- У меня нет иного выбора, - прохрипел барон.
      - Прекрасно! Как вызвать междугородную?
      - Не хотите ли вы говорить с Москвой? - попытался усмехнуться барон, кривя в усмешке лиловые губы. Обвисшие, как у сенбернара, щеки все еще тряслись.
      - Позен? Междугородная? - через две-три минуты негромко говорил в трубку Евгений. - Дайте мне рейхсканцелярию! Живо! Рейхсканцелярия? Прошу срочно соединить меня с фюрером! Это дело первостепенной государственной важности. Алло? Я не слышу - какой-то треск в мембране... Кто спрашивает? Представитель Красной Армии. Откуда говорю? Из-под Берлина. Фамилия? Воинское звание? Это я скажу вашему фюреру. Кто пьяный? Сами вы алкоголик! Никто вас не разыгрывает. Акцент непохожий? Что?! Оставьте свои угрозы при себе... Неслыханная наглость? С кем я говорю? Какой адъютант?.. Слушай ты, фашистская штабная крыса! Я поговорю с тобой особо, паразит, когда мы придем в Берлин, а сейчас давай-ка мне лично Адольфа Гитлера. Что?.. Как я тебя назвал?.. Па-ра-зит! Фюрера нет в Берлине? А где он? У, сбежал, гад?.. Ты не обязан мне отвечать?.. Алло! Передай своему фюреру, что представитель Красной Армии предлагает ему немедленно капитулировать. И чтобы безоговорочно!.. И еще хочу спросить: заказал ли фюрер себе гроб? Пора, говорю!.. Наши уже ждут. Как говорил Шиллер: "Я знаю своих молодцов!" До встречи в Берлине!
      Разведчик взглянул на барона, обрюзгшее лицо которого стало иссиня-багровым - вот-вот хватит апоплексический удар. Монокль барона давно выпал из глаза...
      - Не забудьте уплатить за междугородный разговор. Мне, право, очень жаль, барон, что не удалось поговорить с фюрером, иначе я передал бы Адольфу привет от вас лично.
      - Но ведь гестаповцы уже установили, что вы говорили по моему телефону!.. - сдавленно прохрипел барон.
      - Не сомневаюсь в этом, - заулыбался Евгений, наматывая на кулак телефонный шнур. - Поэтому не смею задерживать вас. Надеюсь, вы извините меня за эти мелкие неприятности.
      С этими словами он с силой дернул телефонный шнур, вырывая его из аппарата.
      - Это для того, чтобы вы не спешили со своей реабилитацией, герр оберст. Я советую вам хорошенько продумать вариант защиты. Думаю, что сердитые господа из гестапо, учитывая близость Позена, приедут сюда не позже чем через час. Они наверняка спросят, куда я ушел. - Он аккуратно стер отпечатки пальцев с телефонной трубки. - Так скажите этим господам, что я иду по следу фюрера. За сим - ауфвидерзейн! Извинить за беспокойство не прошу. Согласитесь, барон, пока еще вы и ваши сыновья эсэсовцы причинили нам гораздо больше беспокойств, чем мы вам.
      - Вы меня хотя бы связали, молодой человек...
      - Простите, барон, образование не позволяет. Я по возможности избегаю грубого насилия. Ограничусь тем, что суну кляп вам в рот и запру вас в вашей спальне.
      - С меня спросят гестаповцы...
      - Разберутся. Это их призвание.
      - Ох, вы не знаете гестапо.
      - Ошибаетесь. Уж кто-кто, а я знаю гестапо слишком хорошо. Ваш "форд" на ходу?
      - Я уже давно забыл, как пахнет бензин. Мне отказали в пайке. Не верите, можете заглянуть в гараж.
      - Придется позаимствовать одну из ваших лошадей... Прощайте!
      Дмитрий и Пупок немало удивились, когда Евгений прискакал в лес на чистокровном скакуне тракененокой породы, рослом кауром жеребце, с двумя альпинистскими рюкзаками, набитыми разной снедью. Сбросив рюкзаки к ногам остолбеневших друзей, он соскочил на заиндевелую землю.
