Эрера, Кано, Гаспар, Отеро, Устаррос - все они будут называть "эль колонеля" Маринова своим отцом. Так, как порой советские партизаны величали любимого командира "Батей".
      Ростовчане будут называть этих смуглолицых, черноволосых, не по-русски, с истинно южным жаром говорящих людей "узбеками", и случится так, что настоящие узбеки из соседней части, до которых дойдет слава их "земляков" "ледовых партизан", письменно пригласят их на плов и шашлык.
      Прославятся испанцы и на Калининском фронте, где их будут часто принимать за цыган. Там отличится коммунист и комбат Хосе Виеска. Сын богатого буржуа-капиталиста, он порвал с домом и семьей, мальчишкой участвовал в героическом восстании в Астурии. Побратимами белорусских и калининских партизан станут майор Энрике Гарсия Канель, лейтенант Хорхе Фернандес, лейтенант Сальвадор Кампильо, минер Франциско Гранде из Барселоны.
      А автор дневника, поразившего советского маршала, Франциско Гуйон, шестнадцатилетний командир испанской республиканской армии, станет двадцатилетним капитаном Советской Армии и будет с особым пылом отважно сражаться в тылу франкистской "Голубой дивизии" на Ленинградском фронте.
      "Но пасаран!"- будут испанцы повторять свой славный боевой клич. И много эшелонов, много фашистов не пройдет к фронту.
      Выполнив задание, испанцы будут возвращаться обратно через линию фронта, и здесь их будут принимать уже не за узбеков или цыган, а... за немцев. Но потом все, конечно, уладится, образуется, и патриоты-испанцы лишний раз убедятся, с какой глубокой симпатией относятся к ним все советские люди,
      Придет время, и пополнятся поредевшие ряды харьковского отряда испанцев на Северном Кавказе и в Крыму. Около ста пятидесяти новых испанцев добровольно пойдут сеять смерть в тылу врага. Их будут забрасывать туда пешком через линию фронта, по воздуху и морем, на катерах и подводных лодках. К весне 1943 года число партизан-испанцев перевалит за триста человек.
      "Мы сражаемся за вашу и нашу свободу и независимость против общего врага - фашизма!" - скажут они советским братьям по оружию.
      Совсем, как в светловской "Гренаде", хотя и наоборот. "Украина, Украина, Украина моя!" - сможет сказать любой из них. И не только Украина...
      Ответь, Александровск,
      И Харьков, ответь:
      Давно ль по-испански
      Вы начали петь?
      Да, и по-испански пели защитники Харькова осенью сорок первого!
      Многие из героев, родившихся под знойным солнцем Испании, падут смертью храбрых в степях Украины, в сосновых лесах Белоруссии, в безводных калмыцких степях, в суровых горах Кавказа.
      Пробитое тело
      Наземь сползло,
      Товарищ впервые
      Оставил седло.
      Я видел: над трупом
      Склонилась луна,
      И мертвые губы
      Шепнули: "Грена..."
      Да. В дальнюю область,
      В заоблачный плес
      Ушел мой приятель
      И песню унес.
      С тех пор не слыхали
      Родные края:
      "Гренада, Гренада,
      Гренада моя!"
      Никогда не вернется ни в Харьков, ни на любимые свои места в Мадриде на Восточную площадь и улицу Сан-Бернардо - бывший мадридский Гаврош Франциско Гуйон, в чей харьковской дневник мы заглядывали.
      Третьего августа 1942 года Франциско запишет в дневник:
      "Хочу просить полковника Маринова разрешить мне организовать группу..."
      С помощью полковника Маринова Франциско сколотит группу и уйдет с ней в тыл врага. Смерчем пронесется группа Гуйона по вражьим тылам. Вторая Родина Франциско Гуйона наградит "дважды капитана" орденом Ленина, высшим орденом Страны Советов.
      Умирая от смертельных ран, слабеющей рукой Франциско Гуйон напишет в своем дневнике;
      "Русский народ великий. Я люблю его".
