Соломия поначалу даже не показывалась на люди. Сидела в хате тишком, молчком. Но скоро убедилась: ничто ей не грозит, из хаты не выгоняют, двора не перетряхивают, по милициям не таскают - нет на то права - ну, и помаленьку собралась с силами. А сила в ней через край бьет! Очень даже вольготно чувствовала себя. Отводила душу с кумахою да свахою, что опять сбежались из разных углов в надежде - не вернутся ли "наши". Чесали языками, перебирали сельские новости, перемывали всем косточки. Поют? Радуются? Красная Армия освобождение принесла? А чем пахать, сеять? Из-за бурьяна свету не видно!
      Молодицам печалиться нечего, староста всем обеспечил друзей, неизвестно только, какая самого судьба постигла.
      По селу пошли толки, что девчата хотят добиться славы всеми правдами и неправдами, а работают для вида, поковыряли поле, обманули председателя, тот не очень-то приглядывается: дочка верховодит.
      И хотя на селе известно, кто шипит по углам, однако, когда эти разговоры дошли до Мусия Завирюхи, он отрядил в поле комиссию, чтобы проверила...
      Напрасно Родион отговаривал, убеждал командира:
      - Недругов работа, хотят подорвать доверие...
      - Именно потому это необходимо, - решительно отрезал Мусий.
      Сколько ни спорила комиссия - Арсентий с Келибердой и Салтивцем неужели мы не знаем, откуда ветер дует? - председатель был непоколебим.
      Арсентий с Салтивцем исходили пахоту вдоль и поперек, то и дело тыча в землю железной палкой - она входила в землю, как в масло. Келиберда хмуро вертел в руках сажень. Надо сказать, члены комиссии очень неловко чувствовали себя перед труженицами девчатами, супились, отводили глаза.
      Кончив измерять вскопанную Галей делянку, Келиберда шваркнул сажень оземь.
      - Всегда копальщицы две сотки копали, а Галя - четыре! И каждая из девушек так! Да еще и чернозем дернистый, лопаты не вывернешь, переплел пырей, не перережешь...
      - Кто бы мог подумать, - вставил Арсентий, - Наталка Снежко, дивчина неказистая - четыре сотки перевернула!
      Арсентий разминал крепкими пальцами комья, казалось, не мог надышаться запахом земли, готовой принять в себя зерно. Салтивец тоже принюхивался, должен был признать:
      - Потрудились девчата, земельку подготовили на славу - что каша! Сколько исходили поля, везде палка мягко идет в землю, ни одного огреха!
      - Опорочить комсомольских девчат хотели недруги, - признал заместитель председателя, то есть Родион.
      Мало того, что признал... Встретив как-то на улице пышнотелую Соломию, пригрозил молодице:
      - Ты что это, ломаешь движение?
      - Вот ей-богу же, слыхом не слыхала!
      - Девчат порочишь!
      Оторопело таращила глаза - ничего не знает не ведает...
      Родион только головой повел, - у Соломии сердце екнуло, знает, что этот человек шутить не любит.
      Девчата борются за фронтовой урожай, а эти бездельницы знают только свои огороды, на собрания не ходят да еще и разводят агитацию!
      Соседи имели возможность убедиться - как ни заманивали сластолюбивые молодицы Родиона, как ни завлекали, он остался непоколебим.
      После того как на собрании Родион вывел клеветников на чистую воду, молодицы прикусили языки. Будто в рот воды набрали. Будто ничего не было. Будто никто не выслеживал девчат. Не бегал тайком в поле, не искал огрехов!
      8
      Жалийка как раз пересекала солнечную поляну, когда зазвенел молот в кузнице; женщина замерла посреди улицы, очарованная тем, звоном, сразу празднично стало на душе. Люди выбегали из землянок с сияющими лицами. Обычное когда-то явление - в кузнице звенит молот - сейчас взбудоражило всю улицу. Словно новые силы вливал, пробуждал новые надежды кузнечный молот.
      И сама кузница досталась не просто, и события, в ней происходящие, необычные: Повилица учит кузнечному делу Голивуса, который сегодня впервые встал к наковальне, - человек крепкий, под руководством опытного мастера и овчар может стать кузнецом!