      - Прощай, дружок, - хлопнул он коня по теплой, чуть влажной шее. - Ты хоть и фриц, а парень хороший! Скачи домой, а то мои голодные приятели, чего доброго, вспомнят о вкусе вареной партизанской конины.
      Он хлестнул коня баронским стеком, и тот, всхрапнув, понесся галопом по лесной заснеженной дороге.
      Евгений вздохнул, глядя вслед коню:
      - Это четвероногое будет спать в отличной теплой конюшне. А вот где мы, горемычные, преклоним голову, одному богу известно!
      Димка и Пупок быстро рассовали окорока, консервы, хлеб по заплечным мешкам.
      - Тебе, Женьк, видать, здорово повезло, - проговорил Димка, жуя колбасу. - Майн готт! Бутылка коньяку! Погоня будет?
      - Будет, - уверенно ответил Евгений. - Главное, думаю, сделано. Отвлек противника ложными действиями. Группенфюрер Рейнефарт снимет свой эсэсовский отряд из Бялоблотского леса и перекинет его в Гронжин-ляс...
      Евгений явно наслаждался произведенным эффектом.
      - Еще как! В Берлине было слышно. Слава Эдисону! Все решила техника! Я всегда говорил, что в нашем деле вот это серое вещество, - он постучал по лбу, - важнее мускулов. Фантазия художника нужнее знания уставов!
      И Евгений, смеясь, на ходу рассказал товарищам о том, что звонил фюреру.
      - С этой идеей, ребята, я давно носился, - признался Евгений друзьям. Она пришла мне в голову в первый же наш визит в немецкое поместье. А тут подходящая обстановка; шуметь надо, и чем громче, тем лучше. Я еще в партизанах подбил ребят послать личное письмо Гитлеру по почте из Брянска. Как только я увидел почтовый ящик с имперским гербом, так и загорелся желанием черкнуть пару строк Адольфу. Получилось похоже на письмо запорожских казаков турецкому султану. Смеху было!..
      * * *
      СС-группенфюрер Гейнц Рейнефарт действовал точно так, как и предположил Евгений Кульчицкий. Сняв батальон СС-"Позен" и отряд по истреблению парашютных десантов из района Бялоблоты - Лендек, он перекинул его к Гронжинлясу, вызвал подкрепление из эсэсовского училища и гарнизона Позена и начал усиленно прочесывать все леса вокруг поместья герра оберста.
      Самого барона фон Югенбурга гестаповцы арестовали и увезли в "черном вороне" в познаньскую цитадель, где его допрашивал лично шеф познаньского отдела "зихерхайтдинст" - СД. Разведгруппа Константа Домбровского вышла таким неожиданным образом из безвыходного положения. Но сам Констант не пришел в восторг, услышав о новой проделке Евгения.
      - Пижонский авантюризм! - ворчал он. - Звонить Гитлеру - надо же было додуматься! Воюешь по Дюма. Тоже мне д'Артаньян. Черт знает что! Сумасбродство какое-то!
      Однако Константу пришлось признать, что именно "сумасбродству д'Артаньяна", направившему ищеек "гроссфандунга" по ложному следу, обязан он спасением своей группы.
      В диверсионно-разведывательной части Евгений Кульчицкий слыл парнем гордым и высокомерным. Но Констант знал: это у Женьки напускное, от застенчивости. Потом он заметил, что Женька действительно стал высокомерен, но только с теми, кто незаслуженно ставил себя по опыту и отваге выше его или на одну доску с ним. В Женьке чрезвычайно сильно развился дух соревнования, вообще отличавший молодых зафронтовых разведчиков. Кроме того, в нем жило и обостренное чувство исключительности, тоже свойственное людям этой редкой профессии, которую они ставили превыше всех прочих военных специальностей: летчика или моряка, танкиста или артиллериста.