      Земляки Франциско Гуйона сполна отомстят за его гибель. В неимоверно сложных условиях, в тылу миллионной армии, рвущейся к Волге, в заснеженной Сальской степи два вражьих эшелона подорвет партизанская группа Франциско Каньизареса...
      Франциско любил прекрасные светловские стихи, знал их наизусть:
      Новые песни
      Придумала жизнь...
      Не надо, ребята,
      О песне тужить.
      Не надо, не надо.
      Не надо, друзья...
      Гренада, Гренада,
      Гренада моя!
      Доренте, Альбарка, Фусимаиьяс. Сколько испанской поэзии в этих звучных именах! Обладатели их, пролив горячую испанскую кровь на войне вместе с великим русским народом, залечат раны и будут честно трудиться в разных уголках Советского Союза, будут петь новые песни. Иные из них уедут в порабощенную врагом Испанию, чтобы снова поднять алое знамя борьбы против фашизма. Жизнь этих бойцов - вечный бой.
      Но пока еще все они в Харькове, все выполняют свое первое на войне задание под руководством Зеро...
      В одном из загородных домиков на северной окраине города, в Померках, где размещается штаб фронта, полковник Маринов оформляет все необходимые документы на "своих испанцев", получает обмундирование, ставит весь отряд на довольствие. В торжественной обстановке принимают испанцы красноармейскую присягу. Настроение у всех радостное, приподнятое.
      И сразу же надо браться за дело. А дело это - мины.
      К сожалению, полковник Маринов не может порадовать своих новобранцев хорошими известиями с фронта. За последние несколько дней Красная Армия оставила много городов на Московском направлении. Сдана Калуга. Сдан Калинин.
      - Если сдадим Москву, - решительно говорят испанцы, - как сдали Мадрид, будем драться за их освобождение!
      Когда полковник Маринов сообщает об этом подполковнику Ясеневу, тот мрачнеет и тихо говорит:
      - В Калинине танки генерала Гота. Калинин - по-старому Тверь. А Тверь в Москву дверь!..
      ТАЙНЫЙ ФРОНТ ОПЕРАЦИИ "ХАРЬКОВ"
      Еще не рассвело, а полковник Маринов уже наскоро позавтракал и садится в машину. Сев рядом с водителем, прикрывает глаза. Но не спит, хотя чувствует, что опять не выспался. Усталость накапливается с каждым днем. Ночью во сне ноет сосущей болью сердце. Побаливает оно и днем. Полковник и не помнит, когда был в последний раз у врача-кардиолога. В другую эпоху, до войны. Врожденный порок - сердечная блокада.
      Генерал Олевский как-то грустно пошутил: "Ничего, Илья Григорьевич. Такой же порок сердца был и у Наполеона, а воевал он, надо признаться, неплохо".
      - Куда ехать? - спрашивает водитель Ваня, включив мотор.
      - Начнем с четыреста сорок девятого, - открыв глаза и подавляя зевоту, отвечает полковник.
      Вверенные полковнику Маринову 449, 531, 532 и 534-й отдельные саперные батальоны и 56-й инженерный батальон - главные силы оперативно-инженерной группы Маринова, - с первых же дней операции "Харьков" заняты минированием дальних подступов к городу.
      Нет, в Харькове не получится, как в Орле, сюда не нагрянет внезапно враг. Дорого поплатится он за Харьков.
      Командиров своего инженерно-саперного войска Маринов часто встречает не только во втором эшелоне, но и на боевых рубежах, на передовой и даже на "ничьей земле", почти в расположении противника. Смерть-невидимка преграждает гитлеровцам путь на направлении Красноград - Харьков, Полтава Харьков, Богодухов - Харьков.
      Под Богодуховом гремит канонада. Вот-вот снова ринется вперед 68-я дивизия честолюбивейшего из генералов фельдмаршала фон Рейхенау - Георга фон Брауна. Горят на полевой дороге три танка Т-IV, горит и дымит вокруг танков рыжая стерня. Саперы майора Генделя ждут ночи, чтобы обследовать, разминировать поле. Дело долгое, кропотливое и весьма опасное.