      Пока наладили кузницу, Текля весь свет обегала. Все дороги, однако, вели в райком.
      Отрядила людей на розыски, чтобы собрали плуги, культиваторы, бороны - брошенные на полях, они зарастали бурьяном. Собрали по оврагам и канавам ржавое железо, сволокли к кузнице. Особенно колеса.
      Примечали люди: где ни ступит Теклина нога - все там оживает. Людей охватил трудовой подъем. Тележник Онищенко сбивает тачку, кузнец натягивает шины на колеса.
      А нынче кузнец Повилица учит овчара, как выковать лемех, чтобы не залипал землею, чтобы не зарывался в землю, не вылезал из борозды и не делал огрехов.
      Нет, конечно, науки мудренее чабанской, считал Голивус, но теперь убедился, что в кузнечном деле тоже есть над чем помозговать. Хитрая штука так наладить плуг, чтобы не засыпал борозды, не садился на пятку, чтобы не извивалась борозда гадюкою.
      Текля наведывалась в кузню, не то чтобы торопила, скорее поднимала настроение мастеров: жаворонки щебечут в поле - сколько кузнецы думают плугов поставить?
      Повилица отвечал бригадиру:
      - Боишься, кони будут стоять без дела?
      Не сразу далось Голивусу кузнечное ремесло в руки. Упаришься, покуда выкуешь лемех, приладишь колесо к передку плуга. Не без подсказки Повилицы, понятно. Плохо, молотобойца нет у них. Где его нынче взять?
      На заседании правления пришли к такому решению, Мусий Завирюха предложил:
      - Тележников у нас нет, один Онищенко, так вот - к весне сколотим тачки, чтобы на своем горбу кладь не таскать.
      Онищенко ладил тачки и одновременно, пока не сошел снег, рубил в лесничестве деревья - дубки на стан, берестки на грядки, молодые вязы на спицы, - к лету, к страде надо смастерить хотя бы две арбы. Тут новая забота - откуда взять лошадей?
      Галя с подругами случайно набрели в овраге на двух приблудных коней, объедавших кустарник. Текля побежала к Арсентию за советом. Тот прихватил торбинку свеклы, немного дегтю и отправился в лес.
      Когда Текля, пропахшая ветром, возвращается с поля, кузнецы уже караулят ее. При ней как-то дело спорится, складнее куется лемех, натягиваются шины на колесо, пригоняется втулка, быстрее прилаживается к плугу колесо. Не всякий, например, знает, что такое туковая сеялка, гавардовская борона. А Текля знает. И сеялку умеет выверить, настроить косилку, сортировку, веялку, змейку. А пока что женщины веяли ячмень решетом на ветру. Просо перебирали при каганцах, отделяли щурец; от гречки - рыжеватое лущеное зерно, от ячменя - мелкое, битое, от подсолнуха - пустое, сгнившее.
      Еще не просохла земля, а Текля уже вывела женское звено - все поле запестрело платками. Бурьян укоренился, не вытянешь, сбивали мотыгами донник, лебеду, вырубали лопатами осот, чертополох, сгребали в кучу, жгли. Ветер гнал запахи талой земли, лесной прели, рвал, выл, трепал сложенный в кучу бурьян, раздувал пламя. Девчата грелись у огня.
      Галя беседовала с подругами: как бы все обрадовались, если б в поле вдруг заурчал трактор! Тепло заулыбалась. Подумать только, когда-то самая ходовая машина вдруг сделалась такой недосягаемой! А тракторист Сень, тихий, покладистый Сень, стал отважным танкистом!
      - Знаешь, что сказал бы твой тракторист, - ответила на это размечтавшейся подруге Текля.
      - Что? - уставились на нее девчата.
      - "Девчата милые, вы хотите, чтобы я радиатор поломал на бурьяне?" И повернул бы назад.
      Девчата рассмеялись - кому, как не тебе, знать, что тревожит тракториста.
      Бригадиру надо ко всем подобрать "ключи" - к старым и молодым.