      - Идя в разведку, - наставлял Константа еще в сорок первом командир диверсионно-разведывательной части, - не бери самого великолепного исполнителя, если он только и умеет, что исполнять чужие приказы. Не бери зубрилу, который назубок знает все уставы, но не видит дальше них. Не бери отличника строевой подготовки, умеющего только пыль поднимать - не на парад идешь. Не бери подхалима. Бери человека самостоятельного, независимого, инициативного, с фантазией. Такие ребята обычно самолюбивы, ершисты, с начальством не ладят, липовых авторитетов не признают, характер у них сложный, а о себе они самого хорошего мнения. Иначе они и не подумали бы идти в нашу отборную часть. Только неумный начальник, опасаясь за свое место, окружает себя посредственностями, льстецами, подхалимами, опасными карьеристами. Начальник деловой и толковый окружает себя людьми блестящих способностей, которые дополняют, а в случае необходимости всегда могут и заменить его.
      Именно таким разведчиком и был Евгений Кульчицкий.
      Группа "Феликс" вернулась в "братскую могилу", так и не обнаруженную немцами, а на следующий день опять разорвался в Бялоблотском лесу таинственный снаряд. Вечером Констант послал Центру подробную шифровку о загадочном взрыве. Когда радистка через сутки приняла и расшифровала ответную радиограмму от Директора, Констант пробежал ее глазами и молча протянул Евгению.
      "Феликсу". Ваши сведения о взрыве ракет в Бялоблотском лесу очень интересны. Немедленно сообщайте о возможных новых взрывах, собирайте осколки, особенно с фирменными знаками и заводскими номерами. По-прежнему ждем от вас дополнительные данные о военной промышленности Вартегау и Силезии. Сосредоточьте внимание агентуры на ракетных заводах. Директор".
      Констант и Евгений вышли из землянки, чтобы обсудить новый приказ. Над частоколом сосен мерцали звезды.
      - Похоже, что немцы и впрямь тут бросаются ракетами, - заметил Евгений, глядя, как Констант поджигает трофейной австрийской зажигалкой листок с радиограммой Директора.
      - Не думаю, что нам удастся выполнить этот приказ, - расстроенным тоном проговорил Констант. - Все наши помощники - крестьяне, а горожан рабочих почти нет.
      - Устроим смычку города и деревни, - предложил Евгений. - Вон Тесть говорил, что у него два двоюродных брата в городе работают: один в Познани, на машиностроительном заводе, другой - в Бреслау. Найдется городская родня и у других наших поляков в Пыздрах, Лендеке, Яроцине.
      - Да я расспрашивал Тестя об этих его братьях, Зигмунте и Мечиславе. Зигмунт работает на военном электротехническом заводе в Бреслау конторским служащим. Беда в том, что ему, видно, засорили мозги и он сочувствует реакционной Армии Крайовой. Крайовцы популярны в городском подполье, у них довольно большие связи, они многое знают... но ведь ты помнишь этих гавриков по Восточной Польше: мечтают о панской Польше буржуев и помещиков, морочат народу голову, одинаково пугают его и немцами и русскими. Под Люблином они не только отказывались помогать нам, советским разведчикам и Армии Людовой, но даже часто вредили как могли: выдавали гестаповцам, нападали на наших из засады, убивали...
      - Да, этим летом они троих моих друзей по спецшколе ночью под Парчевом зарезали. Есть среди рядовых крайовцев, конечно, и настоящие патриоты, только замороченные, оболваненные. А фашист он везде фашист: немец, итальянец, украинский националист-бандеровец, поляк, русский власовец...
      - Так как же нам выполнить новое задание? Крайовцев не заставишь на себя работать... Оки молятся на Лондон и уповают на свое эмигрантское правительство в Лондоне. Их так и называют "лондонскими поляками". Вот если бы ты был англичанином, они бы в лепешку расшиблись.
      - Если бы я был англичанином?..
      - Ну да! Тогда бы они все для тебя сделали.
      - Костя! А что, если мне стать англичанином? Я убежден, что "аковцы" знают больше нас о "чудо-оружии"...
      - Как это - стать англичанином?
      - Ты же знаешь, отец у меня был дипломатом, я много лет жил и учился в Англии и Америке, знаю английский, как русский1.
      - Чепуха ерундейшая! Тоже мне мистер-твистер!
