Евгений Гордеев (Voland).
      Возлюби ближнего...
      Мы рождаемся все с одинаковыми возможностями и шансами изначально, изначально ни чего не значащие, ни чего не имеющие и ни чего не умеющие в этой жизни. За, совсем редким исключением, каждому отпущено всего поровну, воздуха - столько, что бы не задохнуться, молока - что бы не захлебнуться, две руки - что бы научится хоть что-то удерживать, две ноги - что бы хоть как-то стоять на земле и не падать, голова - что бы осознавать себя то ли Богом, то ли ничтожеством. И только тогда, когда научимся делать и то и другое - начинаем понимать, что каждый, с кем ты столкнулся на своем пути - это огромные человеческие миры, которые ты пытаешься познавать всю свою сознательную жизнь. И, чем дольше живешь на этом свете, тем все шире, все ярче и больше загораются возможностей при изучении мира другого человека. Как в компьютерной игре, надпись - свойства. Ты выходишь, все на новые и новые уровни игры, другой человек становится для тебя все более понятным и доступным, все более легко управляемым, и ты с удовольствием в случаи нужды, а чаще и просто без случая используешь эти его свойства, наивно веря, что твоя собственная жизнь запаролена семью печатями и не доступна ни каким хакерам. Ты веришь, что ты Бог своей собственной разъединственной жизни, что только ты Бог, и только ты можешь ею (жизнью) распоряжаться по своему собственному усмотрению, по своему собственному хотению и желанию. Но если ты не совсем глуп, то приходит время, когда начинаешь даже не понимать, а только догадываться, только догадываться о том, что вокруг тебя, все те же миры, только с другими создателями, с другой религией, с другими правителями. И как всякие Творцы, они лишены какой либо жалости к тебе. Они Боги. Они лишены вообще какой-либо жалости, у каждого своя вотчина, свой задел, своя нива. Богу не приличествует быть жалостливым, Богу не приличествует быть моральным, быть честным, ровняться на общепринятые, человеческие нормы, быть добрым или быть злым. Иначе это уже не Бог. И каждый наровит тебя одарить своей безграничной святостью, навязать тебе свое понимание и ощущение, свою религию, свой мир. А ты как тростник в ветреную дождливую погоду лишь только смеешь тихо роптать себе под нос, выражаешь недовольство положением вещей шепотом, гнешься, то в одну то в другую сторону, тяжелеешь и пухнешь от святости других, набираясь ее и отторгая ее.
      Сам не понимаешь, где кончается твое Божественное начало, и начинается стороннее влияние из вне на тебя. Господи, избавь меня от своей собственной святости, и от святости ближних. Я, давно уже не Я, а мой ставший изломанным, растрескавшимся, выщербленным мир давно в таком упадке от святости, просветленности и божественности ближних, что хочется крикнуть: Возлюби ближнего! Возлюби того, кто тебя убил!
      И прости ему это, конечно, если сможешь...
      Хвостовые люки "горбатого" бесшумно сомкнулись, и в наступившей полутьме лишь изредка блестели чьи-нибудь широко раскрытые от волнения глаза. В чреве самолета было нестерпимо душно, терпко пахло потом и воздух казался густым и тягучим со сладковатым привкусом металла. Их в самолете было больше полусотни человек, молодых, жизнерадостных, разных. Среди них он Иисус, в немного щегольской, вызывающей зависть у подростков форме ВДВ, с парашютом за спиной и зеленой панаме, напоминающей по форме шляпку бледной поганки. Гул моторов успокаивал и навивал воспоминания Перед ним предстала его жизнь, незатейливая, как тысячи других жизней его ровесников. Жизнь, за последние полгода. Вот проводы в армию, пышные, веселые, где всем весело, все пьют и шутят. Похороны, на которых покойник еще жив, и только он знает, что он покойник. Откуда взялась эта странная, нелепая традиция, провожая в армию, пить и веселиться. Ведь расстаются с родным человеком, не на день, не на два, на годы и кажется уместнее было бы все это справить тихо мирно с долей грусти по-семейному. Но...Вероятно, пир во время чумы. Только чумой заболеет наверняка один человек, все остальные имеет иммунитет, от того видимо и радуются. И этим человеком был он. Что греха таить, не хотел он идти служить. Идиология, призывы, наставления - слишком рано начал понимать, что это всего лишь игра и по правилам, которые постоянно меняются, их невозможно запомнить, выучить, узнать. Можно лишь постараться, что бы занесенный над тобой меч как можно меньше поранил тебя, в том, что он поранит, сомневаться не приходилось.