      И опять нахмуренные брови, крепко сжатые уста, опять замахали девчата острыми тяпками - вырубали бурьян. А разве Наталке Снежко некого вспомнить? Или Ирине Кучеренко?
      Неугасимой ненавистью опалено девичье сердце - мать не порадуется на сына, дивчина - не встретится с милым, пока не будет уничтожен лютый враг.
      Девичьи мысли витают над полем боя, незримой защитой над милым, чтобы миновала его вражья пуля.
      ...Вьется смерть над головой Сергея, не помогло заклятие, опять лежит в госпитале. Наталка охотно проведала бы его, да как бросить поле, это тот же фронт; отписала, что ждет его, надежда ты моя, мое серденько...
      Знает ли дивчина, что эти ее слова, обретя могучую силу, поставят на ноги искалеченного солдата?
      Тощие лошаденки с натугой тянули плуги, острые лемехи перерезали корешки, исходившие пахучим соком. Блестящие пласты не рассыпались, не распадались - так переплели землю корни. Солнце пригревало костлявые спины склонившихся над плугом хлеборобов, которые уже не одну весну вбирали весенние запахи, пробуждали землю от зимнего сна. Прокаленные ветрами, седобородые, мудрые, неторопливо шли бороздою, крепкие в коленях, едва касаясь плуга, думали извечную думу хлебороба.
      Еще только первую борозду прошли, а уже беспокойство взяло. Заслышав мягкий, певучий голос, пахари остановились. Текля бросала тревожный взгляд на борозду - плуги переворачивали дернистый верхняк. Пахари сами это видят, вековой опыт за плечами: засохнут пласты - никакой бороной не раздерешь.
      Щедро знанием и опытом наше время, не принято у нас таить их про себя. Юный ум жадно вбирает по капле народный опыт и сам обогащается.
      Текля с кузнецом ходили по пахоте, постигали полеводческую грамоту.
      - Нет у нас дисковых борон, чтобы перерезать эти дернистые пласты...
      Как тут помочь беде? Кузнец чувствовал свою беспомощность, да только ли свою? Повилица любил неожиданные обороты, потому в разговоре с пахарями назидательно бросил:
      - А вы пашите... прямой наводкой!
      Опытный пахарь ответил на это:
      - А не круто ли поставлен отвал?
      Текля поддержала его:
      - Получится ли комковатый грунт?
      Кто поймет, что творится в душе кузнеца. Ветер трепал правый пустой рукав...
      - Новые крепостя нам надо брать! - говорит он, давая понять пахарям, чтобы не вешали носы.
      9
      Седой сеятель повесил торбу через плечо, вышел в поле, первая горсть зерна брызнула на пашню. Сеяли на восход солнца - короткие гоны - полегче торба, почаще будут отдыхать. Сеятели шагали торжественно, сосредоточенно сдвинув брови. Воздух зыбится весенними испарениями, переполняет легкие, сеятели с торжественной размеренностью водили щедрой рукой. Не сев, а священнодействие.
      Плотники в такую пору томились, притихшие, хмурые, снимали тонкую стружку, все существо их полнилось запахами влажной весенней земли, а душа летала над полями, любовалась родными просторами. Почему бы и Аверьяну и Келиберде не засеять гектар-другой? Уговаривали Теклю - возьми хоть на день в поле. А на строительстве кто будет? И исконные хлеборобы должны были томиться в плотницкой.
      Текля брела по пашне, присматривалась, как ловко сеятель Захар Онищенко растопыривал пальцы, веером брызгало зерно. Слушала стариковскую грамоту, как надо класть зерно, чтобы не зарежена была середина и засеяны края. Вековая мудрость витала над пашней.
      ...Выцветшие глаза не отрывались от раскинувшегося перед ними приволья, грудь вдыхала запахи весны, наконец-то судьба обласкала людей. С грустью вспоминали друзья знаменитых в свое время сеяльщиков - Самсона, Протаса, Касьяна, погибших от вражеской пули.
      Доходили до межи, где стояли мешки с зерном, останавливались перевести дух - капала роса с бровей.
