- Яволь, экселленц!
      - Настолько уверены, что готовы сами поселиться здесь?
      - Безусловно, экселленц! Я польщен, я почту за честь...
      - Прекрасно, майор! Я прикажу отвести вам комнату в особняке... Вместе нам будет веселей! И спокойнее как-то!
      Первый приказ генерала на новой квартире: уничтожить хоровод гипсовых малышей вокруг фонтана!
      В тот же день майор Карл Гендель собрался переселиться в дом номер семнадцать на улице Мироносицкой, но в последнюю минуту оказалось, что в особняке не нашлось для него места. Это радует его: в особняке ему не разрешили бы возиться с минами, пусть и лишенными взрывчатки!..
      "Вундер-мине" он устанавливает прямо на столе. Ставит антенну - ведь без антенны эта мина не сможет принять сигнал русских. Требуется заменить поврежденные при взрыве сюрпризной мины радиолампы, проверить контакты приемника... Что с питанием, нет ли утечки тока? Каждые три минуты приемник включается и отключается. Все сделано на высоком профессиональном уровне, культура работы не хуже немецкой. Это чувствуется во всем, даже в том, как произведено сращивание проводников, как изолированы места сращивания...
      Неужели она сработает, эта "вундер-мине"?..
      Значит, нет больше в Харькове улицы Дзержинского, а есть "Мироносицкая"? А может быть, "Миноносицкая"? Странное, вещее совпадение, пророческие письмена на стене. Вся разница в одной только букве!
      Как разбудить "спящую красавицу" "Тосю" - Маринов знает. Когда разбудить ее - вот в чем вопрос.
      Вечером полковник Маринов докладывает генералу Олевскому:
      - Оставленное нами в Харькове подполье понесло тяжелый урон. Комендант генерал Браун лютует вовсю. Среди .заложников оказалось на нашу беду много подпольщиков. Связь с подпольем прервана. Группа "Максим" молчит. Последняя радиограмма оттуда: "Гости сняли фотографию "Фроси". По нашему коду это значит...
      - Знаю, знаю, что это значит, - перебивает генерал полковника- еще ничего не потеряно. Важно выяснить, кто поселился у "Тоси". На "Тосю" я крепко надеюсь. Полюбилась мне та дивчина!
      - Связные пока еще не возвращались. Жду со дня надень. Не зная, кто поселится у "Тоси", не считаю себя вправе будить "спящую красавицу".
      - Ждать бесконечно мы не можем, - напоминает генерал. - Иначе вообще сорвется вся свадьба...
      - Уметь ждать, - тихо говорит полковник, - иногда на войне это самое главное, Георгий Георгиевич.
      - По радио немцы сообщают, что в Харькове им удалось разминировать большую часть мин...
      - Брехня! - зло выпаливает полковник. - За мины они принимают наши макеты. Если верить всему, что они болтают...
      - Знаю, знаю, - успокаивающим тоном говорит генерал. - Иногда на войне самое главное - не горячиться, не лезть в бутылку!..
      "Арбайтсамт" - биржа труда.
      Одна из тысяч вывесок на немецком языке, появившихся в первые же дни оккупации в городе.
      Но "Арбайтсамт" - одна из важнейших вывесок. За дверью "Арбайтсамта" новая власть решает, жить человеку впроголодь или умереть медленной голодной смертью. Или поехать в неволю, в неметчину, что хуже смерти.
      Многое объясняет вторая вывеска, поменьше:
      "ЗА НЕЯВКУ НА РЕГИСТРАЦИЮ - РАССТРЕЛ".
      У биржи труда - длинная очередь харьковчан.
      Утром СС-унтерштурмфюрер граф Карл фон Рекнер занимался вольтижировкой па манеже, только что открывшемся в городе для оккупационной элиты, теперь же, после контрастного (то ледяного, то горячего) душа, он прибыл на "Арбайтсамт" по поручению генерала.
      Его вежливо, почти подобострастно встречает извещенный о визите адъютанта коменданта врач в белом халате. В вырезе халата виднеется воротник вермахтовского мундира с офицерскими "катушками" в петлицах и верхней матово-серебристой пуговицей.