      - Слушай! Ну почему не попробовать? По отношению к нашим британским союзникам это вполне лояльно. Английскому народу тоже выгодно, чтобы "лондонские поляки" не занимались междоусобной дракой, а боролись против бошей. А до этих интриганов в лондонском эмигрантском польском правительстве нам дела нет.
      - Ну и фантазер же ты, Женька!
      Евгений понимал, что ему трудно будет убедить Константа: тот любил такие операции, которые он мог наперед рассчитать с математической точностью, заранее все предусмотрев, взвесив все опасности, а тут уравнение с множеством неизвестных...
      - Ты же сам говоришь, что у них большие связи, что они многое знают. Представлюсь им как английский разведчик, придумаю "легенду"...
      - Такой маскарад закончится безымянной могилой.
      - Я выдавал себя за полицая, за власовца, а среди полицаев даже за немецкого обер-лейтенанта, хотя не ахти как знаю немецкий язык. А за англичанина среди поляков я вполне сойду.
      - По виду, пожалуй. И по языку, может быть... Но ведь ты уж сколько лет как не бывал в этой самой Англии! Вечно ты так: или голова в кустах, или грудь в крестах.
      - Язык, на котором говорил с детства, никогда не забудется. Елки-палки! Ну что могло измениться в этой стране загнивающего капитализма? Костя, друг! Я уверен, что справлюсь. Я всю войну жалел, что не знаю в совершенстве немецкий...
      - Брось ты это! Директор не разрешит...
      - Разрешит, обязательно разрешит...
      Почувствовав, несмотря на рассерженный тон, что оборона Константа слабеет, Евгений атаковал друга с новой силой. Сам он все пуще загорался своей смелой, может быть, чересчур смелой идеей, но именно такие небывало дерзкие приключения любил он больше всего.
      Осторожный, осмотрительный, не любящий лишнего риска Констант Домбровский сдался только на следующий день. И еще через день пришло разрешение Центра со всеми необходимыми инструкциями "Директора". К этому времени Евгений успел уже хорошенько продумать свой план...
      4. Скорпион жалит самого себя
      "Дора" - это концлагерь, расположенный у самого подножия мрачной горы Конштайн, километрах в четырех от городка Нордхаузен.
      "Дора" - это сто пятьдесят бараков основного концлагеря, через которые прошли сто двадцать тысяч рабов, говорящих почти на двух десятках языков.
      "Дора" - это дьявольский гипноз страха, постоянный гнет несносной тоски, неотступная как тень близость смерти.
      "Дора" - это сто двадцать тысяч "гехаймтрегер" - "носителей тайны".
      "Дора" - это большая тюрьма и крематорий с двумя мощными печами.
      "Дора" - это кладбище с полуметровым слоем пепла и обугленных человеческих костей. Тайна умерла с ними. Так думали гестаповцы.
      "Дора" - это последнее, что видели десятки тысяч рабов рейха, прежде чем навсегда исчезнуть в потемках горы Конштайн.
      Ночью, вскоре после отбоя, на крытых соломой нарах третьего яруса собрались подпольщики концлагеря "Дора Миттельбау". Вокруг незаметно разместились дозорные.
      - Товарищи! - тихо начал Старшой. - Прежде всего почтим память наших казненных подпольщиков минутой молчания. Вставать не надо - негде. Помянем и сорок тысяч наших товарищей, которые уже погибли в подземном заводе...
      Помолчав, чтобы переводчики успели перевести его слова немцам, французам, полякам, чехам, Старшой прочистил горло и снова заговорил:
      - Друзья! Зверская расправа наци над нашими братьями ни у кого из нас не вызывает удивления. Чуя свой конец, фашисты окончательно теряют голову от страха и сатанеют. Доказательство тому - убийство дочери короля Италии Виктора Эммануила принцессы Мафальды, жены принца Филиппа Гессенского, в Бухенвальде. Это, конечно, акт мести за переход итальянского короля на сторону союзников... Еще одно сообщение. Не все, наверное, из вас знают, что комендант нашего лагеря Кох изобличен как вор эсэсовским трибуналом под председательством СС-группенфюрера принца Вальдека. Сначала его хотели послать в эсэсовский штрафной батальон на русском фронте, но Вальдек взял да расстрелял его. Возможно, Кох поплатился за наш саботаж. Возможно, это убийство призвано похоронить кое-какие тайны СС, этого черного ордена палачей. Как бы то ни было, скорпион жалит самого себя!