      Текля сочувственно посматривала на изрезанные морщинами кроткие лица сеятелей, от души жалея, что не в состоянии ничем помочь им. Только успокоила ласково: следующей весной уже будут ходить сеялки, не придется вам делать такую непосильную работу.
      Остап Нещеретный посмотрел на бригадира, в глазах мелькнул лукавый огонек:
      - Откуда тебе знать нашу силу?
      - Эх, дочка, никакая работа не страшна, когда на душе спокойно, сказал Захар Онищенко.
      Сеятели склонились над мешками, чтобы пополнить зерном свои торбочки. Текля растроганно следила за ними.
      10
      Над полями курился дымок, свежий весенний ветер раздувал костры, потрескивали будылья. Боязно девчатам, как бы не зацепить граблями мины. Хоть минеры и разминировали полевые участки, а ну-ка где пропустили? Девчата вырубали мотыгами цепкие сорняки, сгребали граблями, сжигали. Так советовала делать Текля: если не вырубим с корнем сорняк, пропали наши урожаи. Осот, пырей, донник, лебеда задушат.
      На полевом току девчата молотят снопы цепами, домолачивают скирду ячменя, которую не успели вымолотить немцы. Аверьян с Келибердой наготовил цепов, держаки шероховатые, не отделанные, ладони горят.
      Матери очищали решетом ячмень, просо, отбирали куколь, горошек, а щирец просеивался.
      Пять девушек за весну пять гектаров вскопали, железными граблями боронили, ладно хоть грабель понаделали Аверьян с Келибердой. Понятливые такие, подбадривали девчат:
      - Лопатным трудом будем двигать сельское хозяйство!
      Опять-таки: откуда лопат набраться?
      Перегной собирали по дворам, носили на поле мешками, не хватало тачек, тысячи пудов перегноя, золы перетаскали на спине под картошку. Земля раскисла, колеса грузнут, тачками возили на поле зерно, кони были в плугах, боронах, сеяли ячмень, овес.
      Соломия с Татьяной, которые притаились было, не показывались на люди, помаленьку освоились и опять глумятся над девчатами, мол, ворочают тяжести, в грязи бултыхаются:
      - Напоказ стараются, выхорашиваются... Платки подносились, новые зарабатывают.
      Наталка Снежко нарочно при всех сказала - знала, донесет ветер до языкастых молодиц:
      - Мы вам еще свое отдадим, коли мало награбили...
      Заносчивых молодиц никто принимать не хотел в свою компанию, - еще не забыли нагайки, когда староста с полицаями на селе заправлял. Да и в работе они не больно востры, лень одолевает, весь век за мужнины спины прятались.
      Четверо девчат впряглись, тянули маркер, Наталка правила - ладони горят, обрывает руки, намечали рядки на пахоте, - вдоль и поперек, - после чего каждая засаживала свой гектар.
      Наталка копала лунки, клала горсть золы, перегноя, кидала картофелину или две, если мелкие, - сорняки прошлый год заглушили огород, какие семена?
      Да и солнце жгло нещадно, долго не всходила картошка, удобрения в сухой земле не действовали, еще могли и корень обжечь.
      Картошка запекается, мучается, а дивчина того больше...
      На коромысле из Псла носила воду, поливала невзошедшие кусты.
      Варвара Снежко корила:
      - Ну чего ты не спишь не ешь? Сергей и тот тебя не узнает через эту картошку, так иссохла!
      - А что я Сергею скажу? Лежит в госпитале, не знаю, чем его кроме и утешить...
      Чудная девушка, нет силы живительнее, чем ласковое задушевное слово!
      У матери хватало забот с огородом да с печкой, до разговоров ли тут, едва ноги таскает. Наталка брала лопату, тихо вокруг, месяц светит, в воздухе благоухание, перевертывала лопатой тяжелые пласты. Весенняя ночь коротка, только приляжешь - рассвет, опять в поле.
      Затянуло небо тучами, зарядили дожди, земля напиталась влагой, - и картошка проклюнулась, сочная, зеленая, как рута. Мотыга проворно, легко стругала сорняки, окучивала кусты.
      Стоял погожий летний день. Наталка писала Сергею в госпиталь: картошка зацвела что полотно - белым-бело!