      Ни майор Гендель, ни генерал фон Браун не знают, разумеется, что танковая разведка напоролась в это утро на первые мины, поставленные испанцами - Франциско Гуйоном и его друзьями, которые наконец открывают боевой счет в новой войне с фашизмом.
      - Но пасаран! Танки не прошли!..
      Словно не слыша канонады, привычно орудуя лопатой, роет минный колодец под мостом, до которого так и не дошли танки эсэсовцев-"викингов", пожилой сапер с небритыми щеками. Чуть пригревает октябрьское солнышко, не надолго выскользнувшее из-за облаков. Из-под замусоленной выгоревшей пилотки текут по морщинистому лбу старого сапера струйки пота.
      Разогнув спину, кряхтя, сапер втыкает лопату в землю.
      - Перекур! - объявляет он самому себе, собираясь вылезти из колодца,
      На краю колодца появляются чьи-то залепленные грязью сапоги. К саперу протягивается рука, помогая ему выбраться из колодца.
      Перед ним стоит грузный, представительный командир в плащ-палатке, из-за которой не видно знаков различия.
      Сапер садится на ящик.
      - Спасибо, сынок. - Он свертывает козью ножку, достает огниво и кресало.
      Генерал-лейтенант Олевский - это он в плащ-палатке - подносит зажженную зажигалку, явно немецкий трофей. Таких трофеев еще мало, совсем мало в армии.
      - Уберите свою "катюшу", отец, а то немцы услышат, - говорит генерал с улыбкой солдату.
      - Звидкеля ты тут взялся, сынок? - оглядываясь, спрашивает сапер.
      Вдали на проселке под тополями стоят две машины - "эмка" и ЗИС.
      - С начальством пожаловал? - Он приглядывается внимательней к генералу, - Сам-то кто будешь? Не интендант?
      - Почему интендант? - еще шире улыбается генерал. - Фигура, что ли, подходящая?
      - Плащ-палатка, сапожки подходящие. Мы тут комбату жаловались - с горячим харчем перебои, одной воблой второй день кормят. Обещал воздействовать на интендантов...
      - На интендантов и я попробую воздействовать, - обещает, закуривая и садясь рядом, генерал.
      - А зачем пожаловал? - затянувшись глубоко табачным дымом, интересуется сапер.
      - Да посмотреть, какие вы тут гостинцы-подарунки Адольфу Гитлеру готовите.
      - Будь здоров!-откликается с готовностью сапер. - Гостинцы что надо! Это, начальник, цельная наука. И в науке той наш полковник Маринов - самый большой профессор. Вот, к примеру, под этот мост ставим мы "эмзедушки"...
      - Это что такое?
      - Мины замедленного, значит, действия. Ставим в разных местах на разные сроки. Скажем, к празднику октябрьскому взлетит на воздух эта половинка. Немец ее только отстроит, а через недельку - тр-р-рах! - другая взорвется...
      - Хитро придумано! - соглашается генерал, И впрямь - наука!
      - А как же! - увлеченно продолжает сапер. - И наука очень человеческая.
      - Это как же понимать? Мины - и вдруг человеческая наука?
      - А так! Наш полковник в этом деле немецкую, хе-хе, овчарку съел! Опять же мостик такой полковник выбрал, чтобы деревни какой рядом не было. Чтобы немец, не приведи господь, злобу на наших мирных жителях не сорвал. А то ведь сожгет он, дьявол, деревню эту самую за мостик-то, как пить дать сожгет!...
      - Вот это по-нашему! - серьезно говорит генерал.
      - Факт! Или шоссейку возьми. Ее тоже минами шпиговать надо умеючи ухабину да колдобину всякую использовать под мину, а не вспарывать полотно заново. Вот, гляди, насыпь - там мы, конечно, парочку "эмзедушек" воткнули. И в той вон выемке тоже - объезд там фрицам нелегко будет устроить,
      - Там у вас тоже МЗД? - осведомляется генерал.
      - Факт. И ведь хитрые какие! В назначенный срок мина сама себя ставит на боевой взвод, а потом от тряски под машиной или танком взрывается. Под телегой, заметь, ни за что не взорвется, а под машиной потяжельше, под танком ухнет. Сводку, часом, не слыхал?