      По нарам пробежал приглушенный взволнованный разноязыкий говорок.
      - Наши товарищи антифашисты умерли в "Доре" как герои, спасая сотни и сотни человеческих жизней. Мы отомстим за них. Но ракеты все еще взрываются в Англии и Бельгии, сея кровавый урожай. Тысячи убитых, десятки тысяч тяжело раненных... Помните: сегодня на этом адском предприятии работают две с половиной тысячи служащих, пять тысяч немецких рабочих, пятнадцать тысяч узников, и почти все узники хотят бороться с Гитлером. А мы? Что делаем мы? Фон Браун довел производство ракет до шестисот в месяц, но многие из них благодаря вашим усилиям, товарищи, никогда не долетят до цели. Это прекрасно, это равнозначно сражению, выигранному на фронте, но мы использовали еще не все возможности. Но, к сожалению, не во всех цехах сумели мы пока наладить саботаж. Еще плохо охвачены наши товарищи в соседних концлагерях "Эрлих" и "Гарцунг". Мы еще не охватили как следует новичков-остарбайтеров: татар, киргизов, евреев... Не все делаем мы, чтобы задержать производство этого оружия. Однако за последние несколько дней нам повезло: мы получили самую квалифицированную научно-техническую консультацию. Неоценимые сведения о конструкции и производстве ракет дал нам один немецкий товарищ. По понятным причинам я не стану называть его фамилию и номер, но скажу, что наше руководство сделает все, чтобы сохранить ел\у жизнь до прихода союзных войск. Благодаря немецкому другу у нас открываются совершенно новые возможности. Слушайте и запоминайте! Наш немецкий друг подсказал нам новые эффективные способы саботажа во всех системах ракеты. Ракета "Фау-2" - сложнейший механизм. В нем пятьдесят тысяч деталей. Пятьдесят тысяч возможностей для саботажа. Ракеты должны взрываться и падать "по неизвестным причинам" при запуске, из-за неполадок в системе включения, пожара в сопловой части, отказа электрогидравлической системы рулей, дефектов трубонасосного агрегата, выхода из строя интегратора ускорения и системы управления по радио. Самое больное место в гитлеровской программе "Фау-2" сейчас - это жидкий кислород. Без него ракеты не взлетят с земли. А немцы уже потеряли свои подземные заводы в Льеже и Саарской области, в Вит-рингене. Для заправки одной ракеты необходимо почти пять тонн. За счет естественного испарения жидкого кислорода немцы теряют почти половину его на пути от завода до ракеты. А наши "пленяги" работают и па кислородных заводах, обслуживают они и железнодорожные цистерны. Мы должны связаться с иностранными рабочими, с земляками всюду, где только можно. Надо изо всех наших сил ударить по этой ахиллесовой пяте гитлеровских ракетчиков!..
      - Правильно! - поддержали Старшого из темноты. - Те, кто готовит новый побег, попадут, возможно, к партизанам. Так пусть они партизан нацелят на кислородные заводы, поезда с цистернами...
      - В Польше, - продолжал Старшой, - партизаны уже уничтожили несколько пяти- и восьмитонных автоцистерн и целый эшелон сорокавосьмитонных цистерн с жидким кислородом. Посчитайте-ка, сколько ракет не взлетит! А если партизаны будут действовать не вслепую, а будут специально охотиться за ракетным горючим? Очень важно также всюду, где только можно, взрывать, сжигать спиртовые заводы - семидесятипроцентный свекловичный спирт тоже стал дефицитным в "третьем рейхе". Весь запас сахара и свеклы целиком пущен на производство спирта для ракет!
      - Эх, если бы сообщить все эти данные нашим за фронт! - по-русски проговорил с тяжким вздохом кто-то неразличимый в темноте. - Вот тогда бы можно было и партизан и авиацию нашу нацелить, и союзникам объекты указать!