      - Мне, доктор, - несколько развязно говорит Рекнер, - нужна здоровая, красивая, сообразительная и, главное, надежная девушка. Из фольксдейчей, например, немок-колонисток.
      - Ни одной мне не попадалось здесь, герр унтерштурм-фюрер.
      - Ну, есть у вас девушки, желающие поехать на работу в рейх? Только добровольцы, настоящие добровольцы?..
      - И таких пока что-то нет. Всех запугала большевистская пропаганда. Прошу в эту комнату, граф!
      Он открывает перед Рекнером дверь, и тот, столбенея, видит большую комнату с голыми и раздевающимися девушками.
      - Да там голые девицы! - восклицает он в некотором замешательстве.
      - Ну и что же, - отзывается врач. - Здесь они проходят медицинскую комиссию. Вам будет легче выбирать.
      В комнате врач снимает с вешалки и подает Рекнеру накрахмаленный белый халат.
      - Кстати, утром здесь был с той же целью барон фон Бенкендорф, долго был, но так никого не выбрал. Прошу, граф, садиться!
      - Вот как! - отвечает Рекнер. - А я думал, он не сможет заехать слишком много дел. Мины рвутся кругом...
      За столом восседают два пожилых чиновника-немца, что-то записывают, заносят в какие-то карточки.
      Карл фон Рекнер, усевшись за стол и напустив на себя серьезный вид, с явным интересом наблюдает процедуру врачебного осмотра в женском отделении.
      Один из чиновников зачитывает внесенные в формуляр данные. Номер на харьковской бирже труда, имя и фамилия, время рождения, национальность, специальность, профессиональная группа, место проживания, особые приметы...
      Незаметно бежит время. Проходит час, другой...
      Гудит голос врача:
      - Налицо азиатско-монгольская субстанция... Зубы в плохом состоянии... Наметить для выселения после войны в Сибирь...
      Облизывая пересохшие губы, фон Рекнер замечает:
      - Смотрите, доктор, что сделали с народом большевики - ни на одной из этих красоток креста нет!
      К столу подходит необыкновенно красивая девушка. Фон Рекнер оглядывает ее снизу вверх и сверху вниз. На груди у девушки серебряный крестик. Пока врач бегло осматривает девушку, действуя бесцеремонно и автоматически, чиновник зачитывает ярко-оранжевый формуляр:
      - Отец - репрессированный офицер. Из Коммунистического Союза Молодежи исключена в 1939 году. Уволена с радиозавода, на котором работала монтажницей. Затем работала продавщицей гастрономического магазина, официанткой кафе. Ныне безработная. Незамужем. Двадцать один год. Слабо знает немецкий язык: окончила десять классов средней школы...
      - Пишите, - бесконечно равнодушным голосом диктует врач. - Раса арийская, нордическо-фалийской субстанции, без примесей еврейской крови, а также без монгольских примесей. Пригодна для германизации. Зубы хорошие... Переводчик! Спросите - она в рейх желает ехать?
      - Нет, господин доктор! - по-немецки, не очень гладко, но понятно, отвечает девушка. - Я хочу, чтобы победила германская армия и освободила моего отца! Хочу помогать Великой Германии здесь, в прифронтовом районе.
      Граф Карл фон Рекнер медленно поднимается со стула.
      - Доктор! Я беру эту девушку. Благодарю вас, мой дорогой эскулап! Такого парад-ревю я даже в парижском "Лидо" не видал. Я могу забрать эту туземку в натуральном виде или вы мне ее завернете?
      Сидя за рулем "опеля" рядом с девушкой, Карл фон Рекнер говорит:
      - Значит, Надя? Неплохое имя. Только мы с генералом будем называть тебя Катариной, крошка. Это, видишь ли, дело привычки. Прежнюю Катарину, учти, генерал отправил в лагерь: она сожгла ему мундир утюгом. Такой крупной потери он не знал за всю кампанию, Но не пугайся, Катарина! Тебе повезло, ты будешь получать жалованье, как в рейхе, - двадцать восемь марок в месяц, то есть двести восемьдесят марок в переводе на оккупационные деньги, будешь верой и правдой служить строгому и высоконравственному генералу и его доброму, но, увы, безнравственному адъютанту.