      Пусть порадует раненого бойца цветущее поле, выхоженное девичьей рукой.
      Вечерней порой ехал молодой всадник, остановил коня, залюбовался:
      - И как ты, дивчина, над ним колдуешь, что картофель цветет так буйно? Словно снегом замело поле!
      - Вокруг куста делаю канавку, кладу удобрение, дождь пойдет, растворит кислоты, земля потянет соки...
      - Все ушли с поля, а ты чего осталась?
      - Воду носила с речки, поливала слабые всходы, вон, где хуже ботва... Хочу для победы вырастить урожай.
      - А чья ты, дивчина?
      - Материна.
      - И друг-товарищ у тебя есть?
      - Не сирота.
      - Пишет?
      - Не забывает.
      - Что пишет-то?
      - "На Берлин спешим".
      Всадник скрепя сердце пустился своей дорогой, а Наталка пошла в село.
      Не любит огорчать людей сентябрь. Щедро одарил он и Наталку. Вышла дивчина картошку копать, удивляется, чего это фотограф топчется в поле?
      ...Картошка одна к одной, крупная, чистая, лоснится на солнце. Куста не вывернешь, и как только земля выдержала, три куста - ведро!
      - Хороша уродилась, лучше нигде не видел, - сознался фотограф.
      Пошла окрест слава: щедрый подарок фронту вырастили девчата.
      Наталка держала в ладонях огромную картофелину, - что-то уж очень легкой показалась она ей, - стирала пальцами сухую землю, а казалось, стирала радость с лица...
      Прокуренная борода участливо спрашивает:
      - Чего, Наталка, зажурилась?
      - Как же не журиться - проволочник повыедал дупла!
      Мусий Завирюха успокаивает звеньевую:
      - Я век свековал в поле, а такой картошки еще не видел!
      Наталка упрямо свое твердила:
      - Не научились мы еще бороться с вредителями.
      - Не пройдет и двух лет, как поле по-прежнему станет давать тучный колос. Заезжена, запущена была земля при немцах.
      Мусий Завирюха на ветер слов не бросает.
      11
      Аверьян мельницу мастерит, Келиберда подсобляет, Салтивец руководит, а Родион доставляет лес.
      Какая сила требуется, чтобы втащить наверх вал, на котором крылья держатся? Помогли красноармейцы - молодые, силы у них не занимать стать.
      Когда прогнали немца, Салтивец обратился к председателю:
      - Товарищ председатель, давай поставим мельницу...
      - Я только об этом и думаю, - говорит Мусий Завирюха. - Мне из-за этой мельницы бабы уже голову прогрызли. Не иначе как тебя сам бог послал.
      В помощь дал Родиона - лес будет доставлять. По указанию Салтивца, ясное дело. Кто еще в лесе так разбирается - какое дерево на кулаки, какое на ползуны, на леток, из чего порхлицу, веретено сделать, муфту?
      А уж в колесе, кроме Аверьяна, никто не разбирается - какой диаметр, да сколько надо кулаков... Дуб треснет, а берест жилистый, век будет крутиться. Гнуткое дерево.
      Ковать жернов вызвался Гаврила, потому как лучше кто ж сумеет? Издавна слава идет - легкая рука у него, с дедов-прадедов мельник. Кует камень так, что искры летят!
      Мусий Завирюха глянул на него и говорит:
      - Это ты на дерть ковал?
      Салтивец подтвердил:
      - Не на тот строй камень выкован.
      Бородачи обступили мельника, слушают, как Салтивец отчитывает Гаврилу:
      - Это тебе не паровая сила. Или ровный ветер. А на Псельских холмах ветер идет валами, набегает бурунами - насыплет крупы в муку.
      Все убедились, какая это хитрая штука ветряк.
      Вот уж когда Салтивец камень выковал - это да... Чародей, да и только! Мелко кованный жернов передирает зерно на крупы, перетирает в муку. Для семерни, кулаков, крыла легче, когда хорошо выкован жернов. Думаете, простая штука жернов? Да еще смотри в оба, чтобы не слишком мягок был, не то песок посыплется в муку.