      - Мы делаем все для того, чтобы ускорить побег,- взял слово Седой. - Но многое, сами понимаете, зависит от случая. Необходимо использовать каждую щелочку, каждую возможность побега или отправки из концлагеря "Дора".
      ...Вернувшись в Берлин из ставки фюрера, рейхсминистр доктор Геббельс опубликовал в "Фолькише-беобахтер" следующее зловещее заявление: "Фюрер и я, склонившись над крупномасштабной картой Лондона, отметили квадраты с наиболее стоящими целями. В Лондоне на узком пространстве живет вдвое больше людей, чем в Берлине. Я знаю, что это значит... В Лондоне вот уже три с половиной года не было воздушных тревог. Представьте, какое это будет ужасное пробуждение!.."
      Последний самолет-снаряд "Фау-1", запущенный с французской территории, упал на Англию 1 сентября 1944 года. Седьмого сентября английский министр Дункан Сэндис, зять Черчилля и известный специалист по ракетам, заявил, что войну против "Фау-1" можно считать оконченной. Увы, он поспешил: 8 сентября немцы запустили из Голландии первую ракету "Фау-2"...
      ...Едва бредут кацетники в лагерь после нескончаемо длинного рабочего дня, но Седой, старый немецкий коммунист, человек непреклонного упорства, идя в ногу со Старшим, тихо говорит:
      - Доктор Гюнтер Лейтер может быть полезен нам: он работал у главного конструктора этих ракет - у самого фон Брауна. Постарайтесь сблизиться с ним. Он из нашего блока.
      Вернер фон Браун! Старшой уже не раз видел этого надменного пруссака, сына экс-рейхсминистра, в цехах подземного завода. Лет тридцать с небольшим. Типично тевтонская внешность - высокий рост, светлые волосы, светло-голубые глаза как льдинки, крутой лоб в одну линию с носом и массивным подбородком. Он появлялся то в штатском сером двубортном костюме, элегантном пальто и шляпе, то в форме штурмбаннфюрера СС с пожалованным ему Гитлером Рыцарским крестом с мечами в разрезе воротника. Его называли "ракетным бароном"...
      - Я устрою вам с Лейтером место в углу. Если нужно, достану карандаш и бумагу. Записывайте все шифром. Шифр придумайте сами...
      И вот вторую ночь подряд тихо разговаривают на нарах третьего яруса, в углу, Старшой - советский инженер и Лейтер - инженер-немец...
      - Это великое изобретение со временем изменит судьбу человечества! - с жаром шептал немецкий ученый. - Еще более великое, чем колесо и винт, ибо ракеты откроют человеку дорогу в космос!
      Старшой блеснул в полутьме глазами.
      - И вы приписываете это изобретение Брауну? - возразил он запальчиво. Да у нас еще народоволец Николай Кибальчич... А Циолковский? Еще в 1903 году...
      - ...он написал "Исследование мировых пространств реактивными приборами", - перебил Лейтер. - Знаю. Научно-технические достижения нашего ракетного института, - говорил тоном лектора доктор Гюнтер Лейтер, совершенно напрасно приписывают одному Вернеру фон Брауну. Пожалуй, он самый честолюбивый и беспринципный из множества наших ученых, инженеров и техников, уже много лет занимающихся ракетами. И только. В Аугсбурге, центре нашего самолетостроения, мне однажды показали современный дизельный двигатель, равный по мощности чуть ли не всей коннице Чингисхана, по крайней мере почти десяти тысячам коням, рядом с первым мотором Рудольфа Дизеля. У Дизеля было множество соавторов. То же надо сказать о большинстве современных больших технических открытий. О вашем Циолковском мне рассказал еще наш главный теоретик, профессор Оберт, в двадцатых годах.
      - Когда вы серьезно занялись ракетами?