      Последние слова он точь-в-точь повторяет по-русски, и Надя робко замечает:
      - Вы так хорошо говорите по-русски...
      - Не так уж хорошо. Вообще говоря, я немного русский. Мой дед - барон фон Бенкендорф - учился в этом городе в кадетском корпусе. Он был русским немцем. Под городом у моего дедушки - большое имение. Теперь оно будет принадлежать моему кузену, обер-лейтенанту барону Гейнцу-Гансу фон Бенкендорфу, которого ты увидишь сегодня, - он служит старшим адъютантом у генерала, нашего дальнего родственника. Вот и вернулись мы, Рекнеры и Бенкендорфы, на землю наших дедич и отчич, как говорилось встарь...
      - Так вы - Бенкендорф? - переспрашивает Надя.
      - По матери - Бенкендорф. Фон Бенкендорф. Тебе знакома эта знаменитая фамилия?
      - Мы проходили...
      - Как "проходили"?
      - Да в школе...
      - Ты имеешь в виду моего предка Александра Христофоровича Бенкендорфа, который искоренял в России декабристскую заразу, был шефом жандармов и начальником Третьего отделения? Притеснителем вашего Пушкина? Представляю, как разукрасили красные учебники моих предков!..
      Надя испуганно молчит. Впервые приходится ей говорить с немецким офицером и - нате вам - потомком того самого Бенкендорфа!..
      - А ты, Катарина, - говорит Карл фон Рекнер, кладя руку на колено девушки, - должна ненавидеть красных больше меня. Мы оба с тобой - жертвы большевиков, но у тебя они отняли все. Ты знаешь, милочка, ты куда интереснее в костюме Евы! Но ничего - я тебя приодену, подарю тебе парижские духи... Вот мы и дома.
      Они въезжают в ворота дома семнадцать на Мироносицкой.
      "ХАРВКIВ - ФЮРЕРОВI АДОЛЬФОВI ГИТЛЕРОВI!"
      На Рогатинском мосту лежат три скрюченных маленьких трупа - Нины, Вали и Вовы Куценко. Дети умерли с голоду.
      Газета "Нова Украина", чьи потрепанные ноябрьским ветром листы белеют на пустынной Сумской улице, украшена новым "гербом Украины".
      Коля Гришин останавливается у стенда, читает. И это запомнить надо. Новый герб - националистский, бандеровский трезубец. В пространном историческом экскурсе какой-то ученый идеолог Организации украинских националистов объявляет, что трезубец - знак власти и силы старогреческого океанского бога Посейдона, ставший гербом Владимира Великого, князя Киевской Руси, через века восстановленный Центральной украинской радой в 1918 году, -вновь восстанавливается с разрешения германских властей в качестве герба "Освобожденной Украины".
      Восстанавливается также вместо красного знамени желто-блакитный прапор. Газета пестрит цитатами из речей главы Директории Симона Петлюры.
      Да, бумага все стерпит. Стерпит и такую несусветно дикую ложь: "С глубоким признанием украинское население города Харькова выражает Адольфу Гитлеру и в его лице Великому Германскому Народу и Славной Германской Армии свою наиглубочайшую и нежную благодарность за освобождение украинского народа от жидо-московской коммунистической тирании".
      Национал-предатели публично клянутся в верности Гитлеру:
      "Для Украины не может быть иной дороги, чем та, что указана нам Фюрером и Великим Германским Народом". "Харьков, - заявляют они, - форпост новой Украины",
      Некий борзописец предлагает срочно "вернуть улицам Харькова исторические названия", чтобы не было больше в Харькове улиц, названных в честь чекиста Дзержинского, немецкой коммунистки Клары Цеткин и еврея Шолом-Алейхема.
      Коля Гришин читает, и все в нем горит от возмущения, от ненависти к предателям Украины.