      Кулаки кленовые, они гонят жернов, сила-то какая, крепкие, скользить будут. На семерне шестьдесят четыре кулака - сложная грамота! - угадай, чтобы веретено попало в кулаки.
      - Это вам не топчак дедовских времен - чумацкая техника! пренебрежительно кивает Салтивец в сторону Гаврилы. Тот набычился, но промолчал. Что он мог сказать? И верно, что ковал с думкой - поставят мельником, опять начнет ворочать делами Гаврила, на этом деле спокон веку никто не прогадал.
      Аверьян мастерил мельницу, Келиберда у него под рукой - тешет, строгает, а уж Салтивец наблюдает, чтобы крыло было в меру выгнуто, указывает, куда какое дерево дать, чтобы не слишком мягкое было, не трескалось, было плотное и скользило хорошо.
      Когда ставили ветряк, вокруг Салтивца всегда сбивалась куча любознательных людей послушать сложную грамоту, можно сказать, установку, которую давал мельничный мастер возчикам и плотникам:
      - Дуб на четыре метра закапывай, на нем все основание держится, а чтобы в земле не гнил, осмолить надо.
      По всей округе славится мельничный мастер Салтивец. А сколько осколков повынимали из него в госпитале! Все тело иссечено было! Спасли от смерти полушубок и ватник. А нынче Салтивец опять верховодит на селе, строит мельницу, дает указания:
      - В густом лесу не руби дуб - жидковат, не обогрет солнцем, под солнцем дерево крепче. Руби, пока дерево спит, не побежали соки, не то скоро трухлявым станет...
      Привезли тот дуб красноармейцы на машине, потому - коням не под силу. Когда отмечали "валовщину" (аккурат поставили вал), Салтивиц и рассказал красноармейцам историю своей жизни. В институтах-де не учился, до всего своей головой дошел.
      Бывало, как соберутся друзья, что ни борода - опыт, как заведут спор про семерик да восьмерик, про крыло с парусом или без паруса, про ветряк двухпоставный или простой - сколько бы вы ни слушали, ничего не поймете, потому что опыта нет.
      Мельницу поставили - лучше быть не может, кого хозяйки благодарить будут? Перед кем склонится колосистая нива?
      За обедом Мусий Завирюха поздравлял плотников с победой, объявил благодарность от правления, а там еще скажет свое слово собрание.
      Строители, конечно, не молчали.
      Салтивец, мастер на прибаутки, зачастил скороговоркою: чтоб легко крутилась семерня, чтобы ветер гонял крылья, хорошо муку молол... И чтоб мы жили да подскакивали, а у фашистов глаза чтоб повыскакивали... Знал, что сказать!
      Тут друзья повздорили.
      Аверьян:
      - Я поставил мельницу!
      Келиберда:
      - А помогал кто?
      Салтивец:
      - А жернов кто ковал?
      Родион:
      - Лес-то я вам доставлял!
      Салтивец:
      - А руководствовал кто?
      Аверьян:
      - У меня сын капитан! А другой на флоте!
      Неизвестно, чье бы суждение оказалось важнее и как бы проявил себя при этом Салтивец, но как раз в этот момент плотники грянули песню, да так, что окна зазвенели, да еще не какую-нибудь - мы ж все-таки не простые люди - "Ревела буря, дождь шумел"...
      Фашисты сожгли ветряк, думали обездолить людей, а ветряк опять крыльями машет, радует сердца буймирцев, мука из-под камня течет белая, ложится, что пух, сухая, аж скрипит, спорая, поднимается хорошо, хлеб что воск, долго не черствеет.
      ...А кто жернов ковал, вспоминать не будем.
      12
      Тучный ячмень уродился, клонит колос, а стебелек упругий, воробей сядет и качается на стебле.
      Не нарадуется Текля. Так бы, думается, и прижала к груди колосистое поле.
      Нынешним летом все буйно пошло в рост.
      Картофель цвел, что туман.
      Просяные метелки - что калина.
      Помидоры как жар горят.
      Подсолнечник знойно-желтым цветом убрал землю.
      Нелегко было вырвать урожай у ненастья.
      Свекла сочным, ядреным листом застлала низины.
      Кукуруза - как лес, туго набиты зерном початки.
      Завязывается, свивается в кочаны капуста, раскинула пышный лист - не переступишь.
      Всю весну суховеи дули, солнце последнюю влагу вытягивало, налетели шальные ветры, - жаворонок не отрывался от земли, чтобы не унес ветер.
      Сойдутся девчата в круг. Солнце обжигает цвет. Дрожит чахлый стебелек. Все печальнее девичьи глаза. Сохнет опаленный солнцем стебелек, глядя на него, сохнет и девичье сердце.
      Не давали каменеть земле, трижды пололи, рыхлили верхний слой, чтобы не было трещин, не выпаривалась влага, питала бы корень.
      А теперь девчата с косами, с граблями вышли в поле. Ведет косарей Галя, загорелая, сильная, мужской размах делает, ровно кладет ряд, даром что пуля прошила ногу. За ней идут Ирина Кучеренко, Наталка Снежко, Надия, косят честь по чести, не ловчат, через колено не перекидывают, не разбрасывают. Запах свежей стерни волнует кровь. Текля тоже взяла косу, повела ровными прокосами.
      Матери вслед за девчатами вяжут, быстрые, как ветер, - крутнут перевясло, обвернут сноп, затянут покрепче и переступают дальше.
      Куда ли кинь глазом, одни платки в поле, редко-редко где высунется кудлатая борода.
      А вот перетаскивать снопы и копны - чем и как? Не поволочешь же колосками по стерне. Текля беспомощно стояла среди тюля - ни ряден, ни веревок. У кого и сохранилось рядно - не то кровать им застилать, не то под снопами изорвать.
      Захар Онищенко с Остапом Нещеретным выручили бригадира:
      - Не горюй, дочка, мы тебе завтра сплетем носилки. С вечера нарежем орешника. По десять снопов можно класть.
      Заботливые такие, - видят, что все хозяйство на женских плечах держится.
      Все лето готовили пашню. Оглянуться не успеешь, она уже заросла сорняками. Коней, культиваторов не хватало, так девчата мотыгами срубали. И свою делянку пропалывать надо.
      Мусий Завирюха созвал собрание, сообщил о победоносном наступлении Красной Армии, которая все дальше гонит врага на запад. Так не пора ли нам сеять озимую пшеницу? Уже прибыли из Саратова семена. Победа не за горами. Начнут возвращаться солдаты, девчата станут выходить замуж, разве из ячменя каравай испечешь?
      Думал поднять настроение, вместо того в тоску вогнал.
      - Кто вернется, а кто навеки с сырой землей повенчается!
      ...Подошел сентябрь. Гуляет ветер, разносит терпкие запахи.
      Девчата косили гречиху, а где стебли перепутал ветер, рвали руками. Осенняя пора трудовая, работа нагоняет работу. Пахали, сеяли, косили просо, копали картошку, ломали кукурузу, выбивали подсолнечник. На полевом, току молотили цепами ячмень. Зерно возили на станцию тачками. Да еще и отаву скосить надо, заготовить корма. Пригонит Савва коров, чем кормить? Да и ферму еще не строили.
      К удивлению сельчан, как-то Текля пару приблудных коней запрягла в новую телегу и помчалась улицей!
      Дразнили взор, соблазнительно поблескивали румянобокие яблоки, обильно уродил сад к победе. Арсентий ходил между рядами деревьев и радовался: усыпана плодами антоновка, осеннее полосатое - придаст бойцам силы, да и отваги...
      Два года сорняки глушили сад. Зашелудивел сад, пожелтел с тоски. У Арсентия руки опускались. Когда сельчане заводили о том разговор, он обычно отвечал:
      - Что я буду для немецкого барона сад растить?
      Селивон не раз грозился повесить Арсентия на суку.
      - А рабочую силу где я возьму? - оправдывался садовник.
      Зато как прогнали врага, старые и малые вышли весной в сад вырубать сорняк, который тотчас жгли, а золой удобряли землю. Пошли дожди, земля впитала удобрение. Ожило замученное дерево, щедро вознаградило людей за труд.
      ...Литое зерно уродила пробужденная земля.
      Теперь недругов зависть берет. Увидела Соломия на партизанских девчатах медали, прыснула:
      - Обносились, заплатка на заплатке, а туда же - медали нацепили!
      Пересмеивается с кумой Татьяной.
      Дородные, цветущие, судачили, завидев Ирину с Наталкой:
      - Под мешками плечи пооблезали! Обгорели на солнце, кожа да кости, газеты о них пишут, на конференциях прославляют, в президиумы сажают! Фотографы к ним ездят.
      - Хотите, чтобы вас прославляли? Иная баба больше картошки вырастила, чем вы!
      Жалийка с Варварой, неутомимые труженицы, на смех подняли бездельниц.
      - Уж во всяком случае мешками перегной носить не стану! - брезгливо поджала губы Татьяна.
      - Премия - на время, а колики - навек! - подпевала куме Соломия.
      Бес их знает, кто кому подпевал - похожи друг на дружку, как два сапога.
      Жалийка пригрозила:
      - Давно пора укоротить вам языки!
      - Научилась телефоны крутить и теперь воображаешь! - не унималась Соломия.
      - Чтобы ваши медали не лежали в сундуке, - сказал награжденным товарищ Гречуха. Мог ли он предположить, к чему приведет его пожелание.
      - Медалистка пошла! Вся в орденах! Чтоб ей провалиться!
      Соломия видеть не может Теклю. Думали загнать ее в землю, а она опять в чести да в славе, опять верховодит! Единственная дочка, Санька, и собой хороша, и здоровьем не обижена, матери помощница, в доме первая советчица, а счастья нет! Пустилась невесть куда искать счастья-доли...
      Право же, все на свете вверх тормашками пошло, Татьяна ничего понять не в силах:
      - И чего они по ямам, на пепелище, поют да вытанцовывают? Слезы недалеко от смеха... Единственный сын был, Тихон, и тот невесть где... Минует ли его лихо?
      ...Вокруг землянки яркие краски веселят глаза - пышные троянды, ласковые незабудки, солнечные и снежные соцветья; вернутся солдаты - будет чем приветить. Разве в землянку солнце не светит? Да люди уже потихоньку-полегоньку начинают вылезать из земли. Закладывают фундамент под новые хаты.
      ...Обеспложенная земля вернула свои силы растению. Живительные соки опять бегут по стеблю.
      13
      Школьная крыша сгорела, потолок выгорел, доски с пола немцы посрывали, рамы вылетели, одни стены стояли, и те в трещинах.
      Мусий Завирюха сказал, люди и сами понимали, что восстановить школу полностью в ее прежнем виде колхозу не под силу, - подправим несколько классов. Хотя государство и снабжает колхозы лесом на восстановление, да на чем его доставить и где взять плотников.
      Того не сказал, что и детей у нас маловато.
      Выгорело полсела, сильно пострадали от огня хозяйственные строения, ферма, клуб. Нет рабочей силы, если и есть - тот без руки, этот без ноги... Только Аверьян с Келибердой в полную силу работают. Да еще Салтивец.
      Балки, перекрытия колхоз кое-как наскреб для школы. Привести в порядок классы взялись сами учителя и матери с детьми, а то за оккупацию ребятишки едва не одичали. Мальчики возили тачками глину, те, что пожилистей да попроворней, носили ведрами воду, девочки собирали по дворам мел, известь. Первым делом пришлось гору навоза выбросить. А уж пол расчистим и утрамбуем, когда отделают стены.
      Учительница Мария Игнатьевна месила глину. Меланка Кострица штукатурила потрескавшиеся стены, а когда высыхали - белила. В каске развели известь. Над Буймиром сбили "юнкерс", он загорелся, только четыре головы в касках уцелели. Позже каски пригодились, хозяйки стали разводить в них известь, глину. Давали курам высевки с крапивой. Меланка Кострица, когда свою хату подмазывала, руки порезала - осколки от гранаты впились в стены. А пол сколько ни скребла, все зря - насквозь пропиталась земля кровью.