      - О полете к звездам люди мечтали во все века. Китайцы в незапамятные времена запускали пороховые ракеты. Космических прожектеров у нас, немцев, всегда хватало. Я еще в двадцать девятом чуть не взорвал себя пороховой "хлопушкой". Опель, наш Форд, пытался приспособить ракету к автомобилю, мечтал о ракетоплане. Всерьез мы приступили к работе над ракетами в тридцать втором году. Было это на полигоне Кюммерсдорфе, в двадцати пяти километрах от Берлина. Там впервые запустили мы ракету на жидком топливе. Помню, как взмыла она над елками и соснами, за которыми мы прятались. Наш первенец походил с виду на грушу и был сделан из серебристо-серого алюминия. Уже тогда мы пробовали разные смеси жидкого кислорода и семидесятипроцентного этилового спирта. Я работал тогда с инженером Риделем, великим ракетным энтузиастом. Кстати, подобно мне, он отказался от лестного предложения СС-рейхсфюрера нацепить эсэсовские руны и фуражку с мертвой головой. За это он поплатился не свободой, как я, а головой, попав в "таинственную" автомобильную катастрофу. Какая-то бешено мчавшаяся встречная машина пошла вдруг на таран, прямо в лоб на автомобиль Риделя. "Таинственная" машина умчалась в неизвестность, полиция почему-то прекратила следствие. Все кануло в гиммлеровский "мрак и туман"...
      - Так вы говорите, что заправляли ракету жидким кислородом?..
      - ...и этиловым спиртом. Ридель командовал запуском, а Браун поджигал смесь особой бензиновой зажигалкой на длинной ручке. Ему было тогда около двадцати, и все звали его Студентом... Помню, как он кичился тем, что Брауны стали богемскими баронами еще в конце семнадцатого века, владели замком, некогда принадлежавшим тевтонскому рыцарскому ордену. Когда этот сынок рейхсминистра приезжает в подземный завод, я стараюсь не попасть ему на глаза. Впрочем, он никогда не смотрит людям в лицо. Зато старшим по званию этот великогерманский барон умеет нравиться. К нашему шефу - генералу Дорнбергеру, этот сынок министра и члена правления Рейхсбанка, сразу вошел в доверие.
      Надо сказать, что он с огромной энергией восполнял пробелы в своем образовании. Как губка, впитывал каждое слово Риделя. Уже тогда мне казалось, что к своим звездам он пройдет, если надо, по трупам. Он безусловно причастен к аресту своего учителя - ракетчика Рудольфа Небеля, которого упрятали в концлагерь за связь с евреем Эйнштейном... В СС он вступил еще в тридцать третьем. Везло ему поразительно; он всегда каким-то чудом уходил от опасности. Раз доктор Вамке и двое его помощников взорвались, испытывая смесь перекиси водорода и спирта. Но Брауна и не поцарапало...
      - Когда вы начали работать над "Фау-2"?
      - Название "Фау-2" - это выдумка доктора Геббельса. "Фау" - первая буква слова "Фергельтунгс-ваффе"...
      "Оружие возмездия", - мысленно перевел Старшой.
      - А цифра 2 привязывает наши ракеты к самолетам-снарядам "Фау-1", к которым наш институт не имел никакого отношения. Мы же назвали наши управляемые на расстоянии баллистические жидкостные ракеты "агрегатами" - от "А-1" до "А-4". Последний из них и назвали "Фау-2" наши пропагандисты.
      - Но мы отклоняемся!.. - нетерпеливо произнес Старшой.
      - Когда Гитлер пришел к власти, - продолжал доктор Лейтер, - я сразу почувствовал, что новое правительство поддержит работу над ракетами. Только об этом я тогда и думал и радовался новому размаху. И со мной трагически радовались даже мои знакомые евреи - инженеры и ученые нашей военно-инженерной службы, такие же слепцы, как и я. Мы не замечали зверств Гитлера в Германии, не сознавали, что куем этому ироду страшное оружие. Увы, мы жили только нашей работой, как живет одной работой осел, с завязанными глазами крутящий мельницу. А дела у нас шли неплохо. Уже в конце тридцать четвертого мы запустили с острова в Северном море две первые "А-2" на высоту около двух километров. Генерал Вернер фон Фрич, тогдашний командующий сухопутными войсками, стал нашим патроном. Но в тридцать восьмом Гиммлер и Гейдрих разыграли новый акт в драматической борьбе за контроль над вооруженными силами: они добились смещения Фрича, ложно обвинив генерала в противоестественной симпатии к юношам. Нового патрона мы нашли в лице генерала Кессельринга, шефа самолетостроения, подполковника фон Рихтгофена, племянника первого аса кайзера барона фон Рихтгофена. Эти влиятельные покровители и обеспечили строительство ракетно-испытательной базы в Пенемюнде. Место для базы подобрал Браун. Из соображений секретности Браун и выбрал почти необитаемый мыс острова Узедом, где бродили в лесах померанские олени да плескались в лесных озерах дикие лебеди. В тридцать шестом году мы построили базу, провели к ней ветку железной дороги. Боюсь, что гестапо прочесало все деревни в округе и бросило за решетку неблагонадежных. Но об этом я тогда не думал...