      Газетка сообщает об "открытии новых храмов", о введении закона божьего и немецкого языка в горстке действующих начальных школ, об организации полиции и курсов немецкого языка для взрослых...
      А вот это касается и его, Николая Задорожного. Именно так назван Коля Гришин в липовом документе. "О принудительном выселении из Харькова в связи с тяжелым продовольственным положением и безработицей всех граждан, прописавшихся в Харькове позднее 1935 года". Придется срочно менять документ, хоть дело это нелегкое.
      И это надо запомнить: разрешается частная торговля. Может пригодиться...
      А вот совет для дома, для семьи: газета предлагает громадянам в "эти радостные дни освобождения" не брезговать кониной, "высоко ценившейся встарь в гастрономических магазинах"...
      А на Рогатинском мосту лежат три скрюченных детских трупа... Коля видел их собственными глазами.
      В "Новостях культуры и искусства" газета расписывает выступления собранной с бору по сосенке "Харьковской Национальной оперы", сыгравшей оперу "Кармен" с дозволения германских властей {как-никак - композитор-то француз) "перед великою громадою немецких гостей". Рецензент уверял, что "Харьковская Национальная опера" "зробiла велико дiло- не тiльки культурне але й громадьско политичне..." Сообщалось также, что оркестром "Национальной оперы" дирижировал маэстро с кельнской радиостанции - обер-лейтенант Вильгельм Эдамс...
      И еще в новостях культуры - художник Мыкола Добронравов написал портрет Симона Петлюры...
      Одна из явок Коли Гришина-Задорожного - центральный кинотеатр. В нем идет художественный немецкий кинофильм с украинскими субтитрами "Галло Жанин", кинооперетка с "душечкой вермахта" знаменитой немецкой кинозвездой Марикой Рокк в заглавной роли. Шашни танцорки и красивого молодого графа, пикантные эпизоды в кабачке "Мулен Руж". Аристократический антураж, сусальная любовная интрига, сахарино-сладенький счастливый конец. Больше всего поражает Колю то, что немецкая солдатня, эта свора палачей и вешателей, может в темноте украдкой утирать сентиментальную слезу. Один громила-фельдфебель, совсем разлимонившись, всхлипывает душераздирающе, хлюпает носом.
      На рекламном щите красуется цитата все из той же "Новой Украины": "После "Волги-Волги", "Светлого пути" и "Трактористов" наконец-то мы видим настоящее кино!.."
      Перед киноопереткой демонстрировался киножурнал "Вохеншау - УФА" под названием "Штурм Харькова". Немецкие кинотрюкачи ловко превратили организованный отход советских войск в полный разгром. Показали кусочек минной войны - немецкие саперы геройски небрежно снимали мины... Вермахт изображался доблестным и непобедимым.
      В зале немцы жуют конфеты, нашпигованную чесноком колбасу, от запаха которой ноет в голодных желудках у немногих "освобожденных" харьковчан.
      А на Рогатинском мосту, вновь и вновь вспоминает Коля Гришин, лежат три детских трупа - Нины, Вали и Вовы Куценко. Три замерзших окаменевших трупа. Умирая, несчастные сплелись в клубок, чтобы последним теплом продлить жизнь. Такой скульптуры и у Родена нет. Вот он - символ захваченного врагом Харькова!
      Коля Гришин уже знает: отец Нины, Вали и Вовы погиб, защищая Харьков. Мать расстреляли гитлеровцы в числе заложников. И вот - умирают с голоду дети Харькова!..
      Уже вымерли начисто те детские дома, которые не успели эвакуировать. Голод нещадно косит харьковчан. Женщины и старики уходят "на менки"- на две-три недели за много десятков километров к западу от города - к востоку не разрешается, там прифронтовая полоса. Уходят, чтобы сменять в селах последние пожитки на хлеб, на муку, на картошку.
