- А вместо Дороша кто?
      Тут уж, чтоб долго не морочить людей, пришла очередь Игната высказать свое мнение; оно удивительным образом совпало с мыслью Родиона. Трогательное единение душ кладовщика и председателя давно известно.
      - Перфил! - сказал кладовщик.
      Наконец-то все прояснилось, все стало на свое место. Однако люди еще долго не могли опомниться.
      Высокий строй мыслей и на этот раз был нарушен заурядным голосом пастуха:
      - Дорош и так уж "прославил" колхоз - замусорил поле сорняками. Теперь на чистое поле хочет сесть? Мало еще расплодил бурьяна?
      Больше он ничего не сказал, и, однако же, этого было достаточно, чтобы поднялась буря - негодующие выкрики, ропот, шум, - возмущение нарастало, конечно, не в пользу Дороша.
      Председатель призывает пастуха к порядку. Селивон настаивает, чтобы пастуха выставили за дверь, - пока он на собрании, порядка не жди. Но пастуха не очень-то возьмешь угрозами, и он снова заводит неугодный начальству разговор, на этот раз против Перфила:
      - Руководить бригадой потруднее, чем присматривать за председателевым конем да возить на базар Селивониху!
      Послышался хохоток - вот так поддел пастух новоявленного бригадира!
      - А что? Конь у него что змей, ничего не скажешь! - не вытерпел, вступился за Перфила Игнат.
      - Наша обязанность - воспитывать новые кадры! - выкрикнул Селивон.
      - А на место Перфила кто? - посыпались вопросы.
      - Гаврилу!
      - Тот, что приходится кумом председателю?
      Нет, поистине сегодня день неожиданностей! Настоящий переворот задумал совершить Родион в колхозе.
      - За счет чужих достижений думаете Дороша на выставку протащить? прозвучал с порога язвительный голос - то был Марко. Без всякого уважения прямо так и брякнул. - Родион хочет своего прихвостня поставить в Теклину бригаду, чтобы присвоить чужие показатели.
      Текля невольно сжалась, заслышав Марка. Все время дрожала - не случился бы Марко на ту беду, не услышал бы, как ее позорят. И не подозревала, что здесь где-то притаился. И не только все слышал, но даже поднял голос против неправды. Вступился за нее. Хотя сам обижен ни за что.
      Расшевелил Марко собрание, всколыхнул дремавшее в каждом чувство справедливости. Не смогли больше молчать люди. За что на девушку гонение? Вырастила просо - метелки что у калины! Овес - как частый дождичек! И яровые у нее не погорели. А что ветер закрутил, положил хлеба - не ее вина.
      - Найдите-ка хоть одну овсюжину на девичьем поле! - повернулся к собранию седоголовый дедусь.
      - А у Дороша овсюга разве что в борще нет! - острит пастух. Да погромогласнее старается, чтобы все слышали. На смех поднимает Дороша. Кабы не Дорош, - не унимается пастух, - колхоз на всех полях с гектара по двести бы пудов зерна взял. Смогла же ваять Текля! Тогда все бы в Москве были!
      Горько людям: по вине бестолкового бригадира лишились возможности показать свои достижения.
      И Павлюк берет Теклю под защиту:
      - На девичьем поле с одной кисти горсть гречки! С одной метелки горсть проса! Свеклу ножом скребанешь - брызжет соком. Кто вывез тысячи тонн удобрения на поле? Опять-таки девичья бригада!
      Разве вмоготу Дорошу спокойно слушать, как Павлюк превозносит Теклю?
      - У нее земля пожирнее! - возражает он.
      - Больше совести, вот в чем секрет. У Дороша навоз сбрасывают на поле как попало, ветры выдувают, солнце выжигает, морозы вымораживают - ну и остается одна солома.
      Пастух Савва не стерпел - ведь и он болеет за урожай.
      - Береги микроорганизму! - напустился он на Дороша. - Для рапорту только навоз возишь! Мусий Завирюха сколько долбит тебе: как сбрасываешь навоз? Испаряется...