      - Москву, отец, объявили на осадном положении.
      - Поди, и Москву наши минируют?
      - Поди, и Москву минируют, отец. Только вот скажите - почему вы мне, человеку постороннему, все ваши секреты как на духу рассказываете? Хорошо ли это?
      Сапер мигом вскакивает, берет под козырек.
      - Какой же вы, товарищ генерал, посторонний человек? - с лукавым огоньком в запавших глазах спрашивает он. - Я вас сразу узнал. Да вижу - вы вроде под плащ-палаткой маскировку соблюдаете.
      - Ну, и хитры же вы, отец! - усмехается генерал. - Настоящий сапер!
      - Рад стараться, товарищ генерал! Такая у нас служба.
      - Вольно! Вольно! А вон и самый большой профессор человеческой науки о минах идет.
      - Кончай перекур! - поспешно командует себе сапер, хватает лопату. Разрешите идти, товарищ генерал?
      - Идите, отец! Спасибо за подробный рассказ о делах ваших. Это очень важно, что вы понимаете и любите свою трудную, суровую работу. А бойцам скажите, что горячую пищу они будут получать каждый божий день. Из кого надо, душу вытряхну. Идите, товарищ боец!
      Подходит полковник Маринов. Рука тянется к козырьку фуражки с... красным околышем. И петлицы тоже красные, а не черные.
      - Здравия желаю, товарищ генерал! А я смотрю - ваша машина на дороге... Здесь не спокойно, товарищ генерал, - утром была попытка танковой разведки...
      - Вижу, вижу! - говорит генерал, глядя сперва на околыш, потом на шинельные петлицы. - Всерьез взялись за маскировку. И правильно: сапер без маскировки не сапер.
      Маринов еще издали увидел, что генерал беседует с красноармейцем из саперного батальона. Его, Маринова, батальона: 449-го. Что ни говори дескать, только что принял этот батальон, ничего знать не знаю, моя хата с краю, а все-таки опять же он, Маринов, в ответе за каждый свой батальон. Этот батальон, правда, кадровый, обстрелянный, но понес большие потери, не раз пополнялся. По возможности, комплектовался саперами из военнообязанных, призванных по мобилизации - ветеранов империалистической, гражданской, финской. "По возможности..." А на этой войне известно, какие возможности. Все, как на пожаре.
      Но полковник видит, что генерал Олевский как будто доволен разговором с сапером, который сейчас вкалывает в своем колодце на совесть - земля так и летит, как из-под землеройной машины.
      - Заградительной работой интересуетесь? - спрашивает полковник.
      - Спасибо, полковник! - с легкой усмешкой отвечает генерал, косясь на "землеройную машину". - Мне тут один большой специалист уже все досконально разобъяснил. Толково работает! И еще скажу, что такой солдат, как наш, полковник, авторам и исполнителям операции "Альберих" и не снился! Прекрасно понимает наш солдат свою задачу. В этом гарантия успеха. Благодарю за службу! Мне пора в город.
      По дороге к машинам полковник Маринов тихо говорит генералу:
      - Георгий Георгиевич! Я опять вынужден просить вас, и члена Военного совета, и всех съехать с "кухни, где календарь семнадцатого года".
      - И не просите! - отвечает генерал. - Это дело решенное. На хозяйку квартиры - на "Тосю" будем полагаться до конца, пока немцы не попросят, пока не придется уступить "квартиру с кухней и календарем" новым квартирантам.
      Снаряды рвутся ближе. Недалеко от машин красным кинжалом вспарывает стерню, распускается черный куст, осколки с визгом секут вершину тополя.
      ЗИС и "эмка", дождавшись пассажиров, срываются с места, уносятся по грязному проселку.
      - Воздух! - кричат на "передке" саперы.
      "Штукас" со вздернутыми кверху крыльями со стороны солнца, воя, пикирует на мост, под которым столпились саперы.
      - Вот паразит! - ругается пожилой сапер, только что беседовавший с генералом. - Всю работу мне испортит!..
      Но нет - бомбы летят мимо: видно, и этот мост немцы берегут для себя.
      Белобрысый со шрамом на щеке молча смотрит сквозь щели досок, которыми забит проем окна, на улицу.
      Улица пустынна - завывает сирена воздушной тревоги.
      - Не хватает нам от своих же бомб погибнуть! - бурчит белобрысый, отрываясь от окна. - Опять рядом треснуло!
      Белобрысый и трое его помощников сидят в полуподвале разрушенного бомбами дома, недалеко от площади Дзержинского, почти в самом центре Харькова,
      Верзила, сидя на ступеньке лестницы и разложив перед собой целый ряд разных документов - два паспорта, два удостоверения, какие-то справки, два ночных пропуска, хлебные и продуктовые карточки, мастерски переклеивает фотографии, подделывает с помощью нехитрого инструментария печати.
      С торжествующим видом протягивает он "готовый" паспорт белобрысому: пытается пошутить:
      - Разрешите поздравить вас, дорогой товарищ, с получением советского паспорта!.,
      Белобрысый придирчиво разглядывает чужой паспорт с собственной фотокарточкой. Да, придраться вроде не к чему.
      - Сойдет! - скупо говорит он, пряча паспорт в карман.
      Другой его помощник, развернув в дальнем углу портативную рацию, настраивает антенну на Киев, где находится сейчас радиоузел функабвера штаба шестой армии. Надев наушники, шлет в эфир на заданной волне в заданное время трехбуквенные позывные: АДИ, АДИ, АДИ...
      Белобрысому очень понравились эти позывные, когда в Киеве майор, шеф функабвера, познакомил его с программой связи. Ведь АДИ - это уменьшительная форма от Адольфа, а кто такой самый главный Адольф в великой Германии-знает весь мир. Разве не символично, что рация его резидентуры шлет в необъятный эфир сигнал АДИ, словно вызывая к аппарату самого фюрера!
      Вот и ответный сигнал радиоузла: ФАУ, ФАУ, ФАУ. Тоже символично. ФАУ это виктория, победа!.. Это кресты, что маячат после этого, уж наверное, последнего задания в русской кампании.
      Радист отстукивает еще одну радиограмму: где какие замечены части, каковы перемещения в составе гарнизона города, какие идут войсковые и грузовые перевозки на крупнейшем харьковском железнодорожном узле, на шоссейных дорогах. Как всегда, абвер поставил резидентуре немыслимо широкие задачи. Чтобы выполнить их, тут не хватит и оперативного центра с целой серией резидентур. Надо сосредоточиться на главном, нажать на фантазию, чтобы привлечь внимание высокого начальства - может быть, шефа абвера группы армий "Зюйд", может быть, даже самого подполковника Кинцеля в отделе иностранных армий Востока, на место которого так зарится подполковник Гелен...
      Б этих высоких штабах белобрысого знают как Конрада Матцке, бывшего гефольгшарфюрера "гитлерюгенда", курсанта военного училища СС, выпускника коронного класса "блюторденсбурга" - "замка ордена крови" СС в восточно-прусском городе-крепости Мариенбурге, над башнями которого вот уже семь столетий развевается тевтонское знамя. В ваффен-СС только офицеры четырех дивизий - "Лейбштандарт Адольф Гитлер", "Дас Рейх", "Мертвая голова" и "Викинг" - успели к лету сорок первого закончить полный четырехлетний курс "замков ордена крови" по производству сверхлюдей, элиты "герренфолька" расы господ, призванной управлять "унтерменш"-недочеловеками. В этих "замках ордена крови" учили всему: как водить любые машины, самолеты, планеры, танки, мотоциклы, как производить хирургические операции и с помощью медицины развязывать языки врагам "Новой Европы", как голыми руками укрощать бешеных волкодавов, как объезжать диких лошадей. Всего и не упомнишь: занятия в анатомическом театре по изучению болевых точек человеческого тела, "Майн кампф" и "Протоколы сионских мудрецов", средневековые обряды "черного корпуса" СС... В "блюторденсбурги" отбирали только стопроцентных немцев чистейшей нордической крови, рост - не ниже метра восьмидесяти. Словом, цвет мужского начала германской расы, слава и гордость истинных германцев!
      Конрад Матцке прошел все четыре замка, все "блюторденсбурги": Фогельзанг, Зонтгофен... Но самый главный - это Мариенбург. Этот "блюторденсбург" готовит офицерскую элиту СС к "дранг нах остен" - походу на восток!
      ОСЕЧКА УНТЕРШТУРМФЮРЕРА СС МАТЦКЕ
      В Фогельзанге Конраду едва не прострелили во время маневров пулей лоб. Холостых патронов не применяли. В Зонтгофене он чуть не сорвался с альпийской вершины в пропасть.
      Чуть. Ему все время везло. Сам имперский фюрер СС, "дядюшка Хайни" Генрих Гиммлер - произвел его в СС-унтер-штурмфюреры, и вдруг - осечка!..
      Уже были произнесены роковые слова: "Я присягаю тебе, Адольф Гитлер, мой фюрер, в верности и мужестве! Я обещаю тебе и всем, кого ты изберешь моими командирами, повиновение до самой смерти. Да поможет мне бог!"
      ...Его вызвал к себе капитан медицинской службы СС в Мариенбурге почти сразу же после выпускного экзамена коронного класса, принял его в своем кабинете в идеально чистой, стерильной, белоснежно-белой комнате.
      - Унтерштурмфюрер! - строго начал он. - Мы досконально проверили не только вас, но и ваше происхождение, собрали документы на всех ваших родственников, начиная с восемнадцатого века. Вы образцовый представитель нордической расы нордийско-фалисской субстанции. Ни в вас, ни в ваших предках не обнаружено никаких примесей еврейской, монгольской, славянской или какой-либо другой крови. Именно такое семя требуется для элитизации нации. Даже группа вашей крови - группа А, а это также является признаком принадлежности к нордической расе.
      Врач-эсэсовец еще долго говорил про гены и хромосомы, о музыкальной династии Бахов и промышленной династии Круппов.
      Матцке ничего не понимал.
      - Рейхсфюрер СС, - продолжал врач, - придает особое значение укреплению германской расы, вливанию свежей крови в нее - нордической крови, здоровой в расовом отношении. Даже при разведении чистопородного скота мы убеждаемся, что все зависит от чистоты породы родителей. Наша задача, как ее видит рейхсфюрер СС, - стимулировать производство чистой породы в германской нации и путем стерилизациии более решительными методами - я могу говорить с вами откровенно - препятствовать распространению дурной, ущербной крови. Мы не только очистим нашу расу, возродим ее и создадим такой совершенный народ, какого не знала эта планета! Наша нация станет нацией породистых аристократов, как в дни Нибелунгов, и легко сокрушит всех ублюдков и дворняжек вокруг.
      Врач постучал карандашом по столу.
      - Слышали ли вы, унтерштурмфюрер, о "лебенсборне"?
      "Фонтаны жизни"! Так вот куда гнул этот эскулап в форме СС! Скабрезно-скандальные слухи ходили об этих "фонтанах". Юнкера СС в орденских замках называли их "случными пунктами". Слух о них проник за рубеж Третьего рейха. Заграницей верили и не верили этому слуху. Больше не верили, принимали даже за эксцесс антифашистской пропаганды. А, оказывается, они существуют, эти "фонтаны"!
      Конрад Матцке был на седьмом небе - хотите сделать из меня жеребца, пожалуйста! Прежде Матцке чувствовал себя с "фрейлейнами" не очень-то уверенно, и, по правде сказать, эсэсовская муштра и учеба так выматывала, что почти совсем не оставляла времени для мыслей о женщинах. А тут такая синекура! Такой "фонтан"! Чудесно придумал все рейхе-фюрер!
      Ехать должны были целой группой. Отобрали самые сливки. Уже стало известно, где бьет один из этих "фонтанов": во Франкфурте-на-Майне пересадка на Кассель, потом местным поездом до Марбурга, а там машиной до Шмалленога, маленькой уютной деревушки с шестиэтажными "модерными" корпусами особого центра СС. Изумительное оказалось местечко.
      Правда, совсем не было вина или пива - в баре подавали только молочные напитки да фруктовые соки. Обстановка, как в колледже с совместным обучением. С полсотни эсэсовских офицеров и белокурых девиц из БДМ "бунддейчермадель", гитлеровской организации девушек, лет по семнадцать-восемнадцать, Пинг-понг, шахматы. Словно в церковном клубе. В гостиной разбивались на пары, пили оранжад, потом шли в отдельный номер. Девицы - все добровольцы, так что смущаться не приходилось. Хотя некоторые крошки попадали в Шмалленог, так сказать, добровольно-принудительно попробуй отказаться после длинной лекции о взглядах фюрера, которому так нужны солдаты!
      Конрад успел узнать, что по всей Ротхаарской долине раскинулись такие же, как в Шмалленоге, "лебенсборны" СС - в Альтенхундене, Берлебурге, Винтерберге и Эрдтен-брюке. Всюду - клиники и родильные - дома сверхлюдей.
      Конрад успел присмотреть себе аппетитную блондиночку. С грустью узнал, что ему отводится только шесть дней в этом раю.
      И все рухнуло. Специальная проверка - самая последняя проверка- разбила все его планы и надежды. Лабораторный анализ показал, что СС-унтер штурм фюрер Конрад Матцке как мужчина-производитель ни к черту не годится.
      Мало того что его буквально вырвали из объятий аппетитной Мартхен. Его исключили за подобную вопиющую неполноценность из СС, из дивизии СС "Дас Рейх", куда он уже получил назначение.
      Не без труда устроился он в абвер. Помогло отличное зна-ние русского языка, который он штудировал в Мариенбурге у русского белоэмигранта.
      Эта неполноценность не мешала, впрочем, Конраду Матцке, лейтенанту вермахта, резиденту абверштелле штаба шестой армии свысока смотреть на своих подчиненных, украинских эмигрантов, националистов-бандеровцев из батальона "Соловей" - "Нахтигалль", прикомандированных к учебному полку 900 - под такой невинной вывеской скрывался абверовский разведывательно-диверсионный полк "Бранденбург",
      В ненависти своих подручных к Советской власти он нисколько не сомневался. Он сомневался лишь в их мужестве. Мыкола - тот другое дело, в крови по уши, шпионил за русскими еще перед войной, а кто не знает, что нигде так трудно не приходилось абверу, да и разведке СД тоже, как в Советском Союзе. Во Львове Мыкола рьяно участвовал в расстреле польской интеллигенции, лично пустил в "распыл" польских профессоров Львовского университета.
      Однако Мыкола чересчур любит спиртное. Не так-то уж просто сейчас достать в этом городе водку, а Мыкола каждый раз приходит, что называется, под мухарем и разит от него явно не пивом, а кое-чем покрепче. Бот и теперь он вернулся под утро с осовелыми глазами, изо рта воняет перегаром, черт знает чем воняет, да еще фляжку со спиртом принес.
      Сначала Конрад отругал как следует верзилу-алкаша, а потом смилостивился. Что взять с этого дрессированного недочеловека весьма подозрительной монгольско-славянской субстанции! С паршивой овцы, как говорят русские, хоть шерсти клок. Уж не за горами победа. Харьков - Москва - Ленинград. Ленинград - Москва - Харьков. Вот заветный рубеж, начертанный фюрером для вермахта - рубеж победы!..
      И забракованный в "лебенсборне", в "фонтане жизни", ариец-производитель решает поднять дух своих подручных.
      - Друзья! - с пафосом восклицает он. - Мы только что слушали по радио сообщения о новых победах фюрера и доблестного вермахта! Войска группы армий "Митте" - "Центр" - захватили десятки городов. Население советской столицы поспешно эвакуируется! Фронт прорван! Перед наступающими танковыми колоннами Гота, Геппнера и Гудериана и Москвой не осталось никаких препятствий! Все разлетелось в пух и прах перед нашим "панцерблитц" - танковым штурмом! Герои "Митте" скоро поднимут флаг со свастикой на Спасской башне, если только фюрер не решит уничтожить бомбами и-снарядами и водами из канала Москва Волга советскую столицу, и будут зимовать в Москве. Герои "Норд" уничтожат колыбель большевизма - Ленинград, а мы с вами передохнем в этом городе. Мне даже жаль, что все так быстро кончается. Еще один-два "кессельшляхт" - еще пару "котлов", как под Вязьмой и Брянском, - и с большевизмом, с Россией будет покончено! Капут! Важно прикончить жидов и комиссаров до первых зимних холодов. Именно так говорится в приказе фюрера вермахту: "После трех с половиной месяцев сражений вы создали условия, необходимые для нанесения последних сильных ударов, которые сломят противника на пороге зимы!.."
      В углу хищно мигает зеленый глаз индикаторной лампочки, слышится частый, прерывистый звук ключа. Конрад Матцке легко читает цифровой текст; 86745, 24572, 76528, 67467... Надо будет сегодня же перебраться отсюда: у русской контрразведки тоже имеются и части радиоперехвата и пеленгаторы...
      - Так выпьем же по маленькой за скорую победу! - провозглашает тост харьковский резидент абвера. - По одному глотку из фляжки. А когда придут наши, я поставлю вам целую бочку самого лучшего шнапса! Хайль Гитлер! Хайль дер фюрер!
      Он отпивает глоток спирта и, стараясь не морщиться, запивает жгучую жидкость водой из бутылки. Передает фляжку Мыколе, грозит заранее ему пальцем.
      Мыкола делает гаргантюанский глоток - треть фляжки, верно, осушил, передает фляжку по кругу.
      - А теперь к делу, - отдышавшись, заявляет Матцке, - Особенно интересуют меня штаб фронта, обком и горком партии и комсомола, центральные гостиницы, вокзал, депо, аэродромы... Не очень-то вы стараетесь, боитесь лишний раз рискнуть. Обо всех этих объектах я, а значит, и абвер, почти в полном неведении. Первым успехом мы обязаны Мыколе - он выследил группу минеров во главе со старшим лейтенантом. Эта группа заминировала стрелку на станции около вокзала. Поезда ходят, значит, эта мина, мина замедленного действия, должна взорваться под поездом с нашими солдатами, когда мы возьмем этот город. Так вот, я разработал весьма хитрую операцию. Мы тайно, этой ночью взорвем эту мину .под первымже русским поездом, уложив сверху свою мину нажимного действия! Вы понимаете, к чему это приведет?
      Мыкола и его тупоумные дружки-бандеровцы из карательного батальона "Нахтигалль" молча хлопают глазами.
      - Дурачье! - торжествующе звенит голос Конрада Матцке. - Мы объявим шах их минерам, а может быть, поставим мат! Почему, спросят в русской контрразведке, взорвалась мина замедленного действия? Халатность, преступление? Тут-то и возьмут этих минеров за мягкое место!.. Одним таким ударом мы, даст бог, парализуем всю операцию по минированию города. Разделяй и властвуй! Ночью идем на дело. Пойдут все.
      Радист, закончив сеанс, переключается на прием, настраивается на какую-то бравурную музыку. "Дейчландзендер" передает популярную в рейхе полечку - "Розамунду".
      Конрад Матцке, воспламенившись от спирта и собственного вдохновенного спича, подходит к радисту, сует наушники в пустое ведро, ведро сразу же превращается в репродуктор, и весь полуподвал заполняется нахальными звуками немецкой "Розамунды".
      Захмелевший Матцке высоко поднимает фляжку.
      - Мы до последней капли выпьем русский спирт, камрады! За успех операции и контригры! За скорую победу! Сначала Москва, а за ней - весь мир! Хайль дер фюрер!
      Тысячи скважин, больших и малых, бурят и роют днем и ночью минеры, саперы, инженеры оперативной группы полковника Маринова, Но мины с зарядом от нескольких сотен граммов взрывчатки до тонны ставят лишь в одну из пяти-шести скважин, остальные заряжают холостыми макетами мин, начиненными металлоломом или небольшими минами-сюрпризами, способными вывести из строя только разве сапера, который возьмется за разминирование такой ложной мины.