      "КТО, БУДУЧИ БЕЗРАБОТНЫМ, НЕ БУДЕТ ИМЕТЬ ШТЕМПЕЛЯ В КАРТОЧКЕ БИРЖИ ТРУДА, НАРУШИТ ВОЕННЬЙ ЗАКОН И БУДЕТ СУРОВО НАКАЗАН!"
      Так гласит приказ шефа харьковского "Арбайтсамта" доктора Роне.
      Регистрации на бирже труда подлежат все харьковчане от пятнадцати до пятидесяти лет. А работы - нет.
      Кое-какие мелкие и средние заводишки и мастерские немцы восстановили и используют для ремонта покареженной на фронте боевой техники вермахта, забуксовавшей и буквально севшей в лужу за Харьковом. Но на эти полсотни заводов, спасаясь от голода, ради детей, пошло в кабалу к гитлеровцам лишь полторы тысячи рабочих. А до захвата Харькова Адольфом Гитлером только на предприятиях союзного значения было занято сто тридцать семь тысяч рабочих.
      То и дело появляются в газете некрологи: скончались от голода академик Никольский, композитор Садовничий, профессор Дыбский, профессор Раздольский, профессор Лукьянович. Гибнет слава и гордость харьковской интеллигенции.
      В домах Харькова - каганец вместо электричества, ручная мельница допотопной системы и заледеневшие батареи центрального отопления.
      А "Нова Украина" вопит: "Наконец-то Харьков приобщился к европейской культуре благодаря германской нации - самой цивилизованной в мире".
      В "доме смерти" - в казармах на Холодной горе - гитлеровцы планомерно истребляют советских военнопленных.
      Немцы казнили всех евреев, оставшихся в городе, - шестнадцать тысяч ни в чем не повинных перед "великим рейхом" женщин, стариков и детей..
      По улице Свердлова гонят к вокзалу пленных матросов. Они идут и поют: "Врагу не сдается наш гордый "Варяг", пощады никто не желает!.." Потом проносится слух: их расстреляли всех до единого.
      В городе свирепствует СД - "гестапо на колесах". Так называют службу безопасности сами офицеры гитлеровской контрразведки. СД трудится в поте лица. Со дня на день ожидается прибытие целой эйнзатцкоманды СД, которая окончательно наведет порядок.
      Цвет смерти - это белый цвет листовок с приказами генерала фон Брауна, коменданта Харькова: "Казнить!.. Расстрелять!.. Повесить!.."
      В эти страшные дни один из харьковских профессоров пишет в дневнике: "Наши физические страдания во время немецкой оккупации являются все же ничтожными по сравнению с нравственными переживаниями".
      А подполье все-таки вопреки всему живет и борется. Еще действует обком комсомола. Из рук в руки ходят в городе листовки подпольщиков, обращения, сводки Совинформбюро. Переписываются от руки и распространяются всюду стихи бессмертного Тараса: "Отанiмота хату запалила" и "Чорнише черноi землi блукают люди на землi.."
      ...Ни в фойе кинотеатра, ни в зрительном зале никто так и не подходит к Коле Гришину. Последняя явка - последняя надежда на восстановление связи с подпольем. Кто-то должен был подойти, спросить: "Вы не из Чугуева случайно?" Это пароль, а отзыв: "Нет, я из Валуек",
      Если связь с подпольем не будет восстановлена, то радиомины придется взорвать вслепую, до истечения их срока действия, а это намного снизит их эффективность. При этой мысли Коля холодеет. Разве можно действовать в таком деле "на авось"!
      Бесцельно бродит Коля Гришин по городу, около пустых заминированных заводов, у вокзала, в центре города, запруженном немецкими войсками. У бывшей "Красной" гостиницы путь ему и другим прохожим преграждает цепь немецких солдат. Из черного "хорьха" выходят два генерала - комендант города генерал-лейтенант, фон Браун и какой-то генерал, только что прибывший поездом в Харьков.
      Сквозь цепь солдат проскальзывает хрупкая фигурка девушки в национальном украинском костюме с букетом цветов в руках. Пышные косы ниже пояса... Цветы... Откуда сейчас, в ноябре, цветы? Видно, комнатные.