      Но тут пастух запнулся, чувствуя свою полную беспомощность перед лицом науки, чем доставил немалое удовольствие своим ненавистникам. Мусию Завирюхе пришлось прийти на помощь приятелю и закончить вместо него:
      - Испаряется азот, калий, кальций!
      Пастух закивал в знак согласия головой, словно как раз это самое и хотел сказать, да затмение какое-то нашло.
      Тракторист Сень под одобрительный гул заметил:
      - Не помогли Дорошу и припаханные клинышки!
      Кому лучше знать, как не трактористу...
      Устин Павлюк еще раз напомнил - да разве собрание само не знает:
      - На Теклином участке по сорок копен пшеницы приходятся на гектар, с трудом стерню лущили, зерно что икра. Было с чем выйти на выставку в Москву. Сень на совесть вспахал трактором поле, и Текля постаралась унавозила как следует.
      Кто не помнит: на этой земле ведь когда-то одна чаполоть стлалась да желтело унылое перекати-поле... Сень и нынче летом провел культивацию паров - двести гектаров. Текля спокойна, если Сень на тракторе: вьюнок, щетинник, лебеда - весь сорняк под корень! Не в пример Тихону. При хорошей культивации и чистой, зернистой почве влага совсем не испаряется. Заложена, можно сказать, основа и для будущего урожая. Чего лучше желать можно! Павлюку не потребовалось много времени, чтобы разгадать скрытые намерения председателя.
      - Обокрасть хочет Родион дивчину, своего кума Дороша поставить на Теклину бригаду, заграбастать лакомый кусочек - ухоженное поле. У Дороша пары забурьянены, поле запущено, всем известно, что он там вырастил. Жито дикий горошек заполонил, просо со щетинником. На своем поле не управился овес погорел, гречиха никудышная, - теперь норовит в чужой бригаде участок запаскудить! Не быть тому!
      По сердцу пришлись людям эти слова.
      - Другого бригадира нам не надобно! - решило собрание.
      - А если кто заявится в поле - бока намнем, на вилы поднимем, пригрозил пастух. Кто его не знает? Отчаянный человек!
      Не на Дороша ли, часом, намекал?
      Кто отважится после столь убедительного предупреждения сунуться в бригаду?
      - Пусть Текля и дальше полем заправляет! - сказал седоголовый дедусь.
      "Пусть Текля ведет бригаду!" - потребовало собрание.
      Потемнело в глазах у Родиона. Как! Собрание осмелилось пойти против председателя!
      - Не будет по-вашему! - твердо заявил он.
      - Не будет и по-вашему! - отрубил Павлюк.
      - Ты что же, против руководства? Против райцентра? Против Урущака? Это он дал сигнал переизбрать бригадира, - грозно напустился на Павлюка председатель.
      Собрание насторожилось - как бы Павлюк опять не накликал беды на свою голову.
      А Павлюк без малейшего колебания разражается критической речью по адресу Урущака, доказывая полную его несостоятельность в деле руководства колхозами. Кое-кого мороз подирает по коже от подобной дерзости. У Родиона перехватило дыхание. Он сделает из этого должные выводы. О самом Урущаке отважился говорить Павлюк с таким неуважением.
      Пререкания Павлюка с Родионом привели в ярость кладовщика.
      - Не видать Текле Москвы! - завопил Игнат.
      Да и Родион спохватился - он здесь председатель или кто? - и напустился с угрозами на тех, "что подняли бучу".
      - Павлюк с Марком сорвали собрание! Это им так не пройдет. Я поставлю на своем! Не быть Текле бригадиром! Ведь правление же одобрило... Все равно райзу прикажет...
      - Одобряйте себе сколько влезет! - закричали колхозники, обступили Теклю, заслонили, словно взяли под свою защиту, и пошли провожать до дому.
      Согретая людской лаской, девушка шагала в центре толпы, грустная, притихшая, озираясь во мраке - и куда это Марко запропастился?
      Санька, взбешенная, исчезла. Мать ее с Татьяной, женой кладовщика, подались за мужьями.
      Родион с кладовщиком и завхозом плелись в стороне, нехотя перебрасываясь словом-другим, лишь бы не молчать.
      Селивон:
      - Павлюк настоящий поход против нас затеял.
      Соломия:
      - Слух идет - с жалобой на Урущака обратился.
      Татьяна с злой усмешкой бросила:
      - Поможет, как бабе кадило.
      Кому лучше знать, как не жене кладовщика!
      - У нас все начальники в Лебедине задобрены, - прибавила она с хохотком.
      35
      - Запущен сад - и в яблоке вкуса нет! Запах не тот, окраска.
      Мусий Завирюха делился с друзьями своим горем. Свет не мил стал человеку. Пастух Савва тоже разгоревался - очень близко к сердцу принял горькие признания приятеля.
      Тракторист Сень спрашивает:
      - А что говорит Родион Ржа?
      - Говорит - в поле трактор нужен.
      - А в саду - нет?
      И снова пускается Мусий Завирюха объяснять то, что каждому и без того ясно:
      - Сорняк тянет соки. А тут еще засуха... Худосочное яблоко уродилось, мелкое, какая у него витамина, разве что на взвар пойдет. Это ж какие убытки! Пробуешь яблоко - глаза на лоб лезут, рот вяжет, горькое, кислое, нутро выворачивает. Не каждый понимает, что яблоку не хватает железа. Дождей не было - и кислоты не растворились. Дожди-то пошли уже в жнива.
      - Неужели Родион того не понимает? - спрашивает пастух.
      Но Мусий Завирюха, похоже, ничего не слышит, свое продолжает:
      - Если яблоко сильное, от него аромат - уму помрачение. Идешь садом, земли под ногами не чуешь.
      Садовник Арсентий мечтает о том времени, когда о садах будут так же заботиться, как о зерновом хозяйстве.
      - Фауна наша такова, что необходимо на зиму копать ямки, а сажать весной, - дельно замечает Мусий Завирюха.
      Все затаив дыхание внимательно слушают, заинтересованные необычными для сельского уха словами - фауна, фаза и тому подобное.
      Изумленные друзья узнают, что для сада требуется в шесть раз больше воды, чем для зерновых культур.
      - Так наука утверждает, - говорит Мусий Завирюха, - и я с нею согласен!
      Всякому известно - с давних пор Мусий Завирюха в великой дружбе с наукой. Еще в бытность свою председателем комбеда он держал речь в Народном доме, когда пионеры получили знамя из Москвы. "Не забывайте никогда, детки, - сказал тогда Мусий Завирюха, - как рыба без воды, так и мы не можем жить без науки! Любите советскую власть, и вы будете всегда счастливы! Вот мое слово". Да... Это еще не все. Тогда же в Народном доме он проводил антирелигиозную пропаганду. С той поры еще, когда парнем был, не мог забыть: в церковь, бывало, набьется народищу - для креста руки не поднять. Деревенская женщина последнюю копейку несет на свечку, а дома керосину нет, соли нет. А ведь продала последнее пшено на базаре. И верующие не без внимания слушали его лекции. Дело известное - живут на хуторах, в глуши, куда никакая наука не доходит.
      Друзья погружены в раздумье - глаза устремлены куда-то вдаль, растревожены сердца - внимательно слушают Мусия Завирюху.
      - А как чистый сад, - возвращается он к первоначальной теме, - в яблоко смотрись - что в зеркало! Калию, кальцию, магнию, железа, серы всего вдосталь. Разве душа не болит? Мутное, без блеска уродилось нынче яблоко, все одно что картошка, особливо позднее. Воды недостача - ну и желтеет, опадает лист, не держит дерево яблока. А тут еще сорняки тянут соки. Кислоты не растворяются, нет влаги. Не растворяется железо! А к квелому дереву, известно, липнет любая болячка. В хорошее лето лист широкий, как ладонь, зеленый да веселый. А когда пожухлый, да еще с дырками, откуда же возьмутся хлорофилловые зерна? Ой, горе, горе!
      Неспокойно стало друзьям. Было ли когда, чтобы они не болели о колхозном хозяйстве? Сень, право, пусть хоть ночь-полночь, а пройдет культиватором, закроет трещины, чтобы влага по капиллярам не испарялась, выполет сорняки в саду, чтобы не высасывали соки.
      Родион надкусил яблоко, скривился:
      - Дикое...
      - Сам ты дикий! - огрызнулся Мусий Завирюха.
      Яснеют глаза, радуются бородачи молодой горячности своего приятеля.
      Мусий Завирюха, садовник Арсентий наступают на председателя, чтобы дал распоряжение насчет сада.
      Родион и слушать не хочет:
      - Стану я с поля отрывать рабочую силу!..
      Мусий не стерпел:
      - Почему при Павлюке сад не зарастал сорняками? А потому, что сеяли люпин, который обогащает почву, делает ее структурной... Развиваются полезные микроорганизмы.
      - Все-то ты с Павлюком носишься! И кто только выдумал эти хаты-лаборатории! - ворчит Родион.
      Когда белый налив хорошо уродился, так Родион Ржа мигом ребят прислал. А теперь вот слушать не желает Мусия Завирюху.
      Кладовщик Игнат:
      - Иль без вас вода не освятится?
      Селивон:
      - Ваше дело вырастить яблоко, соберут и без вас!
      Игнат:
      - Думаете верховодить, как при Павлюке?
      Селивон с кладовщиком распоряжаются нынче в саду.
      Мало разве покалечили деревьев? А дерево как? Ветку сломал либо ствол поранил - какой уж там будет сокогон? Невкусное яблоко уродится. А подмажешь, перевяжешь - смотришь, и вылечил дерево.
      Ребята трясли деревья, палками сбивали яблоки... на телегу вилами бросали. Сваливали в хлев, а потом уже навалом грузили в вагоны - в таком виде яблоки шли в Донбасс.
      - Яблоко падает - о землю, о дерево ударяется. Побитое, подавленное, загниет, почернеет - вот вам и витамина!
      Что могли сказать друзья? Каждый на своей шкуре испытал никудышные порядки, которые завел в колхозе новый председатель. В райцентре рука есть. Облепили его льстецы, Селивон с Игнатом, трезвонят, что незаменим Родион.
      - Не так они, как их бабы.
      - Приворожили Родиона.
      От зоркого глаза пастуха ничто не укроется. А разве мало наторговали Соломия с Татьяной, пока мужья снаряжали вагон за вагоном в Донбасс? Целые мешки понасушили семечек, вишен, яблок, махорки, все возили в Донбасс благо даровой проезд; вроде за колхозным добром присматривали, а под эту бирку сами наживались, свое сбывали. Оттуда везли железо на хату, кожу, сукно - опять-таки барыш! Зазывали на "магарычи" Урущака, задабривали начальников, нахвалиться не могли Родионом. В наших, мол, руках и сад, и рыба, и пасека!
      А уродится ягода - опять Родион всюду желанный гость, известный, нужный человек. Уж он не спутает, кто любит клубнику и вишню, а кто черную смородину. Кто падок до малинового варенья, а кто до белой ягоды. Каждое утро Селивон самолично доставляет на лошади свежую ягоду: "Вот гостинчика вам привез, малины, клубнички... богатый урожай нынче, не сглазить бы... прямо с грядки, кушайте на здоровье, Оно пользительно. Родион Маркович кланялись..." И уж конечно начальника милиции или Урущака Селивону никак миновать нельзя, может, и еще куда заглянет... А уж как созреют яблоки, разольется вокруг туманящий голову аромат, в саду чистая ярмарка - возами снаряжает Селивон в Лебедин белый налив, антоновку, машинами возят в Сумы яблоки, груши. А в благоуханные сентябрьские дни, когда поспевают арбузы, дыни, тогда уж и вовсе горячая пора настает для Родиона. Ему ли не знать, что за хитрая штука политика! Не угодишь Урущаку - гляди, уж и деревья захирели, в запустенье пришел сад: бесхозяйственный председатель.
      Мусий Завирюха при всем честном народе пенял Родиону:
      - Вырастили, а присматривать за ним не научились!
      - А Родион что?
      Мусий Завирюха безнадежно махнул рукой.
      - Надо, чтобы человек душевно полюбил сад!
      На упрек пастуха, куда смотрит партийный секретарь, Мусий Завирюха отвечает: нелегко и Нагорному сразу разобраться в делах колхоза, да если еще это делается при "помощи" Урущака с Родионом.
      - А мы зачем? - не соглашается пастух.
      - Не забывайте, что в районе пятьдесят колхозов. И к каждому надо присмотреться...
      - Прежде всего к людям прислушиваться надо, - стоит на своем пастух.
      - Люди, они разные бывают. Разве у Родиона мало дружков-горлодеров?
      Но для пастуха этот довод звучит неубедительно.
      36
      Урущак распалился гневом, категорически требует принять самые решительные меры, ибо Устин Павлюк, сколотив свою группку, разлагает артель, разваливает налаженный с таким трудом Родионом порядок. Если же Нагорный и на этот раз не посчитается с заявлением Урущака и оно опять останется без последствий, то ему, Урущаку, придется обратиться в высшие инстанции, дальше терпеть подобные безобразия невозможно. Урущак в последний раз напоминает об угрозе, нависшей над "Красными зорями".
      Они стояли в сосняке над крутым склоном. Нагорный бросал задумчивые взгляды на долину, где вилась чудесная, озаренная солнцем, почти синяя река Псел. Воздух дрожал и зыбился, доносило запахи болотных и лесных трав.
      Родион, распаренный, в суконной куртке, подобострастно поддакивал Урущаку, заступавшемуся за незаслуженно обиженного председателя.
      Павлюк плелся позади, словно не о нем шла речь.
      Нагорный вволю нагляделся на породистое стадо, пасшееся по заболоченным берегам Псла, он старался разобраться во всех тонкостях метода, с помощью которого Павлюку удалось создать новую породу скота. Любовался светло-серыми, словно мраморными телятами, выбрыкивавшими по зеленой траве. Разросшийся ветвистый сад и дружные всходы озимых веселили сердце. Из памяти не выходили размышления косматого мичуринца Мусия Завирюхи насчет того, как надобно направлять рост растения. Золотое зерно переливалось в пригоршне, звенел девичий голос, чистый, душевный... Казалось, солнце поет славу людям, пробудившим живительные силы земли, положившим столько души, чтобы сделать родные поля еще более плодоносными.
      А Урущак докучливо бубнит свое:
      - Павлюк сорвал собрание, на котором хотели переизбрать бригадира.
      Родион Ржа с превеликой охотой торопится засвидетельствовать:
      - Павлюк подбил своих сторонников, и они всем гуртом пошли против правления!
      - Следовательно, собрание пошло за Павлюком? - переспрашивает секретарь.
      - Именно так, - подтвердил Родион и тут же спохватился - похоже, впросак попал...
      Нагорный молчит, видно собирается с мыслями, ждет от Павлюка разъяснений. И тот коротко говорит:
      - Собрание не хотело снимать Теклю - способного бригадира, вырастившего небывалый для нынешнего года урожай, и ставить Дороша, которого навязывает правление...
      - Между прочим, я дал свое согласие на перевыборы! - вставил с видом оскорбленного достоинства Урущак.
      - В том-то и беда, что дали, - бросил в ответ Павлюк.
      Урущак давно изучает этот колхоз, советовался с правлением - и считает, что данные организационные мероприятия осуществить необходимо, для пользы самого же колхоза.
      Павлюк не соглашается с ним:
      - Девичья бригада славится урожаем. Какая же надобность снимать бригадира?
      - Павлюк недооценивает беспартийные кадры, - настаивает Урущак.
      - Какие, например?
      Урущак имеет в виду председателя и потому делает кивок в сторону Родиона, который и без того все время вертится перед глазами секретаря.
      - Павлюк без должного уважения относится к Родиону Рже, мешает проводить в жизнь постановления правления, идет против общего собрания.
      - Следовательно, получается, Павлюк идет против собрания, а собрание идет за Павлюком - так, что ли? - спрашивает секретарь.
      Похоже, Нагорный хочет затемнить вопрос. И Урущак поясняет секретарю, что Павлюк идет против беспартийного актива... Не воспитывает массы... Не видит, как выросли люди... Тормозит. Не считается...
      Нет, не совсем так. Он, Павлюк, считает надежной опорой партии таких людей, как Мусий Завирюха, пастух Савва, доярка Мавра, ее дочка Текля, тракторист Сень, наконец, сведущий в животноводстве Марко. Вот они действительно искренне тянутся к партии. Как раз из таких кадров мы и должны партию строить. Преданных колхозному делу, талантливых. А не из чуждых людей, вроде Родиона Ржи и Селивона!
      И, удивительно, секретарь райкома Нагорный не останавливает Павлюка, который всех своих сторонников до небес поднимает, а Родиона Ржу с Селивоном чернит. Уж не попытка ли это со стороны секретаря поставить под сомнение линию самого Урущака?
      Мог ли Родион смолчать на этот выпад?
      - Павлюк не признает ни правления, ни коллектива! - резко заявляет он. Председателю да не знать, как надо бить по недругам.
      Урущак тоже может подтвердить это. Неужели не видно?
      - Павлюк хочет довести колхоз до полного развала. Подрывает авторитет председателя!
      На это категорическое заявление Нагорный поморщился и тоном, в котором слышалось явное неодобрение, предостерег:
      - Не спешите с подобными выводами.
      Это замечание могло лишь приободрить Павлюка.
      Родион напоминает секретарю:
      - По недосмотру Павлюка едва не погибло чистопородное стадо.
      - И правление не приняло никаких мер?
      - Как нет? Мы составили акт! - искренне удивился Родион.
      - Правление необходимо переизбрать, - настаивает Павлюк, - вывести Родиона Ржу с Селивоном.
      Урущак колюче спрашивает Павлюка:
      - Это ты так хочешь?
      - Созывайте собрание - сами увидите.
      На том и порешили, конечно с согласия Нагорного, который до того больше молчал, следя в раздумье за перепалкой.
      ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
      1
      На взгляд пастуха, надо бы Мусия Завирюху послать в Москву: уберег сад и посевы от вредителя.
      - Устарел! Из ума выживает. Не подойдет! - возражает кладовщик Игнат, недобрым словом норовя расхолодить собрание; доказывает, что надо выбрать Селивона - и никого другого. Соловьем разливается, склоняет колхозников в пользу завхоза - действительно достойный человек.
      - А сколько ястреб курей похватал, лиса уток потаскала? - спрашивает пастух, срывая дружный смех.
      А потом как началось!
      Тракторист Сень:
      - А сколько тебе бугай заработал?
      Марко:
      - Мыши зерна переточили?
      Сразу было видно - громкой славой пользовался Селивон в Буймире.
      По селу давно ходили разговоры, будто Селивон зарабатывал на племенном бугае.
      А тут еще пастух Савва напоминает Селивону:
      - А кто в яслях валялся вверх ногами?
      Кому придет на ум после всех этих свалившихся на Селивона бед посылать его на выставку?
      Кладовщик помрачнел, - неизвестно, чего собрание так развеселилось после этих вовсе не остроумных и неуместных выкриков.
      Пастух, правда, другого мнения: в самую точку, должно, попали, - а то с чего бы смеялись люди?
      И кладовщик должен проглотить клеветнический выпад пастуха против заслуживающего всяческого уважения человека.
      - Селивон и по сю пору хомут на чердаке держит. Надеется, может, что вернется к нему обратно отцовский хутор. В одних руках шестьдесят десятин было!
      Возмущение охватывает Селивона - долго ли опорочить человека! Ей-богу, от всех этих нападок очумеешь.
      Очень уж развязно чувствует себя кое-кто на собрании. Конечно, не будь Нагорного, разве прошло бы пастуху это безнаказанно?.. Нынче же Селивону остается только помалкивать. Не потому ли пастух осмелел, разоткровенничался перед партийным секретарем? Урущак слушает, как Савва разносит председателя и нахваливает Мусия Завирюху: усвоил-де мичуринскую науку, знается с академиками, да и сам обновляет зерно, скрещивает пшеницу. Кому мы обязаны своими достижениями? Мало ценят Завирюху в Буймире. Белый клевер кто завел? Кто достал девять зерен и сейчас размножает гибрид многолетней кавказской ржи?
      - Да какая польза с того? - пренебрежительно бросает Игнат.
      Пастуха за живое взяло - туману напускает кладовщик.
      - Наука! Дурень! - разъясняет он.
      Кладовщик не сдается.
      - У Завирюхи нет диплома! - говорит он, надеясь, видимо, заронить сомнение в умы колхозников.
      - Что с того! У садовника в Бишкине есть диплом, а гусеница сад поела! - возражает пасечник Лука.
      А тракторист Сень напоминает:
      - В Куликах заморозками побило цвет, не уродили сады, в Бишкине солнце все сожгло, а Мусий Завирюха, который заведует у нас хатой-лабораторией, своевременно принял меры, избежал беды, и урожай собрали на славу.
      - Это ты дело сказал! - похвалил тракториста пастух.
      Завирюха не из тех людей, которым на старости лет кажется, что вместе с ними и весь мир стареет. Пастух вгорячах бьет себя в грудь, словно хочет сказать, какое еще молодое, трепетное сердце в иссохшей груди Завирюхи. Это страстное выступление заставило умолкнуть, притихнуть недругов. И Нагорный, поглядывая с явным сочувствием на пастуха, усмехается. Не будь здесь секретаря, разве стали бы слушать Савву? Затуркали бы, заклевали. Спасибо, Устин Павлюк обратился в райком, дабы Родион Ржа не посылал в Москву своих прихвостней да бездельников. Разве бы удалось пастуху защитить Завирюху, если б не секретарь? Урущак слова бы сказать не дал. А теперь Урущак сидит - и ни гугу, слушает, как бригадир Текля пашет да сеет, как она разбила поле на клетки, как удобрение возит, - потому-то и уродилась сильная пшеница!
      - По чужой указке, не сама дошла, - бросил бригадир Дорош, завидуя, верно, что по двести пудов озимой пшеницы с гектара взяла Текля.
      - Дорош посеял тридцать гектаров проса, а говорит - двадцать пять, чтобы больше с гектара получилось. Посылайте меня, дескать, на выставку!
      Савва беспощадно расправляется со своими недругами, вступается за правду, на себя накликает беду.
      Селивониха сидела на собрании надутая, слушала, как разносят мужа. Досадная неожиданность! Какой позор выпал на ее долю!
      Соломия неприязненно поглядывала на Урущака - где ж его грозный вид, который так шел к нему и нагонял страх на непокорных? Соломия глазам своим не верит: да полно, Урущак ли это? Куда девался его воинственный пыл? Ведь, бывало, спуску не давал говорунам, а сейчас они вон как распоясались! Ведь умеет, знает же, как прищемить язык. Почему это он сегодня сидит такой молчаливый, брови насупил? Пить да гулять с Селивоном - только мигни, а как что сделать для Селивона - так кишка тонка. Мало перетаскал кабанов, муки, меду, рыбы? Шут их разберет, кого и задабривать! Считали - Урущак всесилен, все в своем кулаке держит.
      Раскормленная Татьяна, в тревоге за мужа, тяжко вздыхала. Награды, медали, почет, слава - неужели все развеялось как дым? Закатилась его звездочка, погасла Игнатова сила? Себе не верила. Черта лысого поймешь тут, какого начальника улещать прикажете!
      Кладовщика Игната, надо сказать, первая неудача не заставила сдаться, у него еще теплился слабый огонек надежды. Он со всем жаром продолжает доказывать, кого, по его мнению, требуется послать на выставку, кто своими достижениями прославил Буймир. Расхваливает доярку Саньку: поставила коров на ноги, умеет и присмотреть за ними, и раздоить.
      - Если Санька останется на ферме, то недригайловская овца и та станет давать больше молока, чем у нее корова! Совсем на нет сойдет ферма! наперекор кладовщику ведет свое Мавра. Настырная баба, затвердила, будто знатная доярка Санька запустила коров: тощие, нечищеные, вечно ревут. Родион к самым отборным приставил - и тех ухайдакала. Чем зарабатывает славу? Председателю угодила!
      Собрание шумно поддержало Мавру.
      Заныло сердце, Соломия не стерпела, тоже вставила свое слово. Напала на представителей райцентра. Не выбирая выражений, распекала, что позволяют черт-те кому распускать бесстыжие языки. Ежели б не Нагорный, да кто бы тут посмел нахально выступать против председателя? Не видно разве, что Устин Павлюк не зря собрал своих приспешников, ведет поход против председателя? Родион лишь грозно посматривает на обидчиков - разве это поможет? Чуть Урущак попробует на кого прикрикнуть: "Это не по существу!" - Нагорный тут как тут, предостерегает: "Не закрывай людям рта!" Им только дай волю!
      - Ты лучше скажи - сколько у тебя трудодней? - спросила Текля Селивониху.
      Что могла сказать Соломия, которая одного дня в поле не была.
      - А чтоб ты не разродилась! - с помутневшими, налитыми злобной яростью глазами накинулась Соломия на Теклю.
      Посыпались угрожающие выкрики, люди требовали, чтобы Соломию выдворили, поднялась такая неразбериха, что Нагорному пришлось призвать собрание к порядку. Одна Соломия никак не могла утихомириться, привыкла, что все должно склоняться перед ней. Она фыркала, злилась. И неизвестно, какой бы еще номер выкинула, да Селивон, зная характер своей половины, грозно цыкнул на нее: с нее станется, доведет до беды и не такое еще наговорит начальникам! И Соломия, нельзя сказать, чтобы очень охотно, все же подчинилась.
      А пастух Савва просил Нагорного обратить внимание на то, как обленились, распоясались, сколько спеси в таких вот ленивых самодурках и как бесцеремонно разговаривают они с людьми. Однако нельзя сказать, чтобы Соломия без дела лето сидела. Разве мало было проплешин на колхозных огородах, в бригаде Дороша: где вымокнет, где капустница поест - земли хватает. Соломия с Татьяной засевали те проплешины махрой, возили в Сумы на базар, неплохая выручка получалась. Станет ли председатель прекословить? Днюет и ночует у Селивона, дочку сю Саньку собирается протащить на выставку.
      И, удивительно, пастуху никто словом не возразил, один кладовщик выкрикнул: "Брехня!" Зато собрание единогласно признало: пастух говорит правду. Нелегкий денек выпал Селивону.
      Нагорный внимательно слушает, следит за настроением собрания.
      - А что делает Соломия в колхозе? - спрашивает Нагорный председателя.
      - Помогает колхозу, - не подумав, второпях отвечает Родион под общий смех.
      "Почему люди смеются?" - никак не может взять в толк Родион.
      Пастух Савва объясняет секретарю - лучше бы уж он молчал:
      - Всякий раз, как артель вывозит на базар муку, сахар, сало, мед, арбузы, либо картошку, или что сад уродил, Соломия - что правда, то правда - сидит на машине и торговлей заправляет. Увидит, что вокруг толпа скопилась, "набавь по рублю на кило", - приказывает продавцу. По всей округе идет молва - толковая в торговом деле женщина. Настрогала сотню трудодней, а уж что барышей - не счесть.
      Устин Павлюк говорил спокойно, сдержанно, убеждал, что честь Буймира в руках пастуха и его сына Марка. Именно за то, что они всегда стояли на страже правды и выступали с критикой на собраниях, Родион Ржа прогнал их с фермы - и, надо сказать, с согласия Урущака, - а к рекордисткам приставил Саньку, никуда не годную доярку.
      Колхозников долго убеждать не пришлось - все ясно, все понятно, - не дали и договорить, тут же согласились с мнением Павлюка, поднялся оживленный гомон, раздались оглушительные выкрики:
      - Ура!
      - Молоды!
      - Образцово поставили ферму! На совесть поработали!
      - Достойны ехать в Москву!