      Знал, что ни чего хорошего эта служба ему не принесет, и принести не может. Потому без зазрения совести тянул как можно дольше, в душе надеясь, что и в этот раз пронесет. Не пронесло. И утешением, только нелепая черная шутка выдуманная видимо тем человеком, который оказался, обделен, сей чашей - "Быстрей сядешь, быстрей выйдешь".
      Слабое утешение смотрящему из-за высокого забора на мир полный красок. Отчего то в памяти засела зудящей занозой странная картинка.
      Призывной пункт, где он оказался как другая планета, другие люди, другие порядки. Забор, серый из бетонных плит, поверху окутанный колючей проволокой. Будто боятся, что он сбежит, будто не добровольно он пришел сюда, будто у него был выбор, будто у других был выбор. И угол гостиницы. Его память хранила каждую трещинку на этой старой гостинице, волей случая оказавшаяся построенной рядом с призывным пунктом. Солнце, бьющее лучами в стекла этой гостинице все ниже и ниже опускалось к горизонту. И окна покорно покрывались тенью от близлежащих домов и деревьев. Словно закрывали свои светящиеся глаза.
      Уставшие за день, или просто уставшие смотреть на бритые головы мальчишек. Такая знакомая, близкая гостиница, но уже не досягаемая, уже не его. В мыслях он почему-то прощался с нею. Жизнь казалось, остановилась, казалось, что все, что он видит, что делает все, происходит с ним в последний раз. Жизнь обесценилась, время стало очень дорогим.
      Но все проходит, и это щемящее чувство то же прошло, поутихло, спряталось вглубь него. Ко всему можно привыкнуть. "Учебка" в Казахстане, и слухи о том, что их отправят "туда". Два месяца "учебка" жила только этими слухами "отправят-не-отправят". И вот общее построение, которое слухи превратило в реальность, выпуск из "учебки", и среди других он услышал свою фамилию: "Местом дальнейшего прохождения службы считать ДРА". Гул, плавно набирающий мощь и перешедший в рев заставил его отвлечься от нахлынувших воспоминаний. Рев продолжал нарастать, рискуя разорвать барабанные перепонки, а самолет торопливо начал набирать скорость, боясь опоздать, не доставить, не успеть. Иисус оглядел своих товарищей по "учебке". Вот напротив сидит Цыпа - младший сержант, Кит, Джейран, Еврей. Все они летели в неизвестность, все были возбуждены, от ощущения ли приближающейся опасности, а может из-за той серии уколов которые им вкололи в медсанчасти перед самым вылетом. Все они летели туда, где их не ждали, где им были не рады.
      Все они летели туда, где начинается ЖИЗНЬ, а не игра в нее. Где правят инстинкты, а не придуманное псевдочеловеколюбие.
      Иисус - эту кличку он получил еще в техникуме, где учился до армии. Наверное, он и действительно походил на Иисуса, такой же худой, кожа да кости, женские черты лица, задумчивые глаза с чуть безумным блеском. Кличка пристала к нему намертво, порой обидчиво звуча из уст его одногруппников, но позже он смирился. В общем-то, это был вполне обычный молодой человек. Свои 19 он прожил тихо и мирно - школа, дом семья, двор. Дрался редко, предпочитая решать возникающие спорные вопросы мирным путем. Старался быть всегда в средине толпы, никогда не пытался вырваться в лидеры, но позади всех ни когда не был. Памятуя, что первому всегда достается в нос, а тому, кто отстает - давят пятки. Золотая середина, или волшебный закон стада? Так же он прожил и пол года в "учебке".
      Вначале было совсем не легко. Подъем - отбой, кросс, физо. Но постепенно он втянулся и стал нормальным бойцом. Политически грамотным, морально устойчивым, умеющим хранить военную и государственную тайну. Так написал ему в служебной характеристике ком взвода. Но это все осталось там, за бугром, в прошлой жизни, а впереди Афган. Второй раз за пол года, Иисус чувствовал, как что-то в нем рвется, какие то нити, которые все еще держали его там, на "гражданке".
      ИЛ зарулил на посадочную площадку, сбросил бешеные обороты двигателя и остановился. Вдруг стало непривычно тихо. Чрево его растворилось, и Иисус увидел полоску света, кусок аэродрома, вдохнул тяжелый сухой воздух. Солдаты по одному появлялись на свет божий. Поначалу, солнце ослепило их и не давало осмотреться, но когда первые мгновения прошли, их глазам открылась довольно неприглядная картина. Аэродром оказался единственно ровным местом, а вокруг него были горы, горя, горы.
      Легкий ветерок перегонял песчаную пыль по бетону. На краю аэродрома была накинута маскировочная сеть, и из-под нее выглядывали стволы крупнокалиберных пулеметов. Там же, по-видимому, находился и командный пункт. Молоденький лейтенант, старше их может быть на два-три года, такой же безусый, прилетевший с ними, по-видимому, распределенный сюда после выпуска из училища, приказал построиться и повел к КП. Из КП вышел капитан в довольно грязной, помятой выгоревшей форме. Его такие же, как форма выцветающие глаза были опухшими, а красная помятая щека указывала на то, что его только-только подняли с постели, и весь его вид показывал, что можно было обойтись и без него, такая мелочь как прибытие молодых, вряд ли оправдывало его прерванный сон. За спиной капитана маячили головы трех молодых солдат. Волосы на головах отсутствовали, а потемневшие от солнца и загрубевшие от ветра лица светились радостью, будто это не пополнение прибыло, а столичные артисты сейчас будут показывать концерт.
      - Ровняйся, смирно - зычным командирским голосом крикнул лейтенант, оглядев замерший строй, он поощрительно улыбнулся молодым и строевым зашагал к капитану. Приложив руку к виску, он заученно затараторил.
      - Товарищ капитан, вверенный мне взвод охраны в количестве шестидесяти двух человек, прибыл для прохождения дальнейшей службы. Командир взвода, лейтенант Горбачев.
      Казалось, бодрый рапорт не произвел на капитана ни какого впечатления. Совсем по-будничному он процедил: - Вольно, вольно - Ну что, мужики, повоюем за Веру, царя и Отечество? Сейчас Вас всех накормят, а потом уж распределим по точкам. А дальше, у каждого свой Бог, и пусть уже ОН вас хранит.
      Закончив этот странный монолог, капитан развернулся и тяжелой неспешной походкой начал удаляться в свой КП, пригласив кивком головы следовать за собой лейтенанта и как бы случайно на ходу бросив - Хохол - распорядись.
      Обед был обильным и вкусным. Столько много они не ели с гражданки, в "учебке" вечно хотелось есть, вечно не хватало еды. После "учебки", после всех ее изматывающих будней, им казалось, что они попали в рай. Вот, они уже два часа здесь, а еще ни разу не услышали ни единого выстрела. Может быть, здесь и стреляют то только так, что бы поддерживать определенный статус, оправдывать свое нахождение здесь. После обеда, всем выдали боевое оружие. АКСы, легкие удобные автоматы с маленькими аккуратненькими патрончиками уложенными вряд в черных новеньких магазинах. В "учебке" за каждым был закреплен то же автомат, но АКМы, с деревянными прикладами и большим калибром патрона. Тоже мощная штука. Но АКС, это конечно игрушка, произведение искусства. Гранаты и лифчики, старшина сказал, что каждый получит на своей точке, куда их отправят в скором времени.
      Все сразу стали намного серьезней, боевое оружие - не шутка. Этому их научили в "учебке". И вот, снова построили, снова вышел капитан вместе с лейтенантом. Позади офицеров все так же мелькала троица солдат, блестя на ярком солнце потными не прикрытыми макушками.
      Капитан, уставившись в бумажку начал зачитывать:
      - Степанов, Чураков, Баснев - точка 301 Б.
      - Гришин, Фанин, Волков - точка 403 Б.
      Свою фамилию Иисус услышал вместе с Джейрановой, Китовой и Цыповой 309 Б. 19 километр дороги Джелалабад - Кабул. Когда их развели по группам, Иисус вдруг понял, что сейчас наступает тот момент, когда жизнь просто поворачивает в сторону, с наезженной, укатанной колее, пусть даже такой ухабистой как "учебка". Но это уже стала его дорога, а то, что будет впереди, еще неизвестно, насколько капризнее и труднее окажется этот путь, кто знает? Глубоко вздохнув, он за остальными следом полез на горячую броню БТРа.
      БТР катил легко и плавно по бетонке.
      Механик-водитель оказался разговорчивым весельчаком, пока стояли на аэродроме, он, узнав, что земляков среди новичков нет, засмеялся и изрек нечто философское. Все мы здесь земляки, все же с России. Жара на броне была не выносимой, но почему-то ни кто из молодых не попытался даже расстегнуть воротник формы. Водитель отслужил здесь 5 месяцев, с удовольствием рассказывал об "учебке", гражданке, помянул и баб, но удивительно настойчиво уходил от вопросов о здешней жизни, только улыбался, показывая отсутствие нижнего резца... Скрипнув тормозами, БТР лихо остановился около 4 палаток, при этом подняв облако пыли. Это и была точка 309 Б.
      - Ну, все мужики, счастливо оставаться, - крикнул водила, когда все выгрузились и, махнув рукой, дал полный газ, деловито помчавшись по одному ему известным делам.
      - Счастливо - с грустью прошептал Иисус.
      Из ближайшей палатке вышел сержант. Был он не высокого роста, но довольно плотного телосложения.
      Хитрые глазки поблескивали радостью и жаждой жизни. Расстегнутый китель, синие солдатские трусы и тапочки, составляли всю его одежду Ааааа, - как при встречи с родственниками радостно затянул он и заулыбался насколько позволял его маленький рот - слоны прибыли, ооой, как мы вас ждали, - замотал он из стороны в сторону головой сокрушаясь, мол, что же вы так долго не ехали и, паясничая, отвесил поклон, и развернувший лицом к палатке, повел рукой как бы приглашая войти в нее. - Добро пожаловать.
      - Таперь мировому империализму ни за что не сломить, молодую, но гордую афганскую республику, - продолжал он глумливым тоном, продолжая театрализованное представление.
      На его возгласы из палаток стали выходить солдаты. Все были одеты пестро, совершенно без намека на устав, многие без кителей и определить, кто в каком звании было не возможно. Кто-то одет в спортивные штаны и кроссовки, кто-то в некогда белой гражданской майке. Двое выбежали в трусах и в шнурованных ботинках. Не завязанные шнурки волочились по песчаной земле за своими хозяевами. Смеясь, и толкая друг друга уставились, так же на молодых. Появившийся народ неспешно переговаривался между собой, начиная все больше и больше хихикать, а некоторые просто показывали на кого-то из молодых пальцем, и что-то негромко произносили. После чего раздавался громкий смех этой кучки. Все это напоминала торговлю рабами, рынок, где выбирают себе работников.
      Цыпа, не видя чинов выше, чем первый появившийся сержант, наконец-то опомнился, взял себя в руки, подтянул ремень и громко скомандовал:
      - Отделение - стройся, ровняйся, смирно, - и четким шагом, направился к сержанту, подойдя к нему как учили, на 2-3 шага, отдал честь и начал рапортовать.
      - Товарищ сержант, отделение пополнения молодых бойцов прибыло на точку 309 Б для дальнейшего прохождения службы в количестве 6 человек. Докладывал младший сержант, Цыплаков.
      Договорить он не успел.
      Раздался такой оглушительный гогот со всех сторон, что все вновь прибывшие стали оглядываться, не случилось ли, что за их спинами.
      Внезапно смех стал стихать, из палатки вышел крепкий парень с хмурым взглядом. Армейские штаны на нем были закатаны до колен. Сам он был достаточно высокого роста, тело казалось отлитым из бронзы, такого же цвета, и вероятно такой же плотности. На левом плече, почти так же как у всех синела наколка служащих в Афгане, автоматный патрон с подписью ДРА. Презрительно оглядев смеющихся, он негромко произнес бесцветным голосом:
      - Что, лошади? Ржете? Давно ли сами появились так же здесь? Чмори вонючие, - странно, но в наступившей тишине ни кто даже не пытался ему возражать.
      - А ты, Аника воин? - обратился он к сержанту. - Наверное, чувствуешь себя прошедшим огни и воды, а как трясся от страха в первый день на дне окопа, забыл? Кинули сопли на плечи - имеешь право вы...? - Голос его становился все ниже и ниже, а глаза превратились в щелочки и наполнялись, какой-то животной злостью.
      - Лучше бы пожрать дал слонам, да распределил бы, пока "Кента" нет. закончив столь странного содержания монолог, солдат как бы нехотя удалился снова в палатку.
      Иисус и Джейран должны были жить в палатке, откуда появился Бугай - так звали этого парня. Цыпа и Кит сочувственно смотрели на них и пожелали удачи. Слишком часто за последний день ее стали желать Иисусу. Наверное, так надо.
      Джейран и Иисус молча, тихо вошли в палатку. В палатке стояло 16 кроватей, по 8 в два ряда. Одни были заправлены, на других спали, на третьих просто лежали поверх одеяла несколько человек и переговаривались между собой. АКСы, гранаты на ремнях, лифчики, бронежилеты, спаренные магазины лежали в куче около тех кроватей, где спали люди. Сержант, который их так приветливо встретил первым, выдал всем недостающую экипировку, не забыв при этом обменяться панамами с Джейраном. Джейран сразу же завел с ним разговор о бабах. Весело смеялся, подобострастно заглядывая сержанту в глаза, рассказывал свежие сальные анекдоты. Со стороны казалось, что разговаривают, ну если не два друга, то товарищи точно. Вот так, с начальством вроде бы все налаживается, думал Иисус, а вот что делать с Бугаем, его вряд ли можно расположить к себе анекдотами.
      Через час подошел и Кент, им оказался старший лейтенант, командир точки. Узнав, что прибыло пополнение, собрал всех молодых в одной из палаток и прочел лекцию, не забыв при этом выгнать всех старослужащих их этой палатки.
      - Ну, что - буднично начал он, - вы теперь выполняете интернациональный долг, с местным населением в контакты не вступать. Взвод у нас хороший, спаянный, ребята дружные, помогут во всем. Если будут какие-то трудности, проблемы, не бойтесь обращаться к товарищам, или можно прямо ко мне в любое время дня и ночи. И почти весело закончил. Служба трудная, но Родина сказала надо, комсомол ответил есть. Есть комсомольцы? - поинтересовался он.
      - Конечно, есть - отозвался вездесущий Джейран - Товарищ старший лейтенант, - продолжил он, - а отсюда дают направление после дембеля на учебу в вузы?
      - Дают, дают - лейтенант с усмешкой смотрел на него, -Все дают, когда дембельнешься. Вопросы есть? Ну, тогда все свободны.
      Иисус с Джейраном вернулись в свою палатку, и присели на табуреты возле кроватей, не рискуя как все остальные, завалится прямо на одеяло в ботинках на кровать. Время приближалось к 10 вечера по Кабулу. Вот уже и караульная смена ушла на ночное дежурство. Пришли не знакомые солдаты, стали здороваться с теми, кто остался в палатке. Вернулись те, кто был в карауле днем.
      Перед отбоем в палатку вошел Кент.
      Внимательно оглядев всех присутствующих блеклым взглядом, остановился на двух стоящих рядом с ним - Кот и Сергеев. И цедя сквозь зубы, проговорил - Дежурным будет Кот, дневальным Сергеев. Котом оказался тот первый сержант, который организовал им встречу.
      - А сейчас, палатке отбой, - зычно закончил Кент. Ни вечерней проверки, ни зачитки расчета, как это бывало в Союзе, и к чему за полгода уже привыкли Иисус и Джейран, ни чего не было. Просто отбой. Иисус и Джейран разделись, и еще не совсем веря в то, что им разрешили просто лечь спать, осторожно, что бы не шуметь, улеглись на кровати. Вокруг так же все неспешно начали снимать форму. Кот в развалку направился к их кроватям, и, нагло улыбаясь, произнес.
      - А вы куда? Хммм, слоны спать захотели.
      Для слонов у нас перед отбоем всегда сон-тренаж.
      - Слоныыыы, - растягивая последний слог и глядя на наручные часы, закричал Кот, - Подъем. Время пошло.
      Они вскочили, и начали одеваться быстро, как это делали в учебке, где первое время они занимались точно таким же тренажем, только в учебке это делали все, все были равны, а здесь лишь Джейран и Иисус, остальные с интересом наблюдали за происходящим.
      - Смирно, - гаркнул Кот, - тааак, не успели, - почти с сожалением в голосе подвел он итог.
      - Товарищ сержант, - заискивающе начал Джейран, но ведь 45 секунд еще не прошло.
      Ухмыляясь, Кот медленно подошел к Джейрану, взял его подбородок двумя пальцами и почти ласково проговорил, подведя свое лицо в притык к лицу Джейрана:
      - Сынок, а ты знаешь, где ты находишься? - тон из ласкового перешел в глумливый.
      - Ты знаешь, что здесь боевая готовность должна быть в два, если не в три раза выше? Это тебе, сынуля, не с биксами по улицам хилять. Ты, сынуля, еще под сиськой у бабы лежал, а мы здесь уже службу тащили. Твой зад прикрывали. Почему не по уставу разговариваешь, тебя, что не учили уставу? Ты что, идиот? Сергеев, займись ими пока, а я сбегаю к Кенту на доклад.
      Все присутствующие в палатке с нескрываемым интересом следила за развитием событий.
      Подошел Сергеев, медленно прошелся взад-вперед перед стоящими по стойке смирно Джейраном и Иисусом.
      - Упор лежа - принять, -наконец-то скомандовал он.
      - Делай раз, два, раз два. На счет раз, - монотонно бубнил его голос, руки сгибаются в локтях, на счет два - выпрямляются полностью.
      Он остановился напротив Иисуса и стал наблюдать, как тот делает отжимание. Тяжелый кирзовый ботинок врезался Иисусу в бок, и опрокинул его.
      - Что, пирожки домашние брюхо тянут?
      Нагнулся он над Иисусом. - Встать. Руки выпрямлять надо до конца, ты понял, чмо?
      - Упор лежа, - принят - отставить - принять - отставить....
      Иисус давно уже потерял счет времени, казалось оно остановилось, в ушах только звучало "принять - отставить". Наконец, Сергееву надоело этим заниматься, и он с радостным лицом школьника, нашедшего правильное решение задачи, весело заговорил.
      - А теперь, будем отжиматься по-настоящему, по-армейски. - Нагнувшись, он начал плевать на земляной пол. И показал рукой, куда следует стать Джейрану, а куда Иисусу. Плевки Сергеева оказались как раз под Джейраном и Иисусом.
      Довольный своей изобретательностью Сергеев начал отсчет: - Раз, два, раз два...
      Руки Иисуса, давно онемели, он уже не чувствовал ни пальцев, ни ладоней, а Сергеев все считал и считал, и Иисус как завороженный повторял, раз - руки согнуть, два - выпрямить. Руки Джейрана не выдержали и, задрожав - подкосились.
      Раздался оглушительный гогот, Джейран затравленно стал подниматься с пола, на его курточке чернели следы сергеевской харковины. Как было весело кругом, но шоу продолжалось. Ни тени жалости, ни даже простого элементарного сочувствия не было в этих окружающих Джейрана и Иисуса лицах. Сослуживцам нужно были зрелище, и они его получали. Они веселились, они жили, они были сильны, они были молоды и полны энергии.
      - Ну? Как слоны? - Поинтересовался вбежавший в палатку Кот. Увидев пятна на х/б Джейрана, он заулыбался и проговорил - Фиии, сынок, да ты отжиматься не умеешь, ну что ж, этим мы займемся в следующий раз, а пока продолжим сон-тренаж. Иисус опасливо отполз от плевков и тяжело поднялся с пола.
      - Подъем, отбой, - завел свое Кот.
      Часы пропищали полночь, интерес к занятиям молодых давно пропал, приелось. А Кот все твердил - подъем - отбой... Вот уже и вечерний наряд вернулся. Пришел и Бугай, сел на кровать и начал молча раздеваться, а молодые все прыгали и прыгали. Наконец Бугай улегся, сладко потянулся и уставился на молодых. Посмотрел несколько минут с интересом за их действиями и презрительно крикнул тоном не вызывающим возражений:
      - Все шабаш, отбой слоны.
      Кот со злостью, но так что бы не было заметно покосился в сторону Бугая, спорить не стал, молча махнул головой как бы оставляя за собой последнее слово и как будто это он, по собственно воле, а не Бугай милостиво разрешил молодым лечь спать, удалился из палатки.
      На кухне намечался сейшен, собрались Кот, Узбек, Сергеев и Липп. Присутствующие весело переговаривались и жарили картошку, открыли консервированный компот и просоледоленную банку с тушенкой. В ведре с холодной водой поблескивала стеклянными боками раздобытая не известно, откуда бутылка водки. А в кармане у Липпа в заветном пакетике покоились серые горошинки плана. Все приготовления наконец-то закончились, и присутствующие расселись за столом.
      - Ну что, пацаны, вздрогнем - начал Кот.
      Что б быстрее до дембеля, и что бы все живы. - Опрокинул первым свой стакан с водкой себе в рот. Зажмурился, замотал головой и схватил ложкой тушенки. Смачно зачавкал, прожевал и заговорил чуть тоскливо.
      - Эх, щас бы герлу помацать, даже не трахнуть, а просто помацать, - Кот закрыл глаза, видимо для полноты ощущения.
      Вся компания весело и дружно засмеялась. Разговор о бабах - любимый разговор. Липп, вспомнил, как снимал телок на собственных "Жигулях", а Узбек в очередной раз начал рассказывать, как они в втроем трахали одну девушку. И что он был самым младшим, а посему ему удалось только раз, точнее ему разрешили попользоваться только раз. Разговор клеился.
      Узбек с Липпом, делились затяжками заряженной папиросы. Время пролетело незаметно.
      - Ну, все земели, - подвел итог вечера Кот, - солдат спит, служба идет. Вы на массу, а мне еще службу тащить. Сергеев, метнись, подними кого-нибудь из слонов, одного, пусть он тут приберет, а то завтра Кент увидит - на говно изойдет, - завершил он свою тираду.
      Сергеев вошел в палатку и тихонько протиснулся к кровати Джейрана, грубо потряс его за плечо.
      - Эй, нюх, вставай, пора шуршать. Спать дома будем, пошли за мной...
      Ничего не понимающий со сна Джейран поплелся за Сергеевым... Придя на кухню, Сергеев очертил фронт работ.
      - Вот значит. Здесь наведешь порядок. Что б все блестело, как у кота яйца.
      При этом он хихикнул, видимо предположив под котом не животное, а Кота.
      - Потом подметешь палатку и свободен. Да, вот еще что, у меня х/б замазалось, а я палец занозил, порошок, сука, разъедает, мочи нет. Не в службу, а в дружбу, стирани, братан.
      Товарищам надо помогать, согласен? - закончил он, по-товарищески обняв джейрана за плечи.
      Джейран нахмурил брови и произнес:
      - Стирать не буду.
      - Сынок, я же тебя по-хорошему прошу, а ты на грубость нарываешься, немного удивившись непонятливости с угрозой начал Сергеев.
      - Нет, - твердо ответил Джейран.
      - Да, сынуля, да, - проговорил Сергеев, и резко выдохнул воздух, неожиданно два раза коротко ударил Джейрана в солнечное сплетение кулаком.
      Воздуха Джейрану не хватило, он обхватил руками живот и согнулся пополам. Удар коленом в лицо выпрямил его и, не удержав равновесие, Джейран спиной свалился на стол, опрокидывая миски, кастрюли, ложки. Все с грохотом и звоном посыпалось на землю.
      - Вы что, одурели, - влетел Кот на кухню.
      - Он что помочь не может? Эй, слон, я тебе приказываю выполнять распоряжения Сергеева. А ты, - ткнул он Сергеева в грудь, - проследи.
      Но без рук. Понял? Давай по-пырому, подъем скоро.
      Утро началось с того, что Сергеев в чистой выглаженной гимнастерке зычно прокричал на всю палатку: "Подъем." Кто хотел - встали на зарядку и побрели из палатки, кто-то просто вышел покурить. Кто не нашел в себе силы - остались нежиться в теплых постелях еще полчаса. Бугай, надев широкие штаны и нацепив легкие тапочки, выбежал на улицу. Джейран с Иисусом тоже направились к выходу, но преградивший им путь Кот приказал остаться.
      - Так вот, мужики, - начал откуда ни возьмись появившийся Сергеев, палаточку надо подмести, сбрызнуть водичкой и заправить все постельки. Ты, - ткнул он Джейрана в грудь, - подметаешь. А ты, - палец его уперся в грудь Иисуса, - заправляешь постельки, начиная с моей, - заулыбался он.
      - Я не буду, - произнес неуверенно Иисус, и покосился на разбитый нос Джейрана.
      - Что, что? Что ты не будешь? - удивился Сергеев. - Ха, ха, мужики, привлекая внимание сослуживцев, громко заговорил Сергеев, - бунт на корабле.
      - Сынок, все убирали, - с прибалтийским акцентом начал Липп, подошедший вместе с Узбеком.
      - Я не буду, это не мо...- начал Иисус, но так и не успел закончить фразу. Удар ноги в кирзовом ботинке сбил его с ног, и он оказался на пыльном земляном полу.
      - Не будешь? - поинтересовался, нагнувшись над ним узбек, - так говоришь, не будешь?
      - Они не мои, - ответил глупость Иисус, пытаясь встать.
      Удары ногами посыпались со всех сторон. Один пришелся в лицо, и Иисус почувствовал, как немеет губа, и вкус соли заполняет рот. Он пытался уворачиваться и не подставлять спину под эти, казалось, никогда не прекращающиеся удары.
      Избиение прекратилось, его оставили в покое, но Иисус все еще продолжал лежать на полу, закрыв голову руками.
      - Товарищ старший лейтенант, в расположении наводится порядок, отрапортовал Кот и покосился на лежащего Иисуса. За кроватями его не было видно лейтенанту.
      Лейтенант прошел по расположению, внимательно оглядывая все, и подойдя к все еще сидящему на полу Иисусу, который тщетно старался стереть кровь, с губы спросил:
      - А этот что в крови? - взгляд его был совершенно безразличным, казалось, его вряд ли что могло еще удивить в этой жизни.
      - Упал, товарищ старший лейтенант, - вставая с трудом с земляного пола, проговорил Иисус, кривясь от боли в губе.
      После того, как Кент, ушел, начали возвращаться все те, кто был на зарядке. Иисус молча заправлял свою постель. Проходивший мимо Сергеев ткнул Иисуса кулаком в спину, не больно, скорее, просто ради того, что бы тот ни расслаблялся, и, нагнувшись над завалившимся на кровать Иисусом, прошипел:
      - Ну, падла, хмм, повезло тебе, - и многообещающе потерев левой ладонью правый кулак, закончил, - вечером продолжим.
      На утреннем построении почти у всех молодых были ссадины, кровоподтеки на лицах, у некоторых разбитые и опухшие носы. Но никто этого как будто не замечал, ни старослужащие, ни Кент, да и сами молодые старались не подавать вида, только стыдливо прятали глаза друг от друга. Было видно, что Кенту совершенно до этого нет дела. Обычный приезд молодых, обычное посвящение в солдаты. Днем Кент водил молодых по точкам дозора.