      Генерал фон Браун проходит вперед, поднимается по лестнице, а его гость, остановившись, с легким полупоклоном и улыбкой признательности принимает букет из рук девушки. Вот она, благодарность "освобожденной" Украины!..
      И вдруг - в руке у девушки оказывается пистолет. Один выстрел, второй, третий!..
      Генерал падает, роняя букет, хватается за грудь.
      Девушка успевает выстрелить четыре раза, прежде чем ее сбивают с ног ударами кованых прикладов озверевшие гитлеровские солдаты,.. Алая кровь заливает расшитую белую блузку, в крови пышные темные косы, меркнут карие очи...
      В отхлынувшей толпе Коля Гришин вдруг видит знакомое, родное лицо Нины - его девушки, его любимой. Что за чудеса - Нина в Харькове? Ведь они расстались еще до войны, в Москве!..
      - Нина! Нина! - кричит он, пытаясь протолкнуться к ней в колыхающейся возбужденной толпе.
      На миг она поворачивает к нему лицо. В ее серо-голубых глазах изумление к радость, страх и отчаяние.
      Но почему с ней рядом эсэсовский офицер в черной шинели и черной фуражке? И почему этот офицер берет ее за руку повыше локтя и почти бегом ведет к легковой машине у тротуара? Машина тут же срывается с места, стреляя выхлопной трубой, а толпа бросается прочь; солдаты хватают цивильных, окружают их цепью, заложникам грозит смерть...
      Надо уходить!.. Позади уже раскатывается россыпь винтовочных выстрелов: почетный караул, выставленный комендантом в честь высокого гостя, расстреливает бегущую толпу...
      Еще два дня бродит по городу Николай Гришин - ищет Нину, ищет следы подпольщиков, и все напрасно.
      В газете "Нова Украина" появляется траурное сообщение о "тяжелой утрате", нежданно понесенной "фюрером и фатерляндом". "Гибель генерала Бернекера"
      (командующего артиллерией армейского корпуса)
      Через несколько дней после взятия Харькова смертью героя пал генерал-лейтенант Эрнст Бернекер, командующий артиллерией АК. В его лице погиб солдат, видевший назначение всей своей жизни в войне. В польской кампании генерал-лейтенант Бернекер показал себя выдающимся полководцем в качестве командующего артиллерией. За свои героические действия он был награжден двумя Железными крестами".
      Из некролога Коля Гришин узнает, что генералу Бернекеру пятьдесят шесть лет - родился он в 1885 году, с 1920 по 1935 год служил в полиции, дослужился там до чина майора, затем стал командовать артиллерийскими частями...
      О том, как погиб Бернекер, - в газете ни слова.
      "Конечно, его убила та девушка у гостиницы "Красной", - думает Коля Гришин. Он вернется в группу "Максим" и расскажет лейтенанту Черняховскому о неизвестной героине - пусть узнает о ней вся Большая земля!..
      Но из разговоров в хлебных очередях, на вокзале, у биржи труда Коля узнает и о другой версии гибели генерала Бернекера: многие уверяют, что погиб генерал, прибывший в Харьков со штабом своего корпуса, якобы налетев на мину на площади Тевелева. Указывают и другие места в Харькове...
      А кто же был генерал, убитый девушкой-героиней у гостиницы "Красной"? На вокзале шушукаются полицаи, говорят, что это был генерал из 3-го армейского корпуса генерала Эбергарда фон Макензена.
      Во всем этом надо разобраться. Коля Гришин уже знает, что в 6-й армии вермахта, овладевшей Харьковом, имеется три армейских корпуса: 3-й корпус генерала Макензена, 29-й генерала Обстфельдера, 48-й генерала Кемпфа. В каком из них командовал артиллерией Бернекер? Логично предположить, что в 3-м АК... Установить местонахождение штаба армейского корпуса для разведчика - дело нешуточной важности. Кто знает, значится ли этот корпус на карте командующего фронтом, на карте комдива - Колиного отца, который сдерживает напор врага где-то под Воронежем!,.
      Но разведка редко бывает всезнайкой. Так и не удается выяснить, кто была девушка, убившая в тот день генерала в Харькове; был ли тот генерал Бернекером или другим генералом; в самом ли деле генерал-лейтенант Эрнст Бернекер погиб не у гостиницы "Красная", а наскочил на мину в городе...
      Говорят, что гитлеровцы по приказу фон Брауна убили девушку-мстительницу на месте, измолотили ее прикладами.
      Придет время, и о подвиге ее расскажет корреспонденция в газете "Красная звезда". Случится это 15 марта 1942 года. Потом пройдут годы напряженных поисков, след героини будут искать редакции газет, энтузиасты-журналисты, пионеры, комсомольцы, историки, следопыты и искатели... Но ни к чему не приведет тридцатилетний поиск. Бывает, что навеки остаются безымянными могилы неизвестных солдат, но от этого не становятся они менее священными.
      ...Тянутся дни. Тяжкие, беспросветные, голодные дни оккупации. Дни, как одна сплошная выморочная, кошмарная ночь. Ноябрьский ветер раскачивает тела повешенных на балконах, в пустых проемах окон. Ледяной дождь хлещет по трупам на Рогатинском мосту, трупам маленьких сирот харьковчан - Нины, Вали и Вовы Куценко.
      У "ТОСИ" ЗАВЕЛСЯ БОГАТЫЙ ЖЕНИХ
      Один из первых - гостей коменданта и начальника гарнизона города Харькова в его новой резиденции - СС-оберштурм-фюрер доктор Ферстер, командир четвертой роты батальона особого назначения войск СС.
      Генерал фон Браун окидывает этого субъекта критическим оком: щегольская форма без единого креста, а гонору хоть отбавляй. Наглые манеры, берлинский шик, жаждет показать, что за его спиной стоит сам рейхсминистр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, обладающий генеральским чином о СС, прямым доступом к персоне фюрера и непомерным аппетитом на трофеи.
      Генерал вспоминает все, что успел рассказать ему молодой граф фон Рекнер о положении фон Риббентропа в иерархии Третьего рейха. Оказывается, этот проныра Рекнер знаком даже с Хассо фон Этцдорфом, представителем Риббентропа при главной ставке Гитлера, бывал в министерстве иностранных дел на Вильгельмштрассе в Берлине. В отличие от дипломатов бисмарковской школы вроде бывшего посла в Москве графа Вернера фон дер Шуленбурга, который вообще выступал против войны с Советским Союзом, Риббентроп- истый "остландрейтер". Он стоит за автономную Украину, вассала Третьего рейха. Он вообще стоит за раздувание национального вопроса, иначе Гитлер победит весь мир, покончит с национальным вопросом, и что тогда будет делать фон Риббентроп? Упразднят его вместе с его министерством!
      Рассчитывая наловить немало рыбки в мутной воде военной, оккупации советских территорий, Риббентроп окружает себя в Берлине именитыми эмигрантами - светлейшими и сиятельными князьями из числа закоренелых апостолов белой гвардии, приближает к себе князя Гераклия Багратиона, претендента на трон Грузии, внука Шамиля - Сайда Шамиля. Но в Берлине ходит слух - очень важный для генерала фон Брауна, если можно верить этому слуху, - что фюреру надоели интриги Риббентропа и он велел ему заниматься только теми странами, с которыми вермахт не воюет...
      - Садитесь, оберштурмфюрер! - любезно, почти дружески приглашает генерал - хозяин Харькова.
      Оберштурмфюрер доктор Ферстер суховато объясняет важничающему пехотному генералу, что прибыл он в Харьков с личным и особым заданием от самого рейхсминистра - "прочесать" самой частой гребенкой все научные учреждения, институты, дворцы, архивы, музеи, библиотеки, картинные галереи, чтобы собрать и отправить на Вильгельмштрассе все культурные, художественные, исторические ценности - все, словом, что стоит хоть каких-нибудь денег на международном рынке.
      Комендант Харькова молча протягивает посланнику рейхсминистра, столь трогательно озабоченного сохранением культурных и художественных ценностей Украины, копию приказа командующего 6-й германской армией:
      "Войска заинтересованы в ликвидации пожаров только тех зданий, которые должны быть использованы для стоянок воинских частей. Все остальное должно быть уничтожено. Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения..." Подписано: фон Рейхенау.
      - Вы понимаете, конечно, - замечает генерал, - что при всем своем глубоком уважении к герру рейхсминистру я подчиняюсь не ему, а генералу-фельдмаршалу фон Рейхенау. Казатин, Винница, Киев, Черкассы, Кременчуг - я вел свою дивизию к победе под его знаменами! Вы знаете, что нам всем в шестой армии дорога близость фельдмаршала к фюреру!
      Оберштурмфюрер доктор Ферстер несомненно знает, что в вермахте фон Рейхенау называют "партийным генералом" из-за его близости к верхушке НСДАП еще со времен антире-мовского путча.
      СС-оберштурмфюрер крайне возмущен. Довольно прозрачно дает он понять, что генерал-фельдмаршал фон Рейхенау - чурбан, каких мало даже в вермахте. Узкомыслящий солдафон. Тупица.
      Доктор Ферстер, желая польстить генералу фон Брауну, другу науки и попечителю искусств, рассказывает о том, как благодарен Берлин 2-й роте батальона фон Риббентропа, которому "вот такие же культуртрегеры - генералы, как вы, экселленц", - помогли вывезти из пригородов Ленинграда несметные сокровища.
      Так, из Большого дворца императрицы Екатерины, кстати, бывшей немецкой принцессы Ангальт-Цербстской, 2-я рота вывезла обратно в фатерлянд огромные ценности: золоченые резные украшения, старинную мебель, все, вплоть до наборного пола и китайских шелковых обоев со стен. У этих многовековых обоев такой вид, словно они вчера приклеены! Говорят, от них был в восторге сам фюрер!..
      Генерал фон Браун завязывает мысленно узелок: этот СС-оберштурмфюрер доктор Ферстер, человек Риббентропа, посмел, каналья этакая, намекнуть на прежнюю профессию фюрера - бывшего маляра и обойщика!
      Сейчас сокровища Царского Села под Петербургом, сообщает доктор-эсэсовец генералу, выставлены на удивление берлинцам в роскошных витринах и залах магазина фирмы Адлер на Гарденбергштрассе. Там наименьшие из этих богатств нарасхват раскупаются. Основные шедевры, разумеется вне очереди, скупают блистательные толстосумы, вроде рейхс-маршала Германа Геринга, Крупна, Тиссена...
      Четвертой же роте, возмущается достойный доктор, удалось вывести только научные материалы и оборудование медицинского научно-исследовательского института в Киеве да редчайшие рукописи персидской, абиссинской и китайской письменности, русские, украинские летописи, первые экземпляры книг, напечатанные этим русским Гуттенбергом Иваном Федоровым, первопечатником варварской Руси...
      "Обработаны" также, вскользь упоминает ученый-грабитель, киевские музеи украинского, русского, западного и восточного искусства, центральный музей имени Шевченко.
      - Пока удалось отправить в Берлин только кое-какую мелочь, - небрежно замечает вор с ученой степенью доктора, - полотна Репина, Федотова, Верещагина, Ге... Сущие пустяки, которые ценились только в России и на Украине.
      Доктор СС нагло намекает,, что генералу не поздоровится, если он и его люди станут "в частном порядке" посылать различные "культурные трофеи" в качестве презента своим семьям в рейхе.
      Генерал фон Браун берет реванш, заявляя, что он, видит бог, готов служить герру рейхсминистру, но вот досада - харьковские музеи и дворцы пока сплошь варварски заминированы.
      - О, да! Конечно! Я сделаю все, чтобы ускорить разминирование культурных центров! Натюрлих! - заверяет он гостя от рейхсминистра, вставая, чтобы показать, что аудиенция окончена и чтобы проводить дорогого гостя до дверей особняка.
      После ухода культур мародер а генерал вызывает фон Бенкендорфа: