был министр обороны маршал Дмитрий Федорович Устинов, который еще при Сталине в 1941 году был комиссаром вооружений. Как оказалось позже, он был главным сторонником кандидатуры Андропова на пост генсека после смерти Брежнева.

Крючков вверил планирование операции РЯН Институту разведывательных проблем ПГУ, организованному в 1978—1979 гг. для «разработки новых разведывательных концепций». В ноябре 1981 года каждому резиденту в западных странах, Японии и некоторых государствах третьего мира ушли личные инструкции. Иногда они были очень краткими: например, хельсинкской резидентуре поручалось следить за возможной эвакуацией посольства США, закрытием американских предприятий и другими очевидными признаками надвигающегося кризиса. Резидентурам в странах НАТО пришли гораздо более подробные инструкции: им предписывалось тщательное наблюдение за всей политической, военной и разведывательной деятельностью, которая могла быть признаком подготовки к мобилизации. Предполагалось, что операция РЯН станет главным приоритетом рабочих планов резидентур на 1982 год, которые обычно представлялись Центру в декабре 1981 года. Дополнительные инструкции пришли из ПГУ в январе 1982 года. Гордиевского удивило, что разведывательной деятельности по новым разработкам западной ракетной технологии уделялось сравнительно немного внимания. Главной разведывательной задачей оставалось обнаружение подготовки к внезапному ядерному нападению. В марте 1982 года Василия Иосифовича Кривохижу, сотрудника первого отдела ПГУ (Северная Америка), отвечавшего за координацию операции РЯН в Центре, направили в главную резидентуру Вашингтона для личного руководства сбором развединформации по РЯН в Соединенных Штатах.

В мае 1982 года Андропов перешел из КГБ в Секретариат ЦК КПСС с тем, чтобы еще более упрочить свою позицию как преемника умирающего Брежнева. Вскоре стало ясно, что ему удалось обойти своего главного соперника Константина Черненко — он стал вторым секретарем ЦК КПСС. Однако, Андропову еще не хватало сил, чтобы поставить во главе КГБ своего человека. Его преемником в Комитете стал 64-летний брежневец Виталий Васильевич Федорчук, который с 1970 года занимал пост председателя украинского КГБ. В Центре это назначение радости не вызвало. На Федорчука смотрели, как на фигуру второсортную (как впоследствии и оказалось). Считалось, что как только Андропов станет Генеральным секретарем, во главе КГБ встанет новый человек. Между тем для Устинова и других военных Федорчук был прекрасной кандидатурой. До 70-го года он работал в военной контрразведке. В конце 60-х годов Федорчук возглавлял Третье управление КГБ (военная контрразведка). Его легко было убедить в чрезвычайной важности операции РЯН.

Перед тем, как Гордиевский в июне 1982 года был направлен в лондонскую резидентуру для работы в линии ПР, его проинструктировал один из ведущих экспертов ПГУ по политическим и военным аспектам НАТО. Инструктаж происходил по операции РЯН в Британии. Лучшим способом сбора разведданных по подготовке к ракетно-ядерному нападению, сообщили Гордиевскому, была агентурная работа. Но, помимо этого, немаловажную роль играли и другие признаки, как-то: количество горящих поздно ночью окон в правительственных зданиях и на военных объектах, передвижение важных чиновников и заседания комитетов.

По приезде в Лондон Гордиевский обнаружил, что все его коллеги по линии ПР смотрели на операцию РЯН с изрядной долей скепсиса. Они вовсе не паниковали, как Центр, по поводу возможной ядерной войны. Однако никто не собирался рисковать своей карьерой и вставать поперек мнения ПГУ. Таким образом, создавался порочный круг сбора разведданных и их официальной оценки. От резидентур требовалось представлять всю тревожную информацию, даже если она не была ничем подтверждена. Получив такую информацию, Центр, понятное дело, тревожился и требовал еще такой же.

Неточные сведения, представляемые лондонской резидентурой, отчасти проистекали от сильных чудачеств Аркадия Васильевича Гука, который в 1980 году сменил на посту лондонского резидента Лукашевича. Гука можно было с уверенностью назвать наименее способным резидентом КГБ в Британии с довоенного периода. Его назначение туда было, главным образом, заслугой англичан, которые с 1971 года последовательно отказывали во въездных визах всем известным им сотрудникам КГБ. Как и Лукашевич, Гук сделал себе карьеру на ликвидации послевоенной оппозиции в прибалтийских республиках. Затем его перевели во Второе главное управление КГБ в Москве, где он служил в линии КР (контрразведка), а также в главной резидентуре Нью-Йорка. Оттуда он и переехал в Лондон.

Гук с большой ностальгией вспоминал о своей службе в Прибалтике и жаловался, что и Центр, и Кремль что-то раздобрели к предателям. Во время своей службы в Нью-Йорке он где-то раскопал местонахождение сбежавшего из КГБ Николая Хохлова (жертвы неудачного покушения в 1957 году) и предложил ликвидировать его. Центр не дал на это согласия, заявив, что двумя основными целями были более важные перебежчики — Голицын и Носенко и что, пока их не устранят, в Соединенных Штатах больше никаких мокрых дел проводить нельзя. Гук не успокоился и предложил убрать дочь Сталина, Светлану, а также председателя Лиги защиты евреев, и опять безуспешно. Гук был большим докой по козням Запада против СССР и крупным охотником до мокрых дел. В детали операции РЯН он не вникал, но основные положения этой теории поддерживал.

Ко времени прибытия Гордиевского в Лондон, жена Гука вела собственную операцию по ограничению колоссальных арсеналов спиртного в рационе мужа. День для Гука начинался вечером, когда, перед уходом домой, он опрокидывал стакан водки. От выпивки бахвальство лилось из него непрерывным потоком. В июле 1982 года он сообщил приехавшему в посольство советнику Льву Паршину о массовой демонстрации в Лондоне против размещения крылатых ракет. Хотя в марше протеста приняло участие несколько агентов КГБ, саму демонстрацию полностью организовала Кампания за ядерное разоружение (КЗР) без всякой помощи со стороны резидентуры. Гук, тем не менее, заверил Паршина: «Это мы, резидентура КГБ, вывели на площадь четверть миллиона человек!» Паршин вежливо кивнул и сделал круглые глаза. Как только Гук вышел, он повернулся к Гордиевскому и воскликнул: «Это что за бред?» Гук без конца бранил советских дипломатов за то, что они разбалтывают все секреты, обсуждая посольские дела на квартирах, которые, как он заверял их, все прослушивались МИ5. Однако, опрокинув несколько стаканов в тех же самых квартирах, он регулярно похвалялся своими оперативными достижениями в Лондоне. «Вот вам и Гук, — сказал однажды утром Гордиевскому советский дипломат. — Вчера вечером у нас в квартире он разболтал все ваши секреты и нам, и англичанам!»

Несмотря на свою похвальбу, Гук вызвал неудовольствие в Центре, не сумев предвидеть подготовку Великобритании к войне с Аргентиной на Фолклендах. Первая телеграмма Гука по Фолклендам (или Мальвинам, как он их называл), ушла в Центр 4 апреля 1982 года, через два дня после вторжения. Впоследствии он постарался компенсировать свой промах, направляя Центру по две телеграммы в день, в то время как посольство отправляло одну-две телеграммы в неделю. Материалы для своих телеграмм Гук в основном собирал в британской прессе, оснащая их комментариями о том, что «наглым англичанам надо преподать урок». Когда, к удивлению Гука и Центра, англичане победили, Гук дал этой «британской колониальной войне против Фолклендов» обычное объяснение — заговор. Госпожа Тэтчер и правительство консерваторов, мол, ухватились за возможность поднять свой падающий авторитет быстрой победой над слабым противником. Британия-то, конечно, была только рада возможности опробовать свою новую тактику и вооружения. Посольский пост мортем по войне соответствовал духу анализа резидентуры. Чтобы объяснить новое развитие событий в британской политике в начале 80-х годов, ее основу и успех социал-демократической партии (СДП), Гук даже состряпал новую теорию заговора. Гук сообщал, что СДП была создана при помощи ЦРУ и посольства Соединенных Штатов для того, чтобы расколоть лейбористскую партию и удержать консерваторов у власти.

30 сентября 1982 года ПГУ разослало циркуляр-телеграмму своим резидентурам в Соединенных Штатах и других странах, в которых содержался общий обзор американской политики. Центр информировал резидентуры, что, заставляя страны Варшавского Договора увеличить свои расходы на вооружения вслед за Вашингтоном, администрация Рейгана стремилась посеять рознь между социалистическими странами, замедлить их развитие и ослабить связи с прогрессивными странами третьего мира, такими, как Никарагуа и Мозамбик. Центр требовал начать контратаку для того, чтобы дискредитировать политику Соединенных Штатов.

В конце октября главная резидентура в Вашингтоне осуществила операцию «Гольф», которая заключалась в распространении сфабрикованного материала с целью дискредитации посла Соединенных Штатов в ООН Джин Киркпатрик. Сфабрикованный материал был передан американскому корреспонденту ничего не подозревавшей лондонской «Нью Стейтсмен». 5 ноября была опубликована статья под заглавием «Лучший друг для девушки», в которой выявлялись «тайные связи» между Джин Киркпатрик и ЮАР. К статье прилагалась фотокопия сфабрикованного письма госпожи Киркпатрик от советника посольства ЮАР, в которой передавался «привет и благодарность» от руководителя южноафриканской военной разведки и давалась ссылка на подарок к дню рождения «в знак признательности от моего правительства». Однако, что случалось и прежде, служба А, готовившая такие фальшивки, не удосужилась проверить текст письма на орфографические ошибки. Вслед за операцией «Гольф», последовала операция «Сирена-2», опять с использованием фальшивки службы А с целью выявить американское вмешательство в дела Польши. Однако, как и другие подобные «активные меры», «Сирена-2» была уж слишком незамысловата по западным меркам. В третьем мире стряпня службы А пользовалась большим успехом.

Главной целью активных мер в Западной Европе было предотвратить размещение крылатых ракет и «Першингов», намеченное на конец 1983 года. Поскольку европейским движениям за мир вряд ли требовалась советская поддержка в организации кампании протеста, логично предположить, что время и усилия Центра в этой сфере деятельности в основном были затрачены впустую. Однако Гук был не единственным резидентом, который хотел присвоить себе лавры за антиядерные демонстрации, к которым он имел самое косвенное отношение.

Последняя речь Брежнева, которую он произнес 27 октября 1982 года в Кремле, на встрече с руководящими работниками Министерства обороны, была проникнута пессимизмом в своей оценке отношений между Востоком и Западом.

Брежнев еще раз осудил политику рейгановской администрации и заявил, что сохранение мира потребует от нас «удвоенных и утроенных усилий». Ко дню смерти Брежнева, 10 ноября, его преемник был уже определен — генеральным секретарем «единодушно» избрали Андропова. Хотя партийное руководство не стремилось начинать серьезные реформы, желание покончить с застоем и коррупцией брежневской эпохи было велико.

На этом переломном этапе в истории партии Андропов вселял оптимизм. Его жесткое отношение к диссидентам на посту председателя КГБ исключало всякую возможность с его стороны протащить в партийную политику идеологические диверсии. Однако его деятельность по борьбе с коррупцией, которая пощипывала даже брежневский клан, подавала надежду на активную кампанию по борьбе с бесхозяйственностью. Сам Андропов, видимо, полагал, что трудовая дисциплина и борьба с коррупцией были достаточными условиями для оживления советской экономики. На встрече с рабочими в январе 1983 года он заявил: «Наведение порядка не требует больших капиталовложений, но может принести неплохие результаты». Андроповская метла подняла пыль, но к серьезным реформам не привела. За год с небольшим он отправил в отставку около 20% секретарей обкомов, в основном за коррупцию. Однако средний возраст партийных работников областного звена даже повысился.

Почти сразу после избрания Андропова Генеральным секретарем он принял делегацию коллегии КГБ, возглавляемую одним из его заместителей Филиппом Денисовичем Бобковым. В состав коллегии входили начальники всех главных нерегиональных управлений КГБ. Все жаловались на нахрапистость и чванство Федорчука, с которым стало невозможно работать, и грозили уйти в отставку, если того не уберут. Чтобы не мешал работать, Федорчука пихнули наверх и сделали министром внутренних дел, дав звание генерала армии. Преемником Федорчука на посту председателя КГБ стал один из его заместителей, 59-летний Виктор Михайлович Чебриков, которого, в отличие от предшественника, в Центре уважали как деятельного администратора. Карьера Чебрикова началась в партийном аппарате. В 1967 году он перешел в КГБ начальником управления кадров и с 1968 года работал заместителем председателя.

Избрание Андропова Генеральным секретарем дало дополнительный импульс операции РЯН. В начале 1983 года к ней присоединились и некоторые разведслужбы стран советского блока. Основная поддержка в Лондоне исходила от чехословацкой службы безопасности, чей резидент как-то сообщил своему коллеге из КГБ, что в первый раз его разведке приходилось заниматься военными вопросами. В феврале резиденты в столицах стран НАТО получили личные указания о дальнейших шагах по контролю ядерной угрозы, исходящей от Запада. Этот документ должен был оставаться в их личных папках. Центр ошибочно заявил, что размещение «Першингов-2» в Западной Германии к концу года поставит русские объекты под прямую угрозу. Время подлета ракет к целям сократится до 4—6 минут, и советское руководство даже не успеет спуститься в бункеры. (В телеграммах КГБ, однако, не упоминались советские ракеты СС—20, уже нацеленные на Западную Европу). В февральской директиве Гуку были такие ляпы, что становилось совершенно ясно: Центр не имел четкого представления о жизни на Западе и, в частности, в Великобритании. Так, Гуку сообщалось, что важным признаком подготовки Великобритании к ядерной войне, по всей видимости, станет «повышение количества и цены донорской крови.» Гуку предписывалось незамедлительно сообщать в Центр о всяком изменении цен на донорскую кровь. (ПГУ, очевидно, не знало, что в Великобритании сдают кровь бесплатно). Нелепое представление Центра о том, что важную роль в заговорщической деятельности Великобритании играют клерикальные и капиталистические элементы, привело к тому, что Центр направил Гуку следующую инструкцию: изучать возможности получения данных о предстоящей катастрофе от церковников и крупных банкиров. По крайней мере, в остальном личные директивы Гуку были более или менее разумными. Так, он получил точное описание приведения войск в Соединенных Штатах и НАТО в боевую готовность и данные о процедуре мобилизации.

При проведении операции РЯН Центр не скупился на задания резидентурам в странах НАТО. Как, видимо, резидентуры в других европейских столицах и Северной Америке, Лондон получил приказ регулярно подсчитывать количество автомобилей и горящих в вечернее время окон у всех правительственных зданий и военных объектов, имеющих отношение к ядерным вооружениям, и немедленно докладывать обо всех изменениях. Резидентуре необходимо было выявить пути, объекты и методы эвакуации правительственных чиновников и их семей и разработать планы наблюдения за их подготовкой к отъезду. Для Гука это было чересчур. Хотя в отчета;: он и восхвалял непомерные требования Центра, Гук переложил большую часть работы по операции РЯН на младшего офицера, который обычно отвечал за учеты, а у того даже машины не было. (Хотя, если бы машина у него была, ему все равно без разрешения Министерства иностранных дел из Лондона выезжать запрещалось).

25 февраля 1983 года Центр дал указания трем резидентурам в Соединенных Штатах начать планирование «активных мероприятий», чтобы не дать Рейгану победить в президентских выборах в ноябре 1984 года. По убеждению Центра, президент не исключал нанесения первого ядерного удара. Хотя в Женеве все шли переговоры по контролю над вооружением, перспективы заключения соглашения были нулевыми. Таким образом, кто угодно, республиканец или демократ, все равно был бы лучше Рейгана. Американские резидентуры должны были наладить контакты с помощниками всех возможных кандидатов и в штаб-квартирах отдельных партий. Резидентурам за пределами Соединенных Штатов были даны указания изучить возможности направления агентов для работы в Америке. Главной целью этих контактов был сбор информации для дискредитации Рейгана в период предвыборной кампании и налаживание новых каналов для ее распространения. Одновременно всем резидентурам в странах НАТО и в других регионах мира предписывалось всеми силами популяризировать лозунг «Рейган — это война!». Центр разослал пять тезисов активных действий для использования при дискредитации внешней политики Рейгана: его милитаристский авантюризм, его личная ответственность за подстегивание гонки вооружений, его поддержка репрессивных режимов во всем мире, попытки администрации подавить национально-освободительные движения и ответственность Рейгана за напряженность между союзниками по НАТО. Во внутренней политике эти тезисы заключались в дискриминации Рейганом национальных меньшинств, коррупция его администрации и заигрывание с военно-промышленным комплексом.

С большой легкостью заграничные резидентуры приписывали себе появление множества антирейгановских статей, наводнивших мировую прессу. На самом же деле их достижения были весьма и весьма скромными. По крайней мере, ни одна резидентура в странах НАТО не смогла популяризировать лозунг «Рейган — это война!», которому Центр придавал такое значение. Пока Центр тайно и без видимых результатов готовился к свержению Рейгана, сам президент публично призывал всех американцев «помолиться за спасение всех тех, кто живет во тьме тоталитаризма (СССР)». На ежегодной конференции Национальной ассоциации евангелистов в Орландо, штат Флорида, 8 марта Рейган рассказывал, что советское руководство было «средоточием зла в современном мире». Он явно говорил от всего сердца.