      ...Через три дня, шагая со Старшим в строю по дороге на подземный завод, Седой взволнованно прошептал:
      - По решению нашего комитета вы и еще одиннадцать подпольщиков сегодня же уедете из "Доры"! Фон Браун срочно отправляет партию ракет в Пекемюнде. С эшелоном поедет команда кацетников для использования их на этой ракетной базе. С помощью блокшрайбера, писаря-поляка, нам удалось просунуть в эту команду двенадцать наших людей... Действуйте смотря по обстоятельствам!.. Прежде всего постарайтесь связаться с организованным подпольем, если оно имеется у них там, а нет - с надежными людьми. Мир должен знать тайну "Доры" и Нордхаузена. Люди должны знать о преступлениях Брауна и его банды. Тогда и умереть можно спокойно...
      5. Полет Икара
      Вот уже два месяца жил человек No 15654, в прошлом капитан Владлен Новиков, заместитель флаг-штурмана гвардейской истребительной дивизии, а ныне член подпольного комитета концлагеря, одной-единственной надеждой. И с каждым днем все больше таяла эта надежда. Таяла вместе с силами человека No 15654. А кроме него, никто из подпольщиков не мог привести в исполнение дерзкий план, предложенный самим Новиковым. По утрам он просыпался со страхом: не слишком ли он ослаб за ночь, не заболел ли? Если бы речь шла о спасении только его жизни, он бы уже, наверное, давно отказался от своего плана. Но как он мог подвести товарищей по подполью, которые вот уже три недели, подкармливая его, отрезали кусочки от своих хлебных паек!
      В то утро, 6 ноября 1944 года, человеку под номером 15654 на редкость повезло. Сразу после скудного завтрака на рассвете - эрзац-кофе и пайка формового армейского хлеба - всю команду посадили на огромный тупоносый "бюссинг" и повезли на северо-запад по бетонке, проложенной вдоль тупиковой железнодорожной ветки в сосновом бору. Новиков уже давно знал, что к юго-востоку тянется "малоинтересная" половина острова и запретной зоны "Пенемюнде с деревнями Зиновиц и Кемпин, паромом у Вольгаста, подковообразными дюнами и согнутыми ветром соснами. Но сразу за кирпичными казармами у деревни Трассенхайде начиналась "интересная" часть зоны.
      Сегодня Новикову не нужно было тратить силы на восьмикилометровый пеший поход от барака к аэродрому. Сегодня его везли за казенный, немецкий счет. И потому он устроился в углу у заднего борта и крутил головой, примечая все, что можно приметить. На первый взгляд кругом видны только развалины, но Новиков знает: в этих развалинах, оставленных после бомбежек ради маскировки, вовсю кипит работа. Почти рядом с поселком Трассенхайде и городком строителей стояли казармы. В казармах по-прежнему полно войск, около четырех тысяч солдат. Дальше - шлагбаумы эсэсовского контрольно-пропускного пункта, беспрепятственно пропускающего сначала трехосный "мейллерваген" - ракетный транспортер, а за ними - грузовик с "хефтлингами" в полосатых арестантских костюмах. За бараками Карлсхагена тянется военный городок с закамуфлированными корпусами производственных мастерских сектора "Пенемюнде-Зюйд". В полутора-двух километрах к западу от этих корпусов, словно в научно-фантастическом фильме по роману Герберта Уэллса, возвышаются оливково-зеленые обелиски высотой почти в пятнадцать метров.