Две недели спустя ядерная угроза, исходившая от Соединенных Штатов, приняла новые размеры, когда Рейган объявил о создании стратегической оборонной инициативы (СОИ), больше известной, как «звездные войны». Этот оборонительный космический щит с применением лазерной технологии будет использоваться для уничтожения советских ракет еще до подлета к американским целям.

Чтобы выколотить средства из прижимистого конгресса, администрация начала бойкую рекламную телекампанию. На экранах телевизоров появились умильные мордашки американских (не европейских) ребятишек, спокойно спящих под звездной защитой, которая, скорее, напоминала рисунок из комикса, чем плод научных исследований. Поначалу программу «звездных войн» считали слишком нереалистичной (хотя позже Центр и изменил свое мнение). Тем не менее, пламенная защита СОИ свидетельствовала, по мнению Центра, о растущей уверенности Рейгана в том, что Соединенные Штаты смогут победить в ядерной войне.

Центр также хотел сделать все возможное для поражения на выборах главного союзника Рональда Рейгана — Маргарет Тэтчер. Против нее КГБ тоже начал кампанию «активных действий», как в самом Соединенном Королевстве, так и за его пределами. Кампания началась сразу же после ее победы на выборах в 1979 году. Многие «активные действия», однако, были уж слишком незамысловаты, и потому неэффективны. Гордиевский лично участвовал в одной из таких операций с использованием Арне Херлова Петерсена, датского агента влияния в КГБ, завербованного в 1973 году Леонидом Макаровым, который позже стал резидентом КГБ в Осло. Петерсен был простодушным левым интеллектуалом и в разное время увлекался такими антиимпериалистическими героями, как Ким Ир Сен, Пол Пот и Муамар Каддафи. В период с 1973 по 1981 год, когда с ним успешно работали Макаров, Станислав Чеботок, Вадим Черный и Владимир Меркулов, Петерсен не просто соглашался писать статьи по тематике, предложенной офицерами КГБ, но и подписывался под статьями и памфлетами, написанными для него по-английски службой А. Литературные достоинства их были столь же невысоки, сколь и политическое хитроумие.

Первым плодом совместного творчества Петерсена и КГБ стал памфлет 1979 года под заглавием «Рыцари холодной войны», в котором Тэтчер называли «ведущим антисоветским крестоносцем в Европе». Хотя Центр, безусловно, гордился своим произведением, в памфлете были такие явные ошибки, как указание на то, что член кабинета министров от консервативной партии Реджинальд Модлинг был, якобы, «лейбористом правого толка». Сама же миссис Тэтчер, ничтоже сумняшеся заявлял памфлет, апеллировала к «расистским чувствам» англичан для того, чтобы усилить «капиталистическое влияние» и вести «войну против британского рабочего класса». Другими «рыцарями холодной войны», попавшими под огонь службы А, были и излюбленные betes noires — лорд Чалфонт (которого настойчиво называли «министром разоружения»), сенатор Генри Джексон, сенатор Барри Голдуотер, Джозеф Луне, Аксель Шпрингер и Франц Йозеф Штраус.

Следующий памфлет, опубликованный в 1980 году, под заголовком «Печаль сторожевого пса», был полностью посвящен миссис Тэтчер. Тут КГБ совершил ошибку, поскольку состряпал статью в фельетонной манере, а этот жанр КГБ редко когда удавался. Это было видно уже по подзаголовку — «Кровельщик, который не может починить свою крышу» («тэтчер» — по-английски «кровельщик». — Прим. переводчика.) Вскоре на смену сатире пришло фронтальное наступление. «Не имея достаточной компетенции для управления правительством,» но поддерживая «личные связи с воротилами большого бизнеса» и потакая «интересам крупных монополий», Тэтчер «пошла по пути войны». На этой высокой ноте и закончилось совместное творчество КГБ и Петерсена. Его арестовали в ноябре 1981 года по обвинению в связях с КГБ. Однако в 1982 году министр юстиции Дании снял с Петерсена обвинение на основании того, что главные виновники, а именно офицеры КГБ, покинули страну. К большой досаде датской службы безопасности, Петерсена освободили.

16 мая 1983 года советский посол в Лондоне Виктор Иванович Попов созвал совещание старших дипломатов, офицеров КГБ и ГРУ для того, чтобы обсудить с ними предстоящие в июне всеобщие выборы. Совещание пришло к выводу, что, по всей вероятности, консерваторы и Тэтчер на выборах выиграют и что ни посольство, ни резидентуры КГБ никак не могут повлиять на